Став вдовцом в 68 лет, мой отец, старичок-бодрячок, наперекор одиночеству вскоре женился вновь. Мы, пятеро детей (четверо братьев и сестра), живущие в то время отдельно от родителей со своими семьями, да и все родственники, не осуждали его скороспелый поступок. Напротив, были даже рады, ведь в жёны к нему напросилась ставшая недавно вдовой родная сестра покойной Мамы Анны - тётя Рая, которую мы хорошо знали и уважали. Она частенько приезжала к нам в гости из станицы Убеженской - исконной родины наших предков, кубанских казаков.
Что особо радовало нас, так это внешняя схожесть тёти Раи с мамой. И чертами характера почти не отличалась. И умением хлопотать в доме и в огороде. Отец не мог ею нарадоваться, сообщил мне в письме: «Живу в ладу и согласии с хорошей хозяйкой, покладистой супругою Раисой Александровной». Я в этом убедился воочию, когда навестил родительский дом во время отпуска. В дороге дал телеграмму, мол, приезжаю тогда-то. У калитки меня встретила милая старушка, точь-в-точь похожая на маму. Мистика! Почувствовал одновременно испуг и радость...
Приходится сожалеть о том, что через два года тётя Рая покинула отца по неизвестной причине, уехала на родину – в станицу Убеженскую. Однако отец-оптимист, стремясь скрасить одиночество, быстро подыскал себе другую напарницу - вдовушку с соседней улицы, о чём кратко сообщил мне в письме. А вслед за этим ошарашил меня вестью: «С Верой Павловной пришлось расстаться. Двое её сыновей-лоботрясов повадились приходить и клянчить у меня деньги. Живёшь, ворчали они ехидно, с нашей мамкой, значит, плати…». Хорошо, что отец расстался с этой приживалкой легко, не имея с ней никаких брачных документов и обязательств. Так происходило, к счастью, и в последующие случаи его временного совместного проживания с женщинами. А таковых, наперёд скажу, было около десятка.
В числе эпизодов были и такие, когда женщины, кандидатки в жёны отца, пожив вместе с ним месяц, другой вдруг исчезали из его дома навсегда и бесследно.
Приезжаю я как-то к отцу в очередной отпуск, а он мне с грустью рассказывает, как мерзко поступила его «благодетельница» по имени Ефросинья:
- Хорошая она была для меня помощница по дому. Готовила, стирала, в магазины ходила, паёк продуктовый для меня, фронтовика, получала, - отец, примолк, задумался, - А однажды ушла за пайком и пропала вместе с моим льготным удостоверением участника войны. Представляешь, какая плутовка! Помоги, пожалуйста. Найди её и отбери удостоверение. . .
Далее отец пояснил, что живёт Фрося в районе вокзала, в двухэтажном доме из красного кирпича, там такой один.
- Она не высокого роста, икры ног у неё, как бутылочки, и грудь высокая…», - отец рассмеялся, - Ну ты, Витя, всё понял?».
- Да, отец, понял. Пойду искать…
Поиски Фроси оказались напрасными. Я ведь не Шерлок Холмс. Однако удостоверение фронтовика отцу я всё-таки восстановил, получил новое с помощью комиссара райвоенкомата. Прежнее, украденное удостоверение военкомат заблокировал. Мне тогда в звании майора, да ещё с удостоверением члена Союза журналистов СССР было не сложно решать проблемы. И отец был этому несказанно рад.
Другой странный случай исчезновения одной из возлюбленных отец рассказал мне по телефону: «Со мной полгода жила красавица-казачка Надежда из Армавира. Соскучилась по своей собачке, оставленной там у подруги. Попросилась съездить. Я отпустил. Уехала и больше не вернулась. Не понимаю: чем я ей не угодил?».
Из этого ряда представлю исключительный случай, когда мой батька проявил свой чудаковатый казачий характер. Вам может многое сказать следующая фраза из его письма: «Экономку (читайте: жену) Евдокию Антоновну я вынужден был уволить – ленится, не интересуется дачей. А мне одному там не управиться.»
Назвать отца, Алексея Афанасьевича, донжуаном, ловеласом или бабником у меня, да и у родственников язык не повернётся. Ему хотелось на старости лет делить свою жизнь с какой-нибудь порядочной, учтивой, сговорчивой, доброй и заботливой женщиной. Разумеется, самому быть для неё другом и помощником. Подобный смысл он вкладывал и в письма. Они были главным средством связи между людьми в те годы.
Процитирую строки из отцовского письма за 8 декабря 1987 года:
«В прошлом письме я расспрашивал тебя, Витя, о Елене Николаевне, одиноко живущей в лесу. О ней ты писал в газете, рассказывал мне во время отпуска. Ты, видно, подумал, что я шучу. Нет, я настроен серьёзно и хочу перевезти её к себе в дом, чтобы жить вместе и помогать ей во всём. Подаренную тобой вырезку из газеты с твоим очерком о старушке храню, читаю и перечитываю. Познакомь, сведи меня с ней. Не дадим ей пропасть. . .».
К читателям: отец упоминает мой очерк «КОРНИ» о Е.Н. Агафоновой, опубликованный 7 марта 1987 года в газете «ЗА РОДИНУ» Прибалтийского военного округа. Видите, как загорелся он идеей помочь женщине, живущей в глуши, вдали от населённых пунктов. Он, однако, не понимал, что Елена Николаевна никогда не покинет родного пепелища, в которое превратили её деревню фашисты в 1944 году. Поэтому-то я и выбрал название очерка – «КОРНИ». Мне пришлось более подробно пояснять отцу что и как… Его благим намерениям не суждено было осуществиться.
А вот что пишет мне отец в письме за 18 февраля 1988 года:
«Я чувствую себя хорошо, на здоровье не жалуюсь (так вещает о себе, подумайте только, 83-летний старик, конечно, привирает и шутит – Примеч. автора). Готовлю в большой кастрюле раз в неделю похлёбку из рёбер говядины, плюс стакан томата, луковица, соль по вкусу. Всё прекрасно. Жизнь хороша и жить хорошо! Вот только мешают мне одиночество и скука. Покинула меня жена-экономка, моя любовь - Любовь Максимовна. Год жили мы душа в душу. Наделили власти её квартирой вместо дома под снос. А пока ждала ордера, временно проживала со мной. Теперь, вот беда, не к кому прислониться. . . »
До этого события успел я увидеться с Любовью Максимовной, когда она ещё жила вместе с отцом. Прелестная 55–летняя женщина. Ухоженная, моложавая. И хозяйка – что надо! Встретила меня, отпускника, как родная мать. Сбегала на рынок и в магазин, купила того и сего, напекла блинов, быстро накрыла аппетитный стол. Сели мы втроём за этот стол, выпили «Рижского бальзама», потом по казачьей традиции спели несколько песен. Отец, помню, сиял, как медный пятак. Таким он мне, необычайно воодушевлённым, жизнерадостным запомнился больше всего. Теперь-то понимаю, почему он так ликовал – рядом с ним были самые дорогие ему люди. Была в его сердце НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ . . .
"Как же отец баловал Любу!" - рассказывал мне старший брат Валентин, - Не понравился ей чёрно-белый телевизор - батька тут же купил новый, цветной. Не довольна была Любовь Максимовна старой мебелью - отец, долго не раздумывая, приобрёл новые столы, шкафы и стулья". Словом, во всём угождал он своей возлюбленной.
В следующем, 1989 году отец, к глубокой нашей скорби, умер. И не от болезней, а от одиночества. Я в этом больше чем уверен. К такому выводу склонились и врачи, указав на сердечную недостаточность в заключении о смерти. Безжизненным на полу, у самого порога дома отца нашла Любовь Максимовна, имевшая ключ от входных дверей. В тот день она пообещала отцу наведаться. Назначила время свидания. Но задержалась и опоздала. Сердце старика не выдержало мук ожидания.
НА СНИМКЕ: мой молодцеватый отец Алексей Афанасьевич Андрусов.