ДЕЛА ЛИТЕРАТУРНЫЕ
Утром, чуть свет, позвонил Уранов. Владислав, только что вышедший из ванной, не услышал вибрации мобильника, а последовавшая за этим мелодия в утренней тишине прогремела иерихонской трубой. Романцев схватил телефон с прикроватной тумбочки:
- Влад, доброе утро. Не разбудил?
Владислав, прижимая трубку к уху, быстренько проскользнул в кухню, плотно прикрыв за собою дверь:
- Доброе утро, Григорий Никитич. Я-то на ногах, а вот Рита ещё спит.
- Ну, извиняй. Дело не терпит отлагательств. Надо бы сегодня встретиться.
- А что случилось? Нынче вроде только среда – до воскресенья ещё четыре дня.
- А вот как раз до воскресенья и надо нам с тобой одну тему обсудить. Ты вечерком ко мне не заглянешь? Заодно и с компьютером поможешь – у меня что-то "Опера" себя странно ведёт.
- А что такое? - Романцев, будучи относительно продвинутым пользователем, периодически просвещал семидесятилетнего литературного шефа в премудростях работы с персоналкой.
- Да вчера с утра всё было нормально, а потом вдруг перестала поиск выполнять: надо было мне фотографии тематические найти, так она страничку нужную по запросу отыскала, а фотографии, такая-сякая, раскрывать не захотела…
- Ну, так надо просто браузер обновить, и все дела.
- Ты, Влад, мне говоришь так, как будто я что-то в этой китайской грамоте понимаю…
- Ладно, к вечеру подбегу, наладим Ваш интернет, - Владислав дал отбой.
Когда они познакомились лет восемь назад, Уранов, будучи на тот момент известным писателем с послужным списком в семьдесят с лишком книг, уже работал с компьютером, но в качестве текстового редактора использовал "Лексикон" в ДОС-овском варианте. Романцев предложил ему перейти на современный офисный комплект с "Word-ом", аргументируя это тем, что писатель по своей неопытности создаёт трудности издательствам, с которыми сотрудничает – там уже давным-давно такие программы не применяют. Григорий Никитич возражал: мол, у него все архивы набраны в том самом "Лексиконе", а файлы, соответственно, были поименованы восьмибуквенной абракадаброй. Мрак, одним словом!
Убеждать пришлось долго, порой дело доходило до ссор, но зато потом, лет пять спустя, обычно не щедрый на похвалы писатель, освоив азы работы с новым, гораздо более удобным редактором, оценил романцевское упорство по достоинству.
Возглавляемое Урановым литературное объединение существовало в городе уже более десяти лет. Заседания проводились два раза в месяц по воскресеньям на первом этаже двухэтажного дома Григория Никитича в комнате, выделенной хозяином под библиотеку. Обычно собиралось сюда от десяти до двадцати человек любителей "изящной словесности". Приезжали не только городские, но также люди из соседних сёл, а частенько и представители литературных объединений из других районов. В этих случаях в библиотеке размещались с трудом, поскольку приехавших набивалось в не столь великое помещение, как латвийских шпрот в банке. И тогда становилось по-настоящему жарко не только от плотно сидящих друг к другу людей, но от споров, перемежающихся весёлыми шутками, чтения стихов и прозы (стихов было больше) и напористого обсуждения услышанного.
Вечером, как и обещал, Владислав явился к Уранову. Солнце уже садилось, было предсумеречно, но пока светло. Крыши домов и голые ещё тополя на противоположной стороне улицы, постепенно теряя сочность цвета, чёткими контурами обозначались на фоне закатного с редкими, подсвеченными падавшим за горизонт светилом, облаками неба. Открыв давно знакомую калитку, он прошёл через двор и вошёл в дом. Своих тут встречать было не принято. Разувшись в прихожей и повесив куртку на вешалку, Романцев по крутой деревянной в два марша лестнице сразу поднялся на второй этаж к писателю в кабинет, вдоль стен которого стояли не раз им рассмотренные стеллажи, от пола до потолка заполненные образцами литературных трудов хозяина. Григорий Никитич, как всегда нахохлившись, сидел за компьютером и что-то набирал на клавиатуре в желтоватом свете настольной лампы на высоком пружинном штативе.
Поздоровавшись, Уранов без вступлений уступил Владиславу место за столом, и пока тот подключался к интернету и управлялся с поиском сайта с переустановкой "Оперы", начал излагать:
- Влад, не мне тебе рассказывать, какие у нас проблемы с отделом культуры нашей администрации…
- Тут вернее было бы сказать – отсутствие всяких проблем, - откликнулся Романцев, поставив обновление браузера на загрузку, - поскольку какие у нас взаимоотношения с администрацией? Раз в год видим нашу "культурную даму" на мероприятиях, на которых просто нельзя не быть. Вот и всё.
- Ты знаешь, когда я начинаю об этом думать, то прихожу в недоумение, - Уранов поворочался, удобнее устраиваясь в стареньком кресле за спиной Владислава, - Ведь из нашего района вышли известные на всю страну писатели и мы, строго говоря, стали продолжателями их дела. Я вот тут терпел-терпел да на днях написал статью в нашу газету, и вчера её опубликовали. Там я описал, что наших литераторов ценят не только в нашем регионе, но и во многих других местах России, а вот в нашем городе этих людей почти не знают. Местное телевидение и радио ими не интересуются, жителям о них не рассказывают. Но наши-то потомки через сто лет вспомнят не самых богатых предпринимателей города, не самых высоких чиновников, а лучших писателей, скульпторов и художников-земляков. Именно эти люди принесут ему славу – это я тебе уже самого себя цитирую.
Ты же знаешь, что я несколько раз обращался в отдел образования с предложением, чтобы наши поэты и писатели выступали в школах на уроках изучения родного края, чтобы наши краеведы рассказывали учащимся о своём родном городе, о районе и даже предложил составить график посещений членами объединения различных школ города и района.
- Я, Григорий Никитич, когда пытаюсь осмыслить сложившуюся ситуацию и не только у нас, а в целом по стране, исходя из того, что вижу по "ящику", выуживаю из интернета и своих собственных ощущений мира, тоже прихожу в недоумение от того, как люди, которые по должности обязаны видеть всё, не видят очевидного. Что там говорить, за девяностые годы многое, а в особенности культура, пришло в упадок. В одном из последних фильмов, которые иногда скачиваю, главный герой говорит о том, что у нас основным гаджетом является газовая труба. Я это в том смысле, что, насколько мне известно, проблема-то родилась не сейчас, не в пресловутые девяностые – тогда она лишь обострилась. Если Вы помните, проект "Газ-трубы" родился где-то в начале семидесятых, согласно которому в Европу начали поставлять газ в обмен на трубы, изготавливаемые в Германии. Насколько этот проект был эффективен для Союза, оценивать не берусь – злые языки говорили, что там всё было "по нулям", но подчеркну лишь, что проблемы начались ещё тогда…
- Ты, Влад, куда-то не туда завернул, - поморщился Уранов, - я тебе о проблемах наших, а ты бы ещё времена царя Гороха вспомнил!
- Может, Вы и правы, я лишь хотел обозначить, откуда ноги растут. Сперва, в шестидесятые-семидесятые, доведя страну до состояния сырьевого придатка Европы, допустили "низкопоклонство перед Западом". Тут "железный занавес" свою, впрочем, не только отрицательную, роль сыграл. А потом, уже в девяностые, вообще ножки свесили, превратив всё в общероссийское "купи-продай". Какая уж тут культура, коли народу вбивается в голову принцип обогащения!
Если же включить элементарную логику, то понять ситуацию можно, и здесь не только вина заокеанского дяди. Нехорошую шутку сыграл бывший советский аскетизм и, соответственно, на этой почве идеализация западных ценностей. Вот теперь и расхлёбываем полной ложкой заваренную кашу. Ведь, насколько мне известно, писателей не слишком жалуют не только у нас в районе, но и выше, я имею в виду нашу региональную писательскую организацию.
- Кто б возражал! - Григорий Никитич тяжко вздохнул, - Бюджет там – кот наплакал, и тот каждый год подрезают. Существует вроде бы какая-то система грантов, но лично я ни одного из них не видел. Мало того, если раньше писатели размещались в центре города в Доме писателей, то несколько лет назад их лишили этого вполне приличного помещения и забросили на окраину, в трёхкомнатную квартиру на первом этаже девятиэтажки, куда и доберётся-то не каждый!
- Вот и пиши тут книги! Я, как и Вы, да и как все, кого знаю, издаёмся только за собственный счёт…
- Мне-то иногда издательства заказы подбрасывают, но я к этому шёл лет десять, перебирая множество вариантов. И ведь издательства-то берут и платят только за то, что, по их мнению, однозначно будет продаваться. А что у нас продаётся? Литература по медицине, популярные штучки да всякое криминальное чтиво – читатель нынче стал, как бы это поприличнее сказать, малотребовательным, что ли…
- Вот если у кого-нибудь ума хватит "Войну и мир" перевести в комиксы, тогда…
- Ага, тогда и язык не нужен – мычать будем! – Уранов саркастически усмехнулся.
- Ну, вот, "Опера" ваша работает – я всё проверил. Можете пользоваться, - Романцев отвернулся от экрана монитора и глянул в окно, - Ух, ты! Уже темно – засиделись мы с Вами, а дома Рита меня, наверное, потеряла…
- Спасибо, Влад. Что б я без тебя делал! Но подожди ещё чуть-чуть. Я тебя домой отвезу – мы о главном-то ещё и не потолковали.
- Ладно, давайте ещё минут двадцать поговорим, - Владислав немного помолчал, словно взвешивая то, что собирался сказать, - Я вот о чём постоянно думаю – о качестве литературного труда. Сейчас у нас пишут все, кому не лень. И издаются тоже. Помните, лет шесть назад к нам наведывалась одна девица? Таланта – ноль, зато амбиций на десятерых хватило бы. Книжку стишков своих в хорошем переплёте издала тиражом аж в тысячу экземпляров! По-моему, до сих пор она пылится в нашем книжном магазине – никто покупать не хочет. Тут даже писатели с именем на тысячу экземпляров не всегда решаются, так – триста, пятьсот… И ведь спонсор на издание этой макулатуры нашёлся – не за свои кровные расстаралась. А почему такое происходит? Да просто некому в свое время было ей сказать, чтобы занималась графоманией в домашних условиях и не лезла больше никуда…
- А ты сам-то помнишь, с чем к нам пришёл и сколько открытий для себя здесь сделал? Не знал, как правильно ритм в стихотворении построить. Но, надо сказать, достаточно быстро научился, а теперь уже мастером стал. Других уму-разуму учишь да так, что отдельные "ученики" от тебя шарахаются, как от чумы…
- Да ладно – за одного битого… Учителя хорошие подобрались, да и стыдно плохо писать, когда тебя каждый раз на молекулы разбирают. Тут ведь так: умный да упорный поймёт, а обидчивый да бестолковый если и перестанет бумагу марать да в интернет всякую чушь выкладывать, так от этого никому, в том числе и ему, хуже не будет. Раньше, в пору СССР, вон через какие фильтры надо было пройти, чтобы тебя напечатали! А сейчас… Научился четыре строчки рифмовать – ты уже поэт! Сколько у меня этой дарёной макулатуры на полке стоит, а почитать – кот наплакал. Своё же, даже уже изданное, каждый раз как читаю, фильтрую и всё равно "косяки" нахожу.
Вот Вы недавно ещё одну статью "О поэзии и стихосложении" написали. Так вот, статью эту я бы в виде листовки раздавал каждому новичку, приходящему к нам. Помните, у Данте, кажется, применительно к аду было написано: "Оставь надежду всяк сюда входящий" – это я не в виде параллели, а чтобы человек задумался, за что он берётся и какие при этом могут быть последствия – не для него, а для читателя неискушённого, который всю эту "лабуду" за литературу принимать будет. У нас и так сейчас всё упрощается и опрощается, особенно в музыке. Вместо мелодии приличной рэп да хип-хоп в моду вошли, песни – от текстов уши вянут! А ведь хорошая музыка душу чище делает, - Владислав не на шутку разволновался, - Главное, лично для меня, в поэзии – мысль, оформленная в этакую джазовую композицию, где вокруг центральной темы накручивается мелодия импровизации. И чем тоньше она, тем совершенней произведение. Такое случается не часто, а если случается, какое это наслаждение! Хотя бы малые зёрна того же самого я пытаюсь и у других найти. И безмерно радуюсь, когда нахожу. Вот послушайте:
В простецкой шляпе чёрно-белый блюз
свингует и раскачивает души,
объединяя музыкой в союз
цветные наши голоса и уши.
Забрызганный слюною микрофон
и звуки, улетающие в вечность,
и нотный стан со знаком "бесконечность",
И саксофон гитаре в унисон.
Экспрессия, не тронутая ржою,
где грех от сбоя ритма не большой,
И белый голос с чёрною душой
поёт за чёрным с белою душою.
В их текстах не хватает падежей,
но слог такой тебе и мне угоден,
и почему-то в памяти моей
всплывает надпись "Наконец, свободен"…
Это я написал после того, как в очередной раз пересматривал на DVD документальные фильмы Мартина Скорсезе об истории блюза. Какие там имена: Рэй Чарльз, Би Би Кинг, Том Джонс…
- Эх, Владик, любишь ты ввернуть что-нибудь этакое! А "Наконец, свободен" – это Мартина Лютера Кинга, что ли, вспомнил?
- Ну да. Это ж после убийства в 1968 году на его надгробии было высечено "Свободен, свободен, наконец, свободен".
- Что-то у тебя всё больше к политике сводится.
- Так у нас теперь за что ни возьмись, всё в политику упирается. Вот на днях объявили об очередном нобелевском лауреате по литературе. Вы наверняка об этом слышали и знаете, что премию получила Светлана Алексиевич.
- Конечно, слышал. Только радости от того, что в кои-то веки премию дали русскоязычной писательнице, нет.
- Вот и я о том же. Специально даже справочку подготовил о наших нобелевских лауреатах, - Владислав вынул из сумки сложенный вчетверо листок бумаги, - Смотрите, что получается. В 1933 году премию получил Иван Бунин. Получил как представитель Российской империи, находящийся в эмиграции, с формулировкой "За строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы". Казалось бы, какие тут могут быть сомнения? Иван Алексеевич – великий писатель. Одна фраза из его рассказа "Роза Иерихона" чего стоит: "…Нет разлук и потерь, доколе жива моя душа, моя Любовь, Память! В живую воду сердца, в чистую влагу любви, печали и нежности погружаю я корни и стебли моего прошлого...". Только кажется мне, что не напиши Бунин свои "Окаянные дни", вряд ли нобелевский комитет вспомнил бы о нём.
- И не было бы повода Михалкову снять свой "Солнечный удар", - Уранов опять поворочался в кресле, словно ища точку опоры.
- Михалков как всегда неподражаем и талантлив: соединил бунинские дневники и одноимённый рассказ, задав себе и зрителю весьма актуальный вопрос "Как мы это допустили?".
Но вернёмся к Нобелю. Итак, идём дальше. 1958 год. Премию получает Борис Пастернак, уже как советский писатель, и звучала формулировка вручения так: "За значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа". Вроде бы тоже неплохо: лауреат – поэт и переводчик от Бога. Только не будь им написан и издан за рубежом "Доктор Живаго", не видать бы Борису Леонидовичу премии как своих ушей.
На очереди у нас 1965 год и Михаил Шолохов. Нобелевская премия "За художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время". Тут вопросов нет. Шолохов никуда не эмигрировал, известный русский советский писатель, признанный классик отечественной литературы, Герой Социалистического Труда да плюс к тому ещё и академик. Впрочем, роман-то "Тихий Дон" был у нас, как известно, воспринят вначале неоднозначно. А ка же иначе, ведь там столько страниц посвящено белому казачеству! Как тут не взвыть отечественной критике. Но здесь Иосиф Виссарионович вмешался, одобрив роман к печати. Вот вам пример дальновидности руководителя государства по отношению к писательскому труду, о чём я не устаю говорить в последнее время, хотя меня сложно упрекнуть в пиитете к вождю народов. Однако, объективности ради, вынужден признать, что Сталин в этом вопросе вообще вне конкуренции. Наверное, поэтому Шолохов стал первым и единственным советским литератором, получившим Нобелевскую премию с согласия советской партийной власти. Кстати, оказывается на церемонии вручения Шолохов нарушил этикет, не поклонившись вручавшему награду королю Швеции. Злые языки утверждали, будто сделал это Михаил Александрович нарочно, чтобы продемонстрировать всему миру, что казаки кланяться никому, кроме своего народа, не собираются. И здесь опять же прослеживается тенденция: не будь у Шолохова романа о белом казачестве, не стал бы он Нобелевским лауреатом. Роман-то переведён на множество языков, а вот я что-то не припомню, чтобы таким же успехом за рубежом пользовалась его "Поднятая целина"...
Следом идёт 1970 год и нобелевская премия советскому писателю Солженицыну "За нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы", после чего травля писателя, и так бывшего костью в горле у власти на родине, набрала полную силу. В 1971 году были конфискованы его рукописи, а в период по 1972 год включительно все отечественные издания Александра Исаевича были уничтожены. Наконец, публикация в 1973 году в Париже "Архипелага ГУЛАГ" переполнила чашу терпения советского руководства и в 1974 году он был выдворен из СССР. И снова тенденция: не будь "Архипелага", не было бы нобелевской премии по литературе у Александра Солженицына.
Ну, с Иосифом Бродским, получившим премию в 1987 году уже в качестве гражданина Соединённых Штатов "За всеобъемлющее творчество, пропитанное ясностью мысли и страстностью поэзии" всё более или менее ясно. Не стань Иосиф Александрович одним из знамён диссидентства на всяческих "голосах" типа "Радио Свобода", "Голоса Америки", "Немецкой волны" после знаменитого и громкого судебного процесса, в результате которого поэта отправили в ссылку за тунеядство, а через несколько лет и вовсе выслали из СССР, не видать бы ему нобелевки. А тут, поднятый в Америке на щит, он вмиг стал лауреатом престижнейшей награды и великим русским поэтом. Однако самое поразительное заключается в том, что все эти неприятности и даже премия эта самая случились у него, как оказалось, из-за совершенно сумасшедшей любви! Это, пожалуй, самая загадочная страница в биографии Бродского. О ней до недавнего времени знали только биографы, литературоведы да самые близкие друзья. Женщина, которую Иосиф любил всю жизнь, по-прежнему живет в Петербурге, но никогда и никому не даёт интервью, неизменно отвечая досужим журналистам: "Читайте стихи, там всё написано". И правда, у Бродского видишь сплошные посвящения "М.Б.".
И таким вот образом добрались мы до 2015 года и премии Светлане Алексиевич, живущей сейчас в Белоруссии. А до этого жила она несколько лет по вполне объяснимым причинам в Европе, в самой Германии. И получила она шведскую премию "За многогласное творчество – памятник страданию и мужеству нашего времени", хотя многие не без оснований ожидали, что награда достанется японцу Мураками. Всё вроде бы по делу: написала документальную книгу "У войны не женское лицо", посвящённую воспоминаниям женщин о Великой Отечественной войне, потом были "Цинковые мальчики" – неоднозначная вещь об афганской войне и, наконец, в качестве апофеоза чернухи "Время секонд-хэнд". Это самые известные, а были ещё не менее мрачные "Чернобыльская молитва" да "Последние свидетели"...
- Ну и что ты хочешь всем этим историческо-нобелевским экскурсом сказать?
- Только то, что для Запада Нобелевская премия, выданная русскоязычному литератору – всего лишь жупел, которым в очередной раз пугают обывателя: смотри, мол, вот она, звериная пасть России – не важно, советская она сейчас или уже нет. А тут ещё новоиспечённый лауреат называет себя "совком" и ничего хорошего о России, в которой в советские времена наполучала не одну премию, сказать не хочет. Имидж у неё такой – нести людям только уже порядком поднадоевшую чернуху.
- А если это правда?
- Обличать, Григорий Никитич, много ума не надо. Особенно, когда в струю попадаешь, держа нос по ветру. А ты попробуй свечку в конце тёмного тоннеля поставить. Мы в наше время являемся свидетелями наступления момента истины. Это как в фотографии прошлого века: снимок спроецирован на фотобумагу, закреплён фиксажем и вот, в ванночке с проявителем всё явственнее выступают истинные черты нашего бытия - такого, какое оно есть на самом деле. А что до бытописания – так это как граница между эротикой и порнографией, о которой можно спорить бесконечно, привлекая в качестве арбитров психологов, искусствоведов и прочих спецов-словоблудов. Она, эта граница, трудно различима, но перейди её и ты получил вместо искусства грязь...
Какое-то время в кабинете висела гнетущая тишина. Потом Уранов, тяжело вздохнув, произнёс:
- Ладно, давай всё же вернёмся к нашим "баранам". Тебе, конечно же, известно, что у нас глава района новый недавно появился. Что из себя представляет, не знаю – для меня он пока что кот в мешке. Вот и отправляйся к нему с нашими проблемами. Ты мужик боевой, палец тебе в рот не клади – язык, я только что ещё раз убедился, подвешен в нужном месте. И о толстом нашем журнале ввернуть не забудь – у тебя интересные вроде бы мысли были по поводу распространения его через библиотеки. Валентина Ильинична "Литературный калейдоскоп"-то, считай, за свой счёт тащит – когда-никогда добрые люди, в том числе и ты, помогут. И ещё один момент. Доберёшься до главы, затронь в разговоре вот такую тему. Помнишь, ты как-то высказывался о том, что власть может при желании грамотно использовать писательский труд, поскольку литератор, если он в достаточной мере владеет пером, может конструировать в своих произведениях ситуации, которые развиваются в нужном направлении и заставляют читателя верить в написанное. Ты тогда ещё Союз писателей сталинских времён в пример приводил. Да и сейчас, вон, только-что Иосифа Виссарионовича к месту ввернул. Идёт?
- Хорошо, согласен. Когда идти?
- Запишись к нему на приём на ту неделю. А теперь давай я машину выгоню и тебя отвезу, а то жена вот эту поэтическую персону ещё, не дай Бог, без ужина оставит. Кому ты такой исхудавший нужен будешь?
24.08…13.10.2015