Папа купил велосипед

 
  Куда бы нас ни бросила судьбина, и счастие куда б ни повело, всё те же мы.... 19 октября 2015 года. Море почти тёплое. +16.


Налил в банку воды. Почти до краёв. В мужском туалете, на 3-м: женщины уже на работе. Летом-то я был король. Только охрана внизу и, возможно, 1-2 человека в гримёрке Салмана и Омельченко, которые не могут без театра. Ходил по коридору раздетым и развязным. В шлёпанцах. Заходил на своём, 4-м.  Почему часто про туалет? Так там, может, лучшие годы нашей жизни проходят. Худшие оставим пока. При их интересах.

  Вам знакомо это чувство свободы, когда вдруг официальное учреждение становится совсем неофициальным? И даже дружественным. Ты слышишь новые голоса?.. Чьи обычно не слышишь? - И они более дружественные? Если более тихие? Когда, раз за несколько лет, начинают что-то прокладывать по твоей улице, асфальт, коммуникации, движение транспорта отменяют – вот тогда начинается уличная свобода. Не замечали? Улица, вроде вымерла, но это неправда. Она как раз становится живой. Ты идёшь, не боясь и озираясь, по самой серединке, и она поёт, разговаривает с тобой, с домами, с деревьями. С небом. А при движении транспорта, при шуме, ругани она немая и бессловесная, как под хлороформом.

  Граммов на 700 банка. Воду фильтрованную никак не привезут в 20 литровых бутылях для диспенсера. Сезон начался 2-го сентября (сегодня 9-е) (сегодня 16-е!), прошло собрание труппы, поставлены задачи, а воды нет. Пил и пью компот из бутылки (писал уже: фейхоа, кизил и т.д. за манат). Пил и пью «Ессентуки-17». Перешёл с 4-й на 17-ю. В 4-ю, кажется, соды много мешают. Она же столовая. Кто будет жаловаться? Больные, которые могут повоевать за правду, её не пьют. А здоровые пьют от нечего делать. И я пил. Чуть постоит – одна сода, ставшая горькой. Теперь перешёл. Да ещё по телевизору говорят, что пластмасса портит воду и остальные напитки, но почему-то усердно разливают. Значит, за время хранения 17-я превращается в 4-ю, в которой солей меньше. То, что надо.

  Всё-таки иногда хочется чаю. Хоть и не магометанин – те все вечера просиживают. И дни. А, если осовременился, то и 3 часа ночи для тебя не предел. Чайные работают. Лишь бы клиент был.

  Повесил на ободок банки маленький кипятильник, засунул штепсель в розетку. Всё жутко противу внутренних правил по технике безопасности. Как будто разрешённые фены или утюги не могут так же дать короткое. Автоматы на что?! – Сработают. Это я всё по секрету. Так как сам и отвечаю ещё кое с кем за всю эту безопасность. Но я отношусь к тем людям, которые не могут облизывать букву, если она не сладкая. Главное, чтоб плечи держали голову, в которую иногда забредают мысли.

  Забурлила пузырьками на подоконнике. В кружку насыпал зелёного чая «Ахмад», обнял тряпицей потенциально скользкую банку (она в виде бочонка, оттого может оказаться более скользкой) и осторожно перелил кипяток. Пошурудил ложкой, погонял листики. Подождал. Теперь пускай осядут. Достал из ящика стола коробочку с кусковым колотым сахаром. «Келля гянд». Келля – голова, гянд – сахар. Ну, всё. Пора. Раз… Два. ..Три… От зелёного на языке и зубах особый привкус . Умные люди говорят антиоксиданты. Полезен. Я одно знаю: когда у меня в 73-м в Узбекистане глаза на лоб полезли от давления после мало-коллективных геофизических воскресных хождений сначала в парную, потом поглощения острых блюд и местного розового портвейна в столовой, зелёный чай сильно помог. Четыре, пять, шесть. Подлей из банки. Там ещё горячая туманится.

  Так, посмотрим всё сначала. Небось не «Война и мир». Ярик пристал как банный лист. У моря, душевно и трогательно глядя в глаза: « Георгий, напишите, как велосипед купили, интересно же. Напишете?». «Вы же с юмором можете, Вы же про Лагыч в стенгазету писали. Про Али написали, а про меня нельзя? Ну, пожалуйста». Я смотрел мимо него и немного вдаль. Легко сказать…. Про велосипед…

  Не сразу, но кое-как начал. Никому пока не говорю. Предисловие Хемингуэя к роману «Прощай оружие» видели? Он там пишет, что каждый раз, перед тем, как продолжить, перечитывал написанное. Вот это непонятно. Или загибает слегка. Если ты всё это прочтёшь, хотя бы половину «Прощай оружие», переживёшь заново, никаких сил же не хватит продолжать!






 Но мы романов, к счастию, не пишем, а вот о том, как в баснях…

  Лет 10 назад, а может и 20, я научился лежать на воде. Хотел с детства. Дядькам сильно завидовал (тёткам реже, их было меньше). Говорили, что даже есть такие, которые могут газеты читать. Только песня эта была не про меня: во всех попытках мои ноги со скоростью, прямо пропорциональной желанию удержаться, упрямо погружались на дно, тянули попу, худой живот и всё остальное. Плавать и нырять на приличные в длину расстояния мы могли неплохо (зря, что ли целыми днями на речке пропадали?), а вот с лежанием образовался у меня огромный пробел. Солидности не хватало.

  Детство, за ним юность и молодость пробежали. Не лежалось. Ни в Баку, ни в Воронеже. Ни в солёной, ни в пресной. Утекли годочки. Вот, лежу теперь. На каспийской воде. Пожалуй, правильнее сказать «в каспийской», так как большая часть наша всё же под водой. Ты же не Буратино какой-нибудь. Волосатые грудь, спина и ноги, лысина отсвечивает, борода седая вверх торчит. Солидно. Может пузо отросло? А может, умнее стал: как-то я стал задерживать слегка дыхание, чтобы более раздутым быть (я - водяной, я…) , потом руки стал заводить назад, а не просто в стороны. Пришло чувство баланса. От рук. Сильнее отведёшь за голову – рот уходит под воду. Слишком поперёк руки поставишь – пошли ноги вниз. В общем научился.

  Только главное всё равно не в этом. А в том, чтобы лёгкую медитацию в себе делать. Как лёг, так и начинай, пока ещё шевелишь плавниками. Лучше с закрытыми глазами. Обособиться. Главное поверить, что не утонешь: не веришь, полуверишь, потом веришь, веришь, веришь. Вот тогда следует лёгкое воспарение, как будто легче становишься и как будто летишь ты, мил человек, раскинув руки, всё выше, прямо на небеса!

  А не лежишь раскорякой поверх текучих вод. Глаза открыл – небеса голубые, умилённо на тебя смотрят. Глаза закрыл и, если полностью уже расслабился (поверил), сквозь веки оранжевый свет на тебя теплом идёт. Вот здесь самое хорошо. И если ты не олух (царя небесного?), то тут ты начинаешь обязательно кого-то благодарить за жизнь твою, за воду, за небо, за всё… Свет, конечно, и так в глазах засветится, когда они закрыты, а ты повернулся прямо к солнцу. Я же вам говорю про другую историю, когда он в любом положении идёт.

  Но слишком хорошо долго не бывает. Что-то в рот разинутый больше воды затекает? Как будто волны больше стало. Как отдался полностью, оранжевый свет пошёл – так тебя начинает раскачивать на волне как-то не так. Разные части тела качаются как бы отдельно. Поэтому я деревянную куклу вспомнил. То есть, ты как бы сильнее стал зависеть от моря, от болота с камышами и пиявками, а не от себя. Удивишься (ты же уже профессионал, чего она затекает?), перестанешь верить, встанешь на ноги, благо дно рядом, посмотришь, отрезвев, окрест – волна всё та же. Что, за 2 минуты шторм поднялся что ли? – Нет, это ты просто забыл в своей нирване, где твои руки, где ноги, и они сами забыли об этом. И бултыхаются каждый сам по себе. Оттого и в рот. От асинхронности. Ну, это всё издержки. Можно со светом, можно до света не доходить, если не хочешь платить за издержки. Одним словом, ложись с верой на воду, раскидывай руки, отдавайся вышнему и получай удовольствие, как божья тварь какая-нибудь, с хвостом, которая педальки на опытах нажимает. Верит, значит, если нажимает.

   В этом году получилось у меня уже целых 7 раз. Поехать на море. А если в среднем, помимо плавания и окунания под воду, лежал я каждый раз 2 раза, то получается 14. И это всё в августе!
(Прошу прощения, ещё не опубликовал, а цифры всё время меняются. Уже 9 раз я ездил на море. 17.09.15).
Кому-то моя радость покажется избыточной, но не мне. Я-то всё про себя знаю. Вот такая арифметика. Можно сказать с географией, потому как я, сидя почти безвылазно в Баку, на берегу Каспийского моря, уже 4 года ногой воду морскую не пробовал. Ещё долго жить? Успеешь? Это вопрос иронический.

   Но получалось не ездить. Последний раз, до нынешних счастливых дней, купался в Набрани. Место такое на севере Азербайджана, почти на границе с Дагестаном. Там есть нежданный-негаданный древний лес с огромными сказочными деревьями и лианами, когда едешь в детстве на поезде из гостей или в гости по апшеронским или дагестанским степям, прожжённым солнцем. Если в лесу заблудишь, то можно и к пограничникам попасть. Как Мальчик с Пальчик.

  Это был самый любимый бакинцами советский курорт. Набрань. И он считался одновременно и престижным, и доступным. Море, вплотную лес, по лесу холодные речки-ручьи с далёких гор бегут. Построили базы отдыха, спортивные лагеря – и все туда ездили. И богатые, и бедные. Детишки, молодёжь, бабушки-дедушки. И ничего больше не хотели. Пришла перестройка, потом послеперестройка, в Набрани понастроили новые зоны отдыха. Современные, с разными там саунами, бассейнами, но немножко уже не то. Единство народа исчезло.

  Консерваторы-то по-прежнему ездят, живут в домиках или корпусе, ходят в почти советские столовые, выходят в лес, берут напрокат велосипеды. Собирают ежевику вдоль дорог, покупают утром у местных жителей простоквашу, мёд или фрукты. Слышат сквозь кошмар дневного сна, как в высоте за окном на видимых деревьях без перерыва трещат невидимые цикады мужеского пола, сходящие с ума от жары и желания. Играют вечером в волейбол, сидят, пьют чай с вареньем вперемежку с лото или картами, совершают моцион к морю. Утреннему, послеобеденному, вечернему. И даже дискотека.

  Не «Вечером – танцы» с попеременными приглашениями на медленный танец и медленными ухаживаниями на 5 танцев («Что уже прощальный вальс? Я же ничего не успел сказать», - если случилось 3 вместо 5). Ночная дискотека. Не для всех возрастов, которые покорны любви, а дискотека для пацанов и пацанок. И ты уже ни при каких делах. «Внимание! Объявляется белый танец, дамы приглашают кавалеров», - и глаза забегали: в пол, потом вскинутся наискось, почти в сторону объекта, потом опять в пол. Не напрашиваться же. Ну, что ж…  «Барабанные палочки! Дед! Сколько ему лет? Восемнадцать!». «Пожалуйста, по одной: у меня квартира».

  Некоторые из не самых богатых (богатые, те давно) уже нос стали воротить: подавай им теперь Париж-Лондон, Прагу-Вену, Сицилию-Сардинию. «А я в августе в Париже была! Грязно». На худой конец – Анталью или Батуми. Говорят, что Турция-Грузия даже дешевле Набрани выходят. Нефти там нет, и цены не поднялись до бакинских, которые сопоставимы с российскими столичными. Но это всё не для нас, которые хотят столовую (первое-второе-третье), вечерне-ночное лото у моря с вареньем, чинные прохаживания по аллеям.

  Я ничего не сказал про кебаб, потому что он не является принадлежностью только Набрани, хотя он везде, конечно, чуть разный. Кебаб все хотят. И в Анталье, и в Батуми. И который называется у них барбекю, в их Парижах-Лондонах. Ну, разве что тутовый самогон, принесённый из какого-нибудь заколдованного лесного домика?.. От кого заколдованного? - От милиции-полиции.

  Четыре года назад ездил я с женой в Набрань по путёвке. Всего во второй раз. Пока последний. Люди-то ездят по 20-30 лет. С молодости. В одно место и каждый год. База отдыха под названием «Хазар» (имя Каспийского моря по-тюркски). Велосипед, потом волейбол (если народ подошёл, нет уже народа для волейбола), столовая, лото со старыми знакомыми, тоже приехавшими, чай, кебаб, арбуз-ежевика. Лес и море. Коровы по пляжу ходят, арбузы доедают. И чуть прохладнее, чем в Баку. Иногда и не чуть, так как 200 километров к северу на дороге не валяются.
 
  В Баку на море ещё дольше не был. Лет 7. Когда работал складчиком (верехаус менеджером) в иностранной компании, склад был у моря, и за год несколько раз удавалось. Могло удаваться и больше, но леность наша. Склад-то в 10 метрах! Житие мое (не моё)… А ты спроси у рыбака! Часто он мочит своё бренное тело?
  Как уволился оттуда, из компании, так раскинулось море широко, но ноги и руки совсем его не достают. Раз в год забредёшь на бульвар, хоть и под носом, и всё. Как будто стыдно - просто так идти на бульвар.
 
  В Воронеже то же – если удочка в руке, вот тогда ты и идёшь, вроде как по делу, по всему заливному лугу, по сенокосам, на заводи-перекаты орлиным оком поглядываешь. Просто летишь к заветному. Важный такой, при деле. А без удочки – дышать воздухом или прелестями природы любоваться как-то стыдно. Как-то извращённо даже. Ну, вот так я, чтобы совсем не извратиться, и не ходил. Донеходился. В октябре постучит 65. Дед, сколько тебе лет? Да не дед я! Внуков ещё нет!

  Но тут случилась у нас в театре неожиданная оказия! Похожая на эпидемию. 7 человек один за другим купили велосипеды. Давай посчитаем: начальник осветительного цеха культурный, сам в себе, худой Рудычев («Стелс»), его подчинённый, смешливый и полненький Керим («Фокус Фат Бой». Так называется, я при чём?), актёр-монтировщик, культурист, пил, теперь совсем бросил, он, можно сказать, является нашим велосипедным объединителем, разбитной Ярик, Ярослав («Трек»), ещё молодой актёр с внезапно для нас образовавшимся животом Омельченко («Трек»)…. Талантливый актёр, несколько раз уходил из театра. Не по своему желанию. Запивал, совсем опускался, стрелял то рубль, то сигарету у служебного входа. Но выправился. Опять играет. И халтуры много. И не только под Новый год. Хеллоуины, дни рождения, свадьбы. Стал заниматься тяжестями. Бросил. Времени или воли не хватает. Теперь живот. Растёт как у беременной. Один втихомолку варёную курицу и, наверное, на ночь. В темноте. Только хруст своих сухожилий и чужих костей. Васисуалий Лоханкин.

  Как видим, с комплекцией это никак не связано. Все вышеназванные велосипеды не простые, а дорогие. Для нас, по нашим меркам. В районе 5 сотен конвертируемой. Если добавлены прибамбасы типа звуковых сигналов, фляжек, ночных огней. Все горные, то есть, с толстыми покрышками с пупырышками и меньшими по диаметру колёсами. Про переключатели скоростей не говорю: скоростей минимум 24. Тут в конце мая пришла моя очередь. 5-й. Получается, что с возрастом тоже не связано. Потом заражение на мне не задержалось, а пошло гулять дальше: мой бывший электрик, ныне ничейный слесарь (никому не нужен) Алишка (от меня дешёвый «Старт»), начальник звукового цеха Гусейн («Гиян» какой-то (??!!), это не про нас), обитатель театра (преимущественно у осветителей), сын ассистентки режиссёра и банковский служащий Егор (складной «Стелс» с маленькими колёсиками (зачем? – чтоб домой легче затаскивать. Зачем?? Но молчим). - Даже 8. Пока остановилось. На летние каникулы или всех выкосило? Угасло? – Велосипеды после меня уже пожиже пошли.

  Вначале я смотрел на всю эту катавасию как бы со стороны. Как паук из своей берлоги на дёргающуюся вдалеке, можно сказать за бугром, муху. Итить или не итить? Вон ещё недоеденная валяется. Как щук, обожравшийся всякой там плотвы-пескарей, на проплывающую под самым его носом тёлку (в смысле молодуху, в смысле молодую и вкусную рыбную поросль). «Где держать? Когда и куда ездить?». Жена притязания на жилую площадь сразу отвергла. «Может, в котельной театра? Я же сам почти котельщик».

  Не выдержал. Схватил. Для начала подманили простеньким китайским «Стартом» за 40 манат от Керима, который взял его у Омельченко, который взял его необдуманно в магазине (манат за 120, а отдал Кериму почти новый уже за 35 да ещё с коробочкой компьютера). Ярик: «Георгий, не хотите купить у Керима?». У того к тому времени уже 2 образовалось. «Вы же хотели брать напрокат на бульваре. На бульваре плохие дают, а этот новый. Всего за 50». Я великодушно прибавил целых 5 манат Кериму за его честность (он сам сказал, что купил «Старт» у Омельченко за 35 в рассрочку на 2 раза, а «Фокус» на кредитные деньги). (Для вас, любознательные: раньше, до последних потрясений, несколько лет было 1 манат=1 евро, теперь 1 манат=1 доллар, вот и считайте).

  Безо всяких там шестерёнок-скоростей. Одна шестерня спереди, другая сзади и ножной тормоз. Правда актёр Омельченко на первых порах, пока верил в чудеса перевоплощения, приделал ещё и передний тормоз с ручкой на руле. Я: «Можно разок проехать на пробу на бульваре?». Они, в один голос: «Что Вы спрашиваете?! Конечно!». Проехали. «А что? Неплохо». По делу. На аппарате для перемещения в пространстве. И застывающему твоему телу так не хватает движения. Ты и аппарат. Бульвар и море. Теннис настольный забросил. Несколько месяцев уже. Да ну их. Там не – я и ракетка. Ещё много всего. Там всё на нервах. Проигрывать никто не хочет. Мелкие шпильки, жульничество. Духота. Постоянные подсчёты партий, кто кого больше наказал. Каждый раз платить. Думать, как искупаешься. Где. В бассейновой, у борцов, у боксёров? Свою душевую сделаем когда-нибудь или нет? И не знаешь, чего получаешь больше.

  Когда у меня росли дети (мальчик и мальчик с разницей в матерях и возрасте в 15 лет), у них были маленькие велосипеды. Я выгуливал сыновей в садики, становясь на время опять молодым, перенося трёхколёсные велосипеды одной рукой от дома до места приложения силы. Я опять болел за футболистов, ругающихся, спорящих и пинающих дырявый мяч. Я почти сам залезал на дерево в поисках спелой тутовой ягоды. Я мог, сбросив туфли, валяться на траве сквера, пока дети куролесят поблизости. Я опять мог смотреть на молодых мам безо всякого предлога, на правах молодого родителя. При делах.
  И молил бога, чтобы мои сыновья, когда возрастут, не стали молить меня о покупке взрослых велосипедов. Потому что в то время велосипедной городской культуры в Баку ещё не было. Велосипедистов, редко проносящихся по уже сумасшедшим и без них бакинским улицам, я всех считал выжившими из ума, желающими пожить на белом свете ещё не более года. Вот если бы деревня… Хуже, чем мотоцикл! Сыновья выросли без взрослых велосипедов. Можно счастливо вздохнуть и спокойно оглядеть окрестности. Но тут меня и зацепило. Эхо войны. Спустя 55 лет после «Школьника». Спустя 20 лет после прощальных хождений с трёхколёсным велосипедом. Детей у меня больше не родилось. А хотели ещё дочку. Группа первая, резус отрицательный.

  Пришла другая какая-то культура. Со всеми суррогатами вместе. Явно не восточная. Ролики и скейт-борды (уже довольно давно), мотоциклы в не мотоциклетном Баку, скутеры для развозки пиццы. Гитаристы на манер ленинградских в переходах или скверах. Ещё эти, чего-то их последнее время не видно, которые крутятся на спине, на руках, на голове и других своих примечательных местах…Наушники, наушники. Телефоны, телефоны.   

  И вот теперь велосипедный бум. Велосипед - какая культура? Восточная или западная? Глобализм сразу с двух сторон наступает?
  Отвели места на бульваре для велосипедистов. Появились престижные марки, магазины, специальная одежда. Не брюки, подвёрнутые на правой ноге, а майки, шорты, очки, каски, рюкзаки за плечами. Даже если пустые. Вроде при деле! Аккуратненько. Сборища по интересам в присмотренных местах. Себя показать, людей посмотреть. Некоторые норовят ездить по пешеходным территориям в самый разгар столпотворения. Они видят в этом особый смак, чтобы почти сбивать совсем взрослого человека с белой бородой, ничего не подозревающего о несущемся сзади без сигналов не очень умном представителе подрастающего поколения.

  Я всё это наблюдал, переживал на собственной, можно сказать, шкуре, ходил с риском для жизни домой по пешеходному сердечку и ругался про себя или вслух под нос на невоспитанность. Роликобежцы и скейтбордисты, крича и гремя аппаратами для передвижения, неслись под гору от Баксовета, не думая больше ни о чём, кроме как с чувством превосходства над пресмыкающимися съехать по тротуарам или ступенькам к Парапету. Виноват, Площади Фонтанов. Велосипедисты как летучие мыши, молча, почти задевали мою спину (а что было бы, если бы я захотел изменить направление своего движения на 5 сантиметров сторону?). Гитаристы бренчали и пели свои песенки, гордо ожидая копеечного вознаграждения.

  Из всех они были для меня самыми близкими. Но я не сел вместе с ними на Парапете, не раскрыл пустой чемодан или футляр, не придумал даже завалящего куплета. Сплошной плагиат: «Где-то за городом и довольно дорого папа купил велосипед!!». Папа может. Эчтать надо о великом. Почему за городом? – Раньше этот теперешний район Баку (почти центральный!) назывался посёлком имени Петра Монтина (был такой комиссар). И там есть магазин «Ики Тякяр» («Два колеса»). В магазинах развелась специализация: одни продают велосипеды одной фирмы, другие – другой. Мой магазин оказался на Монтина («Треки» и «Кьюбы»). Народ до сих пор говорит: «На Монтина», - хотя комиссаров давно низвергли и даже перекопали из центрального городского садика их имени, где они были захоронены. В первом классе нас водили на открытие первого монумента. Ничего был монумент. Небольшой, но красивый. Из гранита, наполовину выпуклый. Комиссары стояли там полуобнажённые перед расстрелом в красноводской пустыне и глядели на тебя с нескрываемым мужеством.
 Потом, к 70-м годам, в середине сада сделали ещё мемориал из чёрного мрамора с вечным огнём, и туда стали приезжать все бракосочетающиеся.

  Теперь есть просто сад. Сад хороший, но без комиссаров. 26 их было, 26. Правда, когда раскопали, оказалось их там несколько меньше. Будучи ещё живыми, они за несколько дней успели расселиться в Баку по самым дорогим домам и квартирам, отобранным у представителей оскаливающегося капитала. Быстро успели. Это я не сразу для себя открыл про слуг народа. Но это меня несколько озадачило, когда открыл. Как-то не вязалось в моей почти чистой душе, почти комсомольской. Живу в центре (2-й этаж бывшей бани №9), хожу по улицам. Стал читать таблички и увидел, что цепко когда-то большевики и национальные освободители брали власть в свои руки. Все дома наперечёт. В смысле, хватко, а цепкости как раз на тех порах не хватило. Откуда их в красноводскую пустыню или в 38-м (пантюркизм по большей части). Впрочем, чего на большевиков много кивать? Любая новая власть себя не забывает. Не мне вам рассказывать.

  Вначале «Трек» хотел купить у Омельченко, так как он свой взрастающий живот уж больно оберегал. Купил и оберегал. Ездил мало. Странно всё это. Лелеет. И дешевле, думал, мне получится. Хотя бы на 100. Если «Старт» за 35. Но Омельченко отстоял свою честь вместе с велосипедом. Да он и на размер меньше, чем мне надо! Во мне ведь 185 или 6. В магазине сказали, что минимум надо брать 19.5 дюймов (это размер рамы). Директор в долг дал. Купил. Уже дороже, чем для Омельченко с Яриком. Нефть подешевела. У нас с Яриком чёрно-бело-голубые, у Омельченко красно-кирпичный какой-то.

  Походил ещё, помучился с другими марками (уже после покупки), потом как-то успокоился. И спокойные знающие люди, которым я мог поверить безоговорочно, помогли: «Велосипед хороший. И нечего больше искать. И переключатели («Акера») хорошие – не самые крутые, зато самые надёжные и легко регулируются». Им поверил. Но всё-таки поменял седло («Бонтрагер» на итал. «Селле Роял») и маленькую детальку – вынос руля, чтоб удобнее сидеть и опираться. Ну, всё, всё, всё. Давай теперь подружимся. Посмотрим друг на друга. Ты такой лобастенький, бодатенький. Протереть тебя мягкой тряпочкой? Можно двумя. Одна – для масляных частей, другая – для сухих и блестящих. Не обижайся. Просто хотел выбрать сразу ступеньку, с которой ни вверх, ни вниз уже не прыгать. Больше ведь не предвидится.

  Стал ездить с Яриком, иногда Керимом по бульвару. Несколько километров – туда и обратно. От театра до бульвара вёл пешим ходом. Шорты, кеды, тенниска, жилетка, бейсболка. В жилетку по карманам – деньги, телефон, ключи, платок лоб вытирать.  Один тоже выезжал. Дальше – больше один. На раме бутылочка для воды. На бульваре теперь простору много: есть новые территории, для которых снесли 5-ти этажные дома с кучей жителей на Баилово, судо-ремонтные заводы, военно-морские казармы, военные корабли перевели. Наверное, и баиловской тюрьмы нет. Надо бы спросить. На площади Красина остов бывшей ГРЭС его имени как печь на пожарище торчит. Что осталось, отреставрировано. В основном, новое. Теперь – Кристалл-холл для Евровидения, Площадь Флага (самый большой в Европе, в очень сильный ветер его всё же спускают), олимпийский бассейн, чёртово колесо, прокат велосипедов, автостоянки для приехавших на концерт или соревнование. Территории большие, просторные. Набережные, набережные. И воды можно набрать – поставили колонки с краниками. Ярик говорит, что вода в них шолларская, хорошая. Раньше в Баку только шолларская шла из подземных источников. Это давно. Потом стали куринскую всё больше подмешивать. Муть и песочек. Муть и песочек. А хлору не хотите? Вдруг действительно шолларская? – Живот пока не болел, в магазине перестал покупать.

  Но для чего я купил 24 скорости? Лично я. Кто-то всю жизнь, выпендриваясь, проездит с 30-ю по бульвару. А меня всегда манили дальние страны. Ну, хоть полудальние. К мечети Биби-Эйбат, сидящей на склоне горы по южной дороге выезда из Баку, без скоростей вряд ли поднимешься. – Это было чувствительное оправдание для траты лишних денег.

  Если с отнимающимися ногами, тяжело дыша и высунув язык, доехать на велосипеде по затяжному подъёму до мечети и начать спускаться к морю по узкой улочке посёлка Шихово, то попадёшь на пляж Источник. Там давно открыты целебные грязи наподобие нафталановых, есть санаторий, была просто яма, где люди мазались. Жене моей помогло, у неё после родов плечо болело. Она мазалась в этой яме.

  Пляжа Источник с островком метрах в 150 от берега сейчас нет. Вернее, пляжа, каким мы его знали в советское время, нет, а островок есть. На маленьком пятачке берега натыканы рестораны, недавно появилась новая территория с бассейном и входом 15 манат. Сын туда ездил с девочкой. Говорит, отлично, лишних людей нет. Они даже в море не залезали, только бассейн. А я не поеду. Мне дальше по дороге в сторону Сальян.

  Дорога называется Сальянской наряду, например, с Шемахинкой. Или Владимиркой в Москве. Или Тверской. После мечети, если хотеть смотреть в сторону моря, то сначала ничего не увидишь. Смотреть мешают дома посёлка, потом стена небольшой воинской части. Когда я, будучи верехаус-менеджером, ехал утром в маршрутном автобусе или подвернувшейся служебной машине на работу, из ворот части выбегали или бежали к воротам раздетые до пояса вояки. Они в зимний холод бегали по шоссе кросс. Серьёзные, сосредоточенные. Человек 50. Топ-топ. Топ-топ. Теперь забегов что-то не видно. Тишина. Может, в другое время я там появляюсь? Только в выходной у ворот 2-3 человека из родителей.

  Море увидишь, когда закончится стена и начнётся решётка ограды. Решётка идёт, отгораживая дорогу от крутого, градусов под 45, склона и даёт понять огибающим гору водителям, что могут быть проблемы. Потом ещё есть поворот, если из города, то он направо, под 90. Однако не всем это понятно. И в бытность мою складчиком, и сейчас, время от времени, опрометчивые водители на крутых джипах по дороге в город пробивают решётку на крутом повороте налево и летят метров 40 вниз, к морю. Именно в этом месте, доехав до поворота, я (последнее время один) тащу велик через пробитые заботливыми водителями бреши решётки к склону и потом, как горный баран, спускаюсь, скользя, по тропкам вниз. Велосипед в руках или одним колесом мне помогает. Это такая дикая территория, но на ней даже живут. Дикая, потому что море здесь ещё твоё, моё, наше. Без денег.
 Внизу идём с велосипедом по ракушкам назад, к запущенным окраинам воинской части. Там, на краю «военного» камыша, отделённого от мира вполне проходимой и дружелюбной сеткой, есть рыбацкий домик на невоенном песке. Домик приткнут к склону. От него в сторону моря навес. Под навесом проходит почти вся дневная жизнь его обитателей из числа людей. Женщина что-то делает по хозяйству, готовит, рыбак распутывает, чистит, складывает сети. Дочка лет 13-ти. Не знаю, что делает. Я же только начал ездить. Не знаю пока, как живут они зимой. Рыбак сказал, что у него есть ещё квартира в пригороде. Рыбака зовут Джебраил, Джабик.

  Ближе, под самым поворотом, где джипы превращаются в аэропланы, тоже есть хижина. Там так же сушатся сети, даже есть деревья, есть топчаны для уставших гостей. Но там слишком много камней, слишком много гостей. И случайных людей больше проходит. Там надо или дружить и жить по их кодексу или тебя могут начать задевать по пьяному делу, искать приколы, чувствуя отторжение. То есть, беспокоить. Но я же ушёл от настольного тенниса. Поэтому мы с велосипедами идём дальше. К последнему камню.

  Первые 5 раз за город ездил с Яриком. Во-первых, я не знал, куда Ярик ездит к морю, думал, что он ездит чуть дальше, в сторону бывшего пляжа Шихово, ещё с километр. Во-вторых, до этих поездок я ещё не выезжал на проезжую часть и слегка нервничал. Как меня с велосипедом примут на дороге? Лучше вдвоём, втроём… Ничего приняли. Иногда приходится немножко настаивать, чтобы приняли. Чтобы поняли, что ты тоже есть, что ты не фантом, что можно пощупать. Но всё-таки лучше не щупать, а разглядывать друг друга с метра или двух и верить своим глазам. Давать оценки. Ты уже стал каким-то промежуточным? И не пешеход. И не на 4-х. И психология поменялась. Уже можно придумывать красочные эпитеты и тем, и другим. Я же любя. А они тебе.

  В-третьих, в компании обычно веселее. Но Керим с нами съездил во 2-ю или 3-ю нашу поездку и всё. Он смеялся, не плакал на тяжёлых местах, одним словом, вёл себя нормально. Но потом стал отказываться. Ему хватает бульвара. 5 раз съездили с Яриком. Потом нам почему-то стало сложно состыковываться. Ярик в дороге со мной ведёт себя по-шефски, -опекунски, едет впереди, отгоняет встречный транспорт, бибикает (туда мы едем по встречной полосе, так удобнее – выезжаешь с бульвара у олимпийского бассейна и попадаешь на встречный поток, мчащийся в город), притормаживает, давая мне догнать его, спрашивает о самочувствии, хвалит, говорит, что я лучше Керима и Омельченко, вместе взятых. Покупает в кульке семечки в магазине за мечетью (я не грызу), пьёт вместе со мной чай. Мы долго не вылезаем из воды. И так, и сяк. И с шутками, и с прибаутками. Душа в душу, хоть и большая разница в годах. «Здорово! Напишите об этом! Георгий, всё от Вас зависит, я всегда готов поехать».

  В последнюю, 5-ю, поездку на море он попросил в долг, смешно сказать, 5 манат. Я не дал. Это вам смешно, а актёру театра Русской драмы не очень. Зарплата будет аж в октябре, отпускные дали аж в июле. Очень часто не хватает зарплаты. Я не дал. Сказал, что если на несколько дней, дам, а до октября если, то я сам про себя не знаю, хватит мне или нет. Проехали. Но потом как-то стало тяжелее состыковываться. При встрече целуемся по-прежнему, договариваемся о следующей поездке, я говорю, что вот, собираюсь в субботу, но он не звонит, чтобы спросить, еду я точно или нет, а мне в мои годы как-то лишний раз звонить и просить о компании неудобно.
До всего этого звонил ведь сам, в 7 утра: «Георгий, как настроение? Вы встали? Едем? Ветер не пугает?».

  Как поссорились Иван Иваныч с Иваном Никифоровичем? Еду один. Не привыкать, хотя вдвоём было веселее. Но 5 манат смешно же занимать на срок больше месяца! До меня это не доходит. Если ты нормальный человек, 5 манат тебе нужно на 1-2 дня. Всё. Потом ты как дальше будешь жить? На какие? Значит, они есть!? А что тогда эти, 5 манат? Независимо от всех превратностей и пертурбаций я благодарен актёру Ярославу Трифонову больше всего. Главный соблазн покупки хорошего велосипеда исходил от него, хотя Ярик, возможно, и не верил сам, что я решусь. Моя жизнь развернулась в довольно неожиданную для всех сторону. Надеюсь, что сторона эта не плохая.

  Я ставлю притомившийся велик против ветра, на откидную подножку (это неправильно, но милее звучит, наверное, надо писать «упор»), отвернув в сторону для большей устойчивости переднее колесо, и кладу, раздеваясь, верхние шмотки и рюкзак на песок у последнего большого камня, который как бы наш. Русской драмы. Ярик познакомил меня с этим камнем.
  Камней много. Весь берег в них. Моржей меньше. Чего их зовут моржами? Они на валяющихся по берегу котиков больше похожи. В мой первый раз мы с Яриком приехали утром. Встречались у театра в 8. Поэтому, когда приехали, застали утренних моржей. В Каспийском море водятся тюлени, а это моржи. Они валяются в промежутке между первым и вторым домиками. Но чуть поодаль и от того, и от другого. Утренние моржи - в основном пожилые мужчины. Женщин сейчас мало. Да и мужчин-то – 5-7. Я стольких видел. А женщин – 1-2. Поджарые, загорелые, но животики-то всё равно висят. 50 лет, 60, 70. И выше. Они гордятся, когда выше, и не забывают тебе об этом сказать: «А мне 78». Веди правильную жизнь и…. Будешь как они. Всякие моржи. Мужчины преимущественно азербайджанцы, женщины преимущественно русские. А сколько их осталось, русских-то? Сядешь в метро – на весь вагон один ты. Моржи хорошо плавают, несмотря на животики. Едут с разных концов города, даже оттуда, откуда, казалось бы, ближе ехать к морю на другую, северную, сторону Апшерона. «Нет, мы ездим сюда».

   Моржи – такие необычные люди, которые сами по себе. Им только подавай  ежедневно море и песок. Раньше их было много. Ездили на пляж Шихово круглый год. Пляжа Шихово сейчас не осталось. Его разгородили на частные территории. И моржи стали искать пристанище. Сначала – Источник, потом и оттуда вытеснили. Пора заносить в Красную книгу. В середине 70-х их было человек 40 регулярных. Одинокие женщины, одинокие мужчины. Женатые мужчины. Кандидаты наук, доктора, учителя, простые смертные – они становились здесь детьми. Они не были похожи на интеллигентов. Как их обычно понимают. Бегали вдоль моря, смеялись, кричали, ругались на волейболе. Никаких регалий. Играли плохо, но крику много. Отводили после города душу, выплёскивались. Потом залезали в воду. Потом сразу смена мокрой одежды. Надо следить за здоровьем. И опять бег, волейбол, разговоры. Если кто и ухаживал за кем, то этого не было видно. То есть, там было главным компанейство, независимо от половой принадлежности. Ты же не цикад какой-нибудь – залез на дерево и орёшь. Ездили и зимой, только уже не ранним утром, а днём. И не каждый день как летом.

  Я тогда чуть было не попал в их цех задорный. Меня перехватил на пляже один тренер и увёл на несколько лет в довольно приличную волейбольную команду. Что лучше? Моржевизм или волейболизм? До сих пор не знаю. Знаю, что с началом тренировок я перестал писать. А начинал тогда, лет в 26-27. Ко мне тогда вновь пришло творчество после 10-летнего перерыва. Ведь думал, что уже никогда не придёт после ушедшего юношества, женитьбы с новыми заботами и ежедневными очарованиями-разочарованиями… . Читал много. И возрос сильно. Но сил на всё не хватило. Писание, чтение понемногу угасли. Что лучше? Писательство вместе с тихим, здоровым моржевизмом или сумасшедшие нагрузки, физические и волевые, технический рост как спортсмена, радость  от победы, выполнения удара (некоторые помню), полёта в воздухе, волейбольных знакомств-обретений в других городах, где довелось побывать? До сих пор не знаю.
 
  Помните, в Одессе старый бородатый грек у моря? «Крепко ты влип, Грек». – «Влип – отвечу». Собака, сети, море. И молодой белобрысый парнишка из уголовного розыска тоже вдаль смотрит. Волна шумит. Теребит душу. Может, вдруг женщина появится. Такая, как ветер. А смотрю, откуда ветер дует. Откуда ветер, оттуда и счастье. Вольный ветер. Бог – на небе, царь – за горой. На этой стороне больше уважают северный ветер. С берега. Тогда к берегу идёт рыба.

  Джебраил выходит в море на резиновой лодке. Недалеко же, метров 100. В мелкую сеть идёт небольшая вобла, по-воронежски плотва, подлещики, кефаль. Ближе к зиме – кутум. У Джебраила есть постоянные клиенты. Они спускаются по утрам к нему под гору и берут 2-3 килограмма воблы по 2 маната или кефали по 3. Дёшево.


  Собаки не видно. Командуют, переговариваются гуси, молчаливы подавленные гусями утки, молчаливы не подавленные вороны, хотя им палец в рот не клади, но тут они молча, в очередь. Какую-нибудь кроху. Возможно, что вообще главными хозяевами здесь, в этом прайде, считают себя не люди – а гуси, хотя гуси хозяевам об этом не говорят. Зачем говорить? Все всё друг о друге знают. Это ты чужой. Камень, брошенный на дно колодца?  - Не хочу. Ребята, я свой.
  Гусей я слышу. Рыбака, распутывающего и складывающего сети, его жену, дочку, иногда гостей, возможно родственников – нет. Они перемещаются молча, с молчаливыми заботами. Даже если и говорят, я ничего не разберу. И даже чайки молчат. Вот дела. Море слегка колышется. Вдалеке корабли молча и очень медленно перемещаются по горизонту.

  Ты в тёмных очках Иваненки-котельщика. Их притащил ему сын из Шлюмберже (не хухры-мухры), котельщику они всё равно не нужны, а ты догадался, что есть и спросил – никогда не носил, но сейчас ты ведь дружишь с несущимся аппаратом, могут помешать мухи, солнечные блики. На голове брезентовая военная панама старого южного образца (выцветшая, с дырками для вентиляции и ремешком, который можно распустить и закрепить под подбородком; Ярик сказал, что «афганка», но мне кажется, просто советская). Камень под голову. Под тобой ракушки истолчённые, полусвежие, свежие. Это всё – каспийский песок. Кварцевого с огнём не сыщешь. Нашёл подходящий камень для подушки. Лежишь головой на камне - смотришь на море с молчаливым редким кораблём или просто на море. Без кораблей. Только птицы. Устанешь – повернёшься к домику. Гуси всё время перемещаются с деловым видом. То к морю коллективный выход, то от моря. Вороны ассистируют в переходах. Подпрыгивают и коротко перелетают. Их база где-то на горе, и оттуда они по очереди подлетают. На самом верху горы маяк. Для заблудших.  Редкий вертолёт над морем пролетит. И всё. Вот он как гуси – на время становится хозяином положения. Он трещит, те – гогочут. Он – на время. Они – на всю жизнь. Чью? Да бог его знает. Мою, вашу. Хочется спросить у Джебраила про возможность новогоднего гуся. Жалко. Видные все, крепкие. При деле, при жизни. Но ведь всё равно будет резать. Спрошу. Вот тебе и гусь. Нынче здесь, завтра там.

  Чуть выше нашего камня лежит большая плоскодонка, которая уже не выйдет в море. Уже её не поправишь. А выходила совсем недавно. Откуда я знаю? Да видно по ней. Ещё чуть-чуть и пошла бы. Но нет, некоторые места на ней уже не дозволят. В середине времени (вылез из моря, снял мокрое, надел сухое) я вынимаю термос из рюкзака, достаю ещё плюшку с маком и иду к лодке, забираюсь в неё, сажусь. Дно есть, сиденья почти целы. Вздыхаю от счастья. Вначале я пил у камня. В лодке удобнее пить чай и есть плюшку. И поговорить с ней можно. И с памятью. Обнять всех взглядом. Кто был. Кто есть.


  Мне в «Ики Тякяр», когда ещё туда наведывался, один молодой продавец сказал, что я излишне много беспокоюсь с выбором велосипеда. И совсем не нужен мне такой дорогой, под тысячу. 250 – мой потолок. Один раз в месяц сяду и поеду по ровной дороге. Я молча слушал его, не нашёлся, что ответить, хотя внутри был протест. Потом, спустя несколько дней, не находя душой покоя, себя спросил: «А в чём собственно дело? Чего ты всё по магазинам да по сайтам бегаешь? Что ты никак не успокоишься? Ведь не жену же?!». Стал думать. И нашёлся: «Если бы мне только на один раз оказался нужен пистолет, то я не взял бы последнее дерьмо. А взял бы достойный. Достойный моего понимания об этой жизни».

- Хочешь песню?
- «Папа купил велосипед»?
- Да нет, другую…
- Вас, русских, не поймёшь: да, нет?
-  Слушай. Нерусскую от русского:

«Много красавиц в аулах у нас
Звёзды сияют во мраке их глаз
Сладко любить их, завидная доля
Но веселей молодецкая воля
Золото купит 4 жены
Конь же лихой не имеет цены
Он и от вихря в степи не отстанет
Он не изменит, он не обманет».

   Без цены. И никогда, что купил, не пожалею. Вспотел? Протереть тебя мягкой тряпочкой? Последний друг! Мой друг бесценный! – Что, опять плагиат?