Эхо взрыва

 
Супруге моей,
Маргарите Яковлевне Крыловой
посвящается


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ВРАГИ



ОСТАВЬТЕ ИХ БОГУ...

Сладкий предутренний сон супругов Степановых внезапно оборвался страшным громом, будто молния саданула в дом. Николай Алексеевич вскочил, зачем-то набросив на жену подушки, и бросился к окну. На улице он разглядел бегущего соседа Ивана Приходкова, а вскоре забарабанили в дверь.

- Иду, иду, - заворчал Николай Алексеевич, - бомбят, что ли? 

- Хуже! - закричал сосед. - Ироды собор взрывают! Забыл, как подписывал бумажки о вреде опиума для народа? Идем, полюбуемся на злодейство!

- Не ходи, Коля, - откликнулась из спальни жена. - Мы же не подписывали ничего, да и кто нас слушать станет?

- Вы, Катерина Федоровна, успокойтесь, - снизил голос Иван. - Но не идти невозможно, ведь такую красоту губят!

Быстро одеваясь, Степанов вспомнил, как ходили по домам активисты с подписными листами, толковали о вреде религии, о запрещении даже колокольного звона, который заглушал заводские гудки и тем самым тормозил индустриализацию страны. Степановы, как многие соседи, уклонились тогда, не подписали листы. Время шло, и постепенно история та подзабылась. Да и мало кто верил в такое: ведь собор один из красивейших в России, строился всем миром более десяти лет, собирали народные пожертвования не только по Степноградской губернии, но и в других районах России. Расписывали собор знаменитые русские художники. Окруженный пышным садом, собор солнечно сверкал куполами, и, казалось, плыл над городом... Как ни причитала Катерина, Николай Алексеевич пошел с соседом, укоризненно бросив в дверях:

- Запугали бабу! Айда, Иван Федорович!.. Может, и не поможем, но быть там... - и тут снова раздался взрыв такой силы, что заглушил слова и стук затворяемой двери.

Чем ближе подходили они к собору, тем больше им встречалось людей, тоже спешивших на площадь.

Стоящие в оцеплении военные не пропустили их ближе, но и там, где они остановились, было хорошо видно обезображенное взрывом здание. Эти два взрыва не смогли его полностью уничтожить.

- Ироды, что вы делаете! - закричал сосед Степанова. - Это безумие!

Стоящий рядом священник Павел тихо проговорил:

- Успокойся, сын мой, или не видишь, кто рядом стоит.

- А мне без разницы, кто стоит. Разве можно творить та¬кое? Накажет господь! - возмущался Иван Федорович.

Посмотрев на него сочувственно, отец Павел вытер текущие по лицу слезы и тихо, как бы обращаясь к стоящим рядом и к тем, кого рядом не было, ответил: «Оставьте их Богу и верьте: господнее наказание за это придет, и каждый ответит».

Николай Алексеевич не мог смотреть на обезображенный скелет собора, на молчащих людей из толпы. Он впал в оцепенение. Но слова священника будто впечатались в мозгу, хотя никак он не мог предположить, что они окажутся пророческими, что все благие обещания райской жизни обернутся неимоверными лишениями, бедами, горем и нищетой... Где-то в душе он надеялся,  что наказание его не коснется. Ибо, что он может сделать? Кто он такой, Николай Алексеевич? Напуганный  репрессиями в родном селе, он, оставив нажитое своим трудом хозяйство, долго мотался со своей семьей по России и только недавно обосновался на постоянное место жительства в Степнограде. Отремонтировав полуразрушенный брошенный кем-то домик, он был доволен тем, что у его семьи есть крыша над головой.

В Степноград они приехали втроем: он, жена Катя и их сын Сергей, которому было три года и которого они так боялись потерять. Во время скитаний по необъятным просторам Отчизны они уж похоронили двух своих малолетних сыно¬вей. Чувствительный человек подобен сосульке. Пригреют его - он и растает. К таким чувствительным людям относился Николай Алексеевич Степанов и поэтому тоже со всеми, кто стоял рядом, искренне переживал это безжалостное, дикое уничтожение собора.

- А знаете, кто взрывает собор? - услышал он голос стоящего недалеко незнакомого мужчины. - Нет, конечно, а я видел, как закладывали ящики со взрывчаткой саперы из железнодорожного полка. А командир полка из немцев, ему все равно, что взрывать.

- Нет, это не так, - перебил его другой и, увидев, что его внимательно слушают, добавил: «Тот командир полка отказал¬ся взрывать собор, и его как врага расстреляли. Говорят, русского назначили командиром».

- Господи, что же с нами стало! - воскликнул Приходков. - Немец отказался, а мы, русские, уничтожаем.

Но, увидев, как один из стоящих в оцеплении что-то пишет в блокнот, замолчал.

Толпа прибывала, военные нервничали все больше. Их командиры стали громко приказывать людям расходиться, и те, вздыхая и  крестясь, стали уходить. Оборачиваясь, они прощались с собором, и в лицах многих людей были видны их боль и растерянность.

Вернувшись домой, Степанов не стал ничего говорить жене, лишь на вопрос, взорвали ли собор, молча кивнул головой. Быстро выпил чаю и ушел на работу, но картина увиденного не отпускала его. Когда они шли от собора домой, сосед сказал ему, что команду на уничтожение собора дали Степноградский губком ВКП(б) и лично первый секретарь Петр Иванович Фомичев. И ещё Иван сообщил ему по большому секрету, что до взрыва священники успели некоторые иконы вынести из собора и спрятать.

На работе день пролетел быстро, без разговоров и обсуждений утренних взрывов. Вернувшись домой и поужинав, Степанов посадил на колени своего сына и произнес со вздохом: «Вот так, Господи, мы и живем».

- Что нового узнал, Коля? - присаживаясь рядом, спросила  жена.

- А что может быть нового, Катенька, - ответил он и, подойдя к радиотарелке, со злостью выдернул шнур из розетки. - Говорят красиво, а дела творят... Люди молчат, друг друга боятся. Ты бы жену Ивана предупредила, а то он много лишнего при посторонних говорит.

Однако предупредить жену соседа Катя не успела. Ночью в дверь к Приходковым постучали. Не понимавший, в чем дело, Иван Федорович не спеша поднялся.

- Кто? Горит, что ли? Среди ночи.

- Сосед твой, открой!

Узнав голос соседа, который часто занимал у него денег на выпивку, Иван Федорович недовольно проворчав: «Что, до утра не терпится?» - открыл дверь. На крыльце стоял смущенный сосед. А за ним незнакомый человек и два молоденьких красноармейца с малиновыми петлицами. Оттолкнув соседа, незнакомец вошел в дом, оставив одного красноармейца у двери.

- Приходков?

- Да, а в чем дело?

- Иван Федорович?

- Но в чем дело?

Не сводя с хозяина дома глаз, незнакомец протянул ему ордер на обыск и арест гражданина Приходкова, а затем по¬требовал документы.

Из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, Приходов достал паспорт и сразу же услышал:

- И оружие сдайте.

- У меня нет оружия.

- А там кто? - спросил незнакомец, показывая на дверь спальни.

- Жена и дети.

- Разбудите жену.

Натянув брюки и надев рубашку, Иван Федорович вошел в спальню и увидел жену, сидящую на кровати и испуганно придерживающую на груди ночную сорочку. Волосы ее падали на лоб, и она немигающим взглядом смотрела на вошедшего вслед за мужем уполномоченного.

- Не волнуйся, родная. Это какое-то недоразумение, - и, повернувшись к уполномоченному, попросил не будить детей.

Ничего не ответив, тот вышел в зал, оставив дверь открытой, и не спеша снял пальто.

- Ну что, приступим к обыску, - безжизненным чиновничьим голосом проговорил уполномоченный.

- А что вы собираетесь искать? Скажите, и я отдам.

Не ответив, пришедший открыл ящик комода и стал выкладывать содержимое на стол. Вынув альбом с фотографиями, он начал его перелистывать, вытаскивая и откладывая в сторону фотографии взрослых. Туда же были положены и конвер¬ты с письмами.

Неожиданно в зал вошла одетая в старенькое платье жена и, жалко улыбаясь, обняла своего мужа, как бы готовая разделить его судьбу.

- Гражданка, идите в комнату, - резко проговорил уполномоченный.

В его голосе прозвучала  казенная категоричность, всегда пугающая простых честных людей. Боясь, что, раздражая уполномоченного, она может навредить своему мужу, та испуганно и часто закивала головой и вышла из зала. Открыв шкаф, уполномоченный начал шарить по карманам висящей одежды, и в одном из пиджаков нашел записную книжку с адресами. Она тоже легла на стол с письмами и фотографиями. Обведя глазами комнату, уполномоченный заметил в углу чемодан и велел открыть его. Кроме белья, там ничего другого не было.

- Пройдемте в спальную комнату.

- Только детей не будите.

Усмехнувшись, тот молча вошел в спальню, в которой стояла испуганная жена Приходкова. На койке в углу, раскинув руки, спали оба сына. Заглянув под койки и подняв перину, уполномоченный вдруг резко повернулся: супруги, как окаменевшие, стояли на своих местах.

Не найдя ничего необычного, уполномоченный молча вернулся в зал, сел за стол и начал писать протокол обыска. Понимая, что обыск закончился и что ее мужа сейчас уведут, жена Ивана Федоровича вышла из оцепенения и заметалась по комнате. То подходила и обнимала мужа, то начинала складывать в узелок кое-что. В окно уже сочился рассвет.

- А что можно положить для мужа? - жалко и заискивающе спросила жена.

- Теплые носки положите, - оторвавшись от протокола, ответил уполномоченный. - Ну и мыло, зубной порошок, коли, имеется, полотенце.

- Вот, Ваня, тебе еще и твой гребешок.

Ее слова перешли в рыдания, она дрожала, как в лихорадке, перебирая в узелке вещи мужа, которого у нее отбирали непонятно за что. Опустившись на стул, она затряслась и стала повторять одно слово: «Это конец... конец... конец...»

Услышав шум подъехавшей машины, уполномоченный посмотрел на часы и коротко бросил: «Пошли!»

Взяв одной рукой узелок, Иван Федорович обнял другой прижавшуюся к нему жену, поцеловал сначала в голову, потом прильнул к ее губам. А она, как помешанная, рыдала и билась в его объятиях.

Автомобиль стоял перед домом с незаглушенным двигателем. Посадили Ивана Федоровича на заднее сиденье, а по обе стороны сели уполномоченный и один из красноармейцев. В молчании они проехали через весь город. Вскоре автомобиль остановился около тюрьмы. Сразу же открылись железные ворота, и автомобиль въехал во двор. Первым вышел уполномоченный и повел Приходкова в какой-то подвал с обшарпанными стенами и серым цементным полом.

- Постойте тут, - приказал он и ушел, оставив его одного. Стоя у стены, Иван Федорович напряженно думал, за что его, простого честного работягу, арестовали? И не мог вспомнить ничего плохого. Видимо, его с кем-то перепутали, по¬думал он, и в это время вошел военный с тремя кубика¬ми на петлицах и приказал: «Идите вперед!»

Подняв свой узелок, он пошел уже смелее: мысль о том, что его с кем-то перепутали, вселила в него надежду.

В следующей комнате военный сел за канцелярский стол и достал бланк.

Фамилия? Имя? Отчество? Год рождения? Особые приме¬ты? Татуировки? Родимые пятна? Шрамы? Записывая ответы, военный внимательно всматривался в лицо Приходкова, а затем переписал его вещи и деньги. Сняв отпечатки пальцев, он указал головой на дверь и коротко бросил: «Пройдите туда!»

В маленькой комнате Приходкова поджидал заспанный, болезненного вида человек в штатском. «Раздевайтесь!» Иван Федорович снял пиджак, ботинки и брюки. «Выньте шнурки!» Прощупав пиджак и брюки, этот человек ножиком вскрыл подкладку пиджака, распорол отвороты брюк, вытащил ремень и положил рядом со шнурками.

- Откройте рот.

Оттянув губы, он проверил, не спрятано ли что за зубами или между зубов, потом приказал снять майку и трусы,

- Повернитесь.

После прикосновения пальцев на ягодицах последовала команда одеваться.

Затем в сопровождении конвоира Иван Федорович, поддерживая рукой брюки, шел какими-то коридорами мимо закрытых на замки камер, пока, наконец, они не подошли к одной из них. Ожидавший надзиратель со скрежетом открыл замок камеры, и сразу за Приходковым захлопнулась дверь.

В камере Иван Федорович развязал свой узелок, постелил на железную койку два носовых платка, устало лег. Его сознание никак не воспринимало этот нелепый арест, и он начал продумывать свою линию поведения на допросах. Не извинятся, тогда он обратится к самому товарищу Сталину, напишет письмо, расскажет о плохой работе сотрудников НКВД. Ни за что, ни про что среди ночи хватать Ударников Социалистического Труда, честных рабочих и держать в одиночке! Прав товарищ Сталин: враги везде! Что творят! Может, и собор местные губкомовцы взорвали, чтоб посеять смуту в народе? Ведь только прошел XVII съезд ВКП(б) - съезд победителей, а явно недобитые враги социализма творят вся¬кое самодурство... - думал он.

Лишь под утро Иван Федорович забылся. Очнулся от ляз¬га замка. Распахнулось окошечко, и ему выдали завтрак - чай и кусок хлеба. Этот тяжелый, сырой ломоть напомнил Ивану Федоровичу давний случай, когда после голодных дней жена испекла в печке хлеб из полученной им на предприятии муки. Он даже почувствовал теплый запах свежеиспеченного хлеба и радость жены, смотревшей тогда на него. Выпив холодный чай, Иван Федорович встал и прошелся по камере. Пять шагов от стены до двери и столько же от угла до угла. В одном углу параша, в другом - койка, покрытая грязным засаленным одеялом. В потолке - тусклая лампочка под железной сеткой.

Вскоре открылась дверь, и конвойный с винтовкой в руках произнес: «На прогулку!»

После смрадного запаха камеры свежий воздух опьянял, квадратный дворик с трех сторон окружали стены тюрьмы, а с четвертой - высокий каменный забор.  Держа руки за спиной, Иван Федорович ходил по кругу, протоптанному арестованными во время прогулок. Часовой стоял в дверях, прислонясь к косяку, и смотрел из-под век с безразличным и даже брезгливым видом. Крестьянский дисциплинированный парень, как машина, выполнял свои обязанности.

Закончились двадцать минут прогулки, и Иван Федорович снова поднимался по лестнице, снова гремели ключи перед открытием и закрытием камеры. Снова голые стены, койка, параша. Снова одиночество. После возвращения в камеру его долго не оставляло ощущение свежего бодрящего утреннего воздуха и дальнего шума улицы.

В этот день Ивана Федоровича никуда не вызывали, и ему уже показалось, что про него забыли и что он будет сидеть здесь вечно. Но эти мысли он подавлял в себе, так как ждал, что его вызовут, допросят, все выяснят и отпустят домой. И сразу после этой мысли он представлял, как вернется домой к жене и детям, как они будут радоваться.

Неожиданно лязгнул замок, и дверь открылась.

- На оправку.

Иван Федорович поднял парашу и пошел впереди надзирателя.

В уборной сильно пахло хлоркой. Ополоснув парашу, он в сопровождении того же молчаливого надзирателя вернулся в свою камеру. Железная дверь сразу же захлопнулась.

Он взглянул на тусклую грязную лампочку под серым потолком и почувствовал, что плачет.


РОЖДЕННЫЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ

Петр Иванович Фомичев до избрания секретарем Степноградского губкома ВКП(б) прошел нелегкий путь. До шестнадцати лет жил в Самарской губернии на хуторе со своим отцом, занимавшимся выращиванием свиней. В одиннадцать лет лишился матери, единственного человека, баловавшего его. Отца он не любил. Его постоянные пьянки и ругань доводили парня до слез. К тому же отец, лишившись помощи жены, фактически всю тяжелую работу взвалил на сына.

Петр стал чаще задумываться о своей жизни. От отца уходить и устраиваться в городе, решил он. Когда отец бывал в запоях, он выезжал в Самару. Там он ходил по улицам и с интересом присматривался к городской жизни. А Самара, как и многие другие города, жила в то время бурной жизнью. Во всем чувствовался дух разгула и разрушения. Фабричные рабочие были озлоблены, сол¬даты митинговали. Даже интеллигенция, даже представители зажиточных сосло¬вий жадно пили яд радикализма, будто состязались в своей революционности.

Это было время переоценки всех ценностей, все простое и привычное казалось пережитками, люди, как пьяные, как помешанные, жда¬ли газетных сенсаций и ошеломляющих новостей. Новое и непонят¬ное лезло из всех щелей, и к нему слетались люди разных возрастов и взглядов, как пчелы на мед. Вольный пугачевский настрой пьянил и Петра.

Особенно Петра привлекали пламенные речи выступающих на митингах, их отчаянная смелость, их призывы к свержению власти. В такие дни юношеские мечты несли его к счастливой жизни. Тогда он представлял себя если не атама¬ном, то каким-то командиром, уважаемым начальником.

В один из приездов он увидел переполненные улицы горо¬да, по которым сквозь гущу народа под восторженные крики «ура!» двигались колонны солдат. По сторонам улицы стояли, охраняя порядок, вооруженные гимназисты, а лавочники, взобравшись на лестницы, сбивали с вывесок императорских орлов. Ликующие толпы горожан, пристраиваясь к хвосту колонны солдат, шли на центральную площадь митинговать. Вместе с ними шел и Петр. Вскоре они оказались на площади, и Петр, забравшись на дерево, увидел стоящего на сколоченной из досок трибуне докладчика.

- Граждане солдаты русской армии, - выкрикивал он, - мне выпала честь поздравить вас и сообщить, что цепи рабства разбиты. Вся полнота власти передана народу. В Петрограде создано Временное правительство. Да здравствует русская революция!

- Ура! - заревела многотысячная толпа солдат.

А докладчик, дождавшись, когда толпа затихнет, вытянул пе¬ред собой руку со сжатым кулаком и продолжал:

- Еще вчера вы были стадом, которое царь бросал на убой, вас расстреливали без суда, отныне вы равноправные гражда¬не государства Российского, отныне вы можете здороваться с генералами за руку, если конечно, захотите.

Громкий дружный смех прокатился по толпе солдат, и это оживление заглушало слова докладчика. Чтобы лучше слышать и ничего не пропустить, Петр спустился с дерева и, раздвигая локтями солдат, начал протискиваться ближе к трибуне. Однако через несколько метров он встретил сопротивление стоящего впереди молодого солдата.

- Ты куда, парень, прешь?

- Да не слышно, хочу все запомнить, - виновато ответил Петр.

- Тогда стой здесь, и все услышишь. Тебя как звать-то?

- Петр.

- Что, интересно?

- Очень, здорово говорит, умно!

- Это наш командир выступает, и я тебя могу запросто с ним познакомить.

После митинга, волнуясь, Петр шел со своим новым знакомым на эту встречу, которая впоследствии изменила всю его жизнь. Молодой солдат назвался Яковом Корнеевым и рассказал, что их командир из большевиков, идейный, его все уважают. С волнением представлял эту встречу Петр. Но все оказалось проще. Расспросив Петра, командир хлопнул его по плечу и категорично проговорил:

- Записываю тебя к нам. Будешь не свиней обихаживать, да отцу служить, а Революции! Вместе пойдем буржуев уничтожать и на их костях строить вольную красивую жизнь!

Так Петр Фомичев оказался в армии. Полк, в котором он служил, сражался и против Юденича, и против Колчака. Во всех боях мужественно и храбро воевал и Петр, за что был награжден именным оружием.

Он считал, что карьеру себе сделал неплохую, так как уже в девятнадцать лет командовал эскадроном. Но после гражданской воины его неожиданно вызвал начальник по-литотдела дивизии и после беседы предложил ему поехать в школу политработников в город Ленинград.

К этому времени Петр Фомичев уже был кандидатом ВКП(б) и в связи с готовящейся демобилизацией с радостью принял предложение учиться. Правда, пугало его то, что имел он лишь начальное образование, но на курсах, познакомившись с другими курсантами, он узнал, что почти все они имели за плечами по два-три начальных класса.

Время в Ленинграде пролетело быстро, так как приходи¬лось много заниматься. Петр успешно сдал выпускные экзамены и после окончания курсов был назначен начальником политотдела МТС в Тамбовскую область, где отличился на подавлении антоновского мятежа. Там он и женился. Но, как оказалось, неудачно. Его жена была более образованной и не разделяла многие взгляды самоуверенного Петра, высмеивая его безграмотность. Через несколько месяцев они расстались. Правда, это не волновало Фомичева, потому что он был снова в борьбе, и с песней: «Другого нет у нас пути, в руках у нас винтовка...» - активно мотался по селам, подавляя выступления тамбовских крестьян.

Через несколько лет Петра Фомичева перевели секретарем Степноградского губкома ВКП(б) по сельскому хозяйству. Здесь, в одном из совхозов он и познакомился с учительницей начальных классов Альбиной Сухаревой. Первый раз он увидел ее в сельсовете, куда та пришла с просьбой помочь школе дровами и произвела на Петра сильное впечатление. Возможно, дело здесь было и в том, что он длительное время не имел близких отношений с женщинами. После первой встречи он стал чаще заезжать в этот совхоз. Почувствовав его внимание, Альбина Васильевна старалась не про¬пускать его выступления в клубе. Она видела, как своей убежденностью и верой в светлое будущее он зажигал окружающих. К тому же Петр очень нравился ей и внешне. Крупного телосложения, с приветливым лицом и густыми волнистыми черными волосами, он был чем-то похож на Аполлона. И Альбина, не встречавшаяся раньше ни с кем из мужчин, вдруг со смущением подумала о близости с ним. Несколько раз во время выступлений Петра она ловила на себе его взгляды.

После собраний Альбина с нетерпением ждала следующих встреч. Однажды так и произошло. На очередном совхозном собрании Петр Иванович в пе¬рерыве подошел к Альбине и сразу же заговорил, как давний-давний знакомый. Во время следующей встречи он, обняв ее, крепко прижал, посмотрел в испуганно расширенные глаза и поцеловал в губы. Засмущавшись, Альбина поспешила попрощаться с ним. У себя в комнате она стояла у окна, сердце ее сильно и часто билось, и она ощущала незнакомую прежде сладкую тревогу. Случилось так, что в одно мгновение из строгой учительницы она преврати¬лась в любящую девушку.

Потом были еще встречи, во время которых Петр Фомичев жаловался ей, как самому близкому человеку, на свое одиночество. «Я весь окоченел, порой мне кажется, что сердце мое остановилось, согрейте меня и не оставляйте одного, милая Альбина», - повторял он.

Взволнованная, она слушала его признания, и ей до слез было жаль его. Альбина всматривалась в его лицо, покрытое морщинками, в его уставшие глаза и мысленно клялась себе облегчить жизнь этому человеку.

Вскоре состоялась их скромная свадьба, на которой были только родители Альбины и две ее школьные подруги. В Степнограде жену секретаря устроили воспитателем в детский дом. Шло время, и Альбина увлеченно занималась чужими детьми, мечтая о своем ребенке. И вот, когда Петра Ивановича избрали первым секретарем, она забеременела.

Случилось так, что первый взрыв собора вызвал у Альбины внезапные сильные боли. Она, плача и едва превозмогая боль, позвонила мужу. Петр Иванович недовольно поморщился - ох, не вовремя все это! - но, вежливо извинившись, что не может немедленно приехать сам, прислал своего помощника и секретаря-машинистку. Те немедленно отвезли Альбину в роддом. И крик Альбины слился с криком ново¬рожденного как раз в момент второго взрыва...

Назвали сына Максимом. Так настоял отец - в честь великого пролетарского писателя Горького. Он же настоял, чтобы отметить рождение наследника. В особняке, принадлежавшем до революции купцу Ненашеву, Петр Иванович сам встречал подъезжающих с подарками гостей и, приветливо улыбаясь, провожал их в гостиную. А в это время в зале горничная с вызванными по этому слу¬чаю официантами из ресторана заканчивала сервировать стол. Рождение сына явилось удобной причиной, наконец, собраться неофициально всем, с кем Петр Иванович со-прикасался по работе. Впервые пригласил он к себе домой и давнего друга по гражданской войне Якова Филипповича Корнеева, который тогда, в 1917 году привел его, молодого парнишку, к командиру полка. В Степноград Корнеева прислали на должность начальника отделения железной дороги. Конечно же, это назначение прошло не без протекции лично Фомичева. К тому времени Корнеев успел тоже окончить партшколу, жениться. Супруга в нем души не чаяла. Одно только беспокоило их: в семье не было детей. И сейчас, сидя в гостях у Фомичева, Яков Филиппович с завистью смотрел на счастливые лица сво¬его друга и его жены Альбины. Яков Филиппович видел и заискивающее поведение гостей и понимал, что те, как и он, многим обязаны Фомичеву и во многом от него зависимы.

Дождавшись, когда ведущий этого торжества второй сек¬ретарь губкома предоставит ему слово, Яков Филиппович наполнил рюмку и поднялся:

- Дорогие Петр Иванович и очень уважаемая всеми нами Альбина Васильевна, я тоже присоединяюсь ко всему здесь уже сказанному и, поздравляя вас, хочу пожелать Максиму таких же друзей в будущем, какие сегодня у его отца. Обстановка у нас в стране сложная. Прав товарищ Сталин, мудро указавший, что чем больших успехов мы добиваемся, тем больше звереют враги. Да, сейчас нам непросто работать. Вокруг много непонимающих тебя людей и очень важно всем нам, сидящим здесь, поддерживать друг друга. За тебя, Петр Иванович, - добавил он и выпил рюмку.

Конечно, говоря это, Яков Филиппович думал, прежде всего, о себе, потому что волна репрессий набирала силу. Писали анонимки и на него, правда, они были адресованы в обком ВКП(б) Фомичеву, и тот вызвал своего друга, дал ему их почитать и, посоветовав быть осторожнее в разговорах, прекратил дальнейшую проверку.

После этого тоста сидящие как-то сразу сникли, и весе¬лье, которое начало набирать обороты, стало затухать. Хозяин дома пытался разрядить атмосферу, много шутил, предлагал еще выпить, гости же только виновато улыбались, поддакивали, опрокидывали рюмки, но водка, казалось, уже не брала их.

Да и как можно было откровенно гулять, если ежедневно проходили аресты многих их знакомых. В Степноградской области были арестованы председатель облисполкома, два секретаря обкома, восемь членов бюро  и око¬ло ста членов и кандидатов в члены обкома, сорок секретарей райкомов и горкомов партии, почти все председатели исполкомов горрайсоветов. Репрессии, направленные против местных партийных руководителей, представляли толь¬ко надводную часть айсберга. По области были арестованы тысячи людей, многие из которых впоследствии оказались расстрелянными. Смертельная коса НКВД косила беспощадно. Приказ главного чекиста Ежова по плановому террору был одобрен политбюро ЦК ВКП(б) и лично Сталиным и развязывал руки руководителям НКВД. В этот период лучшие люди области боя-лись быть избранными в новый состав обкома, так как их тоже как «врагов народа» могли арестовать. По указанию руководства партии руками сотрудников НКВД уничтожались лучшие коммунисты. Это было страшное время, и созданная руководством партии система террора цепко держала в страхе каждого. Вот почему слова Корнеева, на-помнившие суровую действительность, так резко остудили расслабившихся людей.

Сидевший возле Альбины начальник управления НКВД с приветствиями не выступал, лишь молча улыбался в усы, иногда шептался с Альбиной, много пил и с аппетитом закусывал.

Вскоре Альбина Васильев¬на поднялась и, извинившись перед гостями, ушла с сыном в детскую комнату. После ее ухода постепенно стали расходиться и гости. Альбина Васильевна, покормив малыша, сидела у его кроватки и с тревогой всматривалась в его лицо. Она с ужасом думала о том, что будет с ним, если арестуют ее и Петра Ивановича. Она уже давно хотела поговорить с мужем о происходящем и особенно о взрыве собора. Многого она не понимала, не могла понять, но попытки расспросить Петра обязательно наталкивались на его шутливые замечания, вроде: «Слушай радио» или «читай газеты».

Проводив последних гостей, Петр Иванович вошел в детскую и, развалившись на диване, проговорил:

Наконец-то, проводил последних. Не люблю я эти сборища, не знаешь, у кого что на уме. Но и не собирать было нельзя. Видела, как второй секретарь рассматривал, что на столе поставлено? Только переписывать не стал, видать блок¬нот забыл.

- Петенька, нам надо поговорить, - категорично заяви¬ла жена.

Посмотрев на уснувшего сына, Петр усмехнулся, сел рядом с Альбиной и, полуобняв ее, как-то обреченно кивнул:

- Давай, моя умница, спрашивай. Но скажи сначала, как тебе понравилось сегодняшнее.

- Все было хорошо, только начальник НКВД спрашивал, почему нет заливного поросенка.

- Намекал, наверное, на мое детство, им бы только в свинарниках и копаться. Ты об этом хотела поговорить?

- Правда, что собор взорвали по твоему указанию?

- Ну, пока еще не совсем взорвали, не поддается взрывчатке. Все стоит, мозолит глаза.

- Ты не ответил на мой вопрос.

- А чего ты спрашиваешь, ты же умная женщина и от¬лично понимаешь, что если бы не я дал эти указания, то их дал бы кто-нибудь другой, потому что центр спустил директивы. - Поднявшись, он подошел к кроватке сына и, посмотрев на него, добавил: «Моего предшественника, кстати, за подобные сомнения расстреляли. Тут колебаний быть не должно».

- Но это же вандализм! - возмущенно воскликнула Альбина.

- Ишь ты, какая грамотная стала, слова-то какие выкопала. А того не хочешь понять, что религия - это опиум для народа. И что все эти попы только одурачивают народ.

- Да кто же это одурачивает? Священник Павел, который свободно владеет пятью европейскими языками, ютится в маленькой каморке при соборе и питается тем, что дают ему прихожане?

- Ты что-то у меня набожной становишься.

- А это вредит нашей жизни?

- Нет, конечно. Но я солдат партии. Партия сказала: «Надо», а мы должны ответить: «Есть».

- Но ведь можно было не уничтожая, использовать его под музей или под детский дом. Вон наш-то разваливается, - не сдавалась Альбина.

- Тебя не спросили? По всей стране идет уничтожение церквей и соборов. Вот и ответь мне: почему?

- От варварства.

- Прекрати проводить в моем доме вражескую пропаганду! - со злостью выкрикнул Петр. - Красивых словечек и я наплету с воз!

- Пропаганда? Красивые словечки? - возмутилась Альбина. - Это словечки, что героев гражданской войны врагами объявили? Что нашего директора, отдавшего жизнь сиротам, записали в японские шпионы?

Такой гневной он жену еще не видел.

- Альбина, не порть мне вечер, пожалуйста. Я понимаю, ты нервничаешь, но не делай из меня героя-одиночку. Идем лучше спать.

- Иди, я позже приду, - вздохнув, ответила Альбина. И как бы сглаживая вспыхнувшую размолвку, добавила: «Сейчас Максимка проснется, и его покормить надо, а то весь дом на ноги поднимет. Ты же знаешь, какой он горластый».

- Это верно, парень настырный. Весь в меня, - довольно проговорил Петр и вышел из комнаты. Выйдя на веранду, он закурил. А ведь Альбина права: почему вдруг стали так активно плодиться враги народа? Ну, по мере построения социализма идет обострение классовой борьбы. Но ведь среди арестованных знакомых никак врагов социализма не разглядишь, они жизнь свою не жалели ради социализма.

У оставшейся одной Альбины все еще сохранялась обида на мужа, точно именно он был виноват во взрыве собора, в арестах ее знакомых, и в самом тягостном страхе, охватившем людей… По ее мнению, Фомичев, такой сильный, такой прямодушный, был виноват и в том, что слишком уж был хорошим исполнителем всех указаний. Даже неправильных. Петр Иванович за последние месяцы как-то скис, он уже не сопротивлялся нарастающему злу. И Альбина никак не могла понять, почему такие мужественные люди, как ее муж и некоторые их друзья, не наведут порядок, не прекратят разрастающийся произвол. Когда она лежала в роддоме, ее навещали учителя из детского дома и шепотом, озираясь по сторонам, рассказывали, кого арестовали из знакомых.

Покормив проснувшегося сына, Альбина дождалась, когда он снова заснет, и отправилась в спальню. Муж уже спал. Раздевшись, она осторожно, чтобы не разбудить его, легла ря¬дом. Глядя в потолок, она вспоминала свое детство, своих родителей, которые каждое воскресенье водили ее в церковь, где она всегда взволнованно наблюдала за торжественной службой, слушала хор певчих. И оттого ее сердце наполнялось покоем. Бог заботился о ней, не оставлял ее ни на миг, Альбина чувствовала себя защищенной, знала, что живи ты по совести, и Бог тебе всегда поможет, наставит на верный путь... Сейчас Альбина не могла понять: ну не хочешь верить в Бога - и не верь, а зачем крушить народное добро, взрывать храмы, жечь иконы? И ей вдруг стало до слез жаль Петра, ведь даже он, герой войны, сильный, уверенный в себе, но как-то спросил у нее: «Почему так происходит?» Значит и он в душе неспокоен...



         ДОПРОС

Лязг замка разбудил Приходкова. Наверняка было уже за полночь. Дверь распахнулась, и в камеру вошел конвойный с коридорным.

- Фамилия?

- Приходков.

- Одевайтесь! Быстрее!

Приходков поднялся с койки. Подойдя к висящему пид¬жаку, он снова услышал команду:

- Не надо.

Кивком головы ему велели идти впереди конвойного. Они долго шли по коридорам тюрьмы, по лестницам, куда-то поднимались и спускались и вскоре остановились перед дверью. По дороге Приходков мысленно представлял, что наконец-то с ним разберутся, и волнения не испытывал. Дверь открылась, и Приход¬ков сразу был ослеплен лучом света от направленной на него лампы.

- Садитесь, - приказал человек, сидящий за столом.

Приходков сел и увидел на столе какие-то бумаги. Взяв один из чистых бланков из толстой папки, следователь начал задавать вопросы. Не спеша он вносил отве¬ты в бланк.

- Распишитесь!

Взяв бланк, Приходков прочитал фамилию следователя, расписался и сразу же услышал новый вопрос:

- За что сидите?

- Думаю, что вы разберетесь и накажете тех, кто меня сюда привез.

Следователь резко откинулся на спинку стула и раздраженно проговорил:

- Все так говорят при первом допросе, правда, потом вспо¬минают, что нужно, но это уже им не помогает. Так что лучше подумайте и честно отвечайте!

В глазах следователя, Приходков увидел столько злости, что невольно содрогнулся. У него тоскливо-обреченно сжалось сердце. Значит, зря он столько надежд возлагал на встречу со следователем!

Перед Приходковым с начальственным надменным ви¬дом сидел человек с двумя шпалами в петлицах гимнастер¬ки, похожий на сельского комсомольского активиста, фотографии которых он часто видел на страницах областной га¬зеты.

Действительно, следователь НКВД Николай Иванович Костренко немало поработал в комсомоле. Правда, до этого, в годы НЭПа он, пристроившись упаковщиком на склад, умело пользовался усушками, утрясками и утечками. И жил в свое удовольствие, пока в 1927 году НЭПу не пришел конец, тогда Костренко срочно вступил в комсомол. Вскоре был из¬бран комсомольским секретарем. В 1932 году он уже был членом партии, и его как активного молодого коммуниста направили на работу в органы госбезопасности.

- Так вы будете отвечать, за что сидите? - спросил Кост¬ренко. - Прикидываться дома можете с женою, а здесь номер не пройдет.

- Честное слово, я сам не знаю, - тихо и испуганно ответил Приходков.

- Хорошо. Придется вам напомнить. Но сначала наводя¬щий вопрос: в каких отношениях вы со священником Пав¬лом?

- Ни в каких.

- Что, и никогда не встречались?

- Почему же, иногда я был в соборе и видел его во время службы.

- И все?

- Да

- Приходков, неужели вы думаете, что мы ничего не зна¬ем? - и, положив руку на лежащую толстую папку с какими-то бумагами, добавил: «Здесь все о вашей враждебной дея-тельности. Плохо думаете, Приходков, об органах НКВД. Мы по воробьям не стреляем.

- Но я не знаю, о какой моей враждебной деятельности вы говорите, - чуть не плача, проговорил Приходков.

- С кем вы вели контрреволюционные разговоры?

- Ни с кем и никогда я не мог их вести.

- А с вами кто вел?

- И со мной никто не говорил ничего такого.

- Настаиваете на этом?

- Да, мне вас обманывать ни к чему.

Костренко поднялся со стула, переложил на столе бумаги и снова, нахмурившись, сел.

- Отец Павел арестован и находится здесь, он много инте¬ресного рассказал. И у вас будет возможность встретиться с ним. А сейчас расскажите, что вы говорили у собора в день взрыва.

Точно споткнувшись, Приходков сразу понял, о каком разговоре спрашивает следователь. И со страхом предста¬вил, что из того выкрика можно легко сделать его врагом народа. Поняв это, он заискивающе посмотрел на следова¬теля и жалобно проговорил:

- Ну крикнул я в гневе: «Ироды, что вы делаете?» - и что, это уже контрреволюция?

- Так, так, Приходков, хорошо, а что вам отец Павел ответил?

- Он успокаивал меня и говорил, что господь их накажет за это.

- Кого их?

- Ну, солдат, наверное, которые взрывали.

Ударив кулаком по столу, Костренко злобно перебил:

- Опять  врете, Приходков! По-вашему, получается, мы сажаем невинных людей? Так, Приходков? Мне очень вас жаль. Я ожидал от вас другого, а вы врете и изворачиваетесь. Это вам здорово навредит!

Увидев испуг Приходкова, он уже другим голосом спросил,

- Куда делись иконы художника Маковского? Кто похитил икону Божией Матери?

- Не знаю, - ответил Приходков, хотя слышал, что до взрыва кто-то что-то успел вынести и спрятать.

После этого ответа Костренко некоторое время хмуро молчал, потом недовольно сказал:

- Ну что ж, теперь давай запишем, что ты здесь наговорил.

Заполняя протокол допроса, следователь продолжал зада¬вать короткие вопросы, которые, в основном, относились к отцу Павлу и вынесенным из собора иконам и ценностям. Кончив писать, он протянул протокол Приходкову:

- Читайте и подписывайте.

Читая протокол, Приходков чувствовал на себе изучаю¬щий взгляд следователя и видел, что тот следит за выраже¬нием его лица. Все было записано как-то односторонне, и это его насторожило. Он хотел что-то возразить, но следова¬тель закричал:

- Подписывайте!

После подписания протокола допроса следователь поднялся и мрачно проговорил:

- Советую вам, Приходков, хорошо подумать и все вспом¬нить. Это в ваших интересах. Пока мы вас щадим. Но это - пока. Оцените это и хорошо покопайтесь в своей памяти. Очень вам советую.

Когда открылась дверь, он кивнул конвойному и произ¬нес одно слово.

- Уведите!

В камере Приходкова не отпускало чувство тревоги. В чем же ему сознаваться, если он не находил за собой ничего плохого?

Вспомнился Приходкову и отец Павел. Горожане всегда стремились попасть в собор именно на его богослуже¬ния. Отец Павел был и утешителем, и отрадой. Рассказывали, что он ночами молился у постелей больных, и те выздоравливали. Ко всем разговорам о нем можно было от¬носиться по-разному, но ведь несомненной была и лю¬бовь горожан к своему пастырю.  Как можно этого человека называть врагом народа?

Его размышления были прерваны вошедшим в каме¬ру неким тюремным начальником.

- Фамилия?

- Приходков.

- Просьбы какие у вас?

- Мне бы свидание с женой.

- Это решает следователь, вот у него и просите.

Посмотрев многозначительно на Приходкова, он вышел из камеры.

На следующий день конвойный снова повел Приходкова на допрос.

Указав Приходкову на стул, Костренко продолжал работать со своими бумагами. Писал, перечитывал, что-то исправлял и снова писал. Приходков, буквально, физически ощущал безразличие следователя. Несколько раз Костренко выходил из кабине¬та, оставляя Приходкова одного. Потом возвращался и снова занимался теми же бумагами. Наконец, он порылся в ящике стола и достал тоненькую папку. Положив ее, не раскрывая, на стол и спросил:

- Ну что, Приходков, вспомнил? Подумал над тем, что я тебе советовал?

- Всю ночь думал.

- Так, так, это уже хорошо, -  подбодрил Костренко.

- Но я ничего не вспомнил.

- Так-таки ничего? Ну что же, я напомню еще раз. Где ценности собора и иконы?

- Не знаю я ничего! - почти выкрикнул Приходков.

- Плохо, очень плохо! Вранье не поможет! - и, ударив кулаком по столу, грозно добавил: «Говори, пока в подвал не потащили!»

- Дайте мне бумагу, я напишу жалобу прокурору области, - неожиданно попросил Приходков.

- Чего? - удивленно спросил следователь и, громко расхо¬хотавшись, с интересом стал рассматривать Приходкова.

Потом же будничным голосом проговорил:

- Ну и наивный ты мужик, Приходков. Областной проку¬рор недавно тоже здесь сидел. Правда, теперь уже расстреляли его. Едва ли он сейчас тебе чем-то поможет.

Конечно, Приходков не знал, что привлекались и работники прокуратур. Многие из них были арестованы и обвинены в причастности к контрреволюционным орга¬низациям. Обвинен был и прокурор области Борис Валенти¬нович Лукашев. После постановления на арест, которое было утверждено начальником НКВД Степноградской области, Лукашев объявил голодовку и никаких показаний не давал. Обессиленного, его поместили в тюремную больницу, но и там он несколько раз объявлял голодовку, не давая никаких показаний. На всех допросах Лукашев заявлял, что винов¬ным себя не признает и что ни в каких контрреволюцион¬ных организациях не состоял. После 15-минутного «рассмот¬рения» дела, без участия обвинения, защиты и свидетелей ему была определена высшая мера наказания - расстрел. И приговор был приве¬ден в исполнение сразу же.

Веря в справедливость власти, Приходков не допускал и мысли о том, что невиновного можно расстрелять, а тем бо¬лее прокурора области, и поэтому тихо, но твердо произнес:

- Не верю я вам. Это вы запугиваете меня.

На лице Костренко появилась пренебрежительная грима¬са, но он, не отвечая, поднялся со стула и, походив по каби¬нету, остановился перед Приходковым.

- Ладно, не хочешь говорить, где ценности церковные, тогда скажи, кого собирался убить из вождей?

- Да вы что?

- Вина твоя, Приходков, в том, что нечестен ты перед органами. Ты не говоришь, в какой террористической организации состоял. От кого организация получала оружие. Ты что, думаешь, напрасно наши сотрудники во время обыска искали у тебя оружие?

Следователь увидел, как побледнел Приходков, и будто жалея его, добавил:

- Ты на себя-то все не бери, лучше признайся, кто у вас какие разговоры ведет, глядишь, и зачтется. У тебя просьбы-то какие есть?

- Мне бы свидания с женой. Разрешите ей свидание, я очень беспокоюсь о ней и о детях.

- Если бы вел себя откровенно, то получил бы то, что просишь. Но ты же сам себе вредишь. Из сочувствия к тебе и детям твоим я даю последний шанс...

На следующий день Приходкова вывели на прогулку, и в прогулочном дворе он увидел двух арестованных. По¬равнявшись с ним, они неожиданно повалили его и начали жестоко избивать ногами. Били долго и по голо¬ве, и по животу, пока, наконец, конвойные не останови¬ли это избиение.

- Как же это ты, родимый, свалился с лестницы? - злобно улыбаясь, поднимая Приходкова, спросил один из них.

- Понял, мужик, - добавил другой, - смотри, не вздумай пожаловаться, добьем...

Приходков, конечно, все понял и перед своей камерой попросился на допрос к следователю.

Несколько дней следователь не вызывал Приходкова, и он, боясь новой расправы уголовников, ждал вызова, чтобы при¬нять какое-нибудь решение. Он уже считал, что если его слова у собора относятся к враждебным, то он признает их как кон¬трреволюционные и подпишет протокол допроса. Возможно, после этого ему дадут свидание с женой, а там будь что будет. На очередной допрос Приходков шел обреченно, он понимал, что его ждет, и был готов к худшему. Иногда ему даже казалось, что его расстреляют, и тогда глаза его невольно наполнялись слезами.

В кабинете Костренко встретил его неприветливо. Лишь посмотрев на избитое лицо Приходкова, буднично спросил:

- Что  с вами?

- С лестницы упал, - ответил тот.

- Как же это вы? Можно было и насмерть разбиться. Бывает и такое здесь... Готовы к чистосердечному?

- Да.

- Тогда садись. И давай говорить по-мужски. Ты не¬вольно оказался слепым исполнителем у священника Пав¬ла, который готовил свержение советской власти. Поня¬л меня?

- Да, - тихо ответил Приходков.

- Тогда начнем писать. Вы состояли в контрреволюцион¬ной террористической организации. Так?

- Ага.

- И готовили убийство вождей партии и товарища Стали¬на. Так?

- Нет, нет, - испуганно проговорил Приходков.

- Ну ладно, так и запишем, что про вождей отрицаешь.

Продолжая писать протокол допроса, Костренко снова вер¬нулся к иконам собора, но Приходков заявил, что слышать он слышал, но где их спрятали, не знает.

- Читай, - подавая протокол, предложил Костренко.

«Понимая, что следствию все известно о моей враждебной деятельности, я осуждаю свое антисоветское поведение у со¬бора и признаю это, потому что был не согласен с политикой вождей, особенно по уничтожению собора...»

Видя, что Приходков закончил чтение, Костренко спросил:

- Ну, а по отцу Павлу что добавим?

- Не надо про него, - попросил Приходков. - Я же при¬знался, что виноват.

- Хорошо, подписывай.

- Ну, а свидание как?

- Передачу сегодня передадут от жены и записку, - ответил следователь и, вызвав конвоира, приказал увести арестованного в камеру.

В этот же день в камеру вошел надзиратель и передал Приходкову пакет, обернутый его любимым домашним по¬лотенцем.

- Распишитесь.

Надзиратель подал ему карандаш, опись передачи, кото¬рая была написана рукой жены, и ее письмо, которое он начал читать, но надзиратель напомнил:

- Потом прочитаете, а сейчас расписывайтесь.

- А мне можно написать?

- Напишите, но коротко, что надо прислать.

На листке, которым было обернуто вареное мясо, Приход¬ков написал, что у него все хорошо и что он просит не беспо¬коиться.

После ухода надзирателя он с волнением стал читать пись¬мо жены, в котором она сообщала, как несколько дней иска¬ла его по тюрьмам, и только в НКВД ей сказали, где ее Ваня. Каждый день она приходила к тюрьме с передачей, и что передачу от нее не принимали, пока она не поговорила со следо¬вателем. Он-то и сообщил ей, что передать мужу, и под¬сказал ей, посоветовать мужу быть откровенным. Далее в письме сообщалось о сыновьях, о том, что все у них хорошо и что все они любят его и ждут возвращения домой.

От прочитанного письма у Ивана Федоровича предательс¬ки задрожали губы. Ему даже послышался с улицы знакомый голос.

Встав на стол, Приходков открыл форточку, через которую хотел услышать голос жены, и тут же в дверях возник надзиратель.

- Закрой и отойди от окна. В карцер захотел?

Закрыв форточку и спрыгнув со стола, Приходков вино¬вато проговорил:

- Послышался голос жены.

Вернувшись к койке, он сел с краю и стал развязывать сверточки и пакеты, в которых лежали буханка хлеба, вареное мясо и несколько кусков вареной рыбы. Все это было разрезано или проткнуто чем-то.

В тот же вечер его жена Вера Андреевна в который раз перечитывала у себя дома записку мужа. Теперь она знала, что ее Иван жив, а это самое главное. Все прошедшие дни она ожидала самого страшного, и только разговоры с сыновьями и соседями Степановыми немного успокаивали ее.

Вечером зашла Екатерина Федоровна, и она сразу же подала той записку мужа.

- На, прочитай.

- Ну, вот видишь, мы же говорили, что все обойдется. Тебе помочь?

- Да нет, сиди. Сейчас я ужин приготовлю, скоро мои му¬жички прибегут. Ох и обрадуются мальчишки!

- Еще бы. Наш Сергей при мне несколько раз успокаивал твоих, особенно старшего.

- Хороший он у тебя, Катя.

- Все они маленькие хорошие. Какими станут, когда вы¬растут, вот вопрос. Но ты не прибедняйся. У кого что есть, у того оно и останется. Ты только сама-то меньше пережи¬вай. Посмотри на себя, за последние дни в старуху пре¬вратилась.

Действительно, каждый день, возвращаясь после поисков мужа, Вера Андреевна молилась перед иконами и просила бога сде¬лать добрыми тех, в чьих руках судьба ее Ивана.

Около тюрем она видела много таких же женщин, сто¬явших в очередях. Видела часовых с винтовками, которые с безразличным видом смотрели на тех, и это переполняло ее сердце тревогой.

Ночью она почти не спала, думая о своем муже. А по утрам шум проехавшей машины или просто какой-нибудь стук подымал ее с постели, и она торопливо шла к окну, надеясь увидеть своего мужа, вернувшегося домой. Но он не возвращался. Как подарок судьбы, восприняла она встречу со следователем Костренко, который сообщил, что ее муж жив и здоров и что ему можно принести через два дня пере¬дачу. Покупать продукты ей помогала Степанова, и сейчас Вера Андреевна, благодарно глядя в лицо соседки, мечтательно произнесла:

- Ты знаешь, Катя, я представляю, как Иван, не спеша отламывает хлеб и ест его с мясцом.

- Ладно, не мучай себя. Разберутся, и все будет хорошо, - успокаивающе проговорила соседка, разглаживая ладонью клеенку на столе. - Сыновья-то переживают?

- Младшенький, видимо, не понимает еще по-настояще¬му, а старший переживает. Сидит перед открытым учебни¬ком, но не читает. Поглядит на икону и вздыхает...

- Пусть к нам чаще приходит. Сергей очень уважает тво¬их. На людях ведь легче горе переносить.

- А твой-то Николай как?

- Работает, а меня предупреждает, чтоб не болтала с не¬знакомыми людьми. Он и твоего хотел предупредить, да не успел. Тяжелое время, Вера, но я уверена, что все равно раз¬берутся по справедливости, ведь власть-то наша, народная.

- А знаешь, Катя, мне женщины у тюрьмы сказали, что и отца Павла арестовали.

- Господи, а его-то за что? - всплеснув руками, воскликнула Екатерина Федоровна. - Он и мухи-то не обидит.

Отца Павла арестовали в ту же ночь, когда взяли Приходкова. Следователь Костренко сразу выдвинул вер¬сию, что и Приходков, и отец Павел состоят в какой-то контрреволюционной организации, и очень надеялся до¬казать это. Однако на первом же допросе отец Павел заявил, что ни в каких организациях он не состоял и что стоящих у полуразрушенного собора людей видел раньше лишь на молитвенных служениях в соборе. На вопросы, где и кем спрятаны иконы, отец Павел не отвечал, а когда следователь стал орать на него и пугать карцером, укоризненно взглянул на Костренко и негромко произнес: «Господи, про¬сти грешного».

Не знал тогда отец Павел, что грешным был не только Костренко, но и руководители страны. Выполняя постановление политбюро ЦК ВКПб, хозяйственный отдел ОГПУ конфисковывал все золоченые предметы закрываемых церквей для смывания с них золота. Но отец Павел хорошо помнил слова Воззвания Совета рабочих и солдатских депутатов, опубликованного в ноябре 1917 года, в котором говорилось: «Граждане, не трогайте ни одного камня, охраняйте памятники, старые вещи, документы – все это – ваша история, ваша гор¬дость. Помните, что все это - ваша почва, на которой вырас¬тет новое народное искусство». Отцу Павлу хотелось на¬помнить молодому следователю и это Воззвание, и решение ленинской партии об отделении церкви от государства, но он сдерживал себя, потому что уже понял, что законы писа¬ны не для всех, и что большевики фактически лицемерно обманули народ, что любые споры, как и призывы к совес¬ти, ныне бесполезны.

СКОРЫЙ СУД

Понадобилось несколько месяцев, чтобы после первых взрывов окончательно разрушить собор. И то к годовщине эпопеи спасе¬ния ледокола «Челюскин» оставались глыбы кирпичной клад¬ки, их белили известью и инсценировали на «ледовом поле» героизм советских полярников. А к лету, наконец, сравняли площадь и постепенно засыпали ее галькой. Пустынная площадь отныне напоминала мертвое дно пересохшей реки.

Горожане старались обходить место это стороной, некоторые украдкой кланялись пустоши и быстро крестились. За прошедшее время случилось немало событий в семье Степановых. Вскоре после ареста Приходкова и осуждения на 10 лет его жена Вера Андреевна тяжело заболела. Переживала по своему Ивану она так сильно, что ее организм не выдержал. Хоронили ее всей улицей, собрав для похорон кое-какие крохи. Не было прощальных речей.

Лишь молчание знакомых, друзей, соседей, прекрасно понимавших причину смерти, прово¬дило ее в другой мир.

Сразу же после похорон Екатерина Федоровна, посовето¬вавшись с мужем, поселила осиротевших детей у себя. Вскоре у Степановых родился сын, которого они назвали Федором в честь отца Екатерины Федоровны.

В тот день, проводив отца за своим братиком и мамой в роддом, Сергей, празднично одетый, решил пойти им навстречу. Ночью над городом прошел сильный дождь, и на улицах стояли огромные лужи. Увидев, как в одной из них брызгаются знакомые мальчишки, Сергей в нарядном костюмчике тоже стал в эту лужу и со смехом начал брызгаться водой вокруг себя. Только когда мальчиш¬ки показали ему на идущих его родителей, Сергей выскочил грязный из лужи и помчался к ним навстречу. А через несколько минут они уже были дома, и мать, поругивая, по¬мыла его в корыте. Таким этот день рождения брата навсегда запомнился Сергею...

К этому времени Николай Алексеевич работал бригади¬ром в отделении дороги, и в семье, несмотря на прибавле¬ние, стало жить полегче. Казалось, что кончились прежние мучения, и жизнь вошла в нормальное русло. Но это лишь казалось. В городе постоянно шли разговоры о новых арестах «врагов народа», и это очень угнетало Николая Алексеевича. Он постоянно жил в ожидании ареста, считая, что, если соседа отправили на десять лет за вырвавшееся слово, то его, скрывавшегося от раскулачивания, конечно не пощадят. Часто, проснувшись задолго до рассвета, он перебирал в памяти своих знакомых, арестованных как врагов народа, и не мог понять,  в чем конкретно их вина. Во всяком случае, своего соседа Ивана Федоровича он  никак не мог отнести к врагам. Даже осуждая его за излишнюю болтовню, Степанов в то же время полностью разделял его высказывания, так как считал, что уничтожать такую красоту это не по-хозяйс¬ки и неразумно. Он надеялся, что Сталин разберется со всем этим. Но пока ничего не менялось, и аресты все продолжались и продолжались.

Изменения произошли и в семье Корнеевых. Недавно они удочерили девочку, родители которой погибли при пожаре. Ее, четырехлетнюю малютку, отец вынес из горящего дома на улицу, а сам вернулся за вещами, которые собирала в доме его жена. Рухнувшая крыша придавила их обоих.

Удочерение девочки, которую звали Наденькой, очень обрадовало Якова Филипповича. Приходя с работы, он брал ее на руки и долго не отпускал спать. Иногда Евгения Яковлевна несколько ревниво выговаривала ему:

- Яков, ты избалуешь нашу дочь.

- Меня никто не баловал, вот я ей и отдаю двойную пор¬цию, - отшучивался муж.

А дочь действительно быстро привыкла к такому отношению отца. И, когда Яков Филиппович задерживался на работе, она начинала капризничать. Ее хныканье переходило в громкий плач, и никакие уговоры матери не помо¬гали. Только при появлении отца она улыбалась и протягивала к нему свои ручонки.

Подержав немного ее на руках, он умывался, переодевался в пижаму и снова прижимал ее худенькое тело к груди, напевая  полузабытые из далекого своего детства мелодии... Он отдыхал душой, хотя и дома его все чаще  преследовали тревожные раздумья. Недавно из Наркомата путей сообщения СССР пришло указание их отделению сократить время на перегонах.

Более недели они с главным инженером разбирались, пересчитывали, прикидывали по минутам и пришли к выводу, что на большинстве железнодорожных станциях Степноградской области вторые пути очень короткие и стоящие на запасном пути товарные поезда не уместятся на них. В результате часть вагонов займет основной путь и не даст пройти встречному поезду.

Оформив свои аргументы подробной докладной запиской, они направили её наркому. Но вместо ответа через несколь¬ко дней в Степноград приехала комиссия, которая обвинила Корнеева и главного инженера в саботаже и вредительстве. Все делалось в спешке. На следующий день было созвано партийное собрание. Как ни пытался Корнеев поговорить со своим старым другом Фомичевым, его с ним так и не соеди¬нили: «Товарищ секретарь отсутствует».

На собрание пришли все коммунисты отделения. За сто¬лом президиума секретарь парткома Краснов стоя начал чи¬тать по листку.

- В нашем отделении железной дороги произошло чрез¬вычайное происшествие. Вся страна активно строит социа¬лизм, а начальник отделения Корнеев мешает этой активности. Хуже того, он подобрал себе и пособника - главного инженера. А это уже группа, товарищи. Они, не посовето¬вавшись с коммунистами, решили все за нас. Не уместятся вагоны и все. Так сократите состав, и тогда уместятся. Бо¬лее того, Корнеев всегда отказывается написать в стенгазе¬ту передовую статью, да и в своих выступлениях никогда не ссылается на товарища Сталина. А некоторые у нас поддерживают Корнеева, он им нравится, видят в нем героя гражданской войны, но мы не имеем права жить за счет прошлых заслуг...

- Кто это «некоторые»? - перебил представитель райкома партии, - нельзя ли точнее, по фамилиям?

- Я потом вам скажу. Они тоже не уйдут от ответственности. Товарищ Корнеев создал  обстановку нервозности, часто грубит с подчиненными. Вам известно, что он и мне как-то заявил, чтобы я занимался своими партийными делами и не лез в хозяйственные. А кто как не партия, всем в стране руководит?

- Позор! - выкрикнули из зала.

- В целом партийная организация у нас здоровая, - продолжал секретарь парткома, - и мы сегодня нашим решением это докажем.

Посмотрев внимательно на собравшихся, он сел, и сразу же представитель райкома заявил:

- Есть предложение послушать Корнеева! Только сказки нам не рассказывай.

К столу президиума с папкой в руках быстро вышел Корнеев, и сразу же, горячась, начал доказывать свою правоту.

- Вы говорите, что можно укоротить составы за счет уменьшения количества вагонов, - обращаясь к секретарю парткома, проговорил он. - Но тогда сократится количество перевозимого груза и будет то же, что мы имеем сейчас.

- Не стройте из себя умника! - перебил Краснов. - Мы тоже кое-что понимаем. Вы лучше скажите, почему партком игнорируете?

- Почему игнорирую? На все заседания, когда вы приглашаете, я прихожу. Да и не вам меня учить, я ведь партийный стаж имею побольше вашего, - уже возмущенно ответил Корнеев.

- Ваша вина, Корнеев, усугубляется еще и тем, что вы кичитесь своим участием в гражданской войне. Ну и что из этого? Разве мало бывших участников стали врагами народа? - раздраженно перебил представитель райкома.

Слушая эти упреки, Корнеев понимал, что от него ждут признания ошибок, что хотят услышать покаяния и просьбы о прощении. Но он не понимал, почему он должен каяться, если прав. Сидящие в зале молчали, и эта зловещая тишина давила.

- Ладно, Корнеев, не хочешь признаваться, не надо. Послушаем главного инженера, твоего сообщника, - предложил Краснов. - Ну, товарищ Смирнов Виктор Сергеевич, выходи сюда и расскажи нам, как дошел до такой жизни?

- Мне говорить нечего, все сказал Яков Филиппович.

- Нашкодил, а сейчас прячется за спину начальника! - выкрикнул кто-то из зала.

- Нам предъявляют очень серьезные обвинения в сабота¬же и даже вредительстве.

- Правильно предъявляют,   -  перебил представитель райкома.

- Но мы же хотели как лучше, - оправдывался главный инженер. - Мы же расчетами все доказали.

- Опять защищает начальника! - снова раздался выкрик из зала.

- Он же у нас добренький. Вы знаете это, всем всегда старается угодить, даже врагам народа, - вставил репли¬ку Краснов.

- Не понял, каким врагам? - тихо спросил Смирнов.

- Которые тебя втянули в это дерьмо, - пояснил тот.

И тогда сразу же поднялся Корнеев.

- Вы не имеете права оскорблять! За эту жизнь я кровь проливал!

- Имеем, имеем. Садись и не мешай вести собрание, - перебил представитель райкома партии.

- Скажите, Смирнов, вы привлекали кого-нибудь из специалистов к составлению своих расчетов? - спросил Краснов.

- Конечно, - обрадовался главный инженер, - из техничес¬кого отдела и эксплуатационного с нами работали.

- Ладно, до них дойдет очередь. Вы за себя, Смирнов, отве¬чайте. От кого вы получили эту вредительскую установку? - снова задал вопрос секретарь парткома и выразительно посмотрел на представителя райкома.

- Не получали мы никаких установок! - чуть не плача, произнес Смирнов.

- Ну, а в чем себя признаете виновным? – спросил кто-то из зала.

- Наверное, надо было посоветоваться с секретарем парткома, - уступил Смирнов. - Возможно, здесь мы по¬спешили...

- Вот, вот. Если бы посоветовались, то бы не было такого антипартийного поведения, - категорично поддержал Краснов. - И, посмотрев, на помрачневшего главного инженера, добавил:

- У кого есть к ним вопросы?

И сразу же поднялся из заднего ряда пожилой инженер.

- Я что-то не пойму, почему мы сразу вот так наших руко¬водителей записываем во враги? Давайте назначим комис¬сию из специалистов, вот они пусть проверят их обоснова¬ние и на следующем партийном собрании нам доложат.

- А чего проверять, - сразу же перебил Краснов. - Не надо запутывать дело. Все ясно. Наши руководители встали на антипартийный курс и повели политику саботажа, направленную на экономическую диверсию. Приступаем к обсуждению. Тут вот уже записались желающие, - и, подняв лежащий перед ним листок, назвал фамилию первого.

Поднялся человек, выкрикивающий в зале.

- Партком правильно поставил этот вопрос. Слишком много развелось врагов. Вот они-то и мешают нам строить светлое будущее. Вылазку врагов надо пресекать решительно и беспощадно, мое предложение - обоих исключить из партии и сообщить об этом нашим органам НКВД. Да и с остальными сочувствующими надо бы разобраться.

- Разберемся, - поддержал представитель райкома.

Слушая обвинения в свой адрес, Корнеев продумывал свое выступление. Он понимал, к чему склоня¬ется собрание, и от нелепости обвинений даже растерялся. А выступающие, его подчиненные говорили о потере поли¬тической бдительности, о том, как изощренно враги народа занимаются вредительством. Припоминались различные реп¬лики и шутки Корнеева, произнесенные в разное время и по разным поводам. Но преподносились они уже с политичес¬кой окраской. И когда один из выступающих предложил еще раз послушать Корнеева, секретарь парткома катего¬рично заявил:

- Нечего слушать. Надо решение принимать. Исключить их обоих!

- Но у главного инженера меньше вины, он же подчинен¬ный, - возразил кто-то.

- А где же ленинская принципиальность, товарищи? По¬чему Смирнов сразу не пресек антипартийное поведение сво¬его начальника? Нет, он соучастник и такой же вредитель, как и Корнеев.

- Я что, уже и во вредители определен? - возмущенно пе¬ребил Корнеев.

- Рассчитываешь на безнаказанность, надеешься, что вы¬сокие покровители тебя защитят? Ошибаешься, Корнеев. Для нас, честных коммунистов, дело партии важнее всего, - воз¬разил секретарь парткома и, помолчав, добавил:

- В нашей партийной организации не должно быть врагов! Кто за то, чтобы исключить из партии Корнеева и Смирнова за саботаж и экономическую диверсию, прошу проголосовать.

Обводя сидящих в зале суровым взглядом, он видел, как многие, опустив головы, медленно поднимали руки.

- Кто против? - и сразу же, улыбнувшись представителю райкома партии, добавил: «Принято единогласно».

После собрания Корнеев снова попытался дозвониться до Фомичева, но каждый раз телефонную трубку брала его сек¬ретарь и монотонно отвечала, что Петр Иванович в командировке.

В кабинет к Корнееву уже никто не захо¬дил, и это еще больше усиливало его тревогу. Посидев несколько минут, он вышел. Проходя мимо вах¬тера, Корнеев увидел, как тот сочувственно посмотрел и ви¬новато опустил глаза.

На улице медленно падал снег. Его редкие крупные хлопья ровным слоем покрывали мостовую. Было очень тихо в это вечернее время. И от этой снежной тишины Корнеев вдруг снова как бы очутился на партийном собрании. Он даже слышал раздававшиеся в зале реплики и голоса выступающих и никак не мог понять, почему его обвинили во вредительстве, почему исключили из партии. А может быть, напоролись на то, за что боролись? - подумал он.  Возможно это расплата за ту кровь, которая проли¬лась в годы Гражданской войны? Но тогда было понятно, кто враг, а кто друг. Корнеев наде¬ялся, что все равно разберутся с ним по справедливости и, подходя к дому, так и не заметил идущих за ним двух муж¬чин. Он просто не допускал мысли о том, что его судьба фактически решена, и надеялся на правильное боль¬шевистское разбирательство. Так уж устроена жизнь, в которой надежда умирает последней.

Дома, помыв руки и не переодеваясь, Корнеев подошел к кровати дочурки, которая уже радостно протягивала к нему свои руки, и молча прижал к себе.

- Плохо, Яков? - тревожно спросила жена, которая видела, как он мучился последние дни.

- Разберутся, - успокаивающе ответил он и, поглаживая головку дочери, добавил: «Но, что бы со мной, Женя, ни случилось, верь мне и знай, я был всегда предан партии и стране, за счастье которой проливал кровь».

- Верю и знаю... - и, не договорив, вздрогнула от громкого стука в дверь.

- Возьми дочурку, я пойду открою, - проговорил он, передавая Наденьку.

Открыв дверь, он увидел двух незнакомых мужчин, показавших удостоверения сотрудников НКВД.

- Вот постановление на обыск, - буднично заявил один из них и, убедившись, что Корнеев ознакомился, спросил:

- Оружие есть?

- Да, именной револьвер от Буденного.

- Сдайте.

Забрав револьвер, он прочитал гравировку и, усмехнув¬шись, положил его в карман.

- А взрывчатка где? - снова задал вопрос уполномо¬ченный.

- Зачем она мне? - удивленный вопросом спросил Корнеев.

Ничего не ответив, тот приказал провести второму обыск, а сам, развалившись в кресле, с интересом стал разглядывать то Корнеева, то его жену.

- Скоро ты? - спросил он второго. - Давай заканчивай, а то без машины долго идти придется.

- Все проверил, - ответил тот, - пока ничего важного нет.

- Тогда давайте, Корнеев, собирайтесь.

- Что с собой взять? - мрачно спросил Корнеев.

- Что-нибудь из туалетных принадлежностей, ну мыло, полотенце, носовые платки. Пусть жена быстрее соберет, а вы сидите здесь, - приказал он.

Через несколько минут Корнеев наклонился к кроватке Наденьки, которая, ничего не понимая, с интересом рассмат¬ривала незнакомых ей людей, и молча поцеловал ее лобик. Повернувшись, он услышал, как дочь громко попросила:

- Папочка, не уходи, ты же только пришел.

Обняв жену и целуя её, Корнеев тихо шепнул: «Обязательно дозвонись до Фомичева или его жены, обязательно».

Несколько раз по пути к зданию НКВД Корнеев пытался заговорить с сопровождавшими его людьми, но те отворачи¬вались в сторону и молчали. Он надеялся, что его примет на¬чальник управления НКВД, и все разрешится, но его провели к следователю Костренко.

- Вот постановление на ваш арест. Ознакомьтесь.

Читая документ, Корнеев вдруг почувствовал смертель¬ную опасность и тихо проговорил:

- Но это какое-то недоразумение.

- Разберемся, - и, подняв телефонную трубку, приказал: «Машину к подъезду!»

Вскоре Корнеев был доставлен в тюрьму и помещен в одиночную камеру.

- Да что же это такое? - возмущенно проговорил он, когда за ним захлопнулась дверь камеры.

Только сейчас он начал осознавать, как бездушно и жестоко крутится машина репрессий, о которых он слышал, но не воспринимал их близко, пока они его не касались. Ночью он так и не уснул, вспоминал свою жизнь с самого детства. Как наяву, он ви¬дел пленных белогвардейцев, которых они расстреливали, и где-то мелькнула шальная мысль о том, что, возможно, оставшиеся в живых сейчас мстят преданным партии лю¬дям? Но почему такая разгульная массовость? Почему во врагах народа оказываются и явно далекие от политики люди? Липкий страх охватывал его. Всю ночь он ходил из угла в угол, бессильно сжимая кулаки.  Утром  открылась дверь, и конвойный хмуро крикнул:

- На выход!

На этот раз Костренко не молчал. Он вежливо пригласил Корнеева сесть, как-то, вроде бы, сочувственно на него по¬смотрел и мягко спросил:

- Сразу будете признаваться или потом?

- Я хочу узнать, за что я арестован.

- Узнаете, узнаете, - вяло ответил Костренко.

- И все-таки я хочу узнать сейчас же.

- А что, разве вчера на партийном собрании не были и ничего не поняли?

- При чем здесь партийное собрание? Оно не давало санкции на мой арест.

- Правильно. Оно действительно не давало, но коммунис¬ты нам помогают увидеть врагов, и мы обязаны прислуши¬ваться к мнению настоящих советских патриотов. Мы дела¬ем общее благородное дело. Странно, что вы, вроде бы, чело¬век с опытом, не понимаете простых истин.

- Я прошу сообщить о моем аресте первому секретарю об¬кома партии Фомичеву, - твердо заявил Корнеев. - Я член обкома партии, и он должен знать.

- Он знает о вашем аресте.

- Но мне неизвестно об этом, и я отвечать на ваши вопро¬сы не буду.

Действительно, первый секретарь знал в подробностях и о выводах комиссии министерства, и о партсоб¬рании в отделении дороги. Его регулярно навещал начальник управления НКВД и информировал о выявленных  врагах. Более того, во время очередной встре¬чи намекнул ему на высказывания Корнеева у него в гостях, когда тот призывал к объединению старых знакомых и пря¬мо заявлял о тяжелом времени. Тогда же начальник управ-ления и предупредил Фомичева, что если об этом разговоре узнает его начальство в Москве, то и Фомичеву не сдобровать. Так что лучше быть подальше от таких друзей, посове¬товал он.

- Так будем работать? - снова спросил следователь, - на дискуссии у меня времени нет.

- Я вам уже сказал.

- Уведите, - приказал Костренко вошедшему конвойному.

Вечером в камеру, в которой он был один, поместили не¬сколько человек из уголовных, и началось избиение Корнее¬ва. Били жестоко. Сначала он пытался защищаться и мол¬чал. Затем кричал, вызывая надзирателя, который почему-то являлся не сразу. А когда он открывал в двери окно, из¬бивающие рассаживались по нарам и мирно разговаривали друг с другом. Корнеев понимал цель этих избиений и еще больше ожесточался. На вопрос надзирателя - не хочет ли он попроситься на допрос к следователю, со злостью ответил:

- Пусть добивают здесь.

И все же через несколько дней он снова оказался перед следователем.

- Ну что, будем работать? - спросил тот.

- А что, еще не наработались со мной?

Следователь достал бланк протокола допроса и задал вопрос:

- Расскажите, как вы готовились взорвать поезд с члена¬ми правительства? И вообще, на кого ещё готовили покуше¬ние?

Озлобленный избиениями и этим нелепым вопросом, Кор¬неев, не выдержав, громко произнес:

- Вас готовился уничтожить! И если выйду, то сделаю это обязательно.

- Так и запишем, - довольно ухмыльнулся Костренко, - готовился к уничтожению сотрудников НКВД, но арест помешал. После освобождения из тюрьмы обязательно бу¬ду уничтожать. На, подписывай, если не слабак.

Взяв бланк протокола допроса, Корнеев, не читая, со зло¬стью расписался.

- Довольны?

Ничего не ответив, Костренко сразу же положил протокол в папку и приказал увести арестованного.

На следующий день тройкой, без участия адвоката и про¬курора, в течение десяти минут было «рассмотрено» его дело и вынесен приговор о высшей мере наказания - расстреле. В связи с тем, что кассационное обжалование не допускалось, в этот же день приговор был приведен в исполнение.

Корнеев и в страшном сне не мог предположить, что его, героя гражданской войны, может коснуться эта массовая карательная акция. Стоя на краю свежевырытого рва вмес¬те с десятком других «врагов народа», перед залпом он ус¬пел подумать лишь об осиротевшей Наденьке и наверняка искалеченной судьбе жены. Он и его сотоварищи стояли молча: что же, мы расстреливали, теперь нас расстреляют - обреченность была на их лицах...

Подобные «скоростные» суды действовали по указа¬нию политбюро ЦК ВКП(б) и прокурора СССР А. Вышинского. Именно им теоре¬тически обосновывалось рассмотрение дел так называе¬мыми тройками. Признание обвиняемого было фактичес¬ки главным доказательством вины. А признания добы¬вались методом физического воздействия. Доставленные в тюрьму порой не слышали даже о названиях террорис¬тических диверсионных троцкистско-зиновьевских орга¬низациях, которых, по существу, не было. На первых допросах они недоуменно отрицали свою принадлежность к ним. Однако через несколько дней после физического воз¬действия подписывались под протоколами допросов о сво¬ей «враждебной деятельности». 1936-1938 годы были самыми трагическими. Именно в эти годы  увеличилось количество репрессий, в том числе и смерт¬ных казней. Скорый суд по уничтожению лучших сыновей Отчизны как бы боялся в чем-то опоздать и с завидной активностью уничтожал тыся¬чи «шпионов», «диверсантов», «террористов» или про¬сто «врагов народа».



СЕСТРЫ

Беда, как правило, не приходит одна. После ареста мужа Евгения Яковлевна вдруг почувствовала смертельную уста¬лость и на следующее утро долго не могла подняться с посте-ли. Утром к ее постели подошла Наденька и прижавшись, спросила:

- Мамочка, почему ты не встаешь?

- Сейчас, сейчас, полежу немного и обязательно встану.

Сказав это, Евгения Яковлевна почувствовала себя вино¬ватой перед дочерью. Она редко болела. Просто ей некогда было болеть, а сейчас некому было пожаловаться. Вспом¬нив о вчерашнем аресте мужа, она начала торопливо подни¬маться с постели, чтобы выполнить поручение Якова. По¬кормив дочурку и отыскав номер телефона квартиры Фо¬мичева, она позвонила.

- Слушаю вас, - ответил ей незнакомый женский голос.

- Мне бы Альбину Васильевну.

- А кто ее спрашивает?

- Евгения Яковлевна Корнеева.

- Ее сейчас нет.

Несколько раз Евгения Яковлевна набирала квартирный телефон Фомичевых, и каждый раз все тот же женский го¬лос отвечал ей одно и то же. Тревожась за своего мужа, она стала более настойчиво просить сообщить ей, где сейчас на¬ходится Фомичева, и пообещала, что будет еще звонить.

Наконец, перед обедом трубку подняла жена Фомичева.

Поздоровавшись, Евгения Яковлевна сразу же попросила ее встретиться с ней.

- Так это ты звонила? А мне домработница сказала сей¬час, что кто-то с утра меня ищет. А что за спешка такая? Я все в заботах, костюм для Макси¬ма покупаю. Уже несколько их привозили, а ему все не нравится...

- Альбина Васильевна, мне срочно надо с тобой погово¬рить, - перебила Корнеева, - давай, я подъеду сейчас к тебе.

- Нет, нет, ко мне не надо. Давай лучше встретимся через час у драмтеатра.

- Хорошо, - вздохнув, согласилась Корнеева.

Альбина Васильевна уже знала о случившемся. И, пони¬мая, что ничем не сможет помочь, оттягивала эту встречу. Но она понимала и то, что Корнеева не успокоится и будет просить ее за своего мужа. Поэтому все равно придется с ней встречаться, выслушивать ее просьбы, как-то успокаивать и даже, может, что-то обещать.

Борясь со слабостью в теле, Евгения Яковлевна одела свою дочурку и сразу же пошла к драмтеатру. Пришла она за полчаса до встречи и, вглядываясь в сторону, откуда должна прийти Фомичева, с нетерпением ожидала ее. Несмотря на теплое зимнее пальто, ее знобило. Занятая своими мыслями, она невнимательно слушала дочь и невпопад отвечала на ее вопросы. Наконец, Евгения Яков¬левна увидела идущую не спеша Фомичеву.

- Ну, рассказывай, что случилось?

- Вчера Якова арестовали и увезли, не знаю куда, - и сразу же, не выдержав, расплакалась. - Но он же ни в чем не вино¬ват, ни в чем, ни в чем… - повторяла она.

- Успокойся, Женя, успокойся, - перебила ее Альбина Васильевна.

- Да как же я могу успокоиться! Ведь он - человек долга. Он только работой и жил. Она у него самым главным в жизни была. Я понимала это и не обижалась, и вдруг такая нелепость.

Тонкие ноздри ее вздрагивали, на  глазах снова проступили слезы, и она уже с яростью проговорила:

- Нельзя же так! Господи, что же происходит!

- Не нервничай, разберутся, - снова перебила Фомичева.

- Я прошу тебя, Альбина, поговори со своим мужем. Пусть он вникнет в его дело, пусть поможет. Они же друзьями были в гражданскую войну. Очень прошу тебя! Господи, что мне делать? Слушай, а может быть, товарищу Сталину написать письмо и поручительство твоего мужа приложить. Как ты ду¬маешь?

- Пока никакой самодеятельности! Я сегодня поговорю с мужем.

- А когда я узнаю об этом? - с надеждой в голосе спросила Корнеева и вдруг, покачнувшись, стала оседать на мостовую.

- Ты чего это? - испугавшись, подхватила ее под руки, Фо¬мичева. - Пошли в сквер, там на скамейке посидим  и поговорим.

- Что-то плохо со мной, с утра знобит. Наверное, простыла, - виновато ответила Евгения Яковлевна и, глядя глазами, полными слез, на Фомичеву, вновь попросила: «Ты уж, пожалуйста, поговори  со своим мужем».

В центре сквера перед ними высилась скульптурная фигура Ленина. Альбина огляделась - кроме них, на скамейках не было ни единого человека.

- Конечно, поговорю, и обязательно поможем тебе, - тихо ответила она. - А ты иди домой. Помочь тебе или сама с доче¬рью дойдешь?

- Дойду, - вздохнула Корнеева и, помолчав, добави¬ла: «Я немного посижу, а ты иди. Завтра встретимся здесь же?»

- Нет, не приходи. Тебе лечиться надо. Я позвоню сама тебе.

- А может быть, зайдешь?

- Нет, нет, - испуганно возразила Фомичева, - жди звонка.

Посидев еще немного с Наденькой, Евгения Яковлевна медленно пошла домой, держа дочь за ручку.

По дороге она вспомнила о своей сестре, с которой уже более месяца не встречалась, и решила зайти к ней. Сейчас она нуждалась в утешении.

Ее сестра Людмила Яковлевна Гусева жила в этом же городе, но встречались они редко, так как муж ее Петр Иг¬натьевич не любил общения с большим начальством. Одна¬ко сестры радовались каждой встрече друг с другом. Особенно радовалась этим встречам  маленькая Татьяна. Несколько раз она со своей матерью была в квартире тети Жени и каждый раз с Наденькой бегала по просторным комнатам.

Петр Игнатьевич хорошо понимал причины пришедшего зла и очень боялся. Поэтому семья Гусевых практически ни с кем не дружила, остерегаясь доносов и предательства. Прав¬да, на работе он из всех выделял Николая Алексеевича Сте¬панова и иногда в обеденный перерыв вел с ним осторожные разговоры о жизни. Гусев относился к категории людей, при¬выкших надеяться, что будущее будет более ясным и справедливым. Но даже и такие люди не мог¬ли с точностью представить свое будущее. Каким-то неясным чувством, какое бывает у зверей перед опасностью, он воспринимал с беспокойством то, что происходило вокруг.

Чувство страха испытывала и его жена Людмила Яков¬левна. От своего мужа, который работал в строительной кон¬торе отделения железной дороги, она знала, что Корнеева исключили из партии за вредительство и, вроде бы, арестова¬ли. Она собиралась сходить к сестре, но не решалась.

Вчера Гусевы долго сидели вдвоем. Покуривая самокрут¬ку с крепким табаком, Петр Игнатьевич рассказывал жене подробности партийного собрания, а та, бледная, с волнением слушала его и не перебивала. Раздражаясь, он иногда вска¬кивал с ветхого стула, и тогда Людмила Яковлевна тоже вставала, обнимала его и просила успокоиться.

- И все же завтра я обязательно пойду к сестре, - заяви¬ла она.

- Хорошо, только дождись меня с работы, и мы пойдем вместе. Нельзя ее сейчас оставлять в такой беде одну. Не по совести это.

Идя домой после встречи с женой секретаря обкома партии, Евгения Яковлевна чувствовала себя все хуже и хуже. Видя, что мать пошатывается и все чаще останавливается, Надень¬ка стала настойчиво просить ее идти не к тете Люде, а домой.

Дома обессилевшая Евгения Яковлев¬на, не раздеваясь, упала на диван, укрылась пуховым платком и попыталась забыться. Но тревога не отпускала её. Она понимала, как трудно Якову, и все же надеялась на помощь его друга. Незаметно наступили сумерки, и она, вздрагивая от каждого шороха, вставала с дивана, медленно подходила к окну, всматривалась в него с надеждой и прислушиваясь. В домах напротив вспыхивал в окнах свет. Жизнь шла своим чередом, и лишь для Евгении она как бы остановилась. От беспорядочных мыслей у нее тревожно билось сердце. Неожиданно в парадном позвонили.  Евгения  вышла в прихожую и, услышав голос сестры, откры¬ла дверь.

Обнявшись, они несколько минут стояли в прихожей, и только голос Петра Игнатьевича прервал их оцепенение.

- А может быть, все-таки в зал пройдем?

- Да, да, конечно, - ответила Евгения, глубоко вздохнула и, сгорбившись, медленно пошла в зал.

Глядя на нее, Петр Игнатьевич с жалостью отметил, как арест мужа сразу состарил её. Он видел на ее красивом лице следы страданий. Он сел рядом с сестра¬ми и, стиснув руки, начал рассказывать о том самом партийном собра¬нии, на котором Якова обвинили во вредительстве. Евгения Яковлевна глядела ему в лицо и представляла услышанное как наяву. Голос Петра Игна¬тьевича казался чужим, было заметно, как Петр Игнатьевич сам потрясен и взволнован происшедшим.

- А что же ты к Фомичеву не обращаешься? - спросил он после затянувшейся паузы. - Они же друзья.

- Сегодня встречалась с его женой Альбиной, - тихо отве¬тила Евгения, - Люда, ты покорми Наденьку, да и для нас ужин собери, а то, что-то мне нездоровится.

- Конечно, сейчас все приготовлю, - и, быстро поднявшись, заспешила на кухню.

- Выходит, что господа-товарищи начали, как пауки в банке, поедать друг друга, - мрачно проговорил Петр. - Не зря какой-то французский деятель писал, что революция пожирает своих детей. Лучших людей убирают, а всякие проходимцы и жулье остается. Вот у нас в отделении начальник снабжения - первейший ворюга, но у секретаря парткома Крас¬нова самый лучший, преданный... доносчик.

- Петр, ты умный мужик, скажи, что мне делать? - пере¬била Евгения.

- У моего знакомого соседа тоже как врага аре¬стовали и куда-то сослали, и он рассказывал, что следова¬тель НКВД, который вел дело соседа, помогал с передачами и вообще говорил, что мужик путевый.

- А как мне с ним поговорить?

- Я завтра узнаю подробнее и тебе вечером скажу. Мы с Людой завтра опять к тебе придем.

- Да уж, пожалуйста, не бросайте нас, Петр, - со слезами проговорила Евгения.

В десятом часу Петр и его жена попрощались с Евгени¬ей и вышли на улицу. Резко похолодало. Идя по пустын¬ной улице и дыша паром в поднятые воротники, они мол¬чали. Воздух был пронизан падающими морозными игла¬ми, а под ногами громко похрустывал снег. Дойдя до зна¬комого перекрестка, они свернули в свой переулок и сразу же были остановлены сильным встречным ветром. Студе¬ный ветер звенел колючим снегом и слепил глаза. Стараясь не глядеть в эту мрачную снежную темноту, они переждали порывы ветра и снова пошли.

Сейчас Петр Игнатьевич думал: о Ев¬гении и ее дочери, о Людмиле и их Татьяне. Думал с трево¬гой о пришедшей беде. Все было неясно, смутно и противо¬речиво в наступившей жизни. Даже герои войны, знатные люди, вдруг оказались беззащитными.

Прижимая к себе руку жены, Петр Игнатьевич с беспокойством представил Людмилу на месте ее сестры, и ему вдруг захотелось объяс¬нить всем, что так жить нельзя, что жить на ненависти страшно. Неужели никто не понимает, что, истребляя друг друга, нельзя объяснить это классовой борьбой, потому что это чушь, и никакой классовой борьбы не может быть, есть только борьба добра со злом, борьба порядочности со всем нечестным и лживым. Как же надо пасть, оскудеть духом, чтобы своим уничтожать своих и разжигать такую вражду, которую поту¬шить потом будет почти невозможно.

Вскоре они оказались около своего дома, здесь уж встречала их дочь Татьяна, капризно им выговаривавшая:

-А я жду, жду вас!

- Плохо, Танечка, у тети Жени. Болеет она, вот мы и задержались. И завтра пойдем.

- А завтра все пойдем?

- Да, и тебя возьмем, с Наденькой поиграете...

В тот же вечер Альбина Васильевна, поужинав с мужем и дождавшись, когда уйдет домработница, начала разговор о Корнееве.

- Петр, за что все-таки арестовали Якова?

- За то, что много болтал! - раздраженно ответил Фомичев.

- Ты не злись, я просто хочу спокойно с тобой погово¬рить. Он же твой друг и, кстати, член обкома.

Глядя в сторону, Фомичев несколько минут молчал и толь¬ко потом тихо проговорил:

- За чепуху, голубушка, арестован. За чепуху, - и видя, что жена вопросительно смотрит, добавил: «За докладную записку в наркомат о том, что в соответствии с техническими расчетами он не может сократить время на перегонах».
- Ну, а если он правильно написал? Во всяком случае, перепроверяли его расчеты или нет?

- Кому это надо? - хмуро ответил Фомичев.

- Ну, вот ты и возьмись, создай техническую комиссию.

- Чего? Ты в своем уме, Альбина, или нет? Хочешь, чтобы и меня арестовали?

- Так что, НКВД уже и вами руководит? - с иронией спро¬сила Альбина. - Тогда в партии надо вождем избрать не Ста¬лина, а Ежова.

- Сейчас органы подчиняются практически только полит¬бюро и никому больше. Особые условия временно диктуют и особые меры.

- Но Яков же твой друг, ты с ним прошел Гражданскую войну, какой он враг? Ты хорошо знаешь его, так помоги.

- Если бы этот рубака меньше болтал, может, и уцелел бы. Давай оставим этот разговор, потому что ничем я помочь ему не смогу. Сегодня, у меня был начальник управления и сказал, что Яков пойдет под вышку. Так что судьба его, увы, решена.

- А что я скажу его жене? Мне же завтра что-то сказать ей надо.

- Много с ней не рассуждай, успокой ее и скажи, что в НКВД после моего разговора пообещали повнимательнее ра¬зобраться. И не встречайся больше с ней, если не хо-чешь потерять меня, да и себя тоже.

- Что, все так серьезно? - испуганно спросила Альбина.

- Серьезнее некуда, и давай пластинку перевернем. Не было у нас друга Якова. Поняла?

На следующий день Альбина позвонила жене Корнеева и начала успокаивать ее тем, что муж обещал помочь и что сегодня уже встречался с начальником управления НКВД, который сказал, что все будет в порядке.

- Ну, а в какой он тюрьме находится и можно ли переда¬чу передать? – спросила Корнеева.

- Не надо пока ничего, я потом тебе скажу. Ты только сама ничего не предпринимай и, главное, на меня не ссы¬лайся.

Положив телефонную трубку, Евгения Яковлевна подо¬шла к книжному шкафу, в углу которого была прикрепле¬на фотография Якова, и долго рассматривала ее. Разговор с Альбиной сначала ее обрадовал, однако, сло¬ва о том, чтобы она ничего не предпринимала и особенно не ссылалась на неё в разговорах, насторожили. Решив пока никуда не ходить, она с нетерпением ждала свою сестру и ее мужа, который обещал вечером сообщить ей фамилию следователя.

Вечером, наконец, они встретились. Обрадовавшись, На¬денька помогала раздеваться Татьяне и сразу же увела ее в свою комнату.

- Ну, рассказывай, что у тебя нового? Фомичева звонила? - сразу спросила Людмила.

- Звонила, - как-то с безразличием ответила Евгения.

- Ну и что?

- Да ничего. Говорит, чтоб я сама никуда не совалась и ее не подставляла.

- Плохо, значит, отмежевывается Фомичев, раз его жена так говорит, - озабоченно проговорил Петр. - Страх всегда мутит разум.

- Ну а ты узнал про следователя?

- Конечно, узнал. Правда, мой знакомый напуган здорово. Но я его уговорил с тобой повстречаться. Людмила будет дома с девочками, а мы сейчас пойдем к нему. Одевай¬ся. Он недалеко от вас живет.

Действительно, минут через тридцать они подошли к дому Степановых и сразу же были гостеприимно встречены хозя¬евами.

- Раздевайтесь, а то у нас жарко, - предложила Екатерина Федоровна. - И садитесь к столу.

На столе стоял чайник с горячим чаем. Разливая его по чашкам, Екатерина Федоровна с интересом рассматривала жену Корнеева, так как от своего мужа уже слышала о судьбе начальника отделения дороги.

- Так чем мы вам помочь можем? - спросил Николай.

- Мне бы фамилию следователя, который помог вашему соседу, - тихо проговорила Евгения. - Надо передачу пере¬дать, а куда - не знаю.

- Был такой разговор у нас с покойной женой соседа. Она тоже долго не могла узнать, где ее муж, а женщины, сто¬ящие у тюрьмы, подсказали. Костренко - следователь НКВД
в областном управлении, в угловом, сером доме.

- А как звать его? - перебила Евгения Яковлевна.

- Я не помню. Павел, может быть, знает, - и сразу позвал сидящего в другой комнате мальчика. - Павел, ты не по¬мнишь, как звать следователя Костренко?

- Я его на всю жизнь запомнил. Как просил сказать, куда папу отправили, чтобы написать ему письмо о смерти мамы, а он, гадина, так и не сказал. Не положено, говорит, и все.

- Ладно, успокойся, никому не говори об этом. Так как его звать?

- Николай Иванович Костренко, - повернув голову в сто¬рону, - ответил Павел, и повернувшись, ушел.

- Обиделся мальчишка, - глядя ему вслед, заметил Николай Алексеевич, - но соседка рассказывала, как тот следователь с ней хорошо обошелся, и как сразу от нее передачу приняли.

- Так что вы с утра в НКВД и идите, - добавила Екатерина Федоровна, - может, и вам поможет. Чайку еще хотите?

- Нет, нет, спасибо, мы пойдем.

Вернувшись, они увидели, как Людмила в окружении си¬дящих двух девочек что-то рассказывала им, а те даже не поднялись с дивана, чтобы встретить вошедших.

- Ну как сходили? - спросила она.

- Узнали, что надо. Завтра с утра пойду в серый дом. Людочка, останься на ночь со мной, а то так тяжело мне, - попросила вдруг Евгения.

И сразу же Петр, поддерживая её, добавил:

- Оставайся, Людмила, а мы с Татьяной домой пойдем.

В этот вечер Людмила не пошла ночевать домой, прово¬див Петра с Татьяной, она  предложила:

- Давай, Женя, сначала приберемся в квартире.

Поглощенная неожиданно свалившейся бедой она рассе¬яно кивнула головой и продолжала сидеть на диване. Вот уже несколько дней Евгения, рано вставая, садилась к окну и все чего-то ждала, пока это ожидание не нарушала дочь. Во всех комнатах на всех предметах сейчас лежала какая-то тусклость. Было темно в прихожей, во всех комнатах были спущены шторы.

Войдя в кабинет Якова, Людмила повернула выключатель, и над зеленым сукном стола ярко вспыхнула хрустальная люстра. На столе стоял из серого мрамора чер¬нильный прибор, а сбоку от прибора стопкой лежали не¬сколько томов Ленина. Вдоль стены так же, как и раньше, были расставлены стулья с кожаной обивкой, лишь в книжном шкафу одна створка была приотворена. Казалось, что жизнь здесь остановилась. Протирая пыль, Людмила неожиданно почувствовала чей-то взгляд. Обернувшись, она увидела неподвижно стоящую у двери Евгению.

- Людочка, - тихо проговорила она, - ты помнишь, как мы заходили к нему и уговаривали заканчивать работу, отдох¬нуть, ты помнишь? А теперь его нет...

Она не договорила, спазм сжал ей горло. Она лишь ви¬новато махнула рукой и вышла. Людмила понимала, что сейчас ее сестре не до наведения порядка, более того, понимала, что ей вообще страшно оставаться в этой боль¬шой квартире одной. Она знала, что весь смысл жизни Евгении заключался в любви к Якову, а теперь у нее Яков отобран.

Закончив уборку в комнатах, Людмила вошла в столо¬вую и увидела сидящих за столом свою сестру и Наденьку.

- Садись, Люда, чайку попьем, - предложила Евгения.

Сев за стол, Людмила увидела, как дрожат у сестры пальцы и как она ищет чайные ложки на столе, хотя они лежа¬ли на блюдечках.

«Боже мой, - подумала Людмила, - как же она переживает».

- Людочка, а ты помнишь любимую чашку Якова? - нео¬жиданно спросила она, и тогда, чтобы успокоить сестру и как-то отвлечь её от боли, Людмила обратилась к молчав-шей и еле сдерживающей слезы Наде.

- Наденька, расскажи, как у тебя успехи в школе?

- Я, тетя Люда, отличница в классе. И всегда буду учить¬ся только на «отлично».

- Вот, молодец! А не обижают тебя?

- Что вы, меня боятся. Я недавно так портфелем нада¬вала одному, что он меня обходит стороной.

- Ну, а что учите сейчас?

- Учительница про товарища Сталина рассказывает, и мы обязательно будем такими же, как он, - гордо заявила На¬денька. - У нас весь наш первый класс отличный, - добавила она, - сталинский!

Взглянув украдкой на свою сестру, Людмила увидела у нее слезы и предложила идти отдыхать.

Уложив Наденьку, она вернулась в столовую, подошла к сестре, обняла ее и тихо проговорила:

- Не мучай себя, разберутся. Правда, она все равно про¬бьет себе дорогу.

Только долго, видимо, ей придется пробиваться, - пе¬чально ответила Евгения.

Спать сестры легли вместе. Лежа под одним одеялом, они долго разговаривали - открывали друг другу свои печа¬ли и заботы. Во время этого разговора Людмила старалась успокоить сестру, вселить в нее уверенность. Однако она чувствовала, что Евгения сломалась. Даже лишилась надежды, которой часто живет человек. И это Людмилу сильно пугало.

- Ты Наденьке-то как объясняешь?

- Говорю, что авария на железной дороге, и что разбирается он вместе с военными. А она умная девочка, один раз меня озадачила, спросила: «А он не враг?» Господи, как же все запутано.

На следующий день, проводив сестру, Евгения Яковлевна пошла в управление НКВД. В бюро пропусков она сообщила цель своего визита и кто ей нужен.

- Посидите, я сейчас узнаю, - коротко ответил ей мужчина. Через несколько минут он вернулся и предложил Корнеевой прийти в это же время на следующий день, так как следователь Костренко сегодня в отъезде.

Несколько дней приходила она в бюро пропусков и каж¬дый раз получала один и тот же ответ. Не выдержав, Евге¬ния Яковлевна позвонила Фомичевой, и та, знавшая уже от своего мужа, что Корнеева расстреляли, стала успокаивать ее: говорила, что все, мол, будет хорошо, что ее муж ни в чем не нуждается, и скоро у нее примут передачу, а потом и дадут с ним свида-ние.

Однако плохие предчувствия все более овладевали Корнеевой. На следующий день, придя в бюро пропусков, Евгения Яков¬левна стала настойчиво требовать встречи со следователем, заявляла, что иначе будет жаловаться начальнику управления. Только после этого Костренко вышел к ней и провел в сосед¬нюю комнату. Сел за стол, предложил сесть и Корнеевой и сухо спросил:

- Что вы хотите?

- Я ничего не знаю о своем муже. Я несколько дней пыта¬юсь передать передачу, но ее не берут.

- Ему ничего не надо, - отвернувшись в сторону, ответил Костренко.

- Но встретиться с ним я могу? - чуть не плача, снова спросила Корнеева. - Или записочку передать?

- Нет, не можете, он переведен в другую тюрьму.

- Тогда дайте адрес.

- Это секретно, - но видя настойчивость женщины, следователь нео¬жиданно трусливо предложил: «Напишите ему, что у вас все хорошо, и передайте мне, а я перешлю туда. Вот вам бумага, каран¬даш, пишите».

Дождавшись, когда она закончит писать, Костренко взял лист, прочитал его и, сложив вчетверо, вежливо проговорил:

- Я обязательно перешлю. Письмо вручат. Но сюда боль¬ше не приходите.

Она благодарно кивнула. В её наивном, доверчивом взгля¬де, в блестевших от слез глазах, в неловком, послушном, по-старушечьи дрожащем кивке виднелась такая надежда, что Костренко невольно улыбнулся  и вышел  первым из кабинета...

- Мир не без добрых людей - глядя ему вслед, прошепта¬ла Евгения...



ЭТАП

После еще нескольких допросов, в один из поздних вечеров надзиратель открыл дверь камеры и корот¬ко приказал:

- Приходков! На выход!

Досадуя, что не дали поспать, Приходков оделся и пошел впереди надзирателя по коридору, пока они не остановились перед какой-то комнатой. Постучав, надзиратель вошел и доложил, что арестованный Приходков доставлен.

В комнате за маленьким столом сидел опрятный, с холе¬ным лицом сотрудник НКВД. Его глаза выражали терпели¬вую скуку. Не глядя на Приходкова, он показал на табурет¬ку. На столе лежали стопки одинаковых белых бумажек, похожие на какие-то канцелярские справки. Перебрав одну из стопок, сотрудник нашел нужную ему бумажку, и равнодушно прочитал, что постановлением особо¬го совещания Приходкову определено десять лет. Затем, пе¬ревернув ее, стал писать на обороте, что текст объявлен. Потом протянул бумагу на подпись Приходкову. Но тот сразу же заявил:

- Я должен прочитать сначала.

- Читай, я не обманываю, - лениво ответил сотрудник.

Прочитав, что ему за антисоветскую агитацию и участие в антисоветской организации определено десять лет исправительно-трудо¬вых лагерей, Приходков уже хотел вернуть эту бумагу без подписи, но, вспомнив избиения, взял ручку.

- Вот тут, - показал сотрудник, где надо расписаться, пос¬ле чего приказал надзирателю увести.

На следующий день Приходкова перевезли в пере¬сыльную тюрьму. Присмотревшись к находящимся в камере, Приходков  увидел тех, кто его избивал в прогулоч¬ном дворе, и еще нескольких уголовников, которые  с насмешкой рассматривали его. После минут¬ного молчания один из них подошел к Приходкову и, сунув два пальца тычком в глаза, прошипел:

- Глаза выколю, падла! Если ослушаешься. Что, узнал?

Большинство сокамерников сидели покорно и сгорбленно. Приходков почув¬ствовал неприятный холодок в груди:  с этой минуты все естественные человеческие навыки и привычки отменялись - этим блатным рожам ничего не объяснишь. Здесь каждый полностью зависим от них.

Убрав пальцы от глаз, блатной прошипел:

- У параши твое место, строитель социализма. Понял?

Кивнув головой, Приходков прошел к указанному ему месту.

Он больше не принадлежал ни себе, ни вообще челове¬ческому обществу. С ним могли творить все, что захотят «хозяева» в чекистских гимнастерках, использовавшие уго¬ловников как подручных. Политические – «враги народа», уголовники же - «соци¬ально-близкие»...

Через несколько дней всех пост¬ригли наголо и выдали на дорогу соленую тюремно-ржавую селедку и по две буханки липкого черного хлеба.

По¬грузив в воронок, их повезли на вокзал. Вдали от пасса¬жирского перрона, чтоб никто никого не видел, воронок задом подъехал к вагону с решетками на окнах, и сразу же конвоиры стали командовать: «Быстро! Быстро! Ше¬велись! Давай!»

Войдя в полутемный вагон, Приходков оказался в заре¬шеченном купе, в котором уже было пятнадцать человек. Он оказался в вагонзаке, называемом «столыпинским». Действительно, эти вагоны были сконструированы и пошли по рельсам впервые при Столыпине для переселенцев в восточ¬ные области страны. Эти вагоны были хуже пассажирских, но лучше товарных. Позднее, уже при советской власти их зарешетили и сделали в каждом вагоне по пять железных клеток. Отделены эти клетки от коридора не сплошной пере¬городкой, а решеткой, обнажающей каждое купе для про¬смотра. Окна коридорной стороны зарешечены. В купе для арестантов маленькое  тоже зарешеченное окно. Все это напоминало зверинец с клетками. Разница лишь в том, что в зверинце не так тесно. Перед тем, как оказаться в своем купе, Приходков, проходя мимо трех других, видел, как за решеткой на полу, на полках сидели, скрючившись, люди.

С одной стороны - клетки, с другой - узкий проход для охраны. Все в железе, грязи и вони. Этот вагон предусмат¬ривал этапирование всех категорий осужденных. И уголовников, и политических. Не важно, кто ты, какое тебе опре¬делили наказание, и какой у тебя режим. Все едут в одном вагоне. На каждой станции крупного города эта «тюрьма на колесах» пополняется все новыми и новыми арестованны¬ми и набивается так, что они не могут даже повернуться.

О многом передумал Приходков в этом вагонзаке, пока ехали по необъятным просторам Сибири. Тем более ему и находившимся в купе заключенным на этот раз повезло. По какой-то оплошности начальника конвоя в их купе только трое были из уголовных, а остальные все - по 58 статье: шпионы, диверсанты, террористы, словом, «вра¬ги народа». Сначала один из уголовных попытался взять верх над всеми, но дружный отпор политических охладил его. И трое уголовных, тесно прижавшись друг к другу, си¬дели в углу, злобно поглядывая на остальных.

Почувствовав некоторую самостоятельность, заключенные быстро перезнакомились друг с другом и рассказывали о своих судьбах.

В купе, где находился Приходков, его сразу приблизил к себе пожилой арестант, который был осуж¬ден как троцкист. До этой встречи Приходков не встречал троцкистов, хотя по радио много слышал о том, какие они плохие. Но сейчас, слушая его рассуждения, он видел в нем образованного, умного и, самое главное, спра¬ведливого человека. Оказалось, что этот «троцкист» вообще ни¬когда не встречался со Львом Троцким, да и трудов его не читал. Был он экономистом, хозяйственником, и политика его раньше не интересовала. Валерьян Севастьянович Глебов рассказал ему, что репрессии начались с прова¬лов и неудач в хозяйственном строительстве, где вместо спе¬циалистов большевики использовали, в основном, революци¬онных солдат и матросов. Но пролетариат хаять нельзя. Вот и начали разъяснять пролетариату, что главные причи¬ны неудач на железных дорогах - вредительство, поэтому и трудно на поезд попасть. В энергетике - вредительство, от¬сюда и перебои со светом. В нефтяной промышленности - вредительство, а поэтому и керосина нет. Текстильная - вре-дительство, и рабочему человеку не во что одеться. А уж в угольной - особое вредительство, вот почему и мерзнем. Везде, во всех отраслях народного хозяйства одни враги. Приходков, слушая рассуждения Валерьяна Севастьяновича, уже и сам это понимал. Более того, он увидел что эту пропагандистскую обработку  хорошо дополняли сотрудники НКВД.

- Выхода нет! Надо обязательно признавать то, что от тебя требуют, - шептали ему подсаженные в камеру наседки.

- Осудят все равно, признаешься ты или нет, - шептал другой избитый.

Но в душе Приходков и мысли не допускал, что главны¬ми виновниками этого беззакония является руководство партии большевиков. В беседах с Приходковым его новый знакомый разъяснял ему, что для таких репрессий нужен был не только Ста¬лин, но и нужна была именно такая партия. Одни комму¬нисты, стоящие у власти, до своего ареста безжалостно са¬жали других, послушно отдавали на расправу своего вче-рашнего друга или соратника. Сводя личные счеты, раз¬жигая страсти, они во имя карьеры ввязывались в такие разборки, которые уголовникам и не снились. Чем больше было арестов, расстрелов и прямого беззакония, тем боль¬ше насаждалось в обществе страха, раболепия, неуверен¬ности. Когда расстреливать начали героев гражданской, наркомов, друзей Ленина, уже никто не мог чувствовать себя в безопасности...

Слушая рассуждения Глебова, один из осужденных спросил:

- Валериан Севастьянович, а что же делатъ?

- Теперь срок мотать, - со злостью ответил Глебов, - мы пре¬вращены  в  рабов.

- Это  верно,   -  подтвердил  другой,   -  раньше  надо  было думать. Отзвуки того, что мы наделали, будут откликаться еще долгим эхом в нашей жизни.

Как  и  всякий  вагон,   их  арестантский  к  ночи  затихал.

Тогда его наполняли колесный стук и воспоминания о близ¬ких. Это было, пожалуй, самым счастливым временем уходящего дня.

Сидя на нижней полке и зажатый с обоих сторон, При¬ходков, прикрыв глаза, вспомнил о своей свадьбе с Верой.

Свадьба была сыграна в дни октябрьских праздников. Были на свадьбе и Степановы. По дороге в загс Вера, смеясь, несколько раз спра¬шивала его:

- Ванечка, а ты не передумал?

И он, тоже смеясь, весело отвечал:

- Теперь ты у меня на крючке на всю жизнь. Такая у нас, Приходковых, традиция.

- А еще какая традиция у вас? Я же должна знать, за кого выхожу.

- А еще традиция кучу детей иметь.

- Ну и сколько ты хочешь иметь? - опять смеялась она.

- Чем больше, тем лучше, - за всеми ее шутками Иван тогда почувствовал всю серьезность Веры. Почувствовал, как ответственно, серьезно она готовилась к семейной жизни. Еще до ухода в загс она, советуясь с Ива¬ном, часто повторяла:

- Надо, Ваня, сделать свадьбу так, чтобы и мы, и гости помнили это всю жизнь.

- Сделаем. Ты же видишь, как я стараюсь.

После загса они пешком вернулись домой, гости встретили их аплодисментами. Скромные подарки были разложены на диване, и прежде чем садиться за стол, кто-то из приглашенных предложил разобрать их и лично вручить молодым.

- Ладно вам придумывать, - смущенно проговорил тогда Иван, но Вера сразу же перебила:

- Предложение правильное. Ты, Ваня, не мешай гостям. - и встав с ним посреди комнаты, добавила, - мы готовы.

Гости радостно приняли эту церемонию и, с важным видом вручая подарки, поздравляли молодоженов. Вручили две чайные чашки и Степановы. Николай тогда пожелал Приходковым, чтоб никог¬да им не пришлось скитаться, а жить-поживать, да добра наживать. Стоящая рядом его жена Екатерина добавила: «Да детей побольше, Верочка».

- А сама-то чего скромничаешь? - смеясь, перебила соседка.

- Поправимся, поправимся. Правда, Коля?

- Правда, правда, - смеясь, поддержал жену Степанов, - но разговор-то сегодня не о нас.

За столом гости развеселились, расшумелись. Каждый, вста¬вая, кричал: «Горько!». И каждый раз Иван, нежно обнимая Веру, сладостно целовал её.

Вспоминая свадьбу, Иван даже чувствовал вкус Вериных губ, вспоминал все подробности, хотя прошло уже около десяти лет. Сидящие рядом храпели, стонали, а один даже неожи¬данно громко во сне закричал. Посидев еще немного, Приходков, положил голову на плечо соседа и стал засыпать. Однако воспоминания, которые недавно пришли к нему, вер-нулись и во сне.

Приснилась ему последняя рыбалка с сыновьями. Как на¬яву, он видел сборы на эту рыбалку сыновей Павла и Вячес¬лава, которые до этого более месяца уговаривали его. Видел, как заботливо Вера укладывала в мешочек хлеб с картош¬кой, и как она предупреждала их никуда от папы не ухо¬дить. Сразу же, как пришли на озеро, Иван Федорович по¬слал их за травой для ночлега и за сухими ветками для кос¬тра, а сам начал готовить снасти.

- Папа, хватит веток? - спросил старший сын.

- Нет, еще несите.

- Так мы и не порыбачим, - капризно проговорил млад¬ший.

Вскоре они тоже забросили свои снасти, и сразу же Иван Федорович увидел, как у Павла на крючке повисла крупная рыба.

Везет же Павлу, - с завистью проговорил Вячеслав.

- Не надо завидовать, - ответил за Павла отец.

А Павел все вытаскивал и вытаскивал из воды рыбу, не обращая внимания на них. Вдруг Иван Федорович увидел, как к кукану, на котором сын насаживал рыбу, подплыло какое-то чудовище и проглотило всю пойманную рыбу, а за¬тем стало приближаться к ноге Павла.

- А-а-а!!! - закричал Иван Федорович и почувствовал, как сосед трясет его за плечи.

Проснувшись, Иван Федорович уже до утра не сомкнул глаз. Мысли о жене и сыновьях сильно взволновали его. Сей¬час он думал об одном: как им сообщить, что он жив и что его отправляют в лагерь, а куда - он пока не знает.

Утром Приходков рассказал Валерьяну Севастьяновичу про увиденный сон, после чего спросил:

- Как бы мне письмо им переслать?

- Это можно,- ответил тот и, посмотрев через решетку в коридор, добавил:

- На листок бумаги. Правда, промасленный он, но напи¬сать можно.

- А чем?

- Дай твой огрызок карандаша, - попросил он у одного из заключенных.

Остерегаясь конвойного, скрючившись, Иван Федорович начал писать своей жене о том, что его неожиданно взяли из тюрьмы и везут неизвестно куда. Но он жив и здоров, а это самое главное. Дописав, чтобы Вера берегла себя и де¬тей, он пообещал ей обязательно прислать письмо из лагеря, сложил письмо треугольником и написал адрес жены.

- А теперь что с ним делать? - спросил Приходков, воз¬вращая огрызок карандаша Глебову.

- Спрячь его и жди, когда выведут тебя в уборную. Хоро¬шо будет, если ты окажешься в уборной перед городом, тогда нажимай педаль и, когда откроется отверстие, бросай туда свое письмо.

- Но оно же намокнет и испачкается, - возразил Приходков.

- У тебя есть другой вариант? Делай так, как тебе говорю. Да, оно подмокнет, или вообще его куда-нибудь ветром унесет, но глядишь, кто-то подберет, вложит в другой конверт, и письмо дойдет. Такое бывало, не все потеряли совесть.

Дождавшись, когда дойдет до него очередь на оправку, Приходков с волнением пошел в туалет. Тут он увидел, что кон¬войный достал записную книжку и что-то читает в ней. Тогда он быстро нажал на педаль и бросил в отверстие сложенное треугольником письмо.

Вернувшись в свое купе-клетку, в ответ на вопросительный взгляд Глебова он улыбнулся и молча кивнул головой.

- Ну, садись рядом, пока не заняли твое место.
Усевшись, Приходков с благодарностью пожал своему соседу руку и тихо произнес:

- Спасибо тебе, Валерьян Севастьянович, за науку и под¬держку.

- Не надо об этом. Научишься и ты всему. Важно челове¬ческое не растерять и не опуститься.

На следующее утро в их купе-клетке вспыхнул скандал-со¬бытие. Вместо положенного этапного пайка в 550 граммов хле¬ба им выдали вдвое меньше. И сразу же сидящий у зарешеченной двери один из заключенных спросил у раздатчика:

- Гражданин начальник, а сколько эта пайка весит?

- Столько, сколько положено!

- Тогда давайте перевзвесим, а то я что-то сомневаюсь.

И сразу же около их купе появился конвойный на¬чальник.

- Кто тут против советской власти? - грозно спросил он.

- Гражданин начальник, я не против, я только хотел... - оправдываясь, лепетал заключенный.

- Так это тебе, сволочь, не нравится советская власть? Контра! Надо вешать тебя, а не пайку. Тебя, гада, советская власть кормит, а ты еще и не доволен!

Видя, как заводится начальник конвоя, Глебов быстро проговорил:

- Гражданин начальник, мы сами с ним разберемся. Не надо вам волноваться из-за этих пустяков.

Тот посмотрел на Глебова, ухмыльнулся и проговорил:

- Смотри, чтобы больше не было недовольных.

Дождавшись, когда он отойдет от их купе, Глебов тихо заметил:

- Поумнее, ребята, надо. Здесь мы никому  ничего не докажем. Давайте, у кого есть хорошие вещи. Я договорюсь на обмен.

Из своих узелков заключенные доставали, кто новые пу¬ховые носки, кто новое запасное белье, а кто просто полотен¬це или несколько носовых платков. Отобрав кое-что, осталь¬ное он отложил для следующего обмена и попросился на вы¬ход. Сразу же конвойный его выпустил, и Глебов с вещами пошел в сторону купе конвоя. Через несколько минут он вер¬нулся с нарезанными буханками хлеба и даже с махоркой.

- А это откуда? - спросил один из заключенных, показы¬вая на махорку.

- Конвойные поделились своей, говорят, долго вместе ехать, - ответил Глебов.

- Валерьян Севастьянович, а чего это они добрыми вдруг стали? - спросил тот, из-за кого чуть не разразился утренний скандал.

- Они же знают, что у нас есть кое-какие вещи на обмен. Вот и показали свою готовность.

- Но это же несправедливо, - тихо проговорил все тот же обиженный.

- А посажен ты справедливо? Так что сиди и помалкивай, пока хуже не стало.

Несколько дней их вагон-зак отцепляли от поездов на не¬известных им станциях, прицепляли к другим поездам. Никто из заключенных не знал, куда идет их поезд и на какой станции им выходить.

За эти дни Приходков понял многое. Он понял, что не надо иметь новых ботинок или хорошего костюма, потому что все, имеющее какую-то ценность, будет отобрано, обме¬нено или украдено. Не надо много говорить, тогда больше услы¬шишь сам и не попадешь в неприятную историю.

Особенно Приходков боялся пересыльных пунктов. Если в купе их вагон-зака политические не позволили глумиться уголовникам, то в пересылках над ними те отыгрывались сполна. Здесь уголовники были как хозяева.

Приходков уже побывал в четырех пересылках, которые по¬чти все были одинаковыми. С одинаково неграмотным конво¬ем, шмоном с раздеванием догола, холодными банями, вонючими уборными и всегда тесными камерами. И трудно было определить, какая пересылка хуже, а какая лучше. На всех пересылках командовали заключенными не надзиратели и люди в погонах, а лагерные придурки, похожие друг на дру¬га. Тот же банщик с угрюмым взглядом мнит себя чуть ли не самым главным и называет их господами-антисоветчиками и тот же нарядчик ила раздатчик, просвечивающий глазами, как рентгеном, узелки и мешки осужденных. Но самое отврати¬тельное - общение с блатными, которые, помогая начальникам пересылки, с усердием наблюдают за дисциплиной политичес¬ких. Стараясь закрепиться на пересылке, чтобы не оказаться в лагерях, эти банщики, парикмахеры, кладовщики, повара, и прочие, прочие специалисты, получая тюремный паек, полу¬чали еще и приварок из общих котлов или мешков заключен¬ных. Все это Приходков уже повидал и прочувствовал на себе.

Перед Владивостоком Приходков мечтал отдохнуть в порту. Несколько суток скрюченный и зажатый в перепол¬ненном купе, он представлял, как будет отдыхать в пересылке и как поест чего-нибудь горячего.

Но и здесь все оказалось таким же, как и в других пере¬сыльных пунктах.

В парной дородная женщина построила их, голых мужиков, в одну шеренгу и начала обдавать горячим паром из шланга. А в это время в предбаннике вместо надзирателей рылись в их вещах приблатненные придурки.

Более того, после бани всю их группу посадили во дворе под окнами камер и подошедшие  к Приходкову, посоветовали:

- Ты, мужичок, деньги сдай на хранение, а мы тебе распи¬сочку.

- Нет у него давно уже денег. Мы же на этапе третий ме¬сяц, - ответил за Приходкова находившийся рядом с ним Глебов.

- А ты кто тут такой? - вмешался подошедший парикмахер.

- Идите, ребята, идите, - миролюбиво ответил им Глебов.

- Господи, когда уж мы доберемся до лагеря? – спросил Приходков.


- Теперь уже скоро, - вздохнув, ответил Валерьян Севастьянович, и помолчав, добавил:

- Ты от меня только не отходи, - он закашлялся. - В лагере легче не будет. В пересылках идет подготовка нас для будущей нашей лагерной жизни. Ну, чтоб не сразу, а постепенно привыкали, а то и сердце не выдержит, - глядя в сторону, добавил он.



БУДЬ ПРОКЛЯТА ТЫ, КОЛЫМА...

Вот уже второй месяц Приходков находился в лагере, о котором думал на пересыльных пунктах. В лагере их при¬няли быстро, и первой радостью была лагерная баня. Прав¬да, раздеваться пришлось в одном бараке, а мыть¬ся в другом, перебегая через двор голышом. Но это уже мелочь в сравнении с трудностями на этапе.

Бригадиры для прибывших новичков были из старых ла¬герников. В бригаду Приходков попал вместе с Глебовым. Через месяц после их прибытия с очередным этапом в лагерь попали отец Павел и главный инженер отделения дороги Виктор Сергеевич Смирнов. Обоих их поместили в тот же барак, где находился Приходков.

А вскоре помощником бригадира был назначен Глебов, и жизнь у Ивана Федоровича начала налаживаться. Одно раздражало - это уголовники, которых было почти по¬ловина от проживающих в бараке, и вели они себя нагло. А политические не были так объединены, как они. Не имели у себя ни ножей, ни заточек, потому что, если применишь их даже для защиты, то получишь расстрел.

Сразу же по прибытии этапа, в котором был Приходков, его начали обыскивать и нашли спрятанную пятерку. «Ты чего, сука, дань не платишь? Братва, надо проучить!» Но стоящий рядом Глебов, видя, как на Приходкова набросились два человека, ловким ударом сбил обоих с ног. И сразу же к Глебову подскочили на помощь несколько по¬литических. После короткого противостояния блатные отступи¬ли, ограничиваясь угрозами. Но в бараке понимали, что те все равно попытаются взять верх. Так оно и случилось. Возвращаясь как-то с работы, заключенные увидели Смирно¬ва, сидящего на табуретке со спущенными штанами.

- Ты чего, Виктор Сергеевич, - подойдя к нему, спросил Глебов.

- Прибили, гады, гвоздями мошонку. Не могу пошевелиться.

- Кто? - гневно воскликнул Глебов.

- Ну я, и что, тоже захотел так же? - ответил нагло подо¬шедший блатарь и вытащил нож.

- Ребята, бьем! - крикнул Глебов, и, схватив стоящую рядом табуретку, обрушил её на голову блатаря.

Политические били не хуже блатных, накопилось и зло¬сти, и опыта. Их уже трудно было остановить. Отобрав у многих ножи, они передавали их сразу отцу Павлу, продолжая бить даже лежащих на полу. Барак наполнился криками и воплями, и тогда на помощь блатным в барак ворва¬лась охрана с автоматами.

По этому случаю лагерное начальство несколько дней раз¬биралось и, понимая, что политическим трудно что-либо предъявить, замяло это дело. Правда, главаря блатарей из их барака убрали.

После этой драки уголовники притихли немного, так как досталось им тогда здорово. Более двадцати человек полу¬чили переломы ребер и рук. Да и с каждым этапом политических прибавлялось все больше и больше. Этому во мно¬гом способствовал экономический смысл расширения лаге¬рей. Государству они были выгодны для дармового освое¬ния обширных территорий, для карательной политики недовольных, которых почему-то в стране стано¬вилось все больше и больше.

Особенно огромный поток «классово-чуждых элементов» был за счет раскулаченных. Такого количества осужденных не знала вся история России. Фактически это было переселение из деревни в лагеря. При этом к кулакам относились те крестьяне, кото¬рые своим трудом создавали крепкие хозяйства и фактичес¬ки кормили Россию хлебом. Этих крепких крестьян и выбрасывали с насиженных мест в лагеря.

Это делалось для того, чтобы освободить деревню от тех, кто любил трудиться, пользовался авторитетом од¬носельчан, имел свое мнение и был независим. Но са¬мое главное, кто не хотел идти в колхоз. Кроме этого, в каждой деревне были люди, которые после гражданской вой¬ны стали поперек дороги местным активистам, а попросту - лентяям и болтунам.

В результате политики раскулачивания все те, кто со¬ставляли основу деревни, были вывезены, и коллек¬тивизация под аплодисменты бездельников была проведена досрочно. Но и в колхозах стали вдруг появляться вредители сельского хозяйства. Во многих МТС обнаруживалось вредитель¬ство при ремонтах тракторов, пошли потоки осужденных «за потерю урожая», «за невыполненные государственные обязатель¬ства» и за многое другое. Эти многомиллионные пото¬ки тружеников села пополнили лагеря, обрекая города на  продовольственные трудности.

Прибыло несколько десятков таких бедолаг и в лагерь, где отбывал срок Приходков. Сразу после их прибытия Глебов со своими политическими взял этих напуганных людей под свою защиту от блатарей, и те, встречая человеческую забо¬ту, поддерживали с политическими дружеские отношения.

Подружился с Приходковым и прибывший с последним этапом колхозник Алексей Петрович Коротков. Сразу же после его прибытия Приходков спросил:

- А тебя за что?

- За колоски. Ночью сына посылал подстричь несколь¬ко колосков в поле, а его поймал наш заведующий избой-читальней. Ну и сразу к секретарю партячейки.

- И сколько этих колосков настриг сын?

- Около двух килограмм. Жрать нечего было, вот и согре¬шил. Думал, с малолетки не будет спроса. Как я просил, чтобы простили, так нет, секретарь сказал, что на колхозных собраниях я много лишнего болтаю. Вот и отвесили чер¬вонец, как за опаснейшее хищение социалистической соб¬ственности, - и, помолчав, со злостью добавил: «Ведь не от жиру я послал сына за этими колосками и не для бутылки».

- А семья как? - снова спросил Приходков.

- Жена с сыном остались в колхозе. Спасибо, хоть их не тронули. Секретарь так и сказал: «Счастье твое, Коротков, что бедняк, а был бы кулаком, так вся семья бы загреме¬ла». А как они сейчас там, и не знаю.

- Да, несладкая жизнь. Я тоже ничего не знаю о своих, - с грустью проговорил Приходков.

За последнее время он все чаще и чаще вспоминал свою жену и детей. Более того, однажды на лесозаготовке ему послышался голос Веры, которая спра¬шивала: «Ванечка, ты где?», и он неожиданно громко отве¬тил ей: «Я здесь, Верочка, я здесь», и сразу же испугался, подумав, не сошел ли он с ума. А ещё через два дня после послышавшегося голоса Веры он во сне увидел её, идущую в бурную, грязную реку. Сначала она вошла по колено в воду и, повернувшись, протянула к нему руки. Затем вошла по пояс и уже стала звать его, а он никак не мог оторвать своих почему-то тяжелых ног и подойти к ней. Он видел, как она плачет, и слышал, как зовет его, и не мог пошеве¬литься. Тогда Вера отвернулась от него и пошла дальше, сначала по грудь, потом по шею и вскоре скрылась в пото¬ках грязной воды. Проснувшись от этого кошмарного сна, Приходков долго не мог уснуть. Он понимал, как его жене сейчас тяжело с двумя сыновьями, и был бессилен чем-либо помочь. Перед утром Приходков все же уснул и проспал подъем.

Подняла его чья-то властная рука, которая сдернула с него одеяло.

- Ты чего валяешься? - грозно спросил надзиратель.

- Плохо мне, гражданин начальник, - жалостливо отве¬тил Приходков, вставая и поспешно одеваясь.

- В следующий раз по подъему не встанешь, отправлю в комендатуру, - пригрозил лениво надзиратель.

В столовой он сел рядом с Глебовым, ожидая, когда в их бригаду принесут миски с баландой и кашей. Наконец раз¬носчики от бригады принесли миски, и Приходков, достав из кармана ложку, начал не спеша вылавливать в баланде картошку. Вскоре раздалась команда бригадира:

- Кончай, семьдесят пятая! Выходи!

Через несколько минут колонна вышла из зоны и направилась к строящемуся для лагерных сотрудников жилому квар¬талу, и сразу Глебов начал расставлять людей по рабочим местам. Пока не было раствора для кладки, Коротков, по¬дошел к Ивану Федоровичу и сказал:

- А знаешь, как я несколько дней прятался, когда сынишку моего изловили? Соседка ночью прибежала и гово¬рит: твоего поймали. Ну, думаю, конец, сейчас и меня нач¬нут искать. Жене говорю: я к твоей тете Нюре пойду спря¬чусь. Несколько дней тетя Нюра свет не зажигала, а я на полу под окном отсиживался. Ну, чтоб активисты в окно не увидели. И знаешь, Иван Федорович, все-таки нашли.

- А куда денешься? Найдут! Такая у них способность. Лад¬но, пошли раствор носить.

За работой день пролетел незаметно, и вот уже долгож¬данная команда.

- Разобраться по пять!

После пересчета колонна двинулась в лагерь. И снова шмон, чтоб не дай бог кто-нибудь чего-нибудь не принес с собой. Наконец прошли последние ворота зоны и быстро в барак.

- Валерьян Севастьянович, сделай закрутку. Так разок за¬тяжки хочется, что ужас, - попросил Приходков.

- Сейчас. Вон смотри, опять сука Парамон Григорьев в зоне остался. Имей в виду, опер его оставил, и никакой он не больной. Опять на кого-то стучать будет.

А тот, раскачиваясь на табуретке, вполголоса тоскливо пел: «Будь проклята, ты, Колыма, Колыма, Что названа черной планетой. Сойдешь поневоле с ума. Отсюда возврата уж нету».

- Ты, Ваня, иногда с ним общайся. Ну, чтоб он доверял тебе, а то он многим может зло причинить.

- Нужен он мне, - брезгливо возразил Приходков.

- Через него мы можем кое-что узнавать. Тем более он же твой земляк.

- Да какой земляк. Из одной области, а жили в разных городах.

- Ваня, надо.

- Хорошо.

В этот вечер Приходов подсел к Парамону и заговорил с ним о Степноградской области. Они уже знали, что в бараке оказалось их четверо из этой области.

- Парамон, а за что тебя сюда? Вроде, по уголовному, но и на политического похож.

- Переборщил немного, - засмеялся тот. - Пожадничал на мясокомбинате. Иногда подкармливался там то колбасой, то со¬сисками, и все поначалу было нормально. А потом смотрю: забор в одном месте упал. Ну, я на мясокомбинат. А в складе готовой продукции сосиски приготовленные к отгрузке ле¬жат. Ну, я взял несколько килограмм, и так мне обидно ста¬ло, что не могу много-то унести. А тут коров пригнали на убой. Дождался я темноты, выбрал одну буренку, навешал на нее сосисок - килограмм двести и повел через повалившийся за¬бор из мясокомбината. А по дороге милиционеры шли. Ну, увидели, и в милицию. Один кричит, расстреливать таких надо, а начальник посмотрел так это хитро на меня и отвечает:

«Нет, таких нельзя расстреливать, он же гений». Однако не отпустил и суд припаял шесть лет.

- А дома-то кто остался? - спросил сочувственно При¬ходков.

- Жена, два сына  и дочь. Как они там, и не знаю.

- Да, конечно, без мужика семьям сейчас тяжело, - под¬держал подошедший Виктор Сергеевич.

- Старший сын не даст в обиду. Он со мной несколько раз ходил на мясокомбинат, и уже научился кое-чему, - задум¬чиво ответил Григорьев и, вдруг вспомнив о чем-то, сразу заторопился. - Ладно, мужики, сбегаю к одному корешу, совсем забыл.

Когда они остались вдвоем, Приходков  участливо проговорил:

- Долго еще нам, Виктор Сергеевич, срок мотать. Выжи¬вем или нет - одному Богу известно.

- Самое главное - живы пока, и это уже счастье, а Якова Филипповича, моего начальника, прихлопнули.

- Начальника отделения железной дороги?

- Его, его.

- А откуда тебе известно? - спросил Приходков.

Пока сидел в Степноградской тюрьме, многое узнал: худая весть быстро бежит... Сосед по камере слышал разговор Костренко с конвой¬ным, чтобы выводили Корнеева без вещей. Конвойный тогда переспросил: «Надолго?», а Костренко ему ответил: «На¬всегда». И больше сосед по камере так и не видел Корнеева, хотя до этого встречался на прогулочном дворе с ним, - продолжал рассказывать Смир¬нов. - Даже заместителя прокурора области расстреляли, в той же тюрьме.

Действительно од¬нажды в здание НКВД пришел с проверкой содержания арестованных зам. прокурора области. В каждой камере он выслушивал претензии арестованных и записывал это в блокнот. Сопровождал его при этом дежурный по управле-нию. Около шести часов вечера этот дежурный небрежно проговорил:

- Время рабочее закончилось, заканчивайте и вы.

- Пока все камеры не посещу и не побеседую с каждым арестованным, отсюда я не уйду, - ответил заместитель про¬курора.

После такого ответа дежурный сразу же позвонил началь¬нику управления НКВД, и тот по телефону приказал:

- Пусть он побеседует со всеми и все записывает, а ты не мешай. Но когда он закончит, отбери у него записную книж¬ку, а его в одиночную камеру.

Так и сделал дежурный. А через три дня тройка рассмот¬рела враждебную деятельность зам. прокурора, и в этот же день он был расстрелян.

Чудовищное колесо арестов катилось по улицам и домам с бешеной скорос¬тью. Зараза неминуемых репрессий передавалась от одного к другому: часто самые случайные контакты с репрессированными оказывались достаточной причиной для арестов.

Политические аресты отличались тем, что забирали ни в чем не повинных людей. И, как правило, эти люди не были подготовлены к сопротивлению, они чув-ствовали себя обреченными. Противостоять нечеловеческой машине было невозможно, и оставалась только надежда: «авось не меня». Уходя на работу, люди прощались с семьями, не зная, вернутся ли домой.

С 1937 года аресты были не стихийными, а планирова¬лись по количеству и по категориям работающих. Решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 12 июля 1937 года «Об антисоветских элементах» предлагалось партийным органам на местах представить количество подлежащих расстрелу и заключению в лагеря. Основной удар направлялся по тем, кто больше других был предан государству. Практически, был развязан настоящий геноцид народов России. В основном, уничтожались умные, трудолю¬бивые и порядочные люди. Областям, в том числе, и Степноградской тоже, давалась разнарядка, сколько арестовать «троцки¬стов», «шпионов» и «вредителей». Перевыполнение таких заданий поощрялось, и особым решением Политбюро делегировало на места право на расширение списков. Расширенные списки подписывались Сталиным, Молотовым, Микояном, Ждановым, Кагановичем и другими членами Политбюро. Большинство из включенных в эти списки было расстреля¬но.

Вскоре вернулся Григорьев.

- О чем толковали, мужики? - спросил он, присаживаясь рядом.

- О семьях, - вздохнув, ответил Приходков. - А ты к кому ходил?

- Да так, к одному блатному, обиделись, однако, братаны на ваших.

- К нам пусть больше не лезут. Глебов оперу сказал, что следующий раз в драке и убить кого-нибудь могут.

Говорил он это по совету Валерьяна Севастьяновича. Все понимали, что в лагерях постоянно прибегали к помощи стукачей. И находило их лагерное начальство чаще всего среди уголовников. Их было много, и они готовы были до¬носить обо всем. Находящиеся с ними в одном бараке посто¬янно ожидали, с какой стороны их заложат, поэтому иног¬да и вынуждены были вести с ними двойную игру.

- Слушай, Иван, а чего священник Павел сторонится меня? Мы же земляки.

- Не знаю. Он вообще не разговорчивый.

Приходков хитрил. Он уже слышал, как этот «Гений» интересовался у отца Павла об иконах, на что тот гневно заявил, чтобы его больше об этом никто не расспра¬шивал. В их лагере томилось еще несколько священников. Но отец Павел среди них выделялся. Справ¬ляя в неволе Пасху, он освящал одно яйцо и делил его мел¬кими кусочками на 80 человек. Даже самые отъявленные уголовники не допускали в его адрес насмешек и тем более грубость. Иногда на жалобы и возмущение о несправедли¬вости лагерного начальства отец Павел, словно преодолевая что-то в себе, говорил: «Оставьте их Богу и верь¬те: каждый за свое ответит». Часто можно было увидеть около него кого-нибудь из заключенных, которые искали духовную поддержку и спрашивали совета.

- Ну это ты загибаешь. Вон как он разговаривает с други¬ми-то, - продолжал Парамон.

- Наверное, что-то плохое о тебе услышал? Они ведь, свя¬щенники, здорово понимают человека, - ответил Приходков.

- Слушай, а он тебе не говорил об иконах из собора?

- Нет, а тебе-то зачем эти иконы? Хочешь над нарами, что ли, повесить? - ухмыляясь, спросил Приходков,

- Ладно, замнем. Но если узнаешь, скажи, может, за это и к своим сразу из лагеря отпустят, - многозначительно проговорил тот.

Приходков не знал, что, отправляя их в один лагерь, Костренко надеялся разузнать что-либо об известной иконе.

Лежа на нарах рядом с отцом Павлом, Приходков попросил рассказать ему об этих иконах, рассказать, почему ими так интересуются органы.

- Хорошо, тогда слушай. В России чудодейственных икон Божией Матери около 500. Божия Матерь у нас одна при множестве имен-икон. Вот, например, Казанская икона Божией Матери прославилась чудесами милости Божией и Пресвятой Богородицы к российскому народу и стала все¬народной святыней. Божия Матерь о себе пророчески выразила, что Она через рождение Сына Божия будет почи¬таться в веках.

- А почему она названа Казанской? - заинтересованно спро¬сил Приходков.

- Названа она так по месту своего явления. Трижды она являлась десятилетней девочке с повелением возвестить архи¬епископа и начальника города, чтобы они обрели ее икону в пепелище на месте недавнего пожара. Однако словам девочки не придали значения, и тогда она сама с помощью матери от¬копала в указанном месте сияющую чудным светом икону Божией Матери. Это произошло в 1579 году. Позднее на месте явления этой иконы был основан Казанский собор. Иконы очень дороги российскому народу. Они - утешение и отрада для христиан.

- Поэтому меня следователь несколько раз и спрашивал, - задумчиво проговорил Приходков.

- Не только одного тебя.

- Ну, а все-таки, сохранилась икона Божией Матери во вре¬мя взрыва собора?

- Конечно. Ее до взрыва спрятали в надежном месте надеж¬ные люди, - заверил отец Павел и, помолчав, добавил: «Верь мне, придет время - и вернется икона Божией Матери в храм. Это время обязательно придет».

Поговорив еще немного, они замолчали. Так прошел очередной день из их долгой лагерной жизни.

Все последующие дни походили в лагере один на другой. Пока однажды Григорьев не сообщил по секрету Ивану Федоровичу о том, что скоро объявят о важных событиях.

Действительно для многих людей события, на которые на¬мекал Гений, были важными. Амбициозные и малограмот¬ные герои революции и гражданской войны, окопавшиеся на руководящих высотах, в том числе и в НКВД, становились помехой расширения личной власти Сталина. Вождю народов уже требовались не соратники, а безропотные исполнители. Более того, ему нужны были козлы отпущения его не¬удач, и он умело свалил эти неудачи на грозного Ежова. Кроме того, он должен был укрепить вступающего Берию. Но са¬мое главное, эта замена делалась для того, чтобы ярче восси¬ял Вождь всех народов.

И вот по лагерному радио объявили об этой смене и о том, что дела многих заключенных будут пересматриваться. Этим сообщением вселялась уверенность в справедливость вождя и подкреплялось стремление некоторых осужденных примерным поведением добиться пересмотра их дел.

- Одурачивают, - сразу же заявил Глебов.

- А может быть, Сталин действительно ничего не знал, - возразил Приходков.

- Ну, жди, жди, - ответил ему Глебов, и сразу же, горя¬чась, добавил: «Да, несколько человек выпустят, особенно тех, кто у них завербован. Конечно, распишут в газетах, что «разобрались и выпустили» отдельных оклеветанных, а остальная-то масса людей останется. Значит, остальные-то, оставшиеся, действительно «шпионы» и «враги»».

- Так, что, так и останемся здесь? - тревожно спросил Приходков.

- Останешься, останешься, не сомневайся. А вот Гений обязательно выйдет. Но вместо таких, как Гений, придут сюда другие враги народа. Доберут непременно. Система та же: ночью воронки, а днем статьи в газетах и выступления по радио о том, что товарищ Сталин разобрался лично с невинными.

- Неужели меня не выпустят? - едва не со слезами спросил Приходков. Он уже знал, что его жена Вера умерла, и что дети живут в семье Степановых. Переживая из-за этого страшного горя, он сейчас надеялся, что его пожалеют и войдут в его положение, поэтому разъяснения Глебова его ужасно огорчили.

Такой тоски по Вере и детям он раньше не испытывал. В тюрьме была надежда, что с ним разберут¬ся и выпустят, а на этапе было желание дойти до места и терпеливо отбыть свой срок. Эта надежда делала его че¬ловеком и помогала жить. Сейчас разговор с Глебовым лишал его самого главного – надежды когда-то вернуться к своим детям. Раньше построение социализма в стране он воспринимал как построение своего личного счастья. И Родину любил так же, как свою семью. Но сейчас он видел, как Костренко и другие, находящиеся во власти, топчут и давят лю¬дей, преданных своей Родине. Раньше, до своего ареста Приходков думал, что для хорошей жизни надо иметь сильные руки и несгибаемую волю, иначе погибнешь. Но теперь он понимал, что именно такие люди и погибают. Потому что твоя воля сталкивается с волей, еще более несгибаемой, более сильной, сталкивается с волей людей, имеющих власть. В этих условиях, чтобы выжить, надо подчиняться чужой воле, приспосабливаться, ловчить и никуда не высовываться. До ареста Приходков воспиты¬вал своих детей честными и принципиальными. Учил не бояться говорить правду. А сейчас, познав эту правду, он очень боялся за своих детей и потому так хотел их уви¬деть, поговорить с ними, уберечь их от того, что сам испытал.

Через несколько дней после этого разговора с Глебовым, Иван Федорович, выбрал момент, когда Гений оказался один, и заискивающе спросил:

- Парамон, как с пересмотром дел?

- Работают опера. Меня уже спрашивали, кого, я считаю, можно выпустить, - хвастливо ответил тот.

- Ну, а ты обо мне говорил? - с надеждой напомнил При¬ходков.

- Говорил, конечно. Но мне ответили, что за тобой дол¬жок не отработанный.

- Какой должок?

- А про икону забыл?

- Но отец Павел не говорит, где она. Я расспрашивал уже...

- Вот и работай с ним. Это твой главный козырь на осво¬бождение.

Ничего не ответив, Приходков отошел от него, убедившись в правоте Глебова, и от этого еще более рас¬строился.



МИР НЕ БЕЗ ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ

После замены Ежова Петр Иванович Фомичев какое-то время надеялся на прекращение репрессий. Чтобы как-то уйти от постоянно преследующих его мыслей о расстрелян¬ных соратниках, он полностью отдавался работе. Пленумы, заседания бюро обкома на какое-то время действительно за¬ставляли забыться, но вечерами снова мучили воспомина-ния. Особенно угнетала Фомичева мысль о друге по граж¬данской войне - Якове. Никогда в жизни Фомичева не было таких сложностей. С партийной стороны ему было все ясно, и он не сомневался в линии партии. Тем более он видел, что и в партии, и в народе единство и сплоченность. Но он никак не мог понять тех, которых расстреляли, как врагов народа. Особенно ему было жалко Корнеева. Иногда к нему прихо¬дила мысль написать докладную Сталину. Но тогда он вспо¬минал тех секретарей обкома партии, которые писали такие докладные и были расстреляны.

Вечерами он вспоминал и жену Якова, на которую обру¬шилась эта страшная трагедия. Однако, жалея ее, он не позволил встречаться с ней жене, с которой в последнее время у него все чаще возникали размолвки. Иногда он относил их к трудностям Альбины на работе. Но это казалось ему до сегодняшне¬го разговора за ужином. Отпустив домработницу домой и отправив сына в детскую комнату, Альбина неожиданно спросила:

- И долго я буду обманывать Женю?

- А в чем, собственно, дело? - вместо ответа невозмутимо проговорил Фомичев.

- Сегодня я снова встретила ее, и она опять спрашивала, жив или нет ее Яков. Если бы ты видел ее глаза.

Отвернувшись, Петр медлил с ответом.

- Нет, скажи мне откровенно: что, так палачи и будут уничтожать одного за другим?

- Альбина, прекрати эти разговоры! - резко перебил Фо¬мичев, - Я понимаю, тебе трудно. Ты слишком мягкая и сен¬тиментальная. Не мог я для Якова, ничего сделать. Ну не мог! Понимаешь?

- И сейчас, правду сказать, мы тоже не можем?

- Не можем, потому что время сейчас суровое, и ничего не поделаешь. Ну расстреляли, и что мы его, воскресим, что ли?

- Петр, а ты стал очень жестоким, - глядя на него печаль¬ными глазами, тихо проговорила Альбина. - Куда пропали твои смелость и душевность?

- Садись на мое место, а я посмотрю, какой ты станешь.

- Слушай, зачем вы эту революцию делали? Чтобы горе людям приносить? Ведь даже цари не допускали такой жес¬токости. А на твоем месте я не смогу, Петр, потому что мозги у меня не такие, не могут не думать.

- Даже так?

- А ты сомневаешься? Именно такие сейчас и нужны, недумающие. Господи, как вы все заврались. Ведь ваш главный чекист Дзержинский утверждал, что не может быть счастливым государство, если в нем имеется несчастный человек. А вы что наделали?

Ударив кулаком по столу, Фомичев злобно перебил:

- Замолчи, дура! И не смей больше при мне вести такие разговоры. Тебе известно, что у нас диктатура, а диктатура - это всегда насилие. Мы применяем крайние меры во имя народа и для народа. Революция должна защищать себя. Ты не отдаешь себе отчета в том, что говоришь. И если будешь вести такие разговоры, то обязательно угодишь в лагеря.

- Петр, а действительно, если меня арестуют, ты тоже отвернешься от меня? - неожиданно спросила Альбина.

Словно споткнувшись, Фомичев замолчал, удивленно раз¬глядывая ее, а Альбина продолжала:

- Давай, Петр, раз и навсегда договоримся, чтобы больше оскорблений в мой адрес не было. Услышу, уйду от тебя, так и знай. Если тебе хочется стучать, то можешь это делать у себя в кабинете или с начальником НКВД в каме¬рах на арестованных. А насчет лагерей не пугай, всех не пересажаете.

- Зачем ты этот разговор завела?

- Нельзя, Петр, во лжи жить. Но ты не ответил на мой вопрос.

- Сегодня ты их слишком много назадавала.

- Ну, если меня арестуют, поможешь мне или нет?

- Надеюсь, до этого не дойдет, - мрачно ответил Фомичев.

- Может и дойти, если будете продолжать молиться на своего Сталина.

- Ты опять за свое?

- Ладно, ладно, не волнуйся. Но запомни, подняли меч на беззащитных, невинных людей, и сами же потом погибнете. Ты не защищаешь невинных, и тебя никто не защитит. Так, что мне с Корнеевой делать? Она же спрашивает.

- Скажи, что осужден без права переписки.

- Сегодня я с Максимом в детской спать буду. Ты уж изви¬ни, - не глядя на мужа проговорила Альбина, и, поднявшись, вышла.

В этот же вечер Евгения Яковлевна, сидя с Наденькой около теплой батареи, вспоминала сегодняшнюю встречу с Фомичевой. Она чувствовала, что Альбина чего-то не договаривала, и каждый раз, когда их взгляды встречались, виновато отводила глаза  в сторону. Сегодня Евгения Яковлевна долго ходила по улице около дома Фомичевых, надеясь увидеть ее, расспросить ее и рассказать, как она переживает. Она очень надеялась на то, что Фомичева из жалости к ней выполнит ее просьбу. Но этого не получилось. Более того, ей даже показалось, что Фомичева чего-то испугалась при встрече. Поздоровавшись, та сухо спросила:

- Ты давно здесь?

- Да. Жду, жду, а тебя нет, - виновато ответила Евгения Яковлевна. - Узнала что-нибудь?

- Нет, его, Женя, здесь. Перевели в другое место.

- Ну, а весточку от него можно получить? У меня плохое предчувствие.

- Нет, нельзя, - казенным голосом ответила Фомичева.

- Я сегодня мимо тюрьмы проходила несколько раз.

- А это зачем? Чего ты надрываешь себя? - смягчившись, проговорила Альбина. - Ты уже на себя не похожа, а у тебя дочь. Ее поднимай на ноги.

- Для чего, чтобы потом её, как Якова, потерять?
- Надо надеяться. Иди, я сама тебя найду, если что-нибудь узнаю.

Возвращалась домой Евгения Яковлевна окоченевшей, ее угнетало сознание своего бессилия. Дома ее встретила дочь и, помогая снимать пальто, заботливо проговорила:

- Ты замерзла, мамочка, дай твои руки, я погрею.

Сидя на кушетке, Евгения Яковлевна вспоминала состоявшийся разговор и молила бога, чтобы дух добра и милосердая помог ее Якову. Чтобы этот дух смягчил сердца людей, которые занимаются его делом. Не¬давно она написала письмо в прокуратуру и несколько дней ходила проверять почтовый ящик. Но ответа на свое пись¬мо так и не получила. Это ее тоже сильно мучило, потому что обрывались надежды на помощь Якову. В письме в про¬куратуру она просила дать ей возможность встретиться с Яковом или хотя бы со стороны увидеть его. Тогда и ей и ему будет легче. Была у нее надежда и на Фомичеву. Но сегодня и эта надежда потерялась, так как Альбина прямо сказала, чтобы Евгения с ней не встречалась.

Несколько раз вечерами Евгения готовила для Якова пе¬редачу из теплых вещей и продуктов. Если ей неожиданно сообщат о встрече, то передача должна быть готова, думала женщина. Иначе она просто может не успеть, и это будет ужасно. Боясь что-либо забыть, она в отсутствие Наденьки перебирала теплые вещи и меняла продукты на свежие.

Измученная переживаниями Евгения долго не могла уснуть. Иногда ей казалось, что Якова уже расстреляли, но она отгоняла от себя эти мысли.

На следующий день, идя на работу, Евгения зашла к своей сестре и попросила, чтобы та с Петром пришла к ней вечером.

Людмила Яковлевна была более практичной и деловой женщиной, нежели Евгения. От своего мужа она уже знала, что Якова расстреляли. Слухи расползались даже из тюрьмы, и никакие толстые стены не могли их остановить. Но, узнав об этом, они договорились не сообщать Евгении, так как слухи есть слухи. Возможно, они и не верны, а Евгению убьют окончательно.

Вечером пришла Людмила с мужем. И сразу же Петр Иг¬натьевич сообщил о том, что от Приходкова пришло письмо с Колымы. Засуетившись, Евгения Яковлевна попросила Пет¬ра сходить к Степановым. По дороге она молчала, мысленно представляя, как узнает из письма о жизни в лагере и как сможет узнать что-нибудь о своем Якове.

- Здравствуйте, Евгения Яковлевна, - приветливо встретили ее хозяева, - заходите, заходите. Давненько у нас не бывали.

Все некогда, все в заботах. А вы, говорят, письмо полу¬чили оттуда.

- Не мы, а сыновья Ивана, - ответил Николай Алексеевич.

- Коля, а это разве не одно и то же, - возразила его жена, - мы же фактически одна семья.

- Да, конечно, - согласился тот.

- Ну и что в этом письме? Тяжело там?

Достав письмо Приходкова, Екатерина Федоровна про¬читала его вслух. О себе Иван Федорович почти ничего не писал: «У меня все в порядке. Доехал до места. Соседи в бараке хорошие. Работаю. В общем, все в порядке и за меня не беспокойтесь». Зато все письмо состояло из одних вопросов: «Как чувствуете себя? Не болеете ли? Хорошо ли ведут себя дети?» А дальше шли советы, как лучше кормить детей и как их держать в стро¬гости. Из этого письма было ясно, что Иван Федорович выстоял, добрался до лагеря и сейчас живет мыслями о своей семье.

Прочитав письмо соседа, Екатерина Федоровна сложила вчетверо листок и вложила его в серый конверт.

- Тяжело ему, конечно, но крепится, - хмуро проговорил Николай Алексеевич.

- Ты только при детях об этом не говори, - сразу же поправила его жена. - Ясно, что не мед, но и паниковать не надо.

Слушая эти разговоры, Евгения Яковлевна почувствовала, как ее охватило тягостное чувство душевной боли. Она пред¬ставила своего Якова в этом суровом заснеженном крае, пред¬ставила его одиноким, о котором никто не позаботится так, как заботилась она. За прожитые вместе годы они настолько привыкли друг к другу, что стали даже как бы единым орга¬низмом. Она знала, что Яков любит порядок в квартире, и всегда содержала ее в идеальной чистоте. Готовя ему, она следила, все ли он съедает, и постоянно спрашивала, что ему приготовить на следующий день. Любовь Евгении Яковлев¬ны к своему мужу не знала границ, и потому она не могла смириться с тем, что Якова нет. Оторвавшись от своих пе¬чальных воспоминаний, Евгения Яковлевна спросила:

- А как его дети?

- Ничего. С нашими, как братья родные. Хорошие  ре¬бятишки. Все спрашивают: «Тетя Катя, чем помочь вам?» - ответила Екатерина Федоровна.

- Это хорошо, когда все хорошо. Но самое главное, когда ясность есть. А мы с дочкой так ничего и не знаем о своем.

- Когда без права переписки, то очень трудно послать весточку, - виновато попытался успо¬коить ее Степанов.

- Знаю, - и, утерев глаза платочком, неожиданно доба¬вила, - хорошие вы люди. Можно, я иногда к вам буду приходить?

- Конечно. Мы всегда вам рады. Приходите, чайку попьем, поговорим. А может, помощь, какая вам нужна? - спросила Екатерина Федоровна.

- Спасибо вам. Пойдем, Петр, домой, а то сестра уже заждалась, наверное.

Проводив гостей, Николай Алексеевич, задумчиво глядя в темное морозное окно, проговорил:

- Не пойму, кому надо заставлять людей страдать?

- Принеси, Коля, дров. Подтопить надо, а то к вечеру холодать стало. Скоро ребятишки уже придут.

Действительно, дети Степановых очень сдружились с Приходковыми, особенно Сергей. Он-то часто и выговаривал сво¬ему младшему брату Федору, если тот кого-нибудь обижал. Сергей всегда брал под защиту этих, оказав¬шихся без родителей, детей, и всегда старался им помочь. Сегодня они сооружали во дворе горку из снега, чтобы потом облить ее водой и кататься. Задержавшись за этим заняти¬ем, они и не увиделись с тетей Женей.

А в это время Евгения Яковлевна сидела рядом со своей сестрой и, плача, изливала свою боль:

- Понимаешь, Людочка, если бы я знала, что он жив, раз¬ве бы я расстраивалась так. Понимаю, что там нелегко, но была бы надежда дождаться и встретиться, а так и не знаю, что думать.

- Успокойся, успокойся, Женя. Надо надеяться, другого выхода нет.
Проводив сестру с мужем, Евгения Яковлевна попила чаю, уложила Наденьку и некоторое время посидела на диване. Спать ей не хотелось, так как прочитанное у Степановых письмо взбудоражило ее. Вскоре она услышала всхлипывание дочери и подошла к ее кроватке:

- Ты чего, Наденька?

Сон плохой приснился. Мамочка, можно я с тобой сегодня спать буду?

- Ну, идем.

Ночью плохой сон приснился и Евгении Яковлевне. Уви¬дела она как наяву своего Якова. На его лице было суровое недовольное выражение, а какие-то незнакомые люди зачи¬тывали ему приговор, по которому он должен быть немед¬ленно расстрелян.

- Я не согласен с обвинениями меня во вредительстве, дайте мне бумагу, я напишу жалобу, - возмущенно требовал Яков.

- Приговор обжалованию не подлежит, - заявил один из присутствующих.

- Но это же все не так. Я кровь проливал за советскую власть! - горячась, кричал Яков.

- Не ори, - перебили его незнакомые люди, - сейчас ты не на гражданской войне. Ты в наших руках.

И как только они проговорили это, к Якову потянулись руки стоящих рядом мужчин, которые, схватив его, пота¬щили по темному коридору. Потом, появились военные с винтовками, нацеленными на него.

- Будьте вы прокляты! - кричал в ярости Яков, - Будьте прокляты! Будьте прокляты!

И сразу же раздались выстрелы.

Проснулась от этого кошмарного сна Евгения Яков¬левна в слезах.

- Господи, а если его действительно расстреляли? - с ужасом думала она и, поднявшись с постели, пошла на кухню за холодной водой. В горле у нее пересохло. Она дрожала в страхе от увиденного во сне. До утра Евгения Яковлевна так и не уснула.

Днем, находясь под впечатлением сна, она не выдержала и пошла к Степановым, чтобы рассказать и узнать, что бы это означало.

Как всегда, встретила ее Екатерина Федоровна приветливо. И усадив за стол, познакомила с находящейся в зале женщиной.

- Евгения Яковлевна, это монашка Мария, - проговорила она, разливая по чашкам чай.

- А я слышала о вас, - ответила, монашка.

- А о моем муже ничего не слышали? - сразу же спросила Евгения Яковлевна.

- Нет, о муже не слышала. Отправили куда-нибудь. По всей России беда идет. Но вы молитесь, и будет легче.

Рассказав про увиденный сон, Корнеева тоскливо попро¬сила их сказать, что бы это значило. И сразу же ей ответила монашка:

- Если это приснилось, значит, все наоборот, значит, жив твой муж.

- Конечно, жив, - поддержала Степанова и, помолчав, добавила: «Про отца Павла тоже говорили разное, а он недав¬но с Колымы весточку прислал. С нашим соседом они вместе там работают. Пишет, что жить можно».

- Хорошо бы и Яков отыскался, - печально проговорила Корнеева и, поблагодарив за угощение, поднялась:

- Вы уж, Екатерина Федоровна, не обижайтесь, что отнимаю у вас время. Кроме сестры и дочки, нет у меня здесь никого.

- Да что вы, право, говорите-то. Вот и Мария часто ко мне заходит. Да и других монашек приводит. Им тоже несладко.

- Это верно. Спасибо добрым людям: и накормят, и помогут всегда, - поддержала монашка.

Проводив Евгению Яковлевну, Степанова убрала со стола чашки и, сев напротив Марии, спросила:

- Так о чем ты хотела поговорить со мной?

- Не знаю, с чего и начать-то. В общем, просьба к тебе есть.

- Ну и говори. Чем могу, тем помогу.

- Ты знаешь, что перед взрывом кое-что успели вынести из собора и спрятать. Так вот, икону Божией Матери передали на хранение мне. Я ее спрятала надежно, но боюсь, если что со мной случится, то ее могут не найти.

- Ладно тебе, Мария, о плохом-то. Что может случиться?

- Кто знает? Мужичок все около моего дома крутится. Уж больно подозрительный. Вдруг силой пытать начнет, а я скорее смерть приму, но икону не отдам.

- Но я слышала, что иконы и реликвии были перенесены в тайно выкопанные когда-то подземные хранилища и там замурованы.

- Кое-что и спрятано. Правда, нам об этом неизвестно. Но эту икону мне отец Павел лично передал и попросил сохра¬нить ее для людей обязательно.

- И где ты ее прячешь, Мария?

- Вот тебе план двора моих родителей, а вот место, где она закопана в железном сундучке. Земля там сухая, не опасно. Да и кусты смородины разрослись на этом месте.

- Этот план ты мне отдаешь?

- Нет, лучше так запомни, а то не дай Бог попадет этот листочек к кому-нибудь. Икону не выкапывай и никому не показывай. А когда вернется отец Павел, вот ему и передашь, если меня не будет.

- Да хватит тебе, Мария, тоску-то нагонять, - возразила Екатерина Федоровна.

- А я ничего. Просто береженого Бог бережет. Ладно, по¬бегу, а то засиделась у тебя.

Проводив всех, Степанова долго сиде¬ла на диване и обдумывала просьбу Марии. Она понимала, что ей доверили большую церковную тайну и была горда от этого доверия. Но она понимала и ту ответственность, которую она несколько минут назад приняла на себя. Чтобы никого не подвергать опасности, она твердо решила держать эту тайну при себе и только в случае смертельной опасности рассказать об иконе своему мужу. Каждый день арестовывались многие, и они порой пропадали бесследно. Это её страшно беспокоило. Она боялась потерять уют и покой, которые более или менее установились после многочисленных переездов. В доме было чистенько, хотя и тесновато, и всегда цвели красными цветами китайские розы и герань. Рано утром она готовила своей бригаде мужчин, как шутливо их называла, завтрак, и, усевшись с краю стола, наблюдала, как они едят. Потом провожала Николая на работу, а ребят в школу, а сама занималась уборкой. Стряхивала и переби¬рала салфетки и скатерочки, вышитые ее руками, а после уборки садилась к окну - чинить белье, штопать чулки и носки, переделывать из одежды старших мальчишек что-нибудь для младших. И так в заботах проходил весь день, лишь к вечеру, когда должны были прийти дети, а затем и ее муж, у нее начинало ныть сердце в ожидании какой-то опасности.

Особенно она была потрясена рассказами о Тухачевском. Несколько дней сообщалось о митингах и собраниях, на которых он и еще несколько коман¬диров назывались злейшими врагами народа, предателями и агентами иностранных разведок. Но хуже всего было то, что была посажена вся его семья. Арестовали даже его братьев с женами и сестер с мужьями, а племянников и пле¬мянниц распределили по детским домам. Все это очень пу¬гало Екатерину Федоровну.
А совсем недавно были арестованы живущие недале¬ко от их дома муж с женой. Арестовали их по доносу о том, что у них как у зубных техников припрятано золотишко.

Нашли у них золото или нет, никто не знал. Но после их ссыл¬ки от дальней родственницы Екатерина Федоровна узнала, что единственный их сын, которого они так любили, вдруг отказался от своих родителей и всем заявлял, что враги на¬рода не могут быть его родителями. Хотя чему удивляться, когда героем сделали Павлика Морозова, предавшего своего отца?!

Вот этого Екатерина Федоровна ну никак не могла по¬нять.  Почему дети так легко могут предавать своих родителей, отказываясь от них? Или Господь лишил их разума? Или родители сделали их такими? От всех этих «почему» она дрожала, и глаза увлажнялись от слез. Она помнила недавние скитания и хотела лишь одного, спокойной жизни в заботах о детях и муже.

Предчувствия Екатерины Федоровны были не напрасными. Уже несколько раз секретарь парткома отделения дороги Краснов спрашивал Гусева о его жене Людмиле Яковлев¬не и, особенно, о ее сестре Корнеевой. Спрашивал, ходят ли они к ней или к кому-либо другому?  Видимо, кто-то хорошо информировал секретаря парткома.

А может быть, страх за свою жизнь заставлял его прояв¬лять себя в бдительности, так как отделение дороги по мно¬гим хозяйственным показателям не выполняло планы.
Недавно секретарь парткома вызвал Гусева к себе в каби¬нет и снова начал разговор о его родственниках.

- Жалко мне тебя, Петр Игнатьевич. Работаешь ты хорошо, да и с головой дружишь, а не повезло тебе. Хотел реко¬мендовать тебя в партию, а сейчас пока не могу, враги среди родни твоей.

- Так кто мог подумать, - осторожно возразил Гусев - Я же ведь почти и не встречался с ними. Вы же знаете, и должностей от него никаких не полу¬чал, а ведь начальник отделения дороги - шишка большая.
Знаю, знаю, Гусев. Ну, а сейчас-то с его женой встреча¬ешься?

- Да вы что, у меня своя баба что надо.

- Не об этом я, Гусев. Может быть, вместе к кому-нибудь ходите, - поморщившись, уточнил свой вопрос Краснов.

- Нет, за день так намотаешься, что не до хождений, - и, глядя на Краснова, подумал: «Что, утерся?»

Вернувшись вечером домой, Петр Игнатьевич сразу же передал этот разговор своей жене.

- Ты сходи сегодня, Людочка, к Жене и попроси ее мень¬ше разговаривать о своем Якове с незнакомыми людьми. Да и к Степановым пусть она пока не ходит.

- А они-то при чем? - испуганно спросила Людмила.

- Под общую метлу сейчас всех подряд подметают, а у них четверо мальчишек. Так что делай, что говорю. Меня-то не хочешь потерять?

- Да ты что,  Петр? - упавшим голосом проговорила Людмила.

- Вот и хорошо. Будем считать, что договорились.



РОДИНА У НАС ОДНА

Сегодня в лагере осужденные вели оживленные разгово¬ры. Причиной этому было услышанное в столовой сообще¬ние о нападении фашистской Германии на Советский Союз. Новость взбудоражила всех.

- Слава богу, - крестясь, проговорил Коротков.

- Ты чего это? - удивленно спросил Приходков.

- Да хотя бы немцы очистили нашу землю от большевичков проклятых!

- Ну ты, Алексей, даешь! На Родину враг напал, а ты радуешься, - возмутился Глебов.

- У меня один враг - это большевики. Я мешал им? Хлеб им же выращивал. Так нет, плохо им это. Жизнь мою сломали.

- Это ты от обиды, Алексей Петрович, а пошли тебя сей¬час на фронт, и будешь  Родину защищать не хуже всех остальных, - глядя с грустью на вышку с часовыми, заметил Глебов и, повернувшись, добавил: «Только не отправят нас на фронт, боятся они нашей свободы».

- А чего, Валерьян Севастьянович, я попробую. Сегодня же напишу просьбу лагерному начальству направить меня на фронт, - засуетился Приходков, вглядываясь в лица сто¬ящих. Он видел, что и Глебов и Коротков угнетены этим сообщением.

- Да, все это серьезно, друзья, и отразится не только на нас, но и на наших семьях, - вздохнув, проговорил Глебов. - Но ты, Иван Федорович, попробуй, может быть, и отсюда начнут отправлять  на фронт.

- Начнут, когда немцы прижмут, - поддержал Коротков. Вечером Приходков подошел к Парамону, или как назы¬вали его, Гению и спросил:

- Парамон, а что начальство говорит насчет войны-то?

- Мне они не докладывают.

- Ладно тебе, Парамон. Ты спроси у опера, будут из нас добровольцев на фронт отправлять или нет?

- Что, на фронт захотел?

- А ты здесь хочешь спокойно отсидеться? - со злостью  возразил Приходков и, повернувшись, отошел от него.

В этот же вечер он увидел в бараке опера и сам подошел к нему. Высказав ему свою просьбу об отправке на фронт для защиты Родины, Приходков увидел его удивленный взгляд и поспешно добавил:

- Вы не сомневайтесь, гражданин начальник, чего-то пло¬хого я не сделаю. У меня ведь дети одни и Родина одна.

Пообещав доложить об этом лагерному начальству, опер ушел, а Приходков после сегодняшних разговоров долго не мог уснуть. Перед глазами у него возникали  дети, которых он может увидеть, если его отправят на фронт. Представлял он и как будет воевать на фронте. От этих надежд на перемены в жизни ему становилось на душе легче.

Прошло два месяца с начала Великой Отечественной вой¬ны, однако решения по Приходкову пока не было. Он так же днем работал на стройке, а ночами лишь мечтал о своей отправке на фронт. Обстановка на фронтах к этому времени сложилась тяжелейшая. Советские войска отступали, сдавая один за другим населенные пункты и города. Танковые дивизии немцев планомерно, хотя и с тяже¬лыми боями, теснили наши стрелковые дивизии, которым нельзя было отступать. Им надлежало сражаться и побеждать. Или умирать. Другое считалось страшным позором.

В первые месяцы войны многие спрашивали, почему про¬исходит отступление. Ведь Красная Армия представлялась на киноэкранах как самая сильная и непобедимая. Позднее военные историки дали кое-какие объяснения, но никто не назвал одну из основных причин, которая заключалась в уничтожении командного состава Красной Армии.

Репрессии против командного состава, осуществленные Сталиным и его окружением, нанесли огромный ущерб обо¬роноспособности государства. В ноябре 1938 года из НКВД Сталину были направлены списки на многих видных воена¬чальников. Репрессированными оказались более пятидесяти ответственных работников Наркомата обороны и Генштаба РККА. Были репрессированы почти все командующие окру¬гов. Без командиров остались 35 стрелковых корпусов, 116 стрелковых дивизий и бригад, 184 стрелковых полка. Дело дошло до того, что в Забайкальском военном округе тремя дивизиями командовали капитаны.
К началу войны лишь четверть командиров имели стаж более года службы на занимаемых должностях. Для замеще¬ния должностей вместо репрессированных выдвигались прак¬тически не подготовленные люди. Эти репрессии расшаты¬вали дисциплину в войсках и подрывали авторитет команд¬ного состава.

Зная о прокатившихся по Красной Армии репрессиях, Гитлер форсировал нападение немецких войск на Советский Союз. Благодаря разведывательным данным он понимал, что ог¬ромные масштабы репрессий стали возможными потому, что Сталин умело вызвал социальную инерцию насилия, порож¬давшую доносы, клевету, массовую ложь и предательство друг друга. Эта обстановка и подталкивала Гитлера к «молниеносной войне».

Внезапное нападение Гитлера повергло в шок верившего ему Сталина, и этот шок продолжался до 3 июля, когда он смог обратиться к народу. До этого великий вождь молчал.

Центром нападения немецко-фашистских войск был участок западного фронта, которым командовал один из самых видных советских генералов того времени Павлов. Его военная карьера складывалась до 22 июня 1941 года весьма удачно. Он был награжден пятью высшими ор¬денами страны, а за подвиги на полях сражений во время гражданской войны в Испании был удостоен звания Героя Советского Союза.

4 июля 1941 года Павлов был арестован. Сталину опять понадобились «виновники» его ошибок, чтобы на кого-то сва¬лить причины быстрого наступления немецких войск и при¬чины нашего отступления. Во время допроса Павлова млад¬ший лейтенант госбезопасности Комаров спросил его: «Кто виновник прорыва на Западном фронте?» И тогда Павлов с горечью ответил, что основной причиной быстрого продви¬жения немецких войск явилось явное превосходство авиа¬ции и танков противника. Это же он подтвердил и на судеб¬ном процессе, заявив, что сидит он на скамье подсудимых не потому, что совершил преступление в период военных действий, а потому что не было достаточной подготовки к этой войне в мирное время.

Однако никто не стремился хотя бы поверхностно ра¬зобраться в действительных причинах поражения Крас¬ной Армии. Нужны были показания о том, что Павлов и подчиненные ему генералы являются участниками анти-советского заговора. Суд был скорым. Всего три ночных часа отвела Военная коллегия Верховного суда СССР для разбора одного из самых драматичных периодов Великой Отечественной войны и ровно через месяц после ее нача¬ла приговорила Павлова и трех подчиненных ему генера¬лов к расстрелу. Позднее эта же Военная коллегия отме¬нит свой приговор после смерти Сталина и дело прекра-тит за отсутствием состава преступления.

Несмотря на отчаянное сопротивление, немецкие войска продолжали продвигаться по территории Советского Союза. События развивались стремительно. После взятия немецки¬ми войсками города Клина на северо-западном направлении ослаблялась оборона Москвы.

В эти наиболее тяжкие на фронтах войны дни Приходкова вызвали к начальнику лагеря.

В кабинете, куда он вошел, находилось несколько чело¬век. После непродолжительного молчания, во время которо¬го его с интересом рассматривали присутствующие здесь во¬енные, начальник лагеря спросил:

- Что, Приходков, воевать хочешь?

- Конечно, гражданин начальник. Вон ведь как немцы рвутся. Тяжело сейчас на фронте.

- А что, здесь легче?

- Нет, гражданин начальник. И здесь тяжело, но, думаю, здоровые мужики там нужнее.

- Это не тебе, Приходков, решать, где кто нужнее.

Видя, как начальник лагеря заводится, один из присут¬ствующих военных, по званию старше начальника лагеря предложил:

- Давайте лучше уточним, когда и кем он служил в Крас¬ной Армии.

И тогда начальник лагеря, самодовольно улыбнувшись, произнес:

- Слышал, Приходков? Доложи военным.

- В гражданскую войну я был командиром орудия и даже имел благодарность от командира дивизии.

- Не об этом тебя спрашивают, - сразу же перебил на¬чальник лагеря. - Все вы тут герои. Тебя спрашивают, кем был в армии, вот и отвечай. Понял?

- Так точно, гражданин начальник.
Посмотрев на него, один из военных неожиданно предло¬жил то, о чем он мечтал ночами.

- В артиллерию хочешь опять?

- Конечно, - улыбаясь, ответил Приходков.

- Ну что, начальник, отпускаешь Приходкова? - обратил¬ся тот же военный к начальнику колонии.

- Плохого за ним в лагере  не было, - согласился начальник колонии и, обращаясь уже к Приходкову, доба¬вил: «Готовься на фронт, мы все оформляем быстро и сюда и отсюда», - и, расхохотавшись, откинулся на спинку стула.

Как на крыльях летел в свой барак Приходков. Осужден¬ные еще находились на работе, и он, не зная, чем заняться, растерянно начал перебирать свои вещи. Разложив на на-рах, он стряхивал их, и снова аккуратно укладывал в ме¬шок. Но мысли уже несли его далеко за пределы лагеря.
Вечером вернулись в барак осужденные.

- Зачем вызывал? - сразу же подойдя к Приходкову, спро¬сил Глебов.

- На фронт, Валерьян Севастьянович, отправляют. На фронт, - и, обняв Глебова, прижался к нему щекой. - Я так рад, что ты даже и не представляешь.

- Представляю. И я бы с радостью пошел на фронт. Но, увы, я троцкист, что опаснее, чем немцы, - с горечью проговорил Глебов.
Через несколько дней Приходков был выведен из лагеря и посажен в грузовую машину, в которой уже находилось 12 человек таких же, как он. До отправления Глебов несколько раз заставлял его повторить адреса семей, так как предуп¬реждал, что письма оперативники ему не позволят вынести из лагеря. Опа¬саясь за судьбу Приходкова, Глебов не разрешал посылать письма своим родственникам, так как считал, что за пере¬пиской с ним слежка еще долго не будет снята.

- Когда на фронте будешь, Иван, присмотрись к бойцам, и только тогда продиктуй кому-нибудь письмо, и тот своей рукой пусть напишет и сам пошлет. Понял? - поучал он Приходкова.

- Конечно, Валерьян Севастьянович. А останусь живой, обязательно сам к твоим приеду.

- Это было бы хорошо, - задумчиво согласился Глебов.

Сразу же, как только оказался в поезде, Приходков напи¬сал письма своим детям и родственникам своих новых друзей. Но встретиться с сыновьями ему так и не пришлось, потому что эшелон часто менял свое направле¬ние, переходя с южных железнодорожных веток на север¬ные и наоборот.

Потом была «учебка». Целую неделю по 15-16 часов в сут¬ки пожилые сержанты и офицеры учили их боевому искус¬ству стрельбы из противотанковых орудий. После практи-ческих стрельб по макетам танков всю группу артиллерийс¬ких расчетов направили на фронт для пополнения артилле¬рийской бригады.
Первое боевое крещение Приходков получил при налете немецких самолетов.
Как только заняли позиции сражавшейся здесь батареи, сразу же послышался гул самолетов.

- Сейчас начнут, - проговорил командир орудия, - не люблю бомбежек. На нервы действу¬ют, - и коротко приказал:

- Всем в окопы!

С высот темного ночного неба уже несся к земле остро пронизывающий звук. Началась бомбежка. Одна за другой разрывались бомбы. Небо озарялось вспышками. От многочисленных взрывов сотрясалась земля.

После первого налета наступила тишина. В одном кило¬метре от их позиций горел лес, и дым тянулся к окопам.

- Все целы? - поднимаясь, спросил командир орудия.

- Все, - ответил Приходков.

- Вот и отлично, а сейчас готовьтесь выкатывать орудия на прямую наводку. Светать начинает.

Действительно, вскоре раздалась команда командира ба¬тареи:

- Выкатить орудия на прямую наводку!

Ночь уже была на переломе. В побледневшем небе еще сверкали звезды, но с востока уже проступал рассвет. И тут утреннюю тишину неожиданно нарушили немецкие пу¬леметы, которые, не переставая, строчили по орудиям.

Шагнув за щиток орудия, Приходков охватил пальцами подъемный и поворотный механизмы и, поймав в прицел вспышки пулемета, нажал на гашетку.
Короткое пламя вырвалось из ствола, оглушив и обдав горячим воздухом. Орудие резко откатилось и вновь вернулось в первоначальное положение.

В прицел Приходков видел, как снаряд разорвался в сто¬роне от места, где стоял пулемет. Поправив прицел, он сно¬ва послал снаряд и, обернувшись, увидел лежащего на снегу с раскинутыми руками командира орудия. Его лицо было залито кровью.

Послав еще четыре снаряда по стреляющим пулеметам, Приходков увидел, что пулемет у немцев замолчал. Найдя новую огневую точку на немецкой стороне, он направил ствол орудия в ту сторону и начал посылать туда снаряды.
Беспрестанный огонь других расчетов, горячий ствол орудия и тошнотворная вонь стреляных гильз - все подстегивало Приходкова, не давало ему остановиться. В этом бою по¬гиб весь расчет, оставался он один.

Во время очередного залпа Приходков увидел выходившие из леса немецкие танки. Они перестраивались в линию, и, выбрасывая снопы огня, шли на артиллерийские позиции. Вслед за танками из леса стали выезжать крытые брезентом гру¬зовики, из которых выпрыгивали немецкие солдаты.
Приходков метался к снарядам и от них к орудию, посылая один снаряд за другим. Позиции артиллеристов были в дыму и облаках взметавшейся зем¬ли, на которой уже не осталось снега. Многие орудия молчали, подавленные плотным огнем немцев, а танки все ползли и ползли.

Вскоре закончились снаряды, и тогда Приходков бросил¬ся в укрытие, где находилась упряжка лошадей. Достав про¬тивотанковую гранату и вскочив на лошадь, он помчался навстречу танкам. Это было так неожиданно, что немцы, уви¬дев в панораме прицелов неистового всадника, опешили и остановились.

- Внимание, внимание, - подал команду старший из тан¬кистов. - Русский смертник со взрывчаткой! Унич¬тожьте его!

И эта короткая заминка решила исход боя. Наконец-то раз¬дались запоздалые залпы «Катюш», которые накрыли огнем наступающие немецкие танки и пехоту. Горела земля, горели танки, но Приходков всего этого не видел. На скаку он свалил¬ся с убитого коня и лежал с зажатой в руке гранатой.

Через несколько часов его обнимал командир корпуса и вручил медаль «За отвагу». Здесь же были и корреспонден¬ты фронтовой газеты, которые его фотографировали и зада¬вали вопросы.

На следующий день на первой странице «дивизионки» был помещен портрет Ивана Приходкова и расписан в подробно¬стях бой с вражескими танками. Как Приходков, остановив на мгновение немецкую атаку, способствовал уничтожению большого количества танков и пехоты противника.

Получил эту газету и командир стрелкового полка Нико¬лай Алексеевич Степанов, который был призван в армию сразу же после начала войны.
В июле и августе 1941 года с их Партизанской улицы призвали почти всех мужчин. Провожая Николая Степанова на фронт, вся его семья, в том числе и дети Приходкова, очень переживали. Николай Алексеевич всегда казался домашним таким слабым, таким беззащитным.

Разве могла предположить Екатерина Федоров¬на, что ее Николай, добрый и кроткий человек, всегда и во всем подчиняющийся ей, на этой страшной войне раскроется совершенно неожиданным образом. Начав с командира отделения, вско¬ре станет командиром стрелкового полка?! Пренебрегая опасностью, он ста¬нет известен своей смекалкой, порядочностью и смело¬стью. Однажды в тяжелейшем бою он примет на себя командование взводом, а потом и заменит погибшего командира роты. Об этом тоже было написано во фрон¬товой газете, но Степанов, аккуратно их складывая, не сообщал об этом своей жене. Он просто боялся сгла¬зить свои фронтовые удачи. Вскоре Степанов был на¬значен командиром батальона, а когда командира пол¬ка выдвинули на должность командира дивизии, тот уго¬ворил штабистов и кадровиков передать свой полк имен¬но Степанову.

Все это не могло и присниться Екатерине Федоровне, так как ее тихоня Николай ну никак в ее понимании не мог быть боевым офицером.

Ко времени, когда на фронт прибыл Приходков, Николай Степанов уже стал майором и был награжден двумя ордена¬ми: Красной Звезды и Красного Знамени. Но и об этом он не сообщал домой, хотя в каждую свободную минуту отправ¬лял жене фронтовые треугольнички, в которых писал, что он жив и здоров, и каждый раз просил их лишь беречь себя.

На эти его письма Екатерина Федоровна тоже регулярно отве¬чала. Всей семьей они перечитывали по нескольку раз каждое его пись¬мо и сообща писали ему ответ, в котором каждый из мальчишек подробно отчитывался о своих делах в школе.

В эти тревожные дни на их Партизанской улице часто по утрам после прихода почтальона раздава¬лись рыдания и плач. Похоронки, приходившие с фронта, держали людей в постоянном страхе. Этот страх не покидал и Екатерину Федоровну, которая часто ночами молилась пе¬ред иконой и просила уберечь мужа.

Получив газету, Степанов сразу же увидел портрет Приходкова.

- Боже мой! - воскликнул он. - Да это же Иван!

Несколько раз он перечитал статью о своем соседе, а вечером, позвонив командиру дивизии, попросил того разре¬шить ему выехать из полка на несколько часов для встречи с земляком.

- Так, говоришь, земляк твой? - с хитрецой в голосе пе¬респросил командир дивизии. Он уже знал о судьбе Приходкова.

- Сосед мой, товарищ генерал. Более того, дети его воспи¬тываются в моей семье.

- Почему? - перебил генерал.

- Его как врага арестовали, а жена не выдержала, умерла.

- Понятно, Николай Алексеевич. Давай так сделаем, ты не дергайся. Сегодня вечером мой адъютант сам привезет к тебе твоего соседа. До утра посидите, поговорите, а утром он же и отвезет его назад в батарею. Ты понимаешь, что некото¬рым его подвиг может не понравиться. Да и ты об арестах не вспоминай.

- Я все понимаю, товарищ генерал, - и, помолчав, доба¬вил: «Все будет в порядке».

Времени до встречи было еще достаточно, и Николай Алексеевич, вытащив из мешка письма из дома, начал их перечитывать. Письма, письма… из каждой их строчки было ясно: жена его живет толь¬ко мыслями о нем и заботой о детях. Николай Алексеевич вспоминал ее красивое лицо, голубые глаза, волосы, аккуратно уложенные и открывающие высо¬кий лоб. Вспоминал ее взгляд заботливый и добрый. Вспоминал, как она стояла с сыновьями на перро¬не вокзала, провожая его. Стояла и глазами, наполненны¬ми слезами, с любовью смотрела на него.

С особенным вниманием Николай Алексеевич читал те письма, в кото¬рых сообщалось о детях Приходкова. Отложив их в сторону, он долго сидел в размышлениях. Сколько бед, сколько несчастий выпало на долю семьи Приходкова! И хотя Степа¬нов, конечно же, не мог отвести этих несчастий, он чувствовал себя неловко оттого, что у него все хорошо, а у Приходкова так плохо. Поднявшись со стула, Степанов закурил, вышел из блиндажа и увидел стоящего невдалеке начальника штаба.

- Как обстановка, Сережа? - спросил он у него.

- Пока все тихо, товарищ майор.

- Ты сооруди мне немного на стол. Адъютант комдива дол¬жен скоро подъехать с моим земляком.

- Сейчас все организую, - ответил тот.

Постояв еще немного, Степанов вернулся в блиндаж, уб¬рал со стола письма и карту. Посмотрел, что ему принес начальник штаба, тут как раз вошел адъютант командира дивизии.

- Здравия желаю, товарищ майор. Привез к вам вашего земляка, - доложил, улыбаясь, адъютант.

- Пусть заходит, - проговорил Степанов.

Вновь скрипнула дверь блиндажа, и Степанов увидел сол¬дата в старой гимнастерке и поношенных кирзовых сапо¬гах, увидел до боли знакомое лицо.

- Иван, дорогой мой Иван, - подходя и обнимая, прогово¬рил Степанов.
- А мне не сказали, к кому везут, - взволнованно ответил Приходков. - Я уж грешным делом подумал, что опять воз¬вращают.

«И этого человека объявили врагом, - с горечью подумал Степанов. - Как же так?»

- Сколько лет, Иван, прошло, а ты почти не изменился.

- Много, Николай, прошло, почти шесть лет. Ужасных шесть лет.

- Не надо о грустном, - напомнил адъютант. - Я вот привез кое-что.

Вскоре на столе появилось несколько фляжек с водкой, банки тушенки и даже квашеная капуста.

- Ну что, Иван, закусим? Как, не возражаешь? И вы садитесь, - пригласил Степанов адъютанта ко¬мандира дивизии.

- А, может быть, я к начальнику штаба? - предложил тот.

- Нет, сначала поужинаем, а потом уж пойдете.

За столом Степанов с болью представлял, какие испытания выпали на долю его соседа. Ком подкатил к горлу. Обняв Приходковаа правой рукой, другой, свободной он разлил по кружкам водку и коротко произнес:

- За встречу.

Через несколько минут адъютант комдива оставил их вдво¬ем и сразу же Приходков спросил:

- Расскажи, Николай, о Вере и детях.

Степанов подробно доложил другу, как болела Вера, как умерла, как ее хоронили всей улицей и как детей они взя¬ли к себе.

- Боже мой, боже мой, - со слезами повторял Приходков, - за что такое наказание?

И чтобы как-то успокоить его, Степанов стал рассказы¬вать о его детях. Он зачитывал строки из писем жены. Те самые, говорилось о детях Приходкова.

- Ты не волнуйся, с детьми все в порядке. Катя их любит не меньше, чем своих. Ты лучше расскажи о себе.

- Не будем портить нашу встречу, - тяжело вздохнув, от¬ветил Иван и добавил: «А я и не мог себе даже представить, что рядом с тобой нахожусь, в одной дивизии».

- Так давай я договорюсь о переводе тебя в мой полк.

- Спасибо, Ваня, но не надо этого делать. Это может ос¬ложнить твое положение, а у тебя мои дети.

До утра они так и не уснули... Утро же пришло к ним с новым налетом немецких штурмовиков.


ГЛАВНЫЙ В ДОМЕ

Проводив мужа на фронт, Екатерина Федоровна вернулась с деть¬ми домой. Длинный, в печали и хлопотах день уходил, и улица начала расплываться в ве¬черних сумерках. Еще днем небо закрыли серые тучи, иног¬да сверкали молнии, однако дождя не было.
- Вот мы и одни остались, - печально проговорила она стоящим рядом притихшим детям.
- Ты, мама, не беспокойся, не пропадем, - ответил за всех старший сын.
- Теперь, Сережа, в доме главный из мужиков ты. Так что распределяй, кому чего делать, - ответила мать.
- Работы всем хватит, - поддержал Павел. - Белку за кем закрепим?
- Белку я буду кормить и выводить сам, - категорично заявил Сергей. - Вы же видите, как она признает меня.
Перед отправлением на фронт Николай Алексеевич на сэкономленные и припрятанные для черного дня деньги, ку¬пил на базаре молодую козу, которую прежние хозяева на¬зывали Белкой. Он тогда и сказал, что коза для них будет хорошей кормилицей, а корма потребует мало.
Красивая, с узенькой мордочкой и внимательными глазами, она сразу же понравилась семье Степановых. Но особенно о ней забо¬тился  Сергей. Это почувствовала и Белка, которая слушалась только его и, когда долго не видела Сергея, начинала выводить свое «Ме-е!» Она не любила одиноче¬ства. Вся беленькая с черным пятном на лбу Белка была настолько домашней, что иногда перепрыгивала через невы¬сокий забор и шла за Сергеем в школу. Оборачиваясь и видя это, Сергей возвращал ее во двор, беззлобно поругивал, и Белка слушала своего нового хозяина. Ос¬тавшись одна, она не обращала внимания на остальных и терпеливо дожидалась Сергея. Даже дойка не начиналась без Сергея, пока она не оближет ему лицо и не докажет свою преданность. Только после этого Белка отставляла свою ножку, разрешая Екатерине Федоровне подоить. Она ревновала Сергея к другим мальчишкам и, когда те находились рядом, незлобно бо¬дала их в живот. А если Сергей не проявлял к ней внимания, то Белка передней ногой толкала его ногу. Не проща¬ла Белка и обид. Исподтишка она обязательно бодала обид¬чика в зад, а иногда шла и в лобовую атаку. Но особенно забавляла детей игривость Белки, каким-то, только ей известным способом она забиралась на сарай, а оттуда прыгала на крышу дома. Иногда она доставала и висящее белье, чтобы пожевать его.
Но самое главное заключалось в том, что каждый день Белка давала до трех литров молока. При этом корма она требовала немного, и его заготавливали дети, рядом в лесу. Неприхотливая Бел¬ка с удовольствием поедала принесенную траву и веточные веники.
Вот такая у Степановых появилась кормилица, которую все любили и баловали.
- Конечно, ты всегда выбираешь то, что тебе нравится, - кап¬ризно возразил Федор.
- Но ты же  видишь, что она признает только Сергея, -  не поддержала Федора мать.
- Ладно, хватит вам, - вмешался Павел Приходков, - ра¬бота всем найдется. Дров на зиму еще не заго¬товили. Так что завтра давайте все в лес за сухими ветками.
- Это верно. Зима будет суровой, и дров потребуется мно¬го, да и травы еще надо насушить для Белки, - сказала мать.
Действительно, зима была холодной. В январские вечера температура опускалась до минус сорока и на улице в такие дни  почти никого не было. Лишь когда наступало время отоваривать хлебные карточ¬ки, дети по очереди дежурили ночью около магазина, чтобы не пропустить перепись очередников. Несколько раз, заиг¬равшись в ледяной футбол, они пропускали перепись, и тог¬да, поплевав на ладонь, стирали написанный химическим карандашом свой пропавший номер и записывались заново. Правда, потом они стали брать с собой еще одного из братьев, чтобы тот следил за переписью. Как толь¬ко взрослые в очереди начинали переписывать номера зано¬во, чтобы исключить тех, кто, записавшись, сидел дома, их помощник бежал к играющим и сообщал, что началась пере¬пись. К утру отоваривались свежим хлебом. Получали они хлеб за три дня, и с учетом карточек двух семей получалось семь с половиной килограммов. Это было целое богатство. Из хлебного магазина возвращались они гордыми, везя на санках  черный, перемешанный с отрубями хлеб, который Екатерина Федоровна сразу же де¬лила на три равные доли. Затем каждая доля делилась на пять едоков. Но и от этой пятисотграммовой пайки мальчи¬ки отщипывали корочку для Белки.
Каждый раз у хлебного магазина стояло до трехсот чело¬век - женщин, стариков и подростков. Стояли, закутавшись в платки. Часто в очереди раздавался злой гул голосов, проклинающих немцев. Лишь подрост¬ки, согреваясь, толкали друг друга и гоняли по улице ледя¬ные комки. Иногда налетал студеный ветер, и тогда люди отворачивались и подставляли ему свои спины.
Так проходили дни за днями. Ожидание писем от от¬цов, ожидание дня отоваривания хлебных карточек и ожи¬дание летней жары. Было холодно и дома, и в школе. Каждый день приносил печальные известия о тяжелом положении на фронте.
Наконец, морозы стали отступать. В конце апреля утром раздался сильный грохот. Это вскры¬валась протекавшая рядом со Степноградом река. В этот же день Сергей и Павел, не заходя домой, сразу из школы по¬шли смотреть ледоход. Быстрое течение несло льдины, и было заметно, как прибывает вода, заливая поля, на которых они рвали для Белки траву. Неожиданно Павел увидел плывущий в одном нижнем белье труп мужчины.
- Смотри, смотри, Сергей, человек! - закричал он.
Приглядевшись к реке и прибрежным кустам, они увиде¬ли еще несколько трупов, зацепившихся нижним бельем за ветки. Испугавшись, они уже собрались уходить, но к ним подошел какой-то незнакомый старик и печально пояснил:
- Подмыло захоронение расстрелянных. Поленились по¬глубже закопать, вот и уносит их река. Прости нас, греш¬ных, Господи.
Не желая вступать с ним в разговор, подростки попроща¬лись и быстро пошли домой. Они слышали по радио сооб¬щения о шпионах и вражеских диверсантах и поэтому соблюдали бдительность. Тем более недавно около завода, где делали гранаты, Сергей увидел подозрительного мужчину, который что-то записы¬вал в блокнот. Об этом он сразу же пошел докладывать в управление НКВД и попросил дежурного сообщить следова¬телю Костренко, что у него важное дело. Тогда дежурный ему сказал, что Костренко на фронте, и вызвал другого. Со¬общив тому подробности увиденного, Сергей пообещал, что если его увидит еще, то сразу прибежит к дежурному.
Вскоре наступили жаркие летние дни, и жить стало полегче. Каждый день Степановы и Приходковы ходили в лес за сухими ветками на дрова, собирали ягоды и грибы. Вы¬ращивали на поляне картошку и тыкву, собирали траву для Белки, которую всегда брали с собой. Но более серьезным дополнением к питанию стал рыбный промысел. Из четырех старых мешков они сшили маленький бредень, гвоздями на¬кололи в нем мелких дыр и ловили по окрестным озерам карасей. На мелководье младшие братья ногами поднимали со дна ил, а старшие заходили с невзмученной стороны, и там иногда попадались карасики. Иногда за день они вылавливали до десяти штук. Екатерина Фёдоровна же потом варила для всех ши¬карную уху.
Но главной радостью для всех были приходящие с фронта письма от их отцов. Из письма Ивана Федоровича они уже знали, что Степанов командует полком, и были очень горды этим. Гордились своим отцом и дети Приходкова, им уже не приходилось опускать головы в школе. А тут еще из НКВД к ним домой пришел сотруд¬ник и передал благодарность Екатерине Федоровне за хоро¬шее воспитание Сергея, который помог задержать  немецкого шпиона.
Но если в семье Степановых жизнь постепенно налажи¬валась, то о семье секретаря обкома партии Фомичева та¬кого сказать было нельзя. Частые скандалы его с Альби¬ной Васильевной, которая становилась как бы чужой, ожесточали его все сильнее и сильнее. А тут еще дружба Фо¬мичева с начальником управления НКВД Сосновским под¬ливала масла в огонь. Каждый раз, когда Юрий Александ¬рович Сосновскяй приходил к ним, Альбина демонстра¬тивно одевалась и уходила из дома. Возвращаясь, она ви¬дела их, сидящих пьяными за столом, весело о чем-то спо¬рящих, и однажды, не выдержав, заявила им:
- Попросились бы лучше на фронт, пользы было бы больше.
- Петр Иванович, а может, ее допишем в список? Уж больно она грамотная у тебя, - злобно предложил Сосновский.
- Жену не трогай, - раздраженно возразил тогда Фомичев, - она мать моего сына.
- Как скажешь, - равнодушно ответил тот. - Хотя в поли¬тике родных не бывает.
Уже несколько месяцев супруги Фомичевы спали в раз¬ных комнатах, и это тоже угнетало его, как мужчину. Спо¬койствие приходило только на работе. Он видел, как его боятся подчиненные, и это льстило ему. Но главное, он ви¬дел, как преданно и с какой любовью относится, к нему его секретарь Машенька Соловьева. Каждый раз, заходя к нему в кабинет, она как бы нечаянно касалась его и постоянно спрашивала, не принести ли ему чаю. Машенька была мо¬ложе Фомичева на двадцать пять лет, но он все чаще загля¬дывался на нее. Замечал их отношения и помощник секре¬таря обкома, и когда Машенька заходила в кабинет к Фо¬мичеву, никого туда не впускал. Но Петр Иванович обра¬щался с Машенькой с большой осторожностью. Он не хотел принуждать ее, а медленно и томительно дожидался подхо¬дящего случая. И вот как-то вечером его помощник предло¬жил свозить их на природу.
- Петр Иванович, - говорил он, - вы так много работа¬ете, не будет большого греха, если мы на ночь съездим отдохнуть.
- А кто это - мы? - спросил Фомичев.
- Вы, ваш шофер, Машенька и я. Возьмем две палатки, костер разожжем, расслабимся.
- А Машенька согласна?
- Да, она сама и предложила это... мероприятие.
- Хорошо. Когда выезжаем? - согласился Фо¬мичев.
- Да можно сегодня вечером. У нас все готово.
Выехав за город, они вскоре остано¬вились на берегу озера, и сразу же помощник с шофером стали устанавливать палатки.
Оставшись вдвоем с Машенькой, Фомичев положил свою руку на ее колено. Он увидел, как та задрожала, и тогда, более не сдер¬живаясь, прильнул к ее губам. Только сейчас он почувство¬вал, как давно не был с женщиной. Обняв ее уже смелее, он молча привлек ее к себе, и пьянящая волна захлестнула его, голова пошла кругом.
Фомичев, открыл дверцу маши¬ны и нетерпеливо спросил:
- Скоро поставите?
- Сейчас заканчиваем, - ответил помощник. - Вам в какую постель принести?
- В ту, которая под кустом, - игриво, не узнавая себя, крикнул Фомичев.
- Все готово, Петр Иванович, - через несколько минут до¬ложил помощник и, глядя в сторону, добавил: «Вы устраи¬вайтесь, а мы за ветками для костра сходим».
Взяв за руку Машеньку, Фомичев нетерпеливо повел ее в палатку. Там он с жадностью стал целовать ее, за¬тем опустил на постель. Ее податливость лишь сильнее возбуждала Фомичева...
В эту ночь Фомичев не мог оторваться от губ Машеньки. Его руки ласкали ее, и она, казалось, таяла от его прикос¬новений.
На ужин, приготовленный помощником, они не пошли. На рассвете Фомичев, выглянув из палатки, коротко бросил:
- Собираемся.
Встречи продолжались более месяца, пока неизвестный «доброжелатель» не позвонил на квартиру Альбине Васи¬льевне и не сообщил ей о связи Фомичева с секретаршей. «Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих», - подумала она. Однако вечером учи¬нила небольшой допрос.
- Говорят, на молодую потянуло тебя? - как можно спо¬койнее спросила она.
- Не понял, о чем  ты?
- О секретарше Машеньке, или я не права?
- Конечно, не права. У нас чисто деловые отношения. И где ты собираешь эту грязь?
- Хорошее-то лежит, а плохое далеко бежит, - ответила Альбина Васильевна и ушла в свою комнату.
Она уже понимала притворство и лицемерие мужа, который даже с сыном своим вел себя нечестно. Он часто защищал его после свершения самых неблаговидных по¬ступков. А Максим, понимая это, вел себя с каждым днем все наглее и наглее. На уроке немецкого языка он подложил под ножки стула капсюли от охотничьих патронов, старая учительни¬ца села на стул - раздался выстрел. От неожиданности она потеряла сознание. В другой раз он прибил гвоздями к полу калоши учителя по литературе, седого, эвакуированного из Ленинграда одинокого старика. Директору школы же обрызгал чернилами свитер сзади. Конечно, по поводу всех его художеств учителя обращались только к Альбине Васильевне, и та пыталась как-то влиять на Мак¬сима, но он был под защитой всесильного отца.
Альбина Васильевна вспомнила об очередном звонке из школы, и сердце ее сжалось. Она вспомнила еще, как первый раз в жизни Максим прикоснулся губами к ее груди. Вспомнила, как ночами подходила к его кроватке и с нежностью поправляла подушку или одеяль¬це. Как учила ходить и как, наконец, старалась научить его быть добрым и честным. Получалось плохо. Все ее старания смазывались отцом Максима.
Уже давно у нее не было рядом никого, кому бы она могла по¬жаловаться на свою судьбу. У бывших ее знакомых многие мужья были репрессированы, а те, у кого не тронули родственников, по непонятным причинам сторонились ее.
Несколько раз Альбина Васильевна встречала на улице Корнееву, но та делала вид, что не замечает ее, и проходила мимо или отворачивалась. Недавно Альбина Васильевна увидев, как та вошла в магазин, тоже вошла туда. Поздоровавшись с Евгенией Яковлевной, она сразу же заговорила с ней.
- Не обижайся на меня, Женя, прошу тебя. Я ничего не могла сделать, пойми.
Видя ее расстроенный вид и искреннее желание как-то оправдаться, Корнеева взяла ее под руку и тихо прогово¬рила.
- В страшное время мы живем. И что самое печальное - томимся в неизвестности. Пойдем, я провожу тебя немного.
По дороге она вдруг спросила:
- Как у тебя с Фомичевым-то?
- Плохо, Женя. Разные мы. Наверное, расстанемся, - сухо ответила Альбина Васильевна, и, переводя разговор на другое, робко поинтересовалась: «Ну, а ты что-нибудь узнала о Якове?»
- Нет. Несколько раз была у следователя Костренко, но тот отвечал как-то туманно. А потом мне сказали, что его на фронт отправили.
Действительно, в начале 1942 года следователь Костренко был отправлен на фронт.
Его стали обвинять в излишнем усердии, особенно по бывшим военным командирам, и тогда он сгоряча заявил, что вы¬полнял указание начальника управления НКВД Сосновского. А тому сразу же донесли об этом. После состоялся разговор. Начальник прямо заявил, что Костренко своей болтовней дискредитировал органы и что самый лучший выход - это попроситься на фронт. И хотя это не входило в планы Костренко, так как его жена недавно выписалась из роддома с новорожденным сыном, он написал заявление.
Конечно, всего этого Корнеева не знала, как не знала и о расстреле своего мужа. Идя с Фомичевой, она даже выска¬зала ей, что все-таки надеется увидеть своего мужа живым.
Распрощавшись с Корнеевой около своего дома, Альбина Васильевна тогда долго находилась под впечатлением встре¬чи. Сейчас она осуждала мужа все сильнее и сильнее.  Уютный и обеспеченный храм жизни трещал и содрогался от непони¬мания когда-то любящих друг друга людей. Вспоми¬ная свои первые годы жизни с Фомичевым, Альбина Васи¬льевна вдруг поняла, что большинство несчастных браков начинаются с соглашений и уступок и с желания угодить и понравиться. А это часто принимается за любовь.
На следующий день Альбина Васильевна сама позвонила Корнеевой. Поговорив с ней о школьных делах своего сына, она предложила встретиться.
Вскоре они уже стояли около драматического театра.
- Ты чем занимаешься вечерами? - спросила она Корнееву.
- Дома с дочкой сидим, но иногда к знакомой хожу. Та¬кая женщина замечательная, правда в последнее время чем-то расстроенная, - ответила Евгения Яковлевна.
А Степанова была расстроена сообщением монашки Ма¬рии о пропаже у нее иконы. Утром  Мария постучала в окно к Степановой, а когда та вышла, пла¬ча, проговорила:
- Горе-то какое, Екатерина Федоровна! Икону кто-то украл.
- Как украл? А где она была?
- Там же, где я тебе говорила. Правда, недавно я вытаскивала ее.
- Зачем?
- Ночью мне сон приснился, будто бы она плачет. Как наяву видела ее слезы на лице. Ну и подумала, что сыро там или еще что-то ей мешает, вот и достала, чтобы протереть. Вот и протерла, - всхлипывая, причитала она. - Ведь это на¬родная святыня. Как я оправдаюсь перед отцом Павлом, пе¬ред людьми? Как я перед Богом оправдаюсь?
- Подожди, успокойся, - перебила Екатерина Федоровна, - когда ты выкапывала ее?
- Позавчера вечером. Уже темнеть стало. И никого не было рядом.
- А дома кто ее видел?
- Нет. Я протерла ее и под свою подушку положила, а утром во дворе снова спрятала туда же.
- А утром-то во сколько?
- Около девяти. Когда все ушли из дома. А вечером смот¬рю - вырыто.
- А ты кому-нибудь говорила о пропаже?
- Нет, конечно. О ней знали только я и ты.
- Может быть, в милицию заявим?
- Ты что. Да нас с тобой сразу упрячут туда же, где отец Павел. Нет, говорить никому нельзя. Буду сама этот грех нести, - заплакав, проговорила, Мария, попрощалась и пошла домой.
В тот день соседский парень, который часто лазил во двор за яблоками, увидел, как Мария что-то закапыва¬ет во дворе под кустами. Дождавшись, когда она закончит, он перемах-нул через забор и увидел свежую кучку земли. Убрав эту землю руками и наткнувшись в углублении на что-то твер¬дое, он вытащил  сундучок, открыл его и увидел  необыкновенной красоты икону. Оставив сундучок на мес¬те, он с иконой под мышкой, быстро перелез через забор и во дворе увидел своего друга.
- Ты чего это раздобыл, Игорек? - спросил тот.
- Смотри, какая красотища. В школу не пойдем, а сразу на базар. Знаешь, сколько за нее возьмем? - хвастливо ответил Игорь.
- Хорошо бы, а то так деньги нужны, - согласился друг. На базаре они быстро продали икону и довольные, купив стакан махорки, пошли на речку.
В этот же день начальник отдела уголовного розыска уз¬нал от своего агента о появлении этой иконы в преступной группе, за которой уже давно велось наблюдение. Зная, что еще до войны был разговор о пропаже какой-то ценной иконы, он сразу же пошел к начальнику управления НКВД.
- Юрий Александрович, у меня интересная информация, -  проговорил он, войдя в кабинет.
- Докладывай.
- Сегодня на базаре пацаны продали дорогую икону.
- Почему дорогую?
- По описанию моего человека, вроде, та, которую искали после взрыва собора.
- Тогда давай изымай быстрее. Но без шума и без свидетелей.
- А с ними как?
- Сначала столкуйся по-мирному. Ну, чтобы тебе отдали. Предложи им деньги, если потребуют. А потом, когда полу¬чишь икону, угости водкой. - И увидев недоуменный взгляд, добавил: «Стрелять не надо, шум лиш¬ний, но и оставлять живыми их тоже нельзя».
- А может быть, арестовать  и сразу к вышке?
- Нет, следов не должно быть, - возразил Сосновский. - Возможно, придется убрать и твоего осведомителя.
- Думаю, не стоит. У этой братвы свои разборки. Так что можно списать на них.
- Ладно, договорились. Икону сразу ко мне. И чтобы ни одна душа не узнала об этом, иначе в ответе будешь ты. На, возьми пузырек и аккуратно в бутылку водки влей. Только сам, смотри, не хлебай.
- Так, что, сегодня и начинать?
- А ты не понял? Сейчас же! И после сразу ко мне. Я буду ждать.
В этот же вечер начальник УГРО встретился с одним из покупателей иконы около его дома и, узнав, что икона на¬ходится у его напарника, сразу же пошел к нему. По дороге он убедил, что хочет приобрести икону для себя, и что за это он не только заплатит хорошие деньги, но и простит кое-что им.
Все получилось так, как говорил Сосновский. В доме ни¬кого из посторонних не было. Передав деньги и забрав ико¬ну, он завернул ее в простыню и уложил в вещмешок. За¬тем, достал бутылку водки и ловким ударом ладони выбил пробку. Разлив в две кружки водку, начальник УГРО проговорил:
- Ну, поехали, как говорят, за дружбу! Я бы тоже дернул, но служба.
Дождавшись, когда те выпьют и свалятся на пол, он забрал передан¬ные деньги, пустую бутылку и вышел из дома.
В кабинете начальника управления НКВД горел свет. Вой¬дя с самодовольным видом, начальник УГРО достал из вещмешка сверток, развернул простыню и сказал:
- Как учили, Юрий Александрович!
На столе лежала именно та икона Божией Матери, за ко¬торой охотились много лет.



РАСПЛАТА

Прошло полгода после отправки Костренко на фронт. За это время его жена Людмила Андреевна получила несколь¬ко писем, в которых тот просил не беспокоиться о нем. Людмила знала, что занимается он тем же, чем занимался в управлении, и была уверена в его безопасности. Но однажды почтальон принес ей извещение о том, что Николай Иванович Костренко про¬пал без вести.
С этого дня Людмила Андреевна сразу поблекла. Вече¬рами, сидя у кроватки сына, она с надеждой рассматри¬вала  фотографии мужа, считая извещение ошибочным. Она почему-то была твердо уверена, что ее Николай жив.
Действительно, Николай Иванович Костренко был жив. Получив назначение оперуполномоченным особого отдела в стрелковый полк, он быстро освоился со своим новым поло¬жением. Но обида на своих руководителей осталась. По на¬туре мстительный, он не мог забыть несправедливого к нему отношения и жаждал мести.
При очередном наступлении немцев полк, в котором на¬ходился Костренко, оказался в окружении. После короткого совещания с командирами батальонов командир полка  принял решение идти на прорыв.
Перескакивая через воронки, солдаты пошли в атаку. Неожиданно по ним ударили из орудий. Сна¬ряды вздергивали землю впереди и сзади наступающих, но солдаты бежали и бежали вперед.
По звукам стрельбы наших бойцов Кострен¬ко понял, что первые цепи атакующих ворвались в район пригорода, и вдруг отчётливо подумал, что другой такой воз¬можности у него может не быть. Именно сейчас он решил, притворившись убитым, остаться в пригороде и после прорыва своих перейти к немцам.
- Ты чего отстаешь? - багровея, закричал командир пол¬ка. - Давай быстрее за атакующими!
С чувством злости про¬тив командира полка, Костренко догнал его, но разорвавшийся неподалеку снаряд опрокинул их. Поднявшись, командир полка увидел, что Костренко лежит, раскинув руки.
«Неужели убит?», - подумал командир,  и приказал ординарцу проверить, что с Костренко. Вскоре прорвавшись через немецкое окружение, бойцы вышли на опушку леса. Найдя своего ординарца, командир полка тихо спросил:
- Что с особистом?
- Убит, - отведя в сторону глаза, ответил тот, хотя и не пытался проверить, жив тот или нет.
- Подадите сведения в штаб дивизии о погибших, - прика¬зал командир полка стоявшему рядом начальнику штаба. - Но по особисту сообщите, что пропал без вести, а то, если жив окажется, всем будет плохо.
А в это время Костренко с поднятыми руками шел на позиции немецких солдат. При первой же встрече с ними он на ломаном немецком языке сообщил, что имеет важные сведения. Командование немецкого полка переда¬ло Костренко в местную комендатуру, где его допросили и предложили поработать на оккупированной территории и доказать свою пре-данность немецкой власти.
Так началась для Костренко «новая жизнь». Завоевывая у немцев авторитет, он жестоко относился к мирным жителям и нередко участвовал в расстрелах. С ним уже состоялась беседа о на¬правлении его в немецкую разведывательную школу, однако неожиданное наступление прорвавшегося полка нарушило эти планы.
Наступающие так быстро ворвались в пригородный посе¬лок, что Костренко со всей комендатурой не успел убежать. В этом бою за стрелковыми подразделе¬ниями продвигалась и батарея, в которой находился Иван Федорович Приходков.
Расположившись со своим ору¬дием на окраине поселка, он видел, как наши бойцы вылавливали оставшихся в живых немцев.
Неожиданно недалеко от орудия Приходкова раздался шум голосов, и кто-то крикнул: «Не трогайте его, поведем к ко¬мандиру!». Несколько солдат вели избитого в кровь человека в немецкой форме, но без погон.
- Давайте его к комбату, - приказал полковой разведчик.
Повели его по улице, изрытой воронками, мимо разру¬шенных домов.
«Неужели это Костренко?» - увидев его, подумал Приходков и, чтобы убедиться, пошел за ними.
Костренко, а это был именно он, шел, спотыкаясь, при¬держивая раненую кисть правой руки. Рот наполнялся соле¬ной кровью, и теперь, сплевывая  ее, он понимал, что это конец. Жизнь прежде имела сотни выходов, теперь же остался только один: выход в смерть. Он плохо помнил, как его взяли. В го¬лове был гул недавнего боя и тупое безразличие.
Ствол автомата, ткнувший его в спину, вернул Кострен¬ко к действительности. Стиснув онемевшую кисть, он остановился, оглянулся на солдат и невнятно пробормотал:
- Я пленный немецкий солдат.
Однако появившиеся жители поселка, перебивая друг друга, начали кричать, что это русский и что он мно¬гих сам лично застрелил. Некоторые из них норовили уда¬рить его, однако солдаты их отталкивали.
- Разберемся, - ответил за всех полковой разведчик.
- Вот, задержали. Наш, русский, - доложил он комбату.
- Как наш? - не понял тот, рассматривая Костренко.
- Ну, из предателей, что ли. На немцев работал, гад. Когда брали его, из автомата в наших стрелял и матерился по-русски.
- Власовец, что ли? - спросил комбат. - Власовец?
- Нет, нет, - выдавил Костренко.
- Врет, сука. Боится, что расстреляем. Женщины хотели растерзать его сейчас, говорили, что многих в поселке лично ухлопал. Полицай он.
Слушая это, пленный молчал. Глаза его застыли в неми¬гающем страхе.
- Значит, своих убивал? - снова спросил комбат и, не по¬лучив ответа, добавил: «Думаю, нечего его допрашивать. Как считаете?»
- Какой допрос? - зло произнес один из солдат.
- Он Родину продал, сука, в расход его! - выкрикнул другой.
- Товарищи... Братья! - хрипло выдавил из себя пленный и рухнул на колени. - Пощадите! Не убивайте! Не по своей воле я. Заставили они, проклятые! Прошу, не убивайте!
Слезы текли по его лицу, и он, не вытирая их, дрожащей рукой, полез за чем-то в карман. Однако, резко подскочив, полковой разведчик вывернул ему руку. Теперь Приходков уже не сомневался, что пленный - это бывший следователь НКВД Костренко, который его допрашивал и стараниями которого ему отмерили десять лет лагерей. Стоя рядом, он молчал, не вмешивался, хотя несколько раз и порывался рассказать, что это за человек.
- Товарищи... Товарищи... Не хотел я... Не хотел...
- Отведи его к воронке, - приказал комбат.
Воздух полоснула автоматная очередь. Вернувший¬ся с конвоиром разведчик передал комбату пакет, который вытащил из-под подкладки пиджака расстрелянного. В пакете было  удостоверение оперупол¬номоченного особого отдела на имя Костренко Николая Ива¬новича. Видимо, тот пытался его достать и как последней козырной картой сохранить себе жизнь. Здесь же в пакете лежала фотография симпатичной девушки.
Положив все в конверт, комбат тихо проговорил:
- Выслуживался перед немцами. Спасибо, ребята, - и, ос¬тавшись один, сжег содержимое пакета.
Вернувшись в свой расчет, Приходков находился под впечатлением встречи с Костренко. После долгих разду¬мий он решил никому не говорить об этом. Приходков припомнил время, когда вся его семья вечерами собиралась в передней комнате, и каж¬дый говорил о том, что считал самым важным. Иногда они собирались у Степановых за общим столом, ужиная и разговаривая, а иногда у них. И Приходков снова с оби¬дой подумал: «Кому было выгодно делать его несчастным? Ведь власть обязана делать людей счастливыми». Приходков и после всего, с ним случившегося, не представлял глубины падения этой власти.
 Страшные предположения мучили и жену первого секретаря обкома партии Альбину Васильевну. После разговора о связи Фомичева с секретаршей она боль¬ше не возвращалась к этой теме. От любви до ненависти всего один шаг. Все более разлагаясь, муж мог сдать в лагеря и ее... Вечерами она часто бывала в квартире Корнеевой, но Фомичев, хоть и знал об этом, пока молчал.
Для того, чтобы удобнее было встречаться с Машенькой, Фомичев с помощью начальника управления Сосновского присмотрел шикарный особняк, и, от¬правив хозяев особняка как врагов народа в лагеря, посе¬лил туда свою секретаршу. А вскоре Машенька родила прелестную девочку, и Фомичев без утайки стал ездить туда.
Обо всем этом в один из вечеров и рассказала Альбина Васильевна Корнеевой.
- Не знаю, что и посоветовать, - уклончиво ответила та.
- С ним я уже не могу быть, да и не хочу. У меня одно желание: расстаться с ним навсегда.
- Сильные чувства всегда вызывают сильные желания, - поддержала Корнеева. Она видела ненависть Фомичевой к мужу и понимала ее!
- Я не знаю, как с жильем быть. Попрошусь к кому-ни¬будь на квартиру. Там я не останусь, а делить квартиру он не разрешит, так как не любит огласки своих поступков.
- А с Максимом как?
- Поговорю с мужем, чтобы не мешал иногда встречать¬ся. Он с отцом, наверное, останется, - с печалью в голо¬се ответила Альбина Васильевна.
- Давай переходи ко мне. У нас ведь нет никого из близких здесь. Займешь кабинет Якова пока, а там будет видно, - предложила Евгения Яковлевна. - Что тебе мучиться одной?
Обрадовавшись, Фомичева обняла ее, ели сдержав слезы.
В тот же вечер Альбина Васильевна, дождавшись мужа, решила поговорить с ним о разводе. Было уже поздно, а его все не было. Наконец, в прихожей раздались его шаги.
- Ужинать будешь? - выйдя, спроси¬ла она.
- Нет. На работе закусил, - ответил Фомичев.
- Петр, нам надо поговорить.
- Поздно уже, спать пора, - ответил он.
- Думаю, много времени разговор не займет. Идем в дру¬гую комнату, а то Максим может услышать.
Сев у журнального столика друг против друга, они не¬сколько минут молчали. Затем Альбина Васильевна произ¬несла.
- Петр, я решила подать на развод. Больше я так жить не могу и не хочу.
- А в чем, собственно, дело? - невозмутимо спросил он.
- И ты еще спрашиваешь, в чем дело? Боже мой, опять лов¬чишь. Секретарша родила от тебя девочку. Сажаете с Сосновским ни в чем не виновных людей, а в их дом поселили твою любовницу. Весь город об этом знает, а главный герой спраши¬вает, в чем дело? Как же так спокойно можно отвечать?
- Ладно. У меня действительно есть дочь. Но ты сама вино¬вата: я же мужик, а сплю отдельно от тебя. Слухи слухами, но власть-то у нас. И на развод я тебе не советую подавать.
- А как поступать, подскажи? Я же ведь уйду завтра от тебя.
- Нашла кого-нибудь? - раздраженно спросил Фомичев.
Посмотрев на него, Альбина Васильевна вдруг вспомнила слова своей матери, которая часто ей говорила, что многие люди подобны колбасам - чем их начинят, то они и носят в себе. Улыбнувшись, она спокойно проговорила:
- Уйду я к жене Якова. Комната у нее свободная есть. Вдвоем нам легче. Развода ты боишься, хорошо, я подавать заявлений не буду, но и вы с Сосновским от нас отстаньте.
Встав и походив по комнате, Фомичев остановился у кресла, где сидела Альбина Васильевна, и тихо промолвил:
- Хорошо. Насильно мил не будешь. Живи там. Если по¬требуется отметка в паспорте о расторжении брака, ска¬жешь мне. Я все сделаю без шума. Огласка мне не нужна.
- И еще одна просьба к тебе, Петр. Не мешай мне встречаться с сыном. Завтра я сама с ним поговорю и постараюсь ни в чем тебя не скомпрометировать. Это я тебе обещаю.
- Я тоже с ним поговорю. Все у тебя? - и, по¬вернувшись, пошел из комнаты. Уже в дверях, остановившись, он повернулся к ней и добавил: «Из ве¬щей, что считаешь нужным, можешь взять. Только делай это, когда стемнеет».
В его голосе прозвучало что-то жалкое и трусливое.
Оставшись одна, Альбина Васильевна сначала почувство¬вала облегчение от произошедшего объяснения.
Сколько раз она пыталась начать этот разговор и, каж¬дый раз, чего-то страшась, откладывала. А оказалось все на¬много проще. Однако через какое-то время она почувствовала обиду. Губы ее задрожали и на глазах появились слезы. Ей было обидно, что муж так легко согласился. Было жалко потерянных лет, жалко, что уходят годы, а жизнь семейная так и не сложилась.
Утерев глаза платком, Альбина Васильевна пошла в свою комнату. В доме все спали. Спал Максим, который завтра услышит от нее об уходе из семьи. Спал, тихо похрапывая, и Петр Иванович.
Накрывшись одеялом, она долго не могла уснуть. На сме¬ну мыслям о расставании с этой жизнью постепенно при¬шли другие, о том, что ее ожидает в будущем, и как она устроится у Корнеевой. Но каким бы ни было ее будущее, менять свое решение она не будет. Это она решила твердо.
В этот же вечер состоялся разговор Евгении Яковлевны со своей дочерью. Сначала Наденька отрицательно отнес¬лась к предложению своей матери поселить у них Альбину Васильевну. Но когда Евгения Яковлевна рассказала о ее судьбе, добавив, что та ничем не могла им помочь, дочь согласилась.
Недавно они были у Екатерины Федоровны, и та долго рассказывала  о своем муже, который в письмах сообщал, что, возможно, скоро  закончится война.
Часто приходили письма и от Приходкова, о которых Ека¬терина Федоровна тоже рассказывала. И эти разговоры все¬ляли в Евгению Яковлевну маленькую надежду на то, что кончится война, и ее Яков, обязательно даст о себе знать.
Действительно, к этому времени обстановка на фронтах войны изменилась. В начале июля 1944 года войска перво¬го и третьего Белорусских фронтов освободили столицу Бе¬лоруссии. В этих боях снова отличился полк под командо¬ванием Николая Степанова.
После артиллерийской подготовки, когда огонь был пере¬несен в глубину немецкой обороны, стрелковый полк при поддержке танкового батальона, поднялся в атаку. Поле закишело людьми, которые бежали к немецким окопам, одна¬ко из оживших немецких дзотов, по наступаю¬щим открыли огонь пулеметы. Мно¬гие из солдат залегли и стали  отползать назад в окопы. Танковый батальон был уже далеко впереди, и ожив¬шие дзоты могли огнем с флангов принести большие беды двум другим батальонам.
Не выдержав, Сте¬панов побежал к залегшим ротам. Подбежав к одному из лежащих солдат, он вырвал у него автомат.
Ощутив в себе силу и злость, Степанов решил сам под¬нять залегшие роты, хотя и понимал, что делать это коман¬диру полка не подобает.
Рядом свистела смерть, но Степанов бежал к лежавшим ротам, и только одна мысль билась в голове, мысль о том, что он не имеет права умереть.
Когда он подбежал к лежащим солдатам, его лицо было гневным и даже страшным. Переступив через тела убитых, Степанов на миг остановился, поднял над головой автомат и, рванувшись вперед, подал команду: «Впере-ед! За мно-о-о-ой!».
Справа и слева от него бежали солдаты. Сейчас они бежа¬ли, не пригибаясь, яростно крича «ура!», они строчили из автоматов в сторону дзотов, вокруг которых взлетали стол¬бы артиллерийских взрывов. Вся артиллерия, стоявшая на участке наступления полка била прямой наводкой по дзотам, задержавшим наступление.
- Что же медлят они? - мелькнуло в разгоряченном моз¬гу Степанова, увидевшего, как пули из пулемета поднима¬ют пыль перед его ногами. И вдруг почувствовал, что ему сильно обожгло правую ногу.
На наблюдательном пункте видели, как недалеко от дзо¬тов упал командир полка, и сразу же несколько человек из связистов бросились вперед. Дзоты уже молчали. Поднявшись и опи¬раясь на автомат, Степанов наблюдал за продвижением его полка. Теперь уже ничто не сдерживало наступающих.
Подбежавшие связисты попытались помочь ему, но он оттолкнул их, наблюдая за наступлением. Лишь тогда, когда закончился бой, Степанов проговорил:
- Зацепило, кажется. Давайте я обопрусь на кого-нибудь.
В медсанбате у Степанова обнару¬жили две раны. Первая на правой ноге, а вторая, от оскол¬ка снаряда, тоже справа, но в боку. Правда, кости не были повреждены, но ранения требовали госпитализации.
В первый же день в медсанбате его навестил командир дивизии. Не доходя до палаты, в которой лежал Степа¬нов, он начал распекать начальника госпиталя за какие-то упущения, и через несколько минут вошел к нему.
- Ты чего это, Николай Алексеевич, геройствуешь? - строго спросил он. - Чего под пули лезешь? - И увидев, как тот с трудом поднялся с постели, опираясь о подушку, замолчал.
- Обстановка потребовала, - виновато проговорил Степанов.
- Обстановка, обстановка, - проворчал комдив, - а теперь полк без командира.
- Врач сказал, что через три-четыре дня можно возвра¬щаться, а пока я начальнику штаба передал командование.
- Врачи всегда так успокаивают, только попади к ним, - уже спокойнее проговорил комдив. - В общем, лежи  и не вздумай самовольно удирать отсюда. Адъютант сегодня привезет кое-чего, а то я с командного пункта сюда.
- Как наступление?
- Нормально. Ты своим полком здорово помог. В общем, не залеживайся.
- Мне бы моего земляка увидеть. Как он?
- Командира орудия?
- Да.
- Живой, тоже буйный, геройствует, как и ты. Вече¬ром привезет адъютант. Ну побегу, поправляйся.
В тот же вечер адъютант доставил в медсанбат Приходкова. Войдя в палату, тот сразу же испуганно спросил:
Ты как, Николай?
- Да нормально все, царапнуло немного, а вы уже все в панике. Не вздумай домой написать об этом. Ты уже итак лишнего...
- Ладно тебе. Ты-то сам чего в атаку полез?
- Надо было, Ваня, надо. Иначе могла захлебнуться ата¬ка.
Почти до утра проговорили они, пока приехавший адъ¬ютант не увез Приходкова в  батарею.




ВОЗВРАЩЕНИЕ

Весна 1945 года наступила рано. Как-то неожиданно на смену студеным ветреным дням пришло резкое потепление, и сразу все повеселели. Этому способствовало и успешное продвижение наших войск в глубь Германии. Жители Степнограда находились в радостном ожидании окончания вой¬ны и встречи со своими близкими.
Однако похоронки еще шли. Принесли ее и Людмиле Яков¬левне Гусевой. Прочитав о том, что ее муж Петр Игнатье¬вич погиб, она упала в обморок. Дочь, растерявшись, несколько минут стояла около матери и лишь по¬том побежала за водой. Набрав в кружку воды, она начала брызгать ею в лицо матери, пока та не открыла глаза. Мать молчала и, казалось, теряла рассудок. Татьяна побежала к Корнеевой и плача, рассказала ей об их горе. Торопливо одевшись, Евгения Яковлевна отправилась к сестре. Люд¬мила встала с дивана, и сестры, обнявшись, несколько ми¬нут стояли, будто окаменевшие. Евгения понимала состоя¬ние своей сестры и сейчас сама чувствова¬ла острую боль по своему Якову.
- Держись, Люда, - бережно придерживая сестру, она под¬вела ее к дивану. - Может быть, ошибка, это бывает. Тем более, отправили его на фронт недавно.
- Я знаю, Женя, что не одна  в таком положении, но не могу в это поверить, не могу. Боже мой, как жить дальше! - рыдая, произнесла Людмила.
Прижимая ее к себе, Евгения Яковлевна уговаривала  успокоиться.  Ночевать Евгения Яковлевна осталась у сестры. А ут¬ром по радио сообщили, что Германия безоговорочно капитулировала. Весть о победном завершении Великой Отече¬ственной войны вызвала беспредельную радость у жителей Степнограда. На предприятиях, в организациях и учрежде-ниях шли стихийные митинги. На улицах незнакомые люди обнимались и плакали от радости... Вскоре в город прибыл эшелон с военными, которых перебрасывали на Восток. К этой встрече степноградцы готовились заранее, и Степановы с Приходковыми ходили за город, чтобы нарвать полевых тюльпанов. Вечером Екатерина Федоровна поставила их в тазы с водой. Утром, надев все самое лучшее, они впятером пошли к скверу у драматического театра.
Горожан уже было много, и они кое-как выбрали удобное место. Победители должны были с вокзала пройти по Центральной улице до бульвара и вер¬нуться назад на вокзал.
По обеим сторонам Центральной улицы стояли толпы лю¬дей всех возрастов. У многих в руках были цветы. Искрен¬няя радость объединила всех стоявших в ожидании встречи.
И вот появились первые колонны фронтовиков. В побе¬левших от соли и пота гимнастерках они шли, радостно и любовно вглядываясь в стоявших мирных людей.
У многих фронтовиков и горожан тек¬ли слезы. Это был праздник «со слезами на глазах». Такого искреннего ликования, такой радости давно уже не видели улицы Степнограда. Некоторые мальчишки горделиво шагали рядом с фронтовиками. Солдат качали, подбрасывали, а когда подошла последняя колонна, к ней присоединились горожане, и все вместе отправились к бульвару. Улица была усыпана тюль¬панами и ландышами. Кто-то, оставшись, плакал, вспоминая, видимо, своих погибших близких. Но никто не расхо¬дился по домам. Присоединилась к колонне и Екатерина Федоровна со своими детьми. На одном из перекрестков они увидели Корнееву с сестрой и, подойдя, обня¬лись с ними.
- А где девчонки? - спросила Степанова.
- Наденька болеет, а Татьяна с ней осталась, - ответила Евгения Яковлевна.
- А солнце-то как разыгралось. Как по заказу!  И самое главное - нет войны, - проговорил сто¬ящий рядом пожилой мужчина, вытирая слезы.
- Да, войны нет, - разрыдалась Людмила.
Екатерина Федоровна уже знала от Корнеевой, что ее сес¬тра получила похоронку на мужа, и сейчас, забыв о радости, которую она недавно чувствовала, виновато подумала: «Господи, сколько несчастных людей».
Солнце уже стояло в зените, и в городе сгущалась  духота. Может быть, потому, что день был совсем безветренным, а может быть, сама природа радовалась Побе¬де, но жара усилилась. Екатерина Федоровна обмякла, в сер¬дце ударила боль, и она устало произнесла:
- Сердце что-то давит, наверное, домой пора.
Придя домой, она начала собирать на стол празднич¬ный обед. Утром Екатерина Федоровна успела сварить пшенную кашу и достала из погреба соленые огурцы и капусту.
- Ну, ребята, с праздником вас, - проговорила она сидя¬щим за столом детям, - с великой победой. Скоро и папы вернутся. А сейчас давайте кушать.
- Я, наверное, пойду на завод, - сказал Сергей.
- Это зачем? Тебе школу надо заканчивать, - возразила Екатерина Федоровна.
- Перейду на вечернее обучение. Ты не волнуйся, школу я обязательно окончу, и через два года поедем с Павлом поступать в юридический институт.
- Но на завод зачем? - не сдавалась мать. - Войну пережили, и сейчас полегче будет. Успеешь, наработаешься.
- Нет, мама, Я уже решил. Сначала учеником токаря, а потом присвоят разряд.
- Упрямый, но дождись хоть отца.
- А я не сомневаюсь, что он одобрит. Ты вот за Федором лучше присматривай. А то он все ловчит как-то. Все дума¬ет, как обмануть всех и красивой жизнью зажить. А тру¬диться не хочет. Ни одной книжки не прочитал.
- А зачем они мне, - обиженно проговорил Федор.
- Вот-вот, слышишь, мама? - воскликнул Сергей.
- Ты не прав, Федя. Надо больше читать, тогда и оценки в школе будут, как у Сережи, и, обращаясь к Приходковым, спросила: «А вы какими оценками порадуете Ивана Федоровича?»
Но за них ответил Сергей:
- Они, мама, отличники в школе. Не то, что Федя.
Через несколько дней Сергей устроился на завод учени¬ком токаря. Слушая советы старых мастеров, он быстро ос¬воил профессию токаря и через два месяца сдал экзамен на второй разряд. Работа ему нравилась, и он начал подумы¬вать о покупке себе наручных часов. Это была его меч¬та. Решив заработать побольше, он сразу столкнулся с упреком мастера. Наряд Сергей получил выгодный. Из бронзы надо было выточить сотню втулок, а по цветному металлу рас-ценки всегда были выше. Разобравшись в чертежах, он на¬чал без перерывов  работу. После обеда к нему подошел мастер и неожиданно выключил станок.
- Иди, покури пару часов, - мрачно проговорил тот.
- Не понял, - робко усомнился Сергей.
- А чего непонятного. Этот наряд на пять дней, а ты пы¬таешься за день сделать, хочешь, чтобы нормировщики на¬ряды всем пересмотрели, расценки срезали?
Это был первый для Сергея урок уравниловки, по которой должны жить одинаково и лодырь, и трудолюби¬вый человек. Конечно, он выполнил требование мастера и больше половины рабочего времени просидел в курилке с такими же не спешившими закрывать наряды рабочими. Однако он никак не мог понять этого. Не мог понять, почему он хочет заработать, а ему не дают.
По воскресным дням Сергей посещал театр оперы и балета. Но не только музыка, не только исполнение артистов влекло его. Причиной явилась незнакомая девушка, которую он увидел при первом посещении, которая так же, как и он, по воскресеньям ходила на дневные спектакли.
В первый раз, когда он увидел ее в театре, Сергей ощутил какое-то необычное волнение, будто он всегда мечтал о ней и вот неожиданно встретил. Ее миловидное лицо окружали густые каштановые волосы. Серо-голубые глаза смотрели на окружающих деловито и серьезно. В синем шерстяном платье, плотно облегающем ее фигуру, она казалась ему слишком строгой и не похожей на знакомых девушек в школе.
После антракта Сергей все следующее действие украдкой рассматривал ее и, увидев, как она по-детски откровенно радуется отдельным сценам оперетты, вновь ощутил незнакомое до сегодняшнего дня состояние. Он увидел, как раскрывались в улыбке ее соблазнительные губы, и вдруг понял, что она совсем не такая, какой он увидел ее в фойе театра. Сейчас он видел, что она совсем не строгая.
Во время следующего антракта Сергей оказался рядом с незнакомкой и увидел, что она явно заметила его внимание и тоже посматривает на него. От этого взгляда Сергей смутился, покраснел и сразу отошел в сторону.
С этого дня он жил только ожиданием очередного воскресенья и очередной встречи. Это были удивительные для Сергея дни. По воскресеньям он был вблизи незнакомки, но никак не осмеливался подойти к ней, чтобы познакомиться, поговорить и проводить домой.  Он боялся, что она оскорбится его навязчивостью, и тогда он потеряет ее навсегда.
После их первой встречи Надя Корнеева тоже заин¬тересовалась им. Каждый раз, встречая Сергея в театре, она чувствовала на себе его пытливый, но неуверенный взгляд. Более того, она чувствовала, что он стесня¬ется и боится сделать попытку познакомиться. Ей очень хотелось, чтобы он с нею заговорил и был смелее. Она тоже была застенчивой и необщительной. Более того, она избегала парней, и это пришло к ней после разговоров матери с Альбиной Васильевной, у которой  неизвестно куда ушла былая любовь.
Каждое воскресенье, встречая Сергея в театре, Надя, притворяясь равнодушной, делала вид, что не замечает его. На самом деле она просто терялась и не знала, как себя вести. Она думала о Сер¬гее, как о человеке, интересном для нее, о человеке, которо¬го, возможно, посылает ей судьба. Видя его нерешитель¬ность, Надя решила при следующей встрече сама подойти к нему. Однако следующей встречи не произошло. Летний те¬атр, расположенный в городском парке, неожиданно и очень быстро сгорел. Подъехавшие пожарные машины не успели даже пожарные рукава подключить, как деревянное здание рухнуло, превратившись в груду горящих головешек.
Сергей не знал, где живет Надя и, потеряв ее, очень пере¬живал. Иногда он бродил около других театров города, но свою незнакомку так и не встретил.
А тут вернулись из армии его отец и сосед Иван Федоро¬вич Приходков.
Перед демобилизацией Степанова долго уговаривал ко¬мандир дивизии о направлении его на высшие офицерские курсы. К этому времени он уже был подполковником. Но Степанов отказывался, говорил, что он, мол, не военный и никогда им не сможет быть. Что военным его сделала война, но на «гражданке» он принесет пользы больше.
- А жаль, Николай Алексеевич. Очень жаль, - прогово¬рил тогда комдив и, помолчав, спросил: «Чем я могу тебя отблагодарить?»
- Сделайте так, чтобы я с Приходковым вместе отбыл домой. И если можно, походатайствуйте о снятии с него судимости. Вы ведь знаете о нем все, - попросил тогда Степанов.
Обняв Степанова, комдив повел его в другую комнату, усадил рядом с собой и налил бокал немецкого коньяка.
- Святой ты человек, Николай Алексеевич. На таких Рос¬сия и держится. Возьми, на всякий случай, адрес моей жены: через нее меня всегда найдешь. А с другом твоим постара-юсь тебе помочь, - выпив коньяк, он поднялся и, обняв Степанова еще раз, произнес: «А жаль. Очень жаль!»
После приезда Степанова домой, через несколько дней его вызвали в райисполком. Принял его заместитель председа¬теля райисполкома и, выйдя навстречу, долго тряс протянутую Степановым руку.
- Как же, как же, наслышаны о ваших геройских делах. Теперь надо здесь потрудиться. Вот жалко толь¬ко, что вы не в партии.
- А это при чем? - перебил Степанов. - Кстати, за партию я и воевал, важно человеком быть.
- Ну не скажите. Были бы членом и должность бы побольше дали, а может быть, и сюда взяли, - не сдавался чиновник. И напустив на себя строгий вид, важно добавил: «И все же мы решили предложить вам должность заместителя по быту в городском ремонтно-строительном тресте. Должность хло¬потливая, но, думаем, справитесь».
«Боже мой, опять то же, что и до войны, - подумал Сте¬панов, - опять за меня кто-то уже все решил», - но вслух произнес:
- Я привык везде все делать на совесть.
Так и устроился Николай Алексеевич на должность заме¬стителя управляющего трестом. А к осени в НКВД был выз¬ван и Приходков. Показывая повестку Степанову, он чуть не плача, спросил:
- Неужели снова отправят?
В сером здании встретил его пожилой майор  и молча показал на стул. Дождавшись, когда Приходков сядет, он достал справку и сообщил, что Постановлением Верховного суда СССР он за мужество и ге¬роизм, проявленные на фронте, освобожден от дальнейшего отбывания срока наказания. Подавая справку Верховного суда, он проговорил:
- Командование за тебя ходатайствовало, а то бы вернули.
- Спасибо, спасибо, - радостно повторял Приходков.
- Я просмотрел твое дело, которое вел следователь Костренко, и вижу, что виноват ты перед Родиной здорово. Кстати, Костренко тоже добровольцем ушел на фронт, но к сожалению, не дождался Победы, пропал без вести. Ты не встречался с ним? Части-то ваши рядом были?
Испуганный Приходков стал объяснять про жаркие бои, про то, как снарядами и бомбами разрывало так, что от человека ничего не оставалось, как засыпало людей землей. Слушая Приходкова, майор протянул ему справку об осво¬бождении от отбывания наказания и посоветовал:
- Постарайся больше не попадать к нам.
Как на крыльях, летел Приходков домой. Ему хотелось петь и всем говорить, что теперь он не враг. Зайдя к Степановым, он радостно спросил:
- Николай еще не пришел?
- Ты же знаешь, он всегда задерживается. А чего это ты сияешь?
- На, читай. Правда все-таки есть.
Прочитав справку, Верховного суда Екатерина Федоров¬на улыбнулась:
- Вот и хорошо. Рада за тебя. Я Коле сразу же скажу об этом событии.
Когда с работы пришел Степанов, жена ему доложила:
- Иван получил бумагу из Верховного суда об освобожде¬нии от наказания. Я вот тут картошечку с мясом пригото¬вила, приглашай его с детьми к нам.
- Готовь стол, Екатерина. Я сейчас к нему ненадолго сбегаю.
Степанов хитрил, конечно. Он знал, что его жена не любит, когда распивают спиртное, а такое событие они должны были сегодня отметить. Войдя к нему в дом, Николай прочитал справку, потом обнял Приходкова и, хитрова¬то улыбаясь, предложил:
- Сбегаем?
За углом находилась «американка». Таких забегаловок после войны открылось в городе много. Сбитые из досок, они скорее походили на сараи. Внутри были стойки, а за спиной стоящего в белом фартуке продавца на полках стояли бу¬тылки с водкой. Рядом, как правило, большая бочка с пи¬вом. Обычно закуской никто никакой не пользовался. Да и не было ее. На закуску использовались каждым из присут¬ствующих разговоры о порядках на Западе. Иногда слыша¬лась игра на губной гармошке. Но чаще всего эти «амери¬канки» использовались, как пятиминутки для опрокидыва¬ния стакана водки и запития ее пивом из пол-литровой тол¬стого стекла кружки.
Получив свои порции, Степанов с Приходковым устрои¬лись у свободной стойки и, выпивая небольшими глотками пиво, слушали, как незнакомые мужики говорили о борьбе с космополитизмом. Друзья быстро допили пиво и вышли.
Побывавшие в Европе фронтовики рассказывали, как «загнивает Запад». Эти разговоры раздражали власть, и партийная номенкла¬тура ждала указаний урезонить «осмелевших болтунов».
В один из воскресных дней первый секретарь обкома партии Фомичев позвонил начальнику управления Сосновскому и попросил его подъехать к нему.
- Что-то серьезное? - спросил тот.
- Надо посоветоваться.
Через несколько минут Сосновский уже был в кабинете Фомичева и, усевшись, молча смотрел на него.
- Ты, Юрий Александрович, послушай, что я тебе почи¬таю. Это полезно нам в смысле повышения идейного уровня.
Открыв один из томов собраний сочинений Ленина, он прочитал: «Тов. Дзержинский! К воп¬росу о высылке за границу писателей и профессоров, помо¬гающих контрреволюции. Надо это подготовить тщатель¬нее. Без подготовки мы наглупим... Надо поставить дело так, чтобы этих «военных шпионов» изловить и излавли¬вать постоянно и систематически и высылать за границу. Прошу показать это секретно, не размножая, членам По¬литбюро». Понял, Юрий Александрович, как относился к этой болтающей братии Владимир Ильич? А у нас сейчас столько прославляющих жизнь на Западе, что просто страш-но становится, а мер никто не принимает.
- Ты не прав, Петр Иванович, органы и сейчас не дрем¬лют. Но дело в том, что и бандитизм прибавил нам работы. Ты вечером выйди на улицу, не уверен, вернешься ли потом домой. Открыто песни блатные распевают, грабежи наглые...
- Ну и пусть поют. Тебе-то что, Юрий Александрович? Пропаганда блатных взглядов нашей жизни не угрожает. А вот эти вольнодумцы, вернувшиеся с фронта, опаснее урок.
- И что предлагаешь?
- Поактивнее работать. Сейчас готовится постановление ЦК партии по улучшению политической агитации. И глав¬ный удар партия направляет против буржуазных взглядов, против отступления от марксизма-ленинизма в науке, литературе и искусстве. Надо и нам активнее разоблачать про¬явления низкопоклонства перед реакционной культурой бур-жуазного Запада.
- И до нас, грешных, такие вести доходят. Это правиль¬ные шаги! - поддержал Фомичева начальник управления. - Насмотрелись витрин, а сути не поняли. Ты, безусловно, прав. Потеряли бдительность и обнаглели.
- Вот-вот, распущенность. А раньше-то как было? При¬ехал к нам в область Каганович и повели его в краеведчес¬кий музей. Подходит он к одной картине, на которой изоб¬ражен Сталин, стоящий среди пшеницы. Посмотрел и гово¬рит так это спокойненько: «А товарищ Сталин это бы не одобрил. Хлеб сапогами топтать нельзя». И тут же картину заменили, а художника через час дос¬тавили к вам на перевоспитание!
- Ты прав, пора приструнить народец.
Вскоре было принято постановление ЦК об опере «Вели¬кая дружба». В этом постановлении были намечены меры по решительному осуждению попыток оторвать искусство от политики, по созданию непримиримости к идеологичес¬ким шатаниям. И сразу повеяло холодком черных тридцатых годов. Но Приходков все же выбрал время и в отпуске проведал жену Глебова. Встретила его рано поседевшая, интеллигентного вида женщина и, обрадовавшись, сразу же стала собирать на стол угощение.
- Давайте сначала закусим, чайку попьем, ведь вы с доро¬ги. Потом и поговорим.
Рассматривая украдкой ее красивое лицо, Приходков с горечью вспомнил о Валерьяне Севастьяновиче и, отодвинув  чашку, проговорил:
- Такой я вас и представлял там. Ваш муж много расска¬зывал мне о вас. Сильный, умный и благородный он человек. Я многому научился у него.
- Спасибо. Через одного освободившегося он недавно пе¬редал письмо. Пишет, что еще десять лет добавили. Видать, за ум и благородство? - и женщина неожиданно зарыдала.
Посидев еще какое-то время, Иван Федорович передал ей привезенные с собой гостинцы и, распрощавшись, в мрач¬ном настроении отправился в обратный путь. Бессилие ду-шило его...



МАРТ 53 ГОДА

Война, унесшая миллионы жизней советских людей, на¬несла и колоссальный урон народному хозяйству. Ни одна страна ни в одной войне не имела таких потерь и разрушений. Переход экономики страны с военных на мирные рель¬сы представлял большие трудности. Эти трудности люди по¬нимали и так же, как и для фронта, отдавали свои силы, не сетуя на нужду в продуктах питания, одежде и жилье.
Трудились не покладая рук и органы. Первой заметной акцией возврата к репрессиям был внезапный арест боль¬шой группы генералов и офицеров, служивших с Жуковым. Всех их принуждали признаваться в подготовке военного заговора против сталинского руководства.  От арестованных органы госбезопасности требовали признаний в том, что Жуков плохо отзывается о Сталине, заявля¬ет, что именно он, а не Сталин готовил победы в войне. Тихо исчезли с улиц, базаров, из «американок» многочис¬ленные военные инвалиды. И вновь страх начал расползаться по стране, как чума. Но жизнь брала свое. Сергей Степа¬нов и Павел Приходков успешно сдали вступительные экза¬мены и были зачислены в Саратовский юридический инсти¬тут. Им выделили в общежитии комнату на двоих, и это их очень обрадовало. Они уже много лет жили, как братья, не скрывали друг от друга своих тайн. После института Сергей Степанов хотел работать только в прокуратуре, а Павел Приходков настойчиво убеждал, что надо начинать со след¬ственной работы в милиции,
- Очень хорошо, работай, - смеясь, подтрунивал Сергей, - а я тебя контролировать буду.
Из Степнограда в институт был принят и Максим Фомичев. Как ни ра¬дел секретарь обкома сыночку, все же школу тот окончил с неважными оценками. Пришлось отцу лично съездить в Са¬ратов и побывать у ректора. Кокетливая секретарша Шура Сидорова видела, как Максим со своим от¬цом приходил к ректору института. Понимая, что у этого парня отец большой начальник, Шурочка каждый раз, встре¬чая Максима, приветливо улыбалась ему и обязательно спра¬шивала, чем она может помочь будущему правоведу.
В институте так же, как и в школе, Максим сразу ощутил свою силу и свое превосходство над остальными. Комнату ему выделили на одного. В столовую, пропахшую кислой капус¬той, он почти не ходил, обедая или ужиная у появившихся друзей или в приличных кафе и ресторанах.
Встретив в первый раз земляков из Степнограда, Максим с непроницаемым лицом протянул им свою руку и фамильяр¬но произнес:
- Давайте знакомиться. Я - Максим Фомичев. Фамилия эта вам ни о чем не говорит?
Глядя ему в глаза и пожимая руку, Сергей в тон Максиму ответил:
- А я Сергей Степанов, не слышал разве?
- Ладно, для непонятливых поясняю, что я сын первого секретаря обкома партии Фомичева. Всегда могу по¬мочь своим.
- Что, и сессию за меня сдашь? - улыбаясь, подковырнул Павел.
- Ну, сессию, не сессию, но если кто-то завалит, сра¬зу ко мне.
- А такса?
- Пузырь и задушевные беседы.
После знакомства Сергей долго выговаривал Павлу, что именно такие сынки влиятельных родителей устраива¬ют себе карьеру, от которой страдают подчиненные.  Что таким, как Максим, никакие знания не нужны, так как и диплом, и будущая работа им обеспечены. В его словах Па¬вел улавливал неприятную обиду того на систему блатов и связей, и, подойдя вплотную, проговорил:
- Мы же договорились с тобой. Никаких дискуссий на эти темы. Забыл про моего отца?
После знакомства со своими земляками Максим почувствовал их недоброжелательное отношение. Одна¬ко не стал на этом зацикливаться, считая, что ребята просто ему завидуют.
Начались занятия. На первом же собрании Сергея избра¬ли комсоргом, а Павла - старостой группы. Наряду с лекциями и семинарами в институте часто проводились различные со¬брания и конференции. Проведена была и конференция по постановлениям ЦК партии об опере «Великая дружба». Под¬готовка к этой конференции шла около трех месяцев. Были определены темы и выступающие.
Собрались в актовом зале. Выступая, декан фа¬культета  говорил о важности этого постановления для практической работы будущих юристов. О том, что юристы должны уметь распознавать злопыхателей и давать им от¬пор. Говорил он долго, призывая студентов к бди-тельности и активному осуждению космополитизма. В зале стояла напряженная тишина, нарушаемая иногда отдельны¬ми выкриками студентов «Правильно!».
После доклада декана выступающие студенты и пре¬подаватели резко осуждали появившиеся у части людей чуж¬дые взгляды и призывали к беспощадной борьбе с любым инакомыслием. Смысл всех речей сводился к одному - юристы не позволят политических диверсий в стране, стро¬ящей коммунистическое общество.
Вечером у себя в комнате Сергей со злостью в голосе про¬говорил:
- Ну никак не пойму я, в чем вред оперы. Или такой тупой в искусстве, или тоже космополит.
- Успокойся, Сергей. Хорошо еще, что на трибуну не вы¬лез. Одобрили постановление и ладно.
- Так и будем одобрять, не имея своего мнения, - и, не успев договорить, увидел вошедшего Максима.
- Как конференция? - спросил тот.
- Высший класс! Многому нам надо учиться у наших пре¬подавателей, - ответил Павел.
- А я, ребята, за вами. Дела делами, но и про отдых забывать нельзя - так что собирайтесь со мной.
- Куда, если не секрет? - спросил Павел.
- У секретарши Шурочки день рождения, соберутся ее под¬руги. Посидим, выпьем. Она просила и вас пригласить.
- У меня грипп, - сразу отказался Сергей. И, повернув¬шись к Павлу, добавил: «А ты сходи».
Говоря так, Сергей вспомнил ту таинственную незнаком¬ку, которую встречал в летнем театре. Казалось бы, что вре¬мя и загруженность занятиями должны были вытеснить ее образ, однако воспоминания не покидали Сергея. В институте с ним уже пытались некоторые студентки устано¬вить дружеские отношения, но Сергей превращал их предложения в шутки и каждый раз отклонял их.
- Тогда дай мне, Сергей, твою рубашку и галстук, - попро¬сил Павел и, повернувшись к Максиму, добавил: «Подожди немного».
- Давай, давай, время есть. Правда, подарок надо еще купить, - покровительственно разрешил Максим.
Так в этот вечер Павел оказался на квартире Шурочки. Кроме нее, были еще две студентки. Вручив духи, Максим поцеловал именинницу и как хозяин пригласил всех рассаживаться за небольшим столом с закусками и водкой. По¬том начались поздравления, потом танцы, во время кото¬рых Павел по очереди танцевал с приглашенными студентками.
Потом он пошел проводить их домой, а Максим ос¬тался с Шурочкой один.
- Устал? - спросила она, подавая чашку кофе.
- Идем сядем на диван, - предложил Максим и, увидев, как она улыбается ему, взял  за руку и усадив, с бесцере¬монностью притянул  к себе.
С этого вечера начались регулярные встречи Максима с Шурочкой. Квартира, в которой она жила, принадлежала ее родной тете, и та души не чаяла в племяннице. Сама она больше находилась у больной дочери, ухаживая за ней, и квартира была в полном распоряжении Шурочки. Встре¬чаясь с ней и нередко оставаясь ночевать, Максим требовал, чтобы их отношения оставались в тайне. Это устраива¬ло и ее.
Летом они планировали съездить на черноморское побе¬режье, чтобы там вместе отдохнуть. Однако в их жизнь, как и в жизнь многих людей, неожиданно ворвались собы-тия, спутавшие карты.
5 марта 1953 года скончался Сталин. Сообщение было шокирующим. Простые люди не знали о его болезни и все¬гда считали могучим и бессмертным человеком. Фактически Сталин все реже появлялся в своем кабинете. Однако физи¬ческое состояние Сталина от народа скрывалось. Окруже¬ние Сталина понимало, что в государстве происходит что-то ненормальное, но изменить это положение никто не мог. Просто  стали приспосабливать¬ся к этой бессистемной системе, ожидая развязки. И эта развязка наступила.
Утром, выходя из общежития, Сергей и Павел увидели обеспокоенных людей и от них узнали, что умер Сталин. Около института у репродуктора стояли студенты, один из которых пояснил, что сейчас будет снова передаваться сообщение
Вскоре траурная музыка прекратилась, и из репродукто¬ра раздался голос, извещавший о смерти вождя. Выслушав это сообщение, стоящие студенты вошли в здание институ¬та, и сразу же заместителем ректора были направлены в актовый зал. Все были подавлены. У многих глаза были наполнены слезами.
Выйдя из-за стола президиума, ректор института открыл траурный митинг. Один за другим поднимались преподава¬тели и студенты и, перечисляя заслуги Сталина, клялись быть верными партии и ее Центральному Комитету. Одна из выступающих студенток разрыдалась и упала в обморок около трибуны. В зале многие не скрывали слез, и эта обстановка скорбного психоза охватила почти всех. Казалось, мир рушится. И преподаватели, и студенты растерянно спрашивали друг друга, что будет со страной и сможет ли она сохраниться без вождя. Многие не представляли, как они будут жить без него.
В общежитии Павел сразу же задал Сер¬гею вопрос:
- Как ты считаешь, кто вместо Сталина будет?
- Сталина никто не заменит. Такого, как он, в стране нет.
- Я в другом смысле. Кто должность его займет?
- Центральный Комитет решит.
- Ты чего такой хмурый?
- А тебе безразлично? Умер такой человек? Он же войну выиграл. Если бы не он, под фашистами были бы, - горячась, ответил Сергей и добавил: «Ты же видел сегодня, как многие плакали».
- Конечно, видел и сам переживаю, - согласился Павел. – Я даже на похоронах мамы так не переживал, как сегодня. Хотя при нем много людей пострадало, отец такого порассказывал, что ужас...
- А что ты хотел? По мере построения социализма обяза¬тельно обостряется классовая борьба, и диктатура обязана защищаться.
- Диктатура кого? Сейчас ты скажешь, что пролетариа¬та. А я спрошу, где он, пролетариат? И почему у моего отца пролетария не спросили, хочет он в лагеря или нет.
- Ну, ты даешь! Так и до анархии можно договориться.
- Ладно, ты умнее, ты наш комсомольский вожак. Разъяс¬ни мне про классовую борьбу, а то я чего-то не понимаю. Значит, чем ближе подходим к построению социализма, тем больше будет у нас врагов? Так?
- Выходит, так, - отвернувшись, ответил Сергей.
- А когда построим, то все окажемся врагами? Что-то я не пойму этого.
- Хватит, Павел, об этом. Мы с тобой будущие юристы, и наша задача законы исполнять. 
Волновавший Павла вопрос о том, кто займет место Ста¬лина, разрешился быстро. Пост первого секретаря ЦК был занят Хрущевым. Однако подчинить своей воле политбюро он не мог, так как многие вопросы решали Берия и Маленков. К весне 1953 года в Президиуме ЦК образовалось зыбкое равновесие сил, и Берия начал готовиться к генеральной перетряске верховного органа партии. При этом он опирал¬ся на Маленкова и на всесильные органы кары и сыска. Однако в мае Хруще¬ву сообщили, что органы государственной безопасности  Украины получили секретные указания о переходе на режим боевой готовности. Это указание исходило от Берии. Такие же указания получили и управления во многих обла¬стях. А вскоре Хрущеву был доложен подробный план вооруженного путча и име¬на заговорщиков.
В этой сложной обстановке перед Хрущевым встала задача или опередить заговорщиков немедленным ударом, или уйти в тень. И Хрущев решил действовать. Понимая, что только армия способна сломить дивизии охранников, он при¬гласил к себе на дачу министра обороны Булганина и, со¬вершая прогулку по саду, сообщил ему о своих сведениях.
Договорившись о совместных действиях с министром обо¬роны, Хрущев начал переговоры с членами Президиума ЦК. И хотя они проходили сложно, так как бывшие подручные Сталина не были надежными, все они согласились с планом Хрущева.
День ареста Берии был назначен на 26 июня. В день со¬вместного заседания Совета Министров и Президиума Вер¬ховного Совета. Как только Лаврентий Берия явился на заседание в Кремль, были подняты по тревоге все военные ака¬демии.  В столицу вошли особо надежные части и соедине¬ния. Дивизии внутренних войск под Москвой по приказу министра обороны были окружены. Блокирован был и полк, расположенный в Москве.
В группу ареста Берии были назначены военные. Среди них маршал Жуков, к которому снова за помощью, как и в годы войны, обратилось руководство партии.
Во дворе Генерального штаба эту группу встретил мар¬шал Булганин, и, посадив в автомобиль министра обороны, их привезли в Кремль, где уже находилось группа генералов и членов ЦК.
Вскоре вышел к ним Хрущев и, обращаясь к генералу Москаленко, заявил:
- Вам придется арестовать одного из членов Президиума. Возможно, он вооружен. Знаете, о ком идет речь?
- Не знаем, но догадываемся, - ответил Москаленко.
- Вот и хорошо. Все пока остаетесь в этой комнате, но когда услышите два длинных звонка, сразу входите к нам. И никого не слушайте. На секретаря в приемной не обра¬щайте внимания.
- Стрелять можно? - спросил Москаленко.
- Нет, его надо взять живым.
На заседание Берия явился одним из самых последних и, развалившись на стуле, обвел всех тяжелым взглядом.
- Что за спешка в неплановом заседании и какая повестка?
- Это не заседание, а рассмотрение вопроса о Лаврентии Берии, - ответил Хрущев и, обратившись к докладчику, до¬бавил:
- Докладывай.
Несколько минут Берия, как парализованный, сидел мол¬ча. Потом, посмотрев на часы, проговорил: «Мне некогда» и начал закрывать лежащую перед ним папку.
Услышав два продолжительных звонка, военные во гла¬ве с Жуковым вошли в приемную и, минуя вставшего перед ними секретаря, шагнули в кабинет, где проходило заседа¬ние.
- В туалет можно? - спросил дрогнувшим голосом Берия, еще надеясь как-то оповестить своих подчиненных.
Не получив ответа, он опустил голову и нервно стал пи¬сать карандашом на лежащем перед ним листе бумаги, одно и то же слово «тревога», «тревога», «тревога...». Его заставили встать, обыскали и повели из зала. Стояла гробовая тишина...
Затем состоялся июльский Пленум ЦК, который едино¬гласно принял Постановление  исключить Берию, как врага  и иностранного шпи¬она из членов партии и предать суду.
Перемены коснулись и института, где состоялся досроч¬ный выпуск юристов. Максим Фомичев сразу же был принят инструктором отдела административных органов Степноградского обкома партии. Сергея Степанова, получивше¬го красный диплом, трудоустроила областная прокуратура, назначив его следователем прокуратуры города. А Павел Приходков, как и мечтал, был оформлен следователем в об¬ластном управлении внутренних дел. В органах внутренних дел и госбезопасности шли проверки причастности руко¬водителей к бериевскому заговору. Когда Сосновский узнал, что в Степноград выезжает бригада из генеральной проку¬ратуры и министерства, он почуял неладное и, взяв икону Божией Матери, сразу же поехал на квартиру к Фомичеву.
- Что еще случилось? - встревожено спросил Фомичев, встречая своего приятеля. - Покоя нет ни днем, ни ночью!
- Водочки нальешь? - упавшим голосом попросил Соснов¬ский.
- Идем в кабинет, сейчас соберу на стол. Жена сбежала, а домработница, видите ли, заболела!
Вскоре они, уже изрядно выпив, начали изливать свои обиды на Хрущева и других членов правитель¬ства. Поднявшись из-за стола, Сосновский вышел в прихо¬жую и принес сверток.
- Что это у тебя?
- Сейчас узнаешь, - и, развернув упаковку, показал сияю¬щую в позолоте икону.
- Неужто та, которую искали? - рассматривая, спросил Фомичев.
- Та, та.
- Как же она у тебя оказалась?
- На днях обыск у одного проводили и неожиданно на¬шли, - ответил Сосновский. - Решил тебе подарить, мне-то она уже ни к чему. Моя песенка спе¬та. А ты спрячь ее подальше. Денег она стоит больших.
- Чего это ты запаниковал?
- Многих из наших уже арестовали, а некоторых успели расстрелять. Я решил скрыться. Посему проститься и за¬бежал.
- Сами из центра директи¬вы слали, а теперь на стрелочников свои грехи переводят.
- Во всяком случае, Петр Иванович, запомни, признавать¬ся ни в чем нельзя. Я о твоих делах ничего не знаю, а ты о моих, договорились?
- Конечно. Чем я-то могу тебе помочь? - подойдя к окну, спросил Фомичев.
- Жена и дочь с сыном остаются. Ты их не бросай в беде. Никого, кроме меня, у них нет, - и, достав из кармана не¬большой кожаный мешочек, протянул его Фомичеву, - возьми на расходы. Тут камешки и  золотишко.
- Ну и отдал бы жене.
- Бери, бери. Им бы оставил, но при обыске все заберут. До тебя пока еще долго не доберутся, а может, и вооб¬ще пошумят и успокоятся. Партии не выгодно себя-то пач¬кать. Все на Ежова да на Берию валят, а сами еще долго будут на Сталина молиться...
Поутру Сосновский в гражданской одежде отправился на вокзал. На явочной квартире, находящейся недалеко от вок¬зала, он надеялся изменить внешность и выехать в дальнее сибирское село к своему двоюродному брату. Однако во вре¬мя наклеивания бороды неожиданно услышал стук в дверь и властный окрик:
- Сосновский, открывай!
Понимая, что планы его рухнули, вытащив пистолет, Со¬сновский попытался уйти через запасной выход, но и там, на улице стояли незнакомые люди. Не обращая внимания на них, он побежал в сторону железнодорожного парка, но неожиданный толчок в спину опрокинул его. Упав, он уви¬дел, как подбежали к нему с разных сторон люди. Выходит, его давно пасли? Он выругался. Пуля, выпущенная одним из оперативников, оборвала его жизнь...
- При попытке к бегству, - проговорил стрелявший, - легко отделался бериевский пособник!


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ОТТЕПЕЛЬ


КУЛЬТ ОСУЖДЕН

Понадобилось еще три долгих года после смер¬ти Сталина, чтобы на двадцатом съезде партии впервые про¬звучали слова, осуждающие культ вождя. Фомичев, сидя на съезде, нервно дергался: «Сами же вчера Ста¬лина возвеличивали, награждали, сочиняли про него песни, а сегодня, забыв о своих рыданиях на его похоронах, все валят на него. Культ придумали! Ну, троцки¬сты там всякие, ну перегибы, ну рьяная работа НКВД. Поэтому и следовало убирать ловких палачей: за Менжинским - Ягоду, за Ягодой - Ежова, за Ежовым - Берию, но замахнуться на символ партии - Сталина?! Эдак и до нас доберутся?» С такими горькими раздумьями возвращался Фомичев из столицы в Степноград.
Приехав домой, он несколько дней не выходил на работу, ссылаясь на болезненное состояние. Мучительно боясь ответственности за все то, что они с Сосновским наделали, он настойчиво искал выход из создавшегося положения. Иногда к нему при¬езжал второй секретарь обкома партии Воронцов, который информировал Фомичева о текущих делах и заодно успокаивал: мол, последствия культа личности во всех областях пере¬водят на непосредственных руководителей карательных ор¬ганов. Но Фомичев думал иначе. Ночами он вспоминал своего друга по гражданской вой¬не Якова Корнеева, которого мог бы спасти, но не сделал этого. Вспоминал арестованных и расстрелянных, спис¬ки которых они с Сосновским просматривали, вспоминал и их жен, которые, попав к нему на прием, рыдали и просили разобраться. Эти воспоминания приходили к нему все чаще и чаще. Правда, иногда он пытался успокоить себя тем, что: «Лес рубят, щепки летят», но успокоение не при¬ходило, даже водка не помогала.
Не было покоя и в особняке, где у них с Машей после дочери родился  сын.  Дети почему-то не радовали Фоми¬чева. Да и Маша, которая была им пристроена заведующей делопроизводством в строительный трест, как-то быстро по¬старела, появился второй подбородок, поредели волосы...
С бывшей женой Альбиной он не встречался, а с сыном, который жил в его квартире, они общались лишь вечерами и то, когда Максим рано возвращался домой. Иног¬да Фомичев ощущал себя ненужным, умершим человеком.
Совсем иначе чувствовал себя Сергей Степанов. Уже около года он по протекции Максима был назначен членом партий¬ной комиссии при обкоме КПСС. Этому назначению предшествовала  работа Максима, убеж¬давшего отца и второго секретаря в порядочности Степанова и его родителей,  и что в ходе партийной реа¬билитации, нужны «свои» энергичные  юристы.
После длительного изучения личного дела Степанова и по¬лученных о нем отзывов из института и прокуратуры состоялось назначение. Сергей сдал свои незавершенные дела и переселился в кабинет Дома Советов. И сразу же на него навалились дела по партийной реабилитации жертв огульных репрессий. Готовя эти дела, Степанов видел, как делалось все, чтобы не ворошить страш¬ное прошлое. В выступлениях партийных руководителей звучали обещания, что «к таким явлениям и делам возврата нет» и что теперь все в нашей стране «все спокойны за свое настоящее и будущее». Однако никто не собирался разрушать ту систему, которую создавали десятилетиями. Несколько раз Степанов пытался откровенно поговорить с Максимом. Даже предлагал рассматривать пер¬сональные дела организаторов и участников репрессий. Но каждый раз слышал один ответ: «Тебе что, больше всех надо?» И это равнодушие лишний раз убеждало его, что нынешняя, так называемая, «оттепель» не что иное, как очередной обман, служащий для укрепления вла¬сти нового партийного руководства. Внешне, вроде бы, и проводятся реабилитации, закрываются особлаги, но принцип тот же - если ты не с нами, то значит против нас.
Система почти прежняя, сталинская, и ни у кого нет же¬лания с ней бороться. Читая письма родственников репрес¬сированных, Степанов чувствовал боль их душ, и единственное, чем мог помочь - это своевременно готовить постанов¬ления обкома партии о реабилитации. Докладывая на засе¬даниях бюро, он видел, с каким безразличи¬ем слушают его члены бюро, которые иногда, не дослушав доклада Степанова, соглашались с проектами постановле-ний. При рассмотрении таких дел, Фомичев демонстриро¬вал феноменальную способность дремать за председательс¬ким местом с открытыми и, вроде бы, даже осмысленными глазами, подчеркивая этим свое отношение к ненужной за¬тее по реабилитации.
При подготовке таких материалов Степанов запрашивал из архива КГБ по Степноградской области уголовные дела, которые были аккуратно подшиты и переплетены в твер¬дые обложки. Правда, все они фабриковались по одному шаб¬лону. И начинались, как правило, с доноса или анонимки. Затем был подшит первый протокол допроса, в котором следователь спрашивал арестованного, к какой троцкистско-зиновьевской, вредительской террористической организации принадлежал тот и на какую страну он работал, как шпион. Конечно, некоторые из допрашиваемых, видимо, раньше и не слышали таких слов, а потому недоуменно заявляли от¬казом. Тогда допрос прерывался на одну-две недели, и уже при следующем допросе этот же человек обязательно признавался, заявлял, что да, он шпион, да, он готовился к те¬ракту и жаждал убивать руководителей партии и прави¬тельства и что ему запираться бессмысленно, так как следствию все известно. И никаких других, кроме признания, доказательств в деле не было. А дальше - приговор «тройки» и справка за подписью прокурора о приведении приговора в исполнение.
В эти дни у Степанова находилось на исполнении несколько апелляций в адрес очередного съезда КПСС. В их числе была и апелляция исключенного из партии в 1929 году Буранова Ивана Андреевича за участие в право-троцкистском блоке. В своей апелляции тот подробно описывал историю искусственно созданного обвинения его в правоуклонизме, которое было результатом стремления Сталина иметь послушное большинство в ЦК и в партийных организациях. Работая в то время секретарем одного из сельских райкомов партии в Челябинской области, Буранов раскритиковал в своем выступлении на областной партийной конференции действия Сталина за вождизм в партии и попытался защитить точку зрения Бухарина и Рыкова, которые к тому времени уже были отнесены к «право-троцкистскому блоку».
В своей апелляции Буранов доказывал, что сейчас, спустя столько лет, нет необходимости подправлять или приукрашивать взгляды, которые и он в то время разделял, что тогда они были людьми своего времени, искали, пробовали, ошибались. Учились у  жизни, у Ленина, отстаивая намеченный им путь социалистического развития. И что, разве были не правы соратники Ленина, и он, молодой большевик, поддерживая их? - спрашивал в письме Буранов. Разве не привело нагнетание обстановки враждебности и навешивания ярлыков «враг народа» к последующему уничтожению честных большевиков?
Далее он писал, что в результате этих мер из партийной жизни исчез плюрализм мнений, а заменился лживым единогласием. Разгром, так называемого, «правого уклона» открыл прямую дорогу к утверждению тоталитарной власти Сталина в партии и государстве.
В пространной апелляции Буранов писал о том, что сталинистов и сейчас немало, которые, прикрываясь своей демагогией, мешают строить светлое будущее.
В заключение он просил восстановить его членом партии.
Из истории КПСС Степанов знал, что Ноябрьский пленум 1929 года признал тогда пропаганду взглядов правых несовместимой с их пребыванием в партии. В том же году проходившая шестнадцатая партийная конференция постановила провести генеральную чистку и проверку членов и кандидатов партии. Основная задача чистки состояла в том, чтобы освободить партию от сторонников Троцкого, Бухарина и Рыкова. В результате этой чистки из партии было исключено около десяти процентов ее состава, при этом среди исключенных было немало большевиков с дореволюционным стажем и участников гражданской войны, защищавших советскую власть.
Из персонального дела Буранова было известно, что в партию он вступил осенью 1920 года, сражаясь на Южном фронте против белогвардейцев Врангеля. Тогда ему не было и двадцати лет. После Южного фронта он участвовал в боях против белогвардейцев на Дальнем Востоке, а затем был направлен на партийную работу и избран секретарем одного из сельских райкомов партии в Челябинской области.
Изучив персональное дело Буранова и подготовившись к длительной беседе, Степанов пригласил его.
В 10 часов утра в кабинет вошел пожилой  мужчина и, посмотрев внимательно, представился:
- Здравствуйте, я Буранов Иван Андреевич.
- Здравствуйте, Иван Андреевич, а я член партийной комиссии при обкоме КПСС Степанов Сергей Николаевич. Занимаюсь подготовкой к рассмотрению вашей апелляции. Вот мы и познакомились, а теперь прошу - присаживайтесь. Нам о многом предстоит поговорить.
- Был бы толк от этого разговора. Сейчас много говорят. Даже больше, чем тогда, когда меня исключили из партии большевиков. Вот только за разговорами дел мало.
Говорил Буранов медленно, но говорил ровно и убежденно, говорил словами, видимо, давно заученными, не скрывая чувства обиды, которое пронес через всю свою жизнь.
Степанов слушал, не перебивая.
- Давайте перейдем к изучению моей апелляции, - продолжал Буранов. - Вы хоть прочитали ее?
- Не надо, Иван Андреевич, свою обиду переносить на  меня,  - спокойным голосом ответил Степанов. - Вы лучше расскажите, если можно, почему сразу выехали тогда в Казахстан и что там делали.
- Если бы не выехал, то оказался бы врагом народа, как и многие другие честные большевики, и сейчас здесь не сидел бы. Это было самым верным решением. В степях Казахстана легче было затеряться. Я там жил в одном из районов, а когда осудила партия культ личности Сталина, переехал сюда.
- Ну, а там все годы чем занимались?
- Учительствовал в небольшой школе. Мои родители были учителями до революции. Так сказать, интеллигенты старой закваски. И меня готовили к этой профессии, но революционная романтика оказалась сильнее. Правда, расплачиваться пришлось за нее, - горько усмехнувшись, добавил он и замолчал, как бы вспоминая то время.
- Говорите, говорите, Иван Андреевич.
- А что говорить?
- Все, о чем думаете и что считаете необходимым сказать. Мне ведь надо разобраться.
Буранов взглянул на него и на какой-то миг представил себя в его возрасте. Особенно поражали глаза члена партийной комиссии, которые смотрели, как ему казалось, сочувственно. Буранов уже встречался с такими аппаратчиками и понимал, что они лишь винтики в большом механизме партии.
Поговорив еще о жизни в Казахстане, Степанов неожиданно произнес:
- Ну, а какой смысл, Иван Андреевич, восстанавливаться вам в партии? Я имею в виду преклонный ваш возраст.
От услышанного у Буранова повлажнели глаза, и он взволнованно проговорил:
- Я большевик Ленинского призыва. За партию большевиков и за советскую власть кровь проливал. Да, я сейчас стар и никаких должностей не жду. Но я в душе, как был большевиком, так им и остался. Понимаете вы это, молодой человек, или нет? Всем ясно, что мы правы тогда были. Вы же сами осудили культ личности. Прошло столько лет, а где изобилие продуктов, о котором так много говорили? Колхозов и совхозов насоздавали, а в магазинах купить нечего.
Поднявшись, Степанов немного постоял и произнес помимо своей воли фразу, которая удивила Буранова.
- В чем-то вы и правы. Видимо, и сейчас допускаются какие-то ошибки. Но сила партии в том, что постепенно эти ошибки исправляются.
- Конечно, - перебил Буранов, - исправляются для того, чтобы новые допускать. Я внимательно читаю каждый номер «Правды» и поражаюсь передовицам идеологов партии. Эти статьи подрывают авторитет партии, молодой человек. Поверьте мне, очень подрывают. Особенно враньем.
Буранов не хотел этого говорить, так как уже давно разучился разговаривать искренне, но сейчас в беседе почему-то расслабился. Возможно, хотел выговориться, и этим хотя бы снять на какое-то время груз, давивший его многие годы. После осуждения культа личности Сталина он в 1959 году переехал в город Степноград и работал сторожем в одной из школ. Не дискутируя ни с кем о своем прошлом, Буранов тем не менее очень надеялся на положительные рассмотрения его апелляций. Он уже обращался в адрес Двадцать третьего съезда, однако обком партии и Комитет Партийного Контроля при ЦК КПСС тогда не поддержали его.
Готовя апелляции в адрес Двадцать четвертого съезда Степанов немало узнал о делах «право-троцкистского блока». В печати тех лет подробно расписывалось, что «право-троцкистский блок», объединяя в своих рядах многие подпольные антисоветские группы, ставил своей целью свержение Советской власти и установление в стране  власти помещиков и капиталистов. Сообщалось о том, что Бухарин и Рыков были причастны к убийству С.М.Кирова, В.Р.Менжинского, В.В.Куйбышева, А.М.Горького. Что «право-троцкистский блок» систематически осуществлял вредительские и диверсионные акты в различных отраслях народного хозяйства.
В марте 1938 года дело участников этого блока слушалось в Москве Военной Коллегией Верховного Суда СССР, которая приговорила Бухарина, Рыкова и еще шестнадцать участников «право-троцкистского блока» к высшей мере уголовного наказания - расстрелу с конфискацией всего принадлежащего им имущества. Этот приговор был приведен в исполнение 15 марта 1938 года.
Степанов понимал, что руководство партии в те годы не допускало коллективного подхода к выработке партийной политики, фактически запрещало свободное обсуждение перспектив общественного развития и альтернативные подходы в области экономики. Это привело к деформации теории и практики социалистического строительства. Однако понимая это, Степанов видел в Буранове противника партии, который, если бы не скрывался в те годы в степях Казахстана, то обязательно был бы осужден, как «враг народа». Для Степанова, как и для многих других партийных работников, не существовало иного мнения.
- Я слушаю, слушаю вас, Иван Андреевич, - словно очнувшись, проговорил Степанов.
- Часто я слышу, что непорядки порождены проклятым прошлым, а следовательно, надо скорее забыть то старое, забыть историю, и тогда мы заживем новой счастливой жизнью. Но это ведь опять вранье. Добро и зло, старое и новое - вечный, как мир, закон единства и борьбы противоположностей. Сейчас на смену борьбы с нами, как с идейными противниками, пришла новая борьба с коррупцией, с мафией, в которую вошло немало и коммунистов.
- И что вы считаете, надо делать? – спросил Степанов.
- Надо поставить всех в такие условия, чтобы не было интереса воровать и заниматься разными махинациями. Но для этого экономике нужен отлаженный механизм с совестливыми, бескомпромиссными, честными руководителями. Хотя сейчас это не так-то легко сделать, - задумчиво ответил Буранов.
- Почему?
- Далеко все зашли, очень далеко. Ладно, об этом хватит, а не то и вы примете меня за своего противника. А я не хочу больше никакой войны. Устал от нее.
Оставшись один, Степанов несколько минут сидел, вспоминая услышанное и записывая это в рабочую тетрадь. Он так увлекся, что даже не заметил вошедшего председателя парткомиссии.
- Ты не заработался с этим троцкистом? - спросил тот. - Возьми вот еще одну в адрес съезда.
- Я еще не подготовил по Буранову, - попытался возразить Степанов. - Он мне столько наговорил.
- А ты слушай, но справку пиши такую же, как и предыдущая. Никто его не восстановит. А по этому заявлению я дал указание прислать архивное персональное дело. Когда прочитаешь, зайди ко мне, я кое-какие подробности тебе расскажу.
На следующий день секретарь парткомиссии принесла Степанову архивное персональное дело Леонида Федосеевича Князева, которое его так заинтересовало, что он забыл и про обед.
Из апелляции Князева и его персонального дела Степанов узнал, что его, как и Буранова, ранее исключили из партии за участие в «право-троцкистском блоке». Правда, он не был тогда на партийной работе, а работал лишь счетоводом в колхозе. Его участие заключалось в том, то он на каждом собрании критиковал руководство колхоза и района за недостатки в их работе. Исключили из партии большевиков его в 1938 году и сразу же осудили на пять лет лишения  свободы. Однако на второй год войны освободили и в 1942 году отправили на фронт. Там в окопах Сталинграда его вновь приняли в партию. Воевал Князев так, будто свои беды видел в фашистах. Был награжден орденами Отечественной войны первой и второй степеней, а также многими медалями. Был тяжело ранен в конце войны и после демобилизации вернулся в 1950 году в родной колхоз «Путь к коммунизму».
В первые годы работы все было у него нормально. Женился, появились дети, и его избрали председателем ревизионной комиссии колхоза. С этого времени и начались его новые испытания.
Председателем колхоза «Путь к коммунизму» был избран брат первого секретаря Павловского райкома и, конечно, имея его поддержку, вел себя, как бай. От старых коммунистов Князев знал, что и первый секретарь райкома партии был нечист на руку. В частности, в 1947 году во время  денежной реформы его жена обменяла старые десять тысяч  рублей на новые. Об этом стало известно многим. Однако, сняв его с должности секретаря обкома партии, через год единогласно избрали первым секретарем Павловского райкома. Освоившись в новой должности, Пилюгин привез в этот колхоз своего младшего брата, которого в 1969 году на собрании избрали председателем. С этого времени неплохой колхоз медленно, но верно стал падать. Воровство колхозных денег стало постоянным. Под видом производственных дел, строительства домов, покупки запчастей для ремонта техники снимались со счета огромные суммы денег. Большая сумма была даже списана на строительство в колхозе начальной школы, которой и в помине не было.
Видя это, Князев написал жалобу на председателя колхоза в райком партии. Однако старший брат сразу же развил бурную деятельность против Князева. Он вызвал его к себе и заявил:
- Я вижу, что ты, Леонид Федосеевич, так ничего и не хочешь понять.
- А что я должен понимать? Я ведь выполняю обязанности председателя ревизионной комиссии колхоза.
- Не хочешь ты себе и своей семье добра. Не хочешь. Давай лучше будем жить в дружбе. В обиде не будешь, а не успокоишься - пеняй на себя.
- Я не против дружбы, - ответил тогда Князев, - но не в ущерб закону.
После этого разговора Пилюгин убедившись, что этот человек становится опасным для него, начал действовать.
На очередном колхозном собрании в присутствии первого секретаря райкома партии Князева освобождают от обязанностей председателя ревизионной комиссии за якобы клевету на председателя колхоза. С непосредственным участием и режиссурой работников райкома партии ставится спектакль разоблачений неправильного поведения члена партии Князева. При этом все было поставлено, как писал Князев, с ног на голову. Даже колхозные выпивохи, которых на правлении он пытался воспитывать, по написанным кем-то листочкам обвиняли его в несуществующих грехах.
А дальше заседание бюро райкома партии объявляет ему строгий выговор с занесением в учетную карточку. Князев апеллирует в обком, и для проверки выезжает в Павловку председатель парткомиссии при обкоме партии, который лишь собрал подготовленные заранее объяснения и отбыл.
Недовольный этим разбором, Князев обратился с заявлением в областную прокуратуру. В нем он, не затрагивая первого секретаря райкома партии, сообщал о многочисленных фактах хищений в колхозе и злоупотреблениях его председателя.
Это письмо попало к прокурору области Евгению Андреевичу Черняеву, который, ознакомившись, сразу же поручил помощнику прокурора Борису Антоновичу Петрову проверить его.
- Евгений Андреевич, а председатель колхоза не брат ли первого секретаря? – спросил Петров.
- Борис Антонович, вас должны интересовать факты, изложенные в письме, а не родственные отношения, - ответил прокурор и добавил: «Не волнуйтесь и выполняйте мое указание».
На следующий день Петров с двумя ревизорами из областного управления сельского хозяйства выехал. Добрался он уже вечером и сразу решил сообщить о своем приезде первому секретарю.
Подойдя к зданию райкома партии, Петров увидел, что двери заперты, но на втором этаже горел свет. Несколько минут он барабанил в дверь. Наконец появился какой-то мужчина и недовольно спросил:
- Чего стучишь?
Представившись, Петров попросил сообщить первому секретарю райкома партии Пилюгину о том, что приехал с ревизорами для проверки заявления по колхозу «Вперед к коммунизму».
- Откуда приехали, туда и уезжайте, - нетрезво проговорил тот.
Однако Петров, выполняя указание прокурора области, добрался до колхоза. Войдя в правление, сообщил председателю колхоза Пилюгину цель приезда и попросил представить ему комнату для работы. Однако захлопнув со злостью дверь кабинета, Пилюгин помчался к своему брату, который находился еще в райкоме. Он кинул на стол брату ключи от своего кабинета и печать, заявив при этом, что работать в такой обстановке не желает.
Через несколько минут в правлении колхоза раздался телефонный звонок, и находившийся там Петров поднял трубку.
- С вами будет говорить сейчас Воронцов, - услышал он голос телефонистки.
Зная о том, что в соседнем районе прокурором работает его друг, Виктор Воронцов, он радостно проговорил:
- Привет, Виктор, это я Борис, приехал к твоим соседям.
- Алло, алло, кто там включился в связь? - услышал он недовольный голос. - Девушка, немедленно найдите мне проверяющих из областной прокуратуры.
Поняв, кто это говорит, Петров быстро ответил:
- Помощник прокурора области слушает вас.
- Ты чего приехал туда? Мешать людям работать? Да? - и не дожидаясь ответа Петрова, приказал: «Сейчас же выезжайте все домой. Понятно?»
После этого указания Петров созвонился с прокурором области и сообщил ему об этом. Несколько минут трубка молчала. Наконец Черняев проговорил:
- Хорошо, Борис Антонович, возвращайтесь. Я завтра переговорю с ним.
О чем был разговор у прокурора области с секретарем, никто не знал. Однако через два дня состоялось заседание бюро обкома, и в повестку срочно включили дополнительный вопрос «о поведении прокурора области Черняева».
На этом заседании было принято решение о несоответствии Черняева должности прокурора области. А через несколько дней Черняев был вызван к генеральному прокурору и освобожден от своей должности. Апелляция коммуниста Князева, не согласного с объявленным ему взысканием, была вынесена на рассмотрение бюро обкома. Докладывал председатель партийной комиссии, который ушел от вопросов хищения денежных средств председателем колхоза и докладывал лишь непроверенные им факты из отдельных объяснений неправильного поведения коммуниста Князева.
Выслушав доклад, Воронцов попытался как-то повлиять на Князева.
- Леонид Федосеевич, почему вы мирно не уживаетесь в районе?
Удивленно посмотрев на него, Князев поднялся и неожиданно заявил:
- Наверное, потому, что вы из своих кабинетов не видите, что там творится.
- Чего?! - взревел Воронцов. - Ты и на нас готов грязь лить! Клади партийный билет! Таким, как ты, не место в партии!
Однако Князев, побледнев, ответил так, что Воронцов чуть не упал со стула.
- Хрен тебе с редькой! А не партбилет. У меня уже отбирали его в тридцать седьмом такие же, как ты. Этот партбилет я получил в окопах под Сталинградом, и не тебе его  забирать!
Повернувшись, он быстро направился к двери, оттолкнув попытавшихся задержать его.
В порыве гнева Воронцов приказал помощнику: «Дайте команду милиционерам задержать его. Такие хулиганские выходки прощать нельзя. И соедините меня с главным врачом областной психиатрической больницы».
Вскоре вернувшийся помощник доложил, что все выполнено и главный врач на телефоне.
В своем кабинете Воронцов поднял телефонную трубку и, услышав голос главного врача, начал ему что-то говорить. О чем они говорили, неизвестно, но вскоре в комнату милиции вошел сам главный врач психиатрической больницы с двумя мужчинами санитарами, которые скрутив, увели Князева.
Все это Степанов узнал из документов толстого персонального дела Князева, в которое даже были подшиты материалы, компрометирующие райком. В конце этих материалов была подшита справка председателя партийной комиссии обкома партии о том, что в связи с психическим расстройством Князева и нахождении его на излечении в психиатрической больнице апелляция с рассмотрения  снята. За эти дни Степанов успел поговорить со многими.
В частности у него была беседа и с помощником прокурора области Петровым, который подробно рассказал ему о братьях Пилюгиных.
Прочитав еще раз апелляцию Князева в адрес съезда, Степанов зашел к председателю парткомиссии и хмуро проговорил:
- Дело-то непростое.
- А у нас с тобой простых и не бывает, - ответил тот.
Но Степанов продолжал:
- Как и когда Князев вышел из психбольницы? Если у него все в порядке, тогда многим придется отвечать.
- В больнице он как-то повлиял на медсестру, которая должна была ему делать уколы, но не делала их. Ну, а потом он через нее передал большое письмо в министерство здравоохранения, оттуда приехал врач, и было установлено, что наш подопечный поправился. Но тебя это пусть не волнует. Справочка главного врача о том, что он был психически ненормальным и болел шизофренией в форме бреда величия, завтра будет.
- А по фактам злоупотреблений Пилюгиных? Их ведь не спрячешь.
- И тут не надо волноваться. Я посоветовал задним числом рассмотреть на бюро райкома и объявить председателю колхоза взыскание. Что и было сделано. Вот возьми выписку из протокола заседания, - проговорил Репин, подавая Степанову документ. - Хорошо еще уговорил тогда Воронцова не вносить в протокол постановление об исключении его из партии. Запись сделали, что снята его апелляция в связи с ухудшением состояния здоровья. Вот так. Учись у старших товарищей, так сказать дипломатическим приемам!
Степанов хотел было возразить, но воздержался.
Вечером, придя домой, Степанов с неохотой поужинал и ушел в зал, а его мать, знавшая хорошо его характер, убрала посуду, подошла и спросила:
- Какие-то неприятности?
- Нет. Просто уставать я стал. Что-то в автоматике нашей громадной, мощной системы начинает казаться мне странным. Какая-то брешь образовывается между лозунгами и бытием, если честно признаться: все идет вроде верно, но без совести, без души. - И помолчав, добавил, - троцкистами сейчас занимаюсь и лишний раз убеждаюсь в том, что по многим вопросам они тогда правильно  высказывались, да и сейчас их суждения актуальны.
- Может, Сергей, и исключили их тогда за то, что правда мешала власти? Идейные  противники опаснее отъявленных преступников.
- Они были детьми своего времени. Но какая внутренняя убежденность! Люди удивительной судьбы, простившие партии обиды. Я вот спросил одного - зачем вы просите восстановить вас в партии: ведь вам уже около семидесяти лет? А он аж в лице изменился и говорит: «Я за партию кровь проливал, она мне родная».
- Зачем ты принимаешь это близко к сердцу? Я уже говорила тебе, что систему не сломаешь. А она тебе может много бед принести, если пойдешь против нее.
Эту ночь Степанов почти не спал. Несколько раз он вставал, шел на кухню, чтобы выкурить папиросу, возвращался, снова ложился, погружаясь в невеселые мысли.
Только к утру он, наконец, смог заснуть.
На следующий день Степанову принесли из КГБ по Степноградской области уголовное дело на очередного «врага народа» бывшего начальника отделения дороги Якова Филипповича Корнеева, расстрелянного за подрыв экономики на транспорте и подготовку терактов. То есть пункт седьмой и восьмой статьи 58 Уголовного Кодекса.
Прочитав уголовное дело, Степанов стал снова читать письмо его жены Корнеевой Евгении Яковлевны, которая сообщи¬ла, что ее муж реабилитирован посмертно Верховным Су¬дом, и просила восстановить его честное имя коммуниста. Чтобы ускорить процесс подготовки к рассмотрению дела, Степанов пригласил Корнееву в обком, и попросил принести справку о реаби¬литации. На следующий день дежурный милиционер  сообщил, что по его приглашению на беседу пришла Корнеева Евгения Яковлевна с дочерью.
- Пропустите, - ответил Степанов, готовясь к беседе.
Вскоре в кабинет вошли две женщины. Посмот¬рев на одну, помоложе, Степанов от неожиданности расте¬рялся и тихо спросил:
- Это вы?
Изумленно глядя в его удивленное лицо, Наденька также тихо ответила вопросом:
- А это вы?
Ничего не понимающая Евгения Яковлевна переводила взгляд с одного на другого, пока Наденька не пояснила:
- Это, мама, тот человек, о котором я тебе говорила. С которым мы виделись в театре, но так и не познакомились.
Обрадованный таким откровением, Степанов подви¬нул женщинам стулья, усадил их и, не приступая к делу, проговорил:
- А теперь давайте познакомимся. Я член парткомиссии Степанов Сергей Николаевич. Буду заниматься делом ваше¬го мужа. Вас зовут Евгения Яковлевна. А как зовут дочь?
- Надежда Яковлевна, - ответила та,  густо зарумя¬нившись.
«Совсем дети, - растроганно подумала Евгения Яковлев¬на, - боже мой, как быстро летит время».
Более часа длилась беседа. Договорившись обо всем, Сте¬панов в конце беседы не выдержал и спросил об их личной жизни. И тогда Евгения Яковлевна рассказала ему, что все эти годы она жила надеждой дождаться мужа, что Надень¬ка окончила педагогический институт и работает в школе. Во время этого разговора Степанов видел, как украдкой посматривала на него Наденька, и, тоже разоткровенни¬чавшись, поведал им о своей жизни. Провожая их из зда¬ния Дома Советов, он, обращаясь к Евгении Яковлевне, спросил:
- Можно, я приду к вам домой? Ну, чтобы сообщить ре¬зультаты рассмотрения?
- Приходите, Сергей Николаевич. После шести часов ве¬чера мы всегда дома, адрес наш у вас есть.
Оставшись один, Степанов вновь перечитал «дело Корнеева». Теперь скупые холодные строки допросов зазвучали по-иному; он яснее уловил страшное безразличие к судьбе человека,  почувствовал атмосферу бес¬предельного издевательства...
Читая дело, он даже представлял самого Корнеева, отста¬ивающего свою правоту о нереальности сокращения вре¬мени на перегонах, и понимал, что ему практически невозможно было доказать это. Даже товарищи по партии вместо защиты встали на путь обвинения во вредительстве и сабота¬же. Особенно его возмутил протокол допроса следователем Костренко. Несколько раз Степанов поднимался и подходил к окну, представляя тот мрак, в котором находились такие преданные стране люди, как Корнеев. Выписав фамилии сек¬ретаря парткома и представителя райкома партии, он ре¬шил узнать о них побольше.
В день заседания бюро Фомичев, прочитав повестку и про¬екты постановлений, сославшись на свое плохое самочув¬ствие, предложил вести заседание второму секретарю Во¬ронцову, а сам уехал домой.
Дождавшись рассмотрения своих вопросов, Степанов вы¬шел на трибуну. И когда уже начал докладывать, услышал, как Воронцов предложил согласиться с проектами поста¬новлений, «не затрачивая на них времени».
- Я прошу выслушать хотя бы материалы партийного расследования по бывшему начальнику отделения железной дороги, - настойчиво попросил Степанов и сразу увидел, как удивленно переглядываются члены бюро. Не получив согла¬сия, он начал докладывать.
- Проверкой установлено, что персональное дело, послу¬жившее началом для возбуждения уголовного дела, велось с грубейшим нарушением Устава партии секретарем партко¬ма Красновым и инструктором железнодорожного райкома партии Селезневым. Именно эти два лица положили начало для фальсификации дела.
- Ну и что вы предлагаете, Сергей Николаевич, - перебил Воронцов.
- Привлечь их хотя бы к партийной ответственности.
- Да их уж, наверное, и в живых нет, - проговорил недо¬вольно один из членов бюро. - Зачем ворошить старое?
- Я проверил. Краснов переведен в Министерство путей сообщения и работает там начальником отдела, а Селезнев получил персональную пенсию местного значения и состоит на учете в партийной организации райисполкома.
- Сергей Николаевич, вы уже более сотни дел внесли на рассмотрение по партийной реабилитации, и что, по ним будем привлекать коммунистов, которые тогда не могли по-
другому поступать?
- Я вношу предложение, а решать членам бюро.
- Это правильно, решать нам. Вы, Сергей Николаевич, можете после принятия постановления поговорить с женой Корнеева, передайте от нас извинения. Как, товарищи? Есть предложение согласиться с проектом за исключением пору¬чений о привлечении к партийной ответственности?
И сразу те активно закивали головами.
На следующий день Степанов, получив заверенную общим отделом копию постановления о посмертной партийной реабилита¬ции Корнеева, поехал к Корнеевым. Ему не терпелось увидеть Наденьку, так как после нео¬жиданной встречи старые чувства вспыхнули с новой силой.
Подобное испытывала и Надя. Она не помнила, как вышла из здания, не слышала, что ей говорила мать, кото¬рая, поглядывая на нее, лишь грустно улыбалась. Для Нади эта встреча была воплощением многолетней мечты. Недав¬но ей исполнилось двадцать пять, и она была в том возрас¬те, когда слышат и понимают плохо, так как слух оглушен шумом крови, а понимание - желанием и надеждой на новую встречу.
Еще тогда, в театре, при первой встрече с Сергеем, к ней пришло какое-то особенное и незнакомое ранее чувство, которое крепло все сильнее и сильнее.
Вернувшись домой, Надя вошла в свою комнату и почув¬ствовала, как сильно и часто забилось ее сердце. Почувство¬вала, что сегодня нашла то, чего искала многие годы. От этих мыслей и чувств у нее кружилась голова, и во всем теле звучала музыка. Рано потерявшая отца и жившая в окружении двух женщин, она мечтала о сильном красивом мужчине, который бы для нее был оплотом в жизни.
Вечером она пошла, вернее ее понесла неведомая сила в парк, на то место, где некогда стоял летний театр, давно она здесь не была, не хотелось тревожить воспоминания. За прошедшие годы парк изменился, увы, далеко не к лучше¬му. Зачем-то вырубили старые серебристые тополя, грубо заасфальтировали дорожки, вместо старого, похожего на сказочный теремок театра, соорудили площадку для лекций - дощатая сцена от дождей покоробилась, скамейки облезли, покосились. Было грустно и пустынно, грифельное низкое небо сиротливо висело над чахлыми кустами сирени... Сер¬дце Нади невольно сжалось от тревоги, а вдруг и эта встре¬ча окажется последней, Сергей не придет, все же занятой начальник? И время, стремительно ускорив свой бег, утечет, и жизнь ее станет такой же неуютной и бессмысленной, как этот исковерканный парк...
Вернувшись домой, Надя, взволнованная встречей с Сер¬геем, и опасениями, возникшими в парке, подошла к матери, обняла ее, как в детстве, и тихо проговорила:
- Мамочка, я так счастлива и так боюсь потерять его снова.
- Дай бог, чтобы все у тебя было хорошо.
В этот вечер Надя, не задерживаясь в школе, торопливо воз¬вращалась домой, она с нетерпением ждала прихода Степано¬ва. И вот раздался звонок. Открывать побежала Надя и, увидев стоящего Сергея, радостно проговорила:
- А мы вас уже заждались.
- Только вчера состоялось заседание бюро, а сегодня по¬становление подписали, и я сразу к вам. Возьмите, пожалуйста, торт.
- Мама, Сергей Николаевич пришел, - сообщила она вы¬шедшей в коридор Евгении Яковлевне.
- Вижу, вижу, А чего ты, Наденька, не приглашаешь его в зал? А это зачем? - увидев коробку с тортом, спросила она.
- Я надеялся, к чаю пригласите, - смущенно ответил Сергей.
В зале Евгения Яковлевна познакомила его с Фомичевой, и, увидев вопросительный взгляд Степанова, пояснила:
- Да, да, это бывшая жена первого секретаря, но они уже давно расстались.
- По политическим и моральным причинам, - горько усмехнувшись, добавила Альбина Васильевна.
- Я обещал доложить о вашей просьбе, Евгения Яковлев¬на, -  проговорил Степанов.
- Зачем так официально, Сергей Николаевич? Вы лучше расскажите, как и что говорили в обкоме партии. Тем более за чаем просто неудобно беседовать бюрократическим языком.
- Постановление о партийной реабилитации принято еди¬ногласно, и члены бюро просили принести вам извинения за то, что тогда произошло, - ответил Степанов и после затянувшейся паузы спросил: «Евгения Яковлевна, а в то время кто-нибудь вам помогал с его работы?»
- Тогда от меня все отвернулись. Я же была женой врага народа. Правда, одна женщина встретилась порядочная, кстати, ваша однофамилица, Степанова Екатерина Федоровна. Случайно, не родственница ваша? Хотя фамилия распространенная...
- Это моя мама.
- Господи, вот уж поистине тесен мир! - изумленно воскликнула Евгения Яковлевна и, подливая чай, добавила: «Мы с ней часто встречались и встречаемся. Очень рада, очень рада. Обязательно передайте ей привет».
- Сергей Николаевич, а как вел себя и что говорил Фомичев? - спросила Альбина Васильевна, - если это не секрет?
- А его не было на заседании. Он в этот день заболел.
- Всю жизнь ловчит, - мрачно проговорила Фомичева, - сломался человек, как все предавали, так и предают. Ничего святого.
Почувствовав, что Альбина Васильевна расстроилась, Евгения Яковлевна предложила:
- Наденька, покажи Сергею Николаевичу свою библиотеку, и, обращаясь к нему, спросила, - вы любите читать?
- Очень, и буду рад посмотреть ваше книжное богатство, - с готовностью согласился Степанов.
В своей комнате Надя подвела его к книжному шкафу и начала рассказывать Сергею, что любит перечитывать, ка¬кие авторы ей больше нравятся. Слушая ее, Сергей воскликнул:
- Какое счастье, что я встретил вас, Наденька.
- Давай, Сергей, перейдем на ты!
- Ты очень красивая. Если бы ты знала, как я мечтал найти тебя, - сказал он искренне, положив на ее руку свою.
И Надя не отняла руки.
В это же время Евгения Яковлевна, убирая со стола посу¬ду, представляла мучения Якова перед расстрелом. Она слы¬шала, что смертники спали на цементном полу и страдали от холода, ожидая расстрела неделями. Смертники страдали и от голода, и тогда главным становился не страх расстрела, а муки голода, от которого некоторые даже опухали. А медицинской помощи им практически не оказывали.
Все это Евгения Яковлевна слышала от стоящих у тюрем женщин, которые так же, как и она, почти ежедневно при¬ходили, чтобы узнать что-нибудь о своем муже или сыне.
Убрав посуду, она села рядом с Фомичевой и тихо произ¬несла:
- Все вроде прояснилось, и в то же время очень много вопросов.
- Не мучай себя, Женя. Я от кого-то слышала, что гос¬поднее наказание всех найдет, и никто от суда божьего не спрячется.
- Да, я тоже это слышала. И более того, один старый человек при разрушении собора сказал, что эхо взрыва будет долго греметь над нами.
- Какое эхо? - переспросила, думая о своем, Фомичева.
- Эхо взрыва кафедрального собора. Сколько тогда и после принес этот взрыв горя людям. Кто и когда подсчитает это горе? Кто и когда предъявит счет палачам?
- Это верно. Себя они не будут обвинять, покаяния не дождешься от них, и в этом что-то от дьявола, какая-то одержимость делать зло, - поддержала Альбина Васильевна. - Но неужели в этих нелюдях не просыпается никогда совесть? Каков мой-то Фомичев?! Я ему позвоню!
- Тебе это надо? – словно испугавшись чего-то, спросила Корнеева.
Но та, не слушая ее, уже набирала номер. Трубку взял Максим.
- Здравствуй, сын. Пригласи к телефону отца.
- Что-нибудь случилось?
- Нет, просто надо кое-что сказать.
Вскоре трубку взял Петр Иванович и недовольным голо¬сом спросил:
- Что там у тебя?
- У меня ничего. А вот у тебя кое-что должно быть. Друга своего Якова вспомнил?
- Лежачего не бьют, - перебил он.
- Это ты-то лежачий? -  Как я тебя, Петр, тогда просила за Якова, как надеялась, что ты вылезешь из той ямы, в которую катился с Сосновским.
- Ты из-за этого  позвонила? Больше, пожалуйста, не беспокой. Не тебе судить. Кому положено, тот и разберется, - со злостью проговорил он и бросил трубку.
- Не надо было тебе звонить, - заметила Корнеева.
- Надо, Женя, надо. Всем надо напоминать. И не по теле¬фону, а в колокола бить! Устроили расправу над своим народом. Хуже фашистов оказались, те своих не трогали.
- Ладно, Альбина, успокойся, - ласково перебила Евгения Яковлевна, увидев, как в зал вошли Степанов и Наденька.
- Сережа уже уходит, я, наверное, его немного провожу.
- Не надо, Надя. На улице уже темно, - возразил Сергей и, обращаясь к женщинам, добавил: «Спасибо за чай. Можно, я буду к вам приходить? Теперь я Надю не потеряю. Никогда».
- И вам спасибо, Сергей Николаевич. Мы всегда рады видеть вас здесь. А маме вашей поклон передайте. Обя¬зательно.



РАЗГОВОР ПО ДУШАМ

Выйдя от Корнеевых, Сергей был так взволнован, что и не сразу сообразил, в какую сторону ему идти. Он чувство¬вал, как его бросает то в жар, то в холод. Он ощущал, как пылает его лицо.
Вспомнив, как, подав при расставании руку, Надя долго держала свою в руке Сергея, он улыбнулся и подумал о следующей встрече.
Внешне суровый Сергей был очень добрым человеком. Сталкиваясь с непорядочностью, он, горя¬чась, доказывал свою правоту и был чувствительным к не¬счастью людей. Он был небольшого роста, плечистый и физически очень сильный. В институте часто выступал на соревно¬ваниях по многоборью и боксу. Имел спортивные разряды и награды за занимаемые призовые места.
Вечерами в свободное время Сергей встречался со своим дру¬гом Павлом Приходковым, который работал следователем в областном управлении внутренних дел и тоже был холостяком. Иногда Екатерина Федоровна выговаривала им, что пора бы и семьями обзаводиться, но друзья всегда обращали ее разговор в шутку и заявляли, что не видят подходя¬щих для себя подруг. Правда, после первой встречи в обко¬ме партии Сергей в этот же день, волнуясь, рассказал мате¬ри про Надю, которую помнил все годы, и Екатерина Федо-ровна, еще, не зная, что это дочь ее знакомой Корнеевой, почему-то сразу очень обрадовалась.
Придя домой, Сергей, загадочно улыбаясь, подошел к матери:
- А тебе привет, мамулька.
- От кого, если не секрет?
- От Евгении Яковлевны Корнеевой и ее дочери Нади,  о которой тебе говорил.
- Чего, чего? - удивленно переспросила мать.
- То, что услышала. Я делом ее отца занимался и вот встретились.
- Боже мой, та твоя девушка из театра? -  всплеснула руками Екатерина Федоровна.
- Да, да, - подняв  мать и кружась с ней, громко крикнул Сергей.
- Что за шум? - войдя в зал, спросил Николай Алексеевич.
- Готовься, муженек, к свадьбе. Сынок-то наш отыскал себе, наконец, невесту.
- Как отыскал? Прямо сейчас? И где же? На улице?
- Ну я  же рассказывала, что он в театре в девушку влюбился, и  не успел познакомиться.
- Так из-за нее ты холостяком страдал? - спросил, уже заинтересовавшись, отец, - Ну романтик, весь в мать!
- Из-за нее, конечно, - категорично ответила за сына мать. - А мы ведь много лет знакомы с ее матерью и не знали, что у нее дочь, которую ищет Сережа. Это Корнеева.
- Начальника дороги, которого расстреляли?
- Да, папа. Я занимался подготовкой реабилитации Якова Филипповича и встретился с ними, - сияя ответил Сергей.
- Очень, очень рад. О Якове Филипповиче все отзывались тогда хорошо. Добрые корни.
В эту ночь Сергей долго вспоминал все подроб¬ности сегодняшней встречи. Ничто и никогда так сильно не захватывало и по-настоящему не волновало его. Сейчас Надя была в его глазах воплощением того, что он мечтал видеть в будущей жене. Гордая и строгая, в то же время она была такая живая и обаятельная. У нее была соблазнительная ма¬нера сжимать и вновь раскрывать губы, глядя при этом в глаза говорящему. Ворочаясь в постели, он видел перед собой ее лицо, ее губы, выражение глаз. Видел линии тела и все движения, когда она вставала и за чем-то шла. От этих воспоминаний у него кружилась голова. Его так сильно влекло к ней, что он не мог уже думать о чем-то другом, кроме сладких и чувственных мечтаний о Наде. Сидя тогда на диване, он видел, что она тоже счастлива от их встречи, что в ее глазах, плясали огоньки и, хотя не было сделано никаких предложений и не было никакой договоренности, он понимал, что теперь они вместе навсегда. От этих мыслей ему хотелось вскочить и бежать к Корнеевым. Немедленно бежать и договорить все то, что не успел. Убедить Надю завтра же идти в загс.
На следующий день утром в кабинет к Степанову во¬шел председатель парткомиссии и, поздоровавшись, пере¬дал ему апелляцию на постановление Нежинского горко¬ма партии об исключении из КПСС шофера лесхоза за то, что тот на предвыборном собрании критиковал председа¬теля сельсовета.
- Прочитай и сегодня же выезжай туда.
- А что за спешка такая? - спросил Степанов.
- Грозится в Организацию Объединенных Наций обратиться. Грамотными все стали.
Прочитав апелляцию, Степанов понял, что кому-то здо¬рово не понравилась критика шофера. Вспомнив о вче¬рашнем вечере и о том, что его встреча с Надей отодвигает¬ся из-за командировки на несколько дней, он позвонил на квартиру Корнеевой.
- Евгения Яковлевна, это я, Сережа, - поздоровавшись, проговорил он. - А Надю можно к телефону?
- Наденька уже ушла в школу.
- Тогда передайте, пожалуйста, ей, что меня срочно в командировку направляют, и сегодня я не приду. Но как  вернусь, то сразу же буду у вас. Только обязательно передайте.
- Передам, Сережа,  не волнуйся. Поездом выезжаешь?
- Да, сначала поездом, а потом на машине добираться придется.
Получив коман¬дировочное удостоверение, он поспешил домой. Быстро собрав портфель и, обращаясь к матери, Сергей  проговорил:
- Некстати командировка эта. Договорились сегодня встре¬титься, и все сорвалось.
- Не переживай. Я сегодня  наведаюсь к Корнеевой и твоей Наде обязательно передам, что ты очень расстроился.
Всю дорогу до Нежинска он простоял в коридоре вагона, рассматривая, как стеною валит снег. Удивите¬лен климат в Степноградской области: вчера еще ярко све¬тило солнце, и земля звенела от морозца, ждали снега, бес¬покоились, как бы не вымерзли озимые, а сегодня снег идет так, будто природа решила наверстать «отставание» и вы¬полнить сразу месячный план по осадкам. На вокзале Сер¬гея встретил помощник секретаря и извинился:
- Не успеваем чистить улицы, поэтому уж не обессудьте, поедем в горком на грузовой.
В горкоме его ждали  первый секретарь, заведую¬щий организационным отделом и секретарь по идеологии.
- И чего это адвокатам дома не сидится? - спросил, поздоровавшись, первый.
Степанов знал, что многие секретари недолюбливали партийную комиссию при обкоме партии и поэтому, не оби¬жаясь, в тон ему ответил:
- Так вы же сами работу нам даете.
- Ладно, с чем приехали?
- Вот, прочитайте, - подавая апелляцию, ответил Степанов и, повернувшись к заворгу, попросил принести персональное дело шофера. Вскоре тот вернулся с тоненькой папочкой, в которой было заявление председателя сельсовета, копия протокола партийного собрания и копия постановления бюро горкома об исключении.
- Не густо, - перелистав дело, поморщился Степанов.
На что первый секретарь, возвращая апелляцию, со зло¬стью ответил:
- Густо было во время беседы представителя горкома партии с ним и особенно на заседании бюро, где этот шоферюга такого наговорил нам...
- И что же он наговорил?
- Ну, что мы 37 год возвращаем и зажимаем его, якобы, справедливую критику.
- А критику проверили? Может, она действительно справедливая?
- Сергей Николаевич, какая там критика, когда он ненормальный, - вмешался секретарь по идеологии, - несет чепуху всякую, что в башку взбредет.
- У вас медицинское заключение имеется? Я что-то в деле не нашел. Но если даже он ненормальный, как вы определили, проверять все равно положено то, что он сообщил о председателе. Кстати, я что-то не вижу объяснения этого шофера?
- Он отказался его писать, - ответил заворг.
- Так выведите справкой, когда, в присутствии кого и почему он отказался от письменного объяснения. Ладно, не будем дискуссии вести. Мне сегодня надо попасть в лесхоз.
- Машина туда не пройдет, - категорично заявил первый секретарь. - Погода, сами видите, не для экскурсий.
- Но на чем-то все же добираются при необходимости?
- Трактор сани таскает туда, только трактор. И если все нормально, то за шесть часов можно добраться.
- Хорошо, трактор, так трактор. Кто со мной поедет?
- Заворг. Сена в сани побольше брось, да шубы и валенки возьмите, - приказал первый заворгу, - не хватало из-за кри¬тикана какого-то ЧП получить.
Как по тоннелю, пробивался в лесхоз трактор, волоча за собой большие сани, в которых, закутавшись в шубы, сиде¬ло несколько человек. По обеим сторонам дороги стояли снеж¬ные стены до двух метров высотой. В некоторых местах дорога так была перехвачена снежными заносами, что трак¬тор кое-как пробивался через них. Приехали в лесхоз, ког¬да уже стемнело, и их встретил председатель сельсовета.
- Ко мне пойдем,  или в дом для приезжих? - спросил он у заворга.
- В дом для приезжих, - отрезал Степанов.
Войдя в комнату, Степанов попросил пригласить к нему секретаря парторганизации.
- Да я сам все организую, - недовольно проговорил председатель сельсовета, - что за спешка? С дороги положено...
- Делай, что тебе говорят, - перебил заворг.
Через полчаса председатель сельсовета с секретарем партор¬ганизации вошли в комнату и, улыбаясь, сразу же стали вык¬ладывать из сумок закуску и несколько бутылок с водкой.
- А это зачем? - недовольно спросил Степанов.
- Дорога-то тяжелая была, не грех и отдохнуть по-человечески, - суетясь и раскладывая принесенное, по-хозяйски ответил председатель.
- Уберите сейчас же все в сумки и можете быть свобод¬ными до завтра. А в девять утра встретимся в сельсовете. Сегодня мы поговорим с секретарем парторганизации.
Оставшись втроем, Степанов начал расспрашивать сек¬ретаря о его семье, о положении дел в лесхозе и лишь потом  перешел к делу, по которому  приехал. Из рас¬сказа секретаря он узнал, что шофер Владимир Игнатьевич Сомов вступил в партию на фронте. Любит о недостатках в работе  открыто говорить на собраниях и совещаниях.
- Так это хорошо, - улыбнувшись, проговорил Степанов, - возмутители спокойствия всегда должны быть. На то и щука, чтоб караси не дремали. Ну, а все-таки, с чего дело-то нача¬лось? Да вы говорите, я ведь все равно докопаюсь, и со мно¬гими буду встречаться, не вы, так другие расскажут.
Вздохнув, тот рассказал о том, что председатель сельсове¬та пристроил в лесхоз некоторых вернувшихся из заключе¬ния, и эти бандюганы многих держат в страхе, но Сомов пообещал в милицию пожаловаться. А тут еще конфуз вы¬шел. Похаживал наш председатель к одной женщине, а та и забеременела. Тогда председатель предложил ей свалить все на слесаря из мастерской, который той женщине очень нра¬вился. Посоветовал ей написать в сельсовет заявление, а потом начал заставлять мужика жениться на ней. Но полу¬чилась осечка. Отказывается тот и все. Тогда председатель сельсовета собирает поселковое собрание и начинает поддав¬ливать на бедолагу общественным мнением. Доложил  в красочном виде, а женщины как набросились на мужика. Мы, мол, трудимся, мужей многие потеряли на фронте, а такие жируют, сирот по белу свету распускают. Терпел, терпел тот мужик и вдруг становится на табуретку и спускает штаны. А вместо мужского достоинства у него багровый шрам и выведенная трубка. Все остальное начис¬то срезано снарядным осколком. После этого женщины чуть не растерзали сожительницу председателя сельсовета. Но вмешался Сомов, ваш подопечный, и перевел стрелки на председателя. Тот быстро закрыл собрание. На следующий день развил такую бурную деятельность, таких людей под¬ключил, что нам ничего другого не оставалось делать, как... вы уже по бумагам видели...
Во время этого разговора заворготделом нервно постуки¬вая пальцами по столу, молчал.
Степанов составил список тех, кого секретарь парторганизации должен пригласить зав¬тра в сельсовет. В этот список он включил и участкового.
- А его-то зачем? - спросил заворг.
- Посмотреть на него хочу, - не вдаваясь в подробности, ответил Степанов.
На следующий день с утра начались беседы с Сомовым. Много интересного рассказал Владимир Игнатьевич. Уверенно вел себя шофер, с достоинством. Затем Степанов вызвал секретаря парторганизации и, познакомив, с материалами расследования, спросил:
- Ну и что вы теперь думаете делать?
- Как горком скажет, так и поступим.
- На очередном партийном собрании проинформируйте коммунистов о нашей проверке. Только не скрывайте ничего.
Приехав в Нежинск, Степанов сразу же пригласил к себе прокурора города и, дождавшись, когда тот прочитает ма¬териалы партийного расследования, спросил:
- Что будем делать?
- Проверять пока, он же депутат.
- Вот и проверяйте.
Закончив с прокурором, Степанов вошел в кабинет к пер¬вому секретарю горкома и, улыбаясь, проговорил:
- Заворг доложил, как прошла проверка?
- Рассказал, рассказал. Вы все там умники, а мы дураки, - недовольно проворчал первый. - И что предлагаете, Сергей Николаевич?
- Как можно быстрее отменить постановление об исклю¬чении Сомова, вернуть ему партбилет, обязательно извиниться перед ним и обязательно привлекать к ответственности председателя сельсовета, да и тех ваших работников, которые ему покровительствовали.
- Ну это уж слишком! – возмутился  тот.
- А конституционное право и Устав партии грубо нарушать - это не слишком? Вы что, хотите, чтобы завтра весь мир узнал, какая у нас демократия? Не будем спорить, я доложу руководству обкома партии. Ему принимать решение.
Возвращаясь в Степноград, Степанов сно¬ва стоял у окна, и снова вспоминал проведенный у Нади вечер. Они рассматривали тогда книги. Надя стояла рядом, почти касаясь Сергея. Он, не выдержав, посмотрел в ее глаза так, что она, улыбнулась в ответ и взяла его за руку. Ему очень хотелось тогда прижать Надю к своей груди, поцеловать, и в то же время он боялся напористостью обидеть ее. Стоя у окна, он шептал:
- Надя, Наденька, скорей бы увидеть тебя!
Поезд прибыл около девяти часов вечера, и Степанов сразу поехал к Корнеевым. Как и в первый свой приход, встретила его Надя.
- Извините, но я прямо с поезда, очень хотелось увидеться!
- Сережа, мой руки, - уже как близкому человеку, предложила Евгения Яковлевна, - и садись кушать с нами.
За столом заговорили о внезапном снегопаде, и Сергей под¬робно рассказал, как на тракторе пробивался через сугробы. Слушая его, Надя неожиданно проговорила:
- А мне сегодня после обеда слышался твой голос, Сережа. Я даже слышала, как называл ты меня.
«Боже мой!» - подумал Сергей, вспомнив о том, что, стоя у окна в вагоне, он действительно несколько раз произнес имя Нади, и как-то сразу осмелев, сказал:
- Евгения Яковлевна, я очень люблю Надю и хотел бы жениться на ней.
- Сережа, так не мне это надо говорить. Ты Наде это и предложи.
- И Наде скажу, - и, обращаясь уже к ней, улыбаясь, спросил: «Когда в загс?»
Встав из-за стола, Надя подошла к нему сзади и, обняв за плечи, ответила:
- Хоть сейчас!
- Смотри, какие быстрые, - рассмеялась Евгения Яковлевна.
- Нет, мы не быстрые. Это надо было давно нам сделать. Правда?
- Правда, правда. Пойдем ко мне.
Войдя, она обняла его, и Сергей со всей своей страстью прильнул к ее губам.
- Самый дорогой мой человек, - проговорила она.
- Завтра возьми паспорт - после обеда идем в загс, - пред¬ложил Сергей.
Долго они еще сидели вдвоем, обсуждая и регистрацию брака, и предстоящую свадьбу. Уже ночью, попрощавшись, он пришел домой и сразу же сообщил родителям о решении идти в загс.
На следующий день Степанов оформил результаты про¬верки по лесхозу и, войдя к председателю парткомиссии, подал справку:
- Опять начудили.
- Да, топорно работают! – прочитав справку, вздохнул председатель парткомиссии и сразу направился к Фомичеву.
- Опять, Петр Иванович, начудили в Нежинске, - войдя, проговорил он и подал справку. - Степанов вывел их на чистую воду.
Прочитав, тот усмехнулся и проговорил:
- Дотошный, он у тебя.
- Парень цепкий, - поняв намек, подтвердил председатель, не зная того, что утром Фомичеву уже звонили из Нежинска, и он второму секретарю Воронцову посоветовал дер-жать парткомиссию на поводке. Однако сейчас Фомичев, морщась, набрал телефон первого секретаря Нежинского горкома и дал указа¬ние немедленно восстановить шофера, и решить вопрос с председателем сельсовета.
В этот же день Сергей с Надей пришли в загс и спросили у заведующей, что надо для регистрации.
- Паспорта и заявление, - сухо ответила та и, помолчав немного, добавила: «Месяца полтора подождете, не разду¬маете, тогда и получите отметки».
- Простите, пожалуйста, мы так долго ждали, нельзя ли пораньше - смущенно попросил Сергей.
- Нет, нельзя.
Расстроенные, они вышли из загса. По дороге Сергей, как мог, успокаивал Надю, обещая все уладить быстрее. Зайдя в кабинет председателя парткомиссии, он сообщил, что со-бирается жениться и будет просить отпуск без содержания.
- Пора, голубчик, пора. Рад за тебя. И когда свадьба, если не секрет? - спросил председатель.
- Сегодня ходили в загс, хотели побыстрее, но там, ока¬зывается, какие-то сроки. Помогите, чтоб на этой не¬деле оформить все? В конце недели хотели свадьбу сделать.
- Это мы сейчас организуем, - ответил тот, и, полистав телефонный справочник, набрал нужный номер. Поговорив и назвав фамилию Степанова, он, улыбаясь, удовлетворенно заявил:
- На этой неделе все сделают в лучшем виде. Но меня не забудь, Сергей Николаевич, пригласить.
- Что вы, - радостно ответил Степанов, - вы же, как вто¬рой мой отец!
Дни, так медленно тянувшиеся до свадьбы, были удиви¬тельными. Каждый вечер он был у Нади, обсуждая предстоящие хлопоты. Находясь вблизи нее, он понимал, что в его жизни появился человек, который укра¬сит его жизнь. Долгие дни жгучего томления мучили его. Надя видела это и понимала, что Сергей с каждым днем все сильнее и сильнее хочет добиться от нее большей близости. Однако скромность и застенчивость не позволяла ей решиться на этот шаг. Каждый раз, когда Сергей задерживал ее слишком долго в своих объятиях, она вырывалась и, как бы жалея его, успокаивала обещаниями быть более послуш¬ной после свадьбы. При этом в ее голосе было что-то мягкое и ласкающее. Сидя рядом с ним, Надя видела взвол¬нованность Сергея, видела, как воспламеняет его.
После одного из затянувшихся поцелуев Сергей взволно¬ванно проговорил:
- Я могу и не справиться с собой. Ты просто сводишь меня с ума.
- Терпи, казак, атаманом будешь, - ответила, смеясь, Надя.
Её глаза говорили многообещающе, но она не готова была уступить Сергею, так как в ней продолжали бороться про¬тиворечивые силы нравственности с силами же¬лания. Воспитанная в строгих  правилах, она побеждала силы желания и заставляла смириться с этим Сергея.
Подготовка к свадьбе занимала все свободное время и у Ека¬терины Федоровны Степановой, но тут ей передали, что её хочет увидеть срочно монашка Мария. Пришлось идти.
Войдя в дом, Степанова увидела лежащую Марию и, по¬дойдя ближе, спросила:
- Ты чего это расхворалась?
- Плохо мне совсем. Наверное, скоро умру и грех с со¬бой унесу.
- Какой еще грех?
- Не сохранила я икону, - заплакав, ответила монашка. - Но я кое-что узнала. Послушай. Несколько раз я спрашивала соседского парня Игоря. Но он не признавался. А потом говорит: «Ладно, купи бу¬тылку водки, скажу». Конечно, купила и говорю ему: «Иди ко мне, выпьешь и покушаешь у меня». Чтобы пьяного-то разговорить.            
- И он пришел? - уже заинтересованно спросила Екатерина Федоровна.
- Да, он ведь недавно из заключения вышел, выпить хочет, а нигде не работает. Так вот, выпил и рассказал, как выкопал ее, как унес со своим другом на базар и даже ска¬зал, кому продал.
- Ну и кому?
- Назвал двоих мужчин, но говорит, что они в этот же вечер оба мертвыми оказались. Господь, видимо, наказал их.
- А у этих мужчин кто-нибудь из родных и знакомых есть? - спросила Степанова. - Не могла же икона бесследно исчезнуть...
- Наверное, есть, но я ни с кем, кроме тебя, не говорила. Болею я, Катя. Наверное, и меня настигло господнее наказание. Ты уж, пожалуйста, отцу Павлу расскажи обо всем подробнее. Должны и его, наверное, освободить.
- Поправляйся и не хнычь. Сама дождешься  и все расскажешь.
Однако монашка Мария отца Павла не дождалась и в этот же вечер скончалась.
А через несколько недель выпустили из лагерей и отца Павла. Его приезд очень взволновал Екатерину Федоровну, так как она понимала, как сильно он будет переживать. Но надо было идти и рассказать ему все, что ей известно об иконе. С утра, помолившись, она пошла к его родственни¬кам, у которых поселился отец Павел. Встретил он ее не особенно приветливо. Он уже знал, что монашка Мария скон¬чалась и перед смертью поведала о том, что икону Божией Матери она не смогла сохранить, что ее у нее украли неиз¬вестные люди и более подробно отцу Павлу рассказать об этом может Екатерина Федоровна.
Проводив ее в горницу, отец Павел мрачно спросил:
- Как же это случилось?
И тогда Екатерина Федоровна начала рассказывать, как утром к ней прибежала Мария и с плачем поведала о слу¬чившемся. Как они вместе ходили к ней и рассматривали разрытое хранилище, а около забора соседей нашли комоч¬ки земли от разрытой ямы.
- А с соседом разговаривали?
- Я нет, а Мария говорила. Соседский парень признался, что продал ее каким-то мужикам, которые сразу скончались.
Потрясенный рассказом отец Павел молчал. Он даже потемнел лицом. Глядя на него, Екатерина Федоровна хотела сказать ему утешительные слова, но не могла их подобрать. Она понимала, что, страдая в лагерях, отец Павел жил надеждой возвратиться живым и вернуть людям икону, а они, прихожане, не сохранили её.
Не выдержав затянувшегося молчания, Екатерина Федо¬ровна,  тихо проговорила:
- Господи, за что нам такие наказания. И простит ли нас когда-нибудь Бог.
- Бог-то простит. Я знаю, не все время мучиться нам, а вот люди простят ли друг друга за все, что они натворили.
Екатерина Федоровна видела, как слабо у него подраги¬вали ресницы и увлажнились глаза.
- Прости нас, отец Павел, - тихо попросила она, и, посмот¬рев на дрожащую похудевшую руку, прижалась к ней губами.
А ему уже не терпелось, чтобы гостья ушла, и он тихо проговорил:
- Ладно, ступай с Богом. Вашей вины в том большой нету. Но другим Господь воздаст по делам, и ни одно деяние: ни доброе, ни злое не останется без воздаяния.
Он еле сдерживал себя, чтоб не разразиться гневной про¬поведью о том, как ломаются судьбы людей, а главное, - как меняется их психика. Будто какой-то сатана-селекционер решился вывести новую породу людей, бездумных, безбожных...
Оставшись один, отец Павел уселся за длинный обеденный стол и, нервно постукивая пальцами по его поверхнос¬ти, вернулся к основной мысли. «Где она может быть?»
Он помнил, как во время следствия и в лагере у него пытались сотрудники узнать про эту икону. Значит, она им очень нужна. По времени ее похищения получалось, что она где-то здесь в Степнограде. Но тогда у кого? Находясь в лагерях, он был на¬слышан о том, что сотрудники НКВД ничем не брезгуют и все, что можно прибрать к рукам, умело прибирают.
«Надо искать икону здесь, - думал он. - И будет ис¬кать ее он, потому что власть может только навредить». Прихожане поговаривали, что она у кого-то из больших начальников. А раз так, то ее просто так не отдадут. Нужно хорошо продумывать свой поиск. Почему бы тем, у кого икона, не вернуть ее верующим людям или властям? Видимо, она находится у людей, не имеющих у себя ничего святого. «А может быть, она уничто¬жена?» - с тревогой подумал он. И сразу же возразил себе, что такого не может быть, потому что даже у большевистс¬ких атеистов не поднимется рука на уничтожение такой кра¬соты. Нет. Получается один только вариант - икона у кого-то из начальников спрятана.



ВОЗМЕЗДИЕ

После регистрации брака Сергей и Надя на «Волге» председателя парткомиссии подъехали к столовой «Ла¬сточка».
Взволнованные они в окружении родных и друзей вош¬ли в зал.
Встретили их отец, мать и брат Сергея, были все Приходковы, Евгения Яковлевна со своей сестрой Гусевой и ее дочерью Татьяной. Был и Максим Фомичев с матерью, а также сослуживцы по работе Николая Алексеевича Степа¬нова и Евгении Яковлевны Корнеевой.
Стоя рядом с Павлом Приходковым, Екатерина Федоров¬на, как обычно шутливо упрекнула его:
- Обскакал тебя Сережа-то.
- Ничего, перейму у него опыт и догоню, - ответил Павел.
Но, говоря так, Екатерина Федоровна посматривала на его отца Ивана и на Евгению Яковлевну. Её уже давно преследо¬вала мысль соединить этих двух людей и сделать их счастливыми, хотя бы на закате жизни.
Дождавшись прихода в зал всех гостей, отец Степанова на пра¬вах старшего стал приглашать рассаживаться за столы. И сразу же Екатерина Федоровна посадила рядом с Евгенией Яковлевной засмущавшегося Ивана Федоровича.
Обе матери молодоженов, волнуясь, часто подходили к Сергею и Наде, и всем было видно, как они счастливы.
Свадьба набирала обороты. Официанты сменяли блюда, заменяли пустые бутылки новыми. Становилось все более шумно. Поднявшаяся для тоста Фомичева начала говорить об ответственности супругов в жизни, о том, как опасно пре¬дательство, но кто-то неожиданно громко закричал: «Горь¬ко, горько!» И вся свадьба подхватила это слово.
Поднявшись, Сергей нежно обнял Надю и прильнул к ее губам, а когда сели, тихо проговорил:
- Самый лучший тост, хотелось бы слушать его почаще.
- А ты, Сережа, оказывается, ужасно избалованный, - шепнула ему, рассмеявшись, Надя.
И снова говорили и родные, и друзья, желая молодоже¬нам только хорошее. За их словами угадывались любовь и уважение к молодым. Растроганно высказался и Приходков, а когда кончил свои поздравления, подошел к молодоженам и, обняв, проговорил:
- Берегите друг друга. Обещаете?
- Обещаем, обещаем, дядя Ваня, - прошептал смущенно Сергей.
Вернувшись на свое место, Иван Федорович поклонился Ев¬гении Яковлевне и поблагодарил ее за такую прекрасную дочь.
- Командир, орудие к бою! - подал команду отец Степанова и, увидев, как недоуменно на него многие смотрят, добавил:
- Рюмку наливай, рюмку к бою!
Наблюдая за гостями, Сергей видел, как Максим отки¬нулся на спинку стула и, держа в руке вилку, смотрел куда-то поверх всех и всего. На его лице было такое выражение, будто он слушает оратора, выступление которого ему давно уже наскучило.
Поднявшись, Сергей подошел к нему и тихо, спросил:
- Что-то не так?
- Все нормально, Сергей. Просто взгрустну¬лось. Наверное, и мне уже пора подумать о семье. Правда, хорошо, если такая, как у тебя, попадет.
- Не хандри, Максим, - перебил Сергей и, постучав вилкой по вазе с фруктами, предложил: «Дорогие гости, давайте потанцуем».
Около полуночи свадьба стала гаснуть, и гости начали расходиться.
Вскоре зал опустел.
- Ну что же, пора и нам, - проговорил Николай Алек¬сеевич.
- Да, поехали. Сначала мы вас завезем, а потом к себе домой, - ответил Сергей.
У всех присутствовавших на свадьбе было приподнятое настроение, лишь у молчавшей Альбины Васильевны какая-то неясная тревога будоражила душу. И не потому, что хандривший Максим, вроде бы, не замечал мать, не сказал ни единого слова, и подсозна¬ние подсказывало ей, что едва ли и эти дети будут счастли¬вы. Уж как были они счастливы, как легко им все давалось - работа, жилье, достаток, а рухнуло все в одночасье. Как-то непрочно все устроено в обществе. Как пошел брат на брата в гражданскую, как сын на отца доносы писал в черные 30-е годы, как запугали всех, да погуби¬ли лучших из лучших, так и родились в людях тревога, неуве¬ренность да скорбная боязнь высказать сокровенное. Однако она гнала эти мысли, а вдруг дети окажутся умнее и честнее? Сейчас ей даже пришла мысль: а если бы она или вот эти дети смогли обвенчаться в церкви, на¬верняка божественное венчание скрепило бы их. Как ни хорош, ни весел, ни богат банкет, но духовной силы в нем, увы, нет.
Сергей, конечно, как и Надя, ни о чем по¬добном не думали. Они были счастливы. И этому счастью, казалось, не будет конца. К тому же у Сергея работа отни¬мала все больше времени.
В принятом на Пленуме ЦК КПСС Постановлении «Об антипартийной группе» говорилось, что В.М. Молотов, Г.М. Маленков, Л.Г. Каганович и другие пытались вернуть партию назад к сталинским временам. Был на этом Пленуме и первый секретарь Степноградского обкома Петр Иванович Фомичев. Перед началом Пленума один из работников аппарата ЦК, с которым у него много лет тому назад установились дружеские отношения, по сек¬рету сообщил, что с секретарями обкомов тоже будут раз-бираться, особенно с теми, кто сотрудничал с органами НКВД. Правда, как сообщил тот, афишировать сильно не будут, но меры к каждому будут приняты. Это сообще¬ние взволновало Фомичева. Он считал, что пошумят в выступлениях, и все останется как прежде. Это было и раньше. И несмотря ни на какие заверения в печати, все шло по-прежнему. Правда, стали смелее говорить о недостат¬ках, но и внимания на эти разговоры никто не обращал. Как работал обком партии до смерти Сталина, так и работает. Но, если начнут поднимать все документы тех времен, то кое-что может здорово навредить ему, - думал Фо-мичев. Сейчас, сидя и слушая выступающих, он вспоминал, на каких списках ставил свои подписи по просьбе Сосновского, потому что иногда тот говорил, что Москва требует согласования с ним, и он подписывал. Но как мог иначе он поступить? Это теперь стало всем все ясно, а тогда он был обязан четко, по-солдатски, исполнять указания ЦК. Конечно, роспуск концлагерей в 1954-1955 годах и развен¬чание Сталина в 1956 году открыли истинное лицо власти. Особенно поразила Фомичева революция в Венгрии, когда коммунисты столкнулись с коммунистами. Был, по сути, прямой расстрел единомышленников. Более того, от московских друзей Фо¬мичев узнал, что в Московском университете действовала и группа Краснопевцева - «Союз патриотов России» и объеди¬нение Револьта Пименова, которые резко критиковали Хру¬щева и КПСС. Высказывались смелые сужде¬ния о пагубности режима в стране. И что удивляло Фомиче¬ва, об этой оппозиции в отличие от выдуманных «врагах народа» органы безопасности хранили молчание. Странный метод - бей своих, чтоб чужие боялись. Его, солдата партии, готовились объявить очередной жертвой.  Сумасшедший дом.  Зачем тогда он воевал за эту партию? Зачем разоблачал врагов? Зачем вообще жил?!
Он уже потерял друзей, потерял жену, теперь он мог потерять все. И Фомичев решился. В один из вечеров он позвал Мак¬сима, усадил его в кресло и как-то непривычно для себя ласково произнес:
- Надо нам, Максим, поговорить.
- Что-нибудь по работе?
- Нет, о нас. Тебе известно, что у меня не сложилась жизнь с твоей матерью, и я вынужден сойтись с другой жен¬щиной.
- С Машенькой из нашей конторы? - перебил Максим.
- Да, с ней. Правда, брак мы не зарегистрировали, так как не хотел лишних кривотолков. Но у нас с Машей есть дети - дочь Ирина и сын Юрий. Твоей сестре пятнадцатый год, а брату - двенадцатый. Короче, если со мной что-нибудь случится, то, по возможности, не оставь их.
- Ну, во-первых, с тобой ничего не должно случиться. Если ты о последнем Пленуме, то выбрось из головы. По¬шумят и забудут, - успокаивающе проговорил Максим. - В лесу верхушки деревьев шумят, а трава...
- Не знаю, не знаю. Нашим вождям всегда были нужны коз¬лы отпущения. Во всяком случае, я о детях говорю, не о себе.
- Нервы шалят, отец? Когда надо будет, я сам их найду. Ты ещё и завещание оставь!
- Сынок, шутить у нас опасно. Я Воронцову сказал, чтобы он потихоньку готовил твоего заведующего на пенсию, - и, увидев недоуменный взгляд Максима, добавил: «Ты же знаешь, как часто он болеет. Так что после увольнения его Воронцов будет рекомендовать тебя».
- Ты чего, папа, умирать, что ли собрался? - перебил Максим.
- Все мы в этой жизни прохожие. Жаль, что многие это понимают слишком поздно. Кстати, урок с бессмертным Ста¬линым нас не учит разве? - и, поднявшись, добавил: «Сейчас я кое-что тебе принесу».
Вскоре он вернулся с двумя свертками в руках. Развер¬нув первый, он показал Максиму сверкающую в позолоте икону.
- Это откуда у тебя и зачем? - удивленно спросил Мак¬сим. - А я-то думал, ты атеист?
- Это, сынок, икона Божией Матери, очень дорогая вещь. Многие за ней охотились. Так что ты спрячь ее и никому не показывай. А вот здесь тоже кое-что есть, - и, развернув второй сверток, достал мешочек, из которого высыпал на стол бриллианты и золотые украшения.
- Ну ты даешь! - восхищенно воскликнул Максим, рас¬сматривая высыпанное на стол. - Ты что и банк молотнул?
- Сынок, теперь это все твое, - с каким-то безразличием проговорил Фомичев. - Пойдем, покажу мой тайник.
В  коридоре он отодвинул висящее зеркало. От¬крыв дверцу в стене, Фомичев передал ключ сыну и печаль¬но предложил: «Закрывай и пойдем обмоем по-русски».
Сидя за столом, Фомичев смотрел в глаза Максиму и так хотел прочитать, что у него в мыслях, как он отнесется впос¬ледствии к делам и поступкам своего отца. Он улавливал в выражении лица сына и испуг, и интерес к происходящему.
- Ну что, на покой? - как можно спокойнее предложил он и, дождавшись, когда сын выйдет, начал ходить взад и впе¬ред по просторному залу, чувствуя, как невыносимой стала для него неподвижность. Сейчас, когда впервые  единственному человеку он намекнул о принятом решении, у него появилась острая потребность вспомнить всю свою жизнь. Вспомнить детство, вспомнить юность в годы гражданской войны, вспомнить работу в партийных органах и, конечно, Альбину. Ему очень захотелось встретиться с ней, пого¬ворить, поплакаться. Услышать, как в первые годы их жиз¬ни, слова утешения, которые так помогали ему и которых, по существу, в его жизни больше уже не было. Однако на смену этим мыслям пришли другие. Он вспомнил, как она не разделяла его взглядов, особенно по репрессиям, и пред¬ставил, как она бы сейчас презрительно высказала, что была все-таки права. «Неужели никто никогда не поймет, - думал он, - и не оценит его революционного стремления построить светлое будущее. Ведь он так старался всегда выполнять решения партии». Горько усмехнувшись, Фомичев напол¬нил рюмку коньяком и, выпив, пошел в спальную комнату. Но с порога вернулся и, усмехнувшись, прихватил бутылку. Сидя на холодной одинокой кровати, Фомичев горько при¬читал:
- Сколько горя пережито, а все впустую. Все - зря. Дура¬чили нас или мы сами себя дурачили? Истина в вине - вот он, простой вечный армянский коньяк. Его пил Черчилль, пил Сталин, наверное, пил и Гитлер. И я вот сейчас пью. Кого-то он утешал, кого-то радовал. Почему же я не чую вкуса? Наверное, я поторопился, расклеился, отдал икону. А вдруг именно по иконе Максима и прижмут? И как он тогда поведет себя?
Допив бутылку, Фомичев неожиданно отрезвел. И не мог заснуть до утра...
На следующий день в обкоме партии, Фомичев сра¬зу же вызвал к себе в кабинет второго секретаря и, поздоро¬вавшись, усадил его рядом с собою на диване.
- Есть разговор, Василий Николаевич.
- Слушаю, Петр Иванович, - с готовностью ответил Воронцов, привычно доставая блокнот.
- Да убери ты его, поговорим о жизни. Я тебе рассказы¬вал о пленуме ЦК и решил кое-что предпринять. Сердце у меня пошаливает серьезно и может не выдержать. Так ты о сыне моем Максиме не забывай. Я тебе говорил уже, чтобы готовить заведующего на пенсию. Так вот, если что-то со мной случится, не затягивай. Сразу в ЦК материалы на Максима.
- Что это вы, Петр Иванович? - проговорил Воронцов.
Сейчас он почувствовал решение первого обрубать концы и был об¬радован этим, поскольку понимал, что прошлое Фомичева мо¬жет бросить тень и на него, а так, если Фомичев сам уйдет, то лучшего варианта и не придумаешь.
- Не перебивай, - недовольно произнес Фомичев и тихо продолжил: «В ЦК я обговорил с нужными людьми о твоем назначении на мою должность и уверен, так будет. Но ты сделай все, от тебя зависящее, чтобы не запачкали мое имя. Что бы ни было, а официально умру я от острой сердечной недостаточности. Понял меня?»
- Конечно, понял, - вздохнув, ответил Воронцов, - но надо ли так...
- У каждого из нас свой ресурс, который когда-то кон¬чается, - строго оборвал его Фомичев, - не будем бабами, стыдно.
И Фомичев тотчас уехал домой. Войдя в свой кабинет, он начал просматривать находящиеся дома документы, часть из которых уничтожал, а некоторые складывал на столе, За¬кончив, он достал бутылку коньяка, но пить ему не хоте¬лось. Вновь перед глазами возникла Альбина. В отличие от многих других женщин она хотела любить его, а не его работу, и беспощадно судила его за те «перегибы», которые он допускал. Сейчас он не был зол на Альбину и более того, считал, что во многом она была права, так как стремилась помочь ему. Однако он был уверен и тогда, и сейчас, что ее советы только бы навредили ему. Их разделяла глухая сте¬на взаимного непонимания, как разделяла и многих других людей. Сейчас, в эти последние неуловимо проносящееся часы, он почувствовал себя одиноким человеком, раздав¬ленным системой, которую так усердно укреплял, предавая и друзей, и жену, и многих других.
Выпив рюмку коньяка, Петр Иванович взял лист бумаги и крупными буквами написал:
- Прости, Максим, другого выхода не вижу. Воронцову сразу сообщи, что я умер. Он знает, кого вызвать и как все организовать. Записку эту сразу же сожги. Матери, детям, скажи всем, подтверди, что я умер от сердечной недостаточ¬ности. Прощай, Живи!»
Достав пистолет, он произнес: «Прощайте все!»
Его голос прозвучал странно и тихо, как будто издалека. Ему даже показалось, будто это крикнул не он, а кто-то другой, сидящий в зале. Передернув затвор пистолета и, вог¬нав патрон в патронник, Фомичев расстегнул пижаму и, направив ствол в область сердца, нажал на спусковой крючок. Перед глазами вспыхнуло огненное пламя, которое стало удаляться, втягиваясь в какой-то длинный коридор, по сто¬ронам которого стояли порубленные им когда-то пленные белогвардейские офицеры.
Мелькнул крест.
Вбежавший в кабинет Максим увидел отца, лежащего на полу с пистолетом в руке и, обведя глазами кабинет, обнаружил на столе письмо. Прочитав, он спрятал его в карман и, на¬брав номер телефона Воронцова, сказал:
- Василий Николаевич, это я Максим. Папа умер.
Несколько минут трубка молчала, затем Воронцов заговорил:
- Никому, Максим Петрович, не звоните. Я выезжаю, беру главврача нашей поликлиники. Он оформит, как положено.
Вскоре в квартире оказался Воронцов с главным врачом партактивской поликлиники Беляевым, который, отвернув пижаму, обнаружил залитое кровью пулевое ранение.
- Все увидел, Виктор Сергеевич? А теперь замаскируй это аккуратно и заключение к утру от острой сердечной недостаточности, - хмуро заявил Воронцов и, посмотрев на растерявшегося главного врача, добавил: «Понятно?»
На следующий день с утра Воронцов собрал бюро обкома партии и скорбным голосом объявил:
- Вчера вечером от острой сердечной недостаточности скончался наш учитель Петр Иванович Фомичев, - и, обве¬дя грустным взглядом присутствующих, сказал: «Светя другим, сгорел сам».
На траурном митинге было много людей, которые при¬шли проститься с первым секретарем обкома партии. По¬ток казался бесконечным: шли школьники, студенты, рабо-чие. Кто шел по приказу, кто из любопытства.
Пришла и Альбина Васильевна. Бледная и строгая, она стояла рядом с Максимом. Возле гроба с другой стороны стояла и Машенька со своими детьми. На нее было страшно смотреть. Лицо ее осунулось и почернело, в опухших глазах проблескивало безумие. Стоящие радом дети поддерживали ее под руки, боясь, чтобы их мать не упала. Выступающие один за другим говорили о Фомичеве, как о человеке, отдав¬шем жизнь за счастье людей Степноградской области. Осо¬бенно тронули присутствующих прощальные слова секре¬таря обкома партии по идеологии.
- Мы всегда будем помнить Петра Ивановича, как иде¬ального человека будущего коммунистического общества, человека, который раньше нас понял, как надо любить лю¬дей, как надо отдавать себя за их счастье, человека, у которо¬го нам надо многому учиться...
Слушая его выступление,  Альбина Васильевна улыбнулась.
А выступающий продолжал:
- ...образец мудрости, честности и принципиальности, Петр Иванович был всегда очень скромным и порядочным человеком, он никому не делал зла...
Слушая эти траурные взволнованные высказывания, сто¬ящий у гроба Максим несколько раз клят¬венно пообещал себе, что никогда и никому не скажет, от чего умер его отец. Пусть будет у многих людей он кумиром, на которого они будут, возможно, равняться. Никто не узнает правду об отце. «Никто и никогда», - проговорил Максим.
- Ты чего, Максим? - посмотрев на него, спросила Альби¬на Васильевна.
- Ничего, мама. Неожиданно все это...
После похорон Альбина Васильевна, вернувшись домой, несколько часов сидела в комнате одна и тихо плакала. Ей казалось, что, может быть, и не стоило ей пытаться как-то влиять на мужа, может быть, лучше было бы не драмати¬зировать ту трагедию, в которой жил ее муж. Вздохнув и приведя себя в порядок, она вышла из своей комнаты в зал, где была в это время Евгения Яковлевна. Обняв ее за пле¬чи, Альбина Васильевна тихо проговорила:
- Господи, как тяжело.
- Я тебя понимаю, - сочувственно ответила Корнеева.
- Наверное, я перейду к Максиму жить. Во-первых, я прописана там, во-вторых, Максиму нужен материнский при¬смотр. Ну и, в-третьих, твоим молодым не надо мешать.
- Будет тебе чепуху-то говорить, Альбина. Никому ты не мешала и не мешаешь, - возразила Корнеева. - Наоборот, нам с тобой всегда  уютно.
- Но у меня же сын один остался, - не сдавалась Альбина Васильевна.
- И когда ты надумала переезжать?
- Завтра с сыном поговорю и, наверное, через день-два перееду.
Однако желание матери переехать к сыну особой радости у Максима не вызвало.
В этот день, когда состоялся разговор Альбины Василь¬евны с сыном, у него находилась Шурочка Сидорова. После выезда Максима в Степноград она заочно окончила истори¬ко-филологический факультет педагогического института. Ежегодно в зимние и летние каникулы она приезжала к нему в Степноград и каждый раз удивляла Максима своей бурной любовью. Ему нравилось ее крупное тело и полные гру¬ди, как бы специально соблазнительно обтянутые кофточ¬кой. Правда через неделю Максим, пресытившись, испыты-вал чувство человека, уставшего от сладкого. Жениться на ней он не хотел. Но и терять ее окончательно тоже не мог. Вот почему известие о том, что в квартиру переез¬жает мать, его озадачило. Когда был жив отец, все было проще, потому что тот безразлично относился к личной жиз¬ни сына. Но строгих правил мать, конечно же, не одобрит его поведение, считал Максим. И поэтому после разговора с ней, оставшись вдвоем, предложил Шурочке свой план.
- Я считаю, дорогая, тебе надо переезжать в наш город, - заявил он. - Гастролируют актеры.
- А кому я здесь, кроме тебя, нужна? У меня ведь ни работы, ни квартиры, - осторожно ответила Шурочка и, замолчав в ожидании желаемого предложения, прижалась к нему.
- Я помогу тебе устроиться в райком партии инструкто¬ром. Ведь ты историк, а в отделах пропаганды и агитации всегда вакансии: история переписывается у нас постоянно. Получишь квартиру...
- И дальше что? - перебила Шурочка, надеясь на офици¬альное предложение заключить брак.
- А дальше будем так же встречаться, но у тебя на квартире.
Говоря так, Максим не раскрывал своих карт. У него была на примете женщина в областной прокуратуре. Анто¬нина поразила его какой-то греческой красотой. Бывая на совещаниях в прокуратуре, он украдкой любовался ею и ви¬дел, что она замечает это. От прокурора области он знал, что она не замужем и приехала к ним по направлению из Москвы. Шурочка быстро надоедала, была очень уж откровен¬ной, легкомысленной, а «гречанка» казалась более серьезной и, главное, перспективной. Услышав от Максима не то, чего она хотела, Шурочка почувствовала себя обиженной. Неволь¬но на ее глазах выступили слезы. Оторвавшись от Максима, она нервно стала ходить по просторно¬му залу. Остановившись у окна, она поняла, что женой Максима никогда не будет и что нужна ему лишь для любовных утех. Что ж, раз так, то и из этого положения надо извлечь как можно больше выгоды, - подумала она.
- И долго мне ждать квартиру? - вздохнула Шурочка.
- Не волнуйся, этот вопрос за мной. Как устроишься на работу, сразу будет и квартира, а пока поживешь в нашей гостинице.
- А может быть, у тебя? - кокетливо спросила Шурочка.
- Нет, у меня мы больше не встречаемся: не надо афиши¬ровать наши отношения. Моя мама очень строгих правил. Да и авторитет мой не надо ронять. Он нам с тобой еще пригодится. Ты ведь тоже на должности инструктора всю жизнь не будешь.
- Как скажешь, - вздохнув, произнесла она.



ПРОВЕРКОЙ УСТАНОВЛЕНО

К обеду лучи солнца настойчиво пробивались в окно, и в небольшом доме Степановых становилось очень душно. Воз¬можно, духота возникала еще и оттого, что последние дни этого жаркого месяца были совсем безветренными. В эти дни Николай Алексеевич покрывался испариной, и в ушах шумело, как на фронте перед атакой. Он уже несколько лет не работал и все чаще бросал таблетки валидола под язык. Пошаливало сердце, и Екатерина Федоровна, наблюдая ис¬подтишка за мужем, переживала.
Привезенные с войны болезни мучили Степанова все силь¬нее и сильнее. Когда они его обступали, Николай Алексее¬вич бледнел и нервничал. Вот и сегодня он вышел из дома и сел на крыльце, хотя и не любил показывать свою незанятость. Посмотрев на разросшиеся перед окнами дома кусты сирени, Николай Алексеевич вспомнил, как всей семьей они сажали маленькие кустики, как их дети и Екатерина Федоровна поливали их. Как первым прибежал утром Сер¬гей и радостным голосом известил, что на кустах набухли почки. Вспомнив обо всем этом, Степанов глубоко вздох¬нул. Подошедшая жена взяла его за руку и, постояв немного, заботливо проговорила:
- Может быть, пойдешь ляжешь? Я окна все открыла и проветрила.
- Посиди со мной, Катенька. Я вот вспомнил, как мы сирень сажали. Помнишь?
- Ну, а как же. Я с этих кустов букеты сирени в войну иногда  продавала. Правда, мальчишки больше обрывали. Одного поймала, а он мне говорит, что для школы нарвал, ну я и отпустила: бог с ней, с сиренью, думаю.
Лицо её при этом посветлело. Было видно, что и она ушла в воспоминания, кото¬рые связывали этих любящих людей. Они уже давно понимали друг друга по улыбкам, многозначительным взглядам и очень переживали, когда к кому-нибудь из них под-крадывалась болезнь.
Продолжая держать Николая Алексеевича за руку, она вдруг категорично заявила:
- Слушай, не нравятся мне Федькины дела.
- Что еще он выкинул? - тревожно спросил Степанов.
- Да особенного-то ничего вроде и нет, а вот друзья к нему приходят не очень хорошие.
- Женить его надо, Катенька.
- Это верно, но я хочу  по¬просить Сережу и Павла поговорить с ним. Как ты думаешь?
Они уже свыклись с тем, что у Федора сложный харак¬тер. Упрям. Если что-то задумает, то не будет слушать ро¬дителей. Школу окончил слабенько. И последние годы час¬то менял места работы. Даже успел побывать моряком тор¬гового флота, правда, через год вернулся домой. Ему уже было около тридцати, но в жизни его порядка, к которому привыкли мать и отец, пока не было.
Думая о младшем сыне, Екатерина Федоровна в такие минуты всегда вспоминала о своей жизни. Вспоминала, как вышла замуж за Николая, как делала все для укрепления семьи и никак не могла понимать нынешнюю молодежь. Ей казалось, что у Федора нет яснос¬ти, что он не имеет цели и не знает, куда и зачем идет.
Любила ли она его? Конечно. И даже сильнее, чем Сер¬гея, у которого все в жизни складывалось удачнее. Поэтому она и беспокоилась так.
- Слушай, Катя, а как у Ивана с Корнеевой? – стараясь переключить мысли жены, спросил Степанов.
- Вроде бы, потихоньку идут навстречу, - улыбнувшись, ответила та.
Действительно, когда Евгения Яковлевна не знала о рас¬стреле мужа, она и думать не могла о каком-то другом муж¬чине. А получив сообщение, сразу сникла. Постепен¬но она поняла, что жить только памятью о нем нельзя. Именно поэтому после каждой встречи с Иваном Федоровичем, она стала чаще отдаваться воспоминаниям о нем и искать очередных нечаянных встреч. Иногда Надя как бы невзна¬чай и в связи с чем-нибудь напоминала об Иване Федорови¬че, и тогда Сергей начинал рассказывать о нем обязательно что-то хорошее и интересное. Оба они понимали, какая на душе Евгении Яковлевны тяжесть, и очень хотели помочь ей.
Однажды Надя не выдержала и сказала матери, о чем та подумывала и сама, но почему-то боялась услышать от других.
- Мама, а почему бы тебе не сойтись с Иваном Федорови¬чем? Ты всю жизнь посвятила мне, и я тебя очень люблю, но и себя-то ты тоже не должна забывать.
Побледнев и закусив губу, Евгения Яковлевна поспешно вышла в другую комнату и крепко задумалась. Она даже почувствовала вину перед Иваном Федоровичем: тот тоже недавно намекал ей… но Екатерина Яковлевна сразу же перевела разговор на другую тему. Она видела, как старается их сблизить и Екатерина Федоровна. Вот почему длинными вечерами, когда молодые закрывались у себя в комнате, Евге¬ния Яковлевна все чаще и чаще задумывалась об устройстве семейной жизни с При¬ходковым. Она видела, как заботливо и уважительно относится он к ней и как тоже одинок. Старший сын Павел женился и, получив от управ¬ления внутренних дел квартиру, сразу же переехал туда, а младший уехал работать в Якутию. Взвешивая все «за» и «против», она все чаще с сочувствием думала об Иване Федоро¬виче...
В последние дни Евгения Яковлевна вечерами наведывалась к Екатерине Федоровне, к которой обязатель¬но после ее прихода заходил и Иван Федорович. То ли инту¬иция подсказывала ему, то ли что-то другое, но всякий раз случалось именно так. Каждый раз он провожал ее домой, не осмеливаясь ни обнять, ни поцеловать. Но однажды он все же решился:
- Женя, а может, хватит нам присматриваться друг к другу? Переходи ко мне.
- Ваня, милый, а воспоминания той нашей жизни нам не помешают? - смущенно прошептала она.
- Нет, Женя, живой должен думать о живом. Да, у тебя был прекрасный муж, а у меня прекрасная жена. Мы будем их помнить светлой памятью. Но раз так жестоко судьба с нами обошлась... Не осудят же нас люди!
Вскоре после этого разговора Евгения Яковлевна пере¬шла жить в дом к Приходкову.
- Будем умирать вместе, вдвоем, -  с улыбкой пошутил Иван Федорович.
В эти дни Сергей готовился к проверке фактов, изложен¬ных в заявлении преподавателя истории индустриально-пе¬дагогического техникума Нечаевой, с которым она ранее обращалась уже в обком партии, но, не получив поддержки, вынуждена была обратиться в комитет партийного контро¬ля при ЦК КПСС.
Обвинив преподавателя в клевете, Нежинский горком партии исключил ее из членов КПСС, хотя по многим ее вопросам проверка фактически и не проводилась. Зная отношение секретарей этого горкома партии к людям, вскры¬вающим недостатки, Степанов не стал запрашивать персональное дело, тем более проверкой ее заявлений неоднок¬ратно занимался отдел науки и учебных заведений обкома и, в частности, инструктор, которого в прошлом сняли с дол¬жности директора школы.
Получив в общем отделе письма этого преподавателя и справки проверяющих, Степанов тщательно стал выписы¬вать все сообщения Нечаевой и ответы на них. Вскоре карти¬на стала проясняться. Преподаватель Нечаева в соответствии с Уставом партии, сообщала, о злоупотреблениях директора техникума и некоторых работников горкома партии. В частности, в первом своем заявлении она указывала, что директор техникума использует имеющуюся технику и студентов на частных огородах горожан, получает за это день¬ги и присваивает их. Что у него поддельный диплом, что он не имеет никакого образования, зато умело встречает и провожает всех проверяющих. Эти ее сообщения горком партии, не проверяя, счел клеветническими и предло¬жил партийной организации рассмотреть ее поведение на партийном собрании. Ну, а на собрании коммунисты, обви¬нив ее в выносе сора из избы, а самое главное, не желая конфликтовать со своими руководителями, молча проголо¬совали за предложенный, заранее подготовленный проект. Так выглядело дело по первому заявлению. Конечно, преподава¬тель Нечаева не могла с этим согласиться, и при рассмотре¬нии ее персонального дела на бюро горкома добавила, что в нарушениях в их техникуме замешан и заведующий отделом пропаганды и агитации горкома партии Шиленков, жена ко¬торого получает деньги за две ставки, а фактически и одну полностью не ведет, и что директор техникума силами сту¬дентов и из материалов отдела культуры построил Шиленкову личный гараж. Конечно, партийная элита этого неболь¬шого города не могла простить такое рядовому коммунисту и своим постановлением не только исключила Нечаеву из партии, но и рекомендовала руководству рассмотреть вопрос о ее работе преподавателем.
Несколько раз представители обкома партии проверяли жалобы Не¬чаевой, и каждый раз появлялись справки о неподтвер¬ждении изложенного.
Перед выездом Степанов по телефону поговорил со своим другом Павлом Приходковым, который уже работал замес¬тителем начальника следственного отдела УВД, и попытался кое-что узнать. Поздоровавшись, он сразу же спросил:
- У тебя по Нежинску что-нибудь интересное есть?
- А тебе, Сергей, зачем?
- Выезжаю завтра по апелляции преподавателя индустриально-педагогического техникума и чувствую, что распо¬ясались там здорово.
- Ты вот что, давай я с работы зайду к тебе домой, и мы поговорим.
- Договорились, - сразу же согласился Степанов, понимая, что тот не хочет говорить по телефону.
Вечером Приходков, улыбаясь, сразу же заявил:
- Ну и нюх у тебя. Я как раз сейчас занимаюсь делом по взяткам должностных лиц города Нежинска. Сотрудники БХСС области накопали там много. На основании санкции областного прокурора я делал обыск в квартире заместите¬ля председателя горисполкома, и к нашему удивлению, тот, проводив жену на работу, сам достал из тумбочки неболь¬шой саквояж, в котором были полученные им в качестве взяток деньги. Когда мы пересчитали их, то оказалось сто девяносто тысяч. На допросах этот взяточник подробно рас¬сказал, как был втянут в преступную деятельность, от кого и сколько получал и кому и сколько отдавал. Сейчас в раз¬работке у оперативников находится около пятнадцати человек, но тормозят здорово, особенно горкомовские. Мне даже звонил секретарь обкома, как бы интересуясь ходом след¬ствия, а сам намекал, что опозоримся на всю страну.
- Значит, говоришь, повязаны многие? – заинтересованно спросил Степанов.
- Много коррумпированных чиновников, даже и из горко¬ма партии, потому что здорово нам по рукам били, да и сей¬час, думаю, на этом попавшемся зампреде обрубят концы.
- Ну, а по директору индустриально-педагогического тех¬никума что-нибудь есть?
- Раз выезжаешь туда и проявляешь о нем интерес, значит, что-то появится, - рассмеялся Павел.
В Нежинске Степанов сразу же зашел к первому секретарю и, поздоровавшись, попросил выделить в помощь ему сотрудника горкома партии для рассмотрения апелля¬ции Нечаевой на бюро обкома партии.
- А может быть, мы сами у себя пересмотрим наше поста¬новление?
- Нет, апелляция на контроле в КПК при ЦК КПСС и рассматривать положено нам. Тем более, при проверке надо разобраться со всеми поставленными Нечаевой вопросами и подробно сообщить в КПК.
- А это обязательно?
- По-другому я не могу. Так что готовьтесь к проверке, а я пока к заворгу.
Как только за Степановым закрылась дверь, первый сек¬ретарь сразу же набрал номер телефона секретаря горкома партии по идеологии.
- Седой приехал из парткомиссии. Готовься, будет, видимо, копать по твоему заведующему. Не говорите ему, что он откомандировывается в высшую партийную школу на уче¬бу. Пока Седой будет проверять, что-нибудь придумаем.
А в это время Степанов уже сидел в кабинете у заворга и, улыбаясь, выговаривал ему.
- Не даете мне покоя. Обязательно что-нибудь у вас происходит. Вот и Нечаеву из техникума оби¬дели. Зачем?
- Сергей Николаевич, вы разберетесь, зачем и почему. Персональное дело вам сейчас?
- Конечно. И комнату.
- Хорошо.
Выйдя из кабинета, заворг сразу же направился к первому.
- Просит место для работы. Куда его посадим?
- В кабинет третьего секретаря посади, он в отпуске, и из его приемной можно слушать все разговоры Степанова с вызванными людьми.
Вскоре Степанов, перелистывал толстое дело Нечаевой, в котором были собраны различные объяснения и справки проверяющих. И везде директор техникума представлялся честным, болеющим за дело человеком, которого ок¬леветала Нечаева. Прочитав дело до конца, Степанов выписал фамилии лиц, которых надо будет опросить, и попросил срочно привезти к нему в горком партии Нечаеву. Подойдя к окну, он мысленно представил себе эту женщину, обиженную сейчас, наверное, на весь мир. В том, что она права, Степанов не сомневался, так как видел, как с каждым годом ленинская принципиаль-ность, которой  когда-то их учили, все более уходила из их жизни. После смерти Сталина прошло около двадцати лет, но партийными вожаками делалось все для поддержа¬ния «сталинской контуженности» у людей. И если появля¬лись смельчаки вроде Нечаевой, то и реакция была на них самая жесткая.
Вошедший заворг, прервав мысли Степанова, представил ему Нечаеву и сразу же добавил, что он будет тоже помо¬гать во время разбирательства.
- Очень приятно, Лариса Игнатьевна. Я член парткомиссии при обкоме партии Степанов Сергей Николаевич, при¬ехал, чтобы разобраться с вашей апелляцией и подготовить ее рассмотрение на бюро обкома.
- Уже столько приезжали и разбирались, что я отказыва¬юсь и понимать, что с нами происходит.
- Думаю, что разберемся. Только у меня просьба к вам ничего не скрывать и говорить правду. Со всеми, кого вы считаете необходимым пригласить и побеседовать, мы обязательно с вашим участием побеседуем. Присутствовать при этом будет заворг.
После этих слов Нечаева с неприязнью посмотрела на за¬ворга и тихо проговорила:
- А можно без присутствия горкомовских?
- Нет, такой порядок. Но вы не беспокойтесь, теперь не они, а я занимаюсь вашим делом.
- Хорошо, вам виднее, - вздохнув, ответила Нечаева.
Степанов почувствовал, как много сделали ей зла люди, которые должны были бы по-хорошему поддержать  и  доказать, что партия - это ум, честь и совесть нашей эпохи. Стремясь успокоить,  Степанов начал расспрашивать ее о семейном поло¬жении, о муже и родителях, и через какое-то время увидел, что она начала разговаривать с ним более откровенно.
- Ну, а теперь давайте перейдем к вопросам, поставлен¬ным в вашей апелляции. Кто может подтвердить использо¬вание тракторов техникума и студентов на обработке личных огородов и дачных участков горожан?
После этого вопроса Нечаева вынула из портфеля тет¬радь и начала по датам зачитывать, кто и когда работал, а, закончив, добавила, что эти сведения она передала и в го-родскую прокуратуру.
- И что прокуратура? - сразу же спросил Степанов.
- Пока молчит.
- А по оплате какие доказательства?
- В моей группе две девочки учатся, так вот их родите¬лям тоже вспахивали огороды, и они лично заплатили ди¬ректору по пятьдесят рублей.
И, увидев улыбку заворга, добавила:
Конечно, мне говорят, что это мелочи, но ведь с этих мелочей и начинается воровство. Но самое главное - мы же преподавателей готовим, и как потом они будут учить честности учеников? Вот, по-моему, самое главное.
Допоздна сидели они втроем. Несколько раз Степанов под¬нимался и подходил к двери, ведущей в приемную, и тогда слышал чьи-то поспешные шаги. Но это его не беспокоило. Волновало одно. Почему простая женщина хочет жить чес¬тно и почему этого не понимает партийная власть?
На следующее утро начались вызовы людей и взятие от них объяснений. А к концу дня у Степанова уже были дока¬зательства о злоупотреблениях директора техникума.
Смелее стала вести себя и Нечаева. Она видела стремление Степанова докопаться до истины и всячески помогала ему.
Подтвердились и приписки в почасовой оплате жене заве¬дующего отделом пропаганды и агитации. Который, кстати, в основ¬ном, занимался проверкой жалоб Нечаевой и вообще всячески покрывал директора. Но самым серьезным оказалось то, что в управлении культуры списали металл на большую сумму, из которого был построен гараж для Шиленкова. А восемнадцать других гаражей, сваренных студентами техникума, были проданы и деньги присвоены.
Установив некоторых владельцев гаражей, Степанов выз¬вал к себе прокурора города.
- Как результаты проверки жалобы Нечаевой? - поздоро¬вавшись, сразу же спросил он.
- Проверяем, - коротко ответил тот.
- Слишком долго проверяете. А может быть, областных попросить приобщить к материалам по взяткам?
- Ну зачем вы так. Все мы под партией ходим, - с обидой ответил прокурор.
- Но партия - это ведь не горком, которому вы в рот загля¬дываете. Возьмите все эти объяснения, прочитайте, а потом поговорим.
Передав объяснения по поводу гаражей и использованию на «принудительных» работах студентов, Степанов неприязненно посматривал на прокурора. В душе у него кипела злость. Столько органов, столько информации и никто не хочет заниматься, так как следует это делать. К чему идем? - с возмуще¬нием думал он.
- Так что будем делать? - увидев, как прокурор перевер¬нул последний лист.
И тот, зная, понаслышке о Степанове,  поспеш¬но проговорил:
- Возбуждаю дело по фактам злоупотреблений директора техникума и заведующего отделом культуры. Ну, а с Шиленковым вы уж сами разберитесь.
- Разберемся. Вы копию постановления сегодня передай¬те мне.
Во время беседы Степанова с прокурором заворг несколь¬ко раз выходил к первому и, информируя того, просил ус¬корить выезд Шиленкова на учебу.
И когда тот сообщил, что Шиленков выехал на собеседование, сообщил об этом Степанову.
- А причина? -  спросил Степанов.
К беседе с ним он готовился тщательно и рассчитывал встретиться после проверки всех изложен¬ных фактов.
- Он по согласованию с обкомом партии направлен на учебу в высшую партийную школу. Знания надо пополнять, - ответил заворг, ликуя в душе, как ловко они провели Степанова.
- Ну что ж, уехал, так уехал, - не раскрывая своих карт, задумчиво проговорил Степанов и, помолчав, неожиданно спросил:
- Слушай, куда мы идем?
Смутившись, заворг достал из кармана расческу и начал перед зеркалом расчесывать свои густые волосы. Не дождав¬шись от него ответа, Степанов попросил обеспечить явку на заседание бюро обкома партии Нечаевой и до рассмотрения ничего не предпринимать в отношении нее.
В этот же день вечерним поездом он выехал в Степноград, а на следующий день, с утра доложив председателю парткомиссии о результатах проверки апелляции, неожи¬данно заявил, что докладывать первому должен он.
- Тогда готовься. Я через час выезжаю в район, вот и доложишь сам.
Во время доклада первый секретарь сидел с непроницае¬мым видом. Он знал подробности по взяткам заместителя председателя горисполкома и, понимая, что уже не спасет его, продумывал, как лучше использовать материал Степа¬нова.
- Так вы говорите, что рассматривать только нам надо?
- Да, это указание КПК, и после рассмотрения они требу¬ют все материалы дела выслать им. Тем более там проходит заведующий отделом пропаганды и агитации горкома партии.
- Расскажите о нем подробнее, - попросил Воронцов.
На самом деле он знал уже подробности дела от своего секретаря по идеологии. И потому вызвал заведующего отделом организационно-партийной работы и спросил:
- Как у Шиленкова с его учебой?
- Прошел все собеседования, Василий Николаевич, и отзывы о нем, как о перспективном работнике. Показал себя положительно. Уже приказ подпи¬сан о зачислении.
- Положительно, положительно, - недовольно проговорил Воронцов, - плохо мы знаем свои кадры. Сейчас же позвони¬те туда и скажите, чтобы приказ отменили, а его на Пленуме горкома освободите от партийной работы.
На заседании бюро обкома Нечаеву восстановили в партии, поблагодарив за проявленную ею принципиальность, а сек¬ретарь обкома по идеологии проинформировал, что Шилен¬ков от должности освобожден и наказан, и что освобожден от работы и наказан директор техникума Исляев, у кото¬рого действительно оказался поддельный диплом.
- А с уголовным делом как? - недовольно спросил Воронцов.
И тогда поднялся заведующий отделом административ¬ных органов Фомичев и доложил, что расследование прово¬дится, и занимается расследованием лично заместитель на-чальника следственного отдела Приходков.
Выйдя из зала заседаний, Степанов чуть не столкнулся с секретарем по идеологии, который, взяв его под руку, мрач¬но произнес:
- Спасибо вам, Сергей Николаевич, свинью вы нам подло¬жили хорошую.
- А при чем здесь я? Наверное, кто проверял до меня, тот и подложил, а я лишь фотограф. Сфотографировал то, что есть.
- Ладно, ладно вы в парткомиссии умники, а все осталь¬ные дураки.
Ничего не ответив, Степанов вернулся к себе в кабинет, но слова, услышанные от секретаря обкома по идеологии, долго не давали ему покоя.
В этот же день первый секретарь обкома вызвал к себе Фомичева и недовольным голосом начал ему выговаривать:
- Что-то ваши друзья не понимают нас, Максим Петро¬вич. Вы слышали, как сегодня докладывал Степанов? Вы же за него ручались?
- Слышал, - вздохнув, ответил Фомичев. - Но против фактов...
- Можно было бы и обойти как-то Шиленкова, а он наоборот, все свалил на него, даже на наших из обкома, - перебил секретарь обкома. - И это у него не впервой, а ты за него ручался и уговаривал меня. Да и дружок его из следственного отдела УВД тоже такой же. Сговор?
- Я сегодня с ними поговорю, - заверил Фомичев.
- Поговори, поговори, но помни, что органы из-под конт¬роля выпускать нельзя. Надо, чтоб там свои люди были, уяс¬ни - свои!
Выйдя из кабинета первого, Фомичев сразу же позво¬нил жене в прокуратуру и попросил ее приготовить все необходимое для встречи со своими бывшими сокурсниками на даче, добавив при этом, что его шофер уже выез¬жает за ней.
- Хорошо, дорогой, только я вечером должна быть на работе, - ответила Ирина.
Жена была моложе Максима на девять лет, и замуж выходила главным образом, по расчету. Она чувствовала, что Максим в нее влюблен, и, хотя видела, что он не лишен самолюбия и зазнайства, была довольна браком с ним. Он был перспективен, хитер в отца и умел жить широко... Тем не менее свадьбу они сделали скромную. После регист¬рации брака Максим пригласил на свадьбу только первого сек¬ретаря обкома партии Воронцова и прокурора области с женами. Пока молодожены приводили себя в порядок, Аль¬бина Васильевна с приглашенной из обкома партии заведу¬ющей столовой заканчивала сервировку стола. Ирина ма¬тери Максима понравилась. Возможно, это чувство возникло оттого, что слишком затягивалась холостяцкая жизнь сына, а может быть, потому что она не одобряла связь Максима с Шурочкой, которая до свадьбы иногда приходила на ночь к нему. Шурочку она осуждала. По этому поводу у нее был разговор и с сыном, но тот, выслушав ее, улыбнулся и, переведя все в шутку, посоветовал ей не об¬ращать внимания на эти мелочи.
Поговорив с женой, Фомичев начал звонить Степанову и Приходкову. В разговоре с ними он упрекал их в том, что они давно не встречались вместе. И тут же пригласил их к себе на обкомовскую дачу.
- А как мы доберемся? - сразу же спросил Степанов.
- На моей тачке. Шофер и привезет и отвезет.
- Что-нибудь  взять?
- Вы же гости. Обижаете. Просто посидим без жен, вспом¬ним студенческие годы.
В этот же вечер они впервые за несколько последних лет собрались у Фомичева. Непринужденно ведя разговор об об¬щих знакомых, он не забывал наполнять рюмки водкой. И вскоре стал высказывать недовольство тем, что они его здо¬рово подводят.
- Чем же? - догадываясь, куда тот клонит, спросил Сергей.
- Ну, хотя бы сегодняшнее заседание бюро. Тебе это надо? Подумаешь, какую-то там учителку обидели и что? Нельзя было все по-хорошему уладить? Кому нужна твоя братская могила?
- Подожди, подожди, Максим. Ты о чем говоришь? Мне же все материалы и ее письма  высылать в КПК надо. А там прочитают и сразу спросят у меня, почему нет ответов по изложенным ею сообщениям? И кто будет виноват? Я не хочу отвечать. Воронцов знает об этих делах, но мер не принимает. Сегодня он разыграл хороший спектакль.
Во время этого спора Приходков с улыбкой рассматривал Фомичева и, чтобы пригасить запальчивость Степано¬ва, неожиданно спросил:
- Максим, ты когда нам свою жену покажешь? Такая дача, такая квартира, наконец, такая должность, а ты жену пря¬чешь. Нехорошо! О Шурочке-то мы все знаем, а о жене ни-чего. Ой, нехорошо!
- Ну, подцепил, - недовольно проворчал Фомичев, - а откуда у тебя информация о Шурочке?
- Народ, Максим, зорко наблюдает за своими слугами. Это вам наверху кажется, что люди ничего не понимают и ничего не видят. А они стали более понятливыми.
- Убедительно Павел разъяснил? - рассмеяв¬шись, поддержал друга Сергей. - Так что тебе как заведующе¬му отделом административных органов обкома надо гордиться нами.
- Ты, Павел, тоже аккуратнее раскручивай по взяткам. Признался зампред, пусть и отвечает, - недовольно прогово¬рил Фомичев.
- А я постановления о прекращении сначала у тебя буду визировать, а потом к прокурору. Согласен?
Того разговора, на который рассчитывал Фомичев, у него с бывшими друзьями не получилось. Несколько раз он хо¬тел высказать им свои обиды, но лишь молча как гостеприимный хозяин подливал в рюмки.



СЫН ФОМИЧЕВА

Вечером, когда Степанов вернулся домой, его встретила встревоженная жена. И сразу же стала расска¬зывать, что изнасилована её сестра.
- Как! - вскричал удивленно Сергей. Он знал Татьяну Гусеву, как очень скромную молодую женщину, ко¬торая никуда вечером не выходила. Отдавая все свое время работе в областной библиотеке, она успевала ухаживать и за боль¬ной матерью.
- Вечером шла с работы, и ее остановил знакомый по школе Юра Соловьев. Он был в машине вдвоем с каким-то парнем. Предложил подвезти до дома, и она, чтобы не оби¬деть его, согласилась, - рассказывала Надежда.
- Ну, а дальше, дальше что?
- А дальше вывезли ее за город, предложили выпить вина. Она отказалась, те стали над ней насмехаться, заставили сделать несколько глотков. Затем раздели и по очереди изнасиловали.
- Она сопротивлялась?
- Говорит, что Юрию всю щеку расцарапала. Потом ее привезли к дому и пригрозили, что, если кому-нибудь расскажет, то они ее убьют.
- Где она сейчас? - торопливо спросил Сергей.
- Дома, где же.
- Звони ей.
Взяв из рук жены телефонную трубку, Сергей поздоро¬вался с Татьяной и сразу спросил:
- Ты готова к расследованию?
Несколько минут Татьяна молчала и лишь затем корот¬ко ответила:
- Да.
После этого ответа Сергей набрал номер телефона Павла и сообщил ему о случившемся.
- Но от нее надо заявление, - осторожно проговорил Павел и как бы советуясь, добавил: «Давай утра дождемся. Сейчас она и не трезвая, да и поздно уже. А завтра я сам ей позвоню и подъеду».
- Хорошо. Не поздно будет?
- Следы остаются несколько дней.
На следующий день Приходков сам навестил Татьяну Гу¬севу, расспросил ее, взял заявление об изнасиловании. Вер¬нувшись и поговорив с прокурором, он дал указание привез¬ти к нему Соловьева.
Обнаружили его спящим дома, и когда выводили из квартиры, его мать Маша Соловьева, узнав о причине задержа¬ния, сразу же позвонила Фомичеву:
- Максим Петрович, это я, Соловьева, извините, что по¬беспокоила вас, но только сейчас вашего сводного брата Юрия забрали в милицию. Меня ваш папа уверял, что если что-то случится, я должна позвонить  вам.
- Кто его забрал и куда повезли?
- В областное управление к следователю Приходкову.
Максим позвонил Приходкову и сразу же спросил о причине задержания Юрия Соловьева.
- Изнасилование они вчера групповое совершили, Максим Петрович, - ответил тот.
- Ты вот что, Павел, под стражу-то сразу не бери. Прошу тебя, потом я объясню. Разберись повнимательнее и мне сразу же после первого допроса позвони.
Как и предвидел Приходков, Соловьев заявил, что все у них произошло добровольно и никакого из¬насилования не было. Наоборот она сама предлагала им встретиться и провести втроем время.
Позвонив Фомичеву, Павел рассказал ему о первом доп¬росе и добавил, что прокурор требует задержания.
- Дай ему трубку, - распорядился Фомичев и, поздоровавшись, предложил подробнее разобраться с потерпевшей, пос¬ле чего позвонил прокурору области. В этот же вечер он встретился в доме Машеньки со своим бра¬том.
- Ты что же это меня позоришь? - сразу набросился Максим.
- Все было по согласию, - упрямо повторил Юрий то, что заявлял прокурору.
- По согласию, по согласию. Теперь уговаривай девчонку, чтобы забрала свое заявление. Предложи деньги или еще что, но постарайся скандал замять. Она с кем живет?
- С матерью.
- А мать где работает?
- Болеет.
- Ты чем, кстати, занимаешься и где работаешь?
- Я при деле, а при каком, тебе знать не обязательно, - огрызнулся Юрий.
- В общем, делай, как сказал тебе. Иначе неприятностей много будет. Езжай к ней сейчас же, пока нет экспертиз.
На следующий день в беседе с начальником областного управления внутренних дел Фомичев узнал, что из МВД при¬шло указание о подкреплении московской группы по рассле-дованию громкого Сочинского дела. Требовалась группа сотрудников, в том числе, и следователи из областного аппарата.
- Так Приходкова и откомандируйте, пусть он от москвичей поучится, это ему пригодится, - сразу же порекомендо¬вал Фомичев.
- Работы много, - уклончиво ответил началь¬ник, - но если вы рекомендуете, направим Приходкова.
Дело, о котором говорил начальник УВД, действительно было громкое. В 1978 году в Сочи были арестованы дирек¬тор магазина «Океан», директоры некоторых баз и заместители начальника управления торговли и общественного пи¬тания. После ареста почти все они стали давать показания о разросшейся коррупции во всех эшелонах власти Красно¬дарского края.
Руководил всеми мафиозными структурами секретарь крайкома партии Тарада. При обыске и аресте у него изъя¬ли из тайников 200 тысяч рублей, более сотни сберкнижек на предъявителя и несколько килограммов золота. Прижатый неопровер¬жимыми доказательствами, он согласился дать подробные показания, но неожиданно скончался в тюрьме.
Чтобы затормозить следствие, первый секретарь крайко¬ма партии Медунов обратился к своему личному другу ге¬неральному секретарю КПСС Л.И. Брежневу с жалобой на то, что в крае избиваются партийные кадры, как в 1937 году. В подкрепление этой жалобы в Москву посыпались ложные заявления свидетелей о том, что их, якобы, бьют на допросах. Правоохранительные органы не успевали отписываться по ним, но продолжали расследование. Однако, когда замес¬титель генерального прокурора обратился в Краснодарский крайисполком за согласием на привлечение к уголовной от¬ветственности секретаря крайкома КПСС по идеологии Мер¬злого, терпение краевых руководителей кончилось. Они по¬считали, что арестовывать идеологического работника кра¬евого масштаба по обвинению во взяточничестве нельзя ни в коем случае, так как это бросает тень на всю партию и что выгоднее для партии освободить «зарвавшегося» прокурор¬ского работника. Кстати, этого партийная элита и добилась.
Но расследование хотя и медленно продолжалось и требова¬ло большого числа оперативных и следственных работников.
Вскоре Приходков был откомандирован в Сочи, чему были рады Фомичев и Юрий Соловьев.
Побывав на первом допросе у него, Юрий почувствовал опасность, но через два дня был вызван на допрос к следо¬вателю прокуратуры, который вел себя совершенно по-дру¬гому. После первых же вопросов он отложил в сторону бланк протокола и неожиданно заявил:
- Срочно туши, парень.
- А как?
- Или деньги, или пообещай жениться, - и, помолчав немного, добавил: «Я с ней сегодня тоже поговорю».
Как почти у каждого человека, у Соловьева были свои особенности, связанные прежде всего с детством. Его мать Мария Соловьева, или как называли ее в юности, Машень¬ка, мало уделяла внимания своим детям, поэтому Юрий был лишен всех тех мелочей, из которых у детей складываются понятия «дом» и «семья». Вечером, когда она была одна, Юрий видел, как она нервничала, иногда звонила отцу, и если тот не приходил к ней, мучила мелкими придирками его сестру и его самого.
       Мария не интересова¬лась его успехами в школе и даже не слишком заботилась об их пропитании. Готовила, как правило, Ирина. Она же и корми¬ла Юрия. А мать считала их самостоятельными и ни во что не вмешивалась.
Юрий рос в особых условиях. Отец - Фомичев - появлялся в семье редко. И мать, которую до седых волос звали все ещё Машенькой, с каждым годом все более пре¬вращалась в нервную сумасбродную истеричку. Однажды, проснувшись среди ночи, он услышал ее отчаянные рыдания и испуганно побежал в ее комнату.
- Что случилось? - спросил он.
- Я, наверное, скоро сойду с ума от такой жизни, - рыдала мать. - Так жить невозможно. Он приходит только, когда я нужна ему, как женщина. А у меня вас двое. Бросит меня, и что мне с вами делать?
- Вы что, поссорились?
- Нет,  нет. Просто мне надоело одиночество.
- А мы с Ириной разве не рядом с тобой?
- Иди, сынок, спать.
Через несколько дней, когда пришел Петр Иванович Фо¬мичев, Юра рассказал ему о том, что мама сильно плакала ночью и попросил не ссориться.
- Мы, Юра, с мамой твоей никогда не ссоримся. Просто на женщин иногда накатывают капризы!
Действительно, они с матерью никогда не ссорились. Юра видел, как мать иногда закатывала истерики, спра¬шивая при этом: «долго ли так будет продолжаться?» Она явно провоцировала отца на ответные выпады. Но каж¬дый раз тот спокойно просил подождать еще немного и не поддавался на провокации. А это еще сильнее выводило мать из себя, которая зачастую свою злость пере¬носила на своих детей.
- Господи! - громко стонала она. - Ну почему у меня такая несчастная жизнь. Даже дети мои меня не понимают, не гово¬ря уже о тебе. Кому я отдала свои лучшие годы! И что я имею сейчас!
- Успокойся, успокойся, - говорил обычно Фомичев, и обняв, подводил к дивану. – Ты устала, ложись, отдохни. А может быть, тебе оставить работу?
После этих предложений мать, как правило, отвечала одно и то же.
- Я без мужа, а ты хочешь, чтоб я осталась и без пенсии? Ты этого хочешь?
Каждый раз, когда заводилась мать, предъявляя отцу свои претензии, Юра всегда удивлялся, почему отец не закричит на нее или не скажет: хорошо, давай сделаем то, что ты просишь. Но он видел и то, как через какое-то время мать успокаивалась и снова становилась ласковой и веселой, буд¬то ничего и не происходило недавно.
Как-то, когда отец и Юрий были вдвоем, он осмелился спросить:
- Папа, почему ты не перейдешь к нам?
- Сложно это, Юра, объяснить. Ты же знаешь, что у меня очень большая должность, и люди могут меня неправильно понять. Вот когда уйду на пенсию, тогда мы всегда будем вместе.
- А у тебя есть другая жена?
- Я постараюсь тебе объяснять, потому что ты уже доста¬точно взрослый и должен понять меня. Есть у меня и жена, и сын, твой брат Максим. Но я с женой не живу, потому что люблю твою мать и тебя. У меня не сложи¬лась жизнь со своей женой. Разными оказались. К женщинам не просто приспосабливаться.
В десятом классе Юра убедился, что отец был прав. И этому способствовала Та¬тьяна Гусева, с которой он учился в одном классе, и которая иногда посматривала на него с интересом, как ему казалось.
Юра Соловьев обладал интересной внешностью. Он умел вскруживать головы женщинам и привык к собственной неотразимости. Поймав как-то на себе изучающий взгляд Татьяны, Юрий на одной из перемен подошел к ней и попытался обнять, но сразу же получил звонкую пощечину.
Когда он сдавал экзамены за десятый класс, ему показа¬лось, что его сестра Ирина очень проявляет к нему заботу и интерес. Однажды вечером, поужинав, он в знак благодарности поцеловал ее и, прижавшись, почувствовал ее дрожащее тело. Но Ирина оттолкнула его и ушла в свою комнату. В эту же ночь Юра, дождавшись, когда мать уснет, тихо вошел в спальню Ирины и, нырнув под одеяло, при¬жался к ней.
Но произошло неожиданное. Ирина столкнула его с кро¬вати и, натянув одеяло, зловеще проговорила:
- Убирайся отсюда вон! Я думала, ты человек, заботилась о тебе, а ты скотина!
После смерти отца Юра уже не имел того семейного уюта, которым окружал его отец, и поэтому все больше ожесто¬чался. Вскоре он вступил в банду Парамона Григорьева, пахана по кличке Гений, которому выгодно было иметь «крышу» в лице сынка бывшего первого секретаря обкома. А Юрию льстило расположение ловкого «батьки».
Отбыв частично наказание на Колыме, Парамон по ам¬нистии был досрочно освобожден, но потом снова несколько раз оказывался в местах лишения свободы. С милицией у него были хорошие отношения, так как он состоял на связи у одного из инспекторов уголовного ро¬зыска. После очередного освобождения Парамон сразу начал подбирать себе в банду помощников и вскоре позна¬комился с Юрием Соловьевым. Парень его заинтересовал. А когда он узнал, что Юрий внебрачный сын бывше¬го первого секретаря обкома партии и что у него брат рабо¬тает заведующим отделом административных органов и по существу руководит милицией, и прокуратурой, готов был плясать от такой удачи.
Выйдя из здания прокуратуры, Юрий сразу же поехал к Парамону.
- Влип я, Парамон Сидорович, - поздоровавшись, заявил ему он.
- Как влип?
- С бабой одной перегнул. Повез покататься на машине, выпил с ней, а потом оттрахали вдвоем с другом.
- Изнасиловали что ли?
- Она говорит так, - вяло ответил Юрий, - даже заявление написала в прокуратуру.
- Я тебе уже сколько раз втолковывал, что пора и семью заводить. А ты все кобелишься! - про¬говорил Парамон. - Как ты не поймешь, что у меня нет никого ближе тебя.
Семьи у него не было. Поумирали и жена, и дети от какой-то болезни. И он уже давно был одиноким челове¬ком. Поэтому с каждым годом все сильнее привязывался к Юрию.
- Ну ты же знаешь, Парамон Сидорович, что не люблю я подстраиваться, а у них всегда что-нибудь такое, что просто ужас. Не понимаю я их, и все.
- Тогда ходи к проституткам. Заплати и не напрягайся. Зачем тебе такие приключения? - недовольно перебил Парамон.
- Я хотел эту бабу обломать, чтобы была постоянная под¬руга, поэтому и пошел напролом. Мы же с ней в школе в одном классе учились, а она сразу заявление, - плакался Юрий.
- Ну, а брату сказал об этом?
- Мать сразу же позвонила. И он сам приезжал к нам. Говорит, что надо деньги дать ей, чтобы забрала заявление.
- А ты как думал? На халяву проехать? Так, дружок, не получается. В жизни за все надо платить. На, возьми пока десять кусков. Пообещай еще десять, а лучше женись на ней, - добавил он, подавая пачку денег.
- Прокурор тоже так же советует, - удивленно согласился Юрий, недоумевая, как  сомкнулись мнения бандитов и органов.
- Кстати, как следователь ведет дело?
- В прокуратуре нормально. Мне даже показалось, что они пытаются помочь мне. А в милиции плохо: я узнал, что тот, который первым меня допрашивал, какой-то дальний родственник этой.
- Час от часу не легче! Иди ищи ее и срочно уговаривай. Но не угрожай, а то может хуже получиться. Проси, чтобы про¬стила тебя. Поплачься, как следует. Бабы, они жалостливее нас. А ведь я уже намечал тебе солидное дело, подвел меня...
Говоря о деле, Парамон имел в виду кражу в промтоварно¬м магазине в соседнем городе, которую его люди готовили уже около месяца.
А в это время в кабинете следователя прокуратуры нахо¬дилась Татьяна Гусева и, плача, рассказывала снова все под¬робности изнасилования. Услышав очередной вопрос следо¬вателя о том, как долго находился на ней Соло¬вьев, она смущенно и недовольно проговорила:
- Я же вам уже  рассказывала.
- Что поделаешь, придется еще рассказывать и не раз и очень многим. Такой порядок. Потому что мне надо и оч¬ную ставку с ними делать. А при очной ставке только под¬робности помогут. Кстати, они тоже раздевались догола?
- Да, - глядя в сторону, тихо ответила Татьяна.
- А вы ничего особенного у них на теле не заметили? – и увидев ее удивленный взгляд, пояснил: «Ну, родимые пятна, татуировки, шрамы…»
- Господи, да я что, рассматривала, их что ли! Я вам уже говорила, что вырывалась я, вырывалась!
- Да, да, конечно. Потом вы же нетрезвой были. Кстати, сами-то много выпили?
- Несколько глотков.
- А зачем вы это делали? Какой-то повод был?
- Юрий предложил выпить за школьные годы. Но я же не думала, что потом он так поступит со мной.
- Да, да, дело запутанное, - с каким-то безразличием про¬говорил следователь. - Тем более он заявляет, что все было по согласию.
- А царапины на его лице тоже по согласию?
- Их он объясняет вашей возбужденностью во время по¬лового акта, такое бывает. В общем, не завидую я вам.
- Я бы и врагу не советовала завидовать моему положе¬нию, - с вызовом ответила Татьяна.
- Если даже  в народном суде пройдет это дело в вашу пользу, то потом обязательно все будет повторяться в облас¬тном, республиканском судах. И везде надо все вспоминать
со всеми подробностями. Кстати, после того вечера он с вами не встречался?
- Нет, конечно.
- На сегодня давайте закончим нашу работу, а через два дня в это же время встречаемся, - заявил он, делая пометку на календаре. И подавая повестку, добавил: «Возьмите. На работе покажете, чтобы не задерживали. А на работе-то знают о случившемся?»
- Нет, что вы.
- Вот видите, а суд вынесет все на народ. Нужно это вам? Так что подумайте о моих словах. Возможно, и не стоит все так драматизировать.
Около здания областной библиотеки Татьяна, погружен¬ная в воспоминания о недавнем разговоре, неожиданно вздрогнула, увидев подходящего к ней Юрия. На его красивом лице были видны царапины, и сам он уже не казался ей та¬ким самоуверенным. Подойдя ближе, Юрий предложил:
- Таня, мне надо с тобой поговорить.
- У следователя будем разговаривать, - гневно ответила она.
- Ну зачем ты так? Все произошло только от моей любви к тебе. Давай где-нибудь сядем. Ну неужели не ясно, что не удержался я?
- Мне некогда! - отталкивая его, пытавшегося взять ее под руку, раздраженно заявила Татьяна.
На работе ее никто не спросил, где она была, так как многие знали, что у нее болеет мать, и она иногда уходит во время работы домой. Сегодня мысли ее путались. Еще вчера она хотела только одного. Она хотела жестоко наказать Юрия, который не только сам изнасило¬вал, но и подставил ее своему другу. Но сейчас, после разговора со следователем, она уже не была уверена в этом. Более того, ее страшно волновала сама процедура рас¬следования. Ей было стыдно вспоминать и повторять все мель¬чайшие подробности. И она уже представляла, как об этом узнают ее знакомые, будут перешептываться, кто, жалея ее, а кто-то, злорадствуя. Вспомнила она и свою мать. Если та узнает о случившем¬ся, это может оказаться для нее последним ударом.
Выйдя из помещения библиотеки, Татьяна снова уви¬дела Юрия, который торопливо шел ей навстречу.
- Таня, и все-таки мне надо с тобой поговорить. Можно, я провожу тебя домой? - спросил он, подойдя к ней.
Ничего не ответив, Татьяна продолжала идти, а Юрий шёл рядом и не решался с ней заговорить. Наконец, он осторожно спросил:
- А может быть, сама судьба нам дает шанс быть вместе?
- Боже упаси! - услышал он и, увидев перекошенное от зло¬сти ее лицо, сразу же решил отказаться от своего предложения.
«Нет, женой она, конечно, не согласится, - подумал он. - Надо действовать с другой стороны».
- Тебе очень хочется, чтобы меня посадили? Да? Но ведь я буду защищаться с самыми лучшими адвокатами, и на тебя тоже упадет тень.
- Почему ты меня подставил своему другу? - плача, наконец-то заговорила она.
- А я смог бы сделать один? Ты вон как лицо мне отдела¬ла. Поэтому и попросил помощи.
Несколько минут они шли молча. Наконец, Юрий спросил о здоровье ее матери.
- Болеет она, - тихо ответила Татьяна.
- Возьми вот деньги, - подавая сверток, произнес Юрий.
- Не надо мне от тебя никаких денег, - отталкивая его руку со свертком, возразила Татьяна.
- А я не для тебя их даю, а для твоей матери, чтобы лекарства покупать, да и для питания, - и, несмотря на возражения, положил в ее хозяйственную сумку деньги. - Я еще дам.
- Дальше не провожай меня, и вообще больше не приходи.
- Как скажешь, - огорченно ответил Юрий и попрощался с ней.
Повернувшись, Юрий сразу же пошел к Парамону и до¬ложил тому, что деньги передал и все, что надо, ей сказал.
- Возьми вот еще десять кусков. Я слово держу. Это сейчас все подряд врут. Ты тоже учись дер¬жать слово. Тогда и в авторитете будешь. Выпить хочешь?
- Можно промочить горло, а то день такой бестолковый.
- Сам его сделал таким, - наливая стакан коньяка, про¬ворчал Парамон и, дождавшись, когда он выпьет, добавил: «А братан у тебя силен! Я уже побывал у одного своего знакомого из прокуратуры, и меня тот деятель заверил, что все будет нормально, потому что вмешался сам прокурор области».
- Ну, а на дело мне теперь можно? - спросил Юрий.
- Ты чего такой непонятливый? Дело-то твое еще не зак¬рыто, а ты уже в ладошки хлопаешь. Остынь!
После встречи с Юрием, придя домой, Татьяна в своей ком¬нате развернула сверток и к своему удивлению насчитала де¬сять тысяч рублей. Постепенно чувство обиды у нее уже при-туплялось, особенно после беседы со следователем. Сейчас она уже не хотела той огласки, которой пугал следователь. Не зная, как лучше поступить она решила посоветоваться.
Набрав номер домашнего телефона Нади Степановой, она тихо, чтобы не слышала мама, спросила, как ей по¬ступать дальше.
- Решай сама, Танюша, ты уже не маленькая. Одно ска¬жу, трудно будет с ними бороться. Покровители у них очень большие.
- Тогда передай Сергею, чтобы он больше ничего не предпринимал, и самое главное, чтобы мама моя ничего не узнала.
- Хорошо, Танюша. Увы, времена меняются быстрее, чем люди. Помочь некому, а навредить - толпа стоит. Винова¬тые у нас не виновны... Сумбурное время.
В назначенное время Татьяна снова оказалась в кабинете следователя. На этот раз она чувствовала себя увереннее. Высокий худощавый блондин с невыразительным лицом встретил ее самоуверенной улыбкой.
- Ну и что мы сегодня скажем?
- А я  что-то должна говорить? - спро¬сила она. - По наи¬вности я считала, что отвечать на ваши вопросы должен Соловьев, а вы все меня допрашиваете.
Нахмурившись, тот достал из сейфа папку и с видом че¬ловека, делающего ненужную работу, открыл ее.
- С Юрием Соловьевым встречались?
- Да, встречались.
- И что решили?
- Решила, как и вы, пожалеть его.
- Почему вы так со мной разговариваете?
- Скажите, что я должна написать, чтобы прекратить вы¬зовы меня и эти непонятные для меня вопросы?
- Если так, то надо, чтобы вы написали заявление на имя прокурора о том, что вы
ошибочно посчитали вступ¬ление в половую связь с Юрием изнасилованием, так как были в это время нетрезвой. Можете добавить, что сами этого хотели.
- Это уж  слишком!
- Хорошо, хорошо. Последнее можете не писать, - про¬говорил следователь, боясь,  что может разозлить по¬терпевшую.
Перечитав написанное, он положил заявление в папку и, довольный, попрощался с ней, чтобы быстрее до¬ложить об этом прокурору.
А через несколько минут тот уже рапортовал Фомичеву
- Вы правы оказались, Максим Петрович, советуя нам повнимательнее разобраться. Девица-то собственноручно написала, что она ошиблась, так как пьяная была.
- Вот видите. А парня хотели сразу же в кутузку. Внима¬тельнее надо всегда разбираться, чуткость проявлять к людям
В это время Татьяна медленно шла домой. На душе у нее было муторно, потому что чувствовала себя очень оплеванной, раздавленной и беспомощной.



ОТЦЫ И ДЕТИ

Вот уже несколько дней не поднимался с постели Нико¬лай Алексеевич Степанов. Не выдержав, Екатерина Федоровна поехала к Сергею и сообщила ему об этом.  В этот же день вечером Сергей пришел к родителям и с упреком произнес:
- Ты что же это, батя, раскис?
Поцеловав его, он взял натруженные высохшие его руки в свои и, прижав к груди, добавил:
- Ты уж, пожалуйста, не пугай нас.
- А я и не собираюсь. Это твоя мать паникует, - ответил отец, внимательно посмотрев на Сергея.
От этого взгляда Сергею стало вдруг неловко, он увидел, что лицо отца сегодня выглядело необычно бледным и пе¬чальным.
- Мать, собери нам поужинать, - попросил отец.
- А все уже приготовлено, поднимайся и идем, - ответила жена.
- Куриный супчик? - увидев на столе тарелки с супом, спросил Степанов старший.
- Да, твой любимый.
- Дай горчицы, я хлеб намажу.
- А что, без горчицы не вкусно?
- Вкусно, вкусно, - ответил муж, поднимая дрожащей рукой ложку с супом.
Сергей сидел молча. Сейчас он испугался по-настоящему. Может быть, первый раз в жизни. И от этого испуга расте¬рялся. Он видел, что жизнь отца находится в смертельной опасности. Поднявшись, Сергей передвинул свой стул ближе к стулу отца и, увидев его белое неподвижное лицо с сильно обнаживши¬мися морщинами и голубыми прожилками, спросил:
- Чем я могу помочь тебе, папа?
- Ты что, Сережа, врач?
- Нет, - смущенно ответил сын и сразу же добавил: «Но я же могу любые лекарства достать».
- А супчик, Катенька, и правда неплохой. Может, это оттого, что Сережа сегодня с нами? Чем еще мужиков кор¬мить будешь?
- Котлеты, - ответила Екатерина Федоровна, убирая пус¬тые тарелки из-под супа.
После ужина отец с сыном еще несколько минут поси¬дели за столом, а потом Николай Алексеевич виновато предложил:
- Идем, Сереженька, в спальню. Я прилягу и поговорю с тобой о жизни. Давно хотел, да все откладывал, а сейчас боюсь опоздать...
- Говорить о жизни надо, - пытаясь шутить, сказал Сергей, - это лучше, чем о болезнях.
- Э, - проворчал Николай Алексеевич, - наша жизнь ныне та же болезнь. Пытались что-то обновить, да не удалось, застыли на месте. А когда в организме кровь не циркулиру¬ет, он отмирает. Вот ты в верхах сидишь, а, как и мы преж¬де, много и не ведаешь. Даже правды о войне до сих пор не могут сказать. Ведь за первые полгода с начала войны в плен по¬пало около четырех миллионов красноармейцев. Знаешь ли ты, что в 1942 году на фронте воевали против нас добро¬вольческие части - казачьи, калмыцкие, чеченские, туркес-танские? В 1943 году наш генерал Власов создал Русскую освободительную армию?
- Все это интересно, отец, - перебил Сергей, - но тебе о своем здоровье подумать бы.
- Не перебивай. Ныне все в демонстрациях, все внешне тихо. А кто знает выступление генерала Григоренко, начальника кафед¬ры Военной Академии на Московской партконференции в1961 году? А о расстреле рабочих в Новочеркасске, выступавших против повышения цен? А забастовки в Грозном, Крас¬нодаре, Муроме, Ярославле, в Москве на автозаводе Лихаче¬ва? Так что не такая уж и безгрешная наша власть, которая не прислушивается к мнению людей. Привыкла управлять только силой. А взрыв нашего собора? Нако¬нец, кому и для чего была нужна октябрьская бойня?
- Ну, ты и даешь, батя! У нас же сейчас другая жизнь.
- У кого? У тебя или у всех остальных? У меня, например, раньше жизнь была намного лучше, правда, тру¬дился я, не покладая рук. Но меня никто не спросил, нужна ли мне эта революция? А потом коллективизация? Все при¬шлось бросить, чтобы за свой труд не попасть на Колыму. Ну, создали эти колхозы, работали от зари до зари за палоч¬ки-трудодни. И что, лучше жить стали?
- Тебя, батя, что-то в политику потянуло? – снова перебил рас¬суждения отца Сергей.
- А вы бы хотели только сами политикой заниматься? Я после войны встретился со своим земляком и спросил, как у них было после нашего бегства из села. Он и рассказал мне, что устроили силой коммуну, обобществили скот, в церкви сделали склад. Потом продразверстка. Выметали у каждого все до последнего зернышка. Потом коллективизация началась. Загоняли в колхоз, а кто не пошел - стал врагом народа. И как результат - богатое село с добротны¬ми домами стало хиреть и разваливаться, а люди разбе¬гаться по городам.
- Но мы же - великая держава!
- Великая - не спорю. Но только не для людей. Я вот защищал Родину, имею несколько орденов и медалей, а лег¬ковую машину для себя так и не приобрел. В райисполкоме один ответ - в порядке очередности. Почему я не могу ку¬пить себе то, что хочу? Что надо?
- А почему ты мне не сказал об этом? - с возмущением перебил Сергей. - Я бы помог.
- Вот-вот, без блата ничего и не купишь. Ладно, с этим мне и раньше было ясно. Но ты все-таки скажи - пра¬вильно ли поступали большевики, уничтожая церкви и  свой народ?
- Но партия осудила сталинские репрессии, и ты об этом знаешь, - возразил Сергей.
- И что, все закончилось? Нет, сынок. Сталин и теперь живее всех живых. Многие по нему вздыхают и хотят воз¬вращения тех времен.
- От ошибок никто не застрахован, просто не¬добросовестные люди в органах творили произвол.
- У нас руководящая и направляющая сила одна, и эта сила - коммунистическая партия, кстати, она и чекистов натравливала на свой народ, а сейчас на них пытаются все свалить. Правда, когда власть прижимали, она обращалась за помощью к народу и получала эту помощь. Ты вспомни войну. Кто ее выиграл? Сталин? Нет, конечно. Выиграли люди, которых власть неоднократно обманывала и обижа¬ла. А они поднялись все как один за Родину. Ты спроси у нашего соседа Ивана Федоровича, как он из лагерей на фронт рвался и как воевал. Он же обиженный был, но все обиды сразу забыл. Так вот я и спрашиваю тебя, сынок, кто и когда ответит за при¬несенные людям беды?
- Я тоже встречаюсь сейчас с фактами беззакония, - тихо прого¬ворил Сергей. - Не созрели мы еще для того, чтобы спрашивать с виновных за принесенное людям горе.
- В эту беду страну привели, сынок, люди с амбициями  фараонов. Ради личной власти они разрушали и продолжают разрушать Россию. Им нужны войны и постоянные враги.
- Почему?
- Потому что они не умеют трудиться, да и не хотят. А чтобы удержаться у власти, создают всякие трудности, натравливают брата на брата, обманывают людей всякими обещаниями. Я почему, сынок, говорю тебе это? Чтобы ты не позорил фамилию Степановых. Я верю, что придут другие  времена. И тогда многим будет стыдно за свое прошлое.
Покраснев от возбуждения, Николай Алексеевич приво¬дил все новые и новые доказательства ошибок власти, и Сер¬гей понимал, как волнуется его отец, как хочет он видеть и сына, и всех остальных счастливыми. Наконец, отец помор¬щился и тихо, что¬бы не услышала жена, добавил:
- Ты за Федором приглядывай. Парень он не плохой, но почему-то на нем система сильнее отразилась, как бы не сломила совсем.
- Все мы из одного котла. Кстати, как он сейчас?
- Вроде закрепился на работе, но иногда приходит поздно пьяненьким.
- Папа, он же не маленький. Иногда с друзьями и выпить надо, - выгораживая брата, проговорил Сергей.
Возвращаясь от родителей, Сергей, вспоминал рассуждения отца о прожитом, но его тревожило и поведение брата. Несколько раз Сергей встре¬чался с ним и приглашал к себе домой, но тот каждый раз отказывался. Правда, когда Федора хотели уволить по сокращению из пригородного совхоза, тот сразу пришел к нему, и Сергей в течение пяти минут уладил его проблемы. Поблагодарив тогда брата, Федор с завистью проговорил:
- Вот что значит власть. Не то, что мы - серые мышки.
- Ладно тебе, Федор. Ты лучше скажи, когда к нам в гости  при¬дешь, а то Наденька меня постоянно упрекает, что тебя ни¬как не затащу.
- Ты счастливый, Сергей. Все у тебя есть и должность вон какая.
- А тебе разве плохо, если у брата такая должность?
- Нет, конечно.
- Ты только с плохими друзьями и подругами поменьше обнимайся.
- Кто-то настучал на меня?
- Нет. Просто часто со мной здороваются незнакомые мне люди и почему-то называют Федором. Я, конечно, делаю вид, что я Федор, но сам думаю, а вдруг с Наденькой буду идти вместе, а какая-нибудь твоя подруга мне на шею бро¬сится. Что тогда? - смеясь, спросил Сергей.
- Разберемся. Во всяком случае, тебя не подведем.
Вый¬дя тогда из обкома, Федор с тревогой подумал, на что намекал ему брат, говоря о плохих друзьях. Несколько раз он встре¬чался с пожилым человеком по фамилии Григорьев, кото¬рый предлагал ему работу в какой-то таинственной органи¬зации. Но Федор каждый раз говорил, что ему нравится работа в пригородном совхозе и уходить оттуда он не хочет.
Были и совместные выпивки, на которых присутство¬вал Юрий Соловьев. Во время этих выпивок Юрий хвастался большими деньгами, но Федор видел, как Григорьев каждый раз одергивал Юрия, и это Федора  настораживало.
Парамон Сидорович Григорьев в Степнограде был практически хозяином города. После освобождения и при¬езда сюда он установил, что в городе действуют несколько криминальных групп, с которыми милиция никак не может справиться. От инспектора уголовного розыска, с которым он периодически встречался, Парамон знал эти группы, их состав и их руководителей. Не спеша он начал создавать свою единую и монолитную структуру. Вскоре у него оказался в помощниках  участковый инспектор Анатолий Костренко. Помня его отца (следователя НКВД) и его поручение по Ка¬занской иконе, Парамон решил использовать это, и в один из вечеров, встретив его после работы, сразу же заявил:
- Анатолий Николаевич, а я очень хорошо знал вашего отца и часто ему помогал. Много у нас с ним было интерес¬ных дел.
Парамон надеялся, что сын заинтересуется его сообщением. И не ошибся.
- Мне действительно хотелось бы подробнее узнать о папе, - проговорил Анатолий Костренко
- Давайте зайдем в «Чайку», там у меня постоянная отдельная комната, - и, увидев, как тот заколебался, более настойчиво добавил: «Да не бойтесь вы, никто там нас не увидит, а разговор будет интересный».
Вскоре они вошли в ресторан.
Костренко с любопытством рассматривал красивую и дорогую обстановку. Парамон же в это время уже заказывал ужин.
Закусывая, они приглядывались друг к другу, и нето¬ропливо поцеживая пиво, вели спокойный, и даже, как могло показаться, ленивый разговор. Однако, присталь¬но всматриваясь друг в друга, оба они понимали, насколь¬ко он важен.
Парамон Сидорович Григорьев сединой и полным ли¬цом скорее напоминал актера. Особенно выразительными были его губы, которые во время разговора красноречиво высказывали и иронию, и злость, и удивление, и радость. Они как бы дополняли его речь. Прямо противополож¬ным ему был Анатолий Костренко. Во всем его облике сквозили некие вальяжность и самоуверенность. Медли¬тельный в словах и жестах, он отличался от собеседника пронзительным взглядом.
- Так, говорите, знали отца, как хорошего профес¬сионала? - спросил Костренко после затянувшейся паузы.
- Профессионал от бога, - утвердительно заверил Григорьев.
- Это хорошо, что так отзываетесь. А то некоторые в ста¬ром белье пытаются копаться. Несколько писем приходило от родственников репрессированных. А что они могут знать? Отец честно выполнял свои обязанности и от фронта не спря¬тался, хотя мог.
- Вы правы, Анатолий Николаевич. Неблагодарных еще много. Но дети таких родителей, как ваш отец, должны жить лучше.
После этих слов они смотрели друг на друга, не отрывая глаз, и молчали. Наконец, Костренко медленно кивнул и тихо ответил:
- Вы правы, Парамон Сидорович. Можете как-то помочь? И от меня что-то нужно? Что вас интересует?
- Для начала мне нужно знать о вашем начальнике облас¬тного управления. Какое у него здоровье, чем он болеет, есть ли какие разговоры о его увольнении?
- Последнее время наш генерал действительно часто болеет. А вот насчет увольнения его на пенсию ничего не извест¬но. Это ведь решает обком партии. А что там у них на уме, одному богу известно.
- Это верно, - согласился Григорьев. - Вы Юрку Соло¬вьева хорошо знаете?
- Да, в одной школе когда-то учились.
- Вот и отлично. Однокашникам надо помогать. Уж больно он парень горячий. Недавно свою знакомую обидел.
- Слышал я об этом. Но дело-то прокуратура не возбудила.
- А чего его возбуждать? Когда все у них по согласию было. Я почему об этом говорю? Потому что люблю этого парня и жалею. У него ведь нет отца, - печально проговорил Григорьев. - Сирота.
- За друзей надо всегда стоять, - с готовностью отреагиро¬вал Костренко и на эту просьбу.
- А что можете сказать о подполковнике Приходкове из следственного отдела?
- Мент упертый, - со злостью ответил Костренко. - Его у нас Законом зовут. Прозвище такое. С ним никогда ни до чего не договоришься.
- В милиции и такие должны быть, - возразил Григорьев.
Он уже немало знал о Приходкове. Действитель¬но, к Павлу Приходкову у многих были причины относить¬ся плохо. За все годы работы следователем и заместителем
начальника отдела Приходков приложил много усилий, что¬бы ехидные усмешки и недобрые ухмылки постепенно спол¬зали с лиц сотрудников управления. Обладая хорошим мышлением, он кропотливо распутывал самые запутанные пре¬ступления. К нему часто обращались за помощью многие сле¬дователи, и тогда Приходков откладывал свои дела и терпе¬ливо изучал все версии, не пропуская ни одного объяснения. Однако, если он видел, что в деле не было полноты рассле¬дования, то, кроме помощи, пришедший обязательно выс¬лушивал в свой адрес упреки. Но особенно Приходков не терпел обмана, на который иногда шли работни¬ки уголовного розыска при выполнении поручений следова¬теля. Несколько раз он сам лично перепроверял вранье инс¬пекторов, и тогда дело заканчивалось обязательным пись-менным обращением к начальнику службы о наказании ви¬новного. Об этом все знали и, конечно, кто не хотел по-насто¬ящему работать, тот Приходкова называл формалистом или занудным законником. Однако в последние годы именно к нему приходили следователи, чтобы сказать: «Павел Иванович, у меня не получается. Осо¬бенно срывается вот здесь и вот тут». И Павел Иванович усаживал напротив себя следователя, брал лист бумаги, рас¬спрашивал и чертил какие-то непонятные кружочки и стре¬лочки, а потом через несколько часов давал полный рас¬клад причин, по которым срывалась комбинация, и совето¬вал, что надо делать:
- Так, говорите, мент упертый? И что, никаких слабых мест? - задумчиво спросил Григорьев.
- Пока нет.
- Вот именно, что пока. А если покопаться, то у каждого человека что-то находится. Возьмите для начала, - и пере¬дал пачку денег, - здесь пять тысяч.
- Ну зачем вы сразу так? - смущенно проговорил Кострен¬ко, пряча деньги в карман брюк?
Шел 1970 год, и на эти деньги он мог купить машину Москвич, о чем давно мечтал.
- За все надо платить. За все. И если кому-то потребуется заплатить, сразу же скажите мне. Можно через однокашни¬ка Юрия.
На следующий день Парамон вызвал Юрия к себе домой и сразу же спросил:
- С братаном своим давно встречался?
- Парамон Сидорович, он брезгует мной. Когда с бабой той случилось, он приезжал к нам домой, повоспитывал и уехал.
- Ну не только повоспитывал, но и спас тебя, - недоволь¬но возразил Парамон. - Ты вот что, гордыню-то брось. Надо срочно встретиться с ним и посоветовать добиваться перехода начальником УВД.
- Так он меня и послушается.
- А ты намекни ему о том, что тебе мать посоветовала, но и я тоже подключу кое-кого сверху.
- А это надо?
- Очень. Поверь мне. Твой брат, если окажется на этой должности, многое для нас может сделать. Тогда мы с тобой будем хозяева и в городе, и в области. Сыновья такого отца должны брать в свои руки все: и власть, и богатство.
В эти дни у Максима Фомичева начались неприятнос¬ти с Шурочкой. Как и договаривались они, Максим сразу после переезда Шурочки в Степноград, устроил ее инструк¬тором горкома партии в отдел пропаганды и агитации. И вскоре она получила двухкомнатную квартиру. После этого Максим часто наведывался к ней и оставался ночевать. Од¬нако жена почувствовала неладное и намекнула ему на по¬следствия супружеской неверности. После этого Максим стал ходить на очередные свидания, как по минному полю, опа¬саясь взрывов. Сообщение Шурочки о выходе замуж за ин¬структора орготдела того же горкома он встретил с неодоб¬рением, но поразмыслив, решил, что ей тоже надо устраи¬вать свою жизнь и что после этого, возможно, прекратятся сплетни о его связи с ней. Через некоторое время Шурочку перевели в обком партии, и это дало возможность Макси¬му продолжать встречи с ней  в командировках. Но ее мужа, видимо, кто-то предупредил, и однажды, когда они были в командировке в соседнем районе, он приехал ночью и обнаружил их в комнате вдвоем. Скандал тогда был гран¬диозный. Муж побывал на приеме у секретаря обкома партии Воронцова и грозился написать в ЦК КПСС. Чтобы  как-то замять, мужа Шурочки срочно повысили, назначив на должность секретаря одного из райисполкомов, и выделили для них трехкомнатную квартиру в престижном обкомовс¬ком доме на бульваре.
Состоялся и разговор Максима с Воронцовым, который упрекал его в потере бдительности.
- У тебя жена - работник прокуратуры, она раскрутит тебя на полную катушку, - расхаживая по кабинету, журил он Максима. - Все мы не безгрешные, но бдительность нельзя терять. А ты в открытую пошел.
Максиму было трудно что-либо возразить. Он понимал, что кривотолков будет много и извиняющимся тоном пообе¬щал забыть свою старую подругу.
- Мне не нужны твои объяснения и твои заверения. Я обещал твоему отцу заботиться о тебе и выполняю свои обе¬щания. А ты ведешь себя, как пацан. Своих друзей не мо¬жешь направить в нужное русло и в личной жизни прока¬лываешься. Голова у тебя есть или нет? Ты чем думаешь?
- Ну зачем вы так, Василий Николаевич? - обиделся Фомичев.
- Зачем, зачем? Как ты думаешь после этого работать дальше? - не успокаивался Воронцов. - А может быть, поду¬маем о другой должности?
Услышав это, Фомичев вздрогнул, как от удара, и сразу вспомнил недавний разговор со своим сводным братом Юри¬ем. Тогда он не придал ему значения и посмеялся над наивно¬стью предложения видеть на Максиме генеральскую форму. Даже когда Юрий сказал, что это необходимо, так как в управлении много закрытой информации, Максим улыбаясь, спросил:
- Ну и какая там информация?
- Ценности, которые Сосновский изымал у арестованных и которыми делился с нашим отцом.
- Ты, видно, не протрезвел  после вчерашнего, - обо¬рвал его Максим.
- Не протрезвел, говоришь? А об иконе что скажешь? А о нашем особнячке? Запомни, много там, в архивах кое-чего интересного, - продолжал невозмутимо Юрий.
Сейчас этот разговор уже не казался Максиму наивным, и он, понимая, куда клонит Воронцов, тихо ответил:
- Я - солдат партии, Василий Николаевич. Куда скажете, туда и готов идти служить. Правда, у меня юридическое образование, и в правоохранительных органах смогу принести пользы больше.
- Это уже мужской разговор. Как ты смотришь насчет укрепления милиции? Начальник там уже готов на пенсию уходить. Я с ним разговаривал, и он просил вместо себя тебя назначить, - схитрил Воронцов.
- Я согласен и буду очень благодарен вам, - ответил Мак¬сим, понимая, что вопрос этот уже решен без него.
- Вот и отлично. Готовься в белокаменную. Я переговорю с отделом административных органов ЦК и с министром внутренних дел.
Вернувшись в свой кабинет, Максим Петрович Фомичев попросил секретаря никого к нему не пускать и устало сел в кресло. Всегда уверенный в себе, сейчас он выглядел расте¬рянным. В начале разговора с первым, Максим попытался оставить за собой свободу маневра, но вскоре почувствовал, что она, по существу, потеряна, и лишь наде¬ялся на приличное предложение. Если бы его спросил пер¬вый секретарь, хочет ли он идти в милицию, то он бы кате¬горично ответил нет, потому что видел, как все недо¬статки в борьбе с преступностью списывают только на милицию. Однако после сегодняшнего разговора другого выбо¬ра у него не оставалось.


ПОИСК ИКОНЫ

Опустив плечи и потихоньку передвигая уставшие ноги, отец Павел добрел до дома Екатерины Федоровны и, помор¬щившись, сел на ступеньки крыльца. Целыми днями он ходил к разным людям по разным адресам в поисках ико¬ны, и к вечеру его одолевала головная боль. До отправки в лагеря отец Павел был физически здоровым мужчи¬ной. В лагерях он целыми днями занимался различной ра¬ботой и никогда не уставал так, как сейчас. В тридцатигра¬дусные морозы он не простужался и редко нервничал, пото¬му что видел страдания других и должен был их успокаи¬вать. А сейчас нервы его сдавали: поиски пока не давали положительных результатов. Отец Павел умел думать, анализировать и обобщать, у него была хорошая память, позволяющая держать в голове разрозненные факты и обстоятельства. Но у него не было опыта розыскной работы. Этот пробел он заполнял своим кропотливым трудом и не позволял себе упускать любую мелочь, имеющую отношение к поиску.
Превозмогая головную боль и усталость, отец Павел под¬нялся, подошел к двери и постучал палочкой, с которой ходил все эти дни.
- Заходите, батюшка, заходите, - засуетилась Екатерина Федоровна, открывая дверь, и когда он вошел, поставила на стол чайник. Затем, усадив его, предложила чаю.
- Чай - это хорошо. Только пришел я к тебе, чтобы еще раз подробнее послушать сказанное Марией.
- Сейчас, сейчас, - ответила Екатерина Федоровна, и, взды¬хая, начала более подробно как на исповеди, рассказывать.
Во время их разговора из спальной комнаты вышел Николай Алексеевич и, поздоровавшись, молча сел радом.
- А соседский парень не мог обмануть Марию? - спросил отец Павел.
- Нет, я тоже беседовала с ним и с его родителями, все сходится.
Однако у отца Павла не все сходилось. Он чувствовал, что кто-то все здорово запутал. Соседский парень сказал ему то, что говорил и Марии, а если бы врал, то, конечно бы, кое-что забыл, времени-то уже много прошло. Был он и у родственников двух мужчин, которые купили у ребят ико¬ну. Но и родственники толком ничего не могли пояснить. Просто они тогда были удивлены, что здоровые мужики вдруг сразу умерли. Правда, им объяснили, что умерли те от отравления водкой, но они не видели пустых бутылок, и это их тогда удивило. Более того, одна из соседок видела, что к ним за¬ходил вечером какой-то мужчина и вскоре уехал на машине, ожидавшей его за углом. Отец Павел тогда сразу же по-просил сказать ему, где эта соседка, но оказалось, что та давно скончалась.
А на вопрос, было ли у того мужчины что-то в руках при выходе от их родственников, они лишь виновато разводили руками. «Тогда что же получается? Кому-то нужна была ико¬на, и этот кто-то мог отравить покупателей иконы. Возмож¬но и это». Отец Павел разыскал друзей этих мужчин, но те категорически отмели причастность бандитов, заявляя, что умершие пользовались авторитетом, и свои не могли с ними так поступить. После этих разговоров он все чаще заду¬мывался, о том, что, видимо, кто-то из властей замешан в этом. Отец Павел слышал, что начальника НКВД Сосновского застрелили при задержании, и с его родственниками тоже успел поговорить. Во время разговора сын бывшего началь¬ника НКВД сразу же категорично заявил, что ничего не знает. Но вот дочь при повторном посещении, когда ее брата не было дома, виновато сообщила, что видела в шкафу ка¬кой-то большой пакет, зашитый в толстую ткань.  Но отец этот пакет кому-то отнес. После этого сообщения отец Павел долго ломал голову, что это был за пакет и кому могли его отнести. Из собранной информации он уже знал, что Сосновский был в близких отношениях с бывшим первым секретарем обкома партии Фомичевым, но того тоже похоронили. В прокуратуру и милицию отец Па¬вел боялся идти, да и не доверял им. Оставались родственники Фомичева. Но у них большие защитники. «Как заколдован¬ный круг», - думал он. Иногда к нему приходила мысль обра¬титься за помощью к Гению, с которым отбывал свой срок на Колыме, но вспомнив его продажность в зоне, каж¬дый раз останавливал себя. Стремясь разузнать еще хоть что-нибудь, отец Павел задавал один вопрос за другим, и Екатерина Федоров¬на с готовностью отвечала на них.
- А что прихожане говорят? У кого она может быть? - снова спросил он.
- Разное говорят. И что могли дорогую отделку ото¬рвать, а ее куда-нибудь выбросить.
- Но оставшуюся часть иконы кто-то все равно бы нашел, - отверг это предположение отец Павел.
- Я тоже так считаю, - ответила она, и ее муж Николай Алексеевич сразу же  поддержал свою жену.
- Не могут люди пойти на такое варварство. Надо искать. Я думаю, следователя Приходкова попросить помочь вам, отец Павел. Он друг нашего сына и очень порядочный человек.
- Нет, нет. Пожалуйста, не надо. И вообще, о нашем раз¬говоре чтобы никто не знал.
Вернувшись от Степановых, отец Павел долго сидел у окна. Вглядываясь в темноту ночи, он вспоминал услышанное за день и все больше убеждался в необходимости посещения родственников бывшего первого секретаря обкома Фомиче¬ва. Сделав над собой усилие и поднявшись, он вышел во двор и долго смотрел в светящиеся звезды, мечтая, как най¬дет икону, и как вернет ее в оставшуюся целой, единствен¬ную в городе церковь. Сколько раз за последний месяц он вот так выходил по ночам во двор и подолгу смотрел в тем¬ноту неба, словно искал ответы на мучившие его вопросы.
Он много встречался с людьми и  видел, как  его внимательно слушали и как хотели ему помочь. Беда была в том, что их рассказы иногда проти¬воречили друг другу и не имели под собой доказательств, так как чаще всего являлись пересказами услышан¬ного. На следующий день отец Павел с утра пошел к Альби¬не Васильевне Фомичевой. Встретила она его насторожен¬но, но, узнав причину посещения, сразу же провела в свою комнату.
- Трудное было время тогда. Как одурманенные, твори¬ли, сами не ведая, что. Ну не хочешь верить в бога - и не верь, а зачем храмы крушить? Особенно созданные на народные деньги? К чему иконы ломать и жечь?
- А про икону Божией Матери ничего от мужа не слыша¬ли? - осторожно спросил отец Павел.
- Нет, не слышала. Но друг его начальник НКВД о цер¬ковных ценностях что-то говорил. Правда, когда я входила в их комнату, Фомичев сразу переводил разговор на другое. А, может быть, вам с его сожительницей поговорить? У них большая любовь была и, возможно, он что-то ей  говорил, - предло¬жила Альбина Васильевна.
- А он что, так до конца своей жизни и жил там?
- Нет, жил он здесь с сыном. А к ней ходил как к любовни¬це. Дети у них внебрачные, и помогал он ей неплохо. Сюда я вернулась, когда Фомичев умер, а так жила в другом месте.
- Можно адрес той женщины?
Записав подробно, как ее найти, отец Павел в тот же день к вечеру пришел к Марии Соловьевой.
Увидев его из окна, Мария страшно испугалась. Она подумала, что хотят отобрать особняк, в кото¬ром жила. Но после первых же вопросов, немного ус¬покоилась, так как вошедший спрашивал  о взорван¬ном соборе. Отец Павел видел ее настороженность и пото¬му начал свой разговор издалека, чтобы успокоить ее и как-то расположить к откровенности. Однако, задав воп¬рос об иконе, он сразу же уловил резкую перемену. Отвер¬нувшись от отца Павла, она ответила:
- Не знаю я никакой иконы и больше ничего не могу сказать.
Разговор получился  неприятный и, выхо¬дя, он попытался еще раз напроситься к ней, но та так же коротко категорично отказала.
При выходе со двора, отец Павел увидел идущего навстречу ему молодого мужчину, который исподлобья взглянув на него, быстро вошел в дом.
Это был Юрий Соловьев, который, войдя, сразу же на¬бросился на мать.
- Чего это святоша к тебе приходил?
- Про икону спрашивал.
- Ну а ты чего?
- Сказала, что ничего не знаю. А то начнут докапываться. Я ведь действительно про икону только от твое¬го отца слышала, но где она сейчас, не знаю.
- Вот и помалкивай, - мрачно предложил он.
На следующий день Юрий пришел к Гению и рассказал ему о приходе к матери какого-то священника, разыскивающего икону.
- Выходит, отец Павел докопался все-таки. Плохо это, как бы не навредили твоему брату. Могут шум поднять га¬зеты, что, мол, начальник всей милиции, а сам не чист на чужое добро.
- Парамон Сидорович, скажи, что надо делать? Может быть, убрать его?
- Нет, пока не надо. Давай сначала пуганем его. Он му¬жик понятливый и догадается, что к этому делу ему не надо больше подходить.
- Избить что ли?
- Опять ты за свое. Понаблюдай за ним. А если еще раз придет к твоей матери, то проводи его осторожно и на ка¬кой-нибудь безлюдной улице шарахни из обреза. Шума-то будет много, и он поймет, что жизнь у всех одна. Только смотри, чтобы его не зацепить.
- Я бы вообще его убрал.
- Делай, как говорю. И никакой самодеятельности.
В этот день отец Павел, вспоминая вчерашний разговор с сожительницей Фомичева, постепенно пришел к выводу о том, что она что-то знает. Слушая исповедующихся при-хожан, он научился распознавать их искренность и раская¬ние, а тут не было ни того, ни другого. Вечером он снова оказался около особняка Соловьевой, но на стук в дверь никто не отзывался. Уже смеркалось, а отец Павел все сто¬ял, надеясь, что хозяйка скоро подойдет, и он продолжит вчерашний разговор. Но Соловьевой не было. Вздохнув, отец Павел медленно побрел домой и неожиданно перед ним по¬явился какой-то черный силуэт. Погруженный в свои мыс¬ли отец Павел от неожиданности вздрогнул. Улица была пустынна, и он ощутил необъяснимый страх. Его ноги утратили подвижность и двигались с трудом. Никогда ничего подобного, даже в лагерях, отец Павел не испытывал.
От стука сердца он почти оглох, но яв¬ственно услышал, как человек в черной маске тихо произнес: «Оставь всех в покое» и исчез в темноте.
Всю последующую дорогу отец Павел напряженно думал, что это за странный человек и что он имел в виду, произно¬ся предупреждение. Через несколько кварталов он снова уви¬дел промелькнувший в переулке черный силуэт и свернул на пус¬тырь, чтобы более коротким путем дойти до дома. Снова по коже разлился омерзительный могильный холод, и отец Павел с неожиданным проворством бросился бежать, одна¬ко оглушительный выстрел, прогремевший совсем рядом, свалил его на землю. Полежав и убедившись, что не ранен, отец Павел поднялся и медленно пошел к своему дому. Пос¬ле пережитого страха ноги плохо слушались. Усили¬лась и головная боль. В темноте он больше никого не видел и вскоре был дома.
Напряжение понемногу отступало. Отец Павел начал понимать, что кому-то его розыски иконы очень не нравятся. И что его могут убить. Все произошло сразу после посещения сожительницы Фомичева, а раз так, значит он на правильном пути. Отец Павел беспокойно ходил по комнате. Снова стали трястись руки.  Если его убьют, то он не сможет выполнить свой долг перед Богом. А это было самым страшным в его жизни.
Отец Павел до утра так и не заснул, а утром, ополоснув лицо и выпив чашку чая, направился в церковь. Стоя перед иконостасом, он услышал голос вошедшего отца Тихона и, повернув¬шись, пошел к нему навстречу.
- Мне срочно надо поговорить с тобой.
Увидев  усталый и встревоженный взгляд, отец Тихон сразу же предложил отцу Павлу выйти из церкви. Они расположились на скамейке в глубине церковного сада.
- Ты знаешь, что меня беспокоит, - сказал отец Павел. - И, кажется, я близок к разгадке. Но меня ночью кто-то старательно запугивал и даже предупредил, чтобы я оставил всех в покое. А как я оставлю, если на мне такой грех.
- Не мучай себя и расскажи все подробнее.
- Это я и хочу сделать. Если меня убьют, мно¬гое оборвется из того, что я уже узнал. А так ты будешь знать и передашь мои слова верным людям.
Со всеми подробностями отец Павел рассказал, к кому он ходил.
- Так, думаешь, могут убить? - спросил отец Тихон. - Я впервые слышу такие подробности. Прихожане намекали, что она у кого-то из больших начальников, но не конкрет¬но. А сейчас уже яснее становится. Но эти люди действительно могут убить.
- Поэтому я и рассказываю, чтобы в случае моей смерти ты продолжил.
- А может быть, в милицию сходить?
- Нет, нет. Будет еще хуже.
Поднявшись, отец Павел походил около скамейки, затем снова сел, оперся подбородком на сухие дрожащие руки и грустно взглянул на собеседника, слов¬но ждал, что тот может ему посоветовать.
- Наверное, тебе не надо сейчас одному ходить. Есть у меня человек из монахов, давай я скажу ему, чтобы он все¬гда рядом был с тобой.
- Не знаю, - задумчиво откликнулся отец Павел. - Когда я один, люди охотнее рассказывают и помогают. Не надо пока. А вот то, что я узнаю, обязательно буду передавать тебе.
После этого разговора отец Павел немного приободрился. Сейчас он уже имел помощника, которому мог все передавать, и если с ним что-либо случится, отец Тихон доведет поиск до конца.  Вот только как ему встретиться с Марией Соловьевой и как у нее узнать, что она скрывает?
В эти дни к Николаю Алексеевичу Степанову приехал в Степноград его бывший командир дивизии генерал Сухожи¬лии. Когда Степанов почувствовал себя совсем плохо, он вдруг вспомнил о своем армейском командире, к которому всегда относился с любовью. Ни с кем не советуясь, он написал письмо и отправил по адресу, ко¬торый при расставании передал ему генерал. В письме он сообщил, что у него плохо со здоровьем и что он очень хо¬чет встретиться со своим командиром. Вскоре встреча со¬стоялась.
- Катенька, все самое лучшее на стол.
- И давно хандришь?
- Третий месяц, - ответил Степанов, вглядываясь в поста¬ревшее лицо комдива. Он помнил его молодым, а сейчас видел многочисленные морщины и совсем белые волосы.
- Что, постарел?
- Есть, малость, - ответил Степанов.
- А ты бы послужил на моем месте, посидел бы в моем кресле, тогда бы узнал генеральскую жизнь в мирное время, - с плохо скрытым раздражением произнес Александр Ивано¬вич и, слегка обняв Степанова, добавил: «Пойдем за стол ся¬дем, я ведь тоже к тебе не с пустыми руками приехал».
Приосанившись, Степанов даже почувствовал себя спо¬койнее и уверенной походкой вошел в зал.
- Что будем пить? Водку или коньяк? - спросил генерал и, не дождавшись ответа, достал из небольшого чемодана две бутылки. Налив по крошечной рюмке коньяка всем тро¬им, он предложил выпить за встречу.
- А может быть, не надо Коле? - робко спросила Екатери¬на Федоровна.
- И моя такая же, - проворчал гость и, подняв рюмку, вопросительно посмотрел на Степанова. - Лучше лекарства человечество не изобрело!
За обедом они мало ели, отдаваясь воспоминаниям фрон¬товой жизни. Беседа была легкая и непринужденная, и от этой беседы Степанову становилось лучше. Незаметно отступила боль в сердце.
После обеда они вернулись в спальную комнату, которую Екатерина Федоровна успела прибрать и приготовить для их беседы.
- Курить-то можно у тебя? - спросил генерал, доставая пачку «Казбека».
- Можно, если организм еще принимает, а вообще зря мы травимся никотином.
- Да разве в курении только дело? - тихо ответил генерал.
На лице его появилось тоскующее выражение, и Степа¬нов вдруг понял, что и у генералов не всегда жизнь бывает сладкой. Стало совсем тихо. Стоящие в углу часы отбили три удара, и тогда Степанов начал высказывать ему то, что он говорил своему сыну Сергею, а генерал, не отвечая, рас¬куривал одну папиросу за другой.
- До войны были ошибки и перегибы, и сейчас они про¬должаются. Правда, без крови, слава богу, и без лагерей. Но все тот же обман и сейчас продолжается. - От волнения Степанов задохнулся и, быстро налив из графина воды, сде¬лал несколько глотков.
- Ты не прав, Николай Алексеевич, - возразил наконец генерал. - Страна медленно, но уверенно оправляется после войны, мы будем жить лучше, но надо время. Ты поправляйся, увидишь, какая жизнь будет. Тебе, кстати, от меня помощь нужна? - и увидев удивленный взгляд Сте¬панова, поспешно добавил: «По части лекарств?»
А в это время, Екатерина Федоровна слушала в соседней комнате разговор мужа с гостем и понимая, что он тяжел и неприятен для обоих. Она решила снова усадить мужиков за стол. После обеда Екатерина Федоровна уже позвонила Сергею на работу, сообщила, что при¬ехал фронтовой командир Николая, и попросила сына с же¬ной прийти к ним.
Вскоре все снова сидели за столом. Александру Ивано¬вичу понравились Сергей с Надей и особенно Екатерина Фе¬доровна. Он любил русский размах и гостеприимство, лю¬бил напористое угощение хозяина и любезность хозяйки. Он видел, как здесь ценятся шутки и остроты, как все лю¬бят друг друга. Наблюдая за своим фронтовым подчинен¬ным, даже почувствовал, как тот воспрял духом, приобод¬рился, отодвинул свои болезни. Непринужденная об¬становка располагала к простоте и к веселью.
Выпив очередную рюмку коньяку, он со вздохом сказал:
- Как хорошо с вами! И как хорошо пьется.
Было заметно, что гость уже изрядно пьян, и Екатерина Федоровна иногда недовольно поглядывала на своего мужа. Но тот, не обращая на нее внимания, подливал в рюмки сидящим.
- Сергей, ты знаешь, какой у тебя отец командир! - доказывал Александр Иванович. - Это ведь от Бога! Но он меня обидел. Как я уговаривал его остаться в армии, а он отказался. Бездари расплодились, а вот такие, как Степанов, скромно сидят по своим углам.
- Ладно, ладно, замнем, - отпивая чай, проговорил Степа¬нов-старший. - Вы расскажите, как ваша жизнь.
- Прекрасная жена, прекрасные дети. С должности я при¬личной ушел на пенсию. Три генеральских звезды на моих погонах. Но вот в душе чего-то не хватает. А чего - не пойму.
Коньяк, воспоминания фронтовой жизни и разговоры вдруг сработали. Горло Николаю Алексеевичу сжало, и он почувствовал, как на глазах выступают слезы. Видя его состояние, Сергей стал собираться домой, приглашая гостя к себе, но Екатерина Федоровна со своей обычной кате¬горичностью сразу же пресекла это приглашение.
- Чего это на ночь глядя Александр Иванович уходить будет. Это наш гость и останется у нас столько, сколько ему захочется.
Быстро и ловко она убрала со стола, проветрила наку¬ренные комнаты и, постелив постели, предложила мужу и его гостю отдыхать.
Уснул Николай Алексеевич быстро.  Возбужденный встречей со своим фронтовым командиром, он спал очень крепко.
Утром Екатерина Федоровна собирая завтрак, спросила:
- Он хороший человек?
- Очень.
- Я рада за тебя, - вздохнув, проговорила она.
В этот же день Александр Иванович после завтрака, по¬прощавшись, выехал в Москву.
Вечером к Екатерине Федоровне снова пришел отец Па¬вел. На этот раз он расспрашивал ее о семье Фомичевых. Особенно его интересовала Мария Соловьева, так как он очень хотел с нею встретиться снова.
Через неделю эта встреча состоялась на квартире соседки Соловьевой. От Екатерины Федоровны он узнал, что та дол¬жна прийти к соседке за деньгами. Она иногда брала их в долг для сына. Придя пораньше, он си¬дел  в ожидании. Вскоре Соловьева пришла, и тогда отец Павел вышел из другой комнаты. Поздоровавшись, он сразу же попросил выслушать его.
- Поймите же, вы совершаете большой грех, скрывая то, что знаете об иконе.
- Я уже сказала вам, что ничего не знаю.
- За эту икону многих покарал Бог. У вас же дети, вы что, хотите, чтобы и кого-то из них такая же участь постигла? - продолжал настаивать отец Павел.
- Не пугайте меня моими детьми. Они и так обижены судьбой.
- Но может быть и еще хуже. И будете виноваты вы.
- Что вы от меня хотите? - уже с плачем спросила Соловьева.
- Скажите, у кого находится икона.
Ничего не ответив, она повернулась и быстро вышла из комнаты своей соседки.
Соловьеву очень испугали слова о господнем наказании детей и дома она позвонила Максиму.
- Кто его спрашивает? - услышала она незнакомый голос.
- Соловьева.
- Его сейчас нет, что ему передать?
- Скажите ему, чтобы позвонил Соловьевой; это очень важно.
Максим Петрович уже несколько месяцев возглавлял областное управление внутренних дел. Сначала его коро¬били многочисленные звонки инспекторов из обкома партии и облисполкома. Однако вскоре после присвоения генеральского звания он стал относиться к ним менее бо¬лезненно. Каждый звонок заканчивался какой-нибудь просьбой, а затем и благодарностью.  Это  льсти¬ло его самолюбию.
Получив сообщение о просьбе Соловьевой, он сразу же позвонил и недовольным голосом спросил:
- Что там у вас еще случилось?
- Максим Петрович, нам надо срочно встретиться, - пла¬ча, ответила она.
- Передайте сыну, если что-то действительно важное, пусть он сообщит мне.
- Да поймите вы, что это вас касается. Только вас, - плача, продолжала Соловьева. - Я не выдержу и расскажу ему об иконе.
- Хорошо, - сразу же перебил Фомичев, - ждите, я сейчас подъеду.
Войдя, в особняк, он сразу спросил:
- О какой иконе вы говорите?
- Об иконе Божией Матери, которую Сосновский передал ва¬шему отцу, а тот перед смертью вам.
- А откуда вам это известно?
- Ну как же, ваш папа не только мне об этом говорил, но и показывал даже ее. Из тайника в коридоре доставал, и мы оба ее рассматривали несколько раз. Я просила, что¬бы он мне ее подарил, а Петр Иванович отказал. Сказал, что отдаст вам.
- Ну и что дальше?
- Сегодня меня снова уговаривал отец Павел вернуть ико¬ну церкви, и говорил, что за нее уже многих постигла бо¬жья кара. Вот я и боюсь за своих детей и особенно за вас.
Что мне делать? Скажите, и я все сделаю. Если передать ее надо, то я могу сама это сделать, и о вас никто даже ничего знать не будет.
Выезжал к Соловьевой Максим Петрович с испорченным настроением. А услышав о разговорах с отцом Павлом, даже растерялся. С одной стороны, он не хотел рас¬ставаться с иконой, а с другой - боялся огласки, кото¬рая могла ему здорово навредить. Сейчас он чувствовал необъяснимую тревогу, которая медленно заползавшую в душу, и тихо проговорил:
- Успокойтесь и постарайтесь больше не встречаться с отцом Павлом, у меня нет никакой иконы, и вы о ней ниче¬го не знали и не знаете. Понятно?
- Да, да, я сделаю так, как вы говорите, - ответила Соловь¬ева. Но Фомичев видел, что она растеряна и чего-то очень боится.


ПОКУШЕНИЕ

Вернувшись в управление, Фомичев дал указание своему помощнику ни с кем не соединять его по телефону и никого к нему не пускать.
Сев на диван, он стал вспоминать не¬давний разговор с Соловьевой.
Откуда священнику это стало известно? И что ему в этой ситуации делать?
Вопросы возникали один за другим, но ответов на них Фомичев не находил. У него уже сложился в управлении своеобразный ритм жизни, который затягивал его все сильнее и сильнее. И этот ритм его устраивал, ибо с детства он невольно ко¬пировал отца. Ему никогда не хотелось сливаться с толпой, и он не мыслил себя без руководящей должности. Поэтому его так насторожил разговор об иконе. Он понимал, что журналисты из этого могут сделать сенсацию, но хуже - они могут начать копаться в его биографии. Ему стало несколько не по себе, и он решил, не мешкая, встретиться с Григорьевым. Фомичев позвонил Па¬рамону, но телефон молчал. Походив по кабинету, он снова набрал номер и, услышав знакомый голос, обрадованно про¬говорил:
- Добрый вечер, Парамон Сидорович. Мне надо срочно встретиться с вами.
- Всегда готов. Скажите где.
- Я заеду к вам сейчас.
Дверь открыл сам Григорьев и, проведя в зал, усадил за стол.
- Что будем пить?
- Поговорить надо, Парамон Сидорович.
- Я весь во внимании.
- Могут возникнуть неприятности.
- Что-нибудь серьезное?
- Священник один прицепился к матери Юрия...
- Отец Павел, - сразу же перебил Григорьев. - Икону ищет?
- А вы откуда знаете?
- Знаю, знаю, Максим Петрович. Эту икону многие давно ищут. Более того, мне известно, что после смерти вашего отца она в надежных руках, - многозначительно ответил Григорьев, встал и вышел на кухню. Принес две бутылки пива с бокалами. Вы¬пив по бокалу пива, они помолчали немного, затем Парамон проговорил:
- Недавно мы с Юрием продумывали план по отцу Павлу, - и, увидев недоуменный взгляд Фомичева, пояснил: «Попугал он его на пустыре выстрелом в воздух, чтобы тот отстал  от своей затеи».
- Когда это было?
- Неделю назад.
- Но он не успокоился. Сегодня опять приставал к Марии с вопросом об иконе.
- Значит, придется убрать его, - задумчиво произнес Пара¬мон. - Эта мысль была уже у Юрия, но я не посоветовал ему.
- Если убрать, то только чтобы  Юрий в это дело не влезал, -  предложил Фомичев, - потому что могут на него при расследовании выйти.
- Это козе понятно. Есть у меня один паренек на примете...
- Справится?
- Должен. А главное, у него есть желание заработать. Но это за мной, и вам не надо в подробности влезать. Кстати, Максим Петрович, к вам тоже есть просьба. Работает у вас участковым Костренко Анатолий Николаевич. Переведите его в управление уголовного розыска, а то засиделся в участковых.
- Хороших работников надо вовремя выдвигать, - согласился Фомичев.
- Вот и договорились.
На следующий день Игорь по кличке Кот сидел у Парамона в машине. Рассматривая его, Парамон неожиданно спросил:
- Ты хорошо запомнил священника, который спрашивал тебя об иконе?
- Конечно. Я его после несколько раз встречал.
- Надо, Игорек, убрать его. И сде¬лать чисто.
- Это больших монет стоит.
- Возьми пока пятьдесят тысяч. Когда вы¬полнишь заказ, получишь вторую половину. Работаешь один. Никаких свидетелей.
- Оружие?
- Пистолетом не надо пользоваться. Шума много. Лучше ножом.
- Когда?
- Присмотрись к нему. Походи. Но осторожно. Я его по лагерю знаю, хитрый, как дьявол. Дней десяток хватит?
- Сделаем, - уверенно заверил Игорь.
Выйдя от Парамона, он сунул руку в карман и с радостью ощутил сверток с деньгами. Игорь постоянно нуждался в них. Деньги делали его свободным, уверенным, но в последнее время с деньгами стало туго. Поэтому он с радостью принял заказ Парамона и уже планировал, какую грандиозную за¬катит гулянку.
В этот же вечер отец Павел решил вновь посоветоваться с отцом Тихоном, так как встреча с Соловьевой убедила его окончательно в том, что она знает, где икона, но чего-то боится и не говорит.
- Все-таки надо сходить к начальнику милиции, - посове¬товал отец Тихон, - тем более, он недавно назначен и, по разговорам, ни с кем не связан.
- Боюсь я чего-то, - тихо ответил отец Павел.
- А лучше будет, если убьют?
- Хорошо. Но о тебе ни слова не скажу. Если что-то сорвется, то дело продолжишь ты.
На следующий день отец Павел записался на прием посе¬тителей к начальнику управления и в ожидании приема про¬думывал, что ему можно говорить, а о чем промолчать.
В назначенный день он пришел в УВД, и помощник на¬чальника управления сразу же сообщил ему, что он будет принят первым.
Войдя в просторный кабинет, отец Павел увидел идущего навстречу ему Фомичева и сразу же отметил сходство его с отцом.
- Садитесь, пожалуйста. А вы, - обращаясь к помощнику, - можете пока побыть в приемной. У нас ведь как на исповеди, будет разговор, наедине и откровенно.
Дождавшись, когда они останутся вдвоем, Фомичев сел напротив и вежливо спросил:
- Так что вас беспокоит?
Он понимал, что разговор будет об иконе, и решил все отрицать и обещать во всем разобраться.
Действительно, разговор сразу же пошел о возвращении иконы церкви. Отец Павел убежденно утверждал, что она в городе.
- А фамилии вы можете назвать? Кто подтвердит ваши предположения.
- Это прихожане говорят. А кто конкретно, я не знаю. Но разговоры такие ходят, даже говорят, что многие, кто ка¬сался ее, наказаны и ушли в иной мир. Господнее наказание и к другим придет, если икона не вернется.
Говоря так, отец Павел надеялся как-то повлиять на Фо¬мичева, чтобы тот помог вернуть ее, если знает что-то.
- Так говорите, один вы разыскиваете ее? - снова спро¬сил Фомичев. - И не боитесь? Ведь сейчас столько преступ¬лений. Может быть, в помощники вам выделить нашего человека? Или напишите заявление, и мы тоже займемся поиском.
- Нет, не надо. Я просто пришел попросить вас помочь, если, конечно вам что-либо известно, - ответил отец Павел и увидел внимательно наблюдающие за ним глаза Фомичева.
Это сразу насторожило отца Павла, и он поспешил закон¬чить разговор.
Вечером Фомичев снова был у Парамона.
- Парамон Сидорович, у меня на приеме сегодня был отец Павел.
- Эх и настырный! - воскликнул Парамон.
- Нюх у него отменный. Никого не назвал, а ко мне все приглядывался.
- Надо ускорить с ним, пока чего-нибудь не выкинул. Завтра я Игоря потороплю.
- А надежный парень?
- Друг вашего брата! Вдвоем изнасиловали ту девицу. Ко¬бели, девок им не хватает. Кстати, как она сейчас?
- Не знаю. Вроде затихла.
Действительно, после случившегося с ней в машине, Та¬тьяна начала успокаиваться. Однако через полтора месяца почувствовала себя плохо и поняла, чем вызвана эта вне¬запная перемена. Она думала об аборте, но, представив себя убийцей еще не родившегося ребенка, с ужасом отвергла такое решение.
Татьяне снились кошмары. Как будто к ней протягивает ручонки ее маленький ребенок и, плача, просит голосом взрослого человека не убивать его. Татьяна просыпалась в ужасе и долго потом не могла уснуть. В дру¬гой раз она увидела себя, с трудом поднимающейся в гору, на вершине которой стоит маленький мальчик и просит бы¬стрее подняться к нему, называя ее мамочкой.
Татьяна решила оставить ребенка. Теперь она со страхом ежедневно осматривала свою фигу¬ру. Скоро ей уже невозможно будет скрывать свое положение, думала она. И когда все увидят, то обязательно спросят об отце, а она пока не зна¬ла, что сказать. Татьяна уже не могла спокойно работать, спокойно спать, спокойно прово¬дить длинные вечера вдвоем с матерью.
     В такие дни она выглядела жалкой и растерянной. По¬рой ею овладевало такое отвращение к Юрию и его това¬рищу, какое она никогда ни к кому не испытывала. Юрий пытался дважды поговорить с Татьяной, но Татьяна с такой ненавистью на него смотрела, что тот поспешно отходил.
Разумеется, Юрий не знал о ее беременности и не догады¬вался о ее душевном состоянии. После второй встречи серд¬це Татьяны было настолько переполнено гневом, что она машинально несколько раз повторяла одно и то же слово «подонок», «подонок», «подонок». После этой встречи, придя домой, Татьяна нагрубила матери, и та, понимая, что с дочерью что-то происходит не¬ладное, обняла ее и тихо спросила:
- Что с тобой, дочка, происходит? Ты последние дни сама не своя.
И тогда Татьяна расплакалась. Поддержи¬вая дочь, Людмила Яковлевна подвела ее к дивану, уса¬дила и молча, как в детстве, стала гладить  по голове. Она хорошо знала свою дочь и, не задавая вопросов, ждала от нее объяснений. Наконец, отведя руку матери и глядя в сто¬рону, Татьяна тихо проговорила:
- Беременна я.
Помолчав, Людмила Яковлевна так же тихо спросила:
- От кого, если не секрет? - мать не знала, что её дочь изнасиловали.  Об  этом  Татьяна просила  Наденьку, а та строго-настрого  предупредила  Сергея  и  Павла,  чтобы  не расстроить Людмилу Яковлевну.
- В библиотеку ходил один преподаватель из пединститу¬та, и мы с ним иногда проводили время вдвоем, а потом я узнала, что у него жена есть и двое детей.
- Обманул, выходит?
Людмила Яковлевна понимала, как сейчас и тяжело, и стыдно ее дочери, поэтому, чтобы  успокоить, заявила:
- А зачем плакать? Радоваться надо. Будет ребенок, появятся новые заботы, и все будет хорошо. У тебя же есть мать, которая давно мечтает стать бабушкой.
- Спасибо тебе, мамочка.
После этого объяснения у Татьяны как гора с плеч свали¬лась. Придумав как-то сразу версию с отцом ребенка, она решила до конца придерживаться её. В эту ночь Татьяна впервые за последнее время спала более спокойно.
Получив деньги, Кот загулял, пока его не привезли к Парамону.
- Как заказ? - рассматривая непротрезвевшего Игоря, спросил тот.
- Наблюдаю за ним, изучаю, какими улицами  ходит по вечерам, - соврал Игорь.
- Ускорь исполнение! - коротко приказал Парамон.
В этот вечер Игорь, находясь недалеко от церкви, ждал появления отца Павла. Он то доставал нож, то снова прятал его. Он чувствовал, что ему не хватает ненависти и гнева, чтобы убить священника. Но мысль о Парамоне не отпускала его. Парамона Игорь боялся. Наконец, он увидел выходяще¬го отца Павла и пошел вслед за ним.
Час сделался поздний, и людей на темной улице почти не было. Отец Павел устало брел к себе домой. В последнее время отец Павел старался выбирать места посветлее.
Неожиданно он услышал топот бегущего сзади человека и повернувшись, увидел высокого парня. «Ну вот и смерть моя», - обреченно подумал отец Павел.
- Батюшка, я хочу кое-что сообщить вам об иконе. Оста¬новитесь, вы же знаете меня! - крикнул Игорь.
«А может быть, обойдется?» - мелькнула у отца Павла слабая надежда. Остановившись, он увидел подошедшего парня и почувствовал спиртной запах.
Заметив странное состояние парня и его безумный взгляд, отец Павел испуганно спросил:
- Что вы хотите сказать мне? - увидев блеснувший нож, он попятился и проговорил: «Не берите еще одного гре¬ха на душу!»
Ответа отец Павел не услышал, но почувствовал боль в животе. Согнувшись, он схватился рукой за живот, и, мед¬ленно оседая, удивленно смотрел в глаза Игорю. От этого взгляда Игорю стало не по себе. Он видел, как сначала отец Павел оперся на дрожащие исхудалые руки, а затем рухнул на землю.
И тут показалась милицейская патрульная машина. Не успев нанести второй удар, Игорь метнулся к ближай¬шему переулку. Он видел, как машина остановилась около лежащего отца Павла, и помчался еще быстрее.
Выскочившие из машины милиционеры подбежали к отцу Павлу и увидели, что тот пытается что-то сказать им. Ра¬зобрали лишь единственное слово: «Игорь...»
Вызванная по рации машина «скорой помощи» подъеха¬ла быстро, и вскоре отец Павел оказался на операционном столе. Крови он потерял не много, но в сознание не прихо¬дил. Лишь иногда врачи слышали, как в бреду он несколько раз повторял: «Прости нас, Господи».
Слова отца Павла о грехе и его умоляющий взгляд пре¬следовали Игоря. Незаметно для себя, он добежал до особняка своего дружка Юрия и, забыв о предупреждении Парамона, постучал в дверь.
- Ты чего? - удивленно спросил заспанный друг.
- Бутылка есть?
- Найдем. Входи!
- Нет, давай здесь.
Зубы нервно стучали по стакану. Выпив, Игорь тихо произнес:
- Тяжело мне, Юра. Только что я убил человека.
- Какого человека? - вглядываясь в обезумевшее, иска¬женное лицо друга, спросил тот.
- Отца Павла, - и, повернувшись, пошел к калитке.
Юрий попытался его задержать, но тот лишь ускорил шаги.
Юрий не знал, разумеется, что Игорь выполнял за¬каз Парамона, Дома он сразу же позвонил Максиму. Доволь¬ным голосом сообщил, что любимый братец может спать спокойно.
- Не понял!
- Отца Павла кокнул Игорек.
Несколько минут Максим молчал, а затем строго предуп¬редил, чтобы больше ни одна душа не знала об этом. Потом он позвонил дежурному. Попросив вызвать к нему на завтра одного из начальников сельского райотдела милиции, он как бы мимоходом спросил об обстановке.
- Нападение на священника недавно было, - товарищ ге¬нерал.
- И как он?
- Живой. Ребята из батальона патрульно-постовой службы проезжали мимо. Сразу вызвали  «ско¬рую», а те в больницу. Уже прооперировали, глубокое ножевое ранение.
- Группу на место происшествия выслали?
- Так точно, товарищ генерал.
- Кого-нибудь задержали?
- Пока нет, но священник назвал имя одного из стоящих у нас на учете.
- Хорошо, держите на контроле работу опергруппы.
В эту ночь генерал Фомичев долго не ложился спать. Он был человеком с врожденной осторожностью, отшлифованной за годы работы в обкоме партии. И сейчас после известия о неудавшемся покушении обдумывал сложившуюся ситуацию.
Максим ходил взад и вперед по кабинету, пока не увидел стоящую в дверях жену.
- Иди спать, Максим. Уже поздно, - проговорила она.
- Еще немного поработаю, завтра очень важное совеща¬ние, - ответил Максим.
Вспомнив о заместителе начальника следственного отде¬ла Приходкове, он неожиданно почувствовал тревогу, и, гля¬дя расширенными зрачками в темноту ночи, представил его расследующим дело о покушении и возможный выход на его связь с Парамоном. Сердце его заколотилось от этой мысли. Ведь просил не вмешивать Юрия, а он первый почему-то узнал о покушении. Не провокация ли это Парамона?
Постепенно мысли Максима перешли к воспоминаниям об отце, который уверенно брал от жизни все, что можно. Но на смену этим воспоминаниям перед глазами возникала мать, которая в отличие от отца всегда учила его жить по совести. Ее вера в справедливость и порядочность даже трогала Максима.  Теперь, когда он почувствовал опасность, он очень нуж¬дался в поддержке и не находил ее. Жена Ирина не могла понять его и, конечно бы, осудила связь с Парамоном, хотя и любила получать от мужа дорогие подарки. Ну, а о матери и говорить нечего. Она не только осудит его, но может даже заявить куда следует.
В эти тревожные часы, вспомнив снова о провале поку¬шения, Максим вдруг подумал: «А не Бог ли вмешивается в дела и поступки людей?» Но, усмехнувшись, сразу же от¬бросил эту мысль.
Максим решил с утра  встретиться с Парамоном и предложить срочно убрать исполнителя. Приняв это решение, Фомичев пошел спать. Спал без снов, но утром, будто кто-то его толкнул. Он вскочил, не позавтракав и не заезжая в управление, появился у Парамона.
- Слабаком оказался ваш человек, Парамон Сидорович, - мрачно проговорил Фомичев. - Усложни¬ли ситуацию.
- Будем исправлять, - ответил тот.
- Надо. Но как? Что предлагаете?
- В больнице докончить начатое.
- Нет. Нет. Хотите раздуть скандал? Придется священни¬ка оставить в покое. Думаю, теперь он долго будет не у дел, а возможно, вообще забудет свою затею.
- Тогда исполнителя.
- Пожалуй, это верное решение. Но лучше бы было, если сие случилось не в нашей области. А то могут свя¬зать оба дела.
- Кстати, кто работает по покушению?
- Выезжал заместитель начальника следственного отдела Приходков. И, конечно, он будет дер¬жать расследование под своим контролем.
- Слышал о нем. Он в вашего брата вцепился тогда здоро¬во. Хорошо прокуратура вовремя подчистила.
Не поддерживая разговор о брате, Максим, прощаясь, снова упрекнул Парамона.
- В общем, подвели меня ваши люди.
- Поправим.
- Но зачищайте скорее.
Приехав в управление и выслушав доклад начальника де¬журной части, Фомичев стал расспрашивать его о принятых мерах по совершенным за сутки преступлениям и, когда тот закончил доклад, сразу же спросил:
- Что вы думаете о мотивах покушения на священника?
- Попытка ограбления, скорее всего. Человек, которого назвал потерпевший, проходил у нас несколько раз. Специ¬алист по кражам и разбойным нападениям.
- Но он же ничего не взял, как мне докладывали.
- Так ему помешали, товарищ генерал, спугнули.
- Да, да. Передайте в службу, чтобы подготовили приказ о поощрении милиционеров. Плохо, правда, что его не за¬держали. Но это дело техники.
В этот же день Игорь с измененной внешностью и документами на имя другого человека выехал из Степноградской области.
Услышав от прихожан утром о случившемся с отцом Пав¬лом и опасаясь за его жизнь, отец Тихон сразу же приехал в больницу и попытался пройти в палату. Однако дежурная мед¬сестра его не пускала, ссылаясь на плохое состояние боль¬ного. Вызвав врачей, он уговорил их пропустить, и те про¬вели его в палату. Выглядел отец Павел ужасно. Увидев вошедшего, он тихо произнес:
- Садись, очень хорошо, что пришел.
В палате было светло и солнечно.
- Перепугали нас здорово.
- Видимо, не суждено еще умирать. На верном пути мы. Икона здесь. Зачем бы на меня с ножом? Знаю я этого парня, да и он меня знает, - голос его стал утихать, и он замолчал.
Отец Тихон не спрашивал и не торопил, так как знал, что, передохнув, тот снова продолжит. И не ошибся. Отец Павел снова тихо заговорил: «Недооценил их. Сосед Екатерины Федоровны, с кото¬рой Мария часто встречалась, нападал. Ты знаешь, о ком я говорю. Парня Игорем зовут, и я следователю уже ска¬зал о нем. А вот о причине не говорил. Пока рано об этом. Надо подождать. Если что случится со мной, ты все знаешь и, думаю, лучше меня сделаешь наше дело. Но главное, без мести, без боли, и без насилия. Потому что насилие порождает насилие, а месть порождает месть».
- Не волнуйся и поправляйся. Храни тебя господь!
Оставшись один, отец Павел стал снова перебирать в па¬мяти события недавнего нападения. Если бы не проезжала милицейская машина, его бы не оставил в живых Игорь. Теперь случившееся поставило в тупик заказчиков покуше¬ния и, скорее всего, они пока трогать его не будут - думал он. А раз так, то ему тоже надо прекратить на какое-то время свои поиски. Вздохнув, он тихо проговорил: «Про¬сти меня, господи, и помоги отцу Тихону».


РЕЗОНАНС

Расследование уголовного дела Приходков поручил одно¬му из опытных старших следователей Анатолию Борисови¬чу Лукашеву, отец которого работал прокурором области и перед войной был расстрелян, как враг народа.
Специализировался Лукашев, в основном, на преступлени¬ях против личности и считал, что самое, даже гениальное в конечном итоге оказывается простым. Надо лишь только трудиться, любить свою профессию и быть непримиримым к любому злу. Следователь Лукашев знал, что изобличить грабителя или убийцу не так просто, потому что преступле¬ние готовится, как правило, заранее, и до его совершения продумываются все мелочи, чтобы уйти от наказания.
Когда он начинал работать следователем, Приходков уже имел немалый опыт и поэтому Лукашев постоянно с ним советовался. Он уважал Приходкова и учился у него. С годами к нему тоже пришли и знания, и опыт. Он уже не терялся перед сложными запутанными делами и, наоборот, даже любил такие дела, так как они заставляли его напряженно думать. Думать каждый час, каждую минуту.
Несколько раз Лукашеву предлагали перейти на рассле¬дование хозяйственных дел, а также дел о хищениях. Но он отказывался и считал расследования преступлений против личности бо-лее важными. Он всегда оставался верным своим принци¬пам, но все же был способен изменить свое мнение, если видел, что оно оказывалось ошибочным.
Работники уголовного розыска относились к Лукашеву с уважением и всегда охотно работали с ним при раскрытии разнообразных дел.
Утром Лукашеву позвонил Приходков.
- Зайди ко мне.
В кабинете, поздоровавшись, Приходков сразу же передал неболь¬шую папку.
- Протокол осмотра места происшествия я составил и справкой вывел сказанное потерпевшим священником. При¬нимай к своему производству и вперед!
- Бумаги - это хорошо! - улыбнулся Лукашев. - А если коротко на словах?
- Священника ножом пырнул парень в переулке, но ничего не взял. Патрульная машина помешала. Парень этот несколько ходок уже сделал, недавно освободился.  Надо срочно его задержать, поручение уголовному розыс¬ку я дал. Так что начинай с его розыска.
Вернувшись в кабинет, Лукашев перечитал внимательно дело и вспомнил Игоря, которого несколько лет тому назад допрашивал по грабежу. Тогда он произвел на Лукашева пло¬хое впечатление. Нагло врал и лишь под тяжестью улик признавался. Вилял, хитрил...
Позвонив в уголовный розыск, он поинтересовался, кто занимается задержанием подозреваемого в нападении на священника, и, услышав фамилию Костренко, недовольно поморщился. Он уже давал ему поручения, когда Кострен¬ко работал участковым, и каждый раз тот затягивал их выпол¬нение. Когда Костренко перевели в уголовный розыск, все были очень удивлены и понимали, что этот «кадр» пользы принесет мало.
Позвонив ему по телефону, Лукашев пригласил его к себе и сразу же спросил:
- Подозреваемый задержан?
- Нет его дома, - безразличным тоном ответил тот.
- А что, кроме дома, он больше нигде не бывает?
- Пока не знаю, изучаем.
Костренко врал, разумеется. Он хорошо знал всех друзей и подруг подозреваемого, знал, где они собираются вечерами, но не прояв¬лял активности лишь потому, что неоднократно видел его с Юрием Соловьевым у Парамона.
В этот же день Лукашев составил подробный план рас¬крытия ночного преступления и принес его Приходкову. После уточнений и дополнений план был утвержден, и на¬чались поиски Игоря по кличке Кот.
Однако Игорь находился уже в другой области. До¬рогой, сидя рядом с молчаливым шофером, он с волнением представлял, как его ищут в Степнограде. От Пара¬мона он знал, что отец Павел живой и сообщил о нем в мили¬цию. Ругая себя за то, что не успел нанести решающий удар, Игорь даже себе не хотел признаваться в том, что пере¬трусил, увидев приближающуюся милицейскую машину. Отправляя Игоря в другую область, Парамон успокаивал его, обещая убрать отца Павла. Но все же на душе у него было тревожно.
Перед въездом в город шофер остановился. Он сказал Игорю, что должны подъехать друзья, которые и отвезут его дальше.
- Ну и конспирация у вас! – удивленно сказал Игорь.
Водитель молча копался в двигателе и лишь изредка поглядывал на часы.
Неожиданно, взвизгнув тормозами, рядом остановилась «Волга», и к ним подошел парень. Он был широк в плечах, коренаст, подстрижен бобриком. Одет был в спортивный костюм и комнатные тапочки. Выплюнув изо рта недокуренную сигарету, он поздоровался и коротко спросил шофера:
- Этот?
- Да, - кивнув головой, ответил шофер.
- Садись, братан, в нашу машину. Теперь мы повезем тебя. На новоселье!
Стал накрапывать мелкий дождик. Вскоре машина свернула в лес и, проехав, несколько километров, останови¬лась у домика. По дороге они уже успели изрядно выпить.
- Вылезаем, Игорь. Приехали.
Игорь нагнулся, чтобы взять с заднего сиденья спортив¬ную сумку, и сразу же был сбит сильным ударом. Через минуту все было кончено. Убийца ничем не пользовался, кроме своих сильных натренированных рук. Игоря положили на заднее сиденье, вывезли на дорогу, и на большой скорости тело было выброшено на асфальт.
После покушения на отца Павла Екатерина Федоровна по настоянию своего мужа пошла на квартиру к сыну и сразу же категорично заявила:
- Что, так и будут безнаказанно убивать и воровать?
- О чем, ты, мама?
- Об отце Павле. Тебе известно, что он икону искал, которую у монашки Марии украл наш сосед Игорь?
- Так он же из тюрем не вылезает, - возразил Сергей.
- А зло успевает творить. Икону он украл. Я с ним лично разговаривала, и он признался, назвал, кому продал ее. Но те в тот же день оказались мертвыми. С ним и отец Павел недавно говорил, а потом меня просил поближе познакомить его с  Соловьевой, потому что у него подо¬зрение какое-то было.
- А кто такая Соловьева?
- Любовница бывшего главного начальника всей области Фомичева.
- Ого, куда вы с отцом Павлом залезли!
- Не смейся, Сережа. Лучше с Пав¬лом поговори, он этим делом занимается.
- А как здоровье батюшки?
- Поправится. В лагерях не такое перенес. Но резонанс среди верующих большой.
- Ладно, поговорю, ты папу береги и сама по се¬годняшнему разговору никуда не лезь.
- Плохой, Сережа, отец, чувствую, что одолевает его бо¬лезнь. Глаза грустные, грустные. Еле сдерживаю себя, что¬бы при нем не расплакаться. Хотя бы дождался внука или внучку.
- Уже недолго осталось.
Поговорив еще немного, Екатерина Федоровна пошла в спальную комнату к Наденьке и увидела сидящую рядом с ней Евгению Яковлевну.
- Мама часто приходит, - улыбаясь, проговорила Надеж¬да. - И вы приходите почаще.
- Рада бы, но приходится около Николая сидеть...
- Я знаю. Привет ему передавайте и мою просьбу по¬правляться.
Позднее Наденька поинтересовалась о чем они разговаривали. Взбудораженная, она долго потом не могла успокоиться.
- Я не сомневаюсь, что его хотели убить. Ты обязательно сходи к Павлу. Это так оставлять нельзя.
- Схожу, схожу, успокойся.
На следующий день Степанов позвонил Павлу и попросил его вечером быть дома. Тот не стал ни о чем спрашивать. Лишь заметил, что будет рад встрече.
Верный своей привычке все делать точно, Степанов око¬ло шести часов вечера вышел из кабинета. По дороге он думал о просьбе своей матери и не замечал спешивших с работы людей. Вскоре он уже был в квартире Павла. Приятели обнялись. В это время из другой комнаты вышла жена Павла и обиженно проговорила:
- А меня?
Сергей обнял ее и, поце¬ловав в щеку, заметил:
- Хорошеет она у тебя, Павел, не по дням, а по часам.
- Ладно тебе подлизываться. Идите на кухню, я все приготовила.
- Павел, а ты не отчитался по своей командировке на юг, - на кухне сказал Сергей. - Навер¬ное, неинтересно было?
- Не получил я удовлетворения, Сережа. Не получил.
- Чего так?
- Повязана власть с мафией. Каждый наш шаг под конт¬ролем был. Только выходим на правильный путь, а нам бац по рукам. Несколько раз убирали нужных свидетелей при «загадочных обстоятельствах». А жалоб на нас столько писали, ужас!
- Это всегда было. Когда не закон, а заинтересованные люди  правят.
- Но такого размаха коррупции я не видел. Даже замес¬тителя генерального прокурора Найденова освободили от дол¬жности, а ведь он руководил всеми следственно-оперативными действиями. По его санкции были арестованы замести¬тель министра торговли РСФСР и ответственные работники Министерства рыбного хозяйства.
- А кто мешал больше всех?
- Первый секретарь Краснодарского крайкома партии Медунов, - отвернувшись, ответил Павел и, что-то, видимо вспом¬нив, неожиданно спросил:
- Куда мы, Сергей, катимся? Партия говорит одно, а де¬лает совсем иное? Почему власть становится воровской?
- Наверное, в семье не без урода? - неуверенно проговорил Сергей и хотел еще что-то добавить, но жена Павла, перебила.
- Поешьте сначала, а потом будете свой пар выпускать.
За столом Сергей  рассказал своему другу то, что уже знал об отце Павле.
- Я тоже знаю об этом и принимаю кое-какие меры. Но чувствую, кто-то сливает нашу информацию, опережает.
- Как опережает? - не понял Сергей.
- Ну, например, подозреваемого пытались задержать, а он по данным оперативников срочно выехал куда-то. По¬мнишь, я тебе говорил о следователе НКВД Костренко? О нем мой батя такого рассказал мне, что волосы на голове поднимаются. А его сыночек у нас в уголовном розыске. Уверен, не без его помощи скрылся Игорь.
- А про икону, что  известно?
- Пока не говорил с отцом Павлом. Наверняка он что-то знает, а вот скажет ли, не знаю. Обижен он властью, да и напуган сильно. Веру растоптать легко, восстановить ее слож¬но. Мне по секрету начальник уп¬равления уголовного розыска шепнул, что Фомичев посове¬товал готовить Костренко на начальника отделения.
- Значит, какой-то интерес есть. А может быть, Юрий Соловьев, брат Фомичева, протежирует.
- Не знаю. А влезать опасно.
Приходков уже замечал, как изменялся Фо¬мичев. Он видел его агрессивное поведение. Видел, как тот использовал свою власть для принуждения. Было немало примеров, когда за малейший промах неугодные ему сотрудники наказывались или даже снимались с должностей, в то время как за аналогичные проступки другим ничего не было. Фомичев всегда навязы¬вал только свое мнение и заставлял принимать только его точку зрения, не прислушиваясь к мнению других. У замес¬тителя начальника следственного отдела Приходкова уже были две стычки с Фомичевым. В обоих случаях он посту¬пил по-своему и, хотя впоследствии оказался прав, Приходков увидел острую неприязнь к себе.
Это угнетало Приходкова. Кроме того, его обходили в приказах о поощрении за раскрытие крупных преступлений, хотя заслуга чаще всего была именно Приходкова.  Начальник следственного отдела, понимая его состояние, пытался погово¬рить с Фомичевым, но тот, отвернувшись в сторону, мрачно про¬изнес: «Не наш он человек, а кто не с нами, тот против нас». Такое отношение к себе Приходков почувствовал давно.
Однажды ему даже приснился странный сон. Как будто бы его, подполковника милиции, ведут какие-то незнакомые люди в кабинет к генералу и держат за руки крепко, властно. «А зачем?» - вдруг тревожно подумал Приходков.
Вводят его в огромный кабинет, стены которого обиты крас¬ной кожей, а по всем углам стоят красные флаги. Посереди¬не этого кабинета за огромным письменным столом сидит Фомичев в генеральской форме, а по сторонам - какие-то люди. Присмотревшись повнимательнее, Приходков, узна¬ет, что многие из сидящих проходили у него по уголовным делам.
Однако, раздается властный го¬лос Фомичева:
- Мы вызвали вас, чтобы решить вопрос о присвоении вам звания «полковник».
Приходков хотел ответить, что не надо ему никаких зва¬ний, но не успел, так как Фомичев продолжал:
- Не буду скрывать что у многих, особенно сидя¬щих здесь, имеются серьезные возражения. И вы пойми¬те, звание полковника просто так не дается, его надо заслужить.
- У кого? - возмутился Приходков. - У сидящих рядом с вами?
- Вот, вот. В этом и беда твоя, подполковник. Начнем, товарищи.
Сидящие рядом закивали  головами и ощерились, как волки, показывая желтые клыки. На лицах заиграли кумачовые блики.
- Скажите, Приходков, считаете ли вы нашу работу по¬лезной народу, или мы только делаем вид работы и, таким образом, никогда не придем к коммунизму?
- Работу я считаю полезной, но накануне коммунизма надо бы жуликов в колонии отправить, - уверенным голосом зая¬вил Приходков.
Сидящие рядом с Фомичевым переглянулись, и было не¬понятно, понравился им ответ или нет.
Неожиданно раздался вопрос, прозвучавший голосом Костренко:
- Что вы считаете, надо сделать, чтобы у нас результаты были лучше?
- Надо, чтобы была одинаковая ответственность у всех пе¬ред законом. Более того, у кого служебное положение выше, с того и спрос должен быть больше.
- Не понял, - недовольно прокомментировал ответ Фомичев.
- Жуликов не надо спасать. А то только начинаем рассле¬дование по какому-нибудь руководителю, а его сразу пере¬водят на другую номенклатурную должность, и вор спасен. Безнаказанность плодит беспредел.
В кабинете сразу стало как-то очень тихо, и лишь Фоми¬чев, кашлянув возразил:
- Нет, нет, подполковник, вы не правы. Заслуги прошлые надо  учитывать. Надо подходить  индивидуаль¬но, классово, избирательно.
И сразу же начали аплодировать сидящие в кабинете, отчего раздался страшный грохот, затем погас свет, и в тем¬ноте раздался самоуверенный голос Фомичева:
- Ничего вы, оказывается, Приходков, не поняли и пока не научитесь уважать заслуженных людей, звания полков¬ника вам не видать.
Подскочившие какие-то люди, снова вцепились в Приходкова и начали тащить к выходу из кабинета, но он, упира¬ясь, кричал: «Подождите, подождите, я еще не все сказал! Я могу еще кое-что посоветовать!» И в этот момент про¬снулся, так как испуганная жена усиленно тормошила его.
- Ты чего, Павел? - спрашивала она. - Ты так кричал во сне.
- Чепуха какая-то приснилась, - ответил он, но до утра уже так и не заснул.
Вскоре на смену тревожным мыслям, возникшим после уви¬денного во сне, Приходков вспомнил недавний разговор с Сергеем, с которым он советовался по поводу своего ухода на пенсию. Выслуга лет, у него была, но он очень любил свою работу и не представлял себя без нее. Выслушав тогда Приходкова, Сергей не советовал ему увольняться.
- Ты ещё молодой, уйдешь и что будешь делать?
- Найду какую-нибудь работу. Голова есть и здоровье, слава богу, - не сдавался Приходков.
- Не надо. Если Фомичев подлянку будет строить, я тоже включусь против него и напомню все его по¬хождения, особенно с Шурочкой.
- Кстати, как она? - спросил тогда Павел.
- Поднимает народное образование. Сеет доброе и веч¬ное. Её уже назначили заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации у нас. Лекцию недавно читала о моральном облике коммуниста. Так что с легкой руки Фо¬мичева идет в гору. Кандидатскую делает. Скоро обо¬гатит науку.
- А с Фомичевым-то встречается?
- Осторожнее стали, потому что покровителя в Москву пе¬реводят.
- А кто вместо Воронцова?
- Тайна нам, увы, недоступная. Но перемены в руководстве ожидаются. Так что ты пока не дергайся.
Говоря о переменах, Сергей имел в виду смерть генераль¬ного секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева. Смерть наступила внезапно, ночью 10 ноября 1982 года. Все произошло настолько быстро и тихо, что спавшая рядом жена ничего и не услышала. Прощание длилось четыре дня. Но оно было не таким, как прощание со Сталиным. За эти годы психоз толпы по умершим вождям пропал. Единственное, что ин¬тересовало многих, кто будет преемником Брежнева. Официально, он никого своим преемником не называл, так как не собирался умирать. На его кителе для орденов уже места не хватало, и в народе шутили, что подхалимы в Политбюро предложили, разрешить носить ему ордена и на спине. Несмотря на высылки диссидентов, суды над инакомыслящими, люди между собою уже говорили свободнее, и надеялись на перемены к лучшему. Поговаривали, что назначат генсеком кагебиста Анд¬ропова, уж он порядок наведет...
Обдумывая дело о покуше¬нии, Приходков в какой-то момент почувствовал острое тревожное чувство, он вдруг понял, что в плане следователя Лукашева есть какой-то дефект, что-то не сходится. Почему они не убили священника сразу? Допустим, помешал пат¬руль. Тогда почему не добили его в больнице? Ведь, если допустить версию с иконой, значит, священник многое знает и может это все передать другим. По информации оператив¬ников, в больницу к нему, кроме отца Тихона и монаха из церкви, никто больше не приходил. Тогда получается, что или на какое-то время от него отстали, считая его не опас¬ным, или не полностью информированным о нахождении иконы, или...
Решив сегодня же поговорить с потерпевшем, Павел тихо, чтобы не разбудить жену, поднялся и вышел на кухню. В окна уже проникал утренний рассвет. Позавтракав, он начал собираться на работу и увидел, как жена укоризненно смотрит на него.
- Дела, дорогая, дела. Не ругайся.
В этот день в УВД Степноградской области пришло сооб¬щение из соседней области о смерти Игоря, который был найден сбитым на автостраде неизвестной машиной.
Получив это сообщение, Лукашев сразу же вошел в каби¬нет Приходкова и молча подал шифровку. Уви¬дев, что тот прочитал, он уверенно заявил:
- Ловко, Павел Иванович, кто-то переиграл нас.
- Почему так думаешь?
- Мы пока в розыск его объявляли, а он уже мертвым в другой области очутился!
- Может, ты и прав. Надо оперативникам съездить туда и посмотреть все, что у них имеется по нему. А заодно пусть пощупают и связи их «авторитетов» с нашими. Но об Игоре пока ни слова никому.
Вечером Приходков со следователем Лукашевым вошли в палату и увидели, как отец Павел открыв глаза, с изумле¬нием рассматривал вошедших. Узнав Приходкова, он облегченно вздохнул и тихо спросил:
- Что вас привело ко мне?
- Послушать, если можно, ваши предположения о причинах нападения и помолчав, добавил: «Батюшка, вы знаете моего отца Ивана Федоровича по лагерю. Помогите нам и скажите все, что вам известно, не бойтесь».
Вздрогнув, отец Павел внимательно посмотрел на него и тихо проговорил:
- Спасибо вам, но пока еще время не подошло. И вам не советую углубляться. Можно только навредить. Ищите Иго¬ря, больше я ничего не могу сказать.


ДОЛЖНОСТНЫЕ ВОРЫ

Через несколько дней вернувшийся из командировки Костренко сообщил, что Игорь по кличке Кот погиб от наезда на него неустановленной машины и что связи авторитетов соседней области со Степноградскими не просматриваются...
Выслушав эту информацию, следователь Лукашев удов¬летворённо произнес:
- Вот и отлично. Теперь можно и дело закрывать. Лицо, нападавшее на священника, установлено, и по делу все ясно. Ты только документы для приобщения к материалам дела принеси.
- Сделаю. А  твой начальник  не будет брыкаться?
- Нет. Его же сроки тоже поджимают. Дел других нава¬лом, поэтому чего тянуть-то. А ты сомневаешься? Счита¬ешь, что еще надо что-то проверить?
- Нет, мне тоже все ясно. Просто ваш законник может что-нибудь придумать.
Говоря так, Костренко старался прощупать Лукашева. После приезда он сразу же направился к Парамону и подробно отчитался о своей поездке. Выслушав Костренко, Парамон лишь попросил узнать, как реагирует Приходков на смерть Игоря. Его интересовало, не продолжит ли тот копать после своего визита к отцу Павлу.
После ухода Костренко, Лукашев сразу же зашел в каби¬нет Приходкова и, улыбаясь, проговорил:
- Вроде клюнул. Теперь, постановление о прекращении надо, и тогда поверят окончательно. Мне мой друг из уго¬ловного розыска сегодня сообщил, что Костренко уже знает о нашем посещении больного, потому что спрашивал его об этом. Ну, а тот сообщил то, что я ему сказал.
Отпустив Лукашева, Приходков подо¬шел к окну. Он чувствовал удовлетворение. Сегодня они хоть чуть-чуть, но все же переиграли своих хитрых против¬ников.
От своих друзей из уголовного розыска он уже знал, что Кос¬тренко навещает вора в законе Григорьева по кличке Пара¬мон. Знал, что с этим авторитетом встречается и начальник управления Фомичев, поэтому и делал все, чтобы отвести из-под нового удара отца Павла. Однако вскоре благоприятное на¬строение Приходкова вновь сменилось тревожной настороженностью. Ведь если они заподозрят продолжение поиска иконы, ошиб¬ки уже не допустят.  «Нет, нет, - думал Приходков. - Надо принимать предложение отца Павла и ни в чем пока не проявляться. Как он сказал, время еще не пришло. А может быть, дать какое-нибудь отвлекающее задание для Костренко? - вновь подумал он. - Например, по друзьям Игоря, которые недав¬но совершили кражу в магазине. Вон ведь как он старатель¬но пытается узнать наш интерес к отцу Павлу».
Походив по кабинету, он снова сел за стол и на листе бумаги стал рисовать понятные только ему кружочки и стре¬лочки. Звонок по телефону заставил его вздрогнуть.
- Как дела, Павел, - услышал он голос Сергея Степанова.
- Дела у прокурора, а у нас делишки, - дежурной шуткой ответил Павел.
- Я насчет священника спрашиваю.
И тогда, предполагая возможную утечку информации, Павел стал как бы оправдываться, что последняя нить оборвалась и что приехавший инспектор уголовного розыска подтвер¬дил гибель подозреваемого в дорожном происшествии. В его голосе была какая-то покорность, и Сергей переменил тему.
- Ты когда к нам с женой придешь? Меня Надя уже запи¬лила. Говорит, сам по гостям хожу, а к себе не приглашаю.
- Жду серьезный повод для посещения, - отшутился Павел.
- Что, так и передать?
- Так и передай.
- Но она снова будет упрекать меня.
Действительно, в тот вечер, когда Степанов  пришел поздно  домой от Павла, его жена сидела на койке, подперев руками подбородок. Глядя своими ясными глазами на Сер¬гея, она поднялась, подошла к нему и остановилась под яр¬кой лампочкой, освещающей ее бледное красивое лицо.
- Засиделся что-то долго у своего друга? - негромко проговорила она, с упреком. - А я тебя жду-жду.
- Ты же знаешь Павла и его жену. Не так-то легко от них вырваться, - оправдывался он, любуясь женой.
Надежда стояла посередине комнаты, и ее фигуру не пор¬тила беременность. От головы до пят все в ней было неве¬роятно красивым, небудничным, восхитительным.
Обняв легонько жену и прикоснувшись своими губами к ее щеке, Сергей ласково произнес:
- Нельзя, моя родная, быть такой красивой!
Говоря это, Сергей смотрел на жену с дурацкой от радос¬ти улыбкой. Он видел, как Надя, отвернувшись от него, по¬дошла к окну, через которое в комнату заглядывала луна. Надя помолчала минуту, потом медленно повернулась к Сер¬гею и, тоскливо покачав головой, спросила:
- Когда Павел с женой придут? Я не хочу оставаться одна без тебя. Пусть лучше они приходят к нам.
Осторожно подойдя, Сергей мягко обнял Надю за плечи и прижался щекой к теплому затылку. Родной запах, люби¬мый завиток на шее - все это настолько трогало Сергея, что он стоял и молчал. За время совместной жизни они научи¬лись понимать молчание, которое порой было красноречи¬вее слов. Оно всегда было для них мудрым и никогда не обманывало. Наконец Надя повернулась и нежно взглянула на него, попросив взглядом поцеловать её.
Совпадение желаний было таким разительным, что Сер¬гей на какой-то миг замер, затем, рассмеявшись, начал час¬то целовать Надю в глаза, губы, щеки, шею, а она гладила его по волосам.
- Самый дорогой мой человек. Как я страдаю, когда тебя нет рядом со мной. Как я страдаю...
- Успокойся. Тебе нельзя волноваться.
- Ты устал?
- Да. И на работе дел много, и с отцом Павлом вопросов полно.
Ни о чем больше не спрашивая, Надя  велела Сергею ложиться спать и, увидев, что он мед¬лит с раздеванием, сама сняла галстук, рубашку и, дождав¬шись, когда он ляжет в постель, прикрыла его одеялом.
- Спи, Сережа, спи, - с материнской улыбкой проговорила она, - спи и ни о чем не думай. Все у нас будет хорошо.
Через несколько минут он почувствовал, как ему сильно хочется спать. Глаза Сергея закрывались, и Надя уходила куда-то далеко-далеко. По-детски вздохнув, он поднес ее руку к своим губам и, поцеловав, положил на свою грудь. Веки, как тяжелые гири, закрыли глаза, и Сергей уснул.
Осторожно приподняв одеяло, Надя легла рядом, и доверчиво, тихо прижалась к Сергею.
Утром, позавтракав, Сергей поцеловал жену и вышел из квартиры. На работе его ждали дела по проверке деятель¬ности областного управления мясной промышленности. На¬чалось все с небольшой анонимки о воровстве в этом управ¬лении, и новый первый секретарь обкома партии Виктор Юрьевич Николаев поручил партийное расследование лич¬но Степанову. Вызвав представителей из областно¬го комитета народного контроля и контрольно-ревизионно¬го управления Министерства финансов, Степанов ознакомил их с полученным заявлением и  планом проверки. Обгово¬рив все подробности, они выехали на склад готовой продукции, через который осуществлялись хищения. Конеч¬но, их появление вызвало переполох, и вскоре появился сам начальник управления. Увидев Степанова, он сразу же по-дошел к нему.
- Моя помощь нужна?
- Нет, Владимир Андреевич, постараемся  разобраться сами, -  вежливо ответил Степанов.
- А чем вызвана  проверка?
- Сообщением о хищениях и поручением первого.
- Ну что ж, проверяйте, - раздраженно проговорил Корчагин, и уже выходя, добавил: «Я у себя в кабинете буду».
Раздражение было вызвано тем, что при прежнем первом секретаре его никто не трогал, более того, он дружил с Воронцовым. А с новым у него пока контакт не получался, хотя и обещал это сделать Воронцов. «Излишки» дефицит¬ной продукции реализовывались через братков Григорьева. К нему Корчагин тоже недавно обращался за помощью. Но ни Воронцов, ни Пара¬мон отчего-то свои обещания не исполнили: тому свидетель¬ствовала эта проверка.
В первый же день проверка документов показала нали¬чие крупных хищений, и Степанов решил ознакомить пер¬вого секретаря. Доложив свои предположения, он попросил подключить к этому делу ОБХСС и следователей из област¬ного управления внутренних дел.
- Они связаны с мясокомбинатом, - поморщившись, уклон¬чиво ответил первый секретарь. - У меня есть такие сигналы.
- Есть там и не связанные, - возразил Степанов.
- Хорошо, я подключу областного прокурора, а вы обго¬ворите с ним, кого привлечь для помощи.
Вскоре в кабинет к Степанову вошел прокурор области и, поздоровавшись, сразу же спросил:
- Серьезное дело?
- По моим данным, продукция уходит вагонами, но это надо доказать, а без оперативной работы поймать за руку тяжело.
- Хорошо, мы возбудим уголовное дело по факту хище¬ния готовой продукции.
- Надо бы Приходкова из управления внутренних дел включить в состав следственной группы, - предложил Сте¬панов и, увидев внимательный взгляд прокурора, добавил: «У него есть кое-что по мясокомбинату».
Действительно, следователями УВД расследовалось не¬сколько материалов по хищениям из мясокомбината. Дело доходило до курьезов, когда тушка барана надевалась на тело работни¬ка мясокомбината, и тот, надев верхнюю одежду, свободно выходил через проходную. Таким же методом вывозилась продукция и на машинах - под видом одетого в мужскую одежду. Но самое главное было то, что все задержанные в ходе расследования заявляли, что это мелочи и что руковод¬ство комбината и базы дает им эту возможность для того, чтобы они закрывали глаза на более крупные хищения.
В ОБХСС к этому времени тоже было немало оперативной ин¬формации, которая лежала нереализованной, так как Фомичев всячески тормозил, ссылаясь на интересы области. Поэтому начало проверки сильно взволновало Корчагина. Он метался из угла в угол, кляня и уехавшего Воронцова, и молчавшего (отключил телефон?) Парамона: нажились и отвернулись суки, бессовестные рвачи! Хоть бросай всё, и сам ползи к уголов¬нику Парамону, унижайся перед безграмотным идиотом, Волновался Корчагин не напрасно, так как уже знал, кто подключен к расследованию...
При обсуждении плана дальнейшей работы Приходков предложил не мешать загрузке вагона банками тушенки, который должен был отправиться в одну из союзных рес¬публик. Он же предложил ввести в группу кавказцев, которые каждый раз рассчитывались после отправления вагона, одного из негласных сотрудников. И тут начальник отдела БХСС предложил познакомить кавказцев с одной из проституток по имени Натали, состоящей у него на связи.
В этот же вечер принаряженную Натали направили в ре¬сторан «Степной», в котором вечерами эти кавказцы прово¬дили время.
Как и планировали, к столику, за которым сидела Натали, подошел один из кавказцев и, улыбаясь, извинившись, промолвил:
- Такая красивая девушка и скучает одна.
- Подруги должны подойти, но что-то задерживаются, - ответила Натали, поглядывая на входную дверь.
- Идемте за наш столик, и будем вместе ждать ваших подруг, - пылко предложил кавказец.
- Нет-нет, - отнекивалась Натали, - неудобно как-то.
Когда заиграл оркестр, кавказец пригласил ее на танец и, не отрывая от Натали восторженных глаз, настаивал по¬сидеть в их компании.
- Смотрите, какую очаровательную девушку я привел, - возбужденно заявил он своим друзьям, подводя Натали.
- О, действительно, - поддержали сидящие за столом, - а есть ли у вас такие же очаровательные знакомые, как вы?
- Жду их, но что-то задерживаются. Может быть, позвонить?
- Нет, лучше поезжайте с Русланом за ними.
- А если они уже вышли из дома? Я лучше позвоню.
Подойдя вместе с новым знакомым к телефону, она, встав к нему спиной, набрала номер телефона начальника отдела БХСС и капризно проговорила:
- Ну, что ты, Мариночка, так долго собираешься? Я с такими классными ребятами познакомилась, а вас все нет. Мы сейчас заедем за тобой с Русланчиком.
Через несколько минут за столом, началась гулянка с приехавшими подругами.
Так продолжалось несколько вечеров, заканчивающихся утром в гостиничных номерах, пока Руслан не заявил, что сегодня они завершают свою командировку и уезжают, но через месяц будут  снова здесь.
Операция вступала в завершающую фазу.
Вечером оперативная группа около гостиницы задержа¬ла Руслана при передаче заместителю начальника управле¬ния мясной промышленности Петру Геннадьевичу Красно¬ву дипломата с деньгами. Отправив разными машинами обо¬их в управление, оперативные работники вошли в номера к двум другим и сразу же, надев наручники, произвели обыск. У одного из кавказцев был обнаружен пистолет «ТТ», а у другого - документы на отправляемый вагон.
В эти дни Степанов с привлеченными специалистами  изучал бухгалтерские документы. В один из та¬ких дней ему позвонила Евгения Яковлевна и взволнованно сообщила, что Наденьке очень плохо и ее надо срочно в роддом. Выскочив из бухгалтерии мясокомбината, Степа¬нов увидел стоящее такси и сразу же помчался домой. Все необходимое для этого случая Евгения Яковлевна пригото¬вила заранее. Вбежав в квартиру, он увидел лежащую на диване, бледную жену и, подойдя, тревожно спросил:
- Как ты?
- Пора ехать, - болезненно улыбнувшись, ответила Надежда.
Помогая ей встать, Сергей и Евгения Яковлевна вывели Надю из квартиры и осторожно усадили в такси. Вско¬ре они были уже в роддоме, и Евгения Яковлевна, отправив Сергея на работу, осталась с Надей.
Вернувшись на мясокомбинат, Сергей долго не мог вклю¬читься в работу. Посидев немного, он решил выехать в обком, чтобы оттуда дать кое-какие указания по материалам проверки. Однако, как только он вошел в кабинет, сразу раздался звонок теле¬фона. Звонил Фомичев и просил срочно встретиться.
- Подъезжай, - поморщившись, ответил Степанов.
Вскоре тот приехал.
- Что-то редко встречаться мы стали, - с ходу напористо про¬говорил Фомичев.
- Дела, Максим, не дают расслабиться.
- Знаю, знаю. Раскручиваете по мясокомбинату очеред¬ной Краснодар. Только в нынешних экономических преступ¬лениях один ли Корчагин виноват?
- А кто?
- Система, Сережа. Система. Многих Корчагину надо кормить и здесь, и в белокаменной.
- И что, для этого надо воровать?
- Наивный ты, Сережа, человек. Как был наивным, так и остался. А вот твой друг Павел в этой жизни не теряется, тоже на мясокомбинате подпитывается хорошо. Письмо на мое имя пришло о том, что ему крупные суммы денег пере¬давали. Будем проверять.
- Знаешь, что, Максим, я тебе скажу? Если хотя бы один волос упадет с головы Павла, я такого накручу, в том числе и на тебя, что тошно вам будет. Ты думаешь, не наследил сам? Одни связи твои с Парамоном чего стоят. И все это задокументировано в нескольких экземплярах. Так что, смотри, кому хуже будет.
- Ну, разошелся, - успокаивая, проговорил Фомичев. - Нам поддерживать надо друг друга и не предавать.
- Ты для чего хотел встретиться?
- Хотел попросить тебя по Корчагину. Чего вы, как кле¬щами, вцепились в него. Его же еще мой отец рекомендовал на эту должность.
- Ну, а я причем, если первый на контроле держит?
- Да пойми ты, наконец, что ему надо всех, кто работал с Воронцовым убрать. Ты же знаешь, когда новый приходит, он всех под себя подбирает. Прошу тебя, как старого друга, убавь обороты.
- А я при чем?
- Как при чем? По твоему же указанию партийные организации и в управлении, и на мясокомбинате готовят персо¬нальные дела на многих людей. Ведь можно что-то упустить из материалов проверки, а кое-что перевес¬ти на других. Например, по деньгам от кавказцев.
- И как?
- Ну, например, в долг их дали или на хранение.
- А вагон тушенки? Тоже в долг дали?
- И с этим что-нибудь можно придумать. Ты же знаешь, как с отцом Павлом  получилось - погиб подозревае¬мый, и все прекратилось.
- Там другое дело, - понимая, куда клонит тот, про¬говорил Степанов, - там один был нападающий, а тут целая куча документов и показаний...
- Это не проблема: могут случиться и пожары и еще что-нибудь.
- Ты не по адресу пришел, - перебил Сергей и помолчав, добавил, - но если с Павлом что-нибудь случится или со мной, весь материал окажется в другой конторе. Так что не советую глупостей.
- Предлагаю хороший  вариант - свалить все на заместителя Корчагина, - продолжал Фомичев. - Краснова застукали - пусть и отвечает. Но глубже не копай, - и,  посмотрев на часы, добавил: «Побегу, у начальника УВД тоже дел не¬впроворот. Привет супруге!»
Выйдя из обкома, Фомичев поехал к Парамону, поздоро¬вавшись, тот сразу же упрекнул:
- Не влияете, Максим Петрович, на ситуацию. Я же про¬сил не за так?!
- Так дело-то не я веду, - огрызнулся Максим.
- А что, работники ОБХСС и следователи уже не подчине¬ны? - распалялся Парамон. - Такого человека хотят спалить, и никто ничего не может.
- Я еще раз повторяю, дело ведет старший следователь областной прокуратуры.
- Да пойми ты, наконец, что в этой игре ставка очень большая, завязано много нужных больших людей. А ты все рассуждаешь. Чего вы мин¬дальничаете? Не слушаются? Тогда вырубать надо!
- Только не это, - возразил Фомичев, - вспыхнет огромный пожар.
- Что-то, Максим Петрович, мы не досмотрели с тобой? Заместитель Корчагина не заложит нас?
- Думаю, нет. Но вам надо из бело¬каменной гостей сюда приглашать. И, прежде всего, из Ми¬нистерства мясной промышленности, потянутся туда ниточ¬ки, а им это надо?
- Договорились.  Но и со следователем пора поработать, - категорично заявил Парамон.
В этот же вечер парень, ловко убравший Игоря, стоял недалеко от здания прокуратуры. Следователя он уже видел несколько раз и ждал толь¬ко команды. Сегодня он эту команду получил.
Увидев жертву, он бросил недокуренную сигарету и по¬шел за ним, не обращая внимания на идущих по противопо¬ложной стороне улицы молодого мужчину и женщину.
Это было прикрытие следователя, которое предусмотритель¬но предложил  Приходков. У подъезда Лукашев остановился, роясь в кармане брюк, и неожиданно ока¬зался в сильных объятиях незнакомого парня. И сразу же кто-то закричал: «Стоять! Стрелять буду!» Раздался выстрел, а потом еще один, но нападавший уже был за углом.



СЕДОЙ

Утром Степанову позвонил Приходков и сообщил о напа¬дении на следователя прокуратуры. Выслушав, Степанов сра¬зу же вспомнил вчерашние намеки Фомичева и позвонил ему.
- Ты не понял, Максим, видимо, о чем я тебе намекал?
- А в чем, собственно, дело?
- Во вчерашнем нападении на следователя прокуратуры.
- Как мне доложили, никакого нападения не было. Ско¬рее всего, пьяный какой-то по ошибке начал обнимать сле¬дователя, а мои сотрудники, оказавшиеся рядом, стрельбу открыли. Перепугали мужика, он и сбежал. Ерунда...
- Вот что, Максим, - перебил его Степанов, - сказки мне не рассказывай. Запомни, еще раз попытка подобная будет, весь материал окажется у комитетчиков.
Степанов снова убедился, насколь¬ко серьезно повязан с преступниками Фомичев. Проклятая добросовестность Степанова не позволяла ему понимать та¬ких людей, и может, оттого он их ненавидел со страшной силой. Его кличка Седой для всех чиновников области была, как красная тряпка для быка. И когда он выезжал в коман¬дировки, впереди него уже летело от одного к другому пре¬дупреждение. Об этом хорошо знал и Фомичев.
После разговора с начальником УВД Степанов позвонил в роддом, чтобы узнать о состоянии своей жены, и услышал, что Наденька родила прелестную девочку и что состояние здоровья у мамаши и дочки хорошее. Ошеломленный этим радостным сообщением Степанов долго не мог успокоиться. В его душе все ликовало. Однако настойчивые звонки телефона и состоявшийся разговор о выезде из Мос¬квы группы специалистов вернули его к будничной действи¬тельности.
Сегодня у Степанова складывался трудный день. Пред¬стояла встреча с заместителем Корчагина. Бывший сотрудник милиции, уволив¬шийся из органов, уже более десяти лет работал с Корча¬гиным и грамотно запутывал следствие. В последние дни, узнав, что всех троих кавказцев «убрали» люди Парамона, он вообще от всего отказался, заявляя, что ему передали брошенный дипломат, и он хотел его отнести администра¬ции гостиницы. Из сообщений оперативников Степанов уже многое знал об этом человеке. Он знал о его жадности к деньгам. От двух своих сыновей тот получал алименты на свое содержание, и в то же время не платил алименты своей бывшей жене, которая тяжело болела. Знал Степанов и то, что тот любит хвастаться своим прошлым, и на этом решил построить сегодня беседу.
В назначенное время в кабинет  уверенно вошел мужчина.
- Меня пригласил партследователь Степанов, - проговорил он, рассматривая хозяина кабинета. - Я Краснов...
- Здравствуйте, я член парткомиссии Степанов. Прошу садиться.
- Покажите ваше удостоверение.
- Ну, зачем вы так? - удивился Степанов, - в кабинетах обкома партии работают только сотрудники об¬кома. Вам ли это не знать?
- Мне эти штучки давно известны. А может быть, вместо вас со мной говорит следователь прокуратуры.
- Хорошо, вот мое удостоверение, - и дождавшись, пока тот перепишет данные удостоверения, спросил: «Можно начинать?»
- Спрашивайте.
Тогда Степанов пошел на хитрость. Он начал говорить о роли старшего поколе¬ния коммунистов, о том, как им было тяжело строить соци¬ализм, и что эти люди являются гордостью страны. И что он надеется на искренность, так как ему не так важно знать про хищения на мясокомбинате, ему важнее честность ком-муниста, его чистота перед партией.
Выслушав это вступление, бывший сотрудник органов с интересом посмотрел на Степанова и неожиданно заявил:
- Это вы очень правильно делаете, опираясь на наше по¬коление. И я вам расскажу, как эти кавказцы уже несколь¬ко раз приезжали, и как деньги от них я получал. Но сейчас кавказцев нет, а я посмотрю, как вы будете дело вести по мясокомбинату. И если что-то меня не устроит, я от своих показаний откажусь. Надеюсь, у вас там ничего не крутит¬ся? Записи нет?
- Ну зачем вы такие вопросы задаете? Вы же бывший сотрудник. Пришли к партследователю и так плохо думаете о нем. Возможно, и записывается наша беседа, - говоря так, Степанов понимал, что поступает не совсем правильно. Однако наглость сидящего напротив него человека застави¬ла отбросить установившиеся правила ведения партийных расследований.  - Мы с вами делали и делаем общее дело и обязаны доверять друг другу.
- А я и не собираюсь скрывать.
После этого он подробно рассказал про дипломат с день¬гами, и как раньше передавал деньги Корчагину. Сколько было денег, сколько он должен был передавать Корчагину и сколько взять себе в этот раз. Выслушав это и боясь допол¬нительными вопросами испортить установившийся контакт, Степанов сочувственно покачал головой.
- А Корчагин отрицает получение денег. Наверное, все суммы на вас повесить хочет? Опорочить честного человека.
- Пошел он, козел, подальше. Умник! Отказывается!
- Возьмите лист бумаги и напишите сами то, что сейчас мне рассказывали. Это же в ваших интересах.
Написав объяснение, Краснов расписался и, передавая бумагу, с достоинством проговорил:
- Я сразу поверил вам и надеюсь, что все обойдется хорошо.
- Конечно. Но если еще что-нибудь вспомните важное, позвоните по этому телефону и прошу вас - ни с кем не делитесь о нашей беседе, - передавая листок с номером свое¬го телефона, завершил разговор Степанов.
Получив очень важное объяснение, Степанов никому не стал докладывать о нем, так как считал его главным козы¬рем в беседе с приезжающими москвичами. Об их приезде знал и первый секретарь обкома партии, который уже вы¬зывал Степанова и спрашивал о результатах проверки. Во время беседы с ним Степанов почувствовал, что тому не безразличны результаты расследования. Возможно, он хотел по¬казать, какую запущенную в криминальном плане получил область и как стремится поправить положение. А мо¬жет быть, и что-то другое заставляло его утвердиться, по¬казывая такую непримиримость.
На следующий день приехали три ответственных работника из Мини¬стерства мясной промышленности. После беседы с заведую¬щим отделом легкой и пищевой промышленности обкома партии, они пришли вместе с ним к Степанову.
- Встречай гостей, Сергей Николаевич, - представил тот их.
Познакомившись и поговорив о погоде, один из приехавших сразу же спросил:
- Как просматривается роль начальника управления? Во¬руют на наших предприятиях много, и это всем известно, а вот в чем конкретно вина Корчагина, мы бы хотели от вас услышать.
- Возьмите, прочитайте сначала вот это, - ответил Степа¬нов, подавая копию объяснения заместителя начальника уп¬равления.
- Это бумага. Написать можно все, - ответил один из них и сразу же предложил послушать написавшего заявление. - Опыт признаний есть.
- Хорошо. Сейчас он будет здесь, - согласился Степанов, потом позвонил по телефону и попросил заместителя подъехать в обком партии, добавив, что «Волга» за номером 20-15 за ним выехала. Потом Степанов позвонил Корчагину и по¬просил его срочно подъехать.
- А его зачем?
- Пусть рядом посидит и послушает, что будет вам говорить его заместитель. А если потребуется, то мы их сведем вместе, чтобы время не терять, -  ответил Степанов.
Через несколько минут в кабинет вошел Корчагин и, по¬здоровавшись, спросил:
- В чем-то моя помощь нужна?
- Нет, посидите пока в соседнем кабинете и послушайте, что будет говорить ваш заместитель. Двери моего кабинета и соседнего будут открыты, и если что-то он
скажет не так, мы вас сведем вместе. Не возражаете?
- А что он написал?
- Услышите. Идемте, я устрою вас.
Войдя в соседний кабинет, он попросил своего коллегу, чтобы у него посидел немного Владимир Андреевич, и тот сразу согласился (об этом они сегодня утром уже договорились).
Вскоре в кабинет вошел заместитель Корчагина и, увидев несколько человек, в растерянности остановился.
- Садитесь, садитесь, - пододвигая ему стул, проговорил Степанов. - Это товарищи из вашего министерства, и они очень хотели бы послушать о том, что вы написали в объяснении. Их интересует только Корчагин, так что не волнуйтесь.
И тогда заместитель Корчагина начал рассказывать то, что написал в объяснении. Один из приехавших попытался уточнить, как часто такое было.
- Я вам сказал то, что написал партследователю. Больше я ничего добавить не могу.
- Возьмите лист бумаги и напишите на имя министра объяснение.
- Чего? - возмутился тот. - Жалко, не 37-й год, я бы напи¬сал тебе объяснение! Заворовались, а пытаетесь на стрелоч¬ников все свалить.
- Посидите здесь пока, в кабинете, я на минуту с товарищами выйду, - перебил Степанов. Войдя с ними в соседний кабинет, Степанов увидел сидящего Корчагина. Его лицо было бледным и злым.
- Вместе сводить или не надо?
- Не надо.
- Может, придержать его, пока вы напишете на имя первого секретаря обкома объяснение?
- Не надо. То, что он сказал, я подтвержу.
Отпустив заме¬стителя начальника управления, Степанов пригласил всех
снова в свой кабинет и сразу же попросил Корчагина напи¬сать о фактах получения денег. Получив это объяснение, он спросил у приехавших их дальнейшие планы, и те, пони-мая, как ловко на глазах у них добыл Степанов это убий¬ственное для Корчагина доказательство, вежливо попрощав¬шись, покинули кабинет.
Через несколько дней, вопрос о хищениях на мясокомби¬нате рассматривался на заседании бюро обкома партии. Во время рассмотрения Корчагин твердил, что он не знал и его подставил заместитель. А вот заместитель, поняв, как его ловко подловил Степанов, плакался, заявляя, что он дове¬рился партследователю и надеялся искренним признанием найти у партии поддержку, а получилось наоборот. Что он будет жаловаться, так как не должны наказывать того, кто помогает следствию. На этом же заседании оба они были исключены из партии, а прокуратуре предложено группу по расследованию хищений усилить опытными работниками.
Вскоре из Министерства мясной промышленности при¬шел приказ об освобождении Корчагина от занимаемой дол¬жности. Освобожден был и его заместитель. Но Степанов, понимал, что они будут апеллировать в КПК при ЦК КПСС.
Действительно, через несколько дней ему позвонил из Ко¬митета Партийного Контроля куратор по Степноградской области и попросил выслать персональные дела на обоих. Затем была назначена дата прибытия на заседание КПК апеллирующих вместе со Степановым. К этому времени в следственном изоляторе неожиданно от острой сердечной не-достаточности умер содержащийся там директор мясоком¬бината, и Парамон подключил все свои связи по спасению Корчагина. Особенно проявлял активность бывший секре¬тарь парткома Степноградского отделения дороги Краснов,  родственник которого работал начальником отдела Министерства путей сообщения страны. Он-то и под¬ключал к этому делу защитников. Даже до заседания КПК уговаривал одного из членов комитета. Поэтому был выз¬ван Степанов, чтобы тот  отстаивал правоту решения об¬кома партии по этим дельцам.
Кроме дела по мясокомбинату должны были рассматриваться еще несколько других апелляций из Степноградской области.
Вечером Степанов выехал в Москву. Лежа на нижней полке, он вспоминал работу в обкоме партии. Видел карьеристов и проходимцев, но видел и честных коммунистов, которых было большинство. Правда, к их мнению стоявшие у руля не желали прислушиваться. На этом фоне руководящая роль партии переросла в администрирование и породила особую систему возвышения первых лиц. Это возвышение, отработанное с похвальной тщательностью от места в столовой и марки персональной машины до огражденного охраной входа в помещение, способствовало отрыву первых лиц от рядовых коммунистов и особенно от беспартийных. Расцветали лесть и угодничество. Поощрялся тип коммуниста, который не возражал и которому все было безразлично. У большинства ответы  были одинаковыми: «Начальству виднее» или «партия сказала надо – комсомол ответил есть». Даже слова: «И все вокруг колхозное, все вокруг мое» - трактовались как призыв к хищениям. Готовя вопрос на бюро обкома партии о сохранности социалистической собственности в одном из районов области, Степанов узнал, что многие, если чего- то не прихватят, уходя с работы, то считают день даже потерянным.
От этих мыслей он долго не мог уснуть.
На следующий день Степанов приехал в Москву. Устроившись в гостинице, позвонил куратору КПК, доложив о своем прибытии.
- Заседание в десять?
- Да. Пропуск получите в шестом подъезде. Я вас встречу, - ответил тот.
Степанов уже бывал на заседаниях Комитета Партийного Контроля при ЦК КПСС и знал порядок ведения этих заседаний. Правда, после смерти Арвида Яновича Пельше в КПК произошло немало изменений, однако они не коснулись системы работы. Докладывал всегда куратор, а из областей приглашали на рассмотрение лишь по сложным делам, чтобы при возникновении вопросов приглашенный мог дать пояснение.
Получив пропуск, Степанов направился к подъезду в КПК и был встречен инструктором, курирующим Степноградскую область.
- До начала заседания пройдем в кабинет к члену комитета. Поговорить хочет с вами, - пожав руку, заявил тот.
- О чем? Дела-то ясные.
- Об этом  и поговорит. Хочет по-товарищески поправить кое в чем вас, а то вы не в ту сторону начали рулить.
- Не понял.
- Зачем Вы в семейных делах такую строгость проявляете?
- Но мое предложение в справке отражено. Я ведь предлагал строгий выговор, а бюро не согласилось.
- А зачем строгий?
- Чтобы сохранить человека в партии. Взыскание через год бы сняли. А отменять полностью решение горкома не получилось бы.
За разговором они подошли к кабинету, в котором Степанов уже был раньше. Предупрежденная секретарь, увидев их, коротко проговорила:
- Проходите.
Войдя, Степанов увидел кое-какие перемены. Кабинет увеличился за счет двух соседних комнат. Посреди лежала красная ковровая дорожка. Кабинет отремонтировали недавно и сделали так, чтобы все в нем сразу бросалось в глаза и вызывало чувство дистанции между хозяином кабинета и вошедшим. Особенно поражал размерами стол с примыкавшим к нему длинным столом для совещаний. Они были из красного дерева и так художественно обработаны, словно перевезены сюда из Эрмитажа. Степанов понимал, что сделано это для того, чтобы каждый вошедший моментально подпадал под гипноз власти и ничего, кроме послушания, не испытывал и не проявлял.
Остановившись в нерешительности в торце приставного стола, Степанов поздоровался и, почувствовав волнение, ждал.
- Проходите сюда ближе и присаживайтесь, - проговорил, выдержав паузу, член Комитета, бывший секретарь ЦК компартии Казахстана по идеологии.
Спросив для вежливости о погоде в Степноградской области, он сразу же перешел к упрекам.
- Вы что это в области насильственные браки устраиваете? Неужели вам непонятно, кого исключать надо? Ведь сейчас столько расплодилось вольнодумцев, критикующих временные трудности.
Воспользовавшись минутной паузой, Степанов попытался объяснить, что предложение парткомиссии было другим, но член Комитета, повернувшись к нему и словно прочитав его мысли, добавил:
- Мы поправим бюро обкома, в том числе и вашего первого, а вас пригласили, чтобы вы послушали рассматриваемые на заседании дела и сделали правильные выводы.
Манера его речи была категоричной. Говорил он низко, набычив тяжелую голову, сверля взглядом Степанова. Говорил так, будто устал от своей тяжелой должности. Наконец, посмотрев на стоящие в углу большие часы, он поднялся и добавил:
- Можете идти. Скоро начало заседания.
В приемной перед залом заседаний Степанов не задержался. Куратор сразу провел его в зал и усадил в конце длинного стола, за которым уже сидел приглашенный из Иркутского обкома партии председатель парткомиссии.
Ровно в десять, когда раздался десятый удар часов открылась дверь с противоположной стороны, и в зал заседаний вошел председательствующий с членами комитета. Все они были довольно престарелыми и занимали когда-то должности министров страны или были секретарями ЦК компартий союзных республик. Молча рассевшись, они не спеша раскрыли лежащие перед ними кожаные папки.
Дождавшись окончания этой церемонии, председательствующий тихо проговорил:
- Ну что, начинаем, товарищи?
Вошедший инструктор начал докладывать о деле профессора Саратовского педагогического института. Было заметно, как сидящие оживились, стряхнув с себя маски безразличия. Они бросали недовольные взгляды на сидящего доктора философии и тихо переговаривались между собой. Из доклада инструктора Степанов услышал, что тот увлекся изучением истории монашества в России. И с этой целью посетил некоторые монастыри. В Саратове с ним несколько раз говорили о том, что эта тема не актуальна и что для истории важнее роль героев гражданской войны. Но тот стоял на своем и даже в лекциях студентам высказывал на этот счет кое-какие свои мысли.
Закончив доклад, инструктор закрыл свою папку и молча смотрел на сидящих членов КПК.
- Какие вопросы? - прервав затянувшееся молчание, спросил, наконец, председательствующий.
- А какие могут быть вопросы? - проговорил один из членов КПК. - Забыл он, видимо, что религия это - опиум для народа и не понимает того, что у коммуниста не должно быть расхождений с установками партии. Все трудности у нас и происходят от того, что находятся такие вот умники.
- Это верно, поддержал председательствующий, - нам не нужна история царского прошлого. У нас своя богатая история. Так какие у членов комитета предложения?
- Поддержать решение Саратовского обкома партии об исключении. Да и с его работой надо решать, - поддержал другой член КПК.
Поднявшийся доктор философии попытался что-то пояснить, однако председательствующий  коротко бросил:
- Можете идти.
Рассмотрение этого персонального дела было коротким. Затем были доклады по другим делам. Но Степанов не мог сосредоточиться на них, так как был ошеломлен жестокостью к судьбе человека, имеющего множество печатных трудов. Более того, он был ошарашен непримиримой категоричностью членов Комитета.
Когда председательствующий объявил перерыв, Степанов даже подумал, как бы ему выйти из зала и покурить. Он так хотел затянуться дымком от любимых папирос «Беломорканал». Но как он мог выйти? Сидящие за столом перекидывались друг с другом шутками, похрустывали московскими бубликами, запивая их чаем с лимоном. Мучаясь от того, что он не может покурить, Степанов молча отпивал поставленный перед ним чай.
После десятиминутного перерыва заседание продолжилось, и вскоре вошедший куратор доложил суть дела директора школы Извекова, который, не расторгнув брак с женой, перешел жить к другой женщине. После доклада сидящий член Комтета, у которого был Степанов, добавил:
- Я сегодня имел разговор с присутствующим здесь представителем Степноградской области  и высказал ему замечания, а после принятия постановления позвоню первому секретарю. Не тем занимаются. Не тем.
- Я думаю, дело ясное. Тем более сейчас все приведено в соответствие с законодательством, - поддержал предыдущего члена  комитета председательствующий. - А бывшего директора надо освободить от наказаний и по партийной, и по административной  линии. Продолжайте, Василий Иванович, - предложил председательствующий.
И когда куратор доложил суть дела по мясокомбинату, он сразу же обратился к Степанову:
- Тут у нас представитель из парткомиссии, он что-то может добавить, а то бывшие коммунисты не соглашаются с решением об их исключении.
Степанов знал, что здесь много говорить нельзя. Все док¬лады и выступления рассчитывались по минутам, поэтому, поднявшись, коротко произнес:
- По делу о хищениях на мясокомбинате арестована большая группа лиц. Более того, несколько человек убиты. Про¬куратурой области проводится расследование, и степень окончательной виновности начальника управления и его за¬местителя будет определена судом. Видимо, тогда оконча¬тельно можно и определиться с их партийностью.
- Какой грамотный. Уже и учить нас готов, - сразу же бросил реплику один из членов комитета.
- Я думаю, что товарищ прав, - поддержал Степанова председательствующий. - Зачем горячку пороть? Надо снять с рассмотрения вопрос, а по результатам судебного рассмотрения им можно снова обратиться к нам. Если, конечно, сочтут необходимым.
Выйдя из зала заседания, Степанов поняв цель своего вызова, поду¬мал, как ловко провел свою линию председательствующий: и ходатаев не обидел, и Степноградский обком поддержал. Надо учиться такой гибкости, а то уж больно мы прямоли¬нейны, - продолжал размышлять он.
Придя в гостиницу, он набрал номер телефона фронтово¬го командира своего отца и, услышав голос генерала, пред¬ставился ему:
- Александр Иванович, вас беспокоит Сергей, сын Степа¬нова Николая Алексеевича. Он просил меня позвонить вам и передать большой привет.
- Здравствуй, Сережа, здравствуй. Ты откуда звонишь?
- Из гостиницы.
- Надолго приехал?
- Нет, завтра вечером в Степноград возвращаюсь.
- А сегодня чем занят?
- Свободен и звоню вам.
- Ты вот что, Сережа. Я сейчас машину пришлю за тобой,  говори, куда подъехать. Посидим, чайку попьем. Не возражаешь?
- Как скажете.
- Вот и хорошо.
Вскоре Сергей оказался в квартире Александра Иванови¬ча Сухожилина. Встретил его он сам и, проведя в зал, пред¬ставил жене.
- Это сын моего боевого командира полка, к которому недавно я выезжал. Кстати, как он сейчас?
- Немного лучше. Но прибаливает.
- Тяжелые годы выпали на наше поколение, - вздохнув, проговорил Сухожилии и, подведя к столу, добавил: «Са¬дись, Сережа. Рассказывай, как живешь».
- Родилась дочка у нас, и папа предложил её назвать в честь вас Александрой.
- Ну и дает твой отец! - радостно воскликнул генерал.
Как гостеприимный хозяин, он старался, чтобы Сергей чувствовал себя непринужденно. Задавал ему разные воп¬росы, не забывая наполнять рюмки коньяком, и когда его жена оставила их вдвоем, тихо проговорил:
- Болеет она, Сережа. Если что случится с ней, не представляю, что буду делать один. Одиночество, сынок, страш¬ная штука, недаром сажали в одиночные камеры.       
Он был уже изрядно выпивши, и очень хотел выговориться перед сыном однополчанина.
- Ты знаешь, если бы у Сталина была жива жена, то старость его не была бы такой мрачной и пагубной для страны.
- Александр Иванович, а почему она застрелилась? - спро¬сил Сергей, чтобы поддержать за столом разговор.
- Это произошло в 1932 году на ноябрьские праздники. Сталин с женой были в Большом театре, и Надежде Аллилуевой показалось, что ее муж уделяет слишком много внима-ния одной из балерин. После театра они пошли ужинать к Ворошилову, и Сталин был в отличном настроении. Однако Надежда Аллилуева была недовольна своим мужем. Увидев ее состояние, Сталин бросил в ее тарелку корку от апельси¬на и грубо обратился к ней словами:
- Эй ты!
В ответ на это Надежда Аллилуева, вспылив, ответила: «Я тебе не эй ты!» - вскочила и вышла из-за стола.
- В эту ночь Сталин и Аллилуева спали в разных комнатах. А утром вошедшая к Аллилуевой экономка увидела ее мертвой. Заст¬релилась она, Сергей, из дамского пистолета, который по¬дарил ей брат. Мне после смерти Сталина рассказывали оче¬видцы, что при жизни Надежда хорошо влияла на Сталина. Не было тяжелых застолий. А вот после смерти жены Ста¬лин сильно изменился. Стал больше пить, боялся оставать¬ся один, даже ни к чему на столе первым не прикасался. Ждал, пока кто-то из гостей попробует. Видимо, из-за этой подозрительности, или в отместку не сложившейся своей семейной жизни отыгрался на женах Молотова и Калини¬на. Да ты закусывай.
- Мне интересно то, что вы рассказываете. А как после войны была обстановка в правительстве?
- Партийно-государственный аппарат не работал, а зани¬мался интригами. Как пауки в банке, пытались загрызть друг друга, чтобы удержаться и захватить должность повыше. У Сталина ведь не было друзей. У него было одно стремление: сохранить свою власть. Официальных заседаний бюро Пре¬зидиума ЦК Сталин не проводил. Он собирал всех в кинозал, на просмотр кинофильмов и попутно что-то обсуждал. А потом ночной обед с  пьянкой. Может быть, на почве этого у него и развивалась старческая подозрительность. Меня тоже перед его смертью потаскали здорово. Все к ка¬кому-то заговору генералов притягивали. Да ладно об этом. Расскажи лучше, как отчитался в КПК?
- Нормально, Александр Иванович. Все мы боремся, бо¬ремся, а коррупция разрастается.
- А ты чего хотел? Страх ушел, а порядочность не пришла. Ты знаешь, у нас в Москве казус какой произошел? Мне мой знакомый из МВД рассказывал. Задержали сотруд¬ники перевозчика драгоценных металлов. Изъяли зо¬лотые самородки. Узнав об этом, Брежнев распорядился по¬казать их членам Политбюро. Доставили золото в Кремль, а после просмотра обнаружили недостачу почти ста грам¬мов. Естественно, Л.И. Брежнев потребовал от своих сорат¬ников возвратить, не дожидаясь позорного обыска, и взятое якобы в виде сувенира золото было возвращено.
Было уже за полночь, и хозяин, уговорив Сергея остать¬ся ночевать у него дома, продолжал разговор. Чувствова¬лось, что он давно вот так откровенно не разговаривал и сейчас изливал накопившееся.
- Ты знаешь, Сережа, я все чаще стал задумываться, а пра¬вильно ли мы жили.
- Трудно мне ответить, Александр Иванович, - ответил Сергей.
- Рожденных ползать пролезло много. Ну что, будем ло¬житься? Ты здесь, на диване устраивайся. Я сейчас постель принесу. Но сначала давай все со стола на кухню уберем.
Оставшись один, Сергей, несмотря на выпитый конь¬як, долго не мог уснуть. Сегодняшний день был перенасы¬щен сильными впечатлениями. Днем заседанием в КПК, а вечером откровениями боевого генерала, который закон¬чил свою армейскую службу в Генеральном штабе Мини¬стерства обороны.
Вглядываясь в мрачную темноту ночи, в мерцающие огоньки, появляющиеся на стеклах окон,  Сергей думал, насколько у каждо¬го по-разному складывается жизнь.  Ему каза-лось, что сейчас он мог бы сказать всем, кого знает, про¬стую истину, что жить во лжи нельзя, что жизнь дана для счастья и радости, и что она одна, и что ее надо беречь.
Подумав так, он как наяву, увидел перед собой Наденьку и даже почувствовал запах ее любимых духов, представил, как она его ждет, и как они любят друг друга. От этих мыслей ему стало спокойнее, так как он понимал, что в его жизни важнее Нади и дочери ничего не может быть, и что именно это самое главное. Не случайно говорил Александр Иванович, что чем старше становишься, тем меньше у тебя остается друзей, тем сильнее надо ценить близких.



ПРОТИВОСТОЯНИЕ СИЛОВИКОВ

В эти годы взаимоотношения силовых ведомств, возглавляе¬мых Ю.В. Андроповым и Н.А. Щелоковым, особенно обостри¬лись. В КГБ считали милицию не соратником в борьбе с преступностью, а прогнившим механизмом, способным бороться только с уличной шпаной. Себя же чекисты считали самыми главными в правоохранительной системе страны, поэтому не доверяли милиции и отводили ей вспомогательную роль.
Правда, и работники милиции тоже недолюбливали че¬кистов, считая, что те находятся в более привилегирован¬ном положении и по зарплате, и по нагрузкам в работе, и по техническим средствам. То есть в то время, когда милиция выполняла всю грязную работу, комитетчики работали в «белых перчатках».
Будучи председателем КГБ, Ю.В. Андропов накопил много компромата на высокопоставленных партийных и госу¬дарственных деятелей страны. Имелся у него материал и на Н.А. Щелокова, который пользовался поддержкой Л.И. Брежнева. Андропова многое раздражало в его ближай¬шем конкуренте, и особенно раздражало укрепление в МВД зятя Л.И. Брежнева Юрия Чурбанова.
Решая в первую очередь свои корыстные задачи в борьбе со Щелоковым, КГБ стал рьяно собирать компроматериалы на жену Чурбанова, Галину Брежневу. И это особого труда не составляло: моральное разложение элиты со¬ветской номенклатуры зашло так далеко, что никто уже и не скрывал своих неблаговидных поступков.
В день похорон Михаила Суслова по приказу Андропова были произведены аресты друзей и знакомых Галины Бреж¬невой, которые дали показания о многих ее похождениях.
Тем не менее Л.И. Брежнев видел в Андропове своего преемника и в мае 1982 года на пленуме ЦК КПСС выдвинул его секретарем ЦК по идеологии вместо Суслова, а пред-седателем КГБ был назначен Виталий Федорчук.
После выдвижения Андропова противостояние между ним и Щелоковым усилилось. Использовались любые средства для компрометации. Вскоре у Андропова появился козырь. Летом 1982 года состоялся суд над группой сотруд¬ников милиции, которые зверски убили заместителя началь¬ника секретариата КГБ СССР. Четверых из них суд приго¬ворил к расстрелу. В ходе расследования Прокуратурой СССР были установлены факты разложения личного состава. Один из приговоренных к расстрелу был занесен на Доску поче¬та, хотя являлся хроническим алкоголиком, грабил и изби¬вал задержанных и даже совершал убийства.
Вскоре у Андропова появился еще один козырь. На ста¬дионе в Лужниках в октябре 1982 года после футбольного матча в результате халатности сотрудников патрульно-по¬стовой службы погибло шестьдесят шесть человек. И это тоже преподносилось, как просчеты Щелокова.
Андропов не мог простить ему дружеских отношений с Генеральным секретарем ЦК КПСС. Особенно, как кровную, личную обиду, расценил Андропов вмешательство Щелоко¬ва при подготовке материалов на Политбюро ЦК КПСС об ужесточении производственной дисциплины в стране. Озна¬комившись с предложениями, подготовленными Андропо¬вым, Щелоков накануне заседания был у Брежнева и выс¬казал свое мнение о том, что под видом борьбы за ужесточение дисциплины в стране готовится восстановление репрессий таких же, как в 1937 году. Что принятие этих предложений преследует лишь цель укрепления КГБ и приведет к срыву выполнения пятилетнего плана. Этот вопрос с повестки заседания был снят.
Нанося удары друг другу, эти руководители, по суще¬ству, не о Державе заботились, а так же, как и в сталинс¬кие времена, о своих амбициях.
Когда Л.И. Брежнев скончался, на пленуме ЦК КПСС Генеральным секретарем был избран Ю.В. Андропов, здо¬ровье которого тоже было критическим.
Первое, что он делает, придя к власти, - претворяет свою давнюю мечту расправы над Щелоковым. Он немед¬ленно освобождает Щелокова от занимаемой должности и назначает вместо него своего выдвиженца Виталия Федорчука. Затем поднимает свои проекты по укреплению дис¬циплины. Начались массовые облавы в кафе, магазинах и парикмахерских. Работники милиции, вместо борьбы с пре¬ступностью, были брошены на выявление прогульщиков. Но на заводах как выпускалась некачественная продукция, так и продолжала выпускаться. Как не хватало некоторых про¬дуктов и товаров народного потребления, так их и продолжало не хватать.
Получив от своего шефа задание перетрясти кадры МВД, Федорчук сразу же начал наводить свои порядки. В помощь ему было направлено 150 сотрудников КГБ.
Инструктируя их, Федорчук предупредил: «Вы идете в стан врага». И в МВД началась такая перетряска, какую оно не видело с тридцатых годов. Из органов внутренних дел увольнялись сотрудники, не одобрявшие то, что делал Федорчук. Все службы КГБ во всех областях и краях лихо¬радочно искали компрометирующие материалы на испытан¬ных работников милиции, и по материалам десятилетней давности увольнялись неплохие работники.
Не забыл, конечно, Андропов и Н.А. Щелокова. В июне 1983 года на Пленуме ЦК КПСС его вывели из состава Цен¬трального Комитета партии с формулировкой: «За допущен¬ные ошибки в работе». Накануне праздника Октябрьской революции Щелокова лишили звания Героя Социалистичес¬кого Труда, а в день его семидесятилетия отобрали все на¬грады, кроме тех, которые он получил на фронте.
Все эти действия Андропова и его помощников очень были похожи на изуверства, чинимые в годы сталинских репрес¬сий. Тогда тоже находили всему объяснение и оправдание, только вот результатов, кроме человеческих трагедий, ни тогда, ни сейчас.
На почве глубокой эмоциональной депрессии жена Щелоко¬ва покончила с собой, а 13 декабря 1984 года и сам Николай Анисимович Щелоков, надев парадный мундир генерала армии с тридцатью восемью наградами, выстрелил себе в голову.
Амбиции руководителей страны, их стремление удивить народ заверениями построить коммунизм, сделать всех трез¬венниками или очень дисциплинированными гражданами приводили к шараханью из одной крайности в другую и, кроме вреда людям, ничего не приносили.
Волна жесткой чистки не обошла и управление внутрен¬них дел Степноградской области. Под кампанию борьбы с ма¬фией в милиции в первую очередь попадали честные  высококвалифицированные сотрудники. Воспользовались отличной возможностью и бандиты. На квартире у Парамона вечерами часто засиживался Костренко, который набрасывал черновики анонимок на мно¬гих сотрудников.  Как правило, все анонимки направлялись сразу в МВД, и нередко оттуда выезжали бри¬гады проверяющих. По существу, опять начался массовый поиск врагов, и в этом поиске побеждали нечистоплотные, интриганы, лицемеры, карьеристы.
Не обошли, конечно, организаторы этой травли и Приходкова. Получив из МВД копию анонимки на него, Фомичев сразу же направился к Степанову.
- Вот, Сергей Николаевич, получил, - проговорил он, по¬давая письмо на Приходкова.
Степанов внимательно прочитал письмо. Понимая, что он бессилен запретить про¬верку, ответил:
- Проверяйте, вам же о результатах проверки доклады¬вать в министерство. Только не накручивайте.
- А мне это надо? Группу назначу для проверки, и воз¬главит ее Костренко. Вот и пусть объективно проверят. Я потом сообщу обязательно.
Фомичев знал, что Приходков не потерпит, что¬бы его проверял Костренко и, скорее всего, подаст заяв¬ление на увольнение. А это для Фомичева был идеальный вариант.
И с Приходковым расстанется, и недостатки не надо бу¬дет показывать.
Вернувшись в управление, Фомичев вызвал к себе Кост¬ренко, а затем лично позвонил Приходкову.
- Павел Иванович, подойдите ко мне, на вас заявление о взятках поступило, надо что-то делать.
- Раз поступило, надо проверять, - резко ответил Приходков.
- А вы зайдите все-таки.
Зная, с какой беспощадностью изгонялись из милиции неугодные лица, Приходков уже и сам решил, что надо уходить. Написав заявление об увольнении его на пенсию, в связи с ухудшением состояния здоровья, Приходков поло¬жил его в папку и пошел к генералу.
В приемной помощник Фомичева, сочувственно взглянув не него, тихо проговорил:
- Проходите, Павел Иванович, вас ждут.
В кабинете он увидел сидящего за приставным столом Кост¬ренко и, поняв причины его присутствия, сразу же достал рапорт на увольнение.
- Прошу направить на медицинскую комиссию и не задер¬живать с увольнением.
- Но надо проверить заявление, напишите все же объяснение, - предложил обрадованный Фомичев.
- И передать Костренко? Никаких объяснений я давать не буду. Возбуждайте уголовное дело, а я в ходе рассле¬дования буду требовать установления автора доноса.
Повернувшись и не спрашивая разрешения, Приход¬ков вышел. В его душе смешались и обида, и злость, и безысходность. Оставшись вдвоем, Фомичев несколько минут молчал, но затем, подняв глаза на Костренко, заявил:
- А это и лучше. Вони много мог напустить.
Вызвав помощника, он попросил пригласить к нему начальника от¬дела кадров и когда тот вошел, как бы сожалея, произнес:
- Возьмите еще один рапорт. Теряем лучшие кадры. Па¬вел Иванович просил не задерживать увольнение. Так что, ускорьте медицинскую комиссию, и в приказ.
Войдя в свой кабинет, Приходков долго не мог успоко¬иться. Сидя в кресле, он думал о том, почему такие, как Фомичев, могут позволить себе по-барски повелевать подчиненными. Когда-то Сталин назвал советских людей винти¬ками, неодушевленными, мелкими железяками, а Берия вообще считал всех «лагерной пылью». Прошло столько лет, а отношение к людям не изменилось. После смерти Сталина люди попытались голову поднять, потому и о демократии вдруг заговорили. Но эта оттепель, как ее на¬звали, обернулась очередным обманом народа. Его обманы¬вают, а тех, кто пытается рассказать об этом обмане, ловко убирают. И снова, как при Сталине, от страха каж¬дый головой под подушку. Вроде бы так и надо. А на этом паразитируют такие, как Фомичев. И власть они устраива¬ют, потому что сама власть запуталась на вранье и на обе¬щаниях. В потоках обещаний о счастливой жизни, народ стал как загипнотизированный. Слушает и радостно ожи¬дает этого светлого будущего. А продуктов питания не хва¬тает, дефицит по блату распределяется. Вспомнив, как ра¬достно принял Фомичев его рапорт об увольнении, Приход¬ков не мог успокоиться. Лицо его пылало, а пальцы рук нервно стучали по столу. Неожиданно дверь в его кабинет открылась, и вошел начальник следственного отдела. Он молча сел напротив и, положив на руку Приходкова свою, тихо проговорил:
- Мне сказали, что ты подал рапорт на увольнение.
- Подал. Потому что не могу больше в такой обстановке работать.
- Понимаю тебя. Но мне-то от этого не легче, - и помолчав, спросил: «Кого рекомендуешь вместо себя?»
- Лукашева Анатолия Борисовича. Я, наверное, пойду домой, не совсем хорошо себя чувствую.
- Иди, Павел Иванович. Иди и успокойся.
Дождавшись, когда начальник отдела выйдет из кабине¬та, Приходков позвонил Степанову и сообщил ему о подан¬ном рапорте на увольнение.
- Бери свою жену и к семи часам вечера к нам.
- Успокаивать будете?
- Не пыли. Мы давно не встречались. Посидим, чайку попьем.
В этот вечер они, как обычно, после первых же рюмок повели разговор о наболевшем.
- Скажи, Сергей, когда мы, наконец, избавимся от страш¬ной болезни под названием «синдром врага». Ведь получа¬ется, что враг - это любой не такой, как ты сам. Инакомыслящий, инако живущий, инако выглядящий.  До настоящего времени мы, как роботы, запрограм¬мированы на поиск врага. Ну, какие мы враги нашему ми-нистру, а он ведь нас называет врагами и с нашей помощью уничтожает нас, как в 1937 году.
- Ну, до этого пока не дошло и не дойдет, - перебил Сер¬гей. - А вообще ты прав, главный враг человека - это сам человек. И власть это умело использует. Конечно, когда-нибудь мы все-таки образумимся, сама жизнь заставит.
- Когда дойдем до края пропасти? И останется только или прыгать в нее, или поворачивать назад? Уверен, к тому времени очень многое уже будет трудно вернуть, - возразил Павел. - Ломать  не строить.
- Это верно, эпоха застоя делает свое дело. Честности стало меньше. Зато прибавилось злости и жестокости. Везде за всем очереди, хамство, падение нравственности. Все это обесценило гуман¬ные идеи социализма, подорвало веру людей в эти идеи. Наверное, мы сбились с пути, и вернуться к нормальной жизни сейчас очень труд¬но. Легче было победить фашистов, чем врага, сидящего внутри нас.
- А чего ты, Сережа, хотел? Ты же знаешь, сколько грязи вылито на свой народ. Такого не делало ни одно государство. Так испоганить смогли только мы сами. Тяжело становится от этих мыслей. Ладно, ты лучше скажи, что мне делать после увольнения? Ты же знаешь, я не могу без работы.
- Ну, для начала порядок на даче своей наведи, чтобы нас с Надей туда приглашать.
- Это и моя жена просит.
- Ну вот, уже кое-что, - улыбаясь, согласился Сергей и серьезно добавил: «Найдем      тебе хомут, направим куда-нибудь замом по кадрам и быту, а может, юрисконсультом устроить?»
- Хватит юридической работы. Наелся с Фомичевым. Как вспомню, сразу настроение меняется.
- Ну, и не надо пока о нем. Придет время, и он ответит.
- Думаю, не скоро оно придет. Ты же сам знаешь, как красиво обрубили все концы по мясокомбинату. Крайними остались исполнители, а организаторы все практически чистенькими вышли из дела.
- Ну, не все. Начальника управления и его заместителя все-таки сняли с должностей и исключили из партии.
- А выше? Покровителей, тех, кто кормился от них?
- Ладно, Павел, не доставай. У меня тоже нет удовлетво¬рения по тому делу. Но систему не перешибешь.
- Кстати, как ваш Николаев? Освоился?
- А куда он денется? Я недавно птицефабрикой зани¬мался. Хищения там большие установил реви¬зор. Ну, а его подпоили руководители фабрики на обеде и, чтобы опрокинуть результаты ревизии, давай везде заяв¬лять, что ревизор пьяница, и верить его актам нельзя. Тог¬да этот ревизор обиделся и обратился в «Российскую газету», а те опубликовали критический материал на руководителей птицефабрики. И как обычно, колесо зак¬рутилось. Назначили комиссию из работников обкома партии, и в нее включили меня. Я напи¬сал справку, в которой рекомендовал провести правоохра-нительным органам расследование, так как несколько ма¬шин с продукцией по заявлениям рабочих были отправле¬ны без документов. А в это время первый секретарь обкома партии был в командировке за рубежом. Неделю не было его в области, и когда приехал, то самым главным был для него вопрос по птицефабрике. Около пяти часов держал моего шефа. Тот  ко мне от него несколько раз приходил, якобы уточнить, а фактически уговаривал меня переписать справку. В общем, досталось шефу за то, что меня включили в их комиссию. Не удалось опрокинуть статью.
- Краем уха и я слышал об этом, -  проговорил Приходков. - Фомичев моего начальника отдела вызывал и спрашивал, есть ли что у нас по этой фабрике, советовал, чтобы меньше с журналистами откровенничали.
- Коррупция приобретает огромный размах, потом я уже узнал, что там большие интересы и у Парамона. Этот ловко в свои сети всех затянул. Сейчас многие на него работают, - заметил Приходков и, увидев вошедших жен, замолчал.
- И долго еще у вас будет политобмен? - спросила, улыба¬ясь, Надя. - Как соберетесь, так и жен своих забываете.
- Так они, если неделю не поговорят, то грустными-грустными становятся. Я уже и ревную иногда, а Павел только улыбается и молчит.
- Ладно, девоньки, поговорите еще немного. Мы скоро закон¬чим и тогда в полном вашем распоряжении, - заверил Сергей.
Оставшись одни, они снова наполнили рюмки и продол¬жили начатый разговор.
- Слушай, Сергей, а по Буранному району ты что прове¬рял? Мне недавно начальник районного отдела милиции рас¬сказывал, что ты здорово первого секретаря райкома партии разозлил там.
- Было дело, - улыбнулся Степанов. - Мошенничать не надо! Посевные площади уменьшаются, а с неучтенных полей со¬бранный урожай по учтенным площадям распределяется. И в результате урожайность с гектара выше, чем на Кубани.
- Ну и что из этого?
- А то, что на первого того послали в Москву материал на звание Героя Социалистического Труда за такую «рекорд¬ную» урожайность. Пришлось отзывать. Хорошо еще не один проверял, а с инструктором из КПК.
- Тогда понятно, почему первый так на милиции зло срывал.
- А при чем здесь милиция? - удивленно спросил Степа¬нов.
- Не знаю, но когда вы уехали, он вызвал начальника рай¬отдела и давай его воспитывать за то, что тот не установил лицо, бросившее пустую бутылку около здания райкома партии. Тот объясняет, что личный состав отдела был задействован на раскрытии убийства, а он ему свое. В общем, позвонил первый Фомичеву и нажаловался, что милиция игнорирует его указания. Конечно, Фомичев среагировал. На следующий день приехал, собрал совещание и заявил, что если еще повторится подобное, то он весь отдел уволит, что надо уважать власть и, если первый секретарь дает ука¬зание, то хоть пять убийств на расследовании, все надо бро¬сить и выполнять указание первого.
- Слушай, Павел, а по тому священнику что-нибудь новое появилось? - спросил Степанов.
- Нет. Отец Павел не проявляет  активности. Говорят, болеет  здорово.
- А по Парамону что?
- Рад до смерти за избиение ментов. Недавно сходка у них была, закончившаяся пьянкой. Так первый тост он поднял за здоровье нашего министра. Вот так-то. В большом авто¬ритете Федорчук у этой братии. Кстати, на этой сходке были твой брат Федор с Юрием Соловьевым, - и, увидев удив¬ленный взгляд Степанова, добавил: «С сыном Фомичева».
- Что у тебя по Федору? - перебил Степанов.
- Пока ничего серьезного. Но Парамон, видимо, подтяги¬вает его для каких-то целей.
После этого вечера и разговора о Федоре, Степанов не¬сколько раз собирался сходить к нему домой и поговорить. Близости у них уже давно не было, однако сообщение Павла не на шутку встревожило его. Он знал, что Фе¬дор принадлежит к людям, которые  отравлены завистливым желанием жить лучше всех. Понимая, что это качество и может использовать Парамон, Степанов каждый день пла¬нировал свою встречу с братом, и каждый раз по различ¬ным причинам эта встреча срывалась. Подтолкнул встречу сам Федор.
В один из вечеров за ним зашел Юрий и сообщил, что его срочно хочет видеть Парамон.
Придя к нему, он увидел сидящего за столом Костренко и, поздоровавшись, остановился в нерешительности.
- Проходите, ребята, чего стоите, - укоризненно произнес Парамон и дождавшись, когда друзья сядут, налил им по стакану коньяка.
- Я вот для чего тебя позвал, Федор. Надо бы тебе с Пав¬лом поговорить. Увольняется он из милиции, а у мужика голова хорошо работает. К нам бы его. Обеспечим так, как ему и во сне не снилось, а от него только потребуются консультации и советы, как от главного штабиста.
- Трудно будет его уговорить, Парамон Сидорович. Он ведь не от мира сего, - возразил Федор.
- Вот ты и постарайся. Страна-то наша разваливается к чертовой матери, но жить надо. Чего он в своей милиции для старости заработал? Одни шиши, а тут все ему будет предоставлено и для работы, и для отдыха. Ценных людей мы уважаем.
Эти разговоры произвели на Федора тягостное впечатле¬ние. Он знал упрямый характер Павла, и поэтому просьбу Парамона считал невыполнимой. Но Федор также многое знал о Пара¬моне и его делах. Знал, что он не прощает тем, кто не вы¬полняет его поручения. А то, что это было поручение, Фе¬дор не сомневался. Пока его не привлекали ни к каким де¬лам, хотя Юрий и приносил ему в конверте деньги. А теперь он понимал, что поступило зада¬ние на их отработку.
Промучившись несколько дней, Федор все-таки пришел на квартиру к Павлу. Встретили его очень приветливо, и Павел сразу же обеспокоено спросил:
- Что-нибудь случилось?
- Нет, у меня все нормально. Я пришел поговорить о тво¬ей дальнейшей работе. Ты ведь уходишь из милиции.
- А ты разве в кадрах работаешь?
- Нет, конечно, но пришел с предложением от очень серь¬езных людей.
- Тогда идем в другую комнату. И не стыдно сразу вот так из одного хомута в другой меня впрягать? Так, что у тебя?
- Григорьев Парамон Сидорович просил поговорить с то¬бой. Предлагает консультантом у него, или советником за хорошую плату. Он тебя очень ценит.
От неожиданности Приходков сначала растерялся и хо¬тел нагрубить Федору, но, взяв себя в руки, решил все же поиграть с ним.
- Ты же знаешь, что я не отдохнул еще. И сразу снова за работу. Нет, пока не пойду. А что за работа?
- Конкретно он не говорил. Наверное, сам хочет сказать, но деньги большие обещает платить. Так и сказал, что все  тебе будет предоставлено.
- Я подумаю, Федя, но сначала должен хорошо отдох¬нуть. Так и передай.
Разговор с Федором сильно взволновал Павла. Он сразу же позвонил Степанову и сообщил о предложении, с кото¬рым приходил его брат.
Это окончательно подтолкнуло Сергея срочно идти к Фе¬дору и поговорить с ним. Он понимал, что его брат серьезно попал под влияние Парамона, потому что прийти с таким предложением к Пав¬лу, который всю жизнь боролся с преступниками, просто безумие. После услышанного Сергей отбросил все свои обиды и думал лишь о Федоре. Он давно не видел его, так как последний раз при встрече  много высказал ему неприятного, и тот в ответ отматерил Сергея и предупредил, чтобы впредь он не вмешивался в его личную жизнь.



ОЧЕРЕДНОЕ ИСПЫТАНИЕ

Такой тоски Федор не испытывал давно. Вернувшись от Приходкова, он лег, не раздеваясь, на койку и, глядя в по¬толок, думал, как ему отчитаться перед Парамоном. Еще там, в квартире Приходкова, ему стало понятно, что Павел никогда не будет работать у Парамона, и что он, Парамон, может раздавить Федора за это в любую минуту. Но если даже Парамон не тронет его, то как жить дальше? Остере¬гаться, приспосабливаться, жить, как зайцу, прячась от всех? Без денег? Без покровителей?
Поднявшись с постели, Федор походил по комнате и сел у окна. В окошко хлестал дождь, ветер трепал деревья. Вытянув ноги, он услышал монотонный стук деревянного молотка, которым жена отбивала мясо, и это еще сильнее навевало на него тоску. Ощущение беды не покидало его. Ему нравилось получать кон¬верты с деньгами от Юрия, и это было хорошей до¬бавкой к зарплате, которой всегда не хватало. Но сей¬час он должен был их отработать. На кон поставлена, по сути, дальней¬шая его судьба...
Вечером к нему пришел Сергей.
- Ну здравствуй, брат, давно не виделись.
- Опять воспитывать пришел? – не поднимаясь со стула, мрач¬но спросил Федор.
- Почему воспитывать, просто поговорить. Мы же братья, а живем как чужие. Может быть, предложишь сесть?
- Садись. И о чем ты поговорить хочешь?
- О тебе, - усаживаясь напротив Федора, спокойно ответил Сергей и вгляделся в осунувшееся лицо брата. - Чего тебе не хватает, Федор?
- Всего, что есть у тебя.
- И поэтому ты связался с подонками?..
- Хватит, - резко перебил Федор, - все у нас хороши, и ваши, и наши. За кусок колбасы готовы глотку перегрызть!
- Нет уж, выслушай. Разве ты не знаешь, кто такой Парамон? Отлично знаешь. Сам к нему пошел, твое дело, но по¬чему ты моего друга толкаешь к нему?
- Никого я не толкаю. Меня попросили, я и передал.
- И сколько тебе заплатили за эту просьбу?
- А вот это не твое дело. У меня жена болела, и никто, даже ты не помог. Один Парамон выручил.
- А почему ты не попросил у меня? Разве я отказал бы? А Парамон многих своей помощью в капкан подлавливает. Что же, давай, крутись около него.
- Это мое дело.
- Твое, конечно. Но у нас одна мать и один отец, ты же своими «подвигами» добьешь их. Совесть у тебя еще оста¬лась?
Уставясь на Сергея злыми глазами, Федор охрипшим го¬лосом быстро заговорил:
- Ты чего, домашний поп? Пришел мораль читать? Совесть? У самих она есть в обкоме твоем? Посмотри, как начальство ворует, как обманывают нас, простых людей. В магазинах пусто, а у вас буфеты ломятся, на дачах банкеты каждый вечер, на лимузинах рыскаете...
Лицо Федора выражало лютую ненависть, и Сергей смот¬рел на него уже с жалостью, потому что в его словах прорва¬лась часть правды. Он-то знал такое, что Федору и не снилось, поэтому примирительно проговорил:
- Хорошо, в этом ты прав. Действительно, много вокруг непорядочности.
По лицу Федора прокатилась серая тень, губы дернулись, а на шее запульсировала быстрее обычного вена.
- Выпьешь со мной? - спросил он, глядя в сторону, - сам сказал «брат».
- А почему бы и нет...
Вскоре на столе появилась бутылка водки, два стакана и нарезанная кружочками колбаса. Наполнив стаканы вод¬кой, Федор уже спокойнее проговорил:
- Бог с ними, со всеми. Давай, Сергей, за нас выпьем. Тяжело мне в этой жизни. Хочется много, а не получается. Вот и приходится иногда ломаться и ловчить. Жизнь складывается не то, что у тебя, не сладко.
«Боже мой, если бы он знал, какой у меня был сегодня трудный день!» - устало подумал Сергей. Утренний разго¬вор с первым секретарем обкома, во время которого тот уп¬рекал Степанова за слишком придирчивое отношение к ру¬ководителям района при проверках. Звонки в прокуратуру, вызовы людей на беседы. И всего этого было так много, что могло бы хватить нормальному человеку на неделю. А Сте¬панов все это сделал за один день. «И можно ли этому завидовать?» - размышлял он с иронией.    
- Что ж, давай выпьем  за понимание. - поднял стакан Сергей
Закусывая кружочками колбасы, они несколько минут молчали. Первым заговорил Сергей:
- И все-таки, Федор, прошу тебя, будь осторожнее. Они ведь и подставить могут и убрать. А нас ведь только двое.
Услышав это, Федор вздрогнул, как от удара, потому что его брат затронул то, чего он больше всего боялся. «Дей¬ствительно, могут убрать», - подумал он и, плеснув снова водки в  стакан, залпом выпил.
Посидев еще несколько минут и понимая, что дальней¬ший разговор бесполезен, Сергей поднялся и, попрощав¬шись, вышел.
Дома его ждала Надежда. Когда он  переоделся в спортивный костюм, молча взяла за руку и повела в зал.
- А где дочурка?
- С мамой.
Сев рядом с Сергеем, она положила руку ему на плечо и тихо спросила:
- Бесполезно?
Она искренне переживала за судьбу Федора, и почему-то всегда его жалела. Ей казалось, что он самый несчастный и обиженный судьбой. Возможно, это чувство приходило от того, что полюбив Сергея, она очень хотела счастья и его брату.
- Ты не ответил на мой вопрос.
И тогда Сергей, обняв Надежду, с нежностью при¬жал к себе. Он слышал, как бьется ее сердце. Оторвав¬шись и вздохнув, Сергей ответил:
- Нелегко ему, Наденька. Чувствую, что нелегко. Но ты же знаешь его характер. Он не любит признаваться да ка¬яться.  Не смог я брата ни в чем убедить,  и, видимо, не смогу.
- Надо тебе еще раз сходить к нему. Да и к нам пригла¬шай почаще.
Часы пробили двенадцать. Поднявшись с дивана, Надежда снова, как маленького, взяла Сергея за руку и повела в спаль¬ню. Постелив постель и потушив свет, она легла, ожидая Сер-гея. Среди горьких дум о том, как загружен ее муж рабо¬той, как озабочен он судьбой брата, она вспомнила день, ког¬да впервые увидела Сергея. В тот день в театре шла оперетта «Летучая мышь», и в антракте, прогуливаясь по коридо¬ру, она увидела мальчика, который с восхищением смотрел на нее. Надя тогда отвернулась от смущения, но его взгляд пре¬следовал ее  до конца оперетты. Вспомнив это как-то неожиданно, Надежда, вдруг улыбнувшись, спросила себя: «А ловлю ли я и сейчас тот взгляд на себе?» И сразу ответи¬ла: «Конечно, потому что знаю, как нужна и дорога Сергею, который давно принял мою душу в свою».
Утром, быстро позавтракав, Сергей поцеловал жену и до¬чурку и ушел на работу. Несколько дней он разбирался с апелляцией молодого врача Рыжановой, которую уволили с работы по сокращению штатов, хотя она находилась в дек¬ретном отпуске. Когда она стала добиваться справедливос¬ти, то, сорвавшись, нагрубила главному врачу. Он вынес этот вопрос на партийное собрание. Заранее подготовлен¬ные выступающие обрушились на врача с резкими обвине¬ниями. И тогда Рыжанова, положив на стол президиума свой партийный билет, заявила, что она не желает больше слу¬шать глупости, да и некогда ей, так как надо идти кормить ребенка.
Конечно, это было на руку главному врачу, который сразу же предложил исключить ее из КПСС за пренебрежение к партии.
И конечно, собрание единодушно проголосовало за исклю¬чение. Затем на бюро райкома партии про¬штамповали это решение. Никто не стал затруднять себя поиском причин поведения молодого коммуниста. Кстати, отличного специалиста, окончившего с красным дипломом институт.
Апелляция врача Рыжановой, которая поступила в обком партии, заканчивалась стихотворением Александра Галича:
«И не веря ни сердцу, ни разуму,
Для надежности спрятав глаза,
Сколько раз мы молчали по-разному,
Но не «против», конечно, а «за»!
Где теперь крикуны и печальники?
Отшумели и сгинули смолоду...
А молчальники вышли в начальники,
Потому что молчание - золото.
Промолчи - попадешь в первачи,
Промолчи, промолчи, промолчи!»
В конце апелляции Светлана Андреевна спрашивала, по¬чему люди с грязным прошлым могут продолжать творить беззакония, а партия, которая считает себя честью и совес¬тью, поддерживает это беззаконие.
Получив апелляцию и изучив персональное дело, Степа¬нов пригласил Рыжанову к себе, и когда она вошла, увидел маленькую хрупкую женщину с судорожно зажатым в ку¬лаке носовым платком.
- Садитесь, Светлана Андреевна. Я ненадолго вас побес¬покоил. Кстати, ребенок с кем остался?
- С бабушкой, - сдерживая слезы, ответила Рыжанова.
- По делу мне все ясно. И поверьте, справедливость будет восстановлена. Мне непонятно, о каком грязном прошлом и кого именно вы имеете в виду в своей  апелляции?
- О главном враче. Он же предал своих родителей. Когда его мать и отца арестовали, как врагов народа, он отказался от них. Хвастался, что у него, у пионера, враги не могут быть родителями. Даже в медицинском институте, когда учил¬ся, гордо заявлял об этом. Но когда родителей реабилитиро¬вали, и они вернулись из лагерей, то нагло везде стал кри¬чать, что он жертва репрессий, что в детстве был лишен ро¬дительской заботы, что ему надо оказывать особую заботу...
- А вы на работе об этом говорили кому-нибудь?
- Да об этом все знают. Я и в райкоме партии говорила, а мне секретарь сказал, что это к делу не относится.
- Ну и какая ваша главная просьба, Светлана Андреевна?
- Я должна доказать, что увольнение несправедливо. Что Трудовой кодекс надо всем выполнять. И рядовым, и начальникам.
- Хорошо. Успокойтесь, все будет в порядке. Я приглашу вас на заседание бюро обкома партии.
Проводив Рыжанову из кабинета, Степанов сразу же выз¬вал к себе заведующего горздравотделом. Не сдерживая себя, он в резкой форме высказал ему свои соображения о работе с молодыми специалистами, о нарушениях трудового законодательства и предложил немедленно рассмотреть воп¬рос об отмене приказа главврача.
Однако, воспитывая заведующего горздравотделом, Степа¬нов не знал тогда, что его жена была в хороших отношениях с женой первого секретаря обкома партии Николаева. И тот на следующий день с утра вызвал к себе Степанова и его шефа.
- Опять, Сергей Николаевич, жалуются на вашу резкость, - строго проговорил он.
- И кто обиженный?
- Заведующий горздравотделом. Заслуженный работник, а вы его судами пугали, и неуважительно вели.
- А что, за причиненное человеку горе мне ему цветы надо было преподнести?
- Не хами, Степанов, совсем обнаглел! - и, обращаясь к председателю парткомиссии, неожиданно добавил, - а мо¬жет быть, он засиделся в обкоме? Может, его пора и выдви¬гать куда-нибудь на укрепление?
И тогда, не дожидаясь ответа своего шефа, Степанов сказал:
- Виктор Юрьевич, вы выслушали одну сторону, давайте выслушаем на бюро при рассмотрении апелляции маленького советского человека, которого незаконно изгнали с работы. Вот тогда какое будет решение, с тем я и соглашусь.
Конечно же, на заседании бюро обкома при рассмотре¬нии апелляции Рыжановой члены бюро искренне возмуща¬лись произволом главврача, и черствостью райкома, а Николаев заявил, хорошо, мол, парткомиссия вовремя вмешалась. Искренне это было сказано или для успокоения Степанова, которому он грозил переводом, одному Богу из¬вестно. Кстати, за день до рассмотрения апелляции Рыжановой в обком партии поступило заявление от работников областной прокуратуры о том, что заместитель прокурора области был задержан сотрудниками милиции и доставлен в медицинский вытрезвитель.
При проверке Степанов установил, что действительно этот прокурорский работник выезжал с друзьями на природу и там перепил. Были они с женщинами. Вернув¬шись в город, заместитель прокурора, проводив подругу до квартиры, пошел к себе домой. Но, поскольку был в сильном опьянении, его остановили милиционеры, и тог¬да заместитель прокурора начал их оскорблять, угрожать уволь¬нением, а те скрутили его и отвезли в вытрезвитель.
Этот случай получил огласку. Заместитель прокурора об¬ласти с должности был снят и переведен помощником проку¬рора района. Однако многие понимали, как далеко заходят «шалости» представителей власти.
Тем белее с приходом к власти Михаила Сергеевича Горбачева  начиналась кам¬пания по установлению «свободы слова». Пресса активизировалась, и скры¬вать номенклатурные игрища стало трудно. К этому време¬ни были арестованы главари торговой мафии в Моск¬ве: директоры Елисеевского магазина, Мосмебельторга, и ди¬ректор универмага «Сокольнический», имевший прямые связи с председателем Мосгорисполкома. Люди вновь начинали ве¬рить в оздоровление общества, хотя Горбачев начал с того же, с чего начинали все приходящие до него, то есть с попы¬ток удивить народ чем-то новым и неожиданным. Особенно резко пошла борьба с пьянством. Началась массовая выруб¬ка виноградников, запрет продажи спиртных напитков. В результате этой борьбы Михаил Горбачев создал условия мафиоз¬ным формированиям, которые на подпольном самогоноваре¬нии быстро нажили огромный капитал. Не случайно приход к власти Горбачёва воры в законе отметили грандиозным банкетом на берегу Черного моря. Они первыми почувствовали наступление неограниченных возможностей для наживы. И не ошиблись. Начался разгул мафиозных структур, которые использовали горбачевскую либерализацию. Криминальные ряды пополнялись беспрецедентной амнистией, одним махом освободившей около половины осужденных. В кооперативное движе¬ние ринулось немало мошенников и воров, получивших воз¬можность не только зарабатывать деньги, но и отмывать ра¬нее наворованное. Почти все мафиозные группировки имели покровителей из числа должностных лиц. Так назы¬ваемая «крыша» была и в среде карательных органов, и в Советах, и даже горкомах партии.
В это время началось и разложение работников органов внутренних дел, которым разрешалось работать по совмес¬тительству на охране различных объектов. Это привело к сращиванию некоторых работников милиции с преступны¬ми элементами. Практически они теперь охраняли тех, с кем должны были бороться, получая с них деньги порою гораздо большие, чем платила государственная казна.
Один за другим менялись министры внутренних дел, а воры удовлетворенно потирали руки и «ловили рыбку» в мутной от политических страстей воде. Вся страна захлебывалась от преступности. Из милиции уходили профессио¬налы, которым надоели ежегодные перетряски правоохра¬нительной системы. В некоторых городах мафиозные струк-туры стали даже контролировать работу милиции. Органы власти все более погрязали в коррупции.
И все же, у людей вновь затеплилась надежда на перемены к лучшему. Почти в каждой семье день начинался с вопроса: что нового произошло за ночь. А новое лезло из радиоточек, с экранов телевизоров, из многочисленных газет. Лезло из всех щелей, лезло непонят¬ное и ошеломляющее, лезло заманчиво обещающе, и люди, при¬выкшие к постоянным обещаниям, воспринимали это, как бальзам, как действительно пришедшую наконец-то к ним счастливую жизнь. Люди, как загипнотизированные, жили ожиданием ежедневных сенсаций, удивляясь разоблачениям прошлого, и были готовы не задумываясь, разрушать все до основания, как и в трагическом 1917 году. Ходили на митинги, писали в газеты, свободно говорили на улицах. В спорах и ликованиях многие не предполагали, что их ожида¬ет в скором будущем и как сложится в результате очередной ломки их жизнь. Даже увольнения с останавливающихся за¬водов, задержки выплаты зарплаты, рост цен терпел зака¬ленный в страданиях великий русский народ, которого в оче¬редной раз обманывали  перекрасившиеся под демократов вчерашние партийные номенклатурные деятели. Если раньше номенклатура лишь командовала предприятия¬ми, то теперь в результате «приватизации» становилась их хозяином. Поэтому с легкостью отреклась от своего комму¬нистического прошлого, идеалов Маркса и Ленина, мгновен¬но воспылав любовью к демократии. Как грибы, начали воз¬никать разные партии. Борьба за наживу и власть азартно охватила ловкачей из быв¬шей номенклатуры, сразу забывших о клятвах по¬строить народу светлое будущее. Да и о самом народе на¬прочь забыли. Забыли о миллионных жертвах, обо всем, кро¬ме себя. Собственно, верхушка КПСС, объявив перестройку, не смогла перестроить себя - в  результате, и погибла, как трухлявое дерево. Прекратили свое существование все партий¬ные комитеты, а их руководители, предав рядовых коммуни¬стов с жаром и небывалой энергией, ринулись использовать «демократические» преобразования для личного обогащения. После ликвидации обкома партии остался без работы и Сте¬панов. Правда, ему, как и многим другим партаппаратчикам, по состоянию здоровья назначили пенсию, и он теперь имел воз¬можность поразмыслить о прошлом и настоящем. Вечерами он сидел в сквере у памятника В.И. Ленину и с такими же, как сам, неустроенными в этой жизни, ругал Горбачева, ругал Николаева и других ленинцев, ловко пристроившихся в этой жизни. Иногда сидящие в сквере даже высказывали предположение, что пере¬стройка началась специально для улучшения жизни партийной элиты и ухода ее от ответственности, ибо терпение народа могло и иссякнуть. По этим предположениям тоже  возникало много споров. Каждый стремился выпустить пар и, каждый, не боясь, до хрипоты в голосе доказывал свою правоту.
Обстановка вокруг напоминала цирк. Появились казаки в штанах с лампасами. В атамане «возрожденного казачье¬го войска» Сергей с трудом узнал... вчерашнего заведующе¬го кафедрой марксизма-ленинизма Степноградского педаго¬гического института Евгения Ивановича Шелудивого. А лек¬тор обкома КПСС, пламенный борец-атеист Павел Григорь-евич Гончаров создал общество «Совесть» - для сбора средств на восстановление храмов. После таких посиделок Степанов приходил домой уставшим, и Надежда, видя его состояние, ненавязчиво старалась успокоить. В один из таких вече¬ров она неожиданно предложила:
- Сергей, а не купить ли нам дачный участок?
- Зачем?
- Ну, во-первых, я очень люблю цветы, и ты знаешь, как на даче у Павла я с удовольствием работаю. Займем¬ся хозяйством на свежем воздухе. Вон у Павла как раз сосед продает.
- А может, сразу в фермеры податься? Колхозы растащи¬ли, но земля пока осталась.
- И это бы неплохо. Все 24 часа на свежем воздухе. А если серьезно, то я хочу, чтобы ты занялся своим здоровь¬ем. Все лето на даче. Свежие овощи, ягоды, фрукты. Не¬ужели мы не заслужили с тобой спокойной жизни?
- Хорошо, я поговорю с Павлом. Возможно, ты права, годок-другой надо переждать  этот сумбур. Да и свежий воздух всегда полезен.
- Вот-вот. И Татьяна говорит об этом. Можно бы и ее с дочкой приглашать на дачу. Вместе-то выживать легче, чем поодиночке.
- Кстати, как она?
- Тяжело ей после смерти матери. При ней Татьяна не знала  забот, а сейчас, как белка в колесе...
На следующий день, после завтрака Сергей пошел к Пав¬лу и встретил его, когда тот выходил из дома.
- А я к тебе поговорить, - поздоровавшись, проговорил Сергей.
- Я на дачу собираюсь, скоро автобус будет. Поехали со мной, там и поговорим, а к обеду вернемся.
Через полчаса они уже сидели на скамейке под большой яблоней и неторопливо разговаривали о наболевшем.
- Дурдом какой-то, - размышлял Павел, - вроде очередная революция, но чудная. Как, если бы в 1917 у Ленина правительство возглавил Николай Второй… - и помолчав, добавил: «Партия рухнула, а ваш Николаев возглавил област¬ную администрацию и также рулит, как рулил».
- Выходит, иных кадров нет.
- Я слышал, он Парамону несколько крупных заводов по¬дарил через приватизацию? Так что новый хозяин фактичес¬ки в области Парамон. Зря мы его тогда с тобой не посадили.
- А толку? Он тут же бы по амнистии вышел. И Пара¬мона власть с оркестром бы освобождала, как постра¬давшего от тоталитарного режима. А непотопляемый Фомичев как?
- Рядом с Парамоном коттедж строит трехэтажный. Раз¬вернулся вовсю. Целый городок бандиты закладывают для своих из администрации и правоохранительных органов, - со злостью ответил Павел.
- Развернулись круто.
- Пошли они к черту! - перебил Павел. - Ты лучше скажи, сам-то чем думаешь заниматься?
- Не знаю пока. Надя советует дачный участок купить, чтобы немного здоровье поправить.
- Она всегда у тебя была умницей. И надо покупать, пока то, что ты за всю жизнь накопил, в копейки не преврати¬лось. Вон ведь как цены-то растут. А недвижимость есть недвижимость.
- Смотри, как заговорил! - рассмеялся Сергей. - Как будто всю жизнь прожил при капитализме.
- А знаешь, Сергей, дача - это ведь действительно под¬спорье. Видишь, какой домик я слепил? Это ведь от продажи излишек.
- А рядом с тобой что-то можно подыскать?
- Конечно, - ответил довольный Павел, - сосед уезжает в Израиль, дешево уступит... Над нами десятки лет экспери¬ментировали, можем, наконец, и мы себе позволить поэкспериментировать на огороде? Глядишь, выведем новый сорт огурцов - по пуду весом?!
- Мечтатель, - рассмеялся Сергей, - ну как Ленин, его еще фантаст Уэллс мечтателем назвал.
- Спасибо за сравнение, - хлопнул его по плечу Павел. - Но мы пойдем другим путем, постараемся обойтись без лагерей и жертв...

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ВОСТРЕБОВАННЫЕ ЖИЗНЬЮ


ПРОЩАНИЕ ПРИ ЖИЗНИ

После покупки дачного участка Сергея и Надю закружили дачные заботы. Деревянный домик из двух ма¬леньких комнат, чистеньких и очень уютных, окружали вы¬сокие деревья вишен и прятали от посторонних глаз. Пере¬ехав сюда на лето, Сергей постепенно стал забывать городс¬кой шум и перестроечные бури, которые то затихали, то вспыхивали с новой яростной силой. Вставали они с Надей рано и утром ходили купаться на озеро, затем завтра-кали и начинали трудиться. Каждый день был занят выса¬живанием рассады, кустов смородины, малины, цветов, пе¬репланировкой, прополкой, поливом. За этими заботами время проходило так быстро, что они оба не переставали удивляться этому.
После обеда Сергей с Надей отдыхали в домике и вели неторопливые разговоры. Казалось, что их жизнь, наконец, обрела желанный покой. Но это лишь казалось. Надежда видела, как переживает ее муж, оторванный от работы, хотя всячески старается не показывать этого. Видела, как при встречах с Павлом буквально оживляется, молодеет и ни¬как не может наговориться.
За последние годы произошло нема¬ло событий. Ушел из жизни Николай Алексеевич. И хотя он долго и тяжело болел, его смерть была нео¬жиданна, особенно для Екатерины Федоровны. Больше ме¬сяца она ходила, не слыша никого, молча и тоскливо глядя на разговаривающих с ней сыновей. Ее сердце, казалось, тоже остановилось. Лишь спустя месяц начало сходить это окаменение и заменяться плачем по ночам...
Чтобы как-то успокоить мать, Сергей все чаще обращал¬ся к ней за советами по дачным вопросам, но, видя, что это ее не успокаивает, стал с Надей  оставлять у нее свою дочь. Александре уже шел шестнадцатый год. Она унасле¬довала от родителей и чувствительность, и стремление ра¬зобраться во всем самой.  Часто вечерами она вступала в какой-нибудь спор с матерью и всегда старалась доказать свою правоту. После смерти Николая Алексееви¬ча, Александра, навещая бабушку, просила родителей раз¬решить ей иногда оставаться ночевать у нее. Видимо, это искреннее желание помочь бабушке в ее горе тронуло Ека¬терину Федоровну и сблизило их обеих...
Наблюдая за ними, Надежда видела их влечение друг к другу и не противилась этому, так как понимала, что у нее есть Сергей, есть мать Евгения Яковлевна и есть дочь. А у Екатерины Федоровны все годы, особенно последние, был один самый близкий человек - ее муж. Сыновья Сергей и Федор жили своей жизнью. А вот к Александре бабушка проявляла свою любовь все сильнее, и это уже становилось смыслом ее жизни.
Между тем жить становилось тяжелее. Обесценивались деньги. Пенсии оказались ни-щенскими подаяниями. Сергея и Надю выру¬чали цветы, которые по утрам они отвозили Екатерине Фе¬доровне для продажи. Это было небольшим, но подспорьем. «Втягиваемся в рынок», - горько шутил Сергей.
Похоронили в Москве и бывшего командира дивизии Алек¬сандра Ивановича Сухожилина, на похороны которого Сер¬гей не смог выехать, так как болел и лежал с высокой тем¬пературой.
Перемены затронули и Машеньку Соловьеву. Ее дочь Ири¬на часто болела. Не сложилась семья и у сына Юрия, который пьянствовал и часто не ночевал дома. Сначала Ма¬шеньку это очень волновало, но приносимые им крупные суммы денег оказались важнее. Бо¬лее того, она даже восхищалась сыном, который сделался таким обеспе¬ченным человеком. В такие минуты даже грубость сына не оскорбляла ее. Правда, когда в ее дом при¬езжал Парамон Сидорович со своими дружками, Марию по¬чему-то охватывал страх, охватывало ощущение непонят¬ной опасности. Она представляла своего Юрия или убитым, или посажен¬ным в тюрьму.
Но Юрий каждый раз успокаивал мать, заявляя, что у Парамона все схвачено, и что если с ним что-либо случится, ему всегда помогут. После таких заверений Мария на какое-то время успокаивалась. И еще одно обстоятельство успокоило ее: это смерть отца Павла. Теперь она считала, ее никто уже не будет беспокоить по поводу прошлой жизни, а значит и дом, который она получила от своего любовника Фомичева, никто не отберет. Она знала, что хозяева дома были рас¬стреляны, но после реабилитации жертв сталинских реп¬рессий с ужасом представляла, как объявятся их родствен¬ники и потребуют вернуть им дом. В такие дни Ирина и Юрий видели свою мать подавленной, бледной и охвачен¬ной отчаянием. Видя ее состояние, они, как в детстве, знали, что на смену этому настроению обязательно придет другое. И они не ошибались. Настрое¬ние матери быстро менялось, особенно когда приходил друг сына Федор Степанов. Из всех друзей Юрия она почему-то считала его самым лучшим. Видимо, хотела видеть в своем сыне то, чего у него не было и чем, наоборот, обладал Федор. Всегда, когда Федор приходил к ним, он приносил коробку конфет или еще что-нибудь. Это радовало Марию, и  было так заметно, что даже Юрий однажды не выдержал.
-Ты чего это, мать, так радуешься всегда его приходу?
- Хочу, сынок, чтобы дружба у вас была, - ответила она  и, помолчав, добавила: «Хороший он человек».
- Не все то золото, что блестит, - возразил Юрий.
Он лучше матери знал своего друга. Знал его отношения со своими родственниками, особенно со старшим братом, с которым они были, как чужие.
Действительно, недавно Федор, напившись, рассказал Юрию об очередном неприятном объяснении. Случилось это по ошибке одного из их братков. В один из вечеров Сергея Степанова встретил Винт. Изрядно пьяный, он спутал Сергея с Федором и, обняв его, сразу же заявил:
- Федя, пойдем посидим в садике, душа исповедаться хочет.
Понимая, что его спутали с братом, а это было часто, Сергей ради забавы  согласился. По дороге он, улыбаясь, спросил:
- Ты где был? Я тебя несколько дней не видел.
- Ну, мы же в Саратове работали. Чисто грабанули одну кассу. Даже не замочили никого, а бабок два полных мешка Парамону привезли. Жалко, тебя не было.
- Приболел, немного.
- Хочешь, в кабаке посидим? Угощу шикарно.
- Нет, болею еще. А Юрок тоже заработал?
- Конечно. Парамон твою долю ему дал. При мне гово¬рил, чтобы он тебе отнес и сказал еще, что тебя пора брать на дело.
- Что-то наклевывается?
- Да, Парамон готовит. Но ты же знаешь, он заранее ни ¬чего не говорит, великий наш конспират!
- Конспиратор, - поправил Сергей и, подойдя к магазину, добавил: «Зайду, кое-чего купить надо».
На улице уже темнело, и Сергей, попрощавшись, быстро направился домой. Не говоря ни о чем с Надей, он передал ей сумку с продуктами и сразу же пошел к брату. Однако Федора дома не оказалось, и он попросил его жену передать Федору, что¬бы тот срочно приехал к нему на следующий день на дачу.
Утром Сергей приехал первым рейсом автобуса и в ожидании брата сидел на веранде. Стояло золотое осеннее утро. Богатство красок листьев, цветущие розы и безоблачное голубое небо пробудили в душе Сергея особые чувства. Как-то не хотелось верить, что Федор является членом преступной группы. Но вчераш¬ний разговор никаких сомнений не оставлял. Готовясь к предстоящему разговору, Сергей продолжал любоваться ут¬ренним таинством природы. Осень всегда оказывала на него особенное влияние и бередила душу, тревожила фи¬лософскими размышлениями о неизбежности слияния  с этим чудом. Осень всегда была любимым временем года. Возможно, это было пото¬му, что главные события его жизни происходили, как пра¬вило, осенью. Осенью Сергей родился и, по рассказам родителей, погода была заме¬чательная. Осенью он начал ходить, опережая своих сверстников. И самое главное, осенью он встретил свою Надень¬ку, свою первую и единственную любовь. Осенью он похоро¬нил своего отца, которого любил и которым гордился, и почему-то в глубине души был уверен, что и он умрет обяза¬тельно осенью.
Вскоре эти размышления были прерваны приехавшим бра¬том. У него уже была своя автомашина «Москвич», и Федор по этому поводу как-то хвастливо даже заявил, что теперь Сергею его уже никогда не догнать.
Открыв калитку, брат шел по бетонной дорожке, усы¬панной осенними листьями.
- Привет, - подойдя, поздоровался он. - Что-то случилось? Мне жена сказала, что ты вчера был очень взволнован.
- Садись, Федя. Случилось, но не у меня, а у тебя. Поэтому я и позвал тебя, чтобы...
- Опять за старое? - перебил Федор. - Ну когда, наконец, ты отцепишься от меня! Я же из детского возраста вроде давно вышел.
- Меня вчера встретил твой друг с корот¬кой стрижкой. И по пьянке перепутал тебя со мной. Расска¬зывал, как грабанули кассу, как Юре передал и твою долю, хотя ты не участвовал в нападении.
- Идиот, совсем ошалел этот Винт! Да я если это передам Юрке или Парамону, ему же конец, - с возмущением пере¬бил Федор.
- Неужели ты не понимаешь, что в лучшем случае окажешься в тюрьме? - продолжал Сергей.
- Чего? - рассмеялся Федор. - Ну ты и наивный! Парамон - это власть! У него даже начальник милиции на побегушках. И в Москве дружки. Кстати, ты вел дело с Павлом по мясокомбинату и знаешь, какой результат? Начальник управления Корчагин в суде был вчистую оправдан, пото¬му что все взял на себя его заместитель, а через полгода и заместителя освободили. А ты про тюрьму мне сказки рас¬сказываешь.
- Пойдем в домик, - предложил Сергей, и когда они вошли, спросил: «Выпить-то тебе можно?»
- А почему нет? С наставником тем более приятно!
- Так ты же за рулем.
- Это для нас не имеет значения.
- Тогда садись, - наполнив два граненых стакана водкой, Сергей грустно произнес:
- Ну что же, каждому свое. Видит бог, я старался все сделать, чтобы остановить тебя, но оказался бессильным.
- Да пошел ты подальше!
- Даже так! Я тебя позвал, чтобы еще раз предупредить, но вижу, что бесполезно. Поэтому давай, Федор, при жизни попрощаемся навсегда, - и видя, что эти слова, как и предыдущие, не произвели никакого впечатления на брата, молча выпил и  произ¬нес: «Прощай!..»
- Дурак! Работал бы с нами, не нюхал бы здесь навоз и не ютился бы в этой конуре!
- Прощай! - перебил Сергей, - у меня больше брата нет.
Дождавшись, когда Федор выйдет, Сергей подошел к цвету¬щим розам и, стараясь успокоиться, рассматривал их. Розы у Степановых были любимыми цветами. На участке их росло несколь¬ко сортов, поражавших богатством красок, тон¬ким ароматом и разнообразными формами их кустов. Одни прямые, высокие и стройные, а некоторые кусты, цепляясь шипами за опору, поднимались вверх, удивляя каскадом цве¬тов. Стоя около роз, Сергей наслаждался их тонким пря¬ным запахом, но на сердце оставался  неприятный осадок.
Неожиданно он услышал стук открываемой калитки и увидел приехавшую жену.
- Федор был? - подойдя ближе, спросила она.
- Был, - коротко ответил Сергей, и в его голосе Надежда услышала столько горечи, что, испугавшись, взяла его за руку, как маленького:
- Пойдем, посидим. Устала я, - тихо предложила она.
Взглянув на жену, Сергей улыбнулся и сно¬ва удивился, как она старается тушить его обиды и огорчения. Их брак длил¬ся уже много лет, и, тем не менее, каждый раз от  одного ее взгляда Сергея ох¬ватывала благодарность к этой удивительной женщине, умеющей его понимать без слов и расспросов.
Действительно, Надежда хорошо понимала душевное со¬стояние своего мужа. Она видела, как он мучился, когда у него что-то не получалось на работе. Чувствовала, как он переживал беду порой незнакомого человека и как всегда старался помочь. Видела она и то, как Сергей переживает от того, что они не могли позволить себе многие продукты из-за дороговизны, и, чтобы успокоить, убеждала его, что она любит ва¬реную картошку или кашу. К тому ж она настойчиво повторяла, что им теперь нельзя полнеть, так как это вредно для здоровья. Сергей понимал, что этими хитростями она, прежде всего, успокаивала его, и не пода¬вая вида, соглашался с ее доводами.
- Пойдем, пойдем, что-то припекать стало, - повто¬рила Надежда.
Войдя, она усадила на диван Сергея и, улыбнувшись, предложила:
- Исповедуйся, не мучайся.
- Больше он мне не брат.
От этих слов сердце Надежды больно сжалось. Услы¬шанное ужаснуло ее, так как она знала, как Сергей любит своего младшего, и как этот разрыв будет постоянно мучить его.
- А может, образумится, -  проговорила она.
- Не думаю. Наоборот, хвастовство так и перло из него. Даже меня упрекнул за наш дачный домик.
Помрачнев, Надежда некоторое время молчала и, чтобы смягчить боль мужа, убежденно возразила:
- Да что он знает о нашем домике!
Сергей видел, как она волнуется, и успокаивающе произнес:
- Время, Наденька, лучший лекарь. Что сделано - сдела¬но, а что будет - увидим.
Однако, не расстраиваться Надежда уже не могла. Ее ду¬шевное состояние было нарушено ещё вчера, но она надеялась, что это не так, что Федора обманули, и у него нет ничего общего с этими бандитами. Мучительные, беспорядочные мысли будоражили ее, и чтобы как-то отвлечься, она вышла в сад.
Почти не сознавая, что делает, Надежда то бралась за прополку, то брала лейку для полива, то останавливалась перед баком с водой, открывая и закрывая кран. Да, надо ей самой поговорить с Федором, думала она, убедить, что он не прав, попытаться спасти его. В глубине ее души будто звучал голос, подсказывающий ей необходимость действовать и что-то предпринимать.
Вскоре вышел из домика и Сергей. Посматривая на На¬дежду, он с улыбкой спросил:
- Не сидится?
- Идем на озеро искупаемся.
- Ты серьезно? Вода-то уже прохладная.
- Если хочешь быть здоров, закаляйся, - проговорила Надежда и категорично добавила: «Пойдем, пойдем!»
Шли они по узенькой тропинке. Погода была уди¬вительно прекрасной. Мягкий, ласкающий теплый ветер шумел в желтеющих листьях деревьев. По голубому небу плыли редкие облака, а солнце сияло, но грело уже совсем не так, как в знойном июле. Идя впереди Сергея, Надя часто обора¬чивалась, говоря с ним о брате.
- Мне кажется, что я должна поговорить с ним, - предло¬жила она.
- Не надо этого делать. Ты же знаешь, что когда его отговаривают, он с большим упрямством стоит на сво¬ем. Прикормил его Парамон.
- Для многих то, что раньше было безнрав¬ственным, стало почему-то гордостью и даже смыслом жиз¬ни. А этого я никак не могу понять. Как помрачение нашло: за рублевку вчера парень мать зарезал, на похмел не дала!
В разговорах они и не заметили, как оказались в березо¬вой роще. Высаженные ровными рядами, березы, как часовые, охраняли красоту лесной при¬роды. Их листья пока не тронула приближающая¬ся осень. Они, как и летом, чуть слышно и не спеша пере¬шептывались на слабом ветерке. Березки выделялись среди других деревьев торжественностью и красотой. Входя в бе¬резовую рощу, Сергей проникался этой торжественностью и каждый раз с интересом рассматривал каждое дерево, любуясь и ощущая легкую непонятную грусть.
Вскоре они пришли к озеру. Утреннего тумана над во¬дой уже не было. Поднявшееся солнце серебристы¬ми лучами покрывало широкую гладь. Лишь там, где налетающий ветер рябил водную поверхность, оно отражалось сверка¬ющими лучами. Иногда по поверхности озера скользили тени от редких высоких облачков. На песчаном берегу лежало несколько человек. Посте¬лив пляжное полотенце, Надежда сняла халат и, не дожида¬ясь Сергея, вошла в воду.
- Ну чего ты? Идем! Бодрящая вода, но купаться можно.
Действительно, вода была бодрящей. Правда, это только снача¬ла, так как они разогрелись, пока шли сюда, но в воде тело вскоре остывало, и вода уже не казалась холод¬ной. Поплавав, они вышли на берег и легли на теплый чи¬стый песок. Иногда налетающий ветерок холодил их, но лас¬ковое солнце восстанавливало приятное после купания со¬стояние. Полежав, они искупались снова и стали собирать¬ся. По дороге Надежда, не выдержав молчания, спросила:
- А чем Федор еще хвастался?
- Крутизной своей. Говорил, какие бандиты сейчас кру¬тые, как они власть под себя подмяли. Кстати, он сказал, что начальника управления мясной промышленности в суде оправдали вчистую.
- Следовало ожидать. Власть слабее, значит сильнее бандиты, - задумчиво проговорила Надежда. - Обидно за великую державу. Кинули людишек!.. - и необычно раскрасневшись, добавила: «Устои вековые порушили, быт поломали, семьи. Как брат на брата пошел в 17-м, так и идем. Взять тебя и Федо¬ра хотя бы!»
- Не думал я, что ты тоже в политику ударишься, - улыб¬нулся Сергей. - Надо тебя кандидатом в депутаты выдвигать.
- Сереженька, не смешно все это, - мягко оборвала его Надя. - Из одного горюшка идем в другое. И что за рок дов¬леет над нашим народом?
- Пользуются его терпением и дурачат. Господи, так и хочется повторить за Юлиусом Фучиком: «Люди, будьте бди¬тельны!» Долго все обмозговываем, «запрягаем». Вот и я, здоровый мужик, а сижу без дела!
- Ну не сидишь, а фермерствуешь на даче!
- Какая это работа, - махнул рукой Сергей. - Кто-то разва¬лил село, а мы покорно сами себя кормим. Скоро рубахи и штаны ткать будем дома.
- Не кипятись, - успокоила Надя. - Если хочешь работать, так работай, я же не против, более того, всегда готова тебе и помочь...



ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО

Вернувшись на дачу, Сергей заглянул к Павлу, который ремонтировал поливной насос.
- Привет, - поздоровался он. - Помощь нужна?
- Привет, привет. Я уже закончил. Купаться ходили?..
- Да, но вода холодноватая.
- Нам надо поговорить, Сергей. Что ты думаешь о Законе «О частной детективной и охранной деятельности»? - неожиданно спросил Павел.
- Если честно, я не читал его. Законы сейчас каждый день штампуют.
- Напрасно. Законы надо знать и использовать.
 Павел уже несколько раз перечитал этот закон и чувствовал, что он вышел своевременно. Более того, он принадлежал к тем людям, которые, поверив в новое, никогда не уходят в тень. Сейчас, поверив в неоспоримую полезность и необходимость работы частных детективов и частных охранников, Павел принял решение об открытии детективного агентства.
- Ну и что ты вычитал в этом законе?
- А то, Сережа, что нам с тобой надо заканчивать дачный отдых. И браться за дело. Мы же с тобой профессиона¬лы, и в соответствии с законом можем открыть частное де¬тективное агентство. И людям помогать, и зарабатывать.
- Но я же партократ, как называют нас демократы, - воз¬разил Сергей.
- Ну и что? Сейчас почти все бывшие парток¬раты пристроились и не голодают. А мы сами будем работать. Конечно, я понимаю, что будет нелегко, так как милиции этот закон не нужен, конкуренты всегда мешают. Не знаю, как ты, а я концы с концами еле свожу. Идти в подчинение к «но¬вым русским» не хочу. И ловчить с прежними «хозяе-вами» как-то уже стыдно...
- Закон у тебя с собой?
- Да, если хочешь почитать, возьми. Но не затягивай. Я бы очень хотел, Сережа, с тобой на равных работать. Ты ведь следователь от Бога. Такие дела в парткомиссии рас¬кручивал, которые нам в УВД и не снились.
 В этот вечер Сергей, прочитав закон и переговорив с Надеждой, принял решение. А на следую¬щий день с утра уже обговаривал с Павлом порядок открытия агентства. Оба они понимали, что рож¬денные перестройкой детективы должны в корне отличать¬ся от рожденных революцией следователей, и поэтому их неординарность на первых порах будет многих раздражать.  Более того, Фомичев может всячески мешать, считали они. Поэтому Павел предложил Сергею сходить к начальнику следственной службы ФСБ по Степноградской об-ласти, с которым у Сергея сложились хорошие отношения при рассмотрении дел по реабилитации.
В конце восьмидесятых именно на КГБ легла в основном эта работа. Моло¬дые следователи в каждом деле видели ложь и преда¬тельство при обвинениях невинных людей. Родившиеся после смерти Сталина и Берии, они не понимали действий своих коллег. Правда, сейчас они видели разрастание корруп¬ции, в борьбе с которой нередко были практически бессильны. Их службы постоян¬но «реорганизовывали», перетряхивали кадры, подвергали неясным реформам. В то же время в прессе выплескивались «жареные факты» о всесилии госбезопасности и подогрева¬лось недоверие к ней. Механику сращивания бандитов с вла¬стью и, особенно, с милицией, знали в ФСБ и считали, что противостоять этому могут только порядочные люди. Поэтому, когда начальник следственной части ФСБ майор Першин доложил начальнику ФСБ об открытии частного де¬тективного агентства Степановым и Приходковым, тот сра¬зу же заявил:
- Оказывается, еще есть  профессионалы, ко¬торым не безразлична судьба России. Степанова я знаю. Если Приходков такой же, тогда совсем неплохо.
- Бывший заместитель начальника следственного отдела УВД. Он вместе со Степановым и Фомичевым учился в Са¬ратовском юридическом. Друзья с детства, правда, до¬рожки у них с Фомичевым разошлись.
Слушая начальника следственной части, руководитель ФСБ области понимал, как важно иметь помощниками чес¬тных преданных людей. У него было уже немало информа-ции и по Фомичеву, и по Парамону, но он знал и о поддерж¬ке обоих губернатором.
- Ну что же, Николай Викторович, использовать для защиты интересов государства надо все. Только ничего от них не требуй. Они должны работать сами по себе. Уверен, что если у них что-то появится для нашей конторы, они сами тебя проинформируют. Матери¬ально тоже надо помочь им. Я отдам распоряжение о пере¬даче кое-какой техники и спецсредств. Нелегко им будет.
Действительно, трудности возникли сразу. Несколько раз они пытались попасть на прием к Костренко, чтобы тот заставил лицензи¬онный отдел принять документы для оформления лицензий на частную детективную деятельность. Однако тот оттяги¬вал эту встречу. Наконец Степанов не выдержал и позвонил начальнику УВД Фомичеву, пообещав, что если их не при¬мет Костренко, то он обратится в МВД России. Только после этого их встреча состоялась.
К этому времени Костренко, получил звание полковника милиции и руководил отделом охраны общественного по¬рядка УВД области. В его обязанности входила и выдача лицензий на частную детективную и охранную деятельность.
Встретил он их высокомерно. Перебирая на столе какие-то бумаги, холодно произнес:
- Слушаю.
- А может быть, сначала сесть предложишь? - не выдер¬жал Приходков.
Посмотрев на вошедших, Костренко разва¬лился в кресле и лишь затем промолвил:
- Садитесь. Но у меня времени свободного нет с вами раз¬говаривать.
- А у нас нет желания. Так что здесь мы нашли общий язык. Осталось за малым, принять документы для выдачи лицензий на частную детективную деятельность, - оборвал Приходков.
- Хорошо, сейчас вызову начальника лицензионно-разрешительной службы и узнаю, в чем дело.
Костренко хитрил. Его уже несколько раз предупреждал генерал Фомичев, чтобы лицензионщики тормозили выдачу лицензий на частную охранную и детективную деятельность. Фомичев, да и многие другие чины из МВД и управления сразу поняли, что люди в этих структурах могут серьезно помешать монополизму в правоохранительных органах. Частные негосударственные силовые структуры могут и вскрывать преступность в мили¬цейской среде, и их трудно остановить. А раз так, то  надо затягивать лицензирование, чтобы же¬лающих было поменьше, и самой милиции захватывать рынок услуг.
- Я слушаю вас, - доложил вошедший начальник отдела.
- Почему не принимаете документы на частных детекти¬вов? - не называя фамилий, спросил Костренко.
- Приходков приходил в неприемный день, товарищ полковник...
И сразу же его перебил Приходков:
- А почему вас не бывает в приемные дни?
- Кроме лицензирования у них много других дел, - защи¬щая подчиненного, ответил за него Костренко.
- Так что, нам в министерство обращаться?
- Ну, зачем так далеко? Сейчас у вас примет майор ваши документы. Но примет от вас, Павел Иванович. А вот Степа¬нову надо обучение в школе по подготовке частных детекти¬вов пройти. Закон, Павел Иванович. Ничего не поделаешь. Вы ведь всегда уважали закон? - радуясь в душе, что отбрил все-таки Приходкова, проговорил он.
- Но он же юрист по образованию и всю жизнь расследованием занимался, - возразил Приходков.
- Стажа работы в прокуратуре у него не хватает. Так что надо поучиться в школе, - категорично ответил Костренко, и дождавшись, когда Приходков со Степановым выйдут, позвонил по телефону Фомичеву:
- Были у меня оба, товарищ генерал.
- Зайди, - коротко приказал тот.
В ожидании Костренко Фомичев ходил по кабине¬ту и никак не мог придумать причин, препятствующих ра¬боте этих двух друзей. За прошедшие годы он слишком хорошо изучил их и знал их неподкупность, профессионализм и, самое главное, настойчивость.
- Садись, - увидев вошедшего Костренко, предложил он. - Как они?
- Настырные оба. Приходкову придется выписывать, а Степанову потянем еще.
- Не предлагал в службу безопасности к нефтяникам? Вчера опять со мной говорили о направлении туда людей. День¬ги большие там.
- Там и люди, Максим Петрович, должны быть надежные, а этим я не доверяю.
- Это ты правильно говоришь. И я не доверяю. Но лучше бы иметь их прикормленными, чем врагами. Кстати, много еще заявлений на детективов?
- Нет, товарищ генерал, туда фанатики только рвутся, там же мозги нужны не такие, как... ну, понимаете.
- Это почему?
- У нас ведь машина. Следователю и участковый что-то даст, и оперативники, и информационный центр по уче¬там, и технические средства, и камера, наконец. А детектив один со своими мозгами, никто не указ, сво¬бода слова и дела...
- Да уж, не вовремя эти появились, - недовольно проговорил Фомичев. - Надо держать их под присмотром.
- Подловим на чем-нибудь, - успокаивая, за¬верил Костренко, - не ошибается лишь бездельник.
Через месяц Приходков, наконец, получил лицензию на детективную деятельность. Получил лицензию и розыскник из уголовного розыска Степноградского городского управ-ления внутренних дел Михаил Викторович Смирнов. Проучившись в шко¬ле, получил лицензию и Степанов. Втроем они объедини¬лись в  детективное агентство «Шериф».
Обращений по различным вопросам было много. Прихо¬дили и обиженные жены с просьбой проследить за неверны¬ми мужьями, приходили и потерпевшие по уголовным де¬лам, недовольные работой милиции. В первых случаях де¬тективы отказывали, объясняя тем, что по за¬кону они не имеют права вмешиваться в личную жизнь, а вот по обиженным на милицию приходилось заключать до¬говоры, и тогда, как правило, вскрывались грубейшие на¬рушения законности. Каждый день был загружен работой.
В один из таких дней в детективное агентство пришла расстроенная женщина:
- Павел Иванович, меня прислали к вам  знакомые. И я хотела бы узнать, занимаетесь ли вы поиском без вести пропавших?
- Да, такое право нам предоставлено. Готов вас выслу¬шать. Вас как звать?
- Елизавета Михайловна Мишина, - и, помолчав, продол¬жила: «Уже более месяца, как пропал мой муж. Утром уехал на работу и не вернулся».
- А раньше было такое? Уезжал он куда-нибудь, не поста¬вив вас в известность?
- Нет, конечно. Мы прожили более двадцати лет, и он никогда без моего ведома на¬долго не уходил. Даже если задерживался на работе, обя¬зательно предупреждал меня. А тут и паспорт дома, и никто ничего не знает…
- А где он работал? И его имя, отчество.
- В «Транзитнефти» заместителем директора по финансо¬вым вопросам и по заключению договоров. А звать Сережа. Сергей Владимирович.
- Родственникам звонили?
- Звонила, конечно, и они тоже волнуются.
- А друзья, подруги? - осторожно намекнул Павел.
- О каких подругах вы спрашиваете? Неужели я бы не почувствовала как женщина? Это все отпадает.
- В милицию заявление подали?
- И в милицию, и в прокуратуру. Но пока толку нет.  Если убили, то хотя бы тело най¬ти, чтобы похоронить по-божески...
- Успокойтесь, Елизавета Михайловна, - попросил Павел, подавая стакан воды. - Вы извините, если можно, подойдите к нам завтра в это же время. Мы кое-что уточним и тогда окончательно решим по вашей просьбе.
- Я заплачу столько, сколько вы скажете. Но внесите ясность, иначе я с ума сойду.
- Завтра обо всем договоримся, - и, проводив до двери, вернулся в кабинет.
Затем позвав Степанова и Смирнова, кратко рассказал о визите Мишиной:
- Я думаю, Михаил, тебе надо пообщаться со своими коллегами-розыскниками. А мы с Сережей пока кружочки, квадратики почертим.
- Это можно, а то уже давно не встречались. Забывать друзей нельзя, - согласился Смирнов. - Будете ждать?
- Да, придешь, вместе и решение примем.
Через пару часов Смирнов вернулся и с ходу произнес:
- Наверняка в живых его нет.
- Почему так считаешь?
- Слишком много вопросов по этому делу. Предприятие, в котором работал Мишин, является структурным подразде¬лением «Степнонефти», в котором своя служба безопаснос-ти. Но эта служба никаких мер по розыску не предпринима¬ла. Там крутятся огромные бабки, а та¬кие предприятия на контроле в УВД. Но те тоже никакой активности не проявляют.
- И что предлагаешь? - снова спросил Павел.
- Глухарек, ребята, - отворачиваясь, ответил Михаил.
- А жена так и будет мучиться. Раз пришла к нам, зна¬чит, не доверяет милиции, - возразил Сергей. - Я считаю, надо браться. В ФСБ я схожу. Михаилу надо подробнее влезть в розыскные дела, ну а Павлу техническая сторона.
Говоря о технической стороне, Сергей имел в виду «уазик», начиненный аппаратурой для прослушивания, ко¬торый, как списанный, передали агентству из ФСБ.
На следующий день договор был заключен, и Павел Ива¬нович, подготовив письмо о принятии заявления по поиску без вести пропавшего Мишина, отвез его в районный отдел милиции.
А в это время Смирнов знакомился с материалами ро¬зыскного дела. Неясных вопросов было очень много, хотя на всех заявлениях жены Мишина имелись строгие резолюции «разобраться», «вникнуть», «доложить к такому-то сроку» и другие.
После ознакомления с делом  Смирнов задал  вопрос:
- Почему не отработаны все версии?
- Михаил, ты чего такой наивный стал? - вопросом на вопрос ответил розыскник. - Значит, кому-то из больших людей не нужен оказался.
Вернувшись в агентство, Смирнов рассказал о том, что узнал из материалов дела. Утром 29 сентября около восьми часов Мишин вышел из дома и должен был на служебной машине приехать на работу. Однако, на работе он так и не появился.
Не приехал и на обед. Узнав, что муж на работе не появлялся, жена к концу рабочего дня позвонила дирек¬тору этого предприятия Шиленкову, но тот, успокаивая ее, пообещал принять меры по розыску мужа.
На следующий день Мишина, так и не уснувшая в эту ночь, обзвонила все больницы и пришла к Шиленкову. В беседе она предложила заявить в милицию, но тот не посо¬ветовал этого делать и пообещал дать поручение своей службе безопасности. Обнадеженная Мишина ушла, но, как вы¬яснил Смирнов, служба безопасности практически ничего не делала.
По истечении четырех дней Мишина, не поставив в изве¬стность директора «Транзитнефть» Шиленкова, обратилась с заявлением в милицию.
Выслушав сообщение Смирнова, Приходков начал задавать вопросы:
- Он с дипломатом выходил из дома?
- Да. Жена говорит, что вечером какие-то документы дома рассматривал и сложил их в дипломат.
- Тогда почему никто не занимается этими документами?
- Этот вопрос остался открытым, Павел Иванович.
- Михаил, а кто такой и откуда появился директор «Транзитнефти»? - спросил молчавший до сих пор Степанов.
- Из Нежинска. Говорят, в горкоме партии работал.
- Так это же мой кадр, - рассмеялся Степанов, - я им занимался в свое время. Ловко тогда хотели увести его, да не получилось. Значит, снова всплыл.
Неожиданный телефонный звонок прервал рассуждения Степанова. Подняв трубку, Приходков услышал, что с ним говорит начальник службы безопасности «Транзитнефти» Пилюгин и предлагает встретиться в «Ласточке» в восемь вечера.
- Будем, - коротко ответил Приходков и, положив теле¬фонную трубку, усмехнувшись, добавил, - потекла инфор¬мация, так что можно теперь и нам поиграть. Ты, Миша, понаблюдай за «Ласточкой» заранее, чтобы не вляпаться, а мы с Сергеем пойдем туда. Встреча на восемь вечера.
- А кто назначил? - спросил Сергей.
- Начальник службы безопасности Пилюгин, бывший комитетчик.
- Время еще есть, я пробью по нему, - сразу же прогово¬рил Степанов.
- Только не по телефону, - предупредил Павел.
- Тогда побегу?
- Давай, и быстро назад.
Выйдя из офиса и позвонив по автомату, Степанов дого¬ворился о встрече с начальником следственной части ФСБ Першиным. Через десять минут они встретились в сквере.
- Проблемы возникли, Сергей Николаевич? - спросил, поздоровавшись, Першин.
- Работаем по договору о поиске пропавшего финансиста, а вокруг этого дела людишки темные. Я бы хотел, Николай Викторович, о бывшем вашем сотруднике Пилюгине узнать.
- Это который в «Транзитнефти»?
- Да, начальник службы безопасности.
- Грязный мужик, его во время реорганизаций уволили. Может на любую подлянку пойти. Так что будьте осторожнее с ним.
- Спасибо, Николай Викторович. Побегу.
Обговорив подробности предстоящей встречи, Степанов и Приходков направились в ресторан «Ласточка», около ко¬торого уже находился в своем «Жигуленке» Михаил. Когда-то это заведение было обычным советским кафе с обшарпанными столами и гнутыми алюминиевы¬ми вилками. Но несколько лет тому назад его выкупили и превратили в шикарный ресторан «Ласточка», где любили собираться  авторитеты города. За столиком в углу зала уже сидел начальник службы безопасности Пилю¬гин, а рядом за другим веселилась  компания из двух мужчин и двух женщин. Приходков был опытным ментом и, подходя, сразу заметил настороженные взгляды веселя¬щейся компании.
Улыбаясь, Пилюгин поздоровался с подошедшими и, как гостеприимный хозяин, сразу предложил:
- Что будете? Коньяк, виски, водку?
- Завязали мы, Евгений Дмитриевич, а вот по чашечке кофе можно, - ответил Приходков.
Идя на эту встречу, Пилюгин уже имел информацию об этих двух сыщиках, которая была поразительно однообраз¬ной - высокие профессионалы и настойчивые при раскрытии преступлений. Решив сломать их своей принадлежностью к ФСБ, он, держа чашечку кофе, самоуверенно проговорил:
- Вы, конечно, знаете, где я раньше работал. Улыбнувшись, Сергей с иронией ответил:
- Конечно, Евгений Дмитриевич, и где работали и кем вы работали, как и вы о нас узнали тоже. Поэтому давайте по делу, а то языки длиннее рук стали.
Посмотрев внимательно и даже удивленно на Степанова, начальник службы безопасности произнес:
- Ну, раз по делу, значит по делу. Мне известно, что вы начали заниматься поиском пропавшего Мишина, и у вас могут возникнуть разные вопросы. Я представляю безопас¬ность фирмы «Транзитнефть» и очень бы не хотелось, что¬бы выворачивалась деятельность фирмы, особенно финан¬совая. Не советую вам...
- А с милицией вы тоже сможете договориться?
- С ментами мы давно договорились. За деньги они мать родную продадут.
- И с женой Мишина? – снова перебил Степанов.
- А что с женой? Она от горя с ума спятила и бегает везде. Даже вас нашла. Сколько она вам пообещала? Давай¬те, я сейчас выплачу вдвое больше, и вы отказываетесь от этого дела. Если не готовы сейчас принять решение, вот вам моя визитка, завтра позвоните.
- А может быть, объединим наши усилия? Пропал ведь ваш сотрудник, - предложил Приходков.
- Вы что, не поняли мое предложение? Не суйте нос в это дело, и тогда все будут довольны. Жена тоже получит опре¬деленную сумму и, поверьте, очень скоро забудет о своем муже. Извините, я тороплюсь.
От такой откровенной наглости оставшиеся за столом де¬тективы даже опешили.



БУДНИ ДЕТЕКТИВОВ

На следующий день с утра в офис детективного агент¬ства пришел начальник отделения лицензионно-разрешительной службы майор Злобин.
- А я к вам с проверочкой, - поздоровавшись, проговорил он.
- А нам бы ваше предписание на проверочку, - ответил Приходков.
- Какое предписание? - возмутился Злобин. - Вы же меня знаете.
- Ладно, майор, не пыли, говори, что тебе надо, но в сле¬дующий раз без предписания не приходи. Порядок для всех должен быть один, - посоветовал Степанов.
- Хорошо, - усаживаясь, ответил Злобин и сразу же задал вопрос: «Дел-то много в работе?»
- Есть кое-что. Но ты, Иван Пантелеевич, поближе, что тебя интересует, - предложил Приходков.
- Покажите договор с гражданкой Мишиной на поиск ее мужа.
Улыбнувшись, Приходков достал из сейфа дело на поиск без вести пропавшего и, открыв его, вынул договор и копию письма в райотдел о принятии к своему производству заяв¬ления Мишиной.
- Пожалуйста, Иван Пантелеевич, вот вам два документа.
Пока Злобин читал договор, Приходков с улыбкой по¬смотрел на своих детективов и равнодушно проговорил:
- Смотрите, как много свободного времени у родной ми¬лиции. Может, что-нибудь подскажете нам, Иван Пантелеевич?
- Вы же спецы, что я вам могу подсказать? - возвращая прочитанные документы, ответил Злобин. - А вот поинтере¬соваться могу, - продолжал он.
- Давай, поинтересуйся, - согласился Приходков.
- Что-нибудь накопали по этому делу? Вы ведь уже, на¬верное, с некоторыми встречались.
- Нет, глухо.
- А коллеги в райотделе молчат?
- А что они скажут, если и у них нет ничего. Правда, в службе безопасности «Транзитнефти», наверное, что-нибудь есть. Но они тоже молчат, - ответил Приходков.
- В контакт надо войти с Пилюгиным. Он ведь спец боль¬шой, - неожиданно предложил Злобин.
Переглянувшись и поняв, к чему он клонит, Степанов, прикидываясь простачком, проговорил:
- Это вы правильно говорите. Вчера на встречу нас приглашал и предлагал в два раза больше нам заплатить, если мы не будем заниматься этим делом.
- Что, правда? - спросил Злобин, повернувшись к Приходкову.
- А нам зачем врать? Наверное, сам хочет раскрыть это дело. Видимо, знает, где Мишин. Вот с утра и думаем, со¬глашаться или нет. И деньги хочется получить, и в то же время авторитет свой боимся потерять. Вдруг клиент узна¬ет, что предали мы его интересы, а нам ведь работать и дальше. Что вы посоветуете, Иван Пантелеевич?
Не отвечая на этот вопрос, Злобин поднялся и, поспешно попро¬щавшись, вышел из комнаты.
- Проверь, Миша, место, где сидел майор, ничего не прицепил нам? - предложил Приходков. И когда Смирнов сооб¬щил, что все чисто, с возмущением проговорил:
-  Такие и сеют свои истины.
 - Кроме своих истин, они сеют еще и много вражды, зави¬сти к чужому успеху и даже предательство. Вот сейчас этот майор зачем приходил? Уверен, что по заданию кого-то. Такие люди готовы на все. Откуда только эта воспаленнность? - поддер¬жал Степанов.
- От системы, Сережа, от системы. Милицию все годы засоряли слабенькими и порой нечестными людь¬ми. Да и пойдет ли на такую зарплату порядочный чело¬век? Идут, чтобы приварок дополнительный получать. А власть это устраивает, потому что слабой власти сильная милиция не нужна. Ладно, ребята, давайте ближе к делу. Значит, ты, Сергей, считаешь, разговор в ресторане про¬должил этот майор?
- Думаю, да.
- Рассказывай теперь ты, Михаил, - предложил Приходков, обращаясь к Смирнову.
- Пилюгина прикрывали четверо сидящих в ресторане. На улице никого из его людей не было. Когда он выскочил из ресторана, сразу нырнул в стоящую на противополож¬ной стороне улицы БМВ и помчался. Конечно, я на сво¬ем драндулете за ним. Смотрю, около дома Па¬рамона, вылез, осмотрелся - и в подъезд, я проехал до перекрестка и остановился. Около часа его не было, а потом он вышел с Костренко. Сначала завезли домой полковника, а после его. Других встреч не было.
- Значит, опять к Парамону нити тянутся, - задумчиво проговорил Степанов.
- А ты сомневался? Там, где большие деньги, там и он, - ответил Приходков.
Они еще не знали, что через «Транзитнефть» была оформ¬лена сделка на поставку из Германии буровых труб на сум¬му два с половиной миллиона долларов. Деньги в сумме один миллион долларов  были переведены в один из московс¬ких банков, а трубы так и не поступили, хотя прошло уже полгода. Документы по всей этой операции находились у Мишина, которому директор Шиленков уже несколько раз приказывал перечислить оставшиеся полтора миллиона и оформить получение неполученных труб. Об этой сделке знал и начальник отдела снабжения Мурат Хасанов, который до этого работал снабженцем импортного оборудования в Тю¬мени. Там против него возбуждалось уголовное дело, но было быстро прекращено, после чего он оказался в Степнограде. Работая в «Транзитнефти», Хасанов часто выез¬жал в командировки в Москву и Тюмень, а незадолго до исчезновения Мишина имел с ним какой-то раз¬говор. Об этом знали некоторые сотрудники «Транзитнеф¬ти» и сообщили розыскникам из райотдела.
- Что, Михаил, предлагаешь? Ты же у нас главный розыскник. Будем продолжать работать? - спросил При¬ходков.
- Будем, Павел Иванович. Очень хочу сам встретиться за чашечкой кофе с начальником службы безопасности. Раз он бросил нам вызов, надо его принимать. И начинать надо с водителя Мишина. А потом поработать с начальником снабжения Хасановым.
- Тогда ты начинай с Хасановым,  я с водителем рабо¬таю, а Сергей поговорит со своим другом из ФСБ. Было бы неплохо от них помощь получить, - подытожил разговор Приходков.
В этот же день он был у здания «Транзитнефть». Вскоре Приходков увидел, как к зданию подъехала машина, которая обслуживала Миши¬на, и, дождавшись, когда из нее выйдет пассажир, подошел к ней. Не спрашивая разрешения, он открыл дверцу машины и быстро сел на переднее сиденье.
- Не дергайся, я подполковник милиции Приходков, веду дело о пропаже Мишина. Давай отъедем за угол.
Внимательно посмотрев на Приходкова, шофер выпол¬нил его просьбу и, остановившись, спросил:
- А документы ваши можно?
- Вот мое пенсионное удостоверение, а вот удостоверение частного детектива. Ваше объяснение в милиции мы прочи¬тали и по нему поняли, что вы о многом умолчали.
- Тут много говорить нельзя, - ответил водитель.
- Жене Мишина надо помочь. Так что рассказывайте.
- За два дня до исчезновения моего шефа с ним несколько раз встречался Мурат Хасанов. После каждой встречи шеф нервничал и ругал со страшной силой его и нашего начальника «Транзитнефти».
- А за что он их ругал?
- Не знаю. Шеф со мной не делился, правда, один раз, когда ехали домой, со злостью проговорил, что воруют, во¬руют и все им мало.
- Ну, а по Хасанову, что можешь сказать?
- Опасный тип. У нас в конторе все боятся его.
- Почему?
- У него в друзьях Махмутов, который с торгующих соби¬рает дань. И если кто-то ослушается его, то куда-то пропадает.
- А милиция  знает об этом?
- Так она же на содержании у Махмутова. Особенно на рынках города. Там милиция полностью подчиняется ему. Сельским работягам здорово достается. Все попытки продажи мяса и другой продукции сразу же пресекаются придир¬ками милиционеров, и те вынуждены продавать все, что привозят, за полцены перекупщикам.
- Ладно, если еще что вспомнишь или услышишь по этому делу, обязательно сообщи. Возьми номер моего телефона, только ни с кем другим не говори об этом.
Возвратившись в офис, Приходков начал дополнять план поиска пропавшего Мишина. Достав диктофон, он перемотал пленку и, включив вос¬произведение записи, начал со вчерашнего раз¬говора в ресторане и сегодняшнего с водителем Мишина. Неожиданно раздался стук в дверь, и Приходков выключил магнитофон.
В комнату вошла жена Мишина, и сразу же заявила:
- Сегодня утром позвонил какой-то мужчина и посоветовал сообщить в милицию о том, что у нас якобы были час¬тые скандалы в семье и поэтому, он мог куда-нибудь уехать. Сказал еще, чтобы я не связывалась с вами, и тогда мне дадут большую сумму денег, которых хватит на всю жизнь.
- Даже так? Ну и что вы решили?
- Найдите убийц и тело моего мужа, - упрямо попросила Мишина.
- Сейчас мы этим и занимаемся. Но вы никому о наших разговорах ничего не сообщайте. А кто будет обращаться с подобными предложениями, говорите что-нибудь такое, что¬бы узнать побольше.
«Беспредельщики, - подумал Приходков, - в открытую уже действуют!»
Проводив Мишину, он сразу же набрал но¬мер телефона заместителя начальника УВД по оперативной работе Борисова.
- Олег Иванович, мне срочно надо подойти к вам.
- Горит? - услышал он ровный с хрипотцой голос Борисова.
- Горит не у меня, а у вас.
- Тогда зайди, я позвоню, чтобы пропустили.
Войдя, Приходков увидел, как полковник Борисов масса¬жирует ладонью уставшее лицо:
- Садись и рассказывай. Знаю, напрасно беспокоить не бу¬дешь.
Подробно рассказав о деле пропавшего финансиста, Приходков попросил задержать Мурата Хасанова, который, воз¬можно, заезжал за Мишиным и который, если с ним хорошо поработать, может много интересного дать.
- Наших там много повязано? - спросил Борисов.
- Много. Начиная с Фомичева.
- Ты только об этом, Павел Иванович, не распространяй¬ся, а то и в агентстве  достанут тебя.
- Знаю, Олег Иванович, поэтому и пришел к вам. Папаня у них крепкий, всех под себя подмял.
- У тебя, кстати, нет своих людей в его окружении?
- Пока нет, но думаю, будут.
Говоря так, Приходков надеялся на свой план, который он продумал до мельчайших подробностей с Сергеем, но пока не приступал к реализации, так как ожидали возвращения из командировки нужного им человека.
В это время нервничал и напряженно думал и Парамон. Судьба полутора миллионов долларов была под серьезной угрозой. Он уже знал, что в поиски Мишина включились частные детективы, которых он не смог привлечь на свою сто¬рону, и это его очень беспокоило. Более того, пришедший Костренко сообщил ему, что начальник службы безопаснос¬ти «Транзитнефти» Пилюгин успел отличиться. Не посове¬товавшись, он предложил этим детективам деньги, чтобы те отказались от ведения дела. Дилетант. Не может разоб¬раться в людях. Не понимает, что своей глупостью только подогрел их. Полтора миллиона сжег. «И хорошо еще, если только этим обойдется», - думал Парамон.
Посмотрев с раздражением на Костренко, он затушил в пепельнице сигарету и спросил:
- Что предлагаешь?
- Лечь на дно, - осторожно ответил тот.
- Вы с генералом думаете, что деньги сами падают, а вам только карманы подставлять надо. Ошибаетесь, голубчики, их надо зарабатывать. А вы не можете. Один пачкает опе¬рацию. Другие подчистить не могут. Не смогли убрать чис¬то обоих вместе с женой. Документы в офисе уничтожили или нет?
- Откуда я знаю?
- Так узнай у Пилюгина. А ему передай, чтобы ко мне вечером пришел.
Заметив злость Парамона, и чтобы как-то успокоить его, Костренко предложил убрать детективов.
- Ты что, совсем с ума спятил? Тогда такое тут начнется, что и тебе с генералом несдобровать. Ты  пред¬лагал  затихнуть! Вот и затихайте на время! Иди не маячь.
Выпроводив Костренко, Парамон закурил и снова погру¬зился в размышления о возможном провале всей операции. Из доклада Хасанова, которого он знал около двадцати лет, ему было известно, что Мишин так и не согласился с их предложением и более того, грозился передать имеющиеся у него документы в прокуратуру. Поэтому сидевший в машине напарник Хасанова накинул на шею Мишина удавку и задушил его. После этого они вывезли труп за город. Прав¬да, документы, которые были у Мишина в дипломате, Хасанов привез. Но они оказались копиями. Это и беспокоило Парамона.
Размышляя о неудачной операции, Парамон все чаще за¬думывался о надежности своих людей. Он сомневался и в Хасанове, и в его помощнике. Сомневался и в директоре «Транзитнефти» Шиленкове. Все они, спасая себя, могут поплыть и многое рассказать или наделать глупостей, как Пилюгин. И тогда с таким трудом созданная им структура может рассыпаться. Эта структура, официально зарегист¬рированная, называлась объединением «Союз предпринима¬телей». В объединение входил директор крупного ресторана «Степные огни», бывший заместитель прокурора области, известный тем, что однажды попал в медицинский вытрез¬витель, Лахов. Нашлось место и бывшему начальни¬ку управления мясной промышленности Владимиру Андре¬евичу Корчагину. С помощью комитета по имуществу ему почти безвозмездно были переданы помещения гаража об¬кома партии, в которых он организовал автосервис по реа¬лизации и ремонту иномарок. Здесь Парамон в основном отмывал  деньги, на которые приобретались сотни иностранных машин и впоследствии официально продавались гражданам.
В объединение входили и некоторые другие руководите¬ли предприятий из погрязшей в коррупции бывшей партий¬ной элиты, получившей в результате приватизации лако¬мые кусочки. Все они были весьма состоятельными людьми и, перенимая друг у друга методы теневого бизнеса, спеши¬ли обогащаться еще более.
Преступная империя Парамона росла, как на дрожжах. На счетах созданного в Москве банка аккумули¬ровались огромные финансовые средства, которые использовались для подкупа чиновников, для организации и создания аналитической службы и службы соб-ственной безопасности, для создания самостоятельной и ни от кого независимой структуры. Парамон легко сходился с бывшими партийными вожаками, иногда и шутил: «Мы же одной кро¬ви. Мы - «социально-близ¬кие» - возглавляли ударные бригады на Беломорканале и дру¬гих великих стройках коммунизма. Вы не верите в Бога, и мы атеисты». Однако ра¬ботая с такими «кадрами», Парамон презирал их и упорно искал умных помощников. Зная о Приходкове и Степанове, он готов был платить им любые деньги, какие они потребуют... Не всегда, оказывается, чины и звания могли заменить ум...
Вечером к Парамону пришли начальник управления Фомичев и начальник службы безопасности Пилюгин. Встретил он их неприветливо и сразу же спросил:
- Документы по трубам уничтожили?
- Не успели, - виновато ответил Пилюгин. - Перехватили розыскники.
- Это как же так, генерал? Я что-то ничего не пойму.
- Утром заместитель мой дал команду на изъятие всех документов, розыскники с утра со следователем и изъяли.
- А ты чего спал? Что, ума не хватило? Теперь думайте, как выкручиваться, - возмущался Парамон. - Вы с дури гвозди заколачиваете, а я хороводы водить должен?
- Надо директора «Транзитнефти» куда-нибудь отправить. Например, в Германию, - предложил Фомичев.
     - А что это даст? По миллиону отмажемся. А вот полтора миллиона тю-тю. Если жена Мишина будет сильно доста¬вать, то место, где прикопали его, придется показать и пе¬ревести стрелки на каких-нибудь отморозков. Об этом сей¬час оба думайте. Иди, Евгений, и прежде чем инициативу про¬являть, изучи людей, с кем за столик садишься.
Оставшись вдвоем с Фомичевым, Парамон достал бутыл¬ку коньяка и налив в фужеры, мрачно проговорил:
- Ладно, проигрывать тоже надо достойно. Пей. Я вот думаю, мало у нас мозговых ребят. И в этом наши просчеты. Хороших аналитиков нет, так, серость одна. Из ФСБ уволенные тоже далеко не самые лучшие. Посмотри в своем ведомстве. Возможно, из Москвы кого-ни¬будь удастся перетянуть. Вон ведь как твои друзья работа¬ют. Таких бы к нам. Покойник Иосиф Виссарионович заве¬щал не зря: кадры решают все!
- Я готовлю несколько человек, Парамон Сидорович.
- Готовлю, готовлю. А почему заместителей своих не при¬общаешь к нашим делам?
- Ну, Ананьева, например, уже приобщили.  Костренко сейчас полную поддержку от него имеет.
- Нужны оперативники и следователи, Максим Петрович, а за ценой не постоим.
- Я понимаю. По «Транзитнефти» надо бы прокурорских нейтрализовать. Жена Мишина и туда жалобу настрочила, - предложил Фомичев.
- Ладно, еще по одной и иди к себе на службу. Прокурату¬ру я возьму на себя.
Оставшись один, Парамон набрал номер прямого телефо¬на губернатора области, и ему сразу же повезло - Николаев оказался на месте.
- Виктор Юрьевич, это Григорьев говорит, встретиться надо.
- Знаешь, Парамон Сидорович, откровенно говоря, и у меня такое желание есть. Надо бы поговорить о перспекти¬вах развития предпринимательства в области. А твои сове¬ты очень нужны. Давай, часикам к восьми вечера подъез¬жай ко мне, по-домашнему и посидим.
- Годится, - согласился Парамон.
Судьба уже свела этих двух непохожих друг на друга людей, и посредником в этом были большие деньги Парамо¬на. Сначала на выборную компанию Николаева, потом на приобретение для его жены дорогого коттеджа, а потом и на поддержку Воронцова в Государственной Думе. То, что делал Парамон для этих двух высоких чиновников, не забывалось никогда, и Николаев был готов выполнить любые просьбы Парамона.
В гостиной блистающего чистотой коттеджа Николаев уса¬дил своего гостя в мягкое кресло, а через минуту горничная подкатила столик.
Для начала выпили по стопке, закусили и повели разго¬вор о достоинствах разных сортов отечественного пива. К настоящему разговору подходили не сразу. Наконец Парамон произнес:
- Виктор Юрьевич, с последней суммой мои помощники подвели. Не  получилось.
- Жаль, очень жаль. Воронцову требуется большая сумма.
- Немного попозже.  Но я вас прошу поговорить с областным прокурором, чтобы не копа¬ли по делу «Транзитнефти». А то туда и детективы лезут, и менты. Надо, чтобы прокуратура к себе дело забрала и тор¬мознула.
- Выходит, Шиленков обмишулился?
- Поправим, Виктор Юрьевич.
В затянувшейся паузе Николаев вытащил сигарету и, щел¬кнув зажигалкой, прикурил. Помалкивал и Парамон.
- Ладно, Парамон Сидорович, - выдохнул слова вместе с дымом Николаев, - с областным прокурором я завтра поговорю. Но и вы по этому делу аккуратнее. А то время нынче непредсказуемое. Мои-то чинуши в администрации пока тихуют, а вот в Законодательном собрании крикуны шекспировские страсти раздувают, капитал к выборам на¬капливают, дерьмократы вонючие. Власть им слабая! А как ей сильной быть, если ее поганят все, кому не лень?! Это в Англии парламент тысячу лет формировался, а у нас, как в Республике Чад - от людоедства сразу в правовое государ¬ство!
Когда Парамон вышел из коттеджа, было уже совсем тем¬но. Через полчаса он подъехал к дому, и сразу подошедший к нему один из охранников сообщил, что его дожидается генерал.
Войдя в вестибюль, Парамон увидел сидящего на диване Фомичева, который, поднявшись, произнес:
- Есть проблемы, Парамон Сидорович.
- Господи, что за день?! Идем в кабинет.
Он уже понимал, что ожидает его Фомичев не зря. Усевшись в небольшой уютной комнате, хорошо защищенной от прослушивания, он угрюмо проговорил:
- Ну, порадуй, генерал, очередной проблемой.
- Взяли Хасанова с подельником. По Мишину колют.
- И как они?
- В Хасанове не сомневаюсь, а подельник жидковат.
- Завтра же уберите подельника. Но пусть он сначала по¬кажет место, где закопал финансиста. Чтобы отцепились. В общем, списывайте на подельника, а Хасанова выводите. Это человек очень нужный. Пилюгину организуй встречу сначала с Хасановым, а затем с его напарником. Пусть все берет на себя напарник. Чего смотришь? Пообещайте ему деньги и освобож¬дение, а потом или при побеге, или в камере. Понял?
- Понял, - несколько растерянно ответил Фомичев.
- Ну, вот и иди. Да, забыл, прокуратура не будет копать¬ся. Иди, иди. Дай старику отдохнуть, перегрузил сегодня ты меня, Максимушка.



КОМБИНАЦИИ

С утра Винт сидел дома у Федора и расспрашивал его о детективах Приходкове и Степанове.
- У тебя водка есть, что-то врубаюсь плохо, - потягива¬ясь, попросил Винт. - Вчера гудели от души...
- Возьми, - протянул ему бутылку Федор и, увидев, как тот забулькал водкой из горлышка, добавил: «По¬дожди, стакан принесу».
- Хорошо пошла, - выдохнул Винт. - Так, говоришь, братан на тебя похож?
- Как две капли. Ты же ведь здорово тогда исповедовался ему по разбойному нападению, - подковырнул Федор.
Федор чувствовал себя отвратительно. Предчувствие беды его преследовало и днем и ночью.
- Ну и ладно, - огрызнулся Винт. - Ничего страшного не произошло. Не сдал ведь братан тебя, значит, и базара нет.
- А если Парамон узнает, он же и тебя уберет, и меня с братом. Я Юрке рассказал, так он зна¬ешь, как распсиховался. Говорит, что у тебя крыша поехала, если такие ошибки делаешь.
Развалившийся в кресле Винт заинтересованно смот¬рел на Федора, затем, налил стакан водки, ухмыльнулся и отвернулся к окну.
- Ну, давай, давай, припугни еще.
- Я тебя не пугаю, - проговорил  Федор, - а  говорю, чтоб снова не перепутал.
- Не перепутаю, не бойся. Главное, чтобы вы с Юркой меньше болтали, а то ненароком быстро в иной мир уйдете.
Федор молчал. Он знал о жестокости Винта, знал, как тот приводит в исполнение вынесенные приговоры, но, не подавая вида, неожиданно спросил:
- Что, и своих друзей можешь замочить?
- Хватит трепаться! - прикрикнул Винт. Действительно, обознавшись, он мно¬го тогда наговорил лишнего брату Федора и понимал, что это не должно дойти до Парамона, который отчего-то любил Юрку и поддерживал его друга. Винту и так уж недавно перепало от Парамона за его ошибку со следователем проку¬ратуры, которого Винт не смог убрать. Парамон предупредил, что вторую ошибку не простит.
В этот же день подельник Хасанова признался розыск¬никам и следователю в убийстве Мишина. При этом он за¬явил, что увидел идущего около лесопосадки мужчину с дипломатом и решил грабануть. Накинул удавку, задушил, а в карманах у того было только восемьсот рублей. В дип¬ломате лежали какие-то бумаги, и он со злостью его выбросил там же. Потом, правда, снял с руки часы, но их продал каким-то незнакомым женщинам. Показал он и место, где был зарыт труп Мишина. Присутствующий при опознании Пилюгин подтвердил личность Мишина, и труп направили на вскрытие. В этот же день, вернувшийся в камеру напарник Хасанова, неожиданно скончался.
- Ловко опять поотрубали все нити, идущие к Парамону, - проговорил Степанов, узнав об этом.
- Поехали к вдове, Сергей. Выразим соболезнование и, может, что-нибудь услышим от нее, - предложил Павел.
Когда они вошли к ней в квартиру, то были немало удив¬лены внешним спокойствием Елизаветы Михайловны. Сидя на стуле, она долго молчала, рассматривая какую-то точку на стене. Выслушав слова соболезнования, она повернулась к ним и раздраженно проговорила:
- Я понимаю, что вы подтолкнули их показать, где они закопали мужа. Но очень прошу вас, найдите настоящих убийц. Начальник службы безопасности рассказывал мне какие-то сказки, но я не верю ни одному его слову. Найдите их, - повторила она и заплакала, вздрагивая всем телом.
- Будем продолжать работать, Елизавета Михайловна, - заверил Приходков. - А помощь какая нужна?
- Нет, Пилюгин сказал, что все расходы берет на себя предприятие, и даже пообещал материальную помощь ока¬зать, но при этом несколько раз подчеркивал, чтобы я успо¬коилась.
- Мы тоже вам советуем это. Не надо никого насторажи¬вать, но если что-то у вас появится, сразу к нам. Только по телефону ни с кем не откровенничайте.
Распрощавшись с Мишиной, Приходков предложил наве¬стить Анатолия Лукашева, который вчера приехал из ко¬мандировки.
Встретил он их в своей скромной двухкомнатной квар¬тире радостно. Приехав из командировки, он еще вчера вечером собирался позвонить Приходкову, но жена со своими накопившимися новостями так загрузила его, что он и забыл про звонок.
- Рад встрече, Павел Иванович. Проходите, пожалуйста, жена к знакомым ушла, и я уже звонить собрался вам. При¬знаться, соскучился ужасно, да и посоветоваться хотел.
Они втроем прошли в зал, и Лукашев сразу поставил на стол бутылку «Смирновской».
- А кофе, вроде бы, уже и стыдно, - подковырнул Степанов.
- Конечно, стыдно. Будете потом упрекать, что, мол, не угостил. Такие уж мы люди. Даже дядя Миша, и вели¬кая всесильная партия, бессильными оказались в антиалко-гольной борьбе.
Разлив по рюмкам водку, он сказал: «За встречу!»
Поставив пустую рюмку на стол, Приходков посмотрел с улыбкой на Лукашева и произнес:
- А мы к тебе, Анатолий, с предложением. Прослышал я, что ты на пенсию собираешься.
- Собираюсь, Павел Иванович. Ну чего я за копейки пашу, да и пахать-то глубоко не всегда дают.
- Что же в новом демократическом обществе тебе не по¬нравилось? - иронически спросил Сергей. - Не признали за своего, не дали «прихватизировать» банк?
- А ты не видишь, куда идем? - неожиданно взорвался Лукашев. - Каждый день отстрелы - уже депутатов, журналистов, губернаторов «мочат, и что вы можете мне предложить? Бороться в одиночку? Расследовать семейные скандалы?
- Мы тебе, Анатолий, другое хотим предложить. Очень серьезную работу и очень-очень оплачиваемую, - наполнив рюмки, перебил Приходков.
- Какую?
- К Парамону Сидоровичу консультантом.
- Вы чего, обалдели, с таким предложением ко мне?
И тогда Приходков подробно рассказал о преступной империи Парамона, о том, кто в нее входит и какие дела они проворачивают. Рассказал, как Парамон предлагал им со Степановым обоим должности у себя и как сейчас уси¬ленно ищет для себя умного консультанта. Более часа длил¬ся рассказ Приходкова, дополняемый отдельными реплика¬ми Степанова.
- Чем я провинился перед вами? - после затянувшейся паузы спросил Лукашев.
- Ты знаешь, Анатолий, мы сейчас были у вдовы Миши¬на, и если бы ты видел ее глаза. Она все отлично понимает и знает, что власть в ее горе не поможет. Да что мне объяс-нять-то. Разве ты не испытываешь такое же по своим уго¬ловным делам, по которым идет торможение? - проговорил Степанов.
- Иди, Анатолий, туда. Только так мы можем раскрутить их. Фомичев-то как к тебе относится? - спросил Приходков.
- Приглядывается.
- Вот-вот, ты Костренко пробрось насчет увольнения. Мол, хватит за копейки работать. Ищу, где платят хорошо, и, как подберу, сразу рапорт подам.
- Не возьмут они меня, - снова возразил Лукашев.
- Анатолий, пришли мы к тебе, потому что знаем, как усиленно Парамон ищет умного консультанта. Откажешься ты, найдут другого, который за деньги пойдет на все. Ко¬нечно, риск большой, но ты же игрок, - продолжал настаи¬вать Приходков.
- А когда буду устраиваться, ссылаться на ваши рекомен¬дации? - улыбаясь, спросил Лукашев, и Приходков, зная его характер, понял, что тот согласился.
- Это уже деловой разговор, - обрадованно проговорил он, - обязательно ссылайся, но со злостью, несколько раз, мол, просил помочь, по расследованию, а Приходков отказывался. Но встречи с сегодняшнего дня прекращаем. И по телефону осторожно, техники у этой публики навалом. Знаем о твоей роли только мы, сидящие здесь, и никто другой, - и помол¬чав, добавил: «Встречаемся каждый вторник в восемь вече¬ра в сквере на набережной. Если что срочное, у Гусевой Татьяны Петровны вот по этому адресу. Позвонишь и спросишь, квар¬тирантов она пускает или нет. Тогда в этот же день в восемь вечера встречаемся у нее».
Обговорив еще некоторые детали будущей совместной ра¬боты, они распрощались.
По дороге Степанов мечтательно заметил:
- Хорошо бы было иметь своего человека в их штабе.
- Считай, что уже имеем, - ответил Павел и, повернув¬шись спиной к ветру, остановился прикуривая. Оторвав взгляд от зажигалки, он увидел парня, кото¬рый показался ему знакомым. Вчера Павел тоже видел, как этот крепыш шел за ним на некотором расстоянии. Было заметно, что опыта тот не имел, хотя умел держать дистанцию и не мозолить глаза. На вид ему было около тридцати пяти, рост примерно сто восемьдесят, не так уж и высо¬кий, но очень широкий в плечах.
Чтобы провериться, Павел предложил Сергею войти в ма¬газин, купить сигареты.  Когда они вышли, он снова увидел того парня, стоящим около витрины магазина.
- Не оборачивайся, Сергей, за нами хвост, - тихо прогово¬рил он. - Перед поворотом за угол обернись и увидишь пар¬ня в кроссовках и джинсовой куртке.
- Понял, - ответил Сергей и через несколько минут доба¬вил: «Точно, я его тоже сегодня видел около нашего офиса».
- Вот и хорошо. Пошли в офис, там и поговорим.
- Ну и что предлагаешь? - спросил Степанов, усаживаясь.
- Использовать в наших делах.  Видимо, мы представляем ин¬терес для кого-то. Вот и изучают, к кому мы ходим. Думаю, что у Лукашева он не успел нас засечь. А мы давай иногда его по ложному направлению водить.
- Например?
- Например, для начала по Корчагину. Мне Михаил говорил, что у него недавно скандал был с людьми Парамо¬на. Вот и поводи наш хвост к нему. Корчагин тебя знает хорошо, и конечно, знает, что ты детектив. А ты и не скры¬вай, а посети его несколько раз по поводу машины. Нашему агентству нужна, ведь. Вот ты и поспрашивай его.
- А нужен нам этот Корчагин? - спросил заинтересованно Степанов.
Приходков несколько секунд молчал, затем, разряжая воз¬никшую в комнате офиса тишину, тихо проговорил:
- Нам с тобой, Сережа, многое будет нужно. Сегодня, вро¬де, и ни к чему, а завтра, смотришь, и потребуется. Глядишь, еще и в помощниках Корчагин может оказаться у нас.
- Такие у нас помощниками не будут, - возразил Сергей.
- Как знать, как знать, - улыбаясь, не согласился Павел и, потягиваясь, добавил, - на сегодня хватит. Но завтра, если пойдешь к Корчагину, предупреди Михаила: мы должны быть уверены, что хвост наш знает, к кому ты ходишь.
Директор ООО «Моя машина» Владимир Андреевич Кор¬чагин в последнее время был на подъеме. Дела фирмы шли хорошо. Покупателей на дорогие ма¬шины было немало. И прибыль от их продажи росла как на дрожжах. О такой жизни Корчагин даже не мечтал. Дети учи¬лись в Канаде, а жена по нескольку месяцев отдыхала на юге Франции. Иногда и он на три-четыре дня вылетал туда к ней. Правда, беспокоило то, что Парамон контролировал его работу и с каждым месяцем увеличивал размер дани. А это Корчагину не нравилось, так как он хо¬тел быть независимым хозяином.
У него уже была своя служба безопасности, которую по¬мог создать майор Злобин. Ребята подобрались крепкие и служили Корчагину верно. Было среди них и немало уволенных из милиции.
Телефонный звонок Степанова, который в свое время пе¬речеркнул карьеру, испортил ему настрое¬ние. И хотя Степанов договаривался по телефону о встрече насчет покупки машины, Корчагину его звонок не понра¬вился. Он знал, что и Степанов, и Приходков открыли какую-то частную детективную контору и, как мнительный человек, терялся в догадках относительно этого телефонного звонка.
От Парамона Корчагин слышал, что тот очень хотел иметь этих детективов своими помощниками. И если ему это удалось, то приход Степанова равносилен смертному приговору, так как приговор Парамона страшнее государственного. Поми¬лование от Парамона не получишь, и он уже намекал ему об этом.
Взвинтив себя, Корчагин несколько минут ходил по кабинету, за¬тем устало опустился в кресло. Он решил сообщить о просьбе Степанова своему шефу. В любом случае Парамон должен все знать, и сообщение о Степанове только укрепит доверие. Набрав номер телефона, известный узкому кругу лиц, и услы¬шав голос Парамона, он смущенно проговорил:
- Проблемка есть, Парамон Сидорович.
- Ближе к делу.
- Звонил Степанов, просит встретиться.
- Для чего?
- Иномарку для своей конторы хочет купить у нас.
- Несколько минут Парамон молчал, а затем, рассмеяв¬шись, посоветовал:
- Ты, Володя, предложи ему что-нибудь подороже. Бизнес есть бизнес. А там посмотрим, может, и подаро¬чек сделаем. Только людей своих меньше засвечивай. Как придет, его пусть провожают к тебе в кабинет. И полюбезнее с ним.
- Я понял.
Положив телефонную трубку, Корчагин вызвал началь¬ника службы безопасности и отдал тому необходимые рас¬поряжения. А вскоре по внутренней связи поступило сообщение о приходе Степанова.
В кабинет Степанов вошел с продавцом машин, который своим портативным прибором незаметно проверил наличие у пришедшего записывающих устройств. Подав условный знак, что «все чисто», продавец с разрешения Корчагина удалился, оставив их вдвоем.
Выслушав просьбу, Корчагин вежливо произнес:
- Чем вас угостить, Сергей Николаевич? Столько лет про¬шло, а вы нисколько не изменились.
- А вы, Владимир Андреевич, если и изменились, так только в лучшую сторону. Такая фирма классическая.
Поднявшись, Корчагин достал бутылку французского ко¬ньяка, две стопки и, наполнив, предложил вы¬пить за встречу.
- Я на вас зла не держу, - сказал он. - Все мы в той системе были винтиками.
- Не будем старое вспоминать. Я пришел не за этим.
- Понимаю, понимаю. На днях приходит партия БМВ, машины что надо, но стоят недешево.
- Сколько?
Назвав сумму, Корчагин увидел, как сморщился Степа¬нов и, чтобы успокоить, добавил:
- Можно и дешевле, но об этом я должен кое с кем обговорить.
- Хорошо. Как придут машины, позвоните по этому теле¬фону, сначала я посмотрю, а уж потом будем решать с ценой. Я ведь тоже не для себя приобретаю.
Вечером в этот же день Корчагин докладывал в подроб¬ностях о встрече со Степановым. От начальника службы наблюдения Парамон уже знал об их встрече, но не подавал вида и лишь выпытывал подробности. Особенно заинтересовался реакцией Степанова на стоимость машины.
- Все они одинаковые, Володя. Потому что социализм - это всего лишь переход из капитализма в капитализм, - про¬говорил Парамон, довольный предстоящей сделкой.  Сегод¬ня у него была беседа и с Лукашевым, который дал согласие на работу консультантом. И это его очень обрадовало. А уж если удастся договориться со Степановым, то будет совсем хорошо.
В этот же вечер и у детективов состоялся разбор посеще¬ния Степановым директора автосалона Корчагина.
- Так, говоришь, намекнул, что могут и подешевле про¬дать? - спросил Павел.
- Да, прямо так и заявил. Но сказал, что должен кое с кем обговорить.
- Значит, Парамон уже в курсе. Что ж, поиграем и мы, - подытожил Павел.
Вечером, придя домой, Сергей увидел на кухне мать, которая вместе с Надей готовила ужин. Готовили они так, словно совер¬шали какой-то таинственный обряд. При этом говорила, в основном, Надежда, жалуясь, что Сергей ужасно устает на работе и что последнее время почти ничего не ест. Выгова¬ривая все это, она жаловалась, как мать на своего любимо¬го ребенка, и несколько раз спрашивала Екатерину Федо¬ровну о том, что любил есть Сергей в детстве.
- Что-то долго в ванной он, - заметила Надежда и пошла к нему. Из крана лилась вода, и Сергей, раздевшись по пояс, растирался ей.
- Мы уже заждались тебя с мамой, - упрекнула она.               
Повернувшись, Сергей обнял ее холодными рука¬ми, и, прижав к своей груди, ответил:
- Сейчас, буду в вашем распоряжении. Сегодня день был напряженный, но и интересный.
Слушая, Надежда смотрела на него с любовью, как тогда, когда они были молодыми, и сердце ее наполнялось радостью.
- Вытрись, - попросила она, подавая полотенце. - Ты весь мокрый, не дай бог еще простудишься.
Подождав, пока он наденет спортивную куртку, Надежда по¬вела его на кухню и, слушая шарканье комнатных туфель мужа, вновь оказалась в том удивительном времени, когда они не мог¬ли, казалось, дышать друг без друга. Молча они вошли на кух¬ню, и Надежда, улыбаясь, заявила:
- Получай, мама, своего чистенького сыночка.
Глядя на них, Екатерина Федоровна вспомнила о своем муже, но тут же подавила грусть и предложила:
- Ну, садись, сыночек. Ты что же это, Надежду обижаешь. Она старается, а ты совсем не ешь.
Мать Сергея была одета в серую кофту и выглядела се¬годня более бледной, чем при последней их встрече. Недав¬но ей исполнилось восемьдесят лет, и на юбилейном вечере было много старых знакомых. Все, конечно, желали ей здоровья, но Сергей видел, как постарела его мать.
Подойдя к матери, он молча обнял ее.
- Ты чего? - спросила Екатерина Федоровна. - Случилось что-нибудь?
- Да, - ответил Сергей, - случилось: соскучился по тебе.
- Так приходи почаще, - ответила та.
- Дела, мамуля, дела.
И начал рассказывать, как много они с Павлом работают, и как мешают им  чиновники. Рассказывая, Сергей видел на ли¬цах матери и жены те же чувства, которые волновали его.
- Садись, ешь, - перебила его рассказ Надежда и постави¬ла на стол тарелки с поджаренной телятиной.
- Ну и как? - осторожно спросила она.
- Сегодня вы приготовили как никогда, - выражая на лице блаженство, ответил Сергей.
- Старались угодить тебе, - ответила мать и неожиданно добавила: «Совсем перестал приходить ко мне, Сережа. Да и Федор забыл мать. Все куда-то уезжает, какие-то у него дела».
Переглянувшись с Надеждой, Сергей извиняющимся то¬ном пообещал исправиться, встал из-за стола и направился в зал.
- А чай? - спросила Надежда.
Вернувшись, Сергей увидел, как она расставляет чашки с чаем.
- Я  с тобой, Сережа, поговорить по важному делу хочу, - проговорила мать.
- Говори.
- Сегодня ко мне домой приходил отец Тихон. И очень долго со мной разговаривал  о пропавшей иконе Божией Матери. Спрашивал и о тебе с Павлом.
- И что о нас спрашивал?
- Как вы работаете и сможете ли взяться за поиск этой иконы. Я, конечно, ответила, что честнее вас он не найдет никого, и что, если вы возьметесь, то обязательно поможете.
- Времени, мама, много прошло. Краем уха я слышал об этой истории с иконой. Но это все разговоры.
- Ну не только разговоры. Есть и еще кое-что. Марию Фи¬липповну помнишь, монашку, которая ко мне приходила?
- Конечно, помню.
- Так вот она передала через знакомых отцу Павлу тетрадку со всеми своими записями о поиске иконы. А отец Павел тоже, оказывается, записывал все, что узнавал. И перед своей смертью обе тетрадки передал отцу Тихону, да и рассказал ему много кое-чего. Тебе бы надо встретиться с ним, Сережа.
- Надо посоветоваться с Павлом, - осторожно ответил он.
- Так советуйся.
- Ваш священник к нам пусть не приходит, мы подумаем и через тебя дадим свой ответ. Хорошо?
- Думайте, но не затягивайте.
Проводив мать, Сергей вернулся на кухню и, притянув к себе за руки Надежду, нежно поцеловал.
- Ты никак, Сережа, расчувствовался?
- Есть немного, - спокойно ответил он  и, помолчав, добавил, - вы же для меня самые дорогие люди. Кстати, как дочь наша? Не звонила?
- Нет, вся в учебных заботах, - хмуро ответила Надежда.
- Не дуйся! Главное, мы с тобой, а дети подрастают, чтобы улететь из родительского гнезда.
- Понимаю. Мне действительно интереснее твоя жизнь. Я всегда хочу быть полезной для тебя, всегда хочу помогать тебе. Мне даже не нужен отдых, потому что отдых нужен людям, которые ус¬тают друг от друга, когда не понимают и стесняют друг друга.
- Молодец, здорово высказываешься.
- А ты разве не так считаешь?
- Так, так. О Федоре говорили?
- Нет. Она же знает, что вы поссорились, и дипломатично умалчивает. Но чувствую, что переживает здорово.
- Так, что посоветуешь насчет иконы? - переведя разговор на другую тему, спросил Сергей.
- Надо браться. Доброе люди всегда помнят. Тем более, сейчас и отношение к религии меняется. Я недавно в церкви была, людей там много, даже молодежи.
- А большинство, особенно пожилые, и не меняли своего отношения. Втайне от власти, но люди всегда обращались к Богу, особенно в трудные времена. Так советуешь браться за это дело?
- Я тебе уже сказала.



ПРИЗРАКИ

Утром Степанов подробно рассказал Приходкову о просьбе своей матери по поиску иконы.
- Трудно будет ее найти. Времени много прошло, - осто¬рожно проговорил Павел.
- Но попытаться можно, - возразил Сергей. - Давай сходим в церковь. Послушаем отца Тихона.
- Хорошо, тогда делаем так. Я увожу наш хвост, а ты сразу в церковь. Там и встречаемся.
Выйдя из офиса, Павел увидел стоящего около киоска уже знакомого парня и пошел в противоположную сторону, к магазину, у которого был второй выход на другую улицу. Как и рассчитывал Павел, через второй выход он легко ото¬рвался от парня и вскоре вошел в церковь.
Сергея он увидел сразу и, подойдя, тихо спросил:
- Отец Тихон здесь?
- Да, сейчас выйдет.
Поздоровавшись и представившись, они попросили отца Тихона отвести их в какую-нибудь отдельную комнату. Вни¬мательно присматриваясь к нему, Сергей видел его дрожащие руки, покрытый каплями пота лоб, хотя в церк¬ви было прохладно, и понимал, как тот волнуется, приняв столь важное решение.
Вскоре они оказались в маленькой комнате, и отец Тихон сразу же предложил пришедшим садиться.
- Вы просили мою маму, чтобы мы занялись поиском иконы, - заявил Степанов. - Но сначала мы должны услы¬шать от вас все подробности.
- Конечно, конечно, - согласился отец Тихон. - Думаю, что время подошло к этому. Было бы очень хорошо, если бы вы нашли икону Божией Матери. Вы не беспокойтесь, мы оплатим  работу.
- Об оплате  пока не надо говорить, - возразил Павел. – Нам сначала бы подробности услышать.
Сделав несколько шагов к стоящему в углу сундуку, отец Тихон открыл его и достал две ученические тетради.
- Думаю, они кое в чем помогут, - подавая тетради, про¬говорил он. - Здесь подробные записи монашки и отца Павла. Мне тоже кое-что известно, особенно по попытке его убийства. Вам будет нелегко разобраться, потому что всем, кто пытался это сделать, здорово мешали, и это под¬тверждает, что икона у кого-то здесь.
- Уверены? - перебил Павел.
- В этом уверен не только я, но и многие люди. Я вам назову их. От людей я знаю о вас только хорошее. Поэтому и прошу помощи. Совершено зло, и мой долг рассказать вам все, что знаю, чтобы с вашей и господней помощью восстановить справедливость. Отец Павел часто приходил ко мне вечерами и рассказывал о том, как власть пыталась сначала узнать у него об иконе, а когда ее украл соседский парень, у всех сразу же интерес пропал. Перед смертью он просил искать ее у Парамона или у сожительницы бывшего партийного начальника Фомичева, или у начальника милиции.
- А адрес сожительницы есть? - спросил Павел.
- Да. В тетради записан. Соловьева Маша. Он несколько раз говорил, что она знает про икону, но скрывает. Ещё говорил, что она очень боится за своих детей и что это может ее заставить признаться.
- А еще кого-нибудь называл отец Павел? - снова спросил Приходков.
- Называл и бывшего начальника управления НКВД Сосновского. Но его, говорят, застрелили. Дочь Соловьевой Ирина может помочь. Прихо¬жане говорят, что ее часто видят около церкви.
- Спасибо, отец Тихон, за подробности. Мы попытаемся с Сергеем Николаевичем вам помочь, но вас просим никому не говорить об этом. И стараться меньше с нами встречаться, потому что это может навредить. Если что-то узнаете новое, то передавайте через Екатерину Федоровну Степанову. Встречаться будем только здесь.
Распрощавшись со священником, они поодиночке вышли из церкви и разными дорогами направились в офис. Дело, которое они согласились вести, было нелегким, и все же они оба приняли решение заняться им.
Когда Степанов вошел в офис, Приходков уже был там и, разговаривая со Смирновым, рисовал одному ему понятные квадратики и кружочки.
- Садись, Сергей, мы с Михаилом уже набрасываем планчик, - сообщил Приходков и, дождавшись, когда тот дос¬танет свой блокнот, продолжал: «Что мы имеем на сегодня? Первое - это две тетради с записями, которые каждому надо очень внимательно прочитать, они могут дать нам много».
Приходков обвел взглядом детективов, оба они внимательно его слушали.
- Во-вторых, надо браться за дочь Соловьевой, а браться надо тебе, Сергей, с воспоминаний об её отце Фомичеве. Толь¬ко делать это наедине с ней, чтобы ни мать, ни брат не узнали. А потом я возьму ее мамашу на себя. Михаил на отдельных поручениях. Да, забыл. Ты, Сергей, поста¬райся поднять уголовные дела у комитетчиков по священнику Пав¬лу и по моему отцу. В протоколах допросов и в поручениях может что-то быть. Ну и в-третьих, поскольку люди, с которыми будем работать, очень серьезные, надо раз¬говоры фиксировать на диктофоны, это может тоже приго¬диться.
Несколько секунд в комнате было тихо. Затем Степанов добавил:
- Ты, Павел, не забывай и Парамона.
- Не забуду, - улыбнувшись, ответил Приходков.
Они уже знали, что у него скоро будет работать Лукашев, который договорился с Парамоном и ждал лишь приказа об увольнении из управления.
И снова  в комнате повисла тишина. Все понимали, за ка¬кое берутся они дело и предвидели трудности, с какими стол¬кнутся.
- Что еще можно добавить? – нарушив тишину, спросил Павел.
- «Уазик» с аппаратурой надо подключать к Парамону. Много можно интересного услышать, - пред¬ложил Михаил и, помолчав, добавил, - а если Юрку Соловь¬ева закрыть на каком-нибудь деле, то мамаша может более разговорчивой быть.
- Годится, - согласился Павел, - но как запасной вариант. Хвост отвлекает Михаил. Надо делать все, чтобы не узнали они о нашей работе.
За окном уже было темно, а трое детек¬тивов все сидели, прорабатывая различные варианты пред¬стоящей работы.
Наконец, Приходков собрал со стола свои листочки и ус¬тало проговорил:
- Все, на сегодня хватит. Берем, Сергей, по тетрадке и домой. А завтра утром обменяемся. После обеда снова все встречаемся и обмозгуем. Ты, Михаил, тоже прочитай их.
Через несколько дней Степанову позвонил начальник след¬ственной части ФСБ Першин и сообщил, что уголовные дела находятся у него, и Степанов может познакомиться с ними.
Войдя к нему в кабинет и поздоровавшись, Степанов сел за их изучение. Оба уголовных дела были аккуратно подшиты и переплетены, но с пожелтевших страниц, казалось, сочилась живая кровь. От чтения этих дел становилось жутко. И хотя при подготовке постановлений о партийной реабилитации Сте¬панов уже был знаком с ужасами тех лет и болью проходив¬ших по уголовным делам людей, сейчас, читая пожелтевшие страницы, он с ненавистью представлял следователя, ведуще¬го эти дела, и свидетелей, дающих ложные показания.
По обоим делам следователь задавал вопросы об иконе Божией Матери, но и отец Павел и Иван Федорович При¬ходков ничего не сказали о ней.
- А где дело Парамона? - спросил Степанов, закончив изу¬чение двух дел.
- Не буду лукавить перед тобой, Сергей Николаевич, но оно в работе у нас. Могу только, сказать, что оперативные задания по иконе ему давались. Однако выяснить Парамону ничего не удалось.
- Ладно, Николай Викторович, и за это спасибо. Но если что-нибудь будет  новенького, вы уж помогите. Вон ведь какие фигуры перед нами.
- Будьте осторожнее. Парамон не только друг нашего губернатора, но и в очень теплых отношениях с Воронцовым, - проговорил Першин.
- Это который депутатом Государственной Думы от КПРФ?
- Он, он.
Степанов знал, что в Степнограде прочно установилась тактика «одного лидера». Она была выгодна для местной власти, которая подпитывалась финансами от этого лидера. Власть подбирала в преступной среде наиболее сильную и авторитетную личность, и этого «авторитета» не только не трогала, но даже оберегала и способствовала его легально¬му бизнесу. Это было выгодно и для того, чтобы иметь дело с одним бандитом, который подчинял себе все остальные группировки. Таким авторитетом в Степнограде был Пара¬мон.
Захватив лидерство в области,  Парамон приобрел огромное состояние, которым пользо-вался и губернатор Николаев. Пользовался тот и возможностями Парамо¬на перед своими выборами, так как политические против¬ники просто боялись выставлять свои кандидатуры.
Зная, с кем они вступают в схватку, детективы не уско¬ряли события. Все эти дни они занимались разработкой де¬тального плана поисковых мероприятий и тщательным изучением людей, с которыми им придется встречаться. Каж¬дый день давал много интересной информации, и это под¬стегивало детективов, как азартных игроков, заставляло ра¬ботать допоздна.
Сегодня, придя домой в начале десятого вечера, Степанов был встречен упреком:
- Эх, Сережа, Сережа! Неужели вся твоя любовь ушла только в работу? Всю жизнь я тебя жду, переживаю, а годы уходят. За что мы наказываем себя?
Слушая эти высказывания, Сергей смотрел на Надежду. Сейчас она казалась ему  незаслуженно оби¬женной. Подойдя, Сергей мягко обнял Надежду и осторожно прижал к своей груди. Порывисто освободившись, она схватила голову Сергея своими горячими руками и начала часто его целовать, как ребенка.
- Иди умываться и на кухню ужинать. Остыло уже, на¬верное, все, -  приказала Надежда.
Ожидая Сергея, она сидела грустная, так как понимала, что переделать его характер не смо¬жет. Работе он всегда отдавался полностью, остава¬лось лишь одно - помогать ему во всем и не огорчать своим бабьим эгоизмом.
- Садись, ешь и рассказывай, - увидев вошедшего мужа, проговорила она. У них давно установилось неписанное пра¬вило, по которому они  отчитывались друг перед другом за прошедший день и, проверяя свои дела и поступки, неза¬метно советовались.
- Готовимся пока к бою.
- Считаешь, что боя не избежать?
- А он у нас всю жизнь, Наденька. Ты разве не видишь, что с нами происходит. От беспредела тоталитарного режи¬ма перешли к беспределу чиновничьему. Набившая карманы на воровстве и на обнищании людей бывшая партийно-комсомольская номенклатура рвется к власти. И все им мало и мало.
- Это верно. Удивительные мы люди, нас притесняют, унижают, обворовывают, а мы молчим, принимая это за должное. Более того, не выдают вовремя зарплату, а люди поворчат на кухне и терпят, вместо обра¬щения в суды о взыскании с виновных неполученной зарп¬латы. Ты знаешь, я думаю, такого государства во всем мире не найдешь. Подходят выборы, им наобещают, и люди сно¬ва верят и снова выбирают бездарей.
- Не только бездарей, но даже преступников, - возразил Сергей. - Одурманивает нас призрак.
- Какой призрак?
- Который пнули из Европы, а у нас он прочно зацепился. В руководстве опять везде бывшие ком¬мунисты. Они-то и создают искусственные трудности, что¬бы вызвать ностальгию по прошлому. А сами ловко карма¬ны набивают. Посмотри, кто коттеджи строит, - мрачно от-ветил Сергей.
- Как баи живут, а люди бед¬ствуют. Господи, когда же будем жить по-человечески?
- Тогда будем, когда сделаем так, как поступили в бывших странах народной демократии. Там запретили бывшим партий¬ным номенклатурщикам занимать любые руководящие долж¬ности, и жизнь стала улучшаться. А у нас призраки не умеют по-новому руководить, но за власть держатся мертвой хваткой.
- С делами-то познакомился? - переводя разговор, спро¬сила Надежда.
- Познакомился. Почитал дело Ивана Федоровича. Луч¬ше бы не читать.
- Идем спать. Поздно уже, - поднимаясь, прого¬ворила Надежда.
В спальной комнате Сергей увидел, что освобо¬дившаяся от туч луна заполнила бледным светом комнату и, подойдя к окну, задернул шторы. Через несколько минут он уснул. Лицо его теперь сделалось спокойным и не выдавало тех переживаний, которые его не отпускали при чтении уголов¬ного дела Ивана Федоровича.
Ночью Сергею приснился странный сон. Как будто он оказался в  зале, заполненном незнакомыми людьми, си¬дящими напротив друг друга. Около большой группы стоял мужчина и призывал голосовать в областное Законода¬тельное собрание только за коммунистов. При этом он заверял, что только коммунисты могут сделать жизнь прекрасной.
- Вы же вспомните, когда мы были во власти, зарплату всегда выдавали вовремя, - говорил он.
- А разве сейчас вы не во власти? - перебила женщина, сидящая среди маленькой группы людей. - На всех предпри¬ятиях, в колхозах и совхозах, во всех районах и, городах среди руководителей нет ни одного демократа.
- Заткните ей рот! - крикнул кто-то из сидящих напротив.
- Что здесь происходит? - спросил Сергей у стоящего ря¬дом старичка.
- Предвыборное собрание. Скоро же депутатов будем вы¬бирать. Вот и слушаем их сказки и обвинения. Коммунисты вон в той большой группе сваливают все на демократов, а те, которых поменьше, оправдываются и обвиняют их. Цирк настоящий.
А выступающий от коммунистов продолжал:
- Мы же смогли бывшим партийным работникам назна¬чить вторые пенсии из денег местного бюджета.
- А почему рядовым коммунистам не назначили? – опять перебила женщина, - Только себе хапаете.
- Выведите ее из зала, - приказал поднявшийся губерна¬тор Николаев.
И сразу же к ней подскочили бритоголовые парни и, взяв за руки, потащили к выходу.
- Это не демократично! - кричала та, упираясь.
А сидящие ее сторонники лишь  молча вытирали гла¬за. Поднявшийся в военной форме, но без погон мужчина категорично от имени присутствующих произнес:
- Вот так мы будем поступать со всеми, кто будет мешать нам строить светлое будущее.
В зале было тихо-тихо. Кивая головами в знак поддерж¬ки выступающего, старички боялись пропустить что-либо из выступления. Неожиданно один из них громко закаш-лялся, и сразу стоящие рядом стали грозить ему кулаками.
А бывший отставной военный продолжал:
- С нашим народом мы всего добьемся, наши люди умеют страдать, как никто другой. Они умеют терпеть и потерпят еще немного, потому что верят только нам, коммунистам.
Дождавшись, когда стихнут аплодисменты сидящих ста¬ричков, поднявшийся губернатор торжественно предложил:
- Товарищи, у нас сегодня замечательный праздник - го¬довщина Великой Октябрьской социалистической револю¬ции. Мне сейчас сообщили, что нас ждут на площади у па¬мятника вождю революции толпы людей. Я предлагаю всем пройти на площадь и присоединиться к митингующим.
- Но у нас сегодня и день примирения, - возразил кто-то из группы демократов, - поэтому я предлагаю посетить мес¬то погребения жертв сталинских репрессий. Восемь десят-ков лет вы все время...
- Заткнись! - заорали в группе коммунистов.
Выйдя из зала, Сергей увидел, как отставной военный строил в колонну старичков и вскоре услышал команду «шагом марш». Неизвестно откуда появившийся перед колонной оркестр исполнял «Смело товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе...» Лица марширующих сияли небыва¬лой радостью.
Отстав немного от колонны, Сергей все же вскоре оказал¬ся у памятника В.И. Ленину. На трибуне стояли губерна¬тор, его заместители и Парамон. У всех у них были нацеп¬лены на грудь красные банты. Подождав, когда колонна старичков подойдет ближе к памятнику, Николаев начал поздравлять их с праздником, а затем стал говорить, как хорошо работает областная администрация.
Во время его выступления Парамон несколько раз накло¬нялся к уху Николаева и что-то ему говорил. Но тот, не обращая внимания, продолжал расхваливать достижения администрации.
- Как говорит, как говорит! - восторженно произнес сто¬ящий рядом пожилой мужчина и, покачнувшись, чуть не упал. Затем, обняв такого же покачивающегося, предло¬жил: «Ты спроси, где водку будут давать».
- А водку сегодня будете давать? - закричал тот.
- Вы ничего не поняли, - огорчившись, ответил Никола¬ев, - надо об идее думать, а не о водке. - И, обращаясь к толпе, крикнул: «Еще раз поздравляю вас с праздником и прошу голосовать только за нас».
- Жмот! - обозлено произнес тот, кто спрашивал про вод¬ку и, обращаясь к соседу, добавил: «Ищи третьего, может быть, наскребем на бутылку».
Вскоре толпа стала расходиться. Спускались вниз и сто¬ящие на трибуне. Подойдя ближе, Сергей услышал, как Парамон выговаривал губернатору за то, что тот затянул митинг, и что все блюда и закуски, наверное, придется подо¬гревать и освежать.
Рванувшиеся с места машины увезли руководителей с пло¬щади, а Сергей неожиданно оказался на месте захоронения жертв репрессий. В лесу около гранитной глыбы-памятника собралось несколько десятков людей. Стояли они в скор¬бном молчании, стоял среди них и отец Тихон. Неожиданно послышался колокольный звон, который раздавался все громче и вместе с ним послышался плач людей...
Проснулся Сергей, как обычно, в половине седьмого и  вспомнил увиденное во сне. Утренний отдох¬нувший мозг восстанавливал все подробности увиденного, и он, не вставая, еще лежал некоторое время.
- Вставай, вставай, - неожиданно услышал он, - я же вижу, что ты проснулся. Как спалось?
- Приснилось кое-что. И во сне наша действи¬тельность преследует нас, - ответил Сергей.
- Что в жизни, то и во сне. Ты поменьше расстраивайся в этом бедламе.
- Это верно. Как в насмешку над расстрелянными назначили пред¬седателем комиссии по реабилитации бывшего заведующего отделом пропаганды и агитации обкома КПСС.
Говоря это, Степанов имел в виду чиновничий беспредел. Он видел, что чиновничий аппарат с каждым годом увели¬чивается и усиливается за счет бывших партийных аппаратчиков. Этот аппарат был нужен для торможения пере¬стройки, для поддержки слабеньких глав администраций, для удержания ими своей власти. Практически чиновники становились неуп¬равляемыми и были тормозом для всего нового, прогрессивного. Их бесило интеллектуальное превосходство людей, пришедших в рыночную экономику. Они легко находили общий язык с криминальными предпринимателями, пото¬му что «доили» их и всячески вредили добросовестным конкурентам. Недавно Степанову рассказал директор част¬ного охранного предприятия, как у него лицензионщик вы¬могал деньги. Тот директор обратился к Костренко и предложил свою помощь в разоблачении взяточника, а Кострен¬ко ему ответил отказом. Заявил, что отдел охраны обще¬ственного порядка со взятками не разбирается. Тот и ушел ни с чем, а через два дня лицензионщик пришёл к тому директору с проверкой. Понаписал всякой глупости и вру¬чил предупреждение. Знай, мол, наших. Хорошо, еще суд отменил. Но у него же люди. Сидит, как на пороховой боч¬ке, и ждет нового предупреждения.
Аппарат стал могучей силой в руках отдельных недалеких руководителей, и менять его никто не собирался. Наоборот, он постоянно пополнялся, особенно за счет бывших сельских активистов, почувствовавших вкус власти. Правильно На¬дежда говорит, чтобы он не расстраивался в этом бедламе. В нынеш¬ней  неразберихе ничего не докажешь, потому что хаос ну¬жен Николаевым, Фомичевым, Парамонам и многим другим.
- Ты с мамой встречался? - спросила Надежда за завтраком.
- Конечно, - ответил Сергей, понимая, что имеет в виду его жена. - Много интересного рассказали они. Будем искать. Иван Федорович просится к нам в помощники и утверждает, что она у кого-то из милицейских. Он и про Костренко рассказывал немало. Как его тот допрашивал и как по его заданию уголовники избивали перед допросом. Кое-что и еще очень важное сообщил, но я тебе пока не скажу.
- Это с каких пор я из доверия вышла? - обиделась Надежда.
- Не дуйся. Запишу на диктофон и обязательно дам послушать.
- Что-то новое слышу. Раньше ты всегда со мной откро¬венничал.
- Раньше такого не было. Мы сейчас с Павлом влезаем в очень серьезное дело. И я боюсь за своих близких, особенно за тебя.
- Даже так?
- Да, дорогая. К сожалению, так.




ПОИСК БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШЕЙ

Несколько дней подряд Сергей Степанов приходил домой к своей матери, а затем провожал ее до церкви, чтобы встре¬титься с Ириной Соловьевой. Екатерина Федоровна знала ее и часто видела стоящей перед входом. Однажды она даже спросила ее, почему та не заходит, но Ирина испуганно по¬смотрела и, повернувшись, быстро ушла.
Наконец Степанову повезло. При подходе к церкви Ека¬терина Федоровна увидела стоящую Ирину и сразу же шепнула сыну.
- Она, Сергей.
Около стоящей женщины никого не было. Подойдя к ней, Степанов представился и предложил пройти в распо¬ложенное рядом кафе.
- Я с незнакомыми мужчинами никуда не хожу. Вы, ви¬димо, обознались.
- Прошу прощения, Ирина Петровна, за беспокойство, но разговор у нас обязательно будет. Это, в первую очередь, в ваших интересах. Вы же не хотите потерять своего брата Юрия?
Повернувшись, Ирина испуганно спросила:
- Что-то случилось с  ним?
Однако, Сергей снова повто¬рил свое предложение.
- Прошу вас. А то бабульки уже неодобрительно смотрят. Кстати, я шел сюда со своей мамой, и вы ее часто здесь видите.
Поколебавшись еще несколько минут, та согласилась. В кафе Степанов заказал две порции мороженого и апельси¬новый сок. Как только официант расставил на столе заказанное, он сразу же произнес:
- Ирина Петровна, меня интересует судьба иконы Божией Матери. Помогите вернуть ее людям. Мне уже многое известно, но я никак не пойму, почему ваша мама скрывает правду.
- У мамы жизнь нелегкой была, поэтому она очень подо¬зрительна и никому не верит.
- Знаю и об этом, но думаю, что ваш папа Петр Иванович поступил бы по-иному.
- Что вы знаете о моем папе! - воскликнула Ирина и, вынув платочек, приложила его к заблестевшим от слез глазам.
- Знаю много. Я ведь с ним работал в обкоме партии, а с его сыном Максимом учился в институте. Знаю, как он лю¬бил вас с Юрой и как помогал вам.
Вздрогнув от этих слов, Ирина отвернулась.
- Помогите, Ирина Петровна. Вы ведь знаете, сколь¬ко, горя принесло это людям, которые прятали икону. Сколько их ушло из жизни. А мама уже старенькая, часто прибаливает, да и у вас проблем хватает. Освободитесь от этого греха.
- Господи, ну почему не отстанут от нас! То священник, то вы...
- Но от вас требуют совсем немного. Верните то, что вам не принадлежит. Вам же легче будет. Вы молоды, у вас вся жизнь впереди. Неужели жить во лжи легче? Или серьезные причины заставляют утаивать правду? Но я знаю, что у вашей мамы никаких дел по этой иконе не было. Тогда чего вы боитесь? Что вам мешает? Зачем надо прятать ее? И зачем защищать своим молчанием нечестных людей?
Задавая эти вопросы, Степанов видел, как зябко ежится от них Ирина, и, не прекращая, продолжал:
- Мне известно, что вы честная и совестливая.  По¬могите вернуть икону. Прошу вас.
- Мне действительно тяжело, - заговорила, вздохнув, Ирина. - Особенно когда после посе-щения священником нашего дома на него было совершено покушение. Я тогда сразу поняла, что покушение было свя¬зано с иконой, и разговаривала с мамой, чтобы вернули её. Поверьте мне, я не вру.
- Верю вам, Ирина, и знаю, что вам нелегко. Давайте сделаем так, чтобы и икону вернуть, и чтобы ваша мама не страдала. Расскажите мне подробнее все, что вам известно, а я обещаю не навредить вам. Поверьте мне, наконец.
- Я очень любила папу. Мама знала об этом, и, когда впервые возник разговор об иконе, то она, чего-то испугавшись, сказа¬ла мне, что если я кому-нибудь расскажу об этом, то предам своего отца. Действительно, однажды я с мамой была на квартире у отца. Мы были втроем, и отец, глядя на меня, неожиданно заявил маме, что я очень похожа лицом на изоб¬раженную на иконе Божию Мать. Они еще заспорили тогда, но отец молча поднялся и вышел в коридор. А вскоре вер¬нулся, и в руках у него была большая, очень красивая ико¬на. Он поставил ее на диван и меня посадил рядом с ней, показывая маме, как мы похожи. Тогда мама спросила отца, откуда у него такая красивая икона, а он ей сказал, что перед взрывом собора ее спрятали, но советские люди нашли. Мама просила его подарить ей эту икону, поскольку она похожа на меня, но отец ответил, что эта икона какого-то известного художника и очень дорогая. Тогда мама оби¬делась, стала плакать и упрекать его. Но отец заявил, что ее нельзя никому показывать и что он принял решение подарить ее своему сыну Максиму. Больше я этой иконы не видела. Но когда у нас с мамой был разговор о ней, то каждый раз она предупреждала, чтобы я помнила о своем отце и не навредила его памяти. Он был убежденным атеистом.
Замолчав, Ирина как бы ушла в свои воспоминания. Понимая ее состояние, Сергей  больше вопро¬сов не задавал. Через несколько минут он встал. Поднялась и Ирина.
- Попробуйте все-таки маму убедить.
- Трудно это будет.
- Почему?
- Потому что иногда к нам приходит Парамон Сидорович Григорьев и даже остается ночевать. И я слышу, как он всегда успокаивает маму, говорит, чтобы она никого и ниче¬го не боялась, так как в нашей области все подчиняются ему.
- И все-таки, Ирина, попытайтесь. Но о нашей встрече ни с кем не говорите. Я вам обещаю, что все будет хорошо. Договорились?
- Попробую.
В офис Степанов возвращался переполненный впечатле¬ниями. Было еще светло и ему очень хотелось, чтобы за¬пись разговора прослушал Приходков. Войдя, он увидел сидящего за столом Павла и проговорил:
- Закрывай свои бумаги и послушай.
Прослушав до конца записанный на пленку разговор, Па¬вел удовлетворенно потер руки и, встав, произнес:
- Значит, приближаемся. Только бы не спугнуть. Кстати, как дочь Соловьевой относится к посещениям Парамона? Что-нибудь увидел на ее лице?
- Есть мысль?
- Есть, Сережа. Надо бы столкнуть ее с ним. По поводу брата Юрия она ведь не знает всей правды, а ты ей подскажи. Глядишь, и помощницу приобретешь.
- В каком смысле?
- В смысле жучка. Лукашеву этого делать нельзя, потому как быстро вычислят, а дома у Соловьевой можно. Нужны записи.
- Значит, буду снова встречаться, -  согласился Сергей.
- Вот и встречайся, а у меня тоже новость. При¬ходила на прием Светлана Андреевна Рыжанова. Тебя, Се¬режа, искала. Говорит, что очень хорошо тебя помнит по парткомиссии и просит снова помочь в поисках без вести пропавшей сестры. Я говорю, что мы одно целое, а она ни в какую. Только тебя ей подавай и все. Симпатичная женщина, кстати.
- Хватит травить. Когда встречу назначил?
- Завтра к девяти придет.
Утром при подходе к офису Степанов увидел спешившую к нему навстречу Светлану Рыжанову.
- Здравствуйте, Сергей Николаевич, а я к вам.
- Здравствуйте. Мне вчера Павел Иванович говорил о вас. Что-нибудь серьезное?
- Скорее всего, да.
- Тогда идемте в офис.
Усадив Светлану Андреевну, Степанов попросил де¬журного никого к нему не пускать и только после это¬го предложил:
- Ну, рассказывайте, что у вас произошло.
- Две недели тому назад пропала моя сестра Алина. Ушла с подругой на дискотеку в Дом культуры «Россия» и не вер¬нулась.
Рассматривая принесенную Рыжановой фотографию сес¬тры, Степанов расспросил о ее приметах, одежде, возрасте, привычках и друзьях.
- А заявление о пропаже сестры подавали?
- Да, сразу же на второй день я ходила в милицию, но дежурный ответил мне, что никуда она не денется, нагуляется и придет. Я недавно снова была у того дежурного. А он опять своё твердит: «Если не пришла, зна¬чит, еще не нагулялась». Вот я и вспомнила о вас. А когда узнала, что вы детективом работаете, начала разыскивать.
- Давайте, Светлана Андреевна, так договоримся. Я кое-что попытаюсь узнать, а после обеда снова встретимся.
Проводив Рыжанову, Сергей  рассказал Приходкову и Смирнову о просьбе женщины.
- Михаил, тебе карты в руки. Дуй к своим розыскникам и посмотри дело, - сразу же предложил Приходков.
В отделе милиции Смирнов, встретив своего друга, попро¬сил показать дело по розыску Алины Рыжановой. Пока Смир¬нов читал бумаги, друг рассказал ему, что Алина скрывала от родителей и сестры свои связи с мужчинами кавказской национальности и с подругами, ведущими разгульный образ жизни. В деле, кроме объяснений знакомых, больше ничего не было. Вместе с тем, к делу был приобщен паспорт Алины, найденный в мусорном баке око¬ло областной больницы мужчиной, который собирал пустые бутылки и оказывал кое-какие услуги участковому.
Вернувшись в офис, Смирнов  рассказал обо всем этом и предложил побеседовать с подругой Алины.
- Так, что, беремся? - спросил Степанов. - А то Рыжанова скоро придет.
- Можно. Думаю, раскрутим, - ответил Смирнов.
- Тогда не теряем времени. Сергей, заключай договор с Рыжановой. Михаил, берись за подругу, а я в Дом культу¬ры разбираться с ее дружками, - предложил Приходков.
Вскоре дежурный доложил, что пришла Рыжанова, и Степанов, выйдя в коридор, сам завел ее в свой ка¬бинет.
- А вы не все рассказали, Светлана Андреевна, о своей сестре, особенно о ее подруге Тае и о друзьях, с которыми ваша сестра встречалась. Но сначала нам с вами необходи-мо договор заключить на поиск сестры.
- Раз надо, давайте заключать.
Заполняя бланк договора, Степанов задавал Рыжановой необходимые вопросы и в завершение беседы спросил:
- Светлана Андреевна, а как у вас сложилась жизнь после восстановления на работе?
- Работаю там же. Главный врач тот же, который пытал¬ся тогда меня уволить.
- А сейчас не пытается?
- Нет, ему сейчас не до меня. Спился он окончательно. К нам заведующим отделения назна¬чен бывший главный врач партактивской больницы, вот они
вдвоем и квасят. Никого не боятся. С утра каждый день. Я как-то пришла в приемную, а секретаря там не было. Дверь была открыта и слышу, как они громко о чем-то говорят. Прислушалась, а начальник отделения хвастался, как он ловко скрыл самоубийство первого секретаря обкома партии Фомичева.
- Подождите, Светлана Андреевна. Ведь тогда объявили, что он скончался от острой сердечной недостаточности.
- Ну да, об этом многие говорили. А тут слышу такое. Я и стала прислушиваться. Наш-то глав¬ный начал его расспрашивать, как удалось скрыть такое, а он говорит, что все это делалось по указанию Воронцова.
- Для меня это новость, Светлана Андреевна. И вы пока об этом ничего никому не говорите. Сначала мы должны разобраться с поисками вашей сестры.
Несколько дней детективы за¬нимались поиском пропавшей Алины Рыжановой. Беседа с ее подругой Таей в первый раз ничего не дала, так как она настойчиво повторяла одно и то же: «Были на танцах вмес¬те, а потом разошлись, и с кем она ушла, не знаю». Однако, слушавший запись ее ответов Михаил чувствовал, что та что-то скрывает и, встретившись на следующий день, сразу же спросил:
- А были вы на дискотеке? Может, в этот день вы были где-то в другом месте? Нам придется опросить всех - видели вас там с вашей подругой или нет.
После этого вопроса Тая заволновалась, на глазах у нее появились слезы, и она стала рассказывать, что ее подруга Алина уже три месяца встречается с азербайджан¬цем по имени Алик. Однако фамилии его и место житель¬ства она не знает.
- Красивый парень?
- Да. Высокий с усиками. На левой руке у него татуиров¬ка какой-то женщины. У него и машина своя есть: «Жигули» темно-синего цвета, а посередине черная полоса. Мы в тот вечер вместе с Алиной пошли на дискотеку. Но по дороге нас догнала машина Алика, и он при¬гласил в машину Алину.
- В машине еще кто-то был? - спросил Михаил.
- Окна темные, ничего за ними не видно.
- А номер-то запомнили?
- Две цифры помню: пятерку и двойку.
Больше она добавить ничего не могла. Но и это было немало для поисковой работы.
Выслушав это, Приходков посоветовал найти мужчину, передавшего участковому паспорт Рыжановой.
В отличие от подруги Алины, тот сразу же сказал, что, кроме паспорта, была еще и сумочка с деньгами и записной книжкой. Деньги, около двухсот рублей, он уже потратил, а сумочка цела.
- Поехали за сумочкой, - предложил  Михаил.
В записной книжке были адреса и номера телефонов.
Выехав к областной больнице, Михаил стал осматривать мусорный бак. Вскоре около него появилась пожилая женщи¬на и начала подметать, а Михаил, как азартный игрок, пони¬мая, что идет по верному следу, сразу же задал ей вопрос:
- Никто не говорил вам о пропавшей недавно девушке? Здесь нашли ее вещи.
- Рассказывал мне сторож вон из того магазина, что но¬чью около трех часов  слышал недавно какие-то крики, - ответила женщина и посоветовала сходить к нему.
И снова Михаилу повезло. Сторож, на которого сосла¬лась женщина, оказался на месте. Он-то и рассказал, что две недели тому назад здесь останавливалась автомашина «Жигули» темно-синего цвета, из которой кто-то пытался выскочить и громко кричал. Но потом крики стихли, и ма¬шина уехала.
- А марку машины можете назвать? - осторожно спросил Михаил.
- Да. Шестерка. У моего сына такая, только цвет другой.
Было уже поздно. И поиски машины начались на следую¬щий день. Установили ее быстро. Оказалось, что владелец этой машины выдал доверенность на нее Алику Миракиеву, проживающему в поселке Пригородном.
А дальше уже было проще. После отпирательств Алик вынужден был рассказать, как было совершено убийство. В этот день у его друга был день рождения, и он привез в строящийся ими коттедж Алину. После выпивки они изнасиловали ее и по дороге домой, вновь попытались повторить изнасилование. Но Алина кричала, грозила, что обратится в милицию, и тогда Алик сначала стукнул ее по голове гаеч¬ным ключом, а затем задушил руками и вывалил тело в колодец около областной больницы. Показал он и колодец, у которого был приоткрыт люк.
После похорон сестры Светлана Андреевна пришла к Степанову и, рассчитавшись по дого¬вору, проговорила:
- Второй раз вы помогли мне. И я это никогда не забуду. Если помощь потребуется, я обязательно помогу.
- Есть и у меня просьба.
- Говорите.
- К вам придет на прием Приходков Павел Иванович. При¬дет как пенсионер, и вы постарайтесь организовать ему кон¬сультацию с вашим заведующим отделением, о котором вы говорили. Он, кстати, терапевт?
- Да. А это очень надо?
- Очень. Я сейчас вас познакомлю, - и, сняв телефонную трубку, пригласил Приходкова.
- Вот и больной Павел Иванович, - улыбнулся Степанов.
- Так это же ваш сотрудник.
- Да. Но  никто об этом не должен в больнице знать. У него гепатохолецистит, а ваш завотделением по этой части был когда-то хорошим специалистом.
Светлана Андреевна заверила: «Я все сделаю в лучшем виде».
В эти дни состоялась встреча Степанова и с Ириной Соло¬вьевой. На этот раз, увидев его, она поздоровалась с ним как со старым знакомым и сразу же заявила.
- А ваша мама вчера сказала, что вы очень хотите меня увидеть.
- Да, Ирина Петровна, соскучился по мороженому, - улыбаясь, ответил он.
- Я тоже не возражаю.
В кафе Степанов поинтересовался о здоровье ее мамы и неожиданно спросил:
- Скажите, Ирина Петровна, вас волнует судьба брата?
- Волнует и очень. Я даже недавно разговаривала с ним о его работе и частых выездах в командировки. Но он меня успокоил и заявил, что деньги приносит, а как зарабатыва¬ет - это его дело. Правда, часто приходит пьяный и тогда грубит нам.
- Ирина Петровна, он в банде, и это может плохо для него кончиться.
- Это неправда! Вы наговариваете на него! - испуганно перебила Соловьева. В ее глазах Сергей увидел страх.
- Вы можете проверить. Это очень легко. Сегодня вече¬ром он уезжает в Нежинск, и там будет участвовать в раз¬бойном нападении. А завтра к обеду Юрий вернется и передаст вашей маме крупную сумму денег. Проследите, куда он спрячет после приезда оружие, и вы убедитесь. Только очень прошу вас, не предпринимайте никаких мер. Парамон Сидорович очень жестокий и свидетелей убирает безжалостно. А завтра в шесть вечера встретимся в церкви,  и тогда продолжим разговор.
В эту ночь Ирине так и не удалось заснуть. Когда она по¬гружалась в подобие сна, ее начинали мучить кошмары, от которых она в страхе вскакивала. Уже подтверждалось сказанное Степановым. Действительно, Юрий вечером уехал, сказав, что приедет на следующий день.
Заснула Ирина, когда наступал рассвет, и проспала до десяти утра. Вскоре подъехал Юрий и со спортивной сум¬кой в руках быстро прошел в свою комнату. А через несколько минут вышел и передал матери сверток. - Там десять кусков, - хвастливо бросил он. - Пока помо¬юсь, завтрак готовь.
Дождавшись, когда он уйдет в ванную комнату, Ирина быстро вошла в комнату Юрия, достала из-под кровати спортивную сумку и открыла ее. В сумке лежали пачки денег, а на дне - маска, перчатки и пистолет.
Вечером она была в церкви и с нетерпением ждала Сте¬панова. Решение Ирина уже приняла и ради спасения Юрия готова была на все.
- Идите в кафе, я подойду, - услышала она за спиной.
Через несколько минут Сергей сел рядом.
- Скажите, что мне надо сделать, чтобы спасти Юрия? - с нетерпением спросила Ирина.
- Сначала надо все-таки попытаться уговорить маму помочь найти икону.  Кстати, Федор, мой брат, часто бывает у вас?
- Бывает. Мама его уважает. Вы очень похожи, я снача¬ла подумала в тот раз, что это Федор приглашает меня в кафе. Но, присмотревшись, поняла, что ошиблась. Ваш брат одевается по-другому.
- А мама за что его уважает?
- Не знаю. Он всегда вежливо с ней разговаривает и каж¬дый раз приносит коробку конфет.
- Я скоро приду к вам домой. Вы не подавайте вида, что знаете меня. Мне важно начать разговор с вашей мамой.
- Хорошо.
- Кстати, в какой комнате Парамон Сидорович ведет раз¬говоры со своими друзьями?
- В комнате Юрия или в угловом кабинете, где часто ночевал папа.
- Тогда возьмите вот эти две штучки, и каждую пристройте незаметно в этих комнатах, - попросил Степанов, по¬давая два жучка.
- Это что, для прослушивания?
- Да. Чтобы спасти вашего брата, надо пойти на это.
Ирина помолчала, а потом негромко заметила:
- Боже мой, опять испытания. И неизвестно, чем все это кончится.
- Поверьте, Ирина Петровна, я хочу с вашей помощью сде¬лать два добрых дела: во-первых, помочь вашему брату и, во-вторых, вернуть людям икону. Но начинать надо со второго.
Ответ Сергея заставил ее вскинуть голову. Помедлив, Ири¬на упавшим голосом пообещала выполнить все просьбы и засобиралась уходить.
- Встречаемся так же через мою маму. По телефону мне не звоните, - добавил Сергей.
Посидев еще несколько минут, Степанов тоже вышел из кафе. Проверившись и не увидев за собой хвоста, он пом¬чался в свою контору. Впервые он непос¬редственно участвовал в разработке оперативной комбина¬ции и был доволен началом. Войдя, он сра¬зу же зашел к Приходкову:
- Кажется, Павел, ты из меня опера делаешь.
- Рассказывай, - рассматривая возбужденного Сергея, предложил  тот.
- Все пока идет, как намечали. Ирина согласилась по¬мочь. Особенно ее обеспокоил Юрий. В принципе надо поду¬мать,  как выводить его из этой банды.
Слушая это, Приходков недовольно жевал губами и по¬стукивал пальцами по столу. Затем в сердцах бросил:
- Ты о Федоре больше думай. Его надо спасать в первую очередь. Кстати, что про него узнал?
- Желанный гость у матери Юрия. Надо его пофотогра¬фировать пару дней. Одежду придется подбирать такую же, чтобы Соловьева приняла меня за Федора.
- Михаил это сделает. Ты завтра Корчагиным снова займись. Пусть тебя они попасут. А в это время Миша твой заказ выполнит. Устал?
- Когда интересно, усталости не чувствуешь.
- Это верно. А мне презент преподнесли, - поднявшись, он не спеша подошел к бару, достал два изящных бокала и бу¬тылку виски «Белая лошадь». Налив золотую жидкость в бокалы, он произнес:
- Ну что, детектив, поехали?
- Дрянь все-таки, - подумал Сергей, но, чтоб не обижать Павла, сказал: - Да. Умеют проклятые капиталис¬ты делать.
Сегодня он был в отличном настроении. От сво¬ей работы Сергей получал огромное удовлетворение. Он был сам себе хозяин. Работая в обкоме он всегда подчинялся начальникам, распорядку и многому другому, но только не себе. Сейчас с пришедшей к нему сво¬бодой пришло и такое достоинство, которого раньше не было. Ра¬бота детективом ему очень нравилась, хотя и требовала по¬стоянного умственного напряжения, но она давала и матери-альный достаток.
- Плесни еще, Павел, - попросил Сергей.
- Ты чего?
- Расслабиться хочу.
- Нам расслабляться нельзя. Сейчас у нас большое дело, и ко всему надо быть готовым. Лукашев вчера сказал, что Парамон что-то замышляет. Хорошо, если с жучками получится. А пока информации у нас мало.
- Ну не совсем так. По налету в Нежинске информация сработала на Ирину классно, - возразил Сергей и удивленно спросил: «Так это что, частица из большого плана?»
- Пошли домой, - рассмеявшись, ответил Павел.



ПРОВАЛЫ

С утра Михаил вел наблюдение за особняком Соловьевой и, дождавшись, когда Юрий выйдет, по рации сообщил, что можно начинать.
     К этому дню они готовились очень тщательно. Сергей подобрал одежду такую же, какую носил его брат и под¬правил под него прическу. Были отработаны различные варианты беседы и поведения на случай появления посто¬ронних.
Подъехав на «уазике», начиненном аппаратурой, Сергей направился в дом, а Павел уселся у аппарата. Войдя в образ брата, Сергей, изображая уверенность и развязность, прошел через двор и нажал на кнопку звонка.
Дверь открылась не сразу, и он понял, что его рассмат¬ривает хозяйка дома. Повторив звонок, он услышал голос Марии Соловьевой:
- Сейчас, сейчас, - открыв дверь, она с улыбкой проговорила:
- Проходи, Федя, проходи. А Юры нет, мы с Ириной одни.
- А я, собственно, с вами хотел поговорить, - и протянул коробку конфет.
Довольная Соловьева взяла ее:
- Ты всегда, Федя, балуешь меня любимыми конфетами, - идя по коридору,  она спросила, - чай, кофе?
- Чашечку кофе можно, - войдя в кабинет, согласился Сергей и сев за стол, приготовился к разговору.
Вскоре вошла Ирина и, поставив чашки с кофе, улыбнув¬шись, заявила, что мама сейчас придет. Опустившись в чер¬ное кожаное кресло, Степанов с интересом рассматривал ка¬бинет и дорогую шикарную мебель.
- Заждался, Федя? - услышал он голос хозяйки и уви¬дел ее, вошедшую с бутылкой ликера и двумя крохотны¬ми рюмками.
- Мария Сергеевна, а я к вам по важному делу, - пытаясь снять внутреннее напряжение, проговорил Степанов и, уви¬дев, как насторожилась Соловьева, добавил: «Я брат Федо-ра, работал с Петром Ивановичем в обкоме и звать меня Сергеем Николаевичем».
Ошеломленная услышанным, Соловьева несколько минут молчала, а затем растерянно спросила:
- Что-нибудь с Федором?
- Нет, я пришел поговорить об иконе Божией Матери. Не перебивайте меня. Выслушайте сначала.
- Я уже говорила, что не знаю ничего о ней.
- Те, кому вы говорили это, чуть жизнью не поплатились. Вы ведь знаете, что отца Павла после его разговора с вами пытались убить.
- Господи, ну когда от меня отстанут! - чуть не плача, проговорила Соловьева.
- Давайте, я вам напомню, как Господь наказал людей, скрывающих ее. Были убиты двое мужчин, которые купи¬ли у подростка эту икону. Затем застрелили начальника управления НКВД Сосновского, затем был убит парень по име¬ни Игорь, который, кстати, продал икону тем мужчинам, и который покушался на убийство отца Павла.  А у вас сын Юрий? С ним ведь тоже может случиться подобное. Пожалейте хотя бы его.
- Но у меня нет никакой иконы.
- Я знаю, что она не у вас. Но мне известно, что вы ее видели в квартире Петра Ивановича, - говоря это, Степанов заметил, как испуганно вздрогнула Соловьева, и чтобы ус¬покоить, продолжал: «Снимите с себя этот грех и расскажи¬те подробно все, что вам известно о ней. Тогда божья кара не коснется ни вас, ни ваших детей».
Несколько минут она молчала. Но Степанов видел ее рас¬терянность и чувствовал, что она сломлена и должна рас¬крыться. Он не мог объяснить, откуда к нему пришла эта уверенность. Он просто чувствовал. Наконец, Соловьева за¬говорила:
- Пожалуй, вы правы. Эта икона не принесла счастья тем, кто ее прятал. Икону Петру Ивановичу подарил Сосновский после смерти Сталина. Очень красивая икона, но я ее видела один раз, когда с дочерью была на квартире Петра. Он тогда сказал, что её после взрыва собора пыта¬лись спрятать, но люди какие-то нашли, и Сосновский подарил ему. А Петр Иванович подарил ее своему сыну Максиму и вскоре умер. Замолчав, она заплакала, и через несколько минут заго¬ворила снова.
- Мне действительно кажется, что Бог наказывает за нее. Я предлагала Максиму передать ее церкви, но он отказался, и меня строго-настрого предупредил никому ничего не гово¬рить о ней.
- А когда, Мария Сергеевна, этот разговор был?
- Первый раз после разговора с отцом Павлом, а второй раз, когда чуть не убили священника.
- И почему же Максим Петрович не согласился? - продолжал допы¬тываться Степанов.
- Второй раз, когда мы разговаривали, он ссылался на то, что она выполнена  известным художником и очень дорого стоит. Но когда я возразила ему, что не дороже жизни, он начал говорить, что начнут копаться журналисты и могут узнать, что она у отца была. Пойдут всякие домыслы и сплетни. Я тогда заплакала. Стала говорить, что у меня дети, и я за них очень боюсь. А он меня успокаивал тем, что Парамон Сидорович защитит. Ну, Григорьев, - увидев удив¬ленный взгляд Сергея, пояснила она, - он часто приезжает к нам. Может, мне еще раз поговорить с Максимом?
- Я думаю, не надо, зачем вам волноваться, Мария Серге¬евна? Я с Максимом Петровичем вместе учился и работал в обкоме. По¬пытаюсь сам уговорить его, - ответил Степанов и, попро¬щавшись, вышел из дома.
Однако, оставшись одна, Соловьева не могла успокоить¬ся. Особенно ее мучило упоминание Юрия: неужели Степанову известно о делах сына, - думала она. Уж если он узнал об иконе, которую показывал ей Фомичев, значит, он в курсе других парамоновских дел, и тогда может пострадать Юрий. Видимо, надо сообщить Парамону Сидоровичу, чтобы были осторожнее.
Когда вечером Парамон заехал к ним, и о чем-то пошеп¬тался с Юрием, Мария Сергеевна дождавшись удобного мо¬мента, стала рассказывать о дневном визите Степанова. И тут ее понесло. Охваченная страхом, она рассказывала не только о том, что слышала днем, но и о том, что ей показа¬лось... Парамон молчал. Но было заметно, что сказанное Соловьевой его насторожило. Однако, не подавая вида, он спокойно переспросил:
- Значит, вы считаете, что Степанов знает много?
- Много, Парамон Сидорович, ой много!
- Что, Юра, думаешь? Откуда он может знать? - спросил Парамон. - Дыма без огня не бывает... Пойдем в другую комнату.
- Не знаю, но Винт говорил, что Степанов зачастил к Корчагину, - войдя в угловой кабинет, ответил Юрий.
- Не Федор ли заложил нас?
- Думаю, нет. Они ведь давно не встречаются. Накладочка одна была. Спутал его Винт со старшим братом, потому что похожи они здорово и наболтал про саратовский налет. Конечно, Федору от брата досталось, выговаривал он ему здорово и даже сказал, что он теперь не брат ему. Но при чем здесь икона?
Снова повисло молчание. Парамон смотрел в окно.
- А может быть, замочить? - продолжал Юрий. - Чего он путается под ногами с этой иконой?
- Пуля дура, всех не перестреляешь, - возразил Парамон, вспомнив предупреждения Фомичева. - Ты лучше поговори с Федором, пусть он сходит к брату. Вроде бы, и покается, разговорит его... А замочить легче всего - каж¬дый день людишки исчезают.
На следующий день Федор дождался около офиса своего брата. Подошел, трезво и смиренно протянул руку.
- Ты чего, - поздоровавшись, спросил Сергей. - Случи¬лось что?
- Обижаешь, брат? У нас все схвачено. А мне посоветоваться не с кем, как лишь с тобою. Ты всегда прав оказыва¬ешься, а я, как дурак, понимаю это иногда поздновато...
С трудом пересиливал себя Федор, но страх перед Пара¬моном был сильнее его самолюбия.
- Что ж, пошли ко мне, - предложил Сергей.
- Нет, пойдем лучше в кафе, на «нейтралке» свободнее.
- Это исключено. Пошли посидим в сквере.
Федор насупился. Он не любил, когда ему навязывали решения, но сейчас промолчал. Несколько минут  они прошагали молча.
В сквере никого не было. Лишь фигура Ленина одиноко высилась с протянутой рукою. Пенсионеры обычно подтягивались не ранее десяти утра, клиенты лет¬них кафе к десяти вечера...
- Зачем ходил к Марии Сергеевне? - прямо спросил Федор.
- Извини, но это мое дело, и тебе не советую в него нос совать.
Не обращая внимания на резкость сказанного, Федор про¬должал:
- Ты понимаешь опасность или нет? Тебя же раздавят, да и меня заодно «зачистят». Мама больная, и если тебя убь¬ют, она же не выдержит...
Слушая, Сергей видел, как волнуется его брат и как не умеет управлять собой в этой ситуации, но пока не переби¬вал, давая ему выговориться.
- Скажу честно, меня просили передать тебе, что если вы с Павлом отцепитесь от Соловьевой и от Юрия, то получите большие деньги. Если ты не понял, извини, я ухожу. И так лишнего выболтал, как брату.
- Пойдешь, Федор, тогда, когда меня выслушаешь, - пере¬хватывая инициативу, проговорил Сергей. - Откровение на откровение?!
Удивленно вскинув брови, Федор собрался что-то сказать, но брат опередил.
- Тебе сказать, как вы сработали в Нежинске? На днях, - и не спеша, он рассказал то, что рассказывал Ирине Соловьевой. Добавив при этом, сколько они там взяли денег в кассе. Как повязали сторожа и где после этого были.
- Ты ведь тоже причастен к этому делу. Так кому надо бояться: тебе или мне? Ты запомни, если что со мной случится, коми¬тетчики получат наш материал и всю вашу банду заметут. И еще тебе один совет дам: вы готовите нападение на инкассаторов. Сделай так, чтобы ни ты, ни твой друг не участвовали в этом деле. Очень тебе советую.
- Почему? - быстро спросил Федор. На завтра они подго¬товили нападение на инкассаторов в городе Лесном, и об этом знали только трое. В числе этой тройки был и Федор.
- Не получится у вас с этим делом. И я не хочу, чтобы тебя и друга убили.
- Слухи или кто нас сдал?
- Не поедете, сами убедитесь. Я ведь не зря хожу к Корча¬гину.
Федор не знал, что был прослушан разговор Парамона о нападении на инкассаторов. Разработав тактику действий, Сергей и Павел готовили разборки бандитов друг с другом, чтобы на какое-то время отвлечь Парамона от иконы.
Наблюдая за братом, Сергей видел, как тот мучительно переваривает услышанное. Уверенность свою он утратил и, более того, психологически был подавлен. Поднявшись, Сергей бро¬сил одно слово: «Думай».
После этого разговора Федор сразу же помчался к своему другу и рассказал о состоявшейся встрече.
- Надо к Парамону бежать, - проговорил тот.
Как и предполагали детективы, сообщение Федора заин¬тересовало Парамона. Он и раньше чувствовал утечку ин¬формации. Но не мог определить, кто ее «сливает». Несколько раз для проверки Лукашева он в беседе с ним выдавал кое-что, на чем его можно было поймать. Но это никаких результатов не давало. Наоборот, Лукашев все аккуратно выполнял и даже предлагал много интересного. Хуже у Па¬рамона складывались отношения с Корчагиным, который уже несколько раз пытался обрести свою самостоятельность и не платить в общак. Поэтому намек Степанова на связь с Корчагиным явно его заинтересовал.
- Ну, что, ребята, раз советуют вам отдохнуть, значит надо отдыхать. О нашем разговоре никому не говорите.
Операция по обезвреживанию налетчиков разрабатыва¬лась сотрудниками из областного управления, и Приходков знал об этом.
С утра были расставлены сотрудники из СОБРа. Рядом со сберкассой стояла аварийная машина энергетиков, в ко¬торой тоже сидели сотрудники. Проинструктированы были ин-кассаторы. Вскоре около кассы был замечен мужчина, ко¬торый несколько раз вяло прогуливался от одного пере¬крестка до другого. Неожиданно подъехали два джипа и остановились на противоположной стороне. Затем подъе¬хали и инкассаторы. Двое из них вошли в сберкассу, а тре¬тий и шофер остались на улице. В прогуливающемся муж¬чине бойцы СОБРа сразу определили подстраховщика на¬летчиков. И когда тот дошел до угла, один из оперативни¬ков обратился к нему с просьбой угостить сигареткой. В это же время из джипов пятеро мужчин направлялись к дверям кассы и, увидев выходящих инкассаторов, выхва¬тили оружие.
Выстрелы раздались неожиданно. Обернувшись, напа¬дающие увидели, как из подъездов домов бегут к ним СОБРовцы, отрезая путь к джипам, блокированным грузовыми машинами. Открыв беспорядочную стрельбу, на¬падающие пытались прорваться, но такой возможности у них уже не было. Услышав стрельбу, прогуливающий¬ся мужчина стремительно обернулся и, бросив протяну¬тую пачку сигарет, выхватил из сумки пистолет. Оперативник быстро рванул пистолет на себя, но силы были не равными. Мужчина, а это был Винт, свободной рукой ударил оперативника по голове и выстрелил из пистолета. Пуля прошла над головой. Повернувшись, Винт бросился бежать, но оперативник, выхватив пистолет, послал несколько пуль. Остановившись, тот медлен¬но-медленно оборачивался к оперативнику, поднимая руку с пистолетом. На его лице были удивление и злоб¬ная решительность. Снова ударил ПМ оперативника и голова Винта откинулась назад...
Сообщение о расстреле бандитов вызвало бурную ре¬акцию среди населения города, и среди бандитов. В перестрелке были убиты три налетчика и двое ранены. Такого провала Парамон еще не имел. Иногда к нему приходила мысль, что это по его вине погибли братки. Отмени он налет, и не было бы таких жертв. Желание отомстить предателю, взяло верх над разумом и над осторожностью. Жажда мести уже давно иссушила его душу, выжгла ее дотла, и ни один росток жалости не пробивался сквозь толстый слой этой мести. На вечер была назначена сходка его помощников. До этой сходки Парамон повстре¬чался с начальником управления.
- Перехватывают инициативу твои герои, - мрачно упрекнул он Фомичева. - На хрена мы вас кормим?
- Меня не поставил в известность мой заместитель, - оп¬равдывался тот. - Бардак везде, и у нас не заповедник. Вся страна...
- Ты не президент еще, чтоб о стране печалиться, а зама замени, к чертовой матери, другим. Ананьев ведь тоже опе¬ративник. Зря, что ли, ему такой коттедж отгрохали? Вот и пусть отрабатывает. Иждивенцы, а сейчас рынок. Надо пахать за рубль!
- Он и на своем месте отрабатывает неплохо.
- Ты не слишком ли разговорчивым стал, Максимушка? А того не поймешь, что если не мы их, то они нас. Узнай во что бы то ни стало, откуда стало известно ментам. Кто сливает информацию? По Корчагину что-нибудь есть у тебя?
- Откуда? Он же ваш человек. И как я могу отрабатывать его? - обиженно ответил Фомичев.
- Ладно. Не обижайся, но мозги напрягай. Посиди в соседней комнате, послушай моих, покумекай...
Вскоре вызванные Парамоном «соратники» собрались в зале. Они уже знали о расстреле и были готовы предложить свои действия. Выслушав сообщение Парамона о том, что дружку Юрия было известно от детектива Степанова о гото¬вящейся операции СОБРа, присутствующие переглянулись.
- Тогда надо было остановить налет! - удивился началь¬ник службы безопасности «Транзитнефти» Пилюгин.
- А кто был уверен в правдивости?
- Но людей потеряли, - продолжал Пилюгин.
- А откуда эта информация стала известна детективам? - включился в разговор Лахов. - Выходит, у них связь с УВД теснее нашей?
- Вот тут-то и суть. Намек брошен на Корчагина, - ответил Парамон.
- А не подстава? - опять возразил Пилюгин. - Играют не пацаны.
- Вот и проверь сам, - предложил Парамон. - Того же Корчагина. Он явно пытается из нашей команды выйти.
- Поэтому и с детективами стал заигрывать. Знает, что они дружат с ментами, - рассуждал Пилюгин. - Ну никому доверять нельзя!
- Надо вытаскивать его на нашу рыбацкую базу и колоть там, - предложил Парамон. - При любых обстоятельствах оставлять его в живых нельзя. У нас не богадельня. Дело его потом возьмешь ты, Евгений.
- Кто поедет на встречу? - оживился Пилюгин.
- А ты и поедешь. Возьмешь своих из службы безопаснос¬ти. Но приглашу его я сам на природу. Нас здесь трое, я уверен, что на этот раз ни одна душа не узнает о нашем уговоре?
- Когда начинать?
- На завтра, Женя, и планируй. Ты ведь давно просишь у меня самостоятельное дело. Вот и завоевывай его. Толь¬ко потом не крохоборничай, как Корчагин. Копейка рубль бережет, но голову стрижёт.
Говоря так, Парамон не сомневался в выполнении это¬го поручения, так как Пилюгин давно был зол на Корча¬гина за отказ подарить ему «Мерседес». Угостив собравшихся коньяком, Парамон отпустил их.
- Выходи, Максим. Все хорошо слышал?
- Да. Уверенности маловато по Корчагину. И времени в обрез. Надо бы поводить его и послушать.
- Вот и послушает Евгений завтра. А ты других по¬слушай.
Проводив и Фомичева, он долго сидел у окна. Потом подошел к телефону и набрал номер Корчагина.
- Але, - ответили на другом конце.
- Владимир Андреевич, это я беспокою.
- Слушаю, Парамон Сидорович.
- У тебя как на завтра со временем? Надо бы вечером встретиться, а то давно не виделись, а тут кое-что наклюну¬лось, советы нужны...
После этих слов у Корчагина заломило в висках, и он ощутил неясную тревогу.
- Что от меня требуется? Я всегда готов!
- Подъезжай на нашу базу к восьми вечера. Посидим, уши¬цы похлебаем. Поговорим душевно.
- Буду, Парамон Сидорович, - ответил Корчагин и сразу услышал гудки отбоя.
Вскоре запись этих разговоров прослушивалась детекти¬вами на квартире у Татьяны Гусевой.
- Что будем делать? - после затянувшейся паузы спросил Приходков
- Можно  передать в УГРО, - предложил Михаил.
- А если столкнуть обе группы? - возразил Степанов. - Мо¬жет быть, лучше помочь Корчагину? Уж очень Пилюгин мерзок.
- А что, смысл есть, - поддержал Приходков, - я сейчас на диктофон перепишу, а ты, Сергей, пообщайся с ним. Только в офисе ни о чем, кроме машины, не говори. Миша, подстрахуй Сергея.
Через некоторое время в автосалоне по¬явился Степанов. Его уже здесь знали, и он сразу прошел в кабинет директора.
- Владимир Андреевич, мы с вами встречаемся не пер¬вый раз, - проговорил вошедший Степанов, приложил палец к губам и протянул ему заранее подготовленную записку, - а машину все никак не выберем. Может, вы предложите что-нибудь из имеющихся. Хотелось бы ее опробовать на ходу, так сказать.
Говоря это, Степанов видел, как Корчагин замер, про¬читав записку, в которой сообщалось, что речь идет о спасении его жизни. Недавний разговор с Парамоном и эта записка говорили о многом. Владимир Андреевич вспотел. Обладая хорошо развитым воображением, он уже слышал траурную музыку. Да, первое тревожное впечат¬ление о приглашении Парамона «душевно» отдохнуть насторожило его. Но и в записке сказано о каком-то важном разговоре, - думал он.
- Ну что, Владимир Андреевич, покажете мне машину? - услышал он голос Степанова.
- Да, конечно, бизнес, есть бизнес, - поднимаясь, ответил Корчагин. - Идемте, я сам покажу вам «Ауди».
Осмотрев показанную машину, Степанов сел и предложил Корчагину проехать на ней немного вместе с ним.
Выехав за город, Степанов остановился, достал диктофон и включил его. Сначала в салоне воцарилась тишина, затем послышался голос Парамона. Директор автосалона не пытался скрыть своего удивления. Однако по мере про¬слушивания, на его лице сменялись то злобная решитель¬ность, то ненависть, то страх.
Выслушав фразу «при любых обстоятельствах оставлять его в живых нельзя…», Корчагин попросил остановить дикто¬фон и перемотать пленку назад, чтобы еще раз прослушать. И снова в салоне автомобиля он услышал голос Парамона, отдающего указания по ликвидации Корчагина. Прослушав до конца и вторую запись о приглашении Парамоном  на базу, Корчагин закурил.
- И что посоветуете, Сергей Николаевич? - обреченно спро¬сил он, устремив взгляд куда-то вдаль. - В милицию идти?
- А вам разве не известна роль милиции в банде Парамо¬на? - вопросом на вопрос ответил Степанов и добавил: - «У вас же своя служба безопасности, и, насколько нам известно, очень сильная. Надо использовать ее грамот¬но в своих целях. Парамона на встрече с вами не будет, он привык чужими руками жар загребать. А вот Пи¬люгин на сегодня главный ваш враг, конкурент. И тут: кто кого! В домик вы заходить не будете, вас и вашего шофера они попытаются расстрелять у калитки. Расстреляют, если вы не опередите их. Кроме группы Пилюги¬на, на базе никого не будет».
- А дальше что? Это же война. Все равно конец.
- Давайте вместе подумаем. Ну, например, первыми из машины вылезли ваши телохранители, в которых незнако¬мые вам люди стали стрелять, и они, даже будучи ранеными, успели перестрелять их, в том числе и Пилюгина, на которого потом наденете маску. Следовательно, будут все незнакомые вам люди, они напали, а вы - оборонялись.
- Опасно с Парамоном в такие игры играть, - неуверенно проговорил Корчагин. - Не зря он аж всю губернию в кула¬ке держит.
- Тогда попрощайтесь с женой и идите гордо под пули Пилюгина. Вам выпал маленький шанс, но шанс.
- Я  подумаю, поехали в автосалон.
Но, говоря так, Корчагин хитрил. Он был шокирован этой записью и боялся оказаться записанным так же, как Пара¬мон, поэтому и был немногословен. Приехав в автосалон, Корчагин сразу же вызвал начальника службы безопаснос¬ти, который был его дальним родственником и рассказал ему о готовящемся на него покушении. Тот понимал, что страсти с Парамоном накалились настолько, что без крови не обой¬тись, и поэтому был согласен с предложением Степанова.
- Откуда эта информация? – лишь спросил началь¬ник службы безопасности.
- От верблюда, - незлобно ответил Корчагин. - Важно то, что она верная.
- Я в том смысле, что не сталкивают ли нас? - оправдыва¬ясь, проговорил тот.
- Возьми с собой еще двух надежных, чтобы смогли сра¬ботать на опережение.
- Есть такие. В разведроте у меня были. Отчаянные парни.
- Ладно. Не мне тебя учить. Одному потом ногу простре¬лишь, а другому руку. Не морщись, так надо.
На следующий день вечером на шикарном «Ягуаре» с то¬нированными стеклами они выехали на базу Парамона. До выезда из города их сопровождал «Жигуленок», который, проверив их выезд, вскоре отстал. Все были в бронежиле¬тах скрытого ношения.
Поплутав по узкой лесной дороге, вьющейся в дубняке, они подъехали к реке и вскоре свернули к базе. У дома стояло несколько человек.
- Не выходите. Пусть они приближаются, - подал команду начальник службы безопасности. - А вы, Владимир Андрее¬вич, приоткройте окно и спросите, где Парамон Сидорович.
- Ждет тебя уже давно, - ответил Пилюгин. - Иди бы¬стрее, он не любит опозданий. - И, видя, что Корчагин не спешит выходить из машины, тихо выругавшись, при¬казал стоящим идти к машине. Четверо угрюмых пар¬ней держа руки в карманах, медленно приближались. И когда оставалось около пяти метров, неожиданно рас¬пахнулись дверцы, и началась ураганная стрельба. Через несколько мгновений Пилюгин и его бойцы лежали на земле. Пилюгин был изрешечен восемью пулями и скон¬чался сразу.
- Отстреляйте находящееся у них оружие, - приказал на¬чальник службы безопасности. - Возможно, не все успели выстрелить. Маску вот этому натяните.
Все произошло за несколько секунд. При подъезде к горо¬ду начальник службы безопасности из своего пистолета на¬нес ранения двум участникам кровавой бойни, и сразу их повезли на квартиру к бывшему главврачу партактивской поликлиники Беляеву. К ночи на базу приехал заведующий и, увидев лежащих в лужах крови людей, сразу же позво¬нил Парамону.
Набрав несколько раз номер телефона Пилюгина и не по¬лучив ответа, Парамон вызвал к себе Лахова и срочно отпра¬вил на базу. Плохие предчувствия вдруг цепко охватили его. Ему показалось, что он, хитрый лис, всесильный вожак, вдруг неожиданно столкнул¬ся с неведомой силой, круче его силы, а главное - умнее... Впервые за последние годы Парамон почувствовал свое бессилие и растерянность.



ЗАЛОЖНИК

Неожиданный звонок прервал размышления Парамона.
- Парамон Сидорович, нас обстреляли на базе, - услышал он голос Корчагина. - Слава богу, вы живы, а я-то уж думал...
- Кто обстрелял?
- Не знаю. Пять каких-то мужиков. Моих двух ранили, - взволнованно сообщил Корчагин, - хорошо еще, ребята ответную стрельбу открыли.
- А кто на базе был?
- Мы никуда не заходили, никого не видали. Еле скры¬лись, отстреливаясь. Надо послать кого-нибудь туда. Да и милицию подключить. Я думаю, кто-то на нас с вами уст¬роил засаду. Теряюсь в догадках...
- Ладно, не паникуй и помалкивай. А где твои раненые?
- Обработали у Беляева на квартире, и по домам  развезли. У одного рука прострелена, у другого - нога. Со¬всем уже обнаглели.
Оборвав дальнейший разговор, Па¬рамон позвонил Фомичеву и попросил того срочно подъе¬хать. А вскоре вернулся и Лахов.
- Перебили, как куропаток, - мрачно проговорил тот, входя.
- И Пилюгина?
- Его среди убитых не нашел.
- Полный сумбур. Ничего не понимаю, - проговорил рас¬терянно Парамон и увидел входящего Фомичева.
- Садись, Максим Петрович, опять провал у нас, - произ¬нес Парамон. Лицо его было бледным. - Что-то карта к нам в последнее время идет не в масть.
- А что собственно произошло? - не выдержав, спросил  тот.
- Ничего особенного, коли не считать пяти трупов. Никогда раньше такого не было. И все потому, что каждый из нас норовит словчить, подставляет других. Расскажи ему, Валентин.
- Всю группу Пилюгина расстреляли около нашей базы.
- Сам не наследил там? Придется срочно оперативную группу высылать на место, - перебил Фомичев. - Как же топорно все идет у нас!
- Близко я не подходил, - ответил Лахов.
- Тогда позвони из автомата дежурному по управлению и передай информацию об этом, а я поеду в управление, - мрач¬но проговорил Фомичев.
- Делай висячку, - заметил Парамон. - Корчагин живой и невредимый. Звонил мне и жаловался, что двух его парней подстрелили там. На Корчагина не выходите. Тут нужен особый разбор, и занимать¬ся будет Валентин. Особенно почему Корчагин уцелел?
- У него в службе безопасности ребятки с головой дру¬жат, - возразил Фомичев.
- Идите, идите. И найдите мне Пилюгина, - устало прого¬ворил Парамон. - Это у Корчагина головы-то? Тогда кто у меня?
Оставшись один, он  налил бокал коньяка. Как никогда раньше на него накатила тоска. Он скрипел зубами и пред¬ставлял, как будет пытать и убивать Корчагина. Но придерживал свои чувства, ибо допускал, что за Корчагиным возможно кто-то стоит - с «головой»...
Ночью позвонил Фомичев и сообщил, что среди уби¬тых обнаружен и Пилюгин, на котором была надета рези¬новая маска, и что найдено около сотни стреляных гильз от двух АК.
«Идиот, - подумал Фомичев, - замаскировался. Поэтому так и насторожились люди Корчагина. Топорная работа, понт чистой воды, а еще чекистом был. Правиль¬но его выгнали, а я-то подобрал...»
Как и советовал степноградский король преступного мира, преступление осталось нераскрытым. Трупы, как известно, не говорят, и в справках в министерство значилось это разборкой преступных группировок. Автома¬ты, из которых была расстреляна группа Пилюгина, валя¬лись рядом с трупами, и никаких отпечатков на них не было. Принадлежали они одной из воинских частей.
Во время похорон к Парамону подошел Мурат Хасанов, работающий в «Транзитнефти».
- Не переживай, Парамон Сидорович, мы накажем этих собак.
- Спасибо, - тихо ответил Парамон.
В этот же день Фомичев находился у губернатора Нико¬лаева и получал нагоняй от начальства.
- Плохо работаете, Максим Петрович! - выговаривал он. - Убивают честных предпринимателей, а ми¬лиции, вроде, и дела нет. В «Транзитнефти» сначала уби¬ли главного финансиста, потом убивают бывшего майора ФСБ, начальника службы безопасности и его людей. И все безнаказанно. Ждете, когда убьют и Шиленкова? Или меня?
- Мы принимаем меры, Виктор Юрьевич. Вы же знаете, как при нападении на инкассаторов ликвидировали группу бандитов. И по этому делу кое-какие зацепки есть, - оправ¬дывался Фомичев. - Но разгул криминала в стране....
- Зацепки, зацепки! - продолжал губернатор. - Запомните, не наведете порядок, придется подыскивать вам другую работу. Скоро выборы, и людям не зацепки нужны, а реальные дела.
После посещения губернатора Фомичев почувствовал страшную усталость, и чтобы снять напряжение, позвонил Шурочке. Прекратившиеся на какое-то время их встречи во¬зобновились снова. Эти встречи поднимали настроение, так как с женой все чаще стали возникать скандалы, после которых она уходила спать в комнату матери Максима. Услышав голос Шурочки, он произнес:
- Это я. Соскучилась?
- Конечно. Как у тебя дела?
- Губернатор сейчас прессовал. Сами распустили людей, а на милицию валят...
- Это по поводу убийству нефтяников? Слухи ходят всякие, да ты не переживай…
- Стараюсь, но никто, кроме тебя, не посочувствует. Под¬ходи сегодня на нашу квартиру часикам к девяти. Посидим, молодость вспомним.
- Договорились, - ответила она.
Александра Сидорова, или как называли ее, Шурочка, всегда была рада встречам с Максимом. Муж ее после паде¬ния коммунистического режима пристроился в совет пенсионеров. Поругивая демократов, он с такими же оби¬женными «бывшими», занялся поборами с руководите¬лей предприятий под видом помощи пенсионерам. Дармо¬вые деньги надо было куда-то пристраивать, а банки были ненадежными. Везде чудились мавродии, мошенники. Вот и крутился он, а придя домой, валился в постель и сразу же засыпал. Жена уже давно относи¬лась к мужу, как к вещи, неизбежной в домашнем обиходе. Иногда она пыталась пробудить в нем мужские чувства, но он лишь беспомощно, по-детски улыбался. И тогда она вспо¬минала Максима, его вздохи,  сильные руки, жаркие поцелуи. Он казался ей идеальным мужчиной, героем, мужественным, страстным... И каждый его звонок молодил ее лет на десять, а то и двадцать...
В центре города Максим имел квартиру, как явоч¬ную, для встреч с нужными людьми. Вместе с Шурочкой они выбирали туда и мебель. Практически, это было их любов¬ное гнездышко. Их личный мир. Их смысл жизни.
В назначенное время Шурочка вошла, открыв квартиру своим ключом. На столе стояло несколько бутылок доро¬гих вин и закуска, а из ванной доносился шум воды.
Загля¬нув в ванную комнату, она увидела стоящего под душем Максима, который обрадованно проговорил:
- Раздевайся и заходи.
За столом Максим, разлив по фужерам вино, томно про¬говорил:
- А я уже заждался тебя.
- Так я же вовремя пришла, -  оправдывалась та.
- Но я раньше пришел. Давай выпьем и закусим на¬шим поцелуем.
Ощущая теплую глубину рта Шурочки, он чувствовал, как возбуждается она, и был готов от переполняющего на¬слаждения сразу же овладеть ею. Его сердце бешено колотилось, и по всему телу растекалась сладко-щемящая истома. Бросившись в постель и утолив страсть, они снова верну¬лись за стол. Неожиданно Шурочка стала рассказывать, как трудно ей работать проректором по науке,  и как мало за это платят. На что Максим небрежно бросил:
- Ну не прибедняйся, дорогуша, за защиту-то кандидатс¬ких ты же немало берешь. Сейчас многие новые русские хотят званий ученых. И с экзаменов наварчик не мал!
- Максимушка, бабок всегда не хватает. И чем их боль¬ше, тем их больше не хватает. А тут еще наградил ты меня муженьком. Понавешал во всех комнатах портреты Ленина и вздыхает по прежнему времени, вместо того, чтобы день¬ги делать.
- Ну, при такой супруге любой мужик обленится. Хотя я слышал, что он в совете ветеранов из колхозов мясо дармовое перепродавал, да и твои бывшие друзья-литераторы в ка¬зенном домике отмывают не хилые денежки. Скулят об упад¬ке культуры, а сами сосут без разбора у любого, даже хитро¬умного Борго с молочного заводика выдоили, а твой наслед¬ник в областной администрации какие бабки из воздуха делает? Даже Кио или Акопяну не снились такие фокусы. Своих потомков в банки и другие кормушки устраивают откровенно и без страха. Неужто с тобой не делятся? Какая безнравственность!
- Ну и шутник ты, - вздохнула Шурочка, ласкаясь. Мне хочется в депутаты избраться, тряхнуть стариной... Поможешь?
- Конечно, - вспомнив упреки Николаева, ответил Мак¬сим. - Да мы тебя и губернатором выберем, пока имя твое не забыли. Писак у тебя прикормлено о-го-го, так пусть отрабатывают!
В этот вечер после шумных поминок, закончившихся пьянкой и твер¬дыми обещаниями найти и покарать убийц, братки разъе¬хались на шикарных иномарках. Парамоновская машина шла, как положено, третьей...
Перед отъездом Парамон предупредил Лахова, чтобы с утра был у него. Утром Лахов пришел к Парамону. Фомичев уже был там и сразу все трое стали обсуждать случившееся.
- Все-таки, я думаю, утечка информации, - заявил Ла¬хов. - Кто-то ловко ее использует и подставляет наших.
- Но мы же здесь четверо были, и из четверых один убит, - возразил Парамон.
- А твои ребята? Юрий с Федором, которые подбросили нам информацию по налету на инкассаторов, - не сдавался Лахов.
- Это и для меня тоже загадка, - включился в разговор Фомичев, - правда, в Юрке я уверен, а вот Федор у меня на подозрении. Мог старший брат его использовать.
- Конкретно, что предлагаешь? - спросил Парамон.
- Поработать надо. И послушать, и походить за ними.
- Ну, не только за ними, Максим Петрович, а и за Корча¬гиным, и за детективами, - добавил Лахов.
- На это потребуется немало людей, - уклончиво прогово¬рил Фомичев. - Да и работать придется не один месяц, что¬бы наверняка разобраться.
- Вызываем из белокаменной. Но координируешь всю работу, ты, Ва¬лентин, - приказал Парамон. - Еще какие предложения?
- Я думаю, надо и лицензионщиков напустить на детекти¬вов. Возможно, что-нибудь и они откопают, или хотя бы подергают их, чтобы они были отвлечены от наших мероприятий, - предложил Лахов.
- Это мысль стоящая. Костренко и займется, - согласился Фомичев.
Однако до приезда специалистов из Москвы произошла несогласованная с Парамоном неожиданная разборка Хасанова с людьми Корчагина.
Поводом для встречи была якобы некачественная ино¬марка, проданная автосалоном одному из друзей Хасанова. Для разбора этого инцидента он требовал лич¬ной встречи с Корчагиным в ресторане на Набережной. В противном случае грозил взорвать автосалон.
По одну сторону длинного стола сидели Мурат Хасанов  со своими головорезами, а по другую - Корчагин со своим начальником службы безопасности и не¬сколькими  бойцами.
Сначала разговор шел о проданной иномарке. Но неожи¬дано, по сигналу Хасанова его люди из короткоствольно¬го автоматического оружия открыли шквальный огонь по сидящим напротив. За несколько секунд все работники ав¬тосалона, в том числе, и Корчагин, были убиты. Прибывшие на место происшествия работники прокуратуры и милиции в очередной раз констатировали это происшествие как оче¬редную разборку группировок.
Об этом громком убийстве Парамон узнал через несколько минут после случившегося и срочно вызвал к себе Фомиче¬ва с Лаховым.
- Кажется, поспешили южане, - проговорил, усевшись в кресло, Фомичев. - Горячие головы.
- Собакам - собачья смерть, - возразил Парамон. - Жалко только то, что не дожали  Корчагина по утечке.
- Продолжать все равно надо. И работать по оставшимся фигурантам, - предложил Лахов. - Я думаю, надо брать Федо¬ра и колоть его по поводу брата. Подержать его в каком-нибудь ук-ромном месте несколько дней и пообещать отдать живым в обмен на сотрудничество детективов по утечке информации.
- Мысль хорошая, - сразу же согласился Фомичев. - Толь¬ко делать надо так, чтобы не узнал об этом Юрка.
- Что, за братана своего боишься? - подковырнул Парамон. - Ладно, сегодня я с ним поговорю у них дома. Сам поспрашиваю, а завтра в Чечню отправлю - должок от
наших привезти.
Вечером Парамон был дома у Соловьева и после беседы с ним предложил выехать в Чечню для получения крупной суммы денег от одного из авторитетов.
Через несколько дней приехала группа из Москвы и сра¬зу включилась в подготовку операции по Федору. На окраи¬не города они выбрали полуразрушенное здание с подвалом и решили держать заложника там.
В день захвата на темно-зеленом «Москвиче» они подъе¬хали к дому, где жил Федор и, остановившись, стали ждать вто¬рую машину. Вскоре подъехали «Жигули». Сидящие в машинах знали, что по договоренности с Ла¬ховым Федор должен был к девяти часам вечера подойти к нему. При выходе из квартиры ему предложат сесть в машину, которую якобы Лахов за ним прислал и отвезут в подготовленное место.
Для профессионалов это дело особой сложности не пред¬ставляло, но приехавшие потребовались для того, чтобы задержанный никого из них не узнал.
- Надолго мы здесь застрянем? - спросил лы¬соватый мужчина лет сорока с угрюмым лицом. Сидящий за рулем ничего не ответил, он заметно нервничал и бараба¬нил пальцами по оплетке руля. В прошлом он был автоме¬хаником, а затем угонщиком автомашин. Не раз попадался, но с помощью людей Парамона каждый раз выпутывался. Сейчас он понимал, на какое дело его послали, и это портило ему настроение. Угнать тачку -  одно, а то, что сейчас произойдет, - это уже другое.
Неожиданно запищала радиостанция в руках лысоватого мужчины.
- Слушаю, - бросил тот в микрофон.
- Вышел, - ответила коробка. - Принимайте.
- Понял, - ответил лысоватый мужчина и, вогнав патрон в патронник, засунул ПМ за ремень брюк. Затемненные стекла машин скрывали от посторонних глаз происходящее в машине.
Поравнявшись с Федором, лысоватый мужчина, открыв дверцу, проговорил:
- Садись, Федор, нас за тобой прислал Валентин Сидорович.
Обрадовавшись, Федор сел на заднее сиденье и сразу к нему рядом пересел с переднего незнакомый.
- А куда мы едем? - удивленно спросил Федор, увидев, как «Москвич» повернул в противоположную сторону.
- Туда, где тебя ждет Валентин Сидорович.
От места захвата они уже отъехали на несколько кило¬метров. Два автомобиля друг за другом неслись на окраину города.
Остановившись около какого-то здания, один из сидящих приказал:
- Руки вперед!
И, как только Федор вытянул руки, на них защелкнулись наручники. Затем заклеили лентой рот.
- Вылезай, - приказали ему и повели по грудам кирпичей к подъезду. Потом спускались по полуразрушенным ступеням лестниц,  шли по узким коридорам подвала, пока не остановились перед металлической дверью. Открыв дверь, Федора втолкнули туда, и за ним вошли три парня, один из которых зажег свечу и снял со рта ленту.  Оглядевшись, Федор увидел, что находится в небольшой сырой комнате, стенами которой были фундаментные блоки, и удивленно спросил:
- В чем дело, ребята?
- Он еще спрашивает, - злобно ответил один из парней. А другой добавил:
- Начинаем.
Били его жестоко. После первых же ударов он упал, те продолжали бить ногами.
Очнувшись, Федор увидел, что он прикован наручниками к каким-то трубам, а ноги опутаны цепью с замком. Сырой цементный пол неприятно холодил. У двери на пустых ящи-ках сидели два парня и тихо о чем-то разговаривали.
- За что меня? - спросил Федор.
- Сиди и помалкивай, пока снова не начали, - злобно от¬ветил один из них.
- Может, пристрелим? - предложил другой.
- Не спеши: завтра будет приговор.
Федор мгновенно побледнел, как полотно. Глаза, устрем¬ленные на сидящих, видели не их, а расправу, которую учи¬нят завтра.
Попробовав встать, Федор почувствовал острую боль в позвоночнике. Ему показалось, что все у него перебито. Глаза наполнились сле¬зами. Неужели убийство помощника Парамона они связы¬вают с ним? Он знал о провалах и стал вспоминать все свои разговоры и поступки. Сейчас Федор сидел немой и похолодевший. Сидел и думал. Перебирая в памяти своих недругов, он считал, что подставить его так подло мог только Винт. Но его уже нет в живых. Тогда кто?  И вдруг он вспомнил о своем брате. Да-да, именно Сер¬гей сказал ему, что перестреляют нападающих на инкасса¬торов, и сослался на Корчагина, а они сказали об этом Па¬рамону. Фактически так и случилось. Тогда почему не пы¬тали Корчагина и дождались, когда сначала погибнет груп¬па с Пилюгиным, а потом и Корчагин со своими? Этих «по¬чему» перед Федором  было  много, но ответов на них он так и не находил.
После бессонной ночи, истерзавшей Федора тревожными размышлениями, настало утро. Он не мог подняться, так как сильно болело тело. Сплюнув сгус¬ток крови, Федор жалобно попросил:
- Ребята, мне бы глоток воды.
- Молчи, сука продажная, - презрительно ответил один из них. В начале десятого послышались чьи-то шаги в коридоре, и насторожившиеся парни сразу обнажили пистолеты.
- Валет, это мы, - раздался голос лысого.
Вскоре дверь открылась, и в помещение вошел вчераш¬ний знакомый с Лаховым.
- Зажгите еще пару свечей и оставьте нас вдвоем, - прика¬зал Лахов.
- Валентин Сидорович, за что меня так? - обрадовавшись его приходу, сразу спросил Федор. - Я же верой и правдой...
- А ты не догадываешься? - мрачно спросил тот.
- Нет.
- А по инкассаторам в Лесном?
- Так я же известил об этом, когда узнал.
- От кого узнал?
- От брата. И сразу же сказал об этом.
- Откуда стало известно Корчагину о том, что с ним будет разбираться Пилюгин?
- Да я в первый раз слышу об этом.
- Значит, не знаешь. Тогда проси своего брата, чтобы он помог нам найти крота.
- Так он и послушается меня.
- Не послушается, пошлем ему твою голову.
Федор на¬пряженно думал. Он понимал, что его жизнь не стоит и гроша. Сергей никогда не пойдет на сделку с бандитами.
- Валентин Сидорович, вы же специалист, вот и подскажи¬те, как лучше повлиять на брата.
Швырнув оку¬рок сигареты на пол, Лахов вышел из помеще¬ния. Тут вбежали парни и сразу же начали пинать Федора ногами. Сначала тот пытался прикрыть лицо и голову руками в наручниках, но затем обессиленно опустил их. Кровь залила ему глаза, и только вошедший Лахов остановил избиение.
- Дорвались. Выйти на время нельзя, - и взглянул на Федора. - Очухался?
Сознание возвращалось к Федору медленно. Услышав голос Лахова, он приоткрыл глаза и увидел его.
- Продолжим разговор. Ты должен нам помочь со своим братом. Нужна его помощь, - и развернув листок с заранее написанным текстом, приказал: «Читай вслух!»
- Сергей, прошу тебя, как брата, помоги моим знакомым найти предателя, из-за которого погибло несколько человек. От твоего согласия зависит моя жизнь. Не пытайся меня ис¬кать, будет хуже. Очень прошу,  помоги.
- Плохо читаешь. Еще раз прочитай, потому что просьбу твою запишем на пленку.
Несколько раз Федор зачитывал текст записки, и каж¬дый раз Лахов включал диктофон. Наконец, закончив, он предложил дать воды Федору и предупредил, чтобы пока его не трогали.
После этого разговора, оставшись один, Федор с ужасом представлял свою близкую смерть, так как слишком хорошо знал бра¬та. Обращаясь в мыслях к Сергею, он, как никогда рань¬ше, хотел его помощи. Сидя на полу, прижавшись к стене, Федор снова и снова в своих мыслях обращался к нему: «Сергей, брат мой, помоги мне!  Неужели я должен умереть? Неужели ты не поможешь мне, твоему единственно¬му брату? Что будет с нашей матерью, если она увидит мою голову?  Господи, как хочет¬ся жить?»
В этот же день Лахов лично позвонил Екатери¬не Федоровне и сообщил, что ее сын Федор захвачен пре¬ступниками, которые требуют, чтобы его брат Сергей оказал им небольшую помощь. В противном слу¬чае ей пришлют в целлофановом пакете голову Федора, а затем такая же участь постигнет и второго сына.
Не поняв ничего из услышанного, Екатерина Федо¬ровна несколько раз спрашивала, кто говорит. Но из трубки слышались лишь короткие гудки.
«Что же это такое?» - думала она и, сев на диван, стала вспоминать услышанное. Постепенно до нее дошел смысл, и она позвонила Сергею:
- Сережа, сейчас какой-то странный звонок был. Кто-то обе¬щал голову Федора прислать. Ты приезжай быстрее ко мне.



ОСВОБОЖДЕНИЕ

Выходя из кабинета, Сергей Степанов услышал настой¬чивые звонки телефона, и, вернувшись, поднял трубку.
- Слушаю.
- А кто слушает? Мне бы Степанова.
- Степанов слушает.
И как только он проговорил это, сразу послышался голос Федора: «Сергей, прошу тебя, как брата. Помоги моим знакомым найти предателя, из-за которого погибло несколько человек. От твоего согласия зависит моя жизнь. Не пытайся меня ис¬кать, будет хуже. Очень прошу, помоги».
- Все слышал? Ты должен помочь. Иначе брата у тебя не будет. Сутки на размышление, завтра в это же время тебе позвонят, и ты ска¬жешь, кто, - добавил к словам Федора неизвестный с кав¬казским акцентом, после чего раздались короткие гудки. Открыв дверь, Степанов крикнул дежурному:
- Позови быстро ко мне Приходкова и Смирнова.
- Послушайте, - увидев вошедших, взволнованно прогово¬рил он и, перемотав пленку, нажал на кнопку подключен¬ного к телефону диктофона.
- Еще раз, - попросил Приходков. И снова раздался голос Федора, а затем неизвестного.
- Это уже серьезно. Пошли в лобовую, - раздраженно заметил Павел.
- И это еще не все. Звонила недавно мама и сказала, что по телефону ей сообщили, что пришлют голову Федора, - добавил Сергей.
- Давай быстро к ней, а я перепишу запись. Ты, Михаил, проверь готовность аппаратуры в «уазике». Собираемся че¬рез тридцать минут. Проверь, с какого вре¬мени брат пропал. Возьми дежурную машину и быстро. Сейчас каждая минута дорога, - отдавал распоряжения Приходков.
Заехав к жене брата, Сергей узнал, что Федор ушел из дому вчера вечером в девятом часу и домой еще не вернул¬ся. Не говоря ей ничего, он попрощался и помчался к мате¬ри. Встретила та его встревожено.
- Успокойся и вспомни, все, что тебе говорили по телефону.
Несколько раз он переспрашивал ее, но она, плача, твер¬дила лишь о том, чтобы Сергей оказал какую-то помощь, тогда будет жив  Федор.
- Ладно, мама, успокойся, конечно, я помогу.
Подходя к офису, Сергей увидел ожидавших его детек¬тивов, которые сразу же повели его к стоящей ря¬дом машине.
- Теперь рассказывай, - усаживаясь, предложил Павел.
- Они разозлены провалами и хотят, видимо, что-то выжать из Федора. Но он же ничего не знает, кроме дезы на Корчагина, - возразил Приходков.
- А может, таким способом пытаются нас приручить, - неуверенно произнес Михаил.
- Ладно. Время идет. Я к Борисову. Ты, Сережа, к своим в ФСБ, а ты, Михаил, включай аппаратуру - и к дому Парамона. Помощников  к дому Соловьевой и к ресторану Лахова пошли. Пусть понаблюдают их контакты. Встречаемся на квартире Татьяны Гусевой.
Через час Борисов уже имел информацию от коллег из ФСБ о том, что вечером упаковали в подвал развалив¬шегося дома при выезде в аэропорт какого-то человека.
Первые результаты уже были. Теперь предстояло осто¬рожно уточнить перехваченные сведения. Вскоре опер из РУОПа разыскал участкового, который сообщил, что около развалин дома вчера вечером останавливались два автомо¬биля, и какие-то люди заходили внутрь. Об этом ему рас¬сказали подростки, которые вечерами проводят здесь свободное время. Наказав участковому ничего не предпринимать, оперуполномоченный, примчавшись в РУОП, сразу же доложил об этом своему начальнику, а тот Борисову.
Вскоре Приходкова  попросили подъехать в РУОП:
- Павел Иванович, мы установили место, где держат Сте¬панова. Просьба к тебе и к твоим детективам никуда не соваться. Сергею Николаевичу об этом не говори. Скрытое наблюдение мы обеспечим сами и, естественно, освобождать будет оперативный взвод СОБРа.
- Спасибо, Олег Иванович.
- Спасибо скажешь, когда освободим, с телефонами аккуратнее.
Вернувшись на квартиру Татьяны Гусевой, Приходков скоррек¬тировал первоначальный план и категорически запретил ка¬кую-либо самодеятельность. Понимавший оперативную работу Михаил сразу же спросил:
- Что-то есть, Павел Иванович?
- Есть, есть, только никому не дергаться. И ты, Сережа, успокойся. Все будет нормально.
Поднявшись, Павел  подошел к окну и, не отодвигая занавеску, посмотрел на улицу, по которой спеши¬ли куда-то люди. Он хорошо понимал состояние своего дру¬га. Конечно, смерть чле¬нов преступной группировки Федору не простят. Будут все предпринимать, чтобы докопаться до причин провала или, в крайнем случае, расправятся для поддержания своего кру¬того имиджа. У них своя мораль - разобрались, не разобрались, но наказали. Но и у РУОПа свои принципы.
Повернувшись к сидящим, Приходков добавил:
- Вечером в восемь часов встречаемся на Набережной.
В это время у Парамона находился Лахов и сообщал о проделанной работе.
- Кончать его надо, Парамон Сидорович, - предложил он.
Парамон отвернулся и, ухмыльнувшись, начал ходить по комнате. На его лице появилось презрение. Он не любил топорную работу, так как всю жизнь был игроком. Подойдя к Лахову, он положил свою руку ему на плечо и укоризнен¬но проговорил:
- Почему вы все такие твердолобые? Убрать ума большо¬го не надо. Ты расколи его, на крайний случай, сделай нашим помощником.
- Он что, не помощник что ли?
- Опять не понял. Пусть идет к брату своему. И через него помогает нам.
- Это исключено. Я слишком хорошо знаю старшего Сте¬панова. Он тогда меня за два дня раскрутил. Из-за него та¬кую должность в областной прокуратуре потерял. Скотина.
- Ты вот что, завтра с утра сходи еще к младшему и по¬пытайся с ним по-хорошему договориться. После избиения он оттает, думаю. Когда ответ от старшего ждать?
- Завтра в одиннадцать дня.
- Вот и хорошо. Но до одиннадцати ты пообщайся с млад¬шим, а после решим, нужен он нашей Родине или нет...
Вскоре запись этого разговора была у Приходкова, ко¬торый сразу отвез ее Борисову.
- Молодцы, - прочитав ее, проговорил Борисов, которому уже сообщили из ФСБ точно такую же.
В эту ночь Сергею так и не удалось уснуть. Иногда он погружался в некое подобие сна, но тогда его начинали му¬чить кошмары, от которых он возвращался к событиям сегодняшнего дня. Как могло случиться, спрашивал он себя, что они так подставили Федора. Где-то и чего-то они с Пав¬лом, видимо, не просчитали, подбросив дезинформацию по Корчаги¬ну. Правда, в результате этого они достигли того, чего не могла сделать милиция. Ликвидировали группу опасных преступников и помощника Парамона. Но ка¬кой ценой? И если убьют брата, то Сергею никогда не будет прощения. Тем более, из перехваченного разговора Сергей знал, что занимается братом Лахов, которого по материалам его проверки осво¬бодили от работы в прокуратуре. Тогда Лахов был здорово обозлен и, конечно, отыграется на Федоре. Вздохнув и повернувшись на другой бок, Сергей услышал, как жена проговорила:
- Успокойся, Сережа, и спи. Утро вечера мудренее.
Ничего не ответив, Сергей попытался уснуть, но перед глазами опять возник Федор, которого, возможно, пытают. Надо обязательно соглашаться завтра на их требования, а потом война план покажет. Надо договариваться с ними. И не с такими договаривались. Всякие дела были, а чтобы не заподозрили игру с ними, надо требовать вознаграждение. Тогда игра будет более правдоподобной. Конечно, будут кон¬тролировать каждый шаг, но это уже не так важно. Главное - спасти брата. Как же мы не сообразили тогда с Павлом, что отчет по провалам они начнут с нашей информации, снова поду¬мал Сергей. Посчитали их за простачков и попались, как детишки. А если посадят на поводок, вообще жизни не бу¬дет. Павел намекал, что, возможно, придется соглашаться на их условия для того, чтобы сохранить жизнь Федору и даже попросил подумать над этим до утра. Вспомнив об этом, Сергей представил, как будет злорадствовать Лахов.
Тихо, чтобы не разбудить жену, Сергей посмотрел на часы. Было шесть. В окна сочился серый утренний рассвет. Теперь уже было не до сна. Надо было продумывать предстоящий разговор по телефону. И делать все, чтобы исправить свою ошибку, думал он.
В эту бессонную для Сергея ночь не спали и сотрудники СОБРа. Ночью они  собрались в своей конторе. Ребята надевали бронежилеты, примеряли каски, проверяли, чтобы ничего не гремело в карманах. Все они бывали не раз в сложных переделках. Однако каждый чувствовал внутреннее напряжение. Подшу¬чивая друг над другом, они готовились к серьезной работе, с которой можно и не вернуться.
Собрав командиров отделений, оперативники обго¬варивали детали. Где будут находиться снайперы. Кто за¬держивает подъехавших утром бандитов, и кто при¬крывает это задержание. Кто контролирует прилегающие улицы, и кто идет на освобождение заложника.
Закончив расстановку на бумаге, руководитель операции вывез всех участников к полуразрушенному зданию. Город спал. В темноте из микроавтобусов выходили почти невиди¬мые в камуфляже люди и занимали свои места. Операция была подготовлена.
Около девяти утра к зданию подъехал джип. Постояв несколько минут и не заметив ничего подозрительного, Лахов открыл дверцу машины.
- Пошли. Все чисто.
С заднего сиденья поднялся второй человек и, не спеша, пошел за Лаховым. Неожиданно перед входом в подъезд на них со второго этажа спрыгнули бойцы СОБРа. В это же время в джип ворвались два других бойца и, приставив ав¬томат к груди водителя, выдернули ключ зажигания.
Сразу же задержанных ввели в разные комнаты пустого дома для допроса.
- Лахов, отпираться бесполезно. Мы знаем, что ты идешь к заложнику. Не пристрелили тебя сразу потому, что ты должен помочь освободить живым Степанова, - заявил один из со¬бровцев. - Надо провести нас к месту, где его держите. Если наглупишь, пристрелю. Какой по¬рядок прохода? - и, увидев, недоуменный взгляд Лахова, добавил: «Ну, пароль, сигнал об опасности. Мало ли чего у вас».   
- Напарник со мной ходит по кличке Валет. Они знают его голос и открывают.
- Чем вооружены?
- Пистолеты.
Такие же показания дал и Валет. Сопоставив их и не найдя расхождений, собровцы приступили ко второй части операции.
Прикрывая спереди и сзади задержанных, оперативни¬ки с бойцами осторожно шли по узкому коридору подва¬ла. Остановившись перед металлической дверью, Валет тихо произнес:
- Открывай, братва, это мы.
За дверью раздались чьи-то шаги, и дверь приоткрылась. Мгновенно ворвавшись, бойцы  СОБРа сбили с ног двух охранников, завернули руки и надели наручники.
В бетонной комнате было сыро и пахло стеарином от свеч. В углу прикованный наручниками к трубе, сидел Федор.
- Ключи от наручников и от замка, - со злостью приказал руководитель операции и, чтоб бандиты пошевеливались, с силой ударил того, кто стоял к нему ближе.
- Непонятно? - снова крикнул он.
- У меня в кармане, - проговорил второй.
Сняв наруч¬ники и освободив ноги Федора от цепи, один из оперов помог тому встать и повел к выходу из подвала.
Сообщив по рации об успешном завершении операции, руководитель операции рассадил задержанных в машины, а Федора посадил в свою.
- Били сильно? - спросил он его.
- Да.
Когда приехали, Федора сразу же повели к Борисо¬ву. Борисова интересовали обстоятельства задержания. Настоящий же разговор был впереди и подходил к нему Борисов исподволь, незаметно, так как понимал, что Федор может ответить на его вопросы, а может и замкнуться, промолчать. Но все же, отбросив сомнения, Борисов спросил напрямую:
- Слушай, Федор, сейчас мы тебя освободили, но они ведь не успокоятся и не отстанут от тебя.
- Это так, - безнадежно кивнул тот.
Борисов вытащил сигареты, достал одну себе, другую протянул Фе¬дору. Некоторое время он помалкивал, понимая, что торопить и подталкивать нельзя. Наконец, не выдержав, Федор загово¬рил сам. Рассказал, как его затянули в банду и какими дела¬ми занимались люди Парамона.  Отбро¬сив оперативные уловки, Борисов спросил:
- Хочешь честно жить, тогда помогай. Сей¬час за тобой подъедет твой брат с Приходковым и отвезут тебя. Но завтра с утра надо плотно поработать. Вспомнить  придется многое.
- Я  понял, -  заверил Федор.
Подняв телефонную трубку, Борисов коротко бросил:
- Пусть заходят.
И через какую-то минуту в кабинет вбежали брат и Приходков. Обняв Федора, Сергей гла¬дил его, как в детстве, по спине.
- Ну, поехали. Сначала к маме, а потом на время спрячем тебя, - проговорил Сергей и, повернувшись к Борисову, добавил: «Спасибо вам, Олег Иванович».
По дороге Федор рассказывал, как его били и как пыта¬лись узнать о причинах провала.
- Ладно, ладно, успокойся. Сейчас к маме приедем. Но ты ее не пугай. Скажи, что это была глупая шутка одного знакомого по пьянке.
В квартире Федор увидел, как навстречу ему идет мать, и, не выдержав, бросился к ней. С усилием, словно что-то застряло у него в горле, Федор произнес:
- Вот мы и опять все вместе!
Взволнованная встречей, Екатерина Федоровна прижа¬ла Федора к себе, как это было в детстве, и замерла. Так  они стояли несколько минут, пока Сергей заговорил первым:
- А может быть, присядем?
- Да, да, совсем голову потеряла.
Глядя на близких ему людей, Федор почувствовал себя неловко. Ему всегда не хватало той твердости, той уверенности и той меры личной порядочности, которыми обладали эти люди. Но в подвале он поклял¬ся стать другим человеком, и он им станет, думал сейчас Федор. Главное - чтобы ему поверили.
Усадив приехавших, Екатерина Федоровна осторожно спросила:
- А дальше?
Оправившись немного от недавних потрясений, она те¬перь с ужасом думала, а не повторится ли еще такое же с ее младшим сыном. Ведь по радио каждый день только и сообщают об убийствах и других кошмарных преступлениях.
- А дальше, мама, он на некоторое время уедет отсюда. Брат Павла давно приглашает его к себе на Север.
- Что, правда?
- Конечно. На той неделе Вячеслав прислал письмо. Оп¬равдывается, что сам не может приехать, так как дел пол¬но, а Федора приглашает. Он сейчас прииском каким-то ру¬ководит. Ну, и говорит, что сразу обеспечит Федора и рабо¬той, и жильем.
- Было бы неплохо, - согласилась Екатерина Федоровна, так как  не пове¬рила в объяснение о пьяной шутке. Тот те¬лефонный разговор продолжал держать ее в страхе, и, если с ним что-то случится, то она просто не выдержит. Прощая безрассудные поступки Федора, она лишь молила всевышнего быть к нему снисходительным.
- Я уже вчера дал на это согласие, -  улыбнув¬шись на эту хитрость брата и Павла, подтвердил Федор.
- Только  у нас с Павлом  к тебе просьба. Ник¬то  не должен знать, куда уехал Федор. Мы сей¬час свозим на несколько минут его к жене и сразу увезем на
другую квартиру, - предупредил Сергей.
Приехав к жене, Федор сообщил ей, что готовится в загранкомандировку, в одну из африканских стран и по¬просил срочно собрать ему необходимые вещи, а сам пошел за документами. Жена предвидела, что связь мужа с подо¬зрительными типами может плохо кончиться. Но теперь тот приехал с братом и Павлом, и она вздохнула с облегчением.
- Павел, а с выпиской как? - спросил Федор.
- Ничего не надо делать, - и, увидев, как насторожилась его жена, добавил: «По загранпаспорту оформляемся».
Этот ответ успокоил жену. Братья снова были вместе. Частые пьянки Федора раздражали ее. Сейчас она надеялась, что муж ее под влиянием своего брата может измениться.
Затем Федора отвезли в квартиру Ивана Федоровича Приходкова, оставили там одного и предупредили, чтобы он никому не звонил и никуда не выходил.
А в это время Фомичев был у Парамона и рассказывал об очередном провале.
- Так говоришь, всех задержали там? - переспросил угрю¬мо Парамон.
- Да, и московских, и Лахова.
- И как они?
- Московские-то многого  не знают, а Лахов все берет на себя. Говорит, хотел отомстить Степанову-старшему за то, что тот помог своей проверкой вытеснить его из прокуратуры.
- Надо Федьку убирать. Он знает немало и может всякого наплести. Кстати, он где?
- В РУОПе на допросе, - глядя в сторону, ответил  Фомичев.
- Что случилось, Максим? Я никак не пойму. Или мили¬ция так быстро перестроилась, или мы что-то упускаем? Кстати, почему тебе не доложили об этой операции?
- Не знаю, что и отвечать, Парамон Сидорович. Видимо, все-таки времена настали какие-то сумбурные в стране.
- Опять в стране? А у тебя что? Почему Костренко твой с детективами не разберется, - распалялся Парамон. - Не ис¬ключаю их роль и сегодня. А ты с ними ничего не можешь поделать. Ждешь, когда я включусь. Даже людей своих не можешь пристроить к ним, прослушивание телефонов не организуешь! Что-то не со страной, а с тобой творится не¬ ладное.
- Людей к ним не устроишь, потому что они берут к себе только тех, кого хорошо знают. А прослушивание тоже труд¬но организовать, так как каждое утро они проверяются...
- Что, и машину напротив офиса нельзя поставить? - пе¬ребил Парамон.
- Будем действовать, - вяло ответил Фомичев.
Вечером этот разговор, записанный Михаилом, был про¬слушан детективами.
- Значит, Парамона выбили из колеи, раз он в ярости, - прокомментировал Павел.
- Надо опережать лицензионщиков, пока подлянку не ус¬троили, - заявил Сергей.
- А что они сделают? - возразил Павел. - Ну, напишут предупреждение, а мы через суд опротестуем.
- Ладно, это их проблемы, а нам пора уже и об отце Фомичева узнать подробности, - предложил Сергей.
- Да, пора. Это  скоро  может потребоваться, - согласился Павел.
На следующий день Приходков отправился в больницу. Открыв дверь одного из кабинетов, Рыжанова ввела туда Павла и, обращаясь к сидящему пожилому муж¬чине, проговорила:
- Это, Виктор Сергеевич, больной, о котором я вам говорила.
- Хорошо, Светлана Андреевна, разберемся, - и, обраща¬ясь к Павлу, спросил: «Так что вас беспокоит?»
- Печень пошаливает, а вы по этой штуке, говорят, знатный специ¬алист.
- Был когда-то, был. Ложитесь. Это я уже определил по вашему виду, - самоуверенно проговорил врач.
Закончив осмотр, он успокаивающе заметил, что действи¬тельно печень немного увеличена, но ничего страшного нет, и даже можно иногда и выпить.
- Вот спасибо, Виктор Сергеевич. Успокоили меня, а то иногда так хочется посидеть с кем-нибудь в уютном баре, а жена твердит одно: «Нельзя и все». Да, откровенно говоря, и друзей-то нет. Может, по причине хорошей новости, которую я от вас услы¬шал, посидим вечером? Угощаю я, как благодарный паци¬ент и... знающий, как ваш труд у нас оплачивают.
- А что, я не против, - сразу же согла¬сился Беляев. - Хорошие люди нынче редкость.
В ночном баре было сумрачно и душно. Часть посетите¬лей составляли юные искатели острых ощущений ночной жизни. За столиками сидели влюбленные пары, пили пиво, а кое-кто - шампанское. Бар был не из разряда элит¬ных, но это было тихое заведение, в котором не устраивали разборок и драк. Сели они за столик в углу, Павел заказал бутылку «Смирновс¬кой», несколько бутылок пива, закуску, и, когда официант принес заказанное, увидел, как заблестели радостно глаза у врача.
- Ну что, за дружбу? - разлив водку, предложил он.
Потом пили за разное другое, и Павел видел, как Беляев быстро доходил до кондиции. Взяв еще одну бутылку водки, он по¬вел разговор о женщинах, не забывая подливать.
- Ерунда, - пьяно махнул рукой врач, - давай лучше о чем-нибудь другом поговорим.
- Давай, - согласился Павел.
Незаметно разговорились о работе Беляева главным вра¬чом в партактивской поликлинике. О том, как к нему от¬носилось областное начальство и, в частности, секретарь обкома  партии Фомичев.
Во время этого разговора Беляев, озираясь по сторонам, подробно рассказал о самоубийстве Фомичева, и о том, как это скрыли. Как он пластилином закрыл ранение в груди, кто присутствовал при этом, и как выписывал свиде¬тельство о смерти. Несколько раз Павел, как бы удивляясь, переспрашивал кое-что, и тот, войдя в роль человека, при¬общенного к государственной тайне, хвастливо расписывал свои былые заслуги перед партийной номенклатурой.



ТОРМОЖЕНИЕ

Утром в офис пришел начальник отдела лицензионно-разрешительной работы Злобин и спросил у де¬журного, на месте ли детективы.
- Да, - ответил тот, добавив, что у Приходкова находится посетитель.
- Вот и хорошо, - проговорил Злобин и направился к нему.
Войдя, он, поздоровавшись, попросил продолжать беседу, а сам сел рядом. Разговор шел о похищенной машине.
- А вы в милицию об этом сообщили? - спросил у посети¬теля Приходков.
- Конечно. Заявление сразу же написал, и был объявлен розыск, но через месяц розыск прекратили.
- А откуда это вам известно?
- У меня друг в ГАИ работает, он и сказал, что по их компьютерам она значилась как угнанная, а потом из ком¬пьютера сведения о ней убрали, и в ГАИ письмо пришло из райотдела о том, что машина нашлась.
- Вот и хорошо.
- Что же хорошего? Машину-то не вернули. Го¬ворят, что кто-то чего-то напутал.
- Подойдите завтра в это же время. Возможно, возьмемся за поиск вашей машины.
- А сколько это будет стоить?
- Завтра и поговорим.
Проводив посетителя, Приходков сел напротив майора Злобина и, улыбаясь, спросил:
- Что вас интересует, Иван Пантелеевич?
- Сигналы есть о том, что вы без договоров работаете. Кстати, покажите договор на клиента, который вышел сей¬час от вас.
- Во-первых, это не клиент, а посетитель, и вы слышали, как я ему сказал, что завтра будем решать этот вопрос.
Не говоря ни слова, Злобин достал чистый лист бумаги и начал писать акт проверки детективного агентства по фак¬ту их работы без договоров. Написав, он протянул его Приходкову и потребовал подписать.
Такого Приходков не ожидал. Он еле сдерживал себя, однако, понимая, что своей грубостью только навредит, вместо подписи сделал приписку в акте о том, что была обычная работа с посетителем.
- Это вам не поможет, - прочитав приписку, самодо¬вольно проговорил Злобин и вышел из офиса.
Через полчаса Приходкову позвонил Костренко и пред¬ложил принести ему срочно лицензии на всех троих де¬тективов.
- А в чем дело? - спросил Приходков.
- Нарушать закон не надо. Вы все лишены права зани¬маться детективной деятельностью.
- И кто это решение принял?
- Заместитель начальника УВД полковник Ананьев, - от¬ветил Костренко.
Собрав детективов в свой кабинет, Приходков сообщил им о посещении Злобина и последствиях этого посещения.
- Значит, начали отрабатывать заказ Парамона, - прого¬ворил Степанов. - Что творят!
Действительно, начиналось все вроде с мелочей, с посте¬пенного сращивания сотрудников милиции с предпринимателя¬ми и преступными группировками. Милиции было разре¬шено заключать договоры на платную охрану объектов ком¬мерсантов за счет так называемых подработок. Потом это решение отменили и заменили разными указаниями на этот счет: охранять легально, охранять нелегально, с договора¬ми, без договоров, с оружием, без оружия, в форме, без фор¬мы. Но главное - разрешили охранять за день¬ги. И все кинулись подрабатывать. И участковые, и посто¬вые, и следователи, и опера. Все стали считать это занятие главным, доходным, а исполнение служебных обязанностей чем-то второстепенным, мешающим подрабатывать. А дальше - больше. Началось вмешательство сотрудников милиции в бизнес новой извращенной формой коррупции, то есть на¬чалось «крышевание», которое по своей сути стало обыч¬ным вымогательством. В результате этих действий крими¬нальные структуры вытесняли с рынка своих конкурентов с помощью продажных ментов. У многих на уме были только деньги, деньги и деньги. Это затронуло и многих высших чинов управлений и министерства. Вокруг Степнограда немало руководящих сотрудников УВД понастроило кот¬теджей, после чего те с гордостью заявляли, что им в строительстве многомиллионных дворцов помогли друзья.
- Так что будем делать? - после затянувшегося молча¬ния спросил Михаил.
- Сейчас схожу к Ананьеву, он же когда-то был моим учеником. Попробую объяснить ему, а не получится - в суд. Но работу по иконе не сворачиваем, да и по другим заклю¬ченным договорам надо продолжать. Новые договоры пока не заключайте.
Приходков надеялся на понимание Ананье¬вым произвола лицензионщиков. Он помнил, как много лет тому назад к нему приходила соседка и просила пристроить вернувшегося из армии сына. Тогда Приходков помог Ананьеву устроиться в батальон патрульно-постовой службы, правда, с трудом, потому что кадровики ему отказали. Потом он вместе с его матерью уговорил Ана¬ньева поступить в юридический институт и после третьего курса убедил тех же кадровиков перевести его на должность следователя в районный отдел милиции. Несколько лет При¬ходков шефствовал над молодым следователем, но служба охраны общественного порядка переманила его к себе. Приходков знал и его жену, оказывал помощь в сложных жиз¬ненных ситуациях. На это и рассчитывал он в какой-то сте¬пени. Но встретил тот его казенно...
- Что же это вы, Павел Иванович, закон нарушаете? С нас, молодых, требовали не нарушать, а сами что делаете?
- А может быть, сначала меня выслушаете вместо упре¬ков? - спросил удивленно Приходков.
- А чего время зря тратить? Я привык верить своим под¬чиненным.
- А если ваш подчиненный, выполняя чей-то заказ, фаль¬сификацией занимается, то вы тоже верите ему, а не тому, кто с вами многие годы проработал?
Глядя в окно, Ананьев молчал. Чувствовалось, что ему неудобно перед своим учителем, но в то же время это было указание Фомичева, и ослушаться он не мог.
- Возьмите предписание об аннулировании лицензий, - проговорил он.
- Ваше решение мы сегодня же обжалуем в суде. Вас, Бо¬рис Михайлович, всю жизнь будет мучить совесть...
Не прощаясь, Приходков вышел из кабинета. Его души¬ла злость на этих беспредельщиков, но сильнее всего была обида. Как же можно так поступать? Не разобравшись, не взяв объяснений, не опросив даже посетителя, вот так про¬сто плевать в души людей. Что же с нами происходит, в конце концов, если свои так кусают своих? - думал он.
В этот же день Приходков с детективами был на приеме у председателя районного суда. Прочитав поданные ими заяв¬ления, тот, знавший по прошлым уголовным делам Приходкова, укоризненно произнес:
- Со своими-то легче бороться, чем с настоящими банди¬тами. Рассмотрим, не волнуйтесь.
- У нас одна к вам просьба. Не затягивайте долго. Из управления будут стремиться помешать рассмотрению, а у нас несколько дел не законченных.
- А предупреждения до этого выносили кому-нибудь из вас? - спросил председатель суда.
- Не было, -  ответил Приходков, - Вы нашего посетителя тоже пригласите на рассмотрение.
- А может быть, пусть этот майор и поищет его, он ведь даже и фамилию его не написал, - засмеялся председатель суда.
- Они его с умыслом долго будут не находить, - ответил Приходков.
Вернувшись в офис,  Приходков  тихо проговорил:
- А знаешь, Сергей, чем еще занимаются лицензионщики? В одном из районов  крышуют какое-то охранное пред¬приятие, которое занимается спаиванием клиентов, а впос-ледствии - сбором с них информации.
- Не слышал, - удивленно заметил Степанов. – Расскажи подробнее.
- Если надо навредить своему конкуренту, то заказчик приходит в это охранное предприятие и просит у них помо¬щи. А те устанавливают знакомство с конкурентом, предлагают свои услуги в его коммерческой деятельности, совету¬ют для очередной беседы принести кое-какие документы. А потом угощают его крепко со снотворным и нужные документы фотографируют. Несколько человек уже так погоре¬ло. Главным в этой провокации - Костренко. Он у них бывает чуть ли не каждый день. Я кое-что интересное узнал от своего бати. Как-то он мне рассказал, что на фронте расстреляли отца Костренко, бывшего следователя НКВД, кото¬рый моего батю на Колыму отправлял. Работал в поли¬ции на немцев, а наши сол¬даты его прихватили. Мой отец сам лично видел, как его расстреляли.
- Ты, запиши, Павел, этот разговор на диктофон. Глядишь, и пригодится. С волками жить - по-волчьи выть. Главным тормозом в реформировании и являются чиновники, особен¬но чиновники в милицейской форме. С оперативными служ¬бами у нас больше взаимопонимания, а другим только ма¬териальную помощь давай.
- Оперативники конкретными делами занимаются, им рас¬крывать надо, поэтому они и готовы сотрудничать с нами. А другим, чем хуже у нас, тем  лучше, чтобы заявлять  какие плохие мы.
- Я недавно слышал от посетителя нарекания в адрес милиции, и он мне заявил, что если Ленин пос¬ле революции говорил, что не надо бояться человека с ружьем, то сейчас надо бояться работника милиции, готового пойти на любую подлость.
- А что ты хотел, Сережа? Система цепко держит многих в руках. И систему эту ломать никто не собирается. Фоми¬чевых она устраивает.  Кстати, ты знаешь, кому салон перешел?
- Нет.
- Брату Пилюгина. Вот так-то. А ресторан «Степные огни» Парамон предлагает переоформить на жену Костренко, потому что Лахова адвокаты уже не спасут. Оружия у него в ресторане много изъяли, да и официантка одна заявление написала об изнасиловании ее директором ресторана. Твой брат Федор тоже  много дал интересного.
- Я думаю, Павел, надо тебе сходить к Борисову и попросить его помочь с поисками иконы. Человек он порядочный и обяза¬тельно поможет, - предложил Сергей.
- Что имеешь в виду?
- Поиграть с Юркой Соловьевым. Материала у них по нему немало. Пусть задержат в присутствии его матери и поработают с ним. Может быть, и встречу с мамашей организуют. Ну, чтобы она Фомичева потерзала.
- Это ты дело предлагаешь. Но его сейчас жена терзает прекрасно, - вспомнив рассказанное Альбиной Васильевной, заявил Павел.
Действительно, за последние месяцы в семье Фомичева часто происходили скандалы.  Его жена, Антонина Василь¬евна, даже перешла в комнату Альбины Васильевны, обе¬щая подать на развод. Жена Фомичева знала, что до встре¬чи с ней Максим сожительствовал с Шурочкой, и после свадь¬бы несколько раз настаивала на прекращении этих встреч.
Ее опасения не были на¬прасными. Все чаще Максим без предупреждения оставался ночевать в той квартире, а на следующий день уверял, что был занят работой и не мог сообщить об этом. После таких ночей она упрекала его, взывала к его совести, но изменить положения не могла. Видимо, узы, более тесные, чем родственные, связывали его с Шурочкой и, судя по всему, разрывать их он не собирался.
Встречаясь с Шурочкой, Максим опасал¬ся лишь одного. Опасался, как бы эта связь не навредила его генеральскому положению. Иногда, после беседы с же¬ной, он задумывался о разрыве с сожительницей. Но проходили дни, и позывы сладострастия вновь толкали его на встречу с ней.
Работавшая в прокуратуре Антонина Васильевна знала много историй об изменах мужей и понимала, как тогда трудно приходится женщине. Частенько мать Максима приходила к ней и хоть как-то пыталась успокоить. Однажды Альбина Васильевна заявила, что как бы ни сложились их отношения, она всегда поможет ей.
После этого разговора Альбина Васильевна поговорила со своим сыном, но, как и в детстве, все ее слова разбивались о стену пренебрежения, и тогда она предложила Антонине перейти на ка¬кое-то время в ее комнату.
Антонина так и по¬ступила. Но маневр двух женщин не остудил Максима, его ночные отсутствия стали более частыми. В такие ночи Антонина была подавленной и убеждала себя, что медлить с разво¬дом нельзя.
Как-то она сообщила Максиму, что подает на развод, и увидела, что это не взволновало мужа. Он лишь коротко проговорил:
- Поступай, как считаешь нужным.
Тон, каким это было сказано, так изобличил его безразличие, что Антони¬на, надеявшаяся на какие-то оправдания и обещания, даже опешила. Она была потрясена его равнодушием, спокойстви¬ем и, ничего не ответив, охваченная мучительной обидой, сразу же ушла в комнату матери.
Через несколько дней состоялось рассмотрение заявле¬ний детективов в суде, который отменил решение замести¬теля начальника УВД Ананьева о лишении их лицензий. Приходков сразу же пошел к Борисову.
- Олег Иванович, а у нас снова к вам просьба.
- Как суд прошел? - перекладывая со стола в сейф какие-то бумаги, спросил Борисов.
- Реабилитировали за отсутствием состава преступления, - весело ответил Приходков.
- Лицензии  вернули?
- А мы их и не отдавали. Потому что знали, что правда за нами.
- Так какая помощь нужна?
После этого вопроса Приходков подробно рассказал об истории с иконой Божией Матери, рассказал о роли сожительницы Фомичева-старшего и попросил на несколь¬ко дней «закрыть» ее сына Юрия Соловьева.
Выслушав, Борисов подошел к окну и, не поворачиваясь, проговорил:
- Ты что же, Павел Иванович, меня заставляешь такими же методами работать, с которыми только что разбирался суд?
- Так материала-то по нему полно, и ничего не случится, если два или три дня отдохнет от попоек. Устройте ему сви¬дание с матерью, а потом под подписку о невыезде. Надо помочь, Олег Иванович, это зачтется и вам, и нам.
- Фомичев в ярости будет. Он и так упрекает, что иногда не согласовываю с ним.
- А пусть работает управление по борьбе с организован¬ной преступностью. У них начальник на курсы собирается выезжать, а перед выездом даст указание о задержании. Ко¬нечно, Фомичев вмешается, но пока найдут начальни¬ка УБОПа, нам пару дней хватит.
- А ты, Павел Иванович, шибко грамотный стал.
- Так я, вроде, дураком и не был. Только, кто будет с ним работать, пусть твердит, что ему никто не поможет, не называя фамилий. А мы после этого сразу же навестим его мамашу.
- Комбинаторы великие. Подставляете меня?
- Олег Иванович, вы здесь не при делах. Начальник УБОПа ретивость проявил.
- Не нравится мне все это, но просьбу вашу выполнят.
Из управления Приходков шел неторопливо, обдумывая план работы с матерью Юрия. Нынешний день был по¬лон удач. Сначала в суде, а потом во время встречи с Борисовым, который пообещал помочь. Сейчас он, продумывал как лучше разыграть предстоящую комбинацию.
Через несколько дней Соловьева задержали. В день за¬держания Фомичев находился в командировке в одном из отдаленных районов, и начальник УБОПа, дав необ¬ходимые распоряжения, выехал на курсы. Задержали Юрия дома. Увидев, как защелкнулись на его руках на¬ручники, мать побледнела, и Ирина едва успела подхватить ее под руки. При обыске у Юрия обнаружили пистолет и сразу же повели к стоящей на¬против дома машине.
Считая, что это какое-то недоразумение, он не волновал¬ся и, выходя в сопровождении работников милиции, само¬уверенно бросил лишь одно слово:
- Разберутся.
Однако в камере его самоуверенность стала быстро пропа¬дать. Лежа на спине, он ждал, что сейчас к нему войдут милицейские  начальники и будут извиняться за своих подчиненных, которые что-то напутали. А пистолет он нашел и собирался сдать в милицию, но не успел, ведь заявление об этом при обыске у него нашли. Он мысленно прокручивал события последних дней. Приехав из командировки, он узнал, что его друга Федо¬ра держали в заложниках и что при освобождении аресто¬вали Лахова и московских братков. Когда же он попытал¬ся узнать об этом подробнее у Парамона, тот со злостью ему посоветовал быть подальше от таких друзей, так как еще неизвестно, что он ментам наговорил. А может быть, и впрямь, Федор на него наговорил? - ду¬мал он. - Тогда им многое известно.
Опустив ноги на холодный бетонный пол, Соловьев со злобой подумал о матери, которая так долго не сообщает о задержании Максиму. Впрочем, он ошибался. Его мать сразу же позвонила Фомичеву, но ей ответили, что тот в командировке. Тогда она позвонила Григорьеву и сообщила, что Юрия арестовали работники милиции, а Максим Петрович находится в коман¬дировке.
- Обыск делали? - мрачно спросил Парамон.
- Нашли пистолет.
- Что-нибудь спрашивали?
- Нет. Но когда пистолет из кармана пиджака взяли, то один из милиционеров проговорился, что вот и подтвер¬дилось сообщение.
- Ладно, не волнуйтесь. Разберемся.
Несмотря на свой преклонный возраст, Парамон Сидорович обладал отменным здоровьем и железными нервами, правда, от последних событий его здоровье заметно пошатнулось. Он похудел, с каждым провалом все яростнее обвинял своих «без¬мозглых»  помощников, начал страдать бессонницей.
В  бессонные ночи он все чаще вспоминал, как удачно складывалась его жизнь в первые годы перестройки, когда в стране разразились хаос и неразбериха. Он смог тогда быстро прибрать себе ог¬ромные богатства, и ему казалось, что его преступная корпо¬рация недосягаема. Но это только казалось, а фактически про¬валы один за другим делали его жизнь дискомфортной. Ра¬зыскав по телефону Фомичева, он сообщил ему о задержании Соловьева и посоветовал быстрее возвращаться.
Утром Юрия вызвали на допрос. Во время допроса сле¬дователь задавал вопросы лишь о пистолете, но постоянно твердил, что теперь его никто не спасет. Оформив прото¬кол допроса, он, как бы между прочим, сообщил, что пис¬толет будет отстрелян и проверен по учетам, а это займет несколько дней.
В этот же день Степанов встретился с матерью Юрия и снова начал уговаривать помочь в возвращении иконы.
- Вы, понимаете, что детям своим вредите? - спрашивал он.
- Надо поговорить с Максимом Петровичем.
- А вы точно знаете, что икона у него?
- Конечно. Зачем бы ему тогда меня просить, чтобы я не говорила.
Записав разговор на диктофон, Степанов вернулся в офис и сразу зашел в кабинет к Приходкову.
- Кажется, вчерашнее задержание сыночка подействовало на мамашу, пообещала проявить активность.
- Теперь надо включать в работу психолога, - заметил Павел.
Этот вариант они уже подготовили. Поговорили с одним из пенсионеров, работавшим долгие годы психологом и вы¬полнявшим ранее отдельные поручения следователей. Рассказали ему, что от него требуется психологически нада¬вить на Фомичева. С отцом Тихоном они договорились, что документы у этого психолога будут на одного из монахов.
Как и предполагал Борисов, вернувшись из командиров¬ки, Фомичев устроил разнос за нарушение законности. Про¬читав материалы дела, он осевшим от крика голосом спрашивал:
- Человек шел сдавать найденный пистолет, а его сразу в уголовники? Как же это мы работаем?!
- Товарищ генерал, да это правило у них такое, если пис¬толет в кармане, то обязательно и заявление в милицию. Причем без даты, - оправдывался заместитель начальника УБОП.
- Ну и что? Дату забыл поставить, и это уже криминал? Наведите порядок, Олег Иванович, в оперативных службах. Они уже и признавать никого не желают. Что думаете с этим материалом?
- Отказать в возбуждении, а парня выпускать, - ответил Борисов.
Он знал, что с матерью Соловьева детективы уже порабо¬тали и настораживать Парамона нет смысла. На свободе Соловьев больше даст информации, и чтобы успокоить на-чальника управления, добавил: «Как только вы в отъезде, обязательно начудят наши сотрудники».
- Это верно. Не знаю, что будете без меня делать, - лесть Борисова смягчила генерала, и он, подойдя к книжной пол¬ке, заставленной томами основоположников марксизма-ленинизма, нажал на незаметную кнопку. Медленно полка по¬вернулась, и вместо уплывших в стену «учителей» выдви¬нулся бар. Наполнив стоявшие рядом стопки  коньяком, генерал, несколько уже успокоившийся, проговорил:
- Пошумели, а теперь для успокоения нервов надо поле¬читься, - и со смаком пососал дольку лимона.



АТАКА

Был день приема посетителей. Пожилой мужчина, запи¬савшийся на прием к Фомичеву, представился монахом. Поста¬вили его последним, так распорядился Фомичев. Он помнил отца Павла, его пытливый взгляд из-под густых бровей и предполагал, что записавшийся мо¬нах идет к нему неспроста.
Когда подошла его очередь, помощник Фомичева вежли¬во пригласил посетителя в кабинет и, усадив в кресло, оста¬вил их вдвоем
Вошедшему можно было дать около восьмиде¬сяти лет, хотя, на самом деле, ему недавно исполнилось семьдесят. Перед Фомичевым сидел сломленный человек с блуждающими глазами и нервно подергивающейся нижней губой. Кряхтя и поправляя очки, он достал потрепанную за¬писную книжку и, найдя в ней нужную страницу, заговорил:
- Приснился мне недавно странный сон. Как наяву, я уви¬дел икону Божией Матери, которую видел давным-давно в городском соборе. Плакала  она и просила освободить ее
из неволи, потому как привыкла радость людям приносить, а не может.
- Ну и что дальше? - спросил, насторожившись, Фомичев.
- А дальше она говорила, что очень жалко ей людей, кото¬рые из-за нее погибли. Особенно мальчишку, который пер¬вым украл ее и которого потом безвинно умертвили...
Говоря это, Федор Иванович смотрел, не мигая на Фоми¬чева, и видел, как тот отводил глаза в сторону. Чувствова¬лось, что разговор ему не нравился, но он терпел и не пере¬бивал. Помолчав некоторое время, Фомичев все же не вы¬держал:
- Ну, а я-то при чем?
- Вы - большой начальник, а про вас да и про папашу вашего разное  говорят. Зачем вам эти разговоры? Помогите вернуть прихожанам икону, и Господь не забудет ваш поступок. У вас ведь много забот и дел. Люди вокруг вас всякие, и в жизни разное свершается, так зачем с гре¬хом жить?
- С каким грехом? - перебил Фомичев. - Уж не думаете ли вы, что к иконе я причастен?
- Я пришел за помощью к вам, - не отвечая на вопрос, спокойно тянул Федор Иванович. - И как может простой монах обвинять такого большого начальника? Он может только просить быть благоразумным и милосердным. От души хочу вас предостеречь, от души, - добавил он и, поднявшись, попрощался.
Оставшись один, Фомичев почувствовал непри¬ятный осадок от разговора с монахом и особенно от его про¬низывающего взгляда. Волевое красивое лицо Фомичева сей¬час выражало растерянность и не походило на лицо челове¬ка, привыкшего командовать людьми. Сейчас Фомичев казался испуганным. Такое состояние он почувствовал впервые. Раньше он быстро про¬двигался по партийной одноколейке и достиг бы большего, но кому-то потребовался первым милиционером в облас¬ти, и это его сначала огорчило. Но когда произошел извест¬ный конфуз с партией, оказавшейся не честью и не совес¬тью, а совсем наоборот, Фомичев искренне благодарил судь¬бу. Да и генеральский мундир смотрелся на статном Фомичеве ладно, и он это знал. На всех совещаниях был в форме и в первые годы часто подшучивал над своей сожительницей Шурочкой, спрашивая, думала ли она, что когда-нибудь будет спать с генералом.
Из всех королей преступного мира Фомичева быстрее всех распоз¬нал Парамон. Он понимал, что Фомичев при желании быстро возьмет за горло всех. А если учесть поддержку губернатора, то вообще цены ему не будет. Правда, после¬дние провалы  заставляли более кри¬тически оценивать Фомичева и разговаривать с ним на повышенных тонах. А этого Фомичев не любил и, чувствуя изменение к нему отношения Парамона и губернатора, стал чаще уходить в запой. Алкоголь успокаивал, но на время.
Сегодня, выслушав посетителя, он понял, что его приход был неслучаен. Значит, что-то кому-то известно. Обозвав раз¬ными словами монаха, Фомичев попытался сосредоточить¬ся, однако это ему не удавалось, и он распорядил¬ся вызвать к себе Ананьева.
Предложив Ананьеву сесть, Фомичев спросил:
- Почему не докладываете о решении суда по детективам?
- Так вас последнее время трудно застать, товарищ гене¬рал. Вы весь в делах, - оправдывался тот.
- Они продолжают работать?
- Да.
- И чем  конкретно занимаются?
- Разыскивают угнанную машину и одного без вести про¬павшего парня. Мы держим их на контроле.
«Держим!.. - подумал Фомичев. - Тебе ли удержать Степа¬нова с твоими бестолковыми подчиненными? Стоит этим двум специалистам перекупить твоих подчиненных, так они тебя, полковник, с потрохами продадут, и весь твой конт¬роль над ними полетит к чертовой матери».
Однако сказал о другом.
- Полагаю, что глаз с них спускать нельзя. Город наш - как большая деревня, и при желании и умелом подходе можно все обо всех знать.
- Надо бы Борисова к ним подключить, он ведь оперативник, - осторожно предложил Ананьев.
- Оперативник, особенно, когда меня на месте нет. Раз¬говор с тобой веду. Или ты не понимаешь, чего я хочу от тебя? - спросил Фомичев и, переведя взгляд на часы, вздохнул.
- Я все понял, товарищ генерал.
Полковник Ананьев был умен и хитер. Он успел порабо¬тать и в следствии, и в охране общественного порядка, и в уголовном розыске. Особенно успешной была его работа с уголовниками, которые платили значительно больше мили¬цейской бухгалтерии. Полностью на их сторону Ананьев не переходил. Даже полученный от них коттедж не сломал его. Вот почему, понимая желание Фомичева, он поддакивал, но особой ретивости в отношении детективов не проявлял. Каким-то особым чутьем Ананьев понимал, что в это сумбурное, непредсказуемое время лучше со всеми ладить, соглашать¬ся, тогда, гляди, и уцелеешь.
Приходков со Степановым уже знали о посещении пси¬хологом начальника УВД. Теперь они готовились к решающему удару.
Подбирая из разных кассет доказательства, они сначала прослушивали всю запись, а затем выбирали нуж¬ные куски и монтировали в отдельную кассету. Выбирали они более убедительное и доказуемое. Сначала шла запись священника Тихона, который передавал рассказ отца Павла о том, как во время след¬ствия и на Колыме его спрашивали работники НКВД, что ему говорила монашка, у которой хранилась эта икона, и как ей признался соседский парнишка. Как он беседовал с Марией Соловьевой и что почувствовал при этом разговоре. Затем была запись разговора с ее дочерью.  Затем шла вторая запись Марии Соловьевой с ее призна¬ниями.
- Вроде убедительно получилось, - довольно проговорил Приходков.
- Давай перепишем и твою запись с бывшим главврачом о самоубийстве Фомичева, - добавил Степанов.
- А кондрашка сыночка не хватит? - рассмеялся Приходков.
Закурив, Приходков с интересом посмотрел на Степанова и задумчиво проговорил:
- Сначала по иконе.
Сергей пожал плечами.
Записи с перерывами по две минуты каждая уместились на одну кассету, которую они размножили на пять копий. Выдав каждому по одной и посоветовав надежнее спря¬тать, Приходков взял себе три кассеты и предложил расхо¬диться по домам.
На следующее утро Степанов позвонил начальнику уп¬равления Фомичеву и, сообщив, что у него очень важная информация, предложил срочно встретиться.
- У меня сегодня день занят, - недовольно ответил тот.
- Это в твоих интересах, - настаивал Сергей.
- Тогда перед обедом зайди ко мне. Выкрою минуту-другую.
- Нет, только не в управлении. Свидетели тебе не нужны. Приезжай к нам в офис, заодно посмотришь, как живут и работают помощники милиции.
- Не солидно начальнику управления в каких-то конто¬рах появляться, - сразу же возразил Фомичев. - Сегодня ве¬чером у меня банька  в нашем спортивном ком¬плексе, приглашаю: там и поговорим.
- Во сколько?
- В девять вечера.
- Хорошо. Я буду в восемь, - ответил Степанов и, не до¬жидаясь вопросов, положил трубку.
В назначенное время Степанов и Приходков встретились перед входом в спортивный комплекс с Фомичевым. Увидев их, тот с иронией проговорил:
- Сладкая парочка что-то приготовила?
- Есть кое-что, и только для вас, Максим Петрович, - ответил Степанов, и, увидев подошедшего директора спорт¬комплекса, добавил: «Где бы нас...»
- Веди в свой кабинет, - приказал Фомичев директору.
В кабинете Степанов с Приходковым сели по одну сторо¬ну длинного стола, а Фомичев  по другую.
- Слушаю вас. Жалобы какие-нибудь, так говорите ко¬ротко, мне некогда.
- Послушаешь пока, Максим, не нас, а других, - ответил Степанов и достал из кармана приготовленный диктофон с записями.
В кабинете воцарилась могильная тишина, которую на¬рушил после нажатия клавиши диктофона негромкий голос священника Тихона.
«...здесь подробные записи монашки и отца Павла. Мне тоже известно про попытку его убийства. Вам будет нелегко разбираться, потому что всем, кто пытался это сделать, здо¬рово мешали. Икона здесь. В этом уверен не только я один, а многие люди. И я вам назову их. Отец Павел часто прихо¬дил ко мне и рассказывал о том, как власть пыталась уз¬нать у него об иконе. А когда ее украл соседский парень, у всех интерес пропал. Перед смертью он просил искать ее у сожительницы бывшего партийного начальника Фомичева или у его сына, начальника милиции.
- А сожительницы адрес есть?
- Да, Соловьева Маша. Он несколько раз называл ее и говорил, что она знает про икону, но скрывает. Дочь Соловьевой  может помочь вам».
Степанов выключил диктофон. И вновь в кабинете повис¬ла могильная тишина, которую первым нарушил Фомичев.
- И о чем эти догадки старого человека говорят?
- Давайте послушаем дальше.
Степанов снова включил звук, и теперь раздался голос Ирины Соловьевой.
«...Мне действительно тяжело. Особенно, когда после пер¬вого посещения священником нашего дома на него было со¬вершено покушение. Я тогда сразу поняла, что покушение было связано с иконой, и разговаривала с мамой, чтобы вернули ее. Поверьте мне, я не вру.
...Я очень любила папу. Он был для меня образцом. Мама знала об этом, и когда впервые возник разговор об иконе со священником, то она чего-то испугавшись, сказала мне, что если я кому-нибудь расскажу об этом, то предам своего отца. Действительно, однаж¬ды я с мамой была на квартире у отца. Мы были втроем, и отец, глядя на меня, неожиданно заявил маме, что я очень похожа лицом на изображенную на иконе Божию Мать. Они еще заспорили тогда, но отец молча поднялся и вышел в кори¬дор. А вскоре вернулся, и в руках его была большая, очень красивая икона. Он поставил ее на диван, а меня посадил ря¬дом с ней и показывал маме, как мы похожи. Тогда мама еще спросила отца, откуда у него такая красивая икона, а он ей сказал, что перед взрывом собора ее спрятали, но советские люди нашли. Мама просила его подарить эту икону, посколь¬ку она похожа на меня, но отец ответил, что эта икона какого-то известного художника и очень дорогая. Тогда мама обиде¬лась, стала плакать и упрекать его. У них ведь часто были ссоры, но отец заявил, что ее нельзя никому показывать и что он  подарит ее своему сыну Максиму. Боль¬ше я этой иконы не видела, а когда у нас с мамой был разго¬вор о ней, то каждый раз она предупреждала, чтобы я помни¬ла о своем отце и не навредила его памяти, потому что он был убежденным атеистом...»
И вновь Степанов выключает диктофон.  Фомичев молчал.
- Это какой-то бред больной женщины, - наконец расте¬рянно произнес он.
Следя за каждым его движением, детективы увидели, что эта запись повергла  Фомичева, в смятение, и, чтобы усилить давление, Степанов включил следующую запись.
«...Пожалуй, вы правы. Эта икона не принесла счастья тем, кто ее прятал. Икону Петру Ивановичу подарил Сосновский после смерти Сталина. Очень красивая икона, но я ее видела один раз, когда с дочерью была на квартире Петра. Он тогда сказал, что ее после взрыва пытались спрятать, но люди  нашли, и Сосновский подарил ему. А он подарил своему сыну Максиму и вскоре умер. Мне действительно кажется, что Бог наказывает за нее. Я предлагала Максиму передать ее церкви, но он отказался, и меня строго-настрого предупредил никому ничего не говорить о ней.
- А когда, Мария Сергеевна, этот разговор был с ним?
- Первый раз после разговора с отцом Павлом, а второй раз, когда чуть не убили священника.
- И почему же Максим Петрович не согласился?
- Второй раз, когда мы разговаривали, он ссылался на то, что она известного художника и очень дорого стоит. Но когда я возразила ему, что не дороже жизни, он начал гово¬рить, что начнут копаться журналисты и могут узнать, что она у отца была. И пойдут всякие домыслы и сплетни. Я тогда заплакала. Стала говорить, что у меня дети, и я за них очень боюсь. А он меня успокаивал. Может, мне еще раз поговорить с Максимом».
Выключив диктофон и, не убирая его со стола, Степанов спросил:
- Так что ей посоветовать, Максим Петрович? Надо ей с вами еще раз поговорить или достаточно? Там еще записано об убийстве Игоря дружком Юрия.
На лбу Фомичева выступил пот.  Взгляд его был устремлен куда-то вдаль, за стены ком-наты. Наконец, не выдержав этой напряженности, он осев¬шим от волнения голосом спросил:
- Что вы от меня хотите?
- Только одно. Вернуть икону и сделать это сейчас же. Машина наша стоит за углом. Кассету после получения нами иконы я отдаю. И об этом никто не будет знать. В церкви скажем, что нашли ее в другой области и у других людей, - ответил Степанов.
Слушая ответ, Фомичев представлял послед¬ствия передачи этой кассеты журналистам, а то, что Степа¬нов это сделает, если он не согласится на их условия, Фомичев не сомневался. Он слишком хорошо знал его. Слишком высоко ценил и очень сильно ненавидел. Сейчас ему хоте-лось, чтобы его быстрее оставили одного, чтобы не слы¬шать и не видеть их, а затем напиться и забыть эту встречу.
- Поехали, -  наконец согласился он.
Получив от Фомичева икону и уложив ее  на заднее сиденье, детективы передали ему кассету и предло¬жили приятно попариться.
- На сегодня я напарился, - мрачно ответил Фомичев, - прошу только помнить нашу договоренность.
- Мы слово держим, - заверил Приходков.
Возвращаясь от Фомичева, Приходков предложил завез¬ти икону к нему домой, так как считал, что его друг по этому делу мог засветиться, и тогда возможны всякие неприятности. В квартире Павла они еще раз осмотрели её, и Степанов направился домой.
- А может быть, подвезти тебя?
- Не надо. Погода хорошая, пройдусь не спеша, - прощаясь, ответил он.
Идя по улицам,  Сергей шел не по тротуару, а по проезжей части. Начинало смеркаться. Стараясь ни о чем постороннем не думать, он внимательно всматривался в проходящих людей, так как за время работы детективом уже услышал немало угроз в свой адрес. Приближаясь к своему дому, Сергей неожидан¬но увидел двух мужчин. Поравнявшись, он узнал в одном из них бывшего прокурорского работника Лахова. Как же так, он же арестован в связи с захватом в заложники Федора, подумал Степанов, и сразу неприятное предчувствие опасно¬сти охватило его.
- Надо поговорить, - не здороваясь, предложил Лахов и пошел рядом с ним.
- О чем?
- Где твой брат?
Спрашивая о брате, Лахов на секунду оказался чуть по¬зади, держа руку в боковом кармане, и Степанов понял, что медлить нельзя. Он толкнул Лахова и быстро сделал подсечку. Подсечка оказалась такой неожиданной, что Лахов не устоял на ногах и упал. В руках у него блеснул нож. Степанов хотел ударить Лахова ногой в голову, но не успел. Он почувствовал, что напарник Лахова обхватил его за шею, и тогда, пружинисто вырвавшись, выхватил га-зовый пистолет и выстрелил напарнику Лахова в лицо. За¬тем направил пистолет на поднявшегося Лахова и крикнул:
- Брось нож!
Но Лахов все же успел поднять руку с ножом, однако Степанов, схватившись левой рукой за лез¬вие ножа, выстрелил Лахову в лицо. Оба нападав¬ших лежали, ослепленные газовым облаком. Степанов нагнулся и начал обыс¬кивать лежавших, а когда Лахов зашевелился, ударил его рукояткой пистолета. В одном из карманов он обнаружил наручники и тогда пристегнул запястье Лахова к руке на¬парника. При обыске Степанов изъял у обоих документы, а у напарника пистолет с глушителем. Видимо, боясь редких прохожих, Лахов запретил пользоваться пистолетом, и ре¬шил без шума убрать Степанова. Подняв голову, Степанов увидел, что рядом с ним стоят несколько человек, готовых броситься к нему на помощь, а один из стоящих, достав носовой платок, проговорил:
- Давай руку. У тебя же кровь хлещет. Но ты молодец. Я видел, как ловко ты их разбросал.
- Милицию вызовите, - попросил Степанов.
Сейчас, когда прошло первое нервное напряжение, Сте¬панов по-настоящему понял, как близко был от смерти. Он жадно закурил и те¬перь обдумывал своё поведение в милиции, куда его доста¬вят вместе с нападавшими.
Подъехавший милицейский «уазик» прервал мысли Степанова. Увидев старшего, он подал офицеру изъятые им пистолет и нож, пояснив при этом, кому что принадлежит. Лежащие уже очухались и злобно молчали.
- Обоих в машину, - приказал старший и, обратив¬шись к стоящим, спросил: «Очевидцы есть?»
- Да, - ответил тот, кто перевязывал Степанову руку.
- Тогда прошу вас с нами, и вас, потерпевший.
В райотделе милиции с Лахова сняли наручники и, поме¬стив в комнату для задержанных, сразу же позвонили в де¬журную часть УВД.
Пока допрашивали Степанова, в райотдел прибыл полковник Костренко. Увидев его, Степанов попросил дежурного следователя соединить с квартирой Приходкова и быстро про¬говорил:
- Павел Иванович, это я, Степанов. Нахожусь в Заречном отделе милиции. На меня нападал Лахов со своим напарни¬ком, но твоя газовая пукалка спасла меня, правда, руку порезал Лахов.
- Он же в СИЗО, - перебил Приходков.
- Видать, выпустили. Ты приезжай быстрее, а то уже тут его спасатель из УВД прибыл.
- Дай трубку следователю.
О чем они говорили, Сергей не слышал, но, видел, как с интересом на него посматривала следователь и несколько раз заявляла, что все будет в порядке.
Положив трубку, следователь коротко произнесла:
- Не волнуйтесь. Сейчас Павел Иванович подъедет, - и, не успев еще что-то добавить, замолчала, так как в кабинет вошел Костренко. Благоухая французским одеколоном, он, не глядя на Степанова, укоризненно спросил:
- Что еще детективы натворили?
Не выдержав, Степанов осевшим голосом проговорил:
- Творишь ты, полковник, со своими бандитами, а мы последствия пожинаем. Придет время, ответите за все. Бед¬лам не вечен.
- Вы как со мной разговариваете? - опешил от такого Костренко. - Да я вас в бараний рог согну.
- Спасибо скажи, что задержали очень опасного преступ¬ника. Не стыдно крышевать уголовников?
Ничего не ответив, Костренко повернулся и, выйдя из кабинета, с силой захлопнул дверь.
- Хорошо вам. Вы независимы ни от кого, - проговори¬ла молчавшая следователь. - А здесь явно не рядовое пре¬ступление.
От этих слов злость у Степанова постепенно улеглась. Ожи¬дая Приходкова, он понимал, для чего примчался сюда Кост¬ренко. Но спасать сейчас Лахова практически невозможно, тем более, что показания свидетелей уже закреплены. Эти размышления были прерваны появлением Приходкова.
- Как ты? - сразу же спросил тот.
- Нормально. Только ладонь рассек, сволочь. Но и я ус¬пел ему в морду шарахнуть.
- А что тут Костренко делал? Выскочил, как ошпарен¬ный, меня чуть не сбил.
- Поговорили с ним по душам, - рассмеялся Сергей. - Ты вот скажи, почему меру пресечения Лахову изменили? Он же вышел мстить. Дождался меня около дома и первый воп¬рос был о Федоре. Ищут они его. С помощью «высоконрав¬ственных» полковников.
- Вы закончили с Сергеем Николаевичем? - спросил При¬ходков у следователя, не отвечая на вопросы друга, и, услы¬шав положительный ответ, добавил: «Поехали домой, толь¬ко Надежду не пугай, скажи, что из бутылки пробку выби¬вал и порезал стеклом. Я тебя отвезу и вернусь сюда. Что-то следователь паникует. До чего людей запугали...»



И ВНОВЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ БОЙ...

С утра Степанов, посоветовавшись с Приходковым, ре¬шил все же переговорить с Фомичевым, выяснить, почему Лахова «натравили» на него. Придется теперь использовать диктофонную запись рассказа врача Беляева о самоубий¬стве отца Фомичева и кое-какие записи, касающиеся Юрия. Но сколько ни звонил Степанов в приемную начальника управления, каждый раз помощник отвечал, что Фомичев занят. Выслушав очередной отказ, Степанов попросил пере¬дать Фомичеву, что если сейчас тот не возьмет трубку, то разговор придется вести в другом месте.

- Чего ты психуешь? - услышал он, наконец, голос Фомичева.

- А ты не догадываешься? Надо сейчас же встретиться!

- Ты уже достал меня, - недовольно ответил Фомичев. - Подъезжай в спорткомплекс, только один.

Сообщив об этом разговоре Павлу, Степанов подъехал. Фомичев уже стоял там и сразу же  предложил выехать за город. Сидя в машине рядом со Степано¬вым, он тихо спросил:

- Что это у тебя с рукой?

- Об этом у нас будет разговор, - ответил Степанов, на¬блюдая через зеркало заднего вида за следовавшим за ними «уазом».
Выехав за город и остановившись у лесопосадки, Фоми¬чев предложил шоферу прогуляться, и когда тот вышел, сразу спросил:

- Чего еще хочешь? Я держу слово.

- А почему вчера Лахов пытался убить меня?

- Но я же не знал, что этот идиот выкинет! – перебил Фомичев.

- Мне от этого не легче. Давай сначала послушаем еще одну кассету, а потом продолжим разговор, - и, не дожида¬ясь согласия, включил портативный диктофон. Голос бывшего главного врача партактивской поликлиники заставил Фомичева вздрогнуть. Все, что угодно он мог ожидать, но только не этого рассказа о самоубийстве его отца и участии в этом Воронцова. Прослушанная запись была страшнее за¬писей об иконе. Нервничая, Фомичев достал сигарету и, раз¬миная ее, переломал. Видя его состояние, Степанов прокру¬тил пленку до следующей отметки, которую они с Павлом сделали заранее, и снова включил звук. Теперь раздался голос Юрия, рассказывающего, как его брат, начальник УВД, спасал его от неприятностей, как они грабили и совер¬шали разбойные нападения. Часто в его речи упоминался и Парамон. Особенно впечатляющей была запись, в которой говорилось об использовании Фомичевым своих подчинен¬ных Костренко и Ананьева в преступлениях, замышляемых Парамоном.
Остановив диктофон, Степанов вытащил кассету и про¬тянул ее Фомичеву.

- Возьми на память. Но знай, что их несколько экзем¬пляров и, если впредь так же будешь «держать» слово, они сработают, Максим Петрович. Изволь выполнять договоренность. Но у нас теперь новые условия.
Было видно, как поубавилось самоуверенности у Фоми¬чева, хотя он и пытался держаться с достоинством. Уб¬рав кассету в карман и, прикурив другую сигарету, он глубоко, жадно затянулся и спросил дрогнувшим голосом:

- И какие же новые условия вы придумали?

- Немедленно увольняться из органов и уезжать из Степнограда. Навсегда. Надеюсь; ты понимаешь, что это в твоих интересах?

- Не слишком ли много берете на себя?

- Подумай, Максим Петрович. Мы не давим: даем месяц для раздумий. На тридцать второй день эти и другие мате¬риалы уйдут и в ФСБ, и в Генеральную прокуратуру. На Парамона и на Николаева не надейся, кто-кто, а ты-то хо¬рошо знаешь, как «спасают» они ненужных «друзей».
Видя, как лицо Фомичева приобрело серый оттенок, Сте¬панов добавил:

- Это лучший, Максим Петрович, вариант. Милосердный зачет за возврат иконы. Соборы можно взрывать, крушить церкви, совесть же навечно замолчать невозможно, она нам от Бога дана.

По дороге они оба молчали. Лишь в центре города Степа¬нов попросил остановиться, чтобы выйти из машины.
Вернувшись в управление, Фомичев коротко бросил по¬мощнику, никого к нему не пускать и, ни с кем по телефону не соединять. Он был ошарашен услышанным, и подавлен условиями детективов. До сегодняшнего дня Фо¬мичев считал себя неуязвимым. Способ самосохранения у него был простой. Он старался  выслужиться перед Николаевым, а в управлении стремился наводить порядок жестко, спрашивая с подчиненных за малейшие ошибки. Вне управления он поддерживал отношения с Парамоном. И надо отдать должное, делал это умело. Во всяком случае, так ему казалось до сегодняшнего дня. Сейчас он спрашивал себя, кто мог его продать. В Ананьеве и Костренко он не сомневался. «Зна¬чит, семейка Марии Сергеевны Соловьевой. Если они все рассказали про икону, значит, могли наболтать и о делах Юрия», - думал он. Не придя окончательно ни к какому решению, Фомичев позвонил Парамону и попросил срочно встретиться. Тот уже знал о новом задержании Лахова и его помощника. Освобождение Лахова под подписку стоило больших денег. Но в первый же вечер тот снова нарвался на очередную неприятность. Это разозлило Парамона, и он уже сам собирался вызвать к себе Фомичева. Но звонок генера¬ла опередил. Увидев его,  Парамон резко бросил:

- На ловца и зверь бежит, а я искал уж тебя - неуправляе¬мая твоя милиция кого бережет? Ты у нас генерал или при¬дурок Лахов?

Не слушая объяснений,  Парамон почти кричал:

- Твои люди каждый день встречались с ним в камере и что, не знали, что он готовит?

- Я уже спрашивал об этом. Говорят, что не знали. Но я по-другому, Парамон Сидорович, делу пришел. Послушай¬те, это важнее Лахова.
Достав диктофон, он включил его, положил на стол и отошел к окну. В комнате повисла угрожающая тишина. Слышались только голоса из диктофона. Наконец, запись закончилась, Максим подошел и выключил дик¬тофон. Первым нарушил молчание Парамон.

- Какие же вы все-таки безмозглые идиоты! Кто вас ро¬дил таких?!

- Парамон Сидорович, разреши...

- Заткни свой фонтан, а то последние мысли из башки выльются, - мрачно перебил Парамон.

- Мне надо объяснить кое-что, - опять попытался   что-то сказать Максим.

- А мне не нужны твои объяснения. Ты только и умеешь объясняться. Думаешь, мне легче от твоих объяснений. Потеряли столько людей, нас кто-то сталкивает лбами, а мы не можем разоб¬раться. Брата Степанова не могли надежно упрятать. Что вы тогда вообще можете? Ведь он же мог дать столько ин¬формации нам, а его передали в УБОП. Где он сейчас? Мо¬жешь мне  сказать это или нет?

- Пока не установили его место.

- Людей теряем, время теряем, деньги, наконец, большие теряем. Сейчас дело наклевывается с зарубежными колле¬гами, и, если мы окажемся ненадежными, то они найдут других. А ты, Максим, мне такие сюрпризы преподносишь.

- Может быть, убрать детективов? - неуверенно спросил Фомичев.

- Опоздал, Максимушка. Когда я предлагал тебе это, ты испугался. А сейчас паровоз ушел с большим багажом информации. Учиться у них надо, как Ильич завещал. Учиться и учиться. Видимо, придется тебе соглашаться с их условием. Не морщись. Не пропадешь. Мы своих не предаем, это вы в ментуре преданных вам людей грызете. Найдем тебе что-нибудь приличное. Вместо тебя кого считаешь надо назначить? Борисов подойдет?

- Нет. Он не с нами.

- Котелок у него варит неплохо, таких бы к нам. Вон Лукашев как хорошо вписался. Так кого предлагаешь?

- Ананьева, а вместо него Костренко можно.

- Поговорю насчет Ананьева. Что касается Костренко, то его буду предлагать на областную таможню. Там нужен свой человек для завязки с зарубежными.

Говоря о зарубежных связях, Парамон имел в виду орга¬низацию поставок наркотиков. Несмотря на свой размах, денег постоянно не хватало, так как огромные суммы уходили Николаеву и Воронцову, а у местных предпринимате¬лей все труднее становилось их отбирать. Недавно по зада¬нию губернатора его братки общались с некоторыми из ком¬мерсантов по поводу оказания помощи в открытии областного бизнес-центра и заломили такую цену, что те сразу же заявили, что закроют свое дело. Вот почему Парамон так усиленно искал новые источники доходов, и поэтому сообщение Фомичева было очень некстати.

- Ладно, иди, Максим, и не предпринимай пока ничего. Надо поосмыслить и с начальством пообщаться. Иди, иди. Позвоню сам.
Вечером кассету с этим разговором детективы прослу¬шивали на квартире у Татьяны Гусевой.

- Ты смотри, Анатолий, как тебя Парамон ценит. Гля¬дишь, и к ордену представит, - засмеялся Приходков.

- Надо что-то предпринимать, - озабоченно проговорил Степанов, - фактически мы спаслись от Фомичева, поменяв на худшего Ананьева.

- Да, умных гноили, а дураков плодили. Если протащат Ананьева, всем будет не сладко. Ты сходи, Сергей, к своим друзьям и пошепчись с ними. Только не затягивай. Как вожди говорили: «Промедление смерти подобно».
В этот же день состоялась беседа и Парамона с губернатором. Выслушав Парамона, тот сразу же спросил:

- О ком в записи речь идет?

- В одном месте упоминается Воронцов, который давал указание скрыть факт самоубийства. Но есть кое-что и по нашим делам.

- Сам все прослушал?

- Да.

- Что же, Максим Петрович себе приговор вынес. Дер¬жать его здесь начальником управления, конечно, нельзя. Такой генерал не украшение, не орел. Придется назначить его руководителем представительства админист¬рации нашей славной Степноградской области при прави¬тельстве Российской Федерации. Деньги там большие кру¬тятся, и вопросы решаются с большими людьми. Он вхож в Министерство внутренних дел, да и с глаз дальше - любовь крепче. Кого вместо Фомичева ста¬вить будем?

- Максим советует Ананьева, а на таможенную службу Костренко,
- Хорошо. Я завтра сам переговорю с Фомичевым и Во¬ронцову позвоню, чтобы в Москве все прокрутили быстрее.

На следующий день Николаев вызвал к себе Фомичева и долго выговаривал ему за недостатки в работе милиции. За¬тем предложил ему подать в отставку и готовиться к новой работе в Москве.

- И что меня ожидает, Виктор Юрьевич? - осторожно спро¬сил Фомичев.

- Представительством нашим будешь там руководить.

- Генерал, и на должность завхоза? - обиженно переспро¬сил Фомичев.
- Ты что, не понимаешь, какая это должность? А ты хо¬тел бы ЦК комсомола возглавить? Так схавали ваш ВЛКСМ. И правда, с мозгами у тебя не в порядке. Через это предста¬вительство будут проходить большие деньги, будут собираться наши люди. Получать ты будешь столько, сколько тебе и не снились. Только не зарывайся. Контролировать тебя там некому. Расходовать будешь по-своему усмотрению и на угощения, и на презенты, и на многое-многое другое. А ты про завхоза лепечешь. Не знаешь, что глава представительства -  заместитель главы администрации области?

- Извините, Виктор Юрьевич, я и правда не подумавши брякнул.

- Ладно, короче завтра ложись в свою больницу, и пиши рапорт по болезни, сердечной, вроде, надорвался на не¬посильной должности!
В эти напряженные для детективов дни отец Павла гото¬вился отмечать юбилей своей супружеской жизни. Его жена Евгения Яковлевна всячески пыталась уговорить своего мужа не делать этого, но Иван Федорович настаивал на праздновании. К тому же он очень хотел собрать своих сыновей и сыновей Екатерины Федоровны с женами и просто поси¬деть с ними рядышком.
В назначенный день к обеду стали собираться гости. И Евгения Яковлевна, как-то сразу помолодевшая, с радостью встречала их. Пришли Сергей с Надеждой и Екатериной Фе-доровной, пришел и Павел со своей женой. Обнимая и целуя виновников торжества, они вручали юбилярам свои подар¬ки, шутили и видели очень счастливыми этих близких для них людей.
За столом Иван Федорович постоянно наполнял сидящим рюмки, а Евгения Яковлевна подкладывала закуски. Разго¬варивали о разном, пока Екатерина Федоровна, спохватив¬шись, неожиданно не проговорила:

- Сережа, а меня отец Тихон просил передать вам, что просьбу вашу с Павлом он выполняет. А я и не поняла, о какой просьбе идет речь.
Сидящие за столом замолчали, и тогда Сергей, видя, как все ждут, что он скажет, ответил:

- Об иконе речь идет, мама. Когда мы привезли ее в цер¬ковь, то отец Тихон заплакал от радости и спросил, как он может отблагодарить нас, а Павел попросил его молиться почаще за старое поколение, которому выпали такие тяжкие испытания.

- Какие же вы молодцы, ребята, - растрогано проговори¬ла Евгения Яковлевна. - Как жаль, что не дожили до сегодняшних дней близкие нам люди.
Неожиданно Павел, обращаясь к своему отцу, попросил рассказать все то, что он помнил о следователе НКВД Костренко. Жена Павла попыталась перевести разговор на другую тему, но Иван Федорович поддержал сына:

- Стесняться этих разговоров не надо. Не дай Бог повториться такому.
И он подробно рассказал притихшим за столом о том, как его допрашивал Костренко, как его били, как он подпи¬сался под признаниями. Как встретил Костренко на фронте и как того за предательство расстреляли.

Во время рассказа Павел несколько раз уточнял у отца отдельные эпизоды, особенно, как расстреливали Костренко.

На следующий день Степанову позвонила Татьяна Гусева и попросила срочно подъехать к ней.

На квартире его ждал Лукашев.

- Что-нибудь случилось? - спросил Сергей.

- Кое-что есть. Парамон здорово ругается на нашего ми¬нистра, потому что зарубил тот кандидатуру Ананьева. Даже условия им по¬ставил: или Борисов, или он присылает сюда из другой об¬ласти. И еще одно: Парамон просил Николаева быстрее согласовывать с таможенниками по Костренко.

- Тебе действительно, Анатолий, орден надо, а ты не хо¬тел идти к нему, - проговорил Степанов и, распрощавшись, вернулся в офис.
Степанов передал Павлу полученную информацию, и они стали ду¬мать, как помешать плану Парамона. Несколько предложе¬ний Степанова Павел отверг, потому что раскрывалась роль детективов. Наконец, они решили использовать журналистов. С этой целью Павел позднее попросил своего отца пересказать то, что он говорил на обеде, журналистам.

- А что, можно. Надо жить и поступать так, что¬бы память  учила молодежь.

Говоря так, он знал о кознях Костренко против его сына и был готов постоять за него. Тем более от людей Иван Федорович слышал, что сынок бывшего первого секретаря обкома партии Фомичев нечист на руку и дружит с Парамоном, которого они называли на Колыме Гением, а Костренко явно с ними заодно.

- Давай, Павел, журналистов. Сейчас можно обо всем рас¬сказать, - добавил он. - Тем более, говорят, Фомичева сняли с работы.

- Кто говорит?

- Люди, Павел, люди. Правду утаить сегодня труднее.
Действительно, из МВД пришел приказ об уволь¬нении Фомичева на пенсию и назначении на эту должность Борисова. Все произошло очень быстро, и Фомичев спешно начал готовиться к выезду в Москву. Во время его сборов Антонина Васильевна была  безучаст¬ной к происходящему и никакие уговоры мужа переезжать вместе на нее не действовали. Наконец, не выдер¬жав, Максим с упреком заявил:

- Антонина, ты жена мне или нет?

- Я и сама не знаю, особенно после твоих похождений.

- Ну, был грех, но это же можно забыть и начать новую жизнь. Ты даже не представляешь, что нас там ждет. Сто¬лица! Я думаю …

- Может быть, тебе покажется странным, но я никуда отсюда не поеду. Тем более, твоя мама сильно больна, и никого, кроме меня, у нее нет.

- Я, вроде бы, сын ее? - перебил недовольно Фомичев.

- Не оскорбляйся, пожалуйста. Давай поживем вдали друг от друга. Езжай один.

- Значит, вон как ты ко мне относишься?!

- Как ты, так и я, взаимно...

Это было очередным ударом по самолюбию Фомичева. Ударом, которого он тоже не ожидал, так как считал жену не способной проявлять свой характер. Дела он передал Борисову быстро. И сейчас увидел больше, чем тогда, когда был начальником УВД. Преданные, казалось, ему люди, ста¬рались избегать с ним встреч, и наоборот, те, кого он часто ругал, высказывали ему какие-то советы и предложения.

В день выезда Фомичева в областной газете «Степное вре¬мя» была опубликована статья под названием «Удел предателя», в которой  сообщалось о работе отца Костренко в НКВД, о службе в немецкой полиции и о рас¬стреле его нашими солдатами. Это было ударом для Костренко, который уже готовился примерить генеральскую форму главного таможенника.

Прочитав эту статью, Борисов сразу же позвонил Николаеву.

- Виктор Юрьевич, я хотел бы посоветоваться с вами по поводу статьи...

- А чего советоваться! - перебил его Николаев. - Видимо, надо убрать Костренко куда-нибудь в глубинку от греха подальше.

- Работать у нас ему нежелательно, - возразил сразу же Борисов.
- Зря паникуешь, Олег Иванович. Кадры надо беречь, мало ли чего эти писаки напридумают, - ответил тот и, не желая продолжать разговор, положил трубку.
Через несколько минут помощник Борисова доложил, что вызванный на беседу Приходков ждет в приемной.

- Пусть заходит, - и, увидев входящего, проговорил: «Са¬дись, Павел Иванович, есть разговор. Не надоело детективом?»

- Пока только во вкус вхожу.

- А может быть, вернешься к нам? Мое место вакантно.

- Нет, Олег Иванович, Извините, но на государственной службе я уже не смогу быть. Только сейчас почувствовал свою свободу и независимость по-настоящему и ни на какие должности это не променяю.

- А жаль. Немало профессионалов ушло в частные струк¬туры. Видимо, достаток хороший? - спросил Борисов.

- Так без достатка и достоинства не будет, а это очень важно для нас. Мы ведь не продаемся, как некоторые другие.

- Про вас-то мне понятно. С лицензионщиками нашими как живешь?

- Плохо. Недавно Ананьеву сказал, что многих бы поме¬нять надо, так он мне в ответ лишь поплакался, что с кад¬рами очень тяжело. Да что говорить об этом, вы и сами хорошо все знаете.

- Об одном прошу, Павел Иванович, подключайся и сооб¬щай по преступлениям общественной значимости. Авторитет милиции надо поднимать.

- По Парамону тоже подключаться? - с улыбкой спросил Приходков.

- Дойдет очередь и до него. Я, грешным делом, думал и о Костренко, но вы красиво опередили. Прошу, если что-то появится по наркотикам, не утаивай.

- Как можно! - ответил Павел. - Вы ведь знаете о подго¬товке перевалочной базы. Парамон и тащил Костренко - крышевать наркоту.
Приезд Фомичева в Москву не был подготовлен. Парамон не учел интересы криминальных группировок и не предупредил их главарей о роли Фомичева. Поэтому в первый же вечер к Фомичеву нагрянули гости. Разговор был жесткий. Авторитеты сразу же потребовали огромную сумму за крышевание представительства. Не привыкший к такому разговору Фомичев начал им угрожать своими связями в МВД.
- Ты чего, мужик, устал от жизни? - спросил один из пришедших. Лицо его презрительно сморщилось, глаза горели кошачьей ненавистью, закушенная губа дрожала, и он готов был наброситься на Фомичева. Глядя на него, Максим Петрович почувствовал вдруг какое-то безразличие. Он даже хотел сказать этим людям, что не боится ни смерти, ни их.

Подойдя к телефону и набрав номер дежурного по МВД, Фомичев успел только сказать, чтобы выслали дежурную машину с нарядом, и сразу же схватился руками за горло, из которого торчала рукоятка ножа. Лезвие, пробив шею, прошло насквозь.

На следующий день утром в Москву прилетел Николаев. У самолета он был встречен дежурным по представительству.

- А где Максим Петрович?

- У нас несчастье. Вчера вечерам его убили. С Петровки уже работают в представительстве.

- Как же это случилось? - растерянно спросил Николаев.

- Охрана говорит, что приходили какие-то его знакомые! Посидели немного и ушли. Ни шума, ни драки они не виде¬ли. Приходивших не знают.

- Плохо. Но дела есть дела.

Только к вечеру освободившись от посещений в министерствах нужных людей, Николаев приехал в представительство и сразу же позвонил  своему внуку, который учился в  университете на юридическом фа¬культете. Сообщив ему о своем приезде, он попросил его приехать и получить гостинцы от бабушки. К этому времени тело Фомичева было отправлено в морг, и ничто уже не напоминало о вчерашней трагедии. Зал блестел зеркалами, спальня была готова - на кровати лежало любимое губернатором пуховое одеяло. Ярко светили люстры. Заказав ужин, Николаев прохаживался по просторному залу, он думал о странном убийстве Фомичева. Днем Николаев встречался с Воронцовым, славно откушали в думском буфете, удачно решили свои вопросы в министерстве, а тут неприятный «сюрприз». Хотя, может, это и к лучшему? Его мысли прервал вошедший в зал заместитель руководителя представительства с докладом, что прибыл внук Николаева с какой-то девицей.

- Пусть заходят, - разрешил Николаев.

- Здравствуй, Валера, - увидев, радостно проговорил он, обнимая внука.

- Знакомься, дедуля, это моя любовь и будущая жена Виолетта, - ошарашил тот губернатора.

- Очень приятно, Виолетта, но не слишком ли быстро определились? Тебе ведь еще три года учиться?

- И ей, дедуля, столько же, - смеясь, ответил Валерий. - Мы ведь из одной группы, она, кстати, нашенская, родственница Степанова, который у тебя в обкоме работал.

- Ну и неожиданности молодежь преподносит, - удив¬ленно проговорил Николаев, с интересом рассматривая девушку.
За столом внук много шутил и, видя, как вяло реагирует на его шутки дед, поинтересовался:

- Дедуля, ты чего сегодня какой-то заторможенный?

- Трудно работать, Валера, становится. Мир обезумил...

- А вы на пенсию уходите, и дайте дорогу молодым, - неожиданно перебила Виолетта.

- Ты смотри, какая она у тебя категоричная. Сразу ре¬цепт готов.

- А почему бы и не быть категоричной, - ответила Вио¬лета. - Ведь вам сейчас действительно трудно: то славили одну систему, а сейчас - другую, но психология-то  осталась старой, ее за мгновение не изменишь.
Несколько минут длилось молчание. Наконец Николаев устало проговорил:

- Сейчас много появилось... аналитиков, всяких партий, обвинителей, а того не поймете, в каких трудных условиях мы поднимали страну, сколько жертв принесли.

- Почему же не поймем. И сколько жертв - знаем. Строи¬ли социализм на стравливании людей. Делили их умышлен¬но и стравливали красных с белыми, доносчиков с так называемыми врагами, атеистов с верующими, чтобы легче было уничтожать своих людей своими людьми. Перебала¬мутили народ, отняли веру в перемены, молодых боитесь...

- Внук! Она чего у тебя говорит? - возмутился Николаев.

- Она, дедуля, правильно говорит. Хватит мучить Россию!

Посидев еще немного, молодые попрощались и ушли.
Оставшись один, Николаев посидел некоторое время за столом, потом поднялся и вышел в сквер. Слова молодых поразили. Это же надо - какая-то сопливая девчонка с таким жаром выс¬казывала ему то, о чем он иногда и сам думал, но боялся признаться в этом. Он и предположить не мог, что с ним может так свободно разговаривать совершенно незнакомый человек, при этом разговаривать, как с равным. Сейчас он чувствовал себя неуютно, словно оказался в чужой стране, среди чужих людей. Совсем недавно его любимый внук Валерий с радостью доверчиво прижимался к нему и восторженно слушал все, о чем он говорил. Прошло всего два года, а внук стал совсем другим. Что же будет через десяток лет? - думал он. Прогуливаясь в одиночестве по скверу, Николаев пожалел, что отпустил их, не поспорив до конца. Его давило одиночество, чувствовал он себя потерянным. Ради кого, ради чего он столько лет работал, приспосабливался, ловчил? Кому все это надо? Кто завтра о нем вспомнит?

Неожиданно ночь разразилась весенней грозой. Загрохотал гром, налетел ветер, гнувший вершины боль¬ших деревьев, небо то и дело озарялось вспышками молний. И Николаев  вернулся в помещение.

Наполнив ванну теплой водой, он погрузился в нее и, зак¬рыв глаза, несколько минут лежал. Однако спокойствие не приходило, более того, неприятно давило сердце. Отмучил¬ся Фомичев, а вот ему хоть ночь-полночь - голову ломай. Ищи теперь кандидата на руководителя представительства, думай о предстоящих выборах, о партиях, рвущихся к государственной кормушке. Неожи¬данно, как наяву, он снова услышал категоричный голос внука: «Хватит мучить Россию!»
И внезапная злоба вскипела в душе Николаева: это я, что ли, мучаю Россию? Это господа-товарищи, умники и умницы, мои дорогие, меня мучили и мучат. Это меня в голодном детстве отец за кусок пшенной лепешки высек до кровавых лоскутов так, что месяц ни сесть, ни лечь на спину не мог. Это меня мучили анкетами и проверками, начиная с приема в октябрята, пионеры, комсомол и кон¬чая приемом в партию. И женился даже не на любимой, а черт знает почему - то ли карьеры ради, то ли еще от какой дури, уже и не вспомнить. А сколько раз избивали на разных бюро и собраниях? Кто-то шиковал, барство¬вал, а тут незаметно жизнь кончается... И Николаев нео¬жиданно  заплакал... Что же это за страна такая, где легче умершим, чем живым? Распустили народ, помани¬ли какой-то демократией, развязали языки, сбивают с толку молодежь. Армия больна, офицеры торгуют ору¬жием, солдаты дезертируют. Кругом бандитизм, пьянь, разврат, учителей довели до забастовок. Это в богатей¬шей стране, где немереные залежи нефти, газа, алмазов, чернозема!.. Все веками ищем, кто виноват и спорим, что делать? Разрушили церкви, монастыри, с удовольствием бы в какой-нибудь глухой скит ушел сейчас, пропади все пропадом!
Это был неожиданный стихийный всплеск эмоций, но кто знает, может, в нем-то и заключается боль¬шая истина.

Спать Николаев не мог. Он всю ночь просидел нагишом в спальне, медленно потягивая купленный в Думе дорогой французский коньяк (подарок Парамону хотел сделать, ни¬чего и так обойдётся). И чем более пил, тем трезвее делал¬ся. Это его пугало и злило. И он с нетерпением ждал утра. Но за окном все никак не светало, лишь по стеклу иногда катились редкие холодные дождевые капли.


                2003 - 2012 г.г.
                Оренбург