Глава 84. Кошачья дверца
Ливанов, практически прижавшись носом к полу, привинчивал кошачью дверцу к только что выпиленному отверстию. Его джинсы и даже кудрявые волосы были припорошены опилками. Викентий Сигизмундович с котёнком на коленях сидел рядом на сундуке и одобрительно поглядывал на усердно трудящегося Павлушу.
– Видишь, Руди, – назидательно объяснял он немного подросшему питомцу, – Сможешь гулять, когда захочешь. А на коврик писать больше не смей, а то в комнату тебя больше не пущу – будешь на печке спать. Один. Не хочешь? То-то…
Котёнок, прижмуривая свои янтарные – совсем, как у хозяина – глаза, громко мурлыкал в ответ, потому что свои поучения Радзинский сопровождал размеренными поглаживаниями.
– Готово, – доложил Ливанов. И тут же чихнул.
– Осторожно, осторожно! Опилок, смотри, не наглотайся! – заволновался Викентий Сигизмундович. – Надежда! – зычно крикнул он.
С веником и совком в руках рядом сразу возникла Наденька. На ней была длинная – в пол – серая юбка и чёрная водолазка. Рыжие волосы заплетены в косу – не слишком длинную, зато внушительной толщины. В таком виде она была ужасно похожа на бойкую деревенскую девчонку, а бревенчатые стены и печка только усиливали это впечатление.
Обмакнув веник в ведро с водой, Надежда тщательно подмела пол, а затем протёрла его влажной тряпкой.
– Ну-с, Рудольф Викентьевич, пожалуйте лично осмотреть Ваш собственный отдельный вход, – весело обратился к коту Ливанов, успевший к этому моменту уже почиститься и умыться.
Котёнок не понял, почему его ссадили вдруг с колен, и, похоже, немного обиделся. Но когда Ливанов приоткрыл перед ним небольшую щёлочку, сразу сунул туда нос. Толкнув дверцу лбом, он с интересом просунул в отверстие голову, а через мгновение вылез в сени. Все дружно зааплодировали и засмеялись. Наденька так расчувствовалась, что бросилась отцу на шею и звонко его поцеловала. Возвращение котёнка в дом было встречено новым всплеском бурной радости.
– Боже мой! Ну почему изо всего надо обязательно делать шоу? – с досадой пробормотал сидевший между печкой и столом Руднев и поморщился. Похоже, всю эту возню с котёнком по кличке Руди он принимал на собственный счёт. Хотя ни у кого из присутствующих не повернулся бы язык насмехаться над человеком, который всё ещё сильно напоминал восставшего из мёртвых покойника. Правда, покойника с тщательно уложенными волосами, в безукоризненно подобранном к оттенку джинсов свитере, из-под которого выглядывали – внимание! – кипельно-белые воротничок и манжеты идеально отглаженной рубашки.
– Ну конечно! – прищурился Ливанов. Он стоял к печке ближе всех и отлично слышал выражение рудневского недовольства. – Всё сколько-нибудь значимое должно происходить под покровом ночи, желательно на кладбище и без лишних свидетелей...
Сидевший за столом Панарин мгновенно оторвался от книжки и недобро оскалился на Ливанова:
– Не всем же на публике красоваться! – ехидно заметил он. И передразнивая ливановскую манеру беспрестанно встряхивать кудрями, оживлённо жестикулируя, заговорил, – Уважаемые телезрители! Наша съёмочная группа находится в самом эпицентре событий! Вы видите, что правительственные войска почти вытеснили из здания парламента боевиков, под пулями которых мы, как дураки, стоим тут у всех на виду, рискуя своей жизнью, чтобы немного пощекотать ваши нервы и разбавить скуку вашего обывательского существования…
Засмеялся даже Ливанов. Викентий Сигизмундович, ухмыляясь, подсел поближе к Рудневу и по-отечески обнял господина адвоката за плечи.
– Вы мне Андрюшу не расстраивайте! – весело пригрозил он, целуя Руднева в висок и поглаживая его по голове. – Он нездоров. Потому и капризничает. Вот поправится и станет душой компании. Так ведь, Андрюш?
Руднев только зло прищурился, мрачно глядя в пол. Ливанов скептически усмехнулся, а Панарин весело хрюкнул и тут же сделал вид, что его здесь нет, снова углубившись в чтение.
Наденька, вспыхнув, присела на лавку с другой стороны от Андрея Константиновича и робко взяла его за руку.
– Пойдёмте, погуляем, – предложила она. – Сегодня тепло. Правда, сыро.
– А где Аверин? – вместо ответа отрывисто спросил Руднев, переплетая её пальцы со своими.
– Работает, – понимающе ухмыльнулся Радзинский. – Статью надо ему отослать в редакцию к четвергу. А что – без Аверина никак?
Руднев неопределённо пожал плечами. Уже все успели заметить, что он совершенно непостижимым образом привязался к Николаю Николаевичу. При том, что господин адвокат не бросался радостно Аверину навстречу, никогда не подходил к нему сам, даже не поднимал головы, когда тот входил, его симпатия всем была очевидна.
– Я сбегаю, спрошу его, – с готовностью вызвался Ливанов. – Он часа четыре уже из-за компьютера не встаёт. Ему, наверное, полезно будет прогуляться.
– Сбегай, Ливанов, – язвительно отозвался Женечка. – Сбегай, а то взорвёшься ещё от переизбытка энергии. Как в песне поётся: «Трах-бабах – и нет его»!..
– Евгений, – ласково заметил Павлуша, – ты нарываешься…
– М-да? – Панарин перевернул страницу. – Это на что же это я, интересно, нарываюсь?
Ливанов не ответил – просто внимательно посмотрел на самонадеянного доктора и тот внезапно потерял равновесие, взмахнул руками и чуть не свалился назад вместе с табуреткой.
Но доктор был в хорошей физической форме, да и с реакцией у него было всё в порядке: он сумел перенести вес тела вперёд и схватиться за край стола. Табуретка с грохотом упала на пол, а Панарин с кошачьей грацией отпрыгнул в сторону. В ту же секунду, повинуясь его гневному взгляду, на Ливанова обрушились висящие под потолком на балке связки репчатого лука и чеснока. Золотистые и белые шарики весело застучали по полу, раскатываясь в разные стороны.
Руднев, наблюдая эту сцену, простонал «идиоты» и закрыл лицо руками. Между тем Павлуша, отплёвываясь от луковой шелухи, прищурился хладнокровно, и панаринская книжка вспыхнула ясным, ровным пламенем. Доктор схватил полотенце и, чертыхаясь, принялся сбивать огонь, пока не понял, что это всего лишь иллюзия. Открытие привело его в бешенство. Но тут вмешался Радзинский.
– А ну, хватит!!! – рявкнул он. Схватив Ливанова за руку, а Панарина за шиворот, Викентий Сигизмундович потащил обоих к выходу. – Коля!.. – заорал он, пинком распахивая дверь. – Коля, спускайся, ты мне нужен!
Наверху стукнула дверь, торопливо прокатились по лестнице лёгкие шаги, и встревоженный Николай Николаевич замер на пороге, удивлённо оглядывая застывшую перед ним выразительную скульптурную композицию.
Так, Ливанов, – Викентий Сигизмундович отпустил павлушину руку и красноречиво ткнул пальцем в пол. – Упал – отжался. Сто раз. А ты, эскулап, – и он тряханул Женечку, – возьмёшь корзину и по одной штучке соберёшь всё, что рассыпал. Это вместо чёток тебе будет. Коль, проследи. – И он подтолкнул Женечку к Аверину.
Ливанов, сверкая белозубой улыбкой, снял и бросил на сундук свой замшевый бежевый пиджак. Закатывая рукава рубашки, он тряхнул молодецки кудрями и весело подмигнул Панарину. Тот в ответ энергично показал ему средний палец.
– Женя! – шёпотом ужаснулся Аверин и потянул его за собой.
– А мы, пожалуй, пойдём, погуляем, – тихо сказал Руднев, пристально глядя в глаза Надежде. И отвёл от её лица прядь медно-рыжих волос, нежно скользнув при этом пальцами по щеке. Наденька покраснела, но кивнула с готовностью.
Аккуратно перешагивая через раскатившиеся по полу луковицы, Руднев подвёл невесту к старинной чугунной вешалке у двери и помог ей одеться – самолично застегнул все пуговицы на её длинном тёмно-зелёном пальто и даже зашнуровал ей ботинки. Наденька, смущаясь, накинула жениху на шею серое с изящным рисунком шёлковое кашне и старательно его запахнула. Руднев с благодарностью поцеловал её пальчики, снова заставляя девушку мучительно покраснеть.
– Тридцать четыре, тридцать пять, – мрачно считал Радзинский.
– Вышел зайчик погулять, – тихо усмехнулся Андрей Константинович, натягивая перчатки. – Запереть его забыли, раз-два-три-четыре-пять…
– Я всё слышу, – предупредил Радзинский. – Сорок три, сорок четыре…
Панарин, ни на кого не обращая внимания, словно Красная Шапочка, кружил по комнате с корзинкой в руках, собирая лук и чеснок. Расчёт Радзинского был верен: автоматически, безо всякого чувства повторять слова молитвы Женечка не мог. Поэтому очень скоро доктор уже не замечал, что делает: руки работали сами, а мысленный взор созерцал белый всё ярче разгорающийся свет, который, в конце концов, затопил сознание доктора целиком. Опустившись сразу по обыкновению на пол, Панарин машинально обвёл рукой вокруг себя и луковицы, выкатившись изо всех щелей, послушно замерли около корзинки. Нетерпеливо вытянув из кармана чётки, он скрестил ноги и окончательно забыл про окружающую реальность.
Радзинский шикнул на Павлушу, и тот замер. Стараясь не шуметь, он поднялся из упора лёжа и тоже уселся на полу, привалившись спиной к стене. И волосы, и рубашка Ливанова были мокрыми от пота. Тяжело дыша, он сверкнул зубами, широко улыбаясь Радзинскому, и оба они беззвучно рассмеялись. Их ладони со звучным хлопком встретились в воздухе.
Николай Николаевич, глядя на них, только покачал головой.
– Когда вы уже наиграетесь? – Он подошёл к Панарину поближе, тихо сел по-турецки напротив и осторожно взял Женечку за руку. Закрыв глаза, Аверин увидел белый спокойный свет и шагнул в него, уводя за собой изумлённого доктора.
– Как мы теперь обед будем готовить? – весело прошептал Павлуша, кивая на них.
– Обед! Меня больше волнует, что Коля простудиться может, сидя на полу, – в сердцах пиная сундук, громким шёпотом возмутился Радзинский.
Их с Ливановым взгляды снова пересеклись, и они опять затряслись от беззвучного смеха.
– Придётся проследить, чтоб не слишком увлекались. А то ведь Коля и сам в неведомые дали забредёт и этого доктора Джекила за собой уведёт, – ухмыльнулся Викентий Сигизмундович. Он подошёл, склонился над двумя неподвижно замершими, склонившимися навстречу друг другу фигурами и одновременно приложил каждому к спине, напротив сердца, ладонь. Две светящихся голубых нити вскоре были надёжно обмотаны вокруг его запястий. – Так-то, мальчики, гуляйте, да не забывайтесь, – удовлетворенно пробормотал он. И погрозил кулаком Павлуше, который слишком громко прыснул со смеху на этот раз. – А обед готовить будем тихо. И аккуратно, – строго сказал Радзинский, снова присаживаясь на сундук. – Давай, в душ – ты мокрый весь.
Вставать после ливановского ухода Викентий Сигизмундович не торопился: прислонился спиной к стене и устало закрыл глаза. А вскоре к нему присоединился котёнок, который сначала усердно таращился на Аверина с Женечкой (что он там видел – Бог весть!), а потом калачиком свернулся у хозяина под рукой и сладко уснул. Во сне он перевернулся на спину и, раскинув лапки, доверчиво выставил на всеобщее обозрение пушистый животик. Ну что ж – в такой компании можно и расслабиться!..