Тосенька Глава 6
Эвакуация. Плен.
Обкомовские семьи эвакуировались действительно последними, уже после того, как Ростов познал горечь оккупации и зверства фашистов, когда немцев из города выбили в первый раз. Четырнадцать семей с малыми детьми и больными стариками на трех подводах. Все пути уже отрезаны. Свободной остается лишь дрога на Кавказ. На подводах - только те, кто действительно не может идти. Из Тосиной семьи это полугодовалые двойняшки, да изредка - пятилетний Сашок. Остальные шли пешком. Но далеко ли уйдешь таким, как сказал Коля, "улиточным" шагом? Уже через неделю немцы их догнали. Случилось это вечером, когда наши беженцы расположились табором у небольшой речушки вблизи какой-то станицы. Сначала их не трогали, но и двигаться дальше не разрешили. Запретили даже ходить в станицу за продуктами. Но потом кто-то проболтался, что это за семьи.
И вот уже колхозная конюшня на краю станицы обнесена колючей проволокой, а все четырнадцать семей в одночасье стали узниками. Каждую семью разместили в отдельном стойле. Выйдет Тосенька в проход, глянет вверх - табличка "Кобыла Ромашка", горько усмехнется:
- На кобылу-то я, по-моему, росточком не дотянула. Значит, у них масштабы помельче, чем у нас.
Кормили только сырыми картофельными очистками. Но, на удивление, молоко у нее не пропало.
Охраняли лагерь местные полицаи: молодые парни или мужчины-инвалиды. Все в полиции по мобилизации. Они за небольшую мзду отпускали женщин на базар под залог детей. Однажды маленький Санёк, лежа на животе, вдруг стал усиленно махать рукой, подзывая старших братьев. Когда они подошли, зашептал:
- А тут открывается и получается окошечко. Кусты видно.
- Где? - удивились старшие.
Оказалось, что это отверстие для стока. Через него выгребали навоз, сливали воду после мытья лошади. Коля с Геной зашептались. А на следующий день стали убеждать Тосю:
- Посмотри, там обрыв. Внизу, овраг. По обрыву кусты непролаза, а колючей проволоки нет.
- Вы что задумали? Ведь перестреляют! А еще хуже, если меня убьют, а вы сиротами останетесь.
Гена сурово напомнил:
- Как у Горького? "Кто ничего не делает, с тем ничего не станется. Мам, надо попытаться".
Три ночи мальчишки выбирались в овраг. Одежду изорвали, но своей разведкой остались довольны. И вот, на четвертый день, ближе к вечеру, Тося, скрестив на груди простыню, завязала ее на спине. У каждой груди - по малышке. За простыней они, как в люлечках. Взяла все вещи, подошла к полицаю:
- Парень, отпусти за молоком. Все, что есть возьми.
- Не, тётька, давай всё и сережки из ушей. А залог?
- А в залог я тебе оставляю троих орлов, - кивнула Тося в сторону стойла, вынимая сережки из ушей, те самые, которые Степан дал ей в приданое.
- Не, тётька, - заатрачился парень, всех оставляй.
- Да на кой тебе все? - как можно непринужденнее торговалась Тося. Эти-то две как разорутся без меня, всем тошно будет. Только и молчат, что у мамкиной титьки.
- Ну давай, чернобровая. Только чтоб к пересменке вернулась, к перекличке.
Тосенька благодарно поклонилась и пошла в сторону станицы. Но у ближайших кустов свернула к оврагу.
Ночь, как всегда в горах, навалилась сразу чернильной тьмой. Тося металась от беспокойства. Ладно еще крохи, как будто чувствовали, что нужно вести себя тихо, молчали. Мальчишки сюда уже выбирались. По их описанию это то место, где нужно было их ждать: вот орешина, вот большой валун, похожий на гриб, родник. А детей все нет. Ругала себя последними словами за то, что так простодушно согласилась с неразумными мальцами. Уже вроде бы и небо стало не таким темным, а их все нет. И вдруг со стороны конюшни послышались выстрелы. Тося, подхватив малышек, бросилась туда. Но уже минут через пять услышала хныканье Сани и ворчание Коли:
- Подумаешь, ушко зацепили! На фронте и не так ранят. Молчи, ты же мужик. Догонят - не так больно будет.
Она бессильно опустилась на землю.
- Мам, ну что ты? Мы же все тут. Это Гена успокаивает ее. Он сильно изменился: старший мужчина в семье. Бежали долго, девочек несли по очереди. Утром глянула на себя в речку - седая. В тридцать лет.