Была холодная слякотная осень, какие часто бывают в средней полосе России. Как-то в октябре 1959 года в период правления лысого гангстера, когда во всех звеньях народного хозяйства процветал волюнтаризм, мы собрались на бригадное собрание в нашей второй бригаде, весьма укрупнённого к этому времени по хрущёвскому плану колхоза.
Клуба у нас не было. Все мероприятия проводились в нашей начальной школе. Электричества в селе тоже не было. Жили при керосиновых лампах. Погода в тот день стояла мерзкая, холодная. Дул порывистый восточный ветер, моросил, не переставая, мелкий дождь. Темень была непроглядная, стояла такая густая, вязкая чернота, что рядом стоящего человека можно было угадать только по дыханию.
Собрались мы на собрание, чтобы выбрать нового бригадира и, конечно, обсудить другие вопросы по хозяйству. В классе, где мы собрались, горела одна керосиновая лампа на столе президиума. Было холодно в нетопленном помещении. Мы сидели в шапках, нахохлившись, как воробьи перед дождём или в морозную пору зимой, когда они забираются в кусты и там сидят, притихшие, потихоньку чирикая. Лампа плохо освещала класс. Она хорошо светила только на столе, на котором стояла, а в дальние углы еле пробивала темноту.
Мужики смолили самокрутки из самосада, парни – папиросы и сигареты. Женщины чертыхались, проклиная «этот табачище». Ожидали приезда заместителя председателя колхоза и уполномоченного из райкома партии. Ожидание затянулось и начался оживлённый разговор, разбившихся на группы людей. Женщины о своих домашних делах, молодёжь шутила, рассказывала анекдоты, периодически взрываясь хохотом.
Пожилые мужики завели разговор о более солидных вещах: о международном положении, о внутренней политике. Каждая группа вела свой разговор, не вникая в суть других. Тогда телевидения не было, основной поток информации шёл через прессу. Темы же о международном положении и внутренней политике всегда вызывали горячие споры, так как каждый пытался прокомментировать прочитанное со своей точки зрения. Тогда эта точка зрения была своя, а не навязанная телевидением, как сейчас. Но вот среди мужиков начал разгораться спор. Иван Петров что-то горячо доказывал собеседнику. Тут подлил масла в огонь Сергей Куликов, сидевший в соседнем ряду.
— Ты, Иван Петров, не понимаешь политики партии на современном этапе, – процитировал он газетную фразу довольно громко, зная глуховатость деда.
Все смолкли, заулыбались, ожидая чего-то интересного.
Иван Петров поперхнулся на полуслове и даже попытался подскочить за тесной детской партой для начальных классов, пристукнув своим неизменным посохом в пол.
— Да ты… Да я… Да што ты мне говоришь? Молод ишо меня учить. Да я, бдат ты мой, если хочешь знать… Да я с самим Троцким разговаривал! А ты: «не понимаешь, не понимаешь»… Тебя ишо на свете не было, а мы революцию делали. Учить меня вздумал. Молод ишо,- запальчиво и громко на весь класс выпалил Иван Петров.
И в его голосе прозвучали гордость и превосходство ветерана революции. По классу прошёл смешок. Иван Петров довольный, удовлетворён ный, отставив свою палку, начал сворачивать самокрутку.
— Иван Петрович, это когда же ты успел с ним поговорить, – спросил Михаил Гераськин, бригадир тракторной бригады.
— Когда, говоришь? В гражданскую ещё. Он приезжал к нам в полк,- важно ответил Иван Петров, скручивая папиросу.
В более тёмном углу, где сидела молодёжь, раздался смех. Потом там пошушукались и Николай Борисочкин по прозвищу Бульда поднялся из-за парты, вышел на середину класса и остановился перед партой, где сидел дед. Подбоченясь и изобразив на лице ехидно – насмешливую улыбку, он громко, чтобы все слышали, сказал.
— Иван Петров, а ведь Троцкий-то был врагом народа.
Все затихли, ожидая реакции деда. Иван Петрович икнул, попытался даже вскочить, но детская парта удержала его от этого горячего порыва.
— Врёшь ты всё, болтун,- в сердцах выкрикнул он, стукнув кулаком по парте.
Но в голосе у него уже не было той уверенности, что бала вначале.
— Да ты историю почитай. Там всё написано,- сказал Бульда и добавил, – суши сухари Иван Петров.
Молодёжь в углу подхватила тему подначки и посыпались реплики.
— Что же ты дед, против Ленина шёл?
— С врагом народа связь имел.
— Нам теперь всё ясно.
Окончательную, убийственную точку в этих подначках поставил Илюточкин Иван - коммунист, фронтовик, сильно глуховатый после контузии и ранений. Расслышав суть спора, он серьёзно и авторитетно сказал, обращаясь к деду:
— Да, братец ты мой, это правда. Троцкий объявлен врагом народа и сбежал за границу, а троцкистов расстреляли.
Иван Петрович сник и примолк. Сидел молча и сосредоточенно о чём-то думал, шевеля губами. Покряхтывая, возился за узкой партой, скручивая папиросу, которая почему-то никак не скручивалась в его натренированных в этом деле пальцах.
Медленно, не отвечая на реплики, прикурил и глубоко затянулся.
Разговор в классе опять перекинулся на хозяйственные проблемы. На зимовку скота, на заготовленные корма, которых может не хватить на зиму, так как по требованию райкома партии и райисполкома нерационально увеличили поголовье крупного рогатого скота. Может так случиться – головы, рога и хвосты будут, а молока и мяса не будет.
Вдруг диссонансом в этот размеренный говор ворвался голос Ивана Петровича, который громко, но как-то неуверенно, словно нащупывая ночью незнакомую тропу, начал:
— Да я, бдат ты мой, воопче-то не говорил с ним лично. Мы на митинге были на площади, а он с трибуны выступал,- выдал он в пространство класса, ни к кому конкретно не обращаясь.
Все заулыбались, а молодёжь в углу дружно захохотала.
Иван Петров опять замолчал и задумался. И, видимо решив, что он недостаточно полно реабилитировал себя в глазах народа, тем более в присутствии такого большого количества односельчан, он вновь заговорил и выдал «на-гора» ещё один аргумент в доказательство своей непричастности к троцкистам.
— Да и не слышал я его вовсе. Он выступал с трибуны, а мы стояли на площади.
Замолчал. Подумал немного и, вероятно опасаясь, что и этого маловато для обоснования своего незнакомства с Троцким, добавил:
— И стоял-то я в самом конце площади. Было далеко до трибуны, и я не слышал, кто там выступает. Может это был и не Троцкий. Там их много выступало. Это потом мне ребята говорили, что там и Троцкий выступал.
Решив, что полностью и окончательно оправдал себя в глазах народа, он удовлетворённо вздохнул и откинулся на спинку парты, дымя самосадом.
— Да, дед, плохи твои дела,- раздалось из тёмного угла.- Заберут, как пить дать,- зубоскалили молодые.
Но тут вошли в класс наши гости: представитель из района, какой-то молодой инструктор райком партии, секретарь парткома колхоза заместитель председателя колхоза и собрание началось.
Избрали президиум собрания, куда вошёл и представитель райкома. Заместитель председателя колхоза кратко рассказал о состоянии дел в колхозе, напомнил о подготовке к зиме, о кормах. Потом начали выбирать бригадира комплексной бригады. Колхозники выдвинули кандидатуру Михаила Геранькина – своего односельчанина, а правление колхоза предлагало на эту должность Василия Федина из центральной бригады.
Мужики упёрлись: «хотим своего, зачем нам со стороны». Долго шли дебаты, вернее перепалка. И тут плеснул бензина в костёр молодой уполномоченный райкома партии. Он попросил слова и важно, требовательно, с угрожающими нотками в голосе начал:
— Товарищи колхозники! Вы не понимаете политики партии и современного момента. Кандидатура товарища Федина обсуждалась на заседании правления колхоза и в райкоме партии.
— А нам какое дело, где и с кем вы его обсуждали,- загудел класс.
— Что вы нам навязываете? Мы хотим своего избрать.
— Но эту кандидатуру райком партии предлагает,- повысил голос уполномоченный, нажимая на слова «райком партии» и для пущей важности поднял вверх указательный палец, как бы показывая, откуда это предложение исходит. – Вы что, против решения райкома?
Это взорвало народ окончательно.
— Вот вы, райком и работайте в поле со своим бригадиром. Зачем вы нас собрали?
— Правильно! Назначайте бригадира и работайте. А нам тут делать нечего. Пошли по домам, мужики.
Все поднялись и заговорили разом.
— Правильно, Пошли по домам.
— Приказывать тут приехали.
— Пусть возьмут лопаты, вилы, да поработают сами.
Люди направились к выходу. Уполномоченный растерялся. Он замолчал, как-то весь сник, ссутулился, даже ростом уменьшился и вопросительно смотрел на зампреда колхоза.
Тот метнул недовольный взгляд на уполномоченного, но быстро оценил ситуацию.
— Мужики! Ну что вы завозмущались? Вы просто не поняли товарища из райкома. Садитесь, пожалуйста. Продолжим собрание. Никто вас не приневоливает,- заговорил он быстро, придав своему голосу как можно больше доброжелательности. – Если вы хотите свою, как вы говорите, кандидатуру, то выдвигайте.
— А мы уже назвали своего кандидата, чего нам ещё выдвигать, - послышались голоса.
Недовольно ворча, люди опять расселись за парты и собрание продолжилось. Уполномоченный так больше не проронил ни слова и сидел, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица и невозмутимый вид. Тут уже без помех, единогласно, избрали бригадиром Михаила и довольные, с чувством собственной значимости, пошли на выход.
Вышли мы из школы. Погода! Хуже некуда! Снизу грязь, сверху дождь, в лицо холодный ветер и сплошная чернота. Мы шли по раскисшей улице молча, не переговариваясь - не давал ветер. А я всё думал о прошедшем собрании. Ну, избрали мы бригадиром Михаила. Ну и что? Он же не будет работать. И не оттого, что он какой-то лодырь. Нет. Просто у него не тот склад характера, у него нет организаторских способностей. Большая бригада, а тем более комплексная, для него такой масштаб великоват. Я его хорошо знал. Он мой сосед, мы дружим с ним и работаем вместе в тракторной бригаде. Ну, зачем он согласился? Зачем? И, зная его характер, понял – из-за своего тщеславия. Есть такая черта у него, как у многих умных, но малообразованных людей.
И, правда. Не проработав и трёх месяцев, он отказался от бригадирства и попросился на свой «уровень» бригадиром тракторной бригады, а бригадиром комплексной бригады всё-таки избрали Василия Федина.
Фото из Интернета АКСАКАЛ