У иных фамилия самого популярного уже не только в Питере автора песен, композитора и солиста ансамбля "Ленинград" ассоциируется со шнурком, но у меня она вызывает другие ощущения. Поэтому-то мы и примчались из Вены в Мюнхен на июльский концерт Сергея Шнурова быстрее горящего бикфорда, со скоростью сто семьдесят верст в час. И получили по капсулю. Сергей колбасил со своей братвой так, что в зал Muffathalle со сцены то и дело, словно "шматки", летели молодые потные тела. Лес рубят – щепки летят! Секьюрити не справлялись, их тоже чуть было не пустили в расход. Но до этого мы успели погутарить с героем и, как водится, пропустить по маленькой.
Гримерка была полна, полна молодого потного люда и суеты. Все что-то пили и ели. Карие глаза Шнурова обдали теплом и светом. Узнав, что специально на концерт из Вены приехали свои, и с ними современный русский философ, он поднялся и пошел на улицу. Хотел получить его книгу. И готов был идти за ней далеко. Но философ, он же хорошо известный Сергей Спирихин, встретился на улице. "Се" философия" была у него с собой. "Корень этой философии в основе всего. – Обратился он к Шнурову. – Все, все, сегодня, сейчас..." "А для меня все неделимо, – ухмыльнулся тот. – Неделя ведь не делится!" Я добавил: "Неделя и не творится". А Спирихин округлил: "Неделя не творится и не делится! Вот это все и есть се!" "Я не знаю ни одного современного русского философа" – выказал восторг Шнуров, обнимая Спирихина. Я сказал: "Да, очень жаль, ведь были же у нас настоящие светочи. Николай Розанов, например". Шнуров: "Владимир Соловьев!" "И Лосев, – добавил Спирихин, протягивая Шнурову свою "Философию" - Серега, дай автограф". "Какой автограф?! – Крикнул я. – Он из-за твоей философии готов по городу топать в ту даль. Пойми. Хорошие философы рождаются значительно реже, чем хорошие лабалы музыканты!" Я взял у философа книжку, написал на обложке: "Неделя не делится и не творится" и его адрес. Спирихин неуверенно подписал ее. Шнуров бережно спрятал книжку в потайной карман куртки, у сердца. Мы отошли в сторонку, в тенек.
День выдался по-настоящему жаркий. Толи еще будет, подумал я про себя и сказал: "С нами из Вены приехал еще Володя Толстой". "А знаю, не говори про него!" – Махнул рукой Шнуров. Я ему: "Ну что вы там в Питере, словно на иглу подсели, гоните Толстого. За что?" "Во-первых, никакой Вова не Толстой. – Говорит Шнуров. – А во-вторых, не люблю я диссидентов и эмигрантов. Не х.. было бежать из страны. Когда было круто, слиняли. Теперь словно мухи на мед, ползут на готовое. Одним словом, дома жить надо!" Я подхватился: "А что же ты сам-то только что обнимался и балагурил с одним таким двинувшим пацаном?" "Ну с этим у меня свои дела, все детство вместе провели. Из наших половина уже на том свете. У него выхода не было: героин, кокаин, пистолет, все разом в 17 лет"…
Спирихину этот разговор надоел: "Хватит, мужики. Серега, лучше скажи, сколько раз ты за год трахался?" Тот с ухмылкой: "Много. Вот сколько дней в году, скажи?" Спирихин: "365". "Умнож на три, – говорит Шнуров и добавляет. - Хорошеньких девочек мно-о-ого!" Я ему: "Зачем? Всех все равно не перетараканишь". Он в ответ резко: "А не факт!"
К нам то и дело подходили. То ребята из ансамбля, то прибывавшие на концерт почитатели "Ленинграда". Первые подносили пиво и просили у шефа какой-то "диамант". А восторженные почитатели одолевали его просьбами сфотографироваться в компании. Он отзывался без всякой позы и дурачился с видимым удовольствием. "Диамантом" же ребята называли безлимитную мобилу, которую Шнуров получил от какой-то российской сетевой компании. Говорят, однажды он прилюдно сказал, что не пользуется мобильником, так как тот отвлекает и отнимает много времени. Фанаты "Ленинграда", коих оказались тьмы, повелись и это якобы сразу отразилось на рынке сотовой связи...
Но разговор наш тек дальше так же стремительно, как местная река Изар. "Серега, - вопрошал я. – Ты не находишь какие-то хорошие тенденции в жизни России? Я вот прилетел 25 мая в Москву и попал на "конец света". Команда рыжего Толи перед вынесением решения суда по делу Ходорковского крепко пугнула власть. Но Ходорку прописали таки девять лет. Потом, почти сразу же, по 1-ому каналу власти дали программное интервью с А.И. Солженицыным". "Да ни о чем это не говорит, – возразил Шнуров. – А сидит, так и хорошо, что сидит. Я вот, как вы видите, тоже человек-нефть, только доллары домой качаю, а Ходорок и такие как он из России. Причем деньги, которые должны идти на образование и культуру! Я свое мнение в Кремле уже высказывал". Я ему: "Действительно, странно получается. Все убеждены, что дети не в ответе за своих родителей, но по жизни почему-то зависимы и от социального, и от экономического положения их. С подобными богатствами как у нас в Арабских Эмиратах государство гарантирует всем детям образование в любом вузе мира". "Не-е, нам так нельзя! – Запротивился Шнуров. – Если всем нашим желающим предоставлять такое, половина, выучившись, останется за бугром. Нужен отбор по любви к Отечеству". Я сказал: "Надо просто создать в России человеческие условия. Тогда не побегут. А вообще как ты думаешь, Путин не захочет изменить Конституцию, чтобы остаться еще на один срок? Утку такую иные СМИ уже запустили?" "Да нет, – говорит Шнуров. – Мне кажется, уже и претендент есть. Сурков. У него все данные для этого есть".
Спирихину "серьезная" тема надоедает и он опять переводит стрелки: "Серега, а ты славу любишь?" "Какого Славу?" – Не врубается сразу Шнуров. Я шучу: "Славу Растроповича". Тот ее любит больше всего на свете. Я был в Троицком монастыре в Джорданвилле, в штате Нью-Йорк, США. Так тамошние монахи рассказывали, что когда Растропович приобрел в окрестностях монастыря имение и пришел познакомиться с соседями, то, пожимая им руки, с такой сладостью произносил "Слава", что один из почитаемых старцев спросил его: "Вы так елейно произносите: "Слава, Слава…", словно зовете ее. Вы настолько сильно любите ее, славу?" "Он, говорят, огромный особняк в Питере купил. Зачем такое ему?" – Пожал плечами Шнуров. "Да у него по всему миру особняки и квартиры накуплены," – заметил я. "Зачем? Не-е, - говорит Шнуров. – Эту славу я не люблю. Уж лучше деньги. Я деньги люблю". "Как деньги, ты же поешь о другом?" – Удивился я. "Об этом я пою, ребята, об этом: "Когда нет денег, нету любви... Такая сука, эта се ля ви..." Хотя и деньги мне уже не нужны. Что мне с ними делать? Вообще я музыку к фильмам пишу. И это мне надо. А эти концерты – вам надо, вам от них хорошо! А вам хорошо?" Мы дружно киваем. "Денег особых они мне не приносят" – добавил он. Я поинтересовался: "Что, дело с продажей кассет выправляется, законы об авторском праве заработали и доходы от продаж растут?" "Да, это так", – подтвердил он.
Потом Спирихин вновь перебил меня, потом я его. Мы не унимались, задавали и задавали вопросы. Откуда берутся слова песен, что думает Шнуров о нас, о себе самом, что думает о смерти...? А он был неутомим. Песни у него не случаются, - "все от головы". Мы оказались ребятами со стержнем, "глаза наши злы, но правда в них есть". О себе он сказал: "Слава Богу, что остался жив!" "О смерти? Умру, з....сь. Но не хочу, чтобы меня после нее пинали"...
Одним словом, разговор у нас получился. Как обычно, были глупые вопросы и умные ответы, как обычно, мы пили много пива и вокруг нас была приятная суета. Но я знаю, все это со временем уйдет, забудется. Останется лишь образ орущего на сцене Шнура. Его левая рука под мышкой правой безжалостно давит на ребра, выдавливая предел децибел. Помните у Маяковского: "Дайте о ребра опереться! Выскочу, выскочу!.." Не ассоциируется Серега Шнуров со шнурком, он уже давно искрящий и жгущий нервы и души бикфордов шнур. Что из этого выйдет, никто не знает.
Лужок ему запретил выступать с концертами в Москве. Теперь Шнур поет и даже выступает в программе "С Новым Годом, страна!" А Лужка самого запретили и задвинули!