Не сомневаюсь, что в связи с доказательством теоремы Ферма и прочими научными результатами имя мое будут склонять в веках, хотя лично мне от этого ни тепло, ни холодно – я пришел на этот свет сделать что мог и ухожу. А будущее не мне решать.
Но в связи с этим я задал себе вопрос: где на земле место, которым я дорожу, и где мне хотелось бы, чтобы мое имя чтили там после смерти. И не как святого, а как искру, как метеор, прилетевший из ниоткуда, сверкнуший на небосклоне и исчезнувший в нигде. Мгновенно я мысленно облетел всю землю и ужаснулся: таких мест на земле почти не оказалось! Конечно, мне как-то до феньки, кто и что будет обо мне думать опосля моей смерти. И тем не менее, такие, святые для меня, места на земле есть. Одно уж во всяком случае...
Этим местом является стул преподавателя математики в кабинете математики в Малынской школе №36 в Крапивенском (или Щекинском) районе Тульской области, на который я присел всего минут на пять, когда дня на два заглянул в Малынь в 2001 году. По удивительному совпадению именно на месте этого стула стояла парта, за которой я проучился весь Первый класс. Всё, что происходило в моей жизни, почему-то невидимыми нитями связывалось с ТОЙ партой, стоявшей у окна, из которого открывался величественный вид на пойму реки Плавы и на всё мое будущее.
Вот, оказывается, где находятся мои корни и сердцевина моей души! Конечно, значимы в моей жизни и подмосковный Пушкино, и Московский университет, и Париж. Но на исходе жизни я почему-то почувствовал, что сильнее всего привязан невидимыми узами к ТОЙ парте «на Камчатке», в здании, бывшем когда-то церковью. И учила меня Елизавета Константиновна Пряничникова, в памяти от которой осталось самое главное: она не была диктатором! И потому с 1 сентября 1948 года по 20 мая 1949 году у меня был сплошной ПРАЗДНИК! Представляете: нищая деревня, штаны сплошь в заплатах, без мамы (она была занята родами брата в Пушкине), без игрушек, с единственными книгами – школьными учебниками... И все равно праздник! Вот почему свой отчет за прожитую жизнь я даю ТОЙ парте и бабушке с дедушкой, лежащим в сырой земле через дорогу (ну и, конечно, маме!)...
И не потому ли самый наполненный впечатлениями период мой жизни был ТОТ год, у которого есть и еще одно волшебное качество: уже никто не в силах туда залезть и там напакостить!..
Есть, правда, на земле еще одно место, которое меня завораживает температурой абсолютного нуля, – верхний Дон напротив Куликова поля. Это незабываемое ощущение погоста небывалой русской красоты, причем без единой души, хотя любовался я тем абсолютно безлюдным пейзажем году в 1975-м не более пятнадцати минут. В том заиндевевшем летнем пейзаже мне увиделась вся история униженной и оскорбленной надежды Руси...
Вот, собственно, и все... Конечно, там-сям живут милые сердцу люди, но ведь на них мемориальные доски не повесить! Так что у меня есть лишь одно пожелание относительно моего памятника: фото испуганного мальчишки шести с половиной лет возле ТОГО окна с видом на Плаву. И точно знаю: оно там будет! А большего мне ничего не нужно.
Еще, конечно, меня заботят три могилы: рода моего дедушки Сорокина Николая Николаевича в Малыни, мамы Бабухиной Татьяны Николаевны с отчимом и братом в Пушкине, ну и моей собственной. О благоустройстве первых двух я позабочусь сам. А третья, надеюсь, появится на вершине крошечной дюны на берегу Бискайского залива близ вакансного поселка Контис-Пляж, что находится посередине между Бордо и Испанией. С дюны открывается абсолютно пустынный вид на безлюдные дали Атлантического океана. И это – лучшее на земле место для упокоения души самого безграничного мечтателя, осуществившего все свои желания...