Связь с Землей ожидаемо прервалась, на сей раз похоже, что навсегда, но вместо того, чтобы испугаться, он, напротив, испытал облегчение. Рано или поздно это должно было случиться – в отличие от него, рассекающего гиперпространства на запредельных скоростях, век человечества был скоротечен, и даже Земля имела свои временные рамки.
Где он, зачем и когда - он понятия не имел, да это было ему и без надобности. За годы полета, теперь казавшиеся ему вечностью, он сумел передать на Землю массу ценнейшей информации о мироустройстве, так что теперь можно было и расслабиться. Будем считать, сказал он себе, что я вышел на пенсию. И невольно ухмыльнулся: заслуженный космический пенсионер, черт бы его побрал. А корабль, как ни в чем не бывало, все также мчался вперед, уже без какой-либо видимой причины бороздя плоть Вселенной.
Интересно, что там с Землей, и сколько прошло земного времени с тех пор, как его звездолет впервые разрезал черную материю космоса? Насколько он мог судить, скорее интуитивно, чем объективно, Земли давно уже нет. Она погибла задолго до того, как он получил (и отправил) последний сигнал с базы. Знать бы, зачем-то подумал он, светит ли по-прежнему Солнце, и если да, то зачем? Ведь никто, кроме землян, этого не оценит. И где они сами? Разделили ли печальную участь Земли или отправились по его стопам навстречу неизвестности?
Он поймал себя на мысли, что ему, по большому счету, все равно. Для него все закончилось еще в тот день, когда он выиграл конкурс, а если быть более точным, то гораздо раньше - когда он впервые осознал свою миссию. Он станет первым и последним, а в конечном итоге и единственным. А конкурс... Для него это была не более, чем формальность. Ему вспомнились толпы желающих со всех концов света, готовые стать космическими камикадзе и бросить смертельный вызов Вселенной. Нешуточная, надо сказать, развернулась борьба за заветный билет в один конец.
Сумасшедшие с романтиками отсеялись сразу, и из десятков тысяч претендентов положить жизнь на алтарь общего дела, осталось несколько сотен смельчаков. Кто-то был вскоре отчислен по здоровью, кто-то оказался недостаточно устойчив психически, у одних были дети, у других убеждения и воззрения, несовместимые с подобной миссией, кому-то не хватило элементарных знаний. И в конечном итоге, после того, как все препятствия были устранены, а конкуренты отсеяны, остался лишь он один. Стоило проводить конкурс и тратить бесценное время и деньги, безразлично подумал он в тот момент, когда де-факто стал избранным – и одновременно обреченным на смерть.
И вот он здесь, один как перст, как безмолвник-отшельник в неприступном скиту, вращающемся среди мрачной безжизненной преисподней. Звезды? Из челнока они видны даже хуже, чем ясной ночью с Земли. Так что, увы, никакой романтики. Зато именно здесь он, который никогда ничего не боялся – ни смерти, ни утраты, ни боли – впервые изведал страх. Точнее даже не страх, а беспредельный, беспричинный, непередаваемый ужас, незримыми ледяными иглами пронзающий каждую клеточку его существа и парализующий волю.
Ужас, не сравнимый ни с чем, что он мог бы испытать на Земле. Как будто он встретился один на один с воплощенной Тьмой в ее беспримесном первозданном виде. Там, на Земле, он по наивности полагал, что самое страшное, что его ожидает вдали от нее, это одиночество обезумевшего скитальца, заброшенного в глубины Вселенной. Но все оказалось еще хуже.
Самым пугающим было абсолютно отчетливое даже не ощущение, а ясное осознание того, что здесь, рядом с ним, наглухо запертым в бешено мчащейся в никуда космической клети, КТО-ТО ЕСТЬ. Кто-то, чье присутствие подчас казалось ему более реальным и осязаемым, нежели его собственное. Как будто сама Вселенная без спросу заглянула к нему на огонек. Возможно, думал он, только они вдвоем и остались на всем этом отнюдь не белом свете – бездушная Вселенная и он, ее добровольная жертва.
Лишне говорить, в Бога он никогда не верил - не уверовал и теперь. Иначе вряд ли бы он когда-нибудь стал тем, кем стал. Нет, он не утверждал подобно некоторым, что Бога, или чего-то подобного не существует, просто ему незачем было в это верить. Он был напрочь лишен всякого религиозного чувства, обыкновенно выражавшегося в склонности к болезненному мистицизму.
Вот и теперь, думал он, никакой мистики, просто он здесь не один и все. Доказательства? Ну попробуй докажи, что ты сам существуешь. Да и кому, собственно, доказывать? А кем именно был этот 'кто-то' ему было совершенно до лампочки. Мало ли, кто это может быть? Что мы вообще знаем о Вселенной и собственной психике, а также тех тайнах, которые обе они хранят? Даже он, в котором одномоментно воплотились давние чаяния человечества устремиться вглубь окружающей тьмы, знает о жизни и мире не больше пятилетнего ребенка, а возможно даже и меньше. Так какого черта и куда он летит?
Но какой бы невыносимой ни казалась бессмысленность его обреченной на забвение одиссеи, оставаться на Земле было еще невыносимее. Что там делать, на этой Земле? Смотреть сериалы, растить детей, полоть грядки, любоваться закатами, пить пиво? Скука смертная.
Ему вспомнились читанные им в детстве рассказы фантастов о том, как подобные ему космические пилигримы якобы страдали от ностальгии по земной жизни: пению птиц, журчанию ручейков, шелесту ветра... Ничего подобного он не испытывал и в помине, иначе бы ни за что не выиграл конкурс. Иногда он начинал сомневаться, а человек ли он вообще, коль скоро многое человеческое ему чуждо.
Взять хотя бы любовь. Вот уж где истинный бог человечества, которому исстари поклонялись все без исключения – от монахов-аскетов и кровавых тиранов до отъявленных атеистов и юродивых. Любовь абстрактная, платоническая ему была непонятна в принципе, но есть ведь и любовь вполне конкретная, скажем, между мужчиной и женщиной, или родителями и детьми. Та любовь, что возводится едва ли не в ранг абсолюта, а на самом деле, как и все остальное в этой жизни, обусловлена генами, гормонами, случаем и ничем, кроме этого. А раз так, она его тоже особо не волновала.
Он был словно запрограммирован на то, чтобы навсегда улететь с этой планеты, и он с нее улетел. Улететь без какой-либо внятной цели и причины: не из геройства, жажды славы или познания, а просто так. Вот – истинный бог его жизни, которому он не мог и не желал противиться, но смиренно следовал его высшей воле – без ропота, энтузиазма или эйфории от выполнения своей 'великой исторической миссии'. Он просто делал свое дело. Родись он политиком, воином или философом, он бы точно так же бесстрастно копал эту жилу.
Кто сказал, что быть астронавтом романтично? Идиоты, никогда и в мыслях не допускавшие, что могут ими стать. На самом деле романтики тут не больше, чем в работе сантехника. В конце концов, все относительно, даже космос. Сколько он видел вблизи разных планет, а сколько наблюдал с допустимого расстояния звезд, не испытывая при этом никаких чувств!
Это влюбленным на земле они кажутся завораживающе притягательными, а отсюда – ничего особенного, звезды как звезды, гигантские сгустки пылающей огнедышащей материи. Планеты? Безжизненные, изрытые кратерами уродины. По правде говоря, он бы предпочел их вовсе не видеть.
Одни ли мы во Вселенной? Теперь он не сомневался, что одни. Вселенная безжизненна, как могила, как заколоченный намертво гроб. И есть некая ирония в том, что там, на далекой Земле, в сотнях тысяч световых лет отсюда, он стал живой легендой, полубогом, великим первопроходцем, покорителем космоса, Колумбом Вселенной, проложившим человечеству путь к звездам. Чушь собачья! Он впервые за долгое время позволил себе сдержанно улыбнуться.
Тот, кто был рядом, его незримый попутчик, одновременно как будто был и в нем самом, и судя по всему, беззастенчиво читал его мысли, так что это стало понемногу его раздражать. Ты кто? Неожиданно для себя самого спросил он таинственного незнакомца. А ты? Раздалось в ответ. Я-то? Хороший вопрос. Наверное человек. Ну и я тогда тоже наверное человек. И как тебя звать, 'тоже наверное человек'? А не все ли тебе равно? Мне-то конечно все равно, но раз уж ты здесь, можно бы и представиться. Да ты, дружище, видать совсем спятил, раз сам с собой разговариваешь. Никого тут нет, ты один-одинешенек во всей этой чертовой темнотище. Ну раз так, то не грех и спятить - стыдиться-то некого. Твоя правда. Можно и поговорить, все равно делать нечего. Один ты или нас двое, какая в сущности разница?
Но вскоре выяснилось, что говорить им по большому счету не о чем, поэтому оба пристыженно замолчали, и каждый задумался о своем. Он же думал о том, как странно все получилось. Тысячелетиями человечество неосознанно стремилось ввысь, к тем манящим во тьме крохотным огонькам, которые на протяжении всей истории указывали людям путь и вдохновляли их на новые свершения. Начиная с самых первых людей, учившихся орудовать палкой-копалкой и добывать огонь, продолжая моряками, заплутавшими в далеких морях и ориентирующимися по звездам, и заканчивая им, который навсегда покинул Землю и, не исключено, что надолго ее пережил.
Интересно, думали ли те древние, допотопные люди, что когда-нибудь один из них заберется в подобную недосягаемую высь? Наверняка нет. Как бы это могло придти им в голову? Они просто жили: охотились, любили, сражались и умирали, и так тысячелетие за тысячелетием. Счастливые люди, неожиданно позавидовал он. У них была цель, пусть и неосознанная, и жизнь, пусть и примитивная. У него же нет ничего. И тем не менее он здесь, как кульминация всей многострадальной человеческой истории, в забытом Богом уголке Вселенной, в тысячах необитаемых миров от Земли, тогда как самой ее давно нет.
Сколько безумных страстей, кровавых драм, искореженных судеб и великих открытий, и все ради того, чтобы один из них – а в нем и все остальные – оказался заброшен в неизведанные глубины Вселенной и там, наедине с ней и с собой, постепенно сошел с ума. Причем сошел вполне осознанно и контролируемо, поскольку ничего другого ему не оставалось: миссия была выполнена, а новой он бы не мог придумать при всем желании. Которого к тому же у него и не было.
Поэтому он в последний раз спокойно огляделся вокруг, заботливо осмотрел свою келию – место своего многолетнего добровольного заточения – как бы запоминая все до мелочей; едва задержался взглядом на старом фото, где рядом с ним была та, которую он когда-то имел неосторожность любить, и, впервые не облачившись в скафандр, потянул рычаг открытия люка и сделал решительный шаг навстречу неизбежности. И вместе с ним последний в своей мимолетной истории шаг сделало и человечество.
А вокруг, как ни в чем не бывало, крутилась, вращалась, искрилась мириадами бесчисленных огоньков бескрайняя звездная ночь.