Николай Георгиевич Поливин
(1925 – 2007)
Я люблю тебя, мой древний город,
С колыбелью нови на руках,
За твои простые разговоры
На различных самых языках! –
Эти строки Николая Поливина стали эпиграфом к моему выпускному школьному сочинению об Астрахани.
Детство и юность Николая Поливина неразрывно связаны с романтикой бескрайних прикаспийских степей, усеянных сотнями доверчивых речушек и блюдцами таинственных озёр, на которые улыбчиво поглядывало высокое картинно-яркое небо, под охраной крылатого ястребиного войска. Ястребы выписывали широкие круги, уверяя его сверстников, мальчишек и девчонок, в незыблемости мироздания, в величии нашей благодатной России. Каменные бабы на курганах нашептывали им об ушедших временах, о казачьих походах в дальние дали, о бунтах во имя торжества справедливости и порядка даже на пограничных землях Руси. Казачьи отряды и крылатое ястребиное воинство в небе уверяли их, что так было, есть и будет всегда!.. Поэт до последних дней верил в это.
Николай Георгиевич Поливин иколай Георгиевич Поливин (автор поэтических сборников “Родные берега”, “Ладони моря”, “Убегающий причал”, “Гудки над Волгой”, “Ковыльная держава”, “Зыбь”, “Моя Азия, мой Восток”, “Ромашковый пожар”, “Околдованная синева”, повести «Корабельная сторона» писал не только стихи и поэмы, но и прозаические произведения, в числе которых - “Счастье моё семицветное”, “Заря на куполах”, “Коловерть”.
Писатель был лауреатом литературных премий им. А. Фадеева, Ю. Гагарина, С. Королева. Он был первым его секретарем астраханского отделения Союза писателей России. В Москве Поливин занимался редакторской, а затем и издательской деятельностью, возглавлял в качестве главного редактора книжное издательство “Малыш”, а также стоял у руля одного из отделов издательства “Советский писатель”, был консультантом Союза писателей СССР.
Поливин прошел нелёгкий, но интересный жизненный и творческий путь, который был неразрывно связан с морем: по словам его близкого друга - астраханского поэта-фронтовика Юрия Кочеткова, Николай Георгиевич “словно прирос к морю”:
У нас земля и та пропахла морем,
Не убежать здесь от его следов.
… Спят вечным сном на дальнем косогоре
Мои две бабки без своих дедов…
В годы Великой Отечественной войны, будучи совсем молодым, Николай Георгиевич служил на нефтяных баржах, перевозивших топливо на фронт. После войны много ездил по стране в качестве корреспондента, увлекался охотой, туризмом, рыбной ловлей. Оттого так духовно богаты и привлекательны для читателей герои его произведений.
Большим достоинством поэта была его душевная щедрость, Николай Георгиевич Поливин помогал публиковать в центральных изданиях произведения своих земляков – астраханцев. Он был человеком дела и противником краснобайства, был патриотом своей малой родины и своей огромной страны, и поэтому теме патриотизма в своем творчестве он отводил особое место:
Запал наш русский не измерить,
Хоть меры в узел завяжи!
…В Россию можно только верить,
С Россией надо лишь дружить!
Астраханская областная научная библиотека имени Н.К. Крупской хранит издания о жизни и творчестве писателя. В числе произведений Поливина, хранящихся в библиотечных фондах, такие, как “Когда молчат пророки”, “Звездный человек”, “О, Волга!”, “Море Каспий”, “Заря на куполах”.
В документальной повести “Заря на куполах” во вступительной статье, озаглавленной «Вместо автобиографии» поэт говорит о своих книгах, о времени и о себе, передает ту атмосферу, в которой он живет и творит: “Я - русский по духу и по крови, полноправный представитель россиян-романтиков 1925 года рождения, у которых слово никогда не расходится с делом. Для нас Россия, Родина - не пустой звук, не картинка, нарисованная бездарным чужеродным художником, а - жизнь моего народа, его радости и печали. Все это отражено в сорока книгах поэзии и прозы”.
Действительно, при чтении произведений Николая Поливина мы соприкасаемся не только с поэтичным словом, не только с красотой волжских пейзажей и солёным морским ветром, но вместе с героями произведений проживаем нелёгкую, но честную, наполненную смыслом и верой в лучшее жизнь.
Писатель до конца оставался преданным своей стране и своему народу, верил в Россию, и сегодня его произведения вселяют веру и в наши сердца, потому что в них он остаётся поэтом волжского понизовья, певцом провинции и её пророком.
“Загадочная книга бытия” Николая Поливина закрылась 23 января 2007 года.
ИЗ ТВОРЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ НИКОЛАЯ ПОЛИВИНА
МОЁ ПОКОЛЕНИЕ
Мы измеряли всё отцовской меркой,
О подвигах мечтало пацаньё.
И в сорок первом вышло на поверку
Крутое поколение моё.
Отчизна нас звала к священной мести,
И мы пошли… в пожарах и в дыму…
И вскоре первый памятник из жести
Поставлен был погодку моему.
Он грудью лёг на дуло пулемёта,
Он командира заслонил собой.
Мы схоронили друга у болота
Под алой пятикрылою звездой.
Мы плакали при первом отступленьи,
Мы были всё ещё во власти снов:
Нам в школе толковали вдохновенно,
Что разобьём за сорок шесть часов
Фашистскую Германию,
К Берлину
Мы собирались запросто шагнуть.
Но оказался слякотным и длинным
Навязанной войны кровавый путь.
…Дожди и вши, бои и лазареты,
Концлагерей чумные жернова…
Должны мы были все пройти сквозь это,
Чтоб на победу предъявить права.
Героям лишь подходит эта мерка,
А нам – семнадцать, мы ведь – пацаньё…
И всё-таки под всплески фейерверков
Топтало поколение моё
Фашистские штандарты и знамёна,
Как прах и тлен, у древних стен Кремля.
На наши пропылённые колонны
Глядела с восхищением Земля.
И снова мирный труд под отчим кровом,
И пусть нас не пугает вороньё!
Не зря идёт везде правофланговым
Крутое поколение моё!
* * *
Да, я поэт провинции,
Да, я её пророк.
В неоновых столицах
Я жизнь свою не жег…
С оглядкою на Запад
Я не писал стихов.
И мне коктейлей запах
Не будоражил кровь.
ВОСКРЕСНУВШАЯ НОЧЬ
Валентину Сорокину
За окошком луна, как девица несмелая,
звездной тропкой гуляет среди облаков...
В тридцать лет мы флиртуем,
слегка очумелые,
с красотой, что якшается с водкой легко!
У граненых стаканов тяжелые донца,
пляшет хитрый Челябинск,
как будто не пьян.
Мы читаем стихи, напоенные солнцем,
про зеленые травы и высокий бурьян.
Где-то здесь, а быть может,
немного в сторонке,
окосевшее небо ладошкой креня,
флиртовала с тобой заводская девчонка,
по-кошачьи игриво глядя на меня.
Ты с ней с детства знаком —
у печей кочегарил,
сталь учился варить,
бились с немцем когда...
Потому-то за ней я тогда приударил:
по колено моря,
в жилах кровь — не вода!
Сталевар с моряком
в главном очень похожи:
те же выверты, та же влюбленности ярь!
Мы замкнули бы круг —
не возникни прохожий —
комсомольский вожак —
удалой секретарь!
Он событий блокнот на другую страничку
повернул необидно, душевный мужик...
Знал Челябинск крутой
и любил Поляничку,
с разворотом российским,
без клейких интриг.
Заходила гармонь, круто выгнувши спину.
Будто пахарь над телом уставшей сохи…
Поляничка хмельно
подмигнул Валентину,
а потом попросил нас:
"Гоните стихи!"
Мы читали взахлеб про уральские зори
и про то, как в кострищах сгорает беда...
И про сталь, и про злое Каспийское море,
что уносит порой корабли в никуда!
Край земли мы с тобою из звезд изваяли,
из поющих о счастье российских картин...
И об этом сегодня грохочут рояли
и с тобой снова молоды мы, Валентин!
СИЖУ В ПИВНУШКЕ
Сижу в пивнушке с мудрым Блоком,
таким таинственно-святым.
А ночь косит цыганским оком,
вселенской злобой налитым.
И снег на скользких тротуарах.
Размыты бельма фонарей...
Рыдают пьяные гитары
о буйстве вздыбленных морей —
эстрадный мир вертлявой лодкой
шатает Двадцать первый век...
Что мне откроет ныне кроткий,
такой печальный человек?!
Не избежать нам вечных драчек
и не отмыться от тоски...
Плутает хитрая удача
по склизи смерзшейся реки...
У Лилипутов Гулливерам
не сбросить пут — лежать в плену.
Нам остается пить за Веру,
что не пойдет страна ко дну.
Что Бог простит все наши блуда, —
даст укорот любой змее...
И будут мерзкие Иуды
висеть в фонарной толчее!
И, столковавшись с вещим роком,
соскочим с дьявольской оси!
...Сижу в пивнушке с мудрым Блоком
в раздумьях о святой Руси!
ИЗ НЕЗДЕШНИХ ШИРОТ
Ну и сон?! Это просто шальное явление:
из нездешних, неведомых людям широт,
прославляя строителя русского, гения,
подплывает к причальной стене
пароход.
Белизною кают неумытых он дразнит:
"Диктатура!" — поет мне сиянье колес...
В сложной жизни моей это —
праздник так праздник! —
все здесь слажено прочно,
навечно, всерьез!
И труба с пояском,
мачта с гафелем… круто
утверждают,
что жив мой буксир и здоров!
Снова баржи таскать
по нелегким маршрутам —
хоть по минному полю — сердяга готов.
Как воскреснуть он смог,
избежав переплавки?!
Снова давит фасон огневой ухажёр.
Тронул дали баском:
это, мол, для затравки, —
подавайте транзитный скорей коридор!
Нефть нужна позарез
нашей грустной державе,
чтобы сбросить с Руси
перестроечный стресс...
Пусть Гайдары валяются
в сточной канаве,
пароход мой геройский
для дела воскрес!
Крутит вальсы дымок,
перемешанный с сажей,
это — так...
От избытка и планов, и сил...
Боцман — крепкий усач —
приказал экипажу,
чтобы каждый отчаянней
штормы месил!
Каспий — это тебе
не для бездарей ванна,
не озерце у дачки — аж в три этажа!
Караваны к причалам плывут,
караваны,
лепту мощную в стройки
добавить спеша!
Как красив мой буксир —
всюду светится глянец!
Плицы воду таранят —
ну, чем не ножи?!
Из манильского троса
состряпанный кранец
тем же боцманом гордо до срока лежит.
В чьем-то толстом портфеле
корёжатся справки
непонятных декретов:
"Мол, деньги коси!"
"Диктатура" идет —
удрала с переплавки,
чтобы старый порядок расцвел на Руси!
СЛАВЯНСКАЯ ПАМЯТЬ
Каспийских небес бесподобная синь,
как вспомню о ней —
так морозец по коже!
Ах, удаль степная: чебрец да полынь,
и песни дорог, и глаза осьминожьи
соленых озер!.. А седые холмы
мне шепчут
про дикий разгул Чингиз-хана...
Славянская память слагает псалмы
отчаянным русичам-капитанам,
рожденным на этой просторной земле,
где даже мечтам беспредельным
не тесно!
Пусть волчьи глаза полыхают во мгле
осколками звездными кары небесной!..
За что эта кара?! О коей никто
не держит в душе
даже крошечной меты!..
Рождает Вселенная цирк Шапито,
где клоуны правят и ловят кометы!
Здесь все мы — пираты и злобных рабов
ломаем, давая от казни отсрочку...
А в небе бездонном круги ястребов
на чем-то великом поставили точку!
Л.К.
Звезд негасимые свечи
в небе полночном зажгли...
Мне положили на плечи
судьбы родимой земли.
Самое в жизни заветное
нежат во тьме огоньки...
Счастье мое семицветное
бродит у сонной реки.
Счастья вселенского чашу
я охраню от невежд...
Яркие радуги пляшут
неугасимых надежд!
ДОРОГА К СЧАСТЬЮ
На гнилых кораблях уплывают эпохи,
в сонных водах
резвятся стада тюленят...
И Луна засыпает под "ахи" и "охи",
и мурлыканье юных пушистых котят.
Вот и вся тут ПОЭТИКА
наших познаний,
вот и вся тут ЭКЛЕКТИКА
мудрых начал...
Синеглазая девочка в древней Рязани
полюбила залётного скрипача.
Горбоносый и хилый,
в засаленном фраке,
в ресторане пиликает, чуточку пьян.
А за окнами тягостно воют собаки
и рыдает в саду одинокий баян.
Над глазами ее удивляются брови,
и поют на плечах кудри рыжих волос...
Как ей справиться
с этой незваной любовью,
если с вещим гаданьем
все точно сбылось??
Что ей делать с горячим
доверчивым сердцем,
коль не видит изъянов она скрипача?!
В колдовские миры
распахнулася дверца
и к распятию манит венчанья свеча...
И старается хор, выводя "аллилуйя" —
сладкий сон
для поверивших в счастье невест...
Уберечь от ошибки ее не смогу я,
если сам стойко верю и в слово,
и в крест!
Крест Господень!..
И пусть уплывают эпохи,
и неверьем разбиты рули корабля!
Из души время выполет чертополохи
и очистятся воды, а наша земля
мир омытый увидит иными глазами
и оценит удары святого меча...
И влюбленная девочка
в древней Рязани
Сбросит липкую руку фигляра с плеча!
ОТКРЫТИЕ
Времена наступают все круче,
оголтело кричит тишина…
Ошалел Америго Веспуччи —
даль непознанная видна.
Океан — лишь большая реторта,
где бушует опасный состав...
Берега — на куличках у черта! —
встали кущей деревьев и трав...
Кораблям порт спасительный снится,
притулиться бы к мощной стене!
Очень хочется флорентийцу
отдышаться в святой тишине.
Только где она — эта "святость"?!
Золотой лихорадкой звеня,
гасит грубо надежду и радость
оборзевшая матросня!
Им подай то, что может лишь сниться
одичавшему мужичью:
Баб коричневые ягодицы
все прекрасное сводят к нулю...
От костров к небу тянутся жала:
Континент это? Архипелаг?!
Новый Свет рвет из ножен кинжалы...
Треск мушкетов... И выплески шпаг...
Дикари на индейцев похожи,
крыши хижин из листьев видны...
И пылают наколки на коже,
по-русалочьи зелены!
В новый Свет хлынут новые рати —
у Европы к открытиям зуд!
И потом эту землю СОБРАТЬЯ
вдруг Америкой назовут.
Понапишут веселые книги:
кто повешен, а кто был убит...
Давят мыслей тяжелых вериги —
Америго Веспуччи не спит.
Дебоширит команда в подпитьи,
командора сажают на трон.
О своем тот гадает открытьи:
людям в кон это или не в кон?!
Ах, века, — кочевряжатся даты,
ржавь сгрызает уже якоря...
Этот мир — как горбун проклятый —
всех подмял... Значит, найден он ЗРЯ!
ЯРАНГА
Яранга, яранга, яранга —
восторг незакатного дня...
Яранга, яранга, яранга, —
и север дыхнул на меня!
Скучают в упряжке олени
и лают доверчиво псы…
Невольно встаю на колени
от этой шаманской красы!
А солнца веселого бубен
в венце благодатных лучей
поет не о том, что мы любим,
а что наших дум горячей!
Олень мой похож на мустанга,
он вьюгу не ставит и в грош!
Яранга, яранга, яранга,
я сам на шамана похож.
Костер разведу возле моря —
одену морскую броню!
Судьбину свою переспорю,
мечтанья свои обгоню!
Мне тундра подходит по рангу,
ценю я, как север живет…
Яранга, яранга, яранга, —
мой щит от дремучих невзгод!
НА РАСПЯТЬЕ ДОРОГ
Вот возьму и напьюсь
до потери сознанья,
чтоб опять очутиться у жизни на дне...
Ожиданья! Как тягостны все ожиданья!..
Вот мелькнул силуэт незнакомки в окне...
Достаю фолиант незабвенного Блока,
он навечно прописан в душе у меня...
Но сметают РОССИЙСКОЕ
краски Востока:
...Я веду под уздцы удалого коня.
Рафинадно-красив он,
товарищ мой верный,
расступается джунглей сплошная стена.
Пробежала красотка испуганной серной,
где стоит на распятье дорог чайхана.
"Эй, смуглянка, куда ты?! Замри, Несмеяна!
Вон бродяга в чалме свой настроил кобуз!"
Выплывают уже из седого тумана
караваны, везущие сказочный груз:
здесь — янтарные бусы и платья из шелка,
и в агатах кинжал, и резной пистолет...
Безделушки, в которых не вижу я толка,
и которым названья у русича нет!
А проворная кыз мне твердит о браслетах
и про ичиги, где торжествует сафьян...
До чего же мне мило бунтарское лето, —
обойдусь без вина — я виденьями пьян!
Усмехается Блок, не поверивший сказке:
"Жди зимы!.. Дорисует картины мороз!"
Где же конь-быстролет?!
На понуром Савраске
Мне сосед из леска тянет хвороста воз…
ТРАКТАТЫ НА СЫРОМ ПЕСКЕ
Не зря судьба придумала колеса,
не зря телега едет без коня...
В саду уже созрели абрикосы,
подсолнухи толпятся у плетня.
Здесь — Азия, а я дышу Россией,
она качает тут и там права!
А звезды — хоть их день и ночь коси я, —
все сыплет новый век из рукава!
Они в зеркальной сини шустро вьются,
похожие на выводки щурят...
За речкой колокольчики смеются:
"Мол, тоже мне — нашелся азиат!
Припал к халве и уважает дыни
и даже у верблюдов он в чести!"
Коричневая грозная пустыня
зовет меня в Египет убрести:
там мудрый Нил —
как стержень древней веры —
трактаты пишет на сыром песке...
И пальмы, как треклятые галеры,
сдавили вопли рабские в руке.
А зной-надсмотрщик
грозно плетью крутит,
и на плечах вздуваются рубцы...
Мы в новом веке все рабы, по сути,
хоть и мечтаем выстроить дворцы!
Спят в пирамидах крепко фараоны,
а рядом — горы цацек золотых...
Как хорошо, что живы фантазеры
в краях, туманом диким повитых!..
Они-то знают, как вертеть колеса
и управлять телегой без коня...
Хожу по саду, в разлетайке, босый,
и счастье на загорбке у меня!
* * *
Со мною дружат крепкие слова,
а нежность прорывается лавиной.
Любимой говорю: мол, ты — права!
Она же слышит клекот ястребиный.
Мне очень мил взъерошенный Восток,
всех перевертышей противны "ахи-охи"...
С жестокосердыми я сам всегда жесток,
я — мамонт в нашей выцветшей эпохе!