Старик приоткрыл глаза. За заиндевевшим от
мороза окном было еще темно. Он слышал, как
его жена Авдотья уже хлопотала на кухне. В
печке потрескивали сухие дрова. Он лежал на
широкой железной кровати с никелированными
шарами у изголовья, под толстой периной, и
изнемогал от сладкой истомы. Ему было приятно
от разливавшегося по всему телу тепла, от
колеблющегося пламени в лампадке перед
образами, от запаха еды, доносящегося из
кухни. В такие минуты старик любил вспоминать
свое прошлое...
Вернувшись из армии в родные места, он
поставил хату на краю деревни, привел в дом
молодую жену, обзавелся хозяйством. Вырастил
детей: сына Александра и дочку Светлану. Они
давно уже стали взрослыми, переехали в город
и теперь воспитывают собственных детей.
Прошлым летом они приезжали со своими семьями
навестить стариков. При воспоминании о внуках
лицо старика озарилось счастливой улыбкой. В
это время ходики на стене пробили семь; пора
было вставать. Старик оделся и вышел на
крыльцо.
Был первый день Рождества. Свежий снег,
выпавший ночью, искрился под еще не угасшими
звездами. На краю неба висел перевернутый
месяц, но другая сторона неба уже побледнела
в предвестии наступающего дня. Увидев
хозяина, из конуры вылез Дружок. Сладко
облизнувшись, он растянулся на белом снегу и
завилял хвостом. Старик расчистил дорожку,
ведущую от крыльца до калитки, потом
протоптал в снегу тропинку к хлеву. Когда он
открыл дверь в хлев, в нос ему ударил
знакомый запах коровьего помета. Буренка,
перестав жевать, повернула к нему свою голову
и протяжно замычала. Старик, почистив хлев,
взял в сарае несколько поленьев дров и
вернулся в избу.
Его жена уже поставила самовар на стол и
наливала в чашки чай. Несмотря на свой
возраст, Авдотья была еще не сгорбленная
временем старуха с мягкими чертами лица и
тихо лучащимися серыми глазами. Старик
взглянул на увеличенный фотопортрет молодой
жены, висевший на стене, и глубоко вздохнул.
"Господи, куда девалась ее красота?"
За чаем Авдотья сказала мужу:
- Ты бы пригласил Захарыча вечерком к нам
зайти. А то ведь праздник, а он один. Я бы
пирог испекла... с капустой.
Старик молча кивнул головой.
Захарыч жил по соседству. Они со стариком
были ровесники и дружили с юных лет. Их обоих
в один и тот же день забрали в армию, и в
один и тот же день они вернулись домой.
Захарыч женился в тот же год, что и старик,
на Авдотьеной подружке, Клавдии. Года три
тому назад он овдовел и теперь доживал свой
век один.
В полдень старик вышел за калитку, чтобы
зайти к соседу. Несмотря на прекрасный,
солнечный день, сердце его сжалось от боли
при взгляде на родную деревню. Он помнил, что
раньше жизнь здесь била ключом. Когда бывало
летним утром выгоняли скотину на заливной
луг, пыль на дороге стояла столбом, так много
коров было в деревне. Считай, что в каждом
дворе, а то и по две. Теперь почти все дома
стояли пустые с заколоченными крест-накрест
окнами и дверями. Только в двух крайних хатах
еще теплилась жизнь. С такими тяжелыми
мыслями переступил старик порог дома, в
котором жил Захарыч.
Степан Захарович Чапайкин, а попросту
Захарыч, был небольшого роста жилистый старик
с взлохмаченной седой бороденкой, вызывающе
торчавшей вперед. Из-под густых, сросшихся
над переносицей бровей пристально смотрели
два глаза-буравчика. При разговоре он
поминутно крутил головой, напоминая старого
петуха, который, порой встрепенувшись и
вытянув шею, мог еще громко прокукарекать.
Услышав приглашение старика, Захарыч с
радостью согласился прийти. Он не заставил
себя долго ждать. В восьмом часу вечера в
дверь постучали. Авдотья поспешно встала,
чтобы отворить. В дверях стоял сосед. На нем
были потертый овчинный полушубок, старая
шапка-ушанка с оторванными тесемками и
большие валенки в калошах.
- При-ни-май-те го-стя, - надтреснутым
тенорком пропел, улыбаясь, Захарыч.
- Проходи, проходи скорее в дом, -
захлопотала подле него старуха, - а то все
тепло выпустишь.
Войдя в горницу, он огляделся. Ему стало
радостно на сердце от мысли, что здесь его
ждали.
На накрытом белоснежной скатертью столе
стояла разная снедь: в чугунке дымилась
картошка; на отдельных тарелках и тарелочках
лежали моченые яблочки, оттаявшая с мороза
красная брусника, маринованные грузди. В
вазочках на тонких ножках лежало разного
сорта варенье. От зоркого глаза гостя не
ускользнуло, что на маленьком столике в углу
комнаты стояло большое блюдо с уже нарезанным
пирогом, от одного запаха которого у него
потекли слюнки.
Комнату освещал желтый свет керосиновой
лампы, и это придавало ей особый уют. (Летом,
во время грозы, молния попала в
трансформаторную будку, и с тех пор тока у
них не было.)
- А вот и царица бала, - Захарыч запустил
руку в карман своего полушубка и вытащил
оттуда припасенную для особого случая бутылку
Столичной.
Лицо старика расплылось в улыбке.
- Принеси-ка, старая, по такому случаю нам
граненые рюмочки. Подарок сына, - пояснил он.
Старики выпили за Рождество, потом за
Новый год. Помянули родителей. Следующий тост
подняли за здоровье детей. Щеки у них заметно
порозовели, а в граненом стекле отражался
блеск их глаз.
- Ты, Захарыч, не стесняйся, закусывай, -
говорила тем временем Авдотья, подкладывая
ему то картошку, то грибков. - Ведь дома за
тобой ухаживать некому, - как бы
оправдывалась она перед мужем.
- А как Светка поживает? - допытывался
Захарыч и, не дожидаясь ответа, продолжал. -
Ох, помню, бедовая была девчонка. Порох! Ну,
прямо, как я. Видел однажды, когда они в
снежки играли, Колька Куприянов, покойной
Степаниды сын, ей прямо в лицо попал. Может,
и по нечайности, а все же больно. Я, уж было,
хотел за нее заступиться. Да какое там! Она
сама к нему как подскочет да как толканет
его. Так он прямо кубарем с горки и
покатился... Теперь, говорят, в полковники
выбился, - немного помолчав, добавил он.
- А ты и впрямь огонь был, - прервала его
Авдотья. - Помню на сенокосе (ты у нас еще
бригадиром был) чуть не по-твоему, прямо за
вилы хватался. Мы, бабы, страх как тебя
боялись.
- Какая же ты, Дунь, красивая баба была, -
глаза Захарыча лукаво заблестели. - Многие
мужики на тебя заглядывались.
- Да уж, прямо, - покраснела Авдотья и
бросила взгляд на мужа. Старик налил себе еще
стопку и молча выпил.
- А помнишь, Дунь, ночь... Звезды такие
яркие, словно их кто-то до блеска натер. И
луны совсем не видать. Темень. Мы тогда еще
всей бригадой на сенокосе остались ночевать,
чтобы утром пораньше начать. А ты со...
- Нет, не помню! - резко оборвала его
старуха. Лицо ее покрылось багровыми пятнами.
- Что не говори, а Светка на меня все-таки
похожа, - закатив глаза под потолок и ничего
не замечая, продолжал гнуть свое Захарыч, - и
лицом, и характером.
- Ты, вот что, брат, говори да не
заговаривайся, - глухо обронил старик. - И
вообще, нам пора спать идти. Ей рано
вставать; корову подоить надо.
Захарыч с тоской покосился на нетронутый
пирог с капустой и потянулся за шапкой.
Когда за ним закрылась дверь, старики
продолжали неподвижно сидеть на своих местах.
Старик поднялся, подошел сзади к жене и
резким движением схватил ее двумя пальцами за
горло. Она захрипела, конвульсивно замахала
руками, глаза ее, полные ужаса, округлились.
Старик, немного выждав, наконец, разжал
пальцы, и Авдотья упала на пол. Он поднял
тело мертвой жены и перенес его на кровать.
Закрыл ей глаза. Потушил лампу, в темноте
разделся и лег рядом. Ведь завтра рано
вставать; надо подоить корову.