"Я дочь коронованного во чреве матери, рождённого под знаком Девы, шаханшаха Ирана и не-Ирана, Шапура.
Я - Ашхен. Я - Кастоя. Я предала своего отца, свою страну. Но хуже всего то, что я предала свою веру.
Мой брат первым отрекся от своих богов.
Его избивали, калечили. Ссадины на его руках кровоточили, ноги покрылись струпьями, одежда, некогда сшитая из шелков, превратилась в клочья грязи. Голову больше не украшала диадема. Его сбросили с трона и повергли наземь, как врага. Из него хотели исторгнуть его любовь, будто возможно забрать то, что неотделимо.
За ним пришли, чтобы свершить свой суд.
За мной спустились ангелы.
Тюрьма, что зовется моим телом отныне дарует свободу моей несчастной душе, неупокоенной на много веков".
---------------------
363 г. Римлянин.
Наша армия снова была у границ Сирии. Во все концы летели вести о том, что новый император со множеством своих легионов топчет земли шаханшаха, несколько не предвидя, что за львиное логово он потревожил. Мы, гордые потомки Венеры предчувствовали свои победы, а кружащие над авгуром птицы воспевали славу несокрушимым легионам, чья слава чуть было не померкла после стольких лет владычества над миром.
Но теперь пришло время персов. Ни осторожный Констанций, чьи останки вот уже 2 года покоятся под куполом Константинопольского дворца, ни энергичный Юлиан, его преемник, возомнивший себя Александром Македонским, не могли соперничать с тем, кого боги и люди избрали в цари ещё до рождения, кто первый после Ганнибала, бросил вызов римской волчице. И теперь огромная пасть этого сирийского льва грозила проглотить большую часть её владений.
Мы надвигались с неумолимой скоростью. Из-под копыт коней выбивались столбы пыли, ноги воинов в тяжелых поножах сгибались от усталости и жары. Майское солнце Месопотамии выжигало верхушки деревьев и раскаляло железные наконечники копий, точно огонь Заратустры.
Я расстегнул пряжку на шлеме и отёр с лица пот. Конь подо мной нервно дергал поводья.
- Потерпи немного, Марс. - сказал я и потрепал животное по гриве. - Скоро привал.
- Ты уверен, Валерий? - в ответ мне раздался голос другого всадника, моего друга Гнея Петрония. - Вряд ли Юлиан остановится до самого Ктесифона.
- Я думаю, он позволит нам отдохнуть перед битвой.
Гней пожал плечами.
- Будто ты не знаешь нашего императора. Он не успокоится, пока не увидит Шапура в цепях. Я сам слышал, он хочет раздавить этого Сасанида вместе с его империей, как однажды Александр раздавил Дария!
Я лишь пожал плечами и посмотрел вдаль, туда, где среди холмов и песков месопотамской равнины вырисовывались стены персидской столицы.
- Но только этот Сасанид совсем не похож на Дария. А наш Юлиан... на Александра...
Гнел резко осадил коня.
- Всё, прибыли. Чтобы я не слышал больше этих слов, Валерий. Ты, видимо перегрелся на солнце.
Но я ничего не ответил, ибо искренне полагал, что война с персами не закончится одной битвой. И ещё сотни и тысячи людей падут из-за пустого упрямства Юлиана, который упорно отказывается принять мир.
Солнце склонилось за горизонт, а я всё не мог уснуть. В палатке пахло болотной тиной, и бесчисленное множество мошек кружило в воздухе, слетаясь на запах коней и людей. Только на рассвете мне удалось немного задремать, и тут же перед моими глазами возникло лицо супруги и маленькой дочки. Но рёв трубы возвестил о сборе. Я поднялся, запрятал за пазуху деревянный крестик, с которым никогда не расставался, и стал натягивать доспехи. Вычищенный оруженосцем конь уже ждал своего хозяина.
Гней и все остальные центурионы выстроились в один ряд. Я поторопился занять среди них место, как вдруг из строя легионеров возник сам император. Он торопливо прогарцевал в сторону, на ходу поддерживая шлем с огромным, пышным султаном, который развивался на ветру, как и его пурпурный плащ.
Был дан приказ готовиться к выступлению, потому как персы уже выстроились у стен своей столицы. Издалека на утреннем солнце поблескивали их знамёна с полумесяцем. В середине находилось несколько всадников, позади них - лучники. По центру и краям, загораживая конницу, стояла пехота.
- Говорят, среди тех первых воинов, что на конях, находится сам шаханшах. - сказал Гней. Он, как всегда, ехал рядом со мной, пока ещё не прозвучал приказ центуриям разойтись по своим позициям.
- Я слышал эту нелепую сказку. - отозвался я. - Её придумали персы, чтоб расхвалить своего царя и его бесстрашие.
- Только вчера ты, помнится,сам расхваливал их шаха и не верил в победу Рима! - усмехнулся Гней.
- Я всегда верил в победу Рима, друг мой. Но в победу Юлиана... Он зря так самонадеян.
- Об этом не нам судить.
- Будем надеяться!
Жара становилась нестерпимей. Где-то, с дальних концов фаланги донеслись пронзительные голоса воинов, и закипел бой. В ход пошли даже слоны, но римляне давно научились побеждать их с помощью длинных копий, и громкими звуками труб обращать против своих же. Такой манёвр проделали войска Сципиона в битве с Ганнибалом. Теперь то же постигло и персов. Однако, они не собирались сдаваться, и с ещё большим напором ударили по врагу.
Никак Виктория не могла найти своего победителя. То римляне отступали, то персы. Люди шаханшаха, да и он сам держались крепко, отстаивая свою столицу. Легионы Юлиана, однако, превосходили его численностью.
Наконец, персы дрогнули. Их расстроенные ряды устремились за стены столицы, уводя за собой своего бесстрашного повелителя...