Он долго терпел ее привычку оставлять одежду в ванной. А сама его еще за носки на стуле упрекает. Наконец сорвался, сделал замечание. Она надулась. Оба принялись коллекционировать вредные привычки друг друга. Нет, даже не вредные – кто это определит? – а неприятные другой стороне. Он больше отмалчивался, по мужской своей привычке не конфликтовать зря. Но она уже потеряла то свежее обаяние, которое его всегда влекло. А главное, он возненавидел привычки вообще, теперь и свои. Вот эта его привычка упереться ладонями в теплую батарею, лбом в стекло и смотреть из кухни во двор – откуда она? От мамы. Привычка развешивать носки на нижней перекладине стула – от отца. А где же я сам? – спрашивал он себя. Он вдруг испугался, не признаваясь себе – почему, хотя какой-то затылочной частью сознания понимал. Его как будто не существовало. То есть он был, но несамостоятельный, весь состоящий из чужого. Он принялся избавляться от не своих привычек, пытаясь приобрести собственные. Упрямо складывал носки в шкаф, дрожал под холодным ненавистным душем, раньше вставал и заваривал чай вместо кофе, бросил разгадывать кроссворды. Ездил на работу другой дорогой. Некоторое время наслаждался привычкой красиво вертеть сигарету в двух пальцах, пока не вспомнил, что это привычка его старого друга, сжал зубы и перестал. Даже мусор он теперь выносил сразу, лишь наполнится ведро; она насторожилась и заподозрила тень другой женщины. Однако он не обращал внимания. Он уже не мог остановиться, чувство обновления захватило его, увлекла гонка за смутными очертаниями себя-самого-уникального, поиски границ своей самодостаточной, как ему казалось, личности. Некоторое время он был уверен, что отошел от себя-прежнего, жалкого подражателя, на космическое расстояние – даже голова кружилась. Но однажды с оглушительной ясностью увидел, что все его новые привычки не новы – они уже принадлежат кому-то. Они не хотят приживаться, выскальзывают из слабых тисков воли, убегают. Он постоял на кухне, погрел ладони о батарею, поглазел в темный холодный двор. Мысль о том, что жизнь не удалась, закончилась почему-то решительным «ну и пусть». Он вздохнул, закурил, повертел сигарету в двух пальцах, отодвинул подальше пакет чая и заварил кофе. Она вошла в кухню и сказала:
– Ну ладно, пусть твои носки висят на перекладине стула, только перед приходом гостей убирай, хорошо? Я ж тебя все равно люблю.