Из Архангельска наш лесовоз с грузом пакетированного леса пришёл в местечко под названием Паллюдин (Палладин?), где-то в дельте Луары. Этот Паллюдин и на карте не найдёшь, это даже не деревня. Плавные изгибы холмов, заточенными карандашами втыкающиеся в небо башни старинных замков утопающих в зелени, десятки яхт и катеров, стоящих на якоре вдоль берегов. Древний, из грубо обтёсанного камня единственный причал помнил, наверное, галеоны, с тяжёлым грузом серебра и не менее тяжёлым тошнотворным запахом гниющей трюмной воды, потрёпанные переходом через Атлантику.
На следующее утро по прибытии я проснулся от навязчивого чувства дискомфорта. Оказалось, что я лежу с неудобно подогнутыми коленями, упирающимися в переборку и головой сползшей с подушки. Спустив затёкшие ноги на пол, я с удивлением обнаружил, что каюта странным образом, как в сюрреалистическом фильме, под заметным углом накренилась к левому борту. Об этом красноречиво свидетельствовала пепельница, преодолевшая бортик стола и благополучно приземлившаяся кверху дном на диванчик, прикрыв собой ворох окурков. Прогоняя остатки сна, я выглянул в иллюминатор и невольно отшатнулся. В нескольких метрах подо мной с пасторальным благодушием паслось несколько коров. Я энергично из стороны в сторону потряс головой, пытаясь сбросить наваждение, отчётливо помня, что вязались мы правым бортом. Сам швартовы на кнехтах крепил! Значит, с моей стороны должна быть видна вода, а тут коровы… Ошарашенный, не в силах самостоятельно разобраться в происходящем я поспешил на палубу. Свежий воздух и обещающее солнечный день утро, быстро привели меня в чувство. Правда, вопросов прибавилось куда больше прежнего. Вокруг не было воды! Совсем. Прямо-таки какой-то вселенский «антипотоп». Коровы были, а воды нет. Недоумённо оглядываясь по сторонам я заметил выходящего из надстройки «деда» (старшего механика), обутого в резиновые сапоги. На мой немой вопрос он, с многозначительным видом, будто сам являлся создателем этого феномена, ответил:
- Отлив здесь такой. Вода полностью уходит. Вот. Пойду корпус осмотрю. Потом отпишусь, что провёл бездоковый осмотр подводной части судна – пусть там голову поломают! – он с хрипотцой засмеялся, и неопределённо кивнул головой куда-то вверх и в сторону. Я понимающе протянул «А-аа», продолжая лицезреть не лишённую некой сумасшедшинки картину прогуливающейся возле борта лесовоза скотины.
Разгрузка шла медленно. За неимением своей техники французы выгружали лес нашей, да ещё на время отлива приходилось останавливать работу. При таком крене невозможно было управлять судовыми кранами.
Шагах в пятидесяти от причала стоял не менее древний дом под замшелой черепичной крышей, стены которого были наполовину скрыты вьющимся по ним плющом. В доме жил забавный старик с симпатичным зенненхундом.
Я в то время только заканчивал заочное отделение училища и ходил старшим рулевым. Маясь от безделья на стояночной вахте, я нашёл развлечение в наблюдении за неспешной, размеренной жизнью старика и его собаки.
Около девяти часов утра из дома с понятной поспешностью пулей вылетал роскошный зенненхунд. Не отбежав и пары метров от калитки он останавливался и задрав заднюю лапу обильно орошал заметно запущенную зелёную изгородь обозначавшую «владения» старика. Деловито посновав по причалу между выгруженных пакетов леса и «поздоровавшись» с докерами, пёс возвращался домой. Через некоторое время они с хозяином, очень похожим на прибалтийского актёра Юри Ярвета в роли шекспировского короля Лира, выходили к дороге, по которой каждый день приезжал грузовой крытый пикап с надписью по бокам «Un magasin de vins de Bernаrd». Завидев приближающуюся машину, старик торопливо семенил к относительно недавно, по сравнению с возрастом дома, пристроенному к боковой стене гаражу, и с заметным усилием настежь отворял почерневшую от времени створку ворот. В открывшемся проёме полутёмного гаража можно было разглядеть очертания вот уж как лет двадцать снятого с производства автомобиля, заваленного всяким хламом. Из подъехавшей машины вылезал краснолицый пузан в сером комбинезоне с такой же, как и на пикапе надписью на спине, похоже сродни старику «Лиру» тоже трепетный почитатель развозимого им продукта. Взмахом руки поприветствовав старика, он доставал из грузовичка коробку с заветным напитком, и забирал из гаража заранее приготовленную тару с опорожненными бутылками. Перекинувшись с хозяином парой фраз, развозчик отбывал восвояси, а старик позвав Бодуена, так он называл пса, через гараж уходил в дом, закрыв за собой ворота.
Вечером, уже основательно набравшийся «Лир» заметно «штормуя», выходил выгулять Бодуена и выкурить трубочку табака на свежем воздухе. Бодуен, несомненно являющийся адептом трезвого образа жизни нарушал тишину мягкого летнего вечера сварливым лаем. Старик, привыкший к подобной реакции собаки на его ежедневные возлияния, беззлобно отругивался. Пёс, с сожалением сознавая безнадёжность «словесного» вразумления нерадивого деда и вчерашним и сегодняшним вечером, переходил к более действенным мерам. Он подкрадывался к старику сзади, делая вид, что намеревается вцепиться зубами в ногу хозяина. Тот, уже давно изучив повадки своего compagnon(а), быстро, насколько позволяла нарушенная координация движений, оборачивался и в свою очередь делал вид, что пытается пнуть собаку. Бодуен с притворным испугом отскакивал в сторону, избегая «удара» по рёбрам и возобновлял попытки проучить старого пьяницу. Навоевавшись, старик, балансируя на одной ноге, выколачивал трубку о каблук тяжёлого ботинка. Закончив процедуру, он подходил поближе к нашему борту, и замечая на палубе кого-нибудь из членов экипажа, ловил его взгляд, и вскидывал вверх руку с разведёнными в сторону указательным и средним пальцами. Дождавшись ответной, как правило, дружелюбной реакции на своё приветствие он удовлетворённо кивал, высвистывал собаку и возвращался в дом. Попыток познакомиться с нами поближе старик не предпринимал, довольствуясь символическим жестом доброй воли.
На следующий день всё повторялось с трафаретной точностью.
Как-то утром я, поправляя страховочную сеть под трапом, услышал за спиной чьё-то сопение. Обернувшись, увидел заинтересованно наблюдавшего за моими действиями Бодуена, миролюбиво помахивающего пушистым хвостом.
- А! Председатель общества трезвости. Comment ca va? – поприветствовал я пса.
Бодуен, склонив голову набок, прислушивался к незнакомой речи. Распознав знакомое словосочетание, он обнюхал протянутую мною руку, разрешил почесать себя за ухом, блаженно зажмурив глаза. Ткнув меня влажным холодным носом в ладонь и посчитав, что встреча представителей иностранных государств прошла на должном уровне, внимательно посмотрел на меня умными глазами, запоминая, и развернувшись неторопливой рысцой побежал по своим собачьим делам.
Через несколько дней наш лесовоз наконец-то разгрузили. Мы приняли на борт лоцмана, худощавого носатого француза лет пятидесяти, с преобладающей сединой во вьющихся черных волосах и грустными, чуть навыкате серыми глазами.
Отход. Провожали нас старик «Лир» и зенненхунд Бодуен.
Вышли в узкость. По левому и правому борту покачивались на создаваемых нашим движением волнах множество разнокалиберных яхт и катеров, плотно жавшихся друг к другу словно овцы гуртуемые «однопородцами» Бодуена.
Был безветренный солнечный день, и ничто не предвещало грядущей драмы.
Я стоял на руле, внимательно вслушиваясь в команды лоцмана, произносимые на английском языке с непривычным мягким акцентом.
В рубке раздался тихий, но услышанный всеми находящимися на мостике щелчок. Экран радара и огоньки приборов погасли. Штурвал, больше напоминающий спортивный руль легкового автомобиля, потеряв легкое сопротивление безжизненно завихлялся в моих руках.
- Руль обесточен. Судно не управляемо! – громко доложил я.
- Какое на … не управляемое?! – заорал ни к кому не обращаясь Валерий Васильевич, сорокадвухлетний потомственный капитан. За время моей работы на его лесовозе он не то, что по-матушке, голоса никогда не позволял себе повысить.
– Стоп машина! Полный назад! Боцмана на бак! Якорь к отдаче! Штурмана с рулевым в румпельное! Команду на палубу!... Мать вашу! – закончил отдавать команды не растерявшийся cap.
Лесовоз, потерявший управление, влекомый течением понесло на беззащитные «маломеры».
Лоцман, влипший в лобовой иллюминатор, с ужасом пялился на казалось неотвратимо надвигающуюся линию дорогущих частных судов, предвидя неизбежный скандал.
Машина отработала задний ход, боцман по команде с мостика отдал якорь. Из румпельного отделения доложили о готовности аварийного привода.
Мы остановились в четверти кабельтова от как-то сразу утративших свой надменный лоск «частников».
Через полчаса дали питание, снялись с якоря. Под невнятные команды ещё не пришедшего в себя от пережитого потрясения лоцмана вышли в море.
Сдали на "Pilot" бедолагу француза, на котором от недавнего «приключения» лица не было.
Лесовоз, не преодолевший ещё двенадцатимильной зоны, был остановлен сторожевиком береговой охраны. По радио объяснили причину нашего задержания возникшими к нам у французской полиции вопросами.
Пребывая в недоумении, капитан второй раз за сегодняшний день приказал отдать якорь. Через час с небольшим, как блоха прыгая по невысоким волнам, к борту подвалил полицейский катер.
По штормтрапу на палубу шустро поднялся невысокий спортивного вида штатский. За ним делая неловкие, малопонятные при взгляде на них сверху движения кое-как влезли два полисмена. «Как козлы на заборе» - прокомментировал их действия плотник Вадим, с которым я страховал «гостей». Раскрасневшиеся флики, судя по их виду, знакомые со спортом исключительно при посредничестве телеэкрана с трудом переводили дыхание, коротышка предъявил нам бумажник с прикреплённым к его внутренней стороне полицейским значком. Мы, не видя за собой какой-либо вины дурачась, дружно подняли руки вверх. Никак не отреагировав на нашу выходку, детектив коротко бросил:
- Where captain?
Я проводил его на мостик.
Прошло ещё два часа. Со стороны наша странная компания выглядела, наверное, участницей съёмок какого-то приключенческого фильма: неуклюжий сухогруз, стоящий на якоре, преграждающий ему путь сторожевой корабль с хищными обводами, и дрейфующий невдалеке полицейский катер.
Свободные от вахты моряки, изнывая от неведения, курили на палубе, разглядывали близко стоящий сторожевик, выдвигали порой нелепые версии происходящего.
Скоро всё прояснилось. Капитан и полицейские спустились с мостика. Со сторожевика поднимающего якорь прокричали в мегафон «Sorry for the delay. Happi sailing!».
Полицейские тоже извинились. Валерий Васильевич пожал руку детективу, и троица представителей французской законности спустилась на болтающийся у борта катер.
Команда обступила капитана с понятным желанием узнать причины случившегося.
- Спокойно, товарищи! Соберитесь в столовой команды. Я там всё всем объясню, – протискиваясь сквозь толпу моряков, объявил он.
В столовой капитан пересказал собравшемуся экипажу содержание разговора с детективом.
После того, как лоцман покинул наше судно, добравшись на катере до причала лоцманской станции, он после доставшихся ему треволнений, почувствовал себя плохо. Не в силах идти дальше он присел на банку стоящей на берегу лодки. Лоцман уже пережил один инфаркт. Второго, от полученного стресса сердце не выдержало.
- Сгорел на работе, – сказал в наступившей после рассказа капитана тишине кто-то из команды.
- Да-а. Что русскому ничего, то французу смерть! – без намёка на неуместную шутку переиначил известную пословицу боцман.
- Такова она «селява» - подытожил не радостные новости стоявший рядом со мной Вадим. Из столовой расходились тихо переговариваясь, как на поминках.
Снялись с якоря, запустили машину. Легли на курс в Портсмут, в Англию, за грузом посевного зерна. Это для России-то!