БУСИНА ДВЕНАДЦАТАЯ
Звуки доносились издалека. Моё тело покачивало, словно я лежала в гамаке в ветреную погоду. Сознание возвращалось неохотно, предчувствуя боль, которую предстоит испытать бренной оболочке. Звуки превращались в слова, а слова в разговор, суть которого ускользала от меня.
— Зачем тебе книги, ты что, умеешь читать?
— А ты?
— Ты своровала их?
Последовал вздох.
— Нэт, дорогой. Мнэ подарила их настоятельница Дочэрей. Их библиотэка уничтожэна. Сожжэна. А она, как и я, считаэт, что книги живут лишь пока их кто-то читаэт.
В разговоре возникла пауза. Ощущения начинали возвращаться к частям моего тела. Например, я поняла, что у меня жутко ноют запястья, а вот плечо, куда вроде бы попала стрела, совсем не болело. Боль в руках была странной и ноющей, будто они были связаны толстой верёвкой.
— Ты нэнавидишь ока, нэ так ли, мальчик с Края?
— А за что бы мне вас любить?
— Ты прав. Мой народ много ошибался, и часть нашей вины пала на Край. Извини мэня…
— Как будто мне от твоих слов станет легче…— в голосе прозвучала неуверенность. — Но почему-то стало. Ты первая из ваших, кто извинился.
Я пыталась открыть глаза, но тело отчаянно сопротивлялось. Ему было больно, некомфортно и душу тревожили странные воспоминания. Нечто, о чём не хотелось думать. Но это «нечто» определённо нагонит меня, как только я очнусь.
— Этот парень вообще говорит?
— Ким? Нэт. На его глазах убили всю его сэмью, с тех пор он замолчал.
— Вот Войя. Ужасная история.
— Сейчас я ищу эму новый дом. Мы направляэмся к токану.
Я не выдержала и застонала. Приоткрыв глаза ровно настолько, чтобы понять из-за чего меня качает, я успела заметить лишь плечо Атоса, на котором покоилась моя голова. Зато причина боли в запястьях разъяснилась. Крайниец нёс меня на спине, а чтобы я не соскальзывала, связал мне руки, чтобы они обхватывали его шею. Жестоко, но эффективно.
Услышав стон, он насколько мог бережно снял меня с закорок. Хотя минувшая битва была простой, тело болело так, словно меня мешком с камнями поколотили. Я снова издала жалобный стон, но не смогла никого разжалобить — Атос широко улыбался.
— Проснулась, наконец. Я думал, мне придётся тащить тебя до башни.
— Почему меня несли как куль?— спросила я возмущённо тихим голосом, надеясь всё-таки получить в свой адрес немного сострадания.
— Мы убегали из города. Я не знал, как долго горожане удержатся от того, чтобы отомстить тебе. Пришлось бежать без оглядки. Мы даже не успели зайти в гостиницу — все вещи остались в Штольце.
Теперь я уже выругалась. Мой лисий шлем был среди котомок, и мне жаль его потерять.
— Но взгляни на это с солнечной стороны. Мы живы. Ты почти цела. И с нами твоя ока,— Атос отошёл, и я увидела Извель, за юбку которой цеплялся маленький Ким.
Так как я, растирая запястья, сидела посреди дороги в пыли, ей пришлось присесть рядом. Она взяла мои ладони в свои и приложила наши руки к своему лбу.
— Я обязана тэбе жизнью, Ягн’ёнок,— тихо сказала темнокожая женщина.
— Предыдущее прозвище шло мне больше,— я вздохнула и поднялась.
Вокруг, сколько хватало взора, была серая равнина с мелким рваным кустарником. Все краски пейзажа сводились к тёмно-серому, светло-пыльному, грустно-бежевому и подобным тонам. Ни строений, ни признаков жизни.
— Мы всё ещё идём на север? — поинтересовалась я, а Атос кивнул.
— Правда, теперь без еды и денег. Увлекательно, не так ли?
Я рассмеялась:
— Ты только подумай. Как только я собираюсь обзавестись бронёй, меня сразу же калечат. И брони я не получаю. Второй раз уже — дурная примета.
— Я знаю отличного кузнэца,— Извель бросила осторожный взгляд на Атоса. — Но он в токане.
— Даже не думай…
— А что это?— слово звучало знакомо, но я редко общалась с ока в своей прежней жизни. Токан… Было в этом слове что-то первобытное и сильное. Какая-то магия родства. Понятия не имею, откуда в голове возникли такие мысли. — Это какой-то город?
— Это что-то вроде кочевой банды,— хмуро ответил Атос.
— Кочевой сэмьи,— поправила Извель, погладив Кима по голове. — Один есть нэподалёку. На сэвере, куда вы и идёте. Я вэду туда Кима. А вы… Вам я обязана жизнью, и мэньшее что могу вам прэдложить это пополнить припасы и кошели из рук моего народа.
— Деньги, полученные дешёвыми трюками с гаданием и воровством. Нет, спасибо — увольте.
В глазах Извель вспыхнули опасные звёздочки:
— Словно зарабатывать убийством болээ достойно,— отчеканила она.
Они, казалось, сейчас вцепятся друг другу в глотки. Убийство…убийство. Почему меня так задевало это слово. И тут я вспомнила. Едва успев отвернуться от своих спутников, я упала на край дороги в пыль, и меня вырвало. Боль, несравнимая ни с одной физической раной, тисками сжала моё сердце. Я всё ещё считала, что была права и действовала, как следовало. Но это не отменяло того, что я убила безоружных людей. Не рыцарей на войне, не монстров, жаждущих моей смерти, а простых ремесленников и торговцев. Пусть одержимых и забывших себя. Но… Но.
Меня трясло, а сзади Атос и Извель стояли молча. То ли они не знали, что делать, то ли понимали происходившее слишком хорошо.
— Такое случается,— наконец сказал мой наставник. — И тебе придётся это пережить. И жить с этим каждый день.
Извель ничего не сказала, она присела сзади и, обхватив меня за плечи, запела странную гортанную песню, похожую на чудную колыбельную. Мы сидели посреди пустоши, впереди была неизвестность, а позади трупы, которые ещё не раз посетят мои кошмары. Но от песни ока мне стало легче. И я снова смогла дышать.
***
Мы двигались на северо-запад, чуть отклоняясь от конечной цели. В первую же ночёвку, голодную и весьма мокрую, Атос устроил Извель допрос. Однако выяснилось, что ока знала о монстрах не многим больше чем мы.
Они многолики, и чаще всего второе их обличье — звериное. Они собирают оружие, которое побывало в бою, и хранят его для неясных целей. Чудовища редко убивают сами, но создают ситуации, провоцируя людей на ссоры и драки. Такое вредительство позволяет им получить ещё больше запачканного в крови оружия. А ещё — монстры повсюду.
Извель вела Кима от южных границ, где его родителей забили камнями люди, сопровождавшие одного из дворян. Ока ничего не воровали, солдаты сделали это просто ради потехи. Мальчик стал свидетелем этого убийства и с того дня перестал говорить. Из того же странного извращённого чувства юмора солдаты решили не убивать ребёнка и бросили Кима на дороге, где по счастливой случайности его нашла Извель.
Сейчас она вела его в северо-восточный токан. Как мне объяснили, всего кочевых семей было в Королевстве четыре, и хотя ближайший к месту печальных событий токан был на юго-востоке, Извель не решилась идти через поля битв и оставлять малыша в столь неспокойном месте. Для самих ока токаны были чем-то вроде городов, где они видались со своими, передавали новости, заключали браки. Для всего остального мира это была просто шайка немытых гадателей и шарлатанов. Как надеялась Извель, Ким снова сможет обрести семью — сама она не могла взять на себя заботу о мальчике, но была уверена, что в токане его примут в одну из семей, прокормят и вырастят.
Они с Кимом прошли долгий путь с юга. И везде, в каждом городе, селе или просто поле ока натыкалась на демонов с человеческими лицами. Их жажда накопления оружия была сильнее чувства самосохранения. Где-то чудовища действовали сообща, где-то поодиночке, но везде ими двигала единая цель, совершенно неясная для человеческого разума.
Атоса разочаровало, что Изель так мало рассказала о монстрах. Но, как мне показалось, после всей истории этого печального путешествия он несколько оттаял к ока, в основном из-за ребёнка. Тот, видимо признав в Атосе мужчину и пример для подражания, неотступно следовал за ним, отпустив, наконец, юбку Извель.
Степь, которой мы шли, была бесплодна. Голод вынудил нас охотиться. Хотя, говоря нас, я имею в виду только Атоса. Извель с ребёнком никогда не держали в руках оружия. А я, как выяснилось, обладала талантом спугивать любую дичь на километры вокруг: то ли своим топотом, то ли аурой «сидящего в засаде глупого хищника», как это назвал Атос. В итоге на охоту крайниец уходил с моими метательными ножами, и когда ему везло, возвращался с двумя-тремя тощими степными зайцами.
Этим вечером он как обычно потрошил добычу в отдалённости от нашего костра. Это делалось для того, чтобы зарыть внутренности подальше от места сна, на случай если объявятся хищники покрупнее нас самих. До сих пор мы никого не видели, но рисковать не хотелось.
Извель расчесывала мои волосы. Она стала заниматься этим каждый вечер, а я не спорила. В этом действии было что-то из детства, когда длинные волосы мне расчёсывала и заплетала в косы мать. Сейчас мои кудри чуть отросли, и ока принималась расчесывать их до шёлкового блеска каждый вечер. В походной сумке Извель обнаружился гребень из странного материала: он не был из кости животного или дерева, привычных материалов для расчёсок и гребней. Гребень был похож на мыльный камень или окостеневшую кожу, странного буро-зелёного цвета. Извель так и не созналась, из чего он был сделан, как я ни расспрашивала.
Сегодня, когда руки ока мелькали над моей головой, я впервые заметила странный браслет, украшавший запястье женщины.
— Что это,— я коснулась пальцем зелёной бусины, и та с приятным глубоким звуком стукнула свою соседку по нитке. — Какое-то украшение?
Извель перехватила запястье, словно боясь, что я сниму браслет.
— Это подарок, Ягн’ёночэк. От старого друга.
— Старого в смысле старика? У меня такое ощущение, что я слышала о подобном украшении в какой-то сказке.
— А ты любишь сказки?— ока улыбнулась и погладила меня по голове.
Костёр тихо потрескивал и отбрасывал наши тени на большой валун, около которого мы разбили лагерь. Костёр, собирающий людей для историй. Я всё ещё видела в искрах пламени веснушки Кэрка, моего мёртвого друга.
— Вообще-то да. Очень люблю. Расскажешь что-нибудь? Твой народ, наверное, знает тысячи сказаний.
— Ну, кое-что я могла бы рассказать тэбе прямо сэйчас. Мнэ кажэтся, настало врэмя.
История Извель. Об ягнёнке и волке.
Когда-то давно на свэте жил малэнький и славный Ягн’ёнок. Однажды в его жизни произошло большое горэ. Настолько большоэ, что Ягн’ёнок захотэл забыть свой дом, родных и самого сэбя. Малыш нацэпил лисью шкурку, надэясь, что тэперь все будут принимать его за настоящую лису.
Лисы были хитрыми, сильными и смэлыми животными. Таким хотел стать и маленький Ягн’ёнок. Но эму не хватало опыта и знаний. И тогда он попросил помощи у крупного матёрого волка.
Волк нэ был глуп, и понимал, что пэред ним не лисица, а всэго лишь Ягн’ёнок в лисьей шкурэ. Он мог бы пэрэкусить Ягн’ёнка пополам, но вдруг впэрвые в жизни испытал жалость к слабому созданию и рэшил эго охранять.
И Ягн’ёнок подумал, что он наконец стал сильным…
***
— Достаточно! — я вскочила на ноги, чувствуя, что мои щёки полыхают от стыда. Я впервые прервала рассказчика у костра, но слушать Извель дальше у меня не было сил. — Ты не имеешь права!
— Права на что, Ягн’ёночек? — ока хитро прищурилась. — Я всэго лишь рассказываю сказку.
— Волк в твоей истории был не дурак. А Ягнёночек, по-твоему, дура? Ты ничего обо мне не знаешь. Никто не знает…
Ока поднялась. В свете костра она казалась старше своих лет. Тени глубоко прочертили морщины на её красивом лице. Не понятная мне печаль словно залегла в каждой складочке на лице ока:
— Если никто нэ знаэт, так можэт настала пора для Ягн’ёночка рассказать свою историю?
— Нет! Зачем… Возможно,— я чувствовала себя потерянной, и вправду не знала, что говорить и говорить ли. Я очень долго жила, храня свою тайну и свою историю.
— Дорогая,— Извель мягко положила мне руки на плечи и заставила меня сесть. — На площади перед монастырём Сэфирь, когда ты защищала мэня, ты чувствовала сэбя сильной?
— Да… пожалуй…— промямлила я, не понимая, куда она ведёт.
— А я в тот миг впэрвые увидэла тэбя слабой, милая. Слабой, испуганной, зажатой в угол своим прошлым и страхами. Я впервые поняла, что пэрэдо мной нэ Лис’ёнок, а Ягн’ёночек. Тэбе четырэ ночи подряд снятся кошмары, ты мэчешься во сне.
— Я должна рассказать тебе? — тихо спросила я, стараясь не встречаться взглядом с Извель.
— Нэ мнэ, Ягн’ёночек. Ему.
— Ему? — я возмущённо снова вскочила. — Это глупо. Я могла бы рассказать тебе, поделиться. Но зачем знать ему?
Ока хрипло рассмеялась и указала на камень, на котором костёр тенями начертил наши силуэты.
— Я всэго лишь тэнь от костра на камне твоей жизни, милая. Я скоро уйду из неё и пойду своэй дорогой. А этот чэловек важэн для тэбя, ваши судьбы связаны. Но он растэрян — он нэ понимаэт тебя. Так почэму бы нэ помочь ему?
Я пропустила мимо ушей чушь о связанных судьбах:
— Что это даст ему или мне?
— Пониманиэ даёт довэрие, а важнэе этого нэт ничего. Он должэн узнать тэбя, чтобы довэриться.
Я произнесла едва слышным шёпотом:
— А что если он отвернётся от меня?
— Позволь ему самому рэшать, Ягн’ёночек. Ты нэ повэришь, какие запасы доброты скрываются в самых хмурых сэрдцах.
Я перевела взгляд на Атоса, разделывающего степного зайца, и Кима, наблюдающего за ним. Затем я встала и, не оглядываясь на Извель, направилась к нашим охотникам.
***
Когда я подошла, Атос как раз закончил свежевать тушку и протянул её Киму.
— Неси к Извель. Пусть готовит ужин.
Малыш кивнул с таким серьезным видом, словно выполнял самое главное задание в своей жизни, и побежал к костру. Атос поднялся, собираясь последовать за ребёнком.
— Погоди. Мы можем поговорить? — спросила я твёрдо. Страх и неуверенность я растеряла ещё пока шла от Извель до Атоса. Сейчас меня накрыло равнодушие. Я давно замечала, что частенько прикрываю им истинный ужас. Вместо того, чтобы метаться в панике, я становлюсь деланно спокойной.
— Обязательно сейчас?— Атос очистил кинжал, которым обдирал кролика, листом с ближайшего куста. — А я-то планировал поужинать.
— Я бы хотела тебе кое-что рассказать. Может немного о клавесинах, а может о том, почему и как я оказалась в легионе.
Крайниец прекратил вытирать нож и на мгновение замер. Затем поднял взгляд, напряжённо вглядываясь в моё лицо, словно надеясь, что все ответы уже написаны на нём. После этого Атос сел на плоский пыльный камень, пригласив меня жестом занять место рядом с ним.
Конец всех сказок
В одну из первых недель в легионе пьяный солдат пристал ко мне за ужином около костра снабженцев. Он раз за разом задавал мне один и тот же вопрос: «Думаешь ты особенный, парень, а? Такой весь особенный». Разумеется, он просто искал повод для драки, но тогда я впервые задумалась о том, что моя история — прекрасный пример, доказывающий, что особенных людей не бывает.
Ты живёшь своей жизнью, считая, что весь мир крутится вокруг тебя. Люди существуют лишь, когда говорят с тобой, а события происходят лишь, когда в них участвуешь ты сам. Люди могут всю жизнь прожить, думая именно так. Подобно детям, они уверены в своей особенности и верят, что с ними никогда не случится дурного. И вот иногда судьба находит весьма жестокие способы показать, что мы лишь крошечное пятнышко на белых простынях истории.
Но ближе к делу. Я не врала тебе, когда говорила, что родилась и выросла в замке. Моими родителями были мастер-кузнец и старшая экономка. Люди, безусловно, не знатного происхождения, но всегда находившиеся на хорошем счету и пользовавшиеся в замке уважением, как прислуги, так и господ. Оба были из приличных семей, давно служивших этому дому.
Я появилась на свет двумя годами позже юного наследника замка. И так получилось, что в ту пору, когда он начал обучение, мои родители почему-то решили, что меня ждет иная судьба — не служанки. На юге такое случается, когда девочка симпатична и мила в общении. У неё появляется шанс не продолжать занятие родителей, а успешно выйти замуж и стать хозяйкой в семье управляющего или крупного торговца.
Мне до сих пор не ясно, какие мысли привели старого лорда к тому, что он принял участие в этой затее. Возможно, он искренне уважал отца или просто ему было любопытно. Мужчины договорились между собой, а мне разрешили посещать уроки юного наследника замка. Сидеть тихо, не мешая репетиторам и ученику, а просто впитывать знания.
Мой Принц, так я называла будущего владельца всех земель вокруг, хотя он не имел кровной связи с королевской семьёй. Для меня, маленькой девочки, он был принцем, потому что был дивно хорош собой. С серебряными волосами и звонким смехом.
Мальчик, не похожий на моих друзей с конюшен или скотного двора. Всегда чистый и в красивой одежде, он больше напоминал мне дорогую фарфоровую куклу.
Маленький лорд спокойно отнёсся к моему присутствию на своих уроках. Более того слово за слово он втягивал меня в споры с учителями, и вскоре учится мы стали вместе. Принц раньше начал изучать письменность и этикет, он читал много книг в старинной библиотеке замка и обгонял меня в знаниях по всем дисциплинам. Из-за этой разницы в знаниях мне постоянно казалось, что он видит во мне лишь обычную дворовую дурочку, и я всеми силами старалась учиться ещё усерднее, чтобы доказать ему… Что? Сама не знаю. У меня даже в пятилетнем возрасте не было иллюзий по поводу наших отношений. Каждый из нас знал своё место в жизни: на что может рассчитывать дочка оружейника, а на что— будущий наследник земель.
Но наша связь делалась прочнее день ото дня, а старый лорд всё более благоволил смышлёной и симпатичной девочке. На балах мне позволили стоять около дверей, в то время как моя мать прислуживала гостям. Я же могла, не попадаясь на глаза знатным лордам, сама угощаться или даже танцевать. Смешно сейчас, но когда-то это был огромный шаг вперёд. И моя мать до слёз гордилась тем, как высоко я поднялась, и тратила безумные деньги на новые платья и курсы: клавесина, чистословия, вышивки. Мать метила настолько высоко, что уже мечтала выдать меня замуж не за простолюдина, а за третьего или четвёртого аристократского сына. То есть человека знатного, но без особых прав на титул.
Я не была служанкой, но и не была ровней моему Принцу. Однако это не могло остановить нашу дружбу. Мы стали не только учиться вместе, но и озорничать. Убегали в лес на целый день, ловили в ручьях форель и набивали карманы ароматными лесными ягодами. Он бегал быстрее ветра, а я никогда не могла его догнать. И порой мне казалось, что именно это его и радует — что он самый лучший в замке: самый красивый, самый умный, самый быстрый.
Мы быстро выросли и из милых детей превратились в неуклюжих подростков. Именно в этом возрасте мальчишки начинают смотреть на девочек иначе, и то, что было дружбой, либо перерастает в что-то другое, либо исчезает навсегда. Нас миновала эта участь. Напротив, мой Принц начал заботиться обо мне ещё усерднее. На балах он представлял меня своим друзьям из лучшего света и всегда советовался со мной по малейшему поводу.
А вот моя детская влюблённость переросла в тихую страсть и поклонение. Я не видела для себя другой участи как служить моему Принцу, а потом и его супруге. Все предложения замужества, которые потекли рекой, лишь мне сравнялось четырнадцать, я отклоняла к великому горю моей матери. Имея идеал перед глазами, я отрицала для себя даже существование других мужчин.
Наверное, именно в то время появились первые слухи. Во дворе замка начали находить замученных до смерти домашних животных, а некоторые проделки, вроде острых лезвий между щелями пола, никто не находил смешными. Служанки шёпотом говорили о том, что «с тем щенком видели именно юного наследника», а «те лезвия молодой лорд сам попросил в оружейной». Но я не обращала внимания на все эти глупые домыслы. Я принадлежала к особенному миру — где существовали только он, божественно неприкосновенный, и я, избранная им для дружбы. В этом мире не было место грязным сплетням и людской зависти.
Принц хорошел. Он возмужал и стал вызывать повышенный интерес у дам. Однако к браку он, как и я, не стремился. Однажды он по секрету сказал, что все знатные леди нагоняют на него сон, и лишь со мной ему весело. После этих слов я не спала всю ночь, повторяя вновь и вновь его слова.
Я не могу сказать, что не замечала ничего странного. Мой Принц был очень груб с простыми людьми, небрежен и жесток с друзьями, которых ни во что не ставил. Несмотря на особое отношение ко мне, он мог обращаться с моей матерью как с животным, и не здороваться с отцом. Я прощала ему всё, искренне веря, что у поведения юного лорда есть веская причина, и, возможно, за грубостью он прячет робость.
Одним из его любимых занятий было фехтование. Он потребовал в приказном тоне, чтобы я всегда составляла ему компанию. Вскоре даже наш учитель, жуткий женоненавистник, вынужден был признать, что у меня есть талант. Науки давались мне с трудом, а обучение женским «предметам», вроде вышивки и пения, и того хуже. Но фехтование завладело моим сердцем. Я воспринимала это как своеобразный танец, и на тренировках могла невзначай коснуться руки моего Принца.
Родители с неодобрением смотрели на столь мужественное увлечение, зато старый лорд был в восторге от наших показательных выступлений и всё твердил о наследственности, проявившейся в детях. Мать сложила мечты о моём браке в сундук, и готовилась, лишь мне сравняется двадцать пять, отдать меня в монахини Сефирь.
Я же вижу, как тебе скучно слушать историю о влюблённой девице и прекрасном аристократе. Глупо и банально. Погоди ещё немного, и я добавлю в историю перца.
У Принца, как и у каждого наследника замка, было что-то вроде кружка почитателей. Мальчишки, сыновья таких же дворовых как мой отец: мастеровых, работников с конюшни, с псарни. Кучка довольно бестолковых, но в целом неплохих ребят, которые по слову своего юного лорда готовы были шагнуть и в огонь, и в воду. Меня они сторонились, словно на этот счёт у них было особое распоряжение. Но явно недолюбливали, умирая от ревности к нашему самопровозглашённому полубогу.
Как я уже говорила, все мои попытки догнать Принца в обучении заканчивались провалом. Во мне бурлила необоснованная гордыня и обида. Я совсем забыла о своём положении в обществе, и мне уже казалось, что единственное, что между нами стоит, это моя глупость и неспособность сравняться с Принцем хоть в чём-то.
Возможно, тебе известна пословица с Симма: «Каждая птица сидит на своём суку». Сейчас её произносят именно так, и считается, что в ней скрыт смысл — помни и соблюдайсвое место и положение в обществе. В старых книгах она записана несколько иначе: «На чужом суку птицу могут съесть». Смысл был тот же — но чётче и яснее.
Осталось совсем немного, потерпи. Мы праздновали двадцатидвухлетие Принца, и по этому поводу был устроен прекрасный бал. Я же готовила лучший подарок из всех, что могла придумать. Днём, до начала торжества, я пригласила Принца в бальный зал. На мне было моё лучшее новенькое платье из зелёного льна. Не самый изысканный материал, но украшенный органзой и шёлком, он представлял собой очень милый провинциальный туалет.
Я гордилась этим платьем, гордилась своими кудрями, забранными в высокую причёску, гордилась своим Принцем. Это должен был быть самый счастливый день в моей жизни.
Я пригласила Принца составить мне пару в небольшом поединке на шпагах. Мы частенько устраивали подобные соревнования. Мой принц пошутил, что в платье мне будет сложно, но я настаивала. И со смехом и шутками мы начали наше сражение.
Я всё ещё помню, как наши тени скользили по зеркальному паркету, и как мы весело смеялись. Я долго готовилась к этому поединку. Тайком тренировалась, становилась выносливее и точнее била в цель. Моим подарком Принцу должна была стать моя победа. Ведь я всё ещё была больна идеей, что лишь сравнившись с Принцем, превзойдя его в чём-то — я смогу стать рядом с ним… как равная.
Шпага вылетела из его пальцев. Я всё ещё смеялась, указывая кончиком своего оружия на его беззащитную шею. Только вот я не заметила, что мой Принц уже не смеётся. Он побледнел, и руки его тряслись. Когда я поняла, что он в ярости, и начала просить прощения, было уже поздно. Я не догадывалась, какое оскорбление я нанесла моему юному господину. В поединке на мечах у него выиграла девушка: стеснённая неудобным платьем и туфлями для бала, младше его и настолько ниже по положению в обществе, что это не умещалось в его голове. Я, та кто была всегда и во всём хуже, посмела превзойти своего лорда на один короткий миг. И ему этого хватило с лихвой.
Пока я на коленях хватала его за полы камзола и вымаливала прощение, он позвал своих друзей. Помнишь, я рассказывала о «его мальчиках». Простые парни, которые всегда слушаются приказов. И этот раз не стал исключением. Они пришли в бальный зал и наглухо закрыли двери, а потом по указу своего юного лорда изнасиловали меня.
Все пятеро. Кто-то, кажется, даже не по одному разу. Я, если честно, плохо помню подробности. Мой разум не мог осмыслить происходящее, поэтому сосредоточился на зелёном платье, подарке моей матери, который нещадно рвала в клочья эта свора молодых щенков. Треск ткани я воспринимала как стон, я умоляла их прекратить рвать платье, но они лишь смеялись. Их забавляло, что я волнуюсь о платье, а не о происходящем.
Ужаснее всего была не боль, хотя и её было немало. Не унижение от грубых рук и резких движений. Ужаснее всего было то, что Принц всё это время был рядом и смотрел мне в глаза. Он говорил, какая я низкородная тварь, и что он из доброты всегда помогает беспомощным животным. Но я подвела его, и больше была недостойна милостей, а только такого вот обращения.
Он говорил много. Я теряла сознание и приходила в него снова. Стоило мне очнуться в кошмаре, мой Принц шептал мне на ухо, что мог бы присоединиться к своим мальчикам, но это было бы слишком большой честью для меня. Я недостойна, вновь и вновь повторял он, я просто грязь под его ногами.
Не знаю, как долго это длилось, но после изнасилования меня отнесли в комнату под лестницей, заброшенную кладовую. Я умирала там три дня, и за это время никто не пришёл ко мне. Я истекала кровью, не ела, не пила и не могла даже плакать. В ушах стоял нескончаемый треск рвущейся ткани. Маленькая девочка из замка поборолась за свою жизнь ровно три дня, а потом умерла.
Как-то ты спросил моё девичье имя, но его просто нет, ведь то измученное и несчастное существо давно покоится в могиле. Из каморки за водой на третий день вышел кто-то другой. Меня сторонились и со мной не разговаривали. Все люди в замке в одночасье отвернулись от меня. Я стала неприкасаемой. Именно поэтому никто меня не навестил, хотя все — от кучера до посудомойки — знали, что случилось в день праздника в бальном зале.
Мой Принц был наследником и аристократом. Но я тоже не была дворовой девкой, которую можно изнасиловать и утопить в колодце, да так, что никто и не вспомнит. Меня знали в лицо соседние дворяне, о нашей дружбе с Принцем говорили крупные землевладельцы. И то, что произошло в день рождения юного мастера — этого нельзя было утаить за дверью бальной залы.
Но никто и не утаивал, меня объявили виновницей произошедшего. Я поставила под удар его имя. Я запятнала его репутацию. Я сделала в глазах общества будущего правителя региона насильником и садистом. Именно так говорили в замке все те люди, среди которых я росла. Те, кто угощал меня на кухне тайком пирожными, те, кто смазывал мне целебным настоем ободранные коленки. Каждый человек в замке мечтал, чтобы меня просто не стало.
Не удивляйся, но мои отец и мать не были исключением. Единственное, что каждый из них сказал мне: «Ты мне не дочь». Возможно, эти слова убили бы ту девочку, что насильники закинули как мешок под лестницу. Но она уже была мертва. Та, кто вышла из заброшенной кладовки, спокойно выслушала эти слова. В тот же день я собрала немного денег и еды в дорогу и ушла из замка. Меня никто не провожал. Однако уходя, я всё-таки обернулась взглянуть на то место, которое когда-то звала домом. Между зубцами одной из башен я человека с серебристыми волосами, который не отрываясь смотрел мне вслед.
Осталось рассказать совсем немного. Я довольно побродила по дорогам и городам юга. Работала то служанкой, то кухаркой, но без особого толка. Мои волосы стали моим проклятием — из-за них я всё ещё казалась мужчинам привлекательной, и мне пришлось их обрезать. Я перестала улыбаться, грубыми ножницами остригла ресницы и белила губы, чтобы выглядеть как можно хуже. Большую часть времени это помогало.
Мне снились кошмары, может раз в месяц или чуть чаще — обычно про рвущуюся ткань и девочку, которую я никак не могу спасти. Я вскакивала среди ночи в холодном поту и, гонимая непонятным чувством, срывалась с обжитого места и бежала, каждый раз забираясь всё дальше и дальше от замка и своего прошлого.
Наверное, у каждой истории должна быть мораль. Но я не знаю, чем закончить этот «конец всех сказок». Я не стала хуже от того, что произошло со мной, и не стала лучше. Просто стала другой, изменившись раз и навсегда. Я не возненавидела мужчин — и у меня даже была пара из них, гревшая мне постель. Я не любила их, не могла позволить себе такой роскоши. Скорее просто хотела убедиться, что мои душевные раны подживают.
Я пыталась найти себя во множестве работ, но единственное, что мне удалось в своей жизни хорошо — это обезоружить мужчину. И я всё ещё питала слабость к фехтованию. Из-за одной мрачной истории в моих руках оказался лисий шлем. Тот самый, который мы оставили в гостинице Штольца. Смешной и странный, давший мне имя и новую жизнь. Надев его, я поняла, что лицо можно скрыть — тогда и от прошлого останется совсем немного. В шлеме и мужском платье, сворованном с верёвок какого-то крестьянского хозяйства, я пришла в легион Алой Розы. Мне оставалось совсем немного до того, чтобы встретить двух мужчин, которые полностью изменят мою жизнь. Рассказчика историй у костра и самого странного учителя боя на мечах.
Я часто думала, что же гнало меня, заставляло падать и снова подниматься. Раньше я была уверена, что это страх смерти. Три дня под лестницей моему телу казалось, что оно этого не переживёт. И хотя девочка, шептавшая: «Я не хочу умирать» всё-таки осталась там, какая-то часть её души выжила и вышла со мной на свет.
Да, я была уверена, что это был страх смерти. Но, по правде говоря, сейчас мне уже кажется иначе. Как будто попутный ветер постоянно дул мне в спину, а я задалась целью обогнать его и летела по жизни, не имея времени остановиться и сделать выбор осознанно. Каждый раз, соревнуясь с ветром в скорости, я двигалась вперёд, ломая все возможные преграды. В своём шлеме я стала чувствовать себя защищённой — смелым и сильным хищником. Настоящим лисом. И однажды Лис повстречал большого серого Волка, но это уже другая история.
***
Очень многое в жизни зависит от первых произнесенных слов. Например, когда влюблённый парень на свидании подбирает, что сказать надменной избраннице. Или когда мать судорожно ищет слова, пытаясь объяснить ребёнку, почему папа никогда больше не вернётся домой.
Для каждой особой беседы, в которой участвуют двое, важны слова. Молчание тоже может быть ответом, но она допускает разные толкования.
Поэтому я, рассказывая о своей жизни, не спускала глаз с Атоса, готовая поймать любое его слово. Негодование, презрение, или, спаси меня все боги, жалость. Именно её я боялась больше всего. Атос редко проявлял подобные чувства, и его жалость уничтожила бы меня.
Но Атос словно окаменел, мне показалось, что в самый тяжёлый миг моей истории даже грудь его перестала подниматься со вдохом и выдохом. Мой друг и учитель не смотрел на меня, а просто уставился невидящим взглядом сквозь холодный воздух степи. Но стоило мне закончить, он произнёс, всё также не глядя на меня:
— Ты пыталась мстить?
От сердца отошёл холод. Не жалость и не призрение. Интерес к моей жизни и истории, возможно, что-то ещё запрятанное в глубине его сердца.
— Нет. Врать не буду, первый год скитаний я только и думала о том, как вернуться и заставить их пожалеть о содеянном. Но… О боги, как только я начинала считать всех, кому мне придётся мстить, мне не хватало пальцев на руках и ногах. Принцу, его шавкам, старому лорду, моим родителям, всем тем, кто отвернулся от меня. Для осуществления этой задумки мне пришлось бы перерезать всех в замке,— я перевела дух. — Я потеряла веру в людей, но кое-что у меня осталось. Вера в себя, и в то, что я лучше тех, кто остался у меня за спиной.
— Может не сейчас, но… спустя некоторое время ты станешь достаточно сильна, чтобы перерезать целый замок,— Атос испытующе поглядел на меня. Но я покачала головой:
— Ни через год, ни через два или три. Я закрыла эту главу своей жизни и научилась жить дальше. Даже смеяться снова научилась, а это, поверь, было сложно. Желание стать сильной… и привело меня к тому ужасу. Сейчас я ищу силу не для того, чтобы доказать кому-то своё превосходство, а для того, чтобы защитить себя или тех кто мне дорог в будущем.
Атос снова замолчал, и мне захотелось как-нибудь заполнить пустоту.
— Не думай, что я тебе жалуюсь. Дескать, посмотри, как мне тяжело пришлось. Каждую минуту происходят более страшные вещи. Возьми хоть Кима… У меня обошлось без смертей. И я, Войя подери, рада, что отделалась таким лёгким уроком. Мой Принц,— я усмехнулась. — У него была власть даже вздёрнуть меня на дереве, пожелай он того. Но видимо он не стал мараться.
— Месть не выход,— тихо проговорил Атос. Он поднялся с камня, и подал руку, чтобы помочь мне встать. — А я своей семье отомстил. И думаю об этом каждую проклятую минуту своей жизни.
Мы направились к костру. Вопросов я не задавала. Он и так знал, что если захочет рассказать, я его выслушаю. Этого было достаточно.
— Слушай, Лис. А ты поэтому идёшь к башне? Найти силу или магию, чтобы защищать себя или тех, кто рядом?
Ветер вздыбил пыль среди высохшей травы, и мы с Атосом одновременно прикрыли глаза от клубившегося песка. Ответ был очевиден, но произнести его вслух оказалось труднее, чем я рассчитывала:
— Иногда мне кажется, что и нет никакой башни. А я иду туда, потому что это единственный способ оставаться рядом с тобой.
Атос с шумом втянул сухой воздух и тревожно посмотрел на меня:
— Это ведь не то, о чём я думаю?
— Нет, совершенно точно,— я так устала от рассказов в этот день. Но необходимо было расставить все точки в наших с Атосом отношениях. — Но ты безусловно самый близкий мне человек на свете — хочешь ты того или нет.
— Мда… лучше бы ты просто была в меня влюблена. Тогда всё стало бы гораздо проще…
Наш смех заглушил очередной порыв ветра.
Следующая глава-бусина уже ждет вас по ссылке: http://www.proza.ru/2015/09/26/717
Иллюстрация - Александра Гладыш.
Сайт книги - http://www.foxlot.ru