Рассказ
Стоял душный июльский день. Было безветрено. Солнце жгло немилосердно. И Матвей Павлович, высокий прямой мужчина лет пятидесяти, завернул к старому покосившемуся амбару, чтобы перевести дух в тени. В холодке у бревенчатой стены сидели прямо на земле ребята лет двенадцати – тринадцати. Матвей Павлович поздоровался с ними и тоже опустился рядом на землю. В тени телом овладела благостная расслабленность долгожданного отдыха.
Ребята прервали разговор. Им не хотелось раскрывать свои секреты перед пожилым человеком. У Матвея Павловича к ним тоже не было интереса. Он по –бабьи вытянул свои босые ноги с натоптанными корявыми подошвами от постоянной ходьбы босиком. На улице было безлюдно. Даже куры все попрятались в тень и в чуткой дремоте пережидали зной.
Матвей Павлович тоже впал в полудрему. Но благостное полузабытье продолжалось недолго. По поросшей спорышем дорожке с дерматиновой сумкой через плечо шел почтальон. В селе все звали его –Алеха Рекин. Неприятный лицом, с неимоверно сутулой спиной, длинными, ниже колен, руками, он очень походил на обезьяну. Все его недолюбливали. И когда кого –то определяли в некрасивые, произносили самое обидное: "Ты, как Алеха Рекин".
Ну, Алеха – это понятно, от имени Алексей. Но многие в селе, с детства жившие рядом с этим несуразным человеком, не могли толком объяснить, почему – Рекин. Кто –то говорил, что покойную мать Алехи звали по прозвищу – Речихой. Одни предполагали, что ее отец жил рядом с речкой. Другие, что он постоянно пропадал на ней, так как был заядлым рыбаком. Как бы там ни было, но Алеху мало кто называл по фамилии –Кочетов. Все его по привычке погоняли Рекой или Рекиным.
Алеха на минуту тоже завернул в тень:
–Здорово, Матвей. Ты чего тут расселся?
–Жарко. Отдохнуть присел. Какие новости несешь? Что слышно в центре?
–Ничего не слыхал. Там тоже дыхать нечем. Жара окаянная.
Матвей Павлович интересовался, что нового можно узнать на почте. Как –никак она в центре села. Но в селе нередко с новостями бывает туго. Жизнь тут идет по однообразной годами накатанной дорожке. Заметные запоминающиеся события случаются редко.
Несмотря на жару Алеха был в буденновском шлеме, рубахе косоворотке,в заношенных до последней степени солдатских брюках галифе и в солдатских ботинках с обмотками. Он достал из кармана баночку из –под леденцов с нюхательным табаком, открыл ее, взял из нее солидную щепоть и поочередно отправил табак в большие ноздри не в меру курносого носа. Зажмурился, вдохнул в себя табачную пыль и с наслаждением чихнул.
–Ты бы, Алексей Федорович, бросал эту дурь. Старый уже.
–Это не курево. Оно не вредно.
–Табак вдыхать в себя не вредно? Сомнительно.
–А –а –а... Что будет... Ну, я пошел. Надо письма разносить.
Алеха встал с земли, поправил поудобнее свою тощую почтовую сумку и его безмерно сутулая обезьянья фигура скрылась за стоящими в ряд хатами.
Один из мальчишек, Алексей Курдюков, поинтересовался:
–А что это он, дядя Матвей, шлем носит?
–Да вот и носит. Он у его ишо с гражданской войны. Мы с им в Богучарской дивизии воевали. Я по призыву, а он – добровольцем. Носят черта ноги. А его ить в казаках расстреливали. Он тада был в строю, а я – ординарцем у командира полка. Алехина рота была окружена казаками. Почитай, почти всех побили в бою. Живые в плен сдались. А казаки богучарцев готовы были на спичке изжарить. Здорово не стали черемониться. Построили пленных в ложбине и всех постреляли. А Алеха хитрый, черт, оказался. Упал на самую малость раньше. Да так, что попал под убитого. Кровь убитого Алеху всего перепачкала. Вот и не заметили, что живой.
А морозы стояли... Немыслимые. Перед тем как убить, всех раздели до подштанников. И Алеха терпел, не дернулся, не дрожал, не лязгал зубами от страха и холода. До самой ночи. .Как он не замерз – одному богу известно.
Я уже думал: Алеху живым не увижу. А ночью в хату, где я квартировал, кто –то стучится. Открыли двери – а это Алеха в одних подштанниках. Зуб на зуб не попадает. Затащил я его в хату. Раздел догола и стал самогоном растирать. До ног дело дошло,а у его, черта, на пятках мясо клочьями вырвано. Примерзли пятки, пока лежал, убитым притворялся.
Одел я ево в свое исподнее. Навалил не ево все что мог и подумал: не жилец Алеха. Умрет от простуды. А он, черт, живучий. Вон буденовку носит до сих пор.
Тщедушный парнишка, Петька Лесных, с давно не стриженными выцветшими добела волосами, недобро улыбнувшись, сказал:
–Зря вы Алеху отхаживали.
Матвей Павлович просунул свою корявую руку в разрез рубахи у шеи и почесал грудь:
–Оно, конешно. Алеха – скотинка ишшо та. Да только живой человек. Его родили на свет. штоб жил. Да и со мной он сполна расплатился. Эта я барствовал, пока в ординарцах ходил. А жисть, она, переменчива. Мово командира повысили по службе. А мне пришлось в строй. Тогда гражданская уже поутихла. Наша Богучарская дивизия в Ростове квартировала. Кормили – хуже некуда. Я уже еле ноги таскал. Впору на лавку под образа.
А у Алехи тада самый фарт был. Он в чеке служил. Кормили ево, как кабана на убой. Вот я и повадился ево праведывать. Думаю, на Алехиных харчах и выжил.
–В чека служил? Чево же он щас поштовую сумку носит?
Это спросил Иван Гостев. Мальчик вытянулся во весь свой нескладно длинный рост на земле.
Матвей Павлович почесал в затылке:
–В чеке, там, как везде, разные люди требуются. Одни на всю жисть, другие – по обстоятельствам. Алеха там надолго не потребовался.
–А почему?
Алексей Курдюков застыл весь в вопросе.
–В чеке Алеха только и делал, что приводил в исполнение . Помню, как –то пришел к ему в воскресенье. А он, черт, спит. Растолкал ево, пытаю: чего днем дрыхнешь? А он:
– Всю ночь под кручу контру водил. Тридцать гадин на тот свет отправил.
–Я тада не вынес. Враги – говоришь? А я надысь видал – вели под ружьем по улице. Такие голодранцы, как мы.
–Мне, Матвей об этом думать не положено. Хотя и сам вижу: много таких, кто всю жисть спину на пашне ломал. Но ведь контры!
Поднимаясь с земли и собираясь домой, Матвей Павлович подытожил:
–На Алехиной совести много загубленных душ. Только богу видней. Терпит же он такую страхолюдину на земле.
И пошел высокий прямой, натружено неторопливым шагом.
Жаркое солнце начало покидать зенит и медленно поползло к закату. Алексей Курдюков вышел из тени амбара и поглядел на солнце – пора гнать корову в Чичеров яр.
С коровой их семье и повезло и не очень. Молока она давала много. А молоко, картошка и хлеб в семье были основным питанием. Но телилась корова летом. А, значит, в стадо ее гонять после отела нельзя. Надо пасти поближе к дому. Чтобы в обед можно было подоить и телка попоить свежим молоком. Пастухом в семье по возрасту больше всех подходил Алексей. На нем эта обязанность лежала, почитай, уже три года.
В Чичеровом яру большое стадо пасти было нельзя. Там мало непаханой приовражной земли. А для отдельных коров корма вполне хватало. У кого была такая возможность, своих коров они в стадо не гоняли, а пасли их сами в Чичеровом яру.
Алексей гонял в яр не одну свою корову. Ему добавили своих – две его тетки, да три – соседки. Так что у Алексея образовалось маленькое стадо из шести коров. Он выгнал свою "Любку" и пошел собирать остальных. Жара стояла непереносимая. Алексею очень не хотелось в Чичеров. Но он пересилил себя – никуда не денешься, надо – и потопал своими давно не мытыми босыми ногами по горячей дорожной пыли.
На пастбище Чичерова яра уже был один из пастухов. Это Василий Павлович Лесных. Непонятно. по какой причине, но пастбищная братия Алексеевого возраста почему –то за глаза звала его Гусарем. Говорили, что это его такая дразнилка с детских лет. Василий Павлович был уже в почтенном возрасте – лет под шестьдесят. Он пас только свою корову. Василий Павлович – один из немногих на селе, кто выписывал и читал газету "Правда". Вот и на этот раз он держал перед глазами свежий номер, только что принесенный Алехой Рекиным. Читал сосредоточенно и отрешенно. А потому попросил Алексея на всякий случай приглядывать и за его коровой. В газете на всю страницу было опубликовано выступление Вышинского на Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций
Алексей согласился. Василий Павлович считал своим долгом быть в курсе всех политических событий в стране, а особенно – по вопросам сталинской международной политики. По представлению Василия Павловича,Вышинский – один из ближайших сподвижников Сталина. А потому надо внимательно изучить каждое сказанное с высокой международной трибуны слово.
Коровы небольшим стадом стали щипать малорослую изреженную из –за сухой знойной погоды травку у кромки яра. За время обеденного отстоя они заметно проголодались, потому и не привередничали, не разбредались в разные стороны в поисках лучшего корма, а жадно поглощали то, что было под ногами. Алексей прилег на теплую землю и задумчиво глядел в сторону мирно пасущихся коров.
В чистой синеве неба застыли редкие белые облачка. Где –то высоко, невидимые глазом, вели свою привычную ежедневную песню жаворонки. Создавалось
впечатление, что эти птицы за весь день на землю и вовсе не садятся. В ушах звенело от стрекота неиствовавших в траве полевых кузнечиков. Где –то далеко в поле натужно работал гусеничный трактор. Густо и остро пахло полынью.
В голове у Алексея был полный кавардак. От учителей в школе он знал, что люди, которые боролись за советскую власть – лучшие люди страны. Судя по недавнему рассказу Матвея Павловича, Алеха и есть по всем статьям один из них. Но почему его в селе так не любят? Этот нескладный фигурой и очень некрасивый обличьем человек был просто притчей во языцех. Он даже в поговорку вошел. И мужики и бабы на селе как –то привычно обыденно говорили: "Бог не Алеха Рекин. Он во всем разберется". И никого не глодала совесть за такое очевидное богохульство. А ведь многие, к неудовольствию Алексея, верили в бога истово.
Если в селе так Алеху не любят, значит все враги советской власти? Что –то непохоже. Алексею не приходилось от взрослых слышать в адрес существующего порядка громкого восторга. Если не считать выступающих на колхозных собраниях. Но пламенно и патриотично обычно высказывались представители из района. Местные говорили только о конкретных колхозных делах. В высокую политику они не лезли. А если от них и требовали нечто подобное, местные обычно заявляли, что они в этом ничего не понимают. А молоть всякую ерунду им негоже.
Возвышенных слов в адрес советской власти в обыденной жизни Алексей ни от кого не слышал. Но ее, по крайней мере, при нем, никто и не проклинал. Все считалось нормальным, привычным, установившимся навечно.
Подошел Василий Павлович. Газету он уже прибрал в боковой карман заношенного до потери своего цвета и формы пиджака. Деда распирало желание поговорить о прочитанном:
–Вам бы только по улице гоны гонять да в речке купаться. А в мире серьезные дела творятся. Если бы не товарищ Сталин – быть бы третьей войне. Гениальный человек нашей страной правит. Мы всему миру указ. Если надо, кому угодно дадим укорот. Вот ты газет не читаешь, потому и не знаешь, как наш .Вышинский имперьялистам отпор дает.
–Дед Вась! Почему Алеха Рекин не член партии? В гражданскую за советскую власть воевал. В чека служил.
–Велика важность. В те годы кто за советскую власть не воевал. И в чека было много разного люда. А в партию большевиков принимали самых достойных, самых проверенных.
А Алеха –что. Ни ума, ни осанки. Только смертников под кручь водить годился.
–Кому –то и эту работу надо было делать. Я вон в книжках читал. что у Дзержинского работали самые достойные большевики. О них так хорошо написано. И в "Поднятой целине" Нагульнов тоже раскулачивал. А такой человек любому примером станет.
–То у Шолохова. Алеха с Асмолихой только дело позорили.
–Чем же они позорили?
–А –а –а. Исподнее раскулаченных всему честному народу в глаза совали. Глядите, мол, как живут захребетники.
–Они что себе из раскулаченного брали?
–Чего не было – того не было. Что Алеха, что Асмолиха – голь перекатная што тада, што сычас.
Брать и крошки на взяли. А вот люди на них за раскулачивание до сих пор обижаются. Асмолиху за те проделки и замуж никто не взял. Так и осталась до самой старости в девках.
Такой разговор Василию Павловичу был неинтересен:
–Нашел над чем голову ломать – над Алехой. Река – он и есть Река. Што с ево взять? Ты вот Вышинского почитай.
Но Алексею лезть в скучную, на его взгляд, международную политику не хотелось. И они потеряли всякую охоту к разговору. Алексей злился на Василия Павловича: старый пень лезет в политику. А на тех, кто за такую политику кровь проливал, плевал с бугра. Алексей явно запутался в элементарном понимании жизни. Хотелось, чтобы все вокруг было ясно и понятно. И ты с легкой душой даешь оценку: это вот несомненно хорошо, это – никуда не годится. Следует его начисто отмести. Так ведь учат в школе. И Маяковский в своем стишке написал, что такое хорошо, а что такое плохо. Все расставлено по своим местам. И нечего ломать голову над очевидным.
Только вот в жизнь окунешься – и получается полная сумятица. По всем статьям Алеха герой гражданской войны. Пламенный борец за построение социализма в стране. Много вынесший в детстве лишений. Непримиримый борец с врагами народа. А ему вслед нередко плевки да злобная матерщина.
Долгими зимними вечерами в их хате горела коптушка. Грубка топилась соломой или былками подсолнечника. Мать пряла пряжу конопли. Сидела она на донце так, чтобы левый бок касался стенки потеплевшей грубки.
В хате всегда было холодно. За ночь на кухонной лавке в ведрах замерзала вода. Но несмотря на такую неуютность в хате часто собирались соседские бабы. Зимние ночи бесконечно длинные. Наваляешься в кровати –бока болят. Вот бабы и коротали время за разговорами. В один из таких вечеров мать и рассказала, какое выдалось у Алехи детство.
Отец Алехи был, по словам матери, злым беспутным человеком. Алеха по своей неказистой наружности все отцовские черточки собрал. Матери он лишился в раннем детстве. Отец Алехи женился во второй раз. Вышла за него девка –перестарок. Обретенного мужа она терпела с трудом. А уж пасынка и зрить не могла.
Дети были дурашливыми во все времена. Это примета возраста. Алеха тут ничем от других детей не отличался. Были и у него свои проказы. Но другие отделывались тумаком да затрещиной. А за Алехой отец гонялся с топором да вилами.
Мать на всю жизнь запомнила один случай. Как –то зимним вечером было слышно. как с матом и злобными проклятиями отец гонял сына по улице. Повздыхали бабы, посокрушались о судьбе несчастного ребенка да и легли спать. Рано утром отец матери пошел подбросить скотине сена. Ночи стояли морозные. Скотина проголодалась. Зашел Алексеев дед в сенник и сразу понял – в сеннике кто –то есть. Мужик весь напрягся, крепко сжал в руках вилы. .И тут его попросил дрожащий от холода и страха детский голос:
–Дядя Иван! Не бей меня. Я у вас в сене от отца прятался.
Мальчишка был босой, в портках и рубашонке. Как он не замерз в такой мороз – было уму непостижимо. Дед Алексея отвел мальца в хату. Его укутали в теплое и покормили горячим завтраком. Дед тем временем сходил к Алехиному отцу за теплой одеждой, попенял того за нечеловеческое обращение с ребенком. Только с него, как с гуся вода.
Алексея просто ужасала причина лютой ненависти отца к своему сыну. Родитель никак не мог смириться с мыслью, что его дитятко такое страхолюдное. Мальчик дико страдал от того, что не вышел видом.
Как только Алеха достиг возраста. когда ребенка можно использовать на работе, он пошел в батраки. Наниматели старались из мальца за день работы выжать все, что он мог выдюжить. Поэтому к своим нанимателям Алеха теплых чувств не испытывал. Поэтому в гражданскую он, не раздумывая, подался добровольцем в формируемый тогда Богучарский полк. Это уж после он разросся до Богучарской дивизии.
Пастухов с коровами в Чичеровом яру заметно прибавилось. Все подростки Алексеевого возраста. Стадо сбили к кромке оврага, а сами занялись нехитрыми развлечениями. Петька Лесных на петли, сделанные из волос конского хвоста, ловил сусликов. Их нор у кромки пшеничного поля было видимо –невидимо. Петьке нередко везло. И тогда он разводил из старого бурьяна или сухих веток костер и живьем жарил бедных сусликов. Мучения грызунов доставляли .Петьке удовольствие.
Алексей старался уходить в таком случае подальше от юной компании. Он уже успел усвоить для себя, что суслики – злостные вредители сельского хозяйства. Шкурки их после хорошей выделки принимались заготовителями за деньги. Правда, заготовители платили сущие копейки. Как говорится, овчинка не стоит выделки.
Если бы Петька занимался отловом сусликов для этих целей, Алексей ничего бы не имел против. Но такое издевательство он воспринимал плохо.
Четверо мальцов уселись с затертыми картами играть в очко на щелбаны. Эта компания бурно проводила время. То и дело раздавались звонкие щелчки,ойканье, не по возрасту изрыгаемый мат пострадавшего и смех наблюдающих за экзекуцией.
Василий Павлович лежал на своем пиджаке и мысли его были где –то далеко от этой юной неугомонной компании. Заворачивать коров от пшеничного поля чаще всего приходилось Алексею. У него не было никакого занятия. Василий Павлович оценил его усердие и удостоил беседы:
–Ты вот об Алехе давча интересовался. Не хочу на него наговаривать лишнего. Но ненужный он в нашей жизни человек.
–Это почему?
–Судьба ево неудалая. Рос не как люди. Да и потом жисть сложилась не как у людей. Ну воевал он в гражданскую. Ну при раскулачивании был заметным человеком. Тада за такую работу браться мало кто хотел. А потом никому не нужен стал. Время пришло жениться. За ево итить и насильно никого не заставишь.
–Ну Лёска же пошла?
В селе многих по имени Александра почему –то принято было кликать Лёсками. Детей испокон принято называть ласкательными именами. Причем возможности для поисков тут поистине неисчерпаемы. Александр – это Саша, Сашенька, Сашурик. Саша, судя по всему, образовалось от Алексаша. Начало имени от длительного употребления,видимо, отпало для краткости речи. То же случилось и с Шуриком. А ведь в начале было Сашурик.
Судя по всему, Лёска образовалась от начальной части имени Александра
–Алекса, Лекса, Лёска. Алехину жену все в селе звали Лёской. О ней и повел старик разговор:
–Тут другое дело. Она обет дала. Сразу после гражданской какие у нас тут врачи были? А она захворала тяжело. И хворь была какая –то непонятная. Все считали: Леска не жилец на этом свете. Она и сама это понимала. Вот и обратилась к богу:
–Дай мне,Боженька, здоровья. Если выздоровею, за Алеху замуж пойду.
И вить выздоровела. Ну тут сразу нашлись доброхоты – передали Алехе об Лёскином обете. Тот послал своих людей выпытать, не передумала ли девка. Хворь –то прошла. Не передумала. Ну Алеха и заявился к Лёске со сватами. Бабы тада в окно эту комедь глядели. Летом дело было. Алеха припожаловал в голодушке. Тада диковинно было...
–Дет Вась, спросил Алексей, – как это в голодушке?
– Да в майке по нынешнему.
–И Лёска сразу согласилась?
–А куда ей деваться? Обет богу дала. Тада люди верующими были.
Вышла она, значит. Как положено, свадьбу сыграли. Жили вроде мирно. Не было слышно. штоб Лёска на сторону бегала. А вот детей от Алехи иметь не захотела.
Коровы медленно, выбирая траву, продвигались вдоль оврага. За ними следовали и пастухи. Пришла пора продвигаться дальше и разговор на этом прервался.. Да и, судя по всему, Василий Павлович к нему большого желания не испытывал. Он немного отдалился от молодежи, постелил свой пиджак и развернул газету. Видно, появилось желание познакомиться и с другими новостями кроме речи Вышинского.
Алексей то отгонял коров от кромки пшеничного поля, то лежал на земле, ни о чем конкретном не думая. И все –таки Алехина фигура нет –нет да и цеплялась в голове. Почему –то вспомнились бабьи пересуды о том, как Река одно время повадился ходить вечерами к Павлу Петровичу Яньшину. У того в семье была дочь –перестарок. Из –за войны она так и не обрела своего суженого. Как –то получилось так, что У Алехи, судя по всему, проявилось чувство к этой неудалой старой деве. Долгими зимними вечерами он просиживал у Алены – дочери Павла Петровича, расспрашивал ее о ее житье –бытье, рассказывал о своем, горемычном. Жаловался на Лёску за неласковость и невнимание к законному мужу. Вся многочисленная семья Яньшиных давно уже спала. Пожилая чета хозяев неистово храпела, а Алена все никак не могла выпроводить из хаты своего нежеланного поклонника.
Так продолжалось всю зиму. Наконец Павел Петрович строго поговорил с дочерью и Алена как –то при очередных посиделках выдавила из себя:
–Алексей Федорович, ты к нам больше не ходи. А то люди стали разное судачить. Неловко все это.
Алеха громко засопел, достал свою баночку с нюхательным табаком, отправил в обе ноздри по солидной порции, встал и молча покинул хату.
Было время, когда Алеху ставили на лето сторожем на колхозном лужке. Лужок располагался прямо за личными огородами. Каждый летний день все, кто имел коров, ломали голову над тем, как украсть с колхозного лужка травы. Алеха был поставлен. чтобы эти попытки в корне пресекать. И Алексей вынужден был признать, что сторож исправно, в меру своих возможностей, нес свою службу. Почитай, каждый день с лужка неслась изощренная матерная Алехина брань. Это он поймал очередного расхитителя колхозной травы. Костерил повинного сторож долго и с большой злостью. Грозился сей же час пойти в правление колхоза и написать докладную. Но Алексей так и не мог вспомнить, кого на заседании правления за это прегрешение рассматривали. Даже для внушения никого не вызывали. Одни считали, что председатель не дурак. Сейчас такая жизнь, что без коровы на селе нельзя. А поскольку корову держишь – ее надо обязательно кормить. Тогда и молоко на еду будет. А корма, кроме как украсть с колхозного лужка, взять было просто негде.
Другие причисляли Алеху в разряд отъявленных трусов. И бояться тут было чего. Бывало и так, когда перебранка на лугу кончалась рукоприкладством. Сам Алеха был хилым мужиком. Вот некоторые наиболее настырные и злые пускали в ход кулаки. Алехе изрядно доставалось. Поэтому он от очередного пойманного им добытчика корма для своей коровы держался на расстоянии. Он предпочитал наказывать виновного отборным матом, но не своими хилыми кулаками.
И снова надо отдать должное Алехе. Ни на кого за свое избиение он в правление колхоза никогда не жаловался. Все кончалось пересудами на селе. Одни бедного сторожа жалели, другие злорадствовали – поделом, мол, досталось. Нечего усердствовать. Платили бы хорошо в колхозе,люди бы на луг украдкой не ходили. Покупали бы корм за деньги.
Алексей пребывал в полной неуверенности: как ему относиться к Алехе – как к герою гражданской войны, или как обыкновенному деревенскому мужику.
И тут было над чем поломать голову. Вот почитаешь книжку – все сразу ясно. Павка Корчагин, например. Его никуда причислить нельзя кроме как в герои необыкновенного мужества и силы воли. Красивая личность. Хоть и страдал много. А в "Молодой гвардии" –все герои. Да еще какие! И думать не надо, как к ним относиться.
А вот в жизни все как –то размыто, неопределенно. Алексею вспомнился случай четырехлетней давности. Тогда хлеб еще вручную крюками косили и снопы молотилками молотили. Мужиков с войны совсем немного вернулось. Да и по большей части они от ранений увечные. Вот и брали на такую горячую и опасную работу детей. Молотилку перевозили из колхоза в колхоз. При такой жесткой очередности люди знали, что у них она будет только строго определенные дни. А потому и спешили управиться в срок. Вот детей и брали с собой на молотьбу.
Алексей тогда на быках солому к скирду от молотилки волокушей оттаскивал. Работа для мальчишки была тяжелая. Но Алексей изо всех сил пыжился доказать, что и он на своем месте.
В ту ночь луна была полной и потому работали допоздна. Улеглись у скирда уже близко к полночи. Измотанный недетской работой, Алексей мгновенно и крепко заснул..Разбудил его истошный мат. Все мужики бригады уже были на ногах. Они окружили Алеху Рекина. И тот сбивчиво и бестолково звал мужиков ловить воров..Оказывается, недалеко от того места, где шла молотьба, Алеха сторожил скирды со снопами не обмолоченной пшеницы. Ночью он услышал, что туда пришли двое мужиков обмолотить снопы. Алеха громко заматерился, дабы дать понять ворам, что у скирдов есть охрана. Но дальше судьбу испытывать не стал. Он скатился со скирда и бегом к табору, где шла молотьба. Мужики почесали пупы и затылки, скрутили по самокрутке из самосада и лишь потом, не спеша, двинулись к охраняемым Алехой скирдам. Там они, конечно же, никого не обнаружили. Посмеялись над Алехой. Померещилось, мол, тебе спросонья. Вот ты и поднял переполох. Людям спать спокойно не дал.
И по сей день Алексей испытывает за Алеху неловкость. Он помнил рассказ о мальчике, который во время игры был поставлен часовым на посту. Наигравшись досыта, дети ушли из парка. Они начисто забыли о своем часовом. Бедный мальчик стоял на посту до ночи. Страшно было. Но он свой пост не покинул.
А Алеха со своего убежал. Как –то не по геройски. Наверно, и в гражданскую. из этого неказистого человека был плохой красноармеец и плохой чекист.
И о чекистах жадному до книг Алексею довелось узнать и запомнить многое. Там сотрудники ЧК вели расследования, раскрывали заговоры врагов советской власти. С опасностью для жизни ловили их. И непременно они оказывались и храбрее, и умнее, и удачливее своих противников.
А Алеха только и мог что водить на расстрел приговоренных врагов советской власти. Какая тут нужна храбрость? Алексей искренне поражался, почему его односельчане были какими –то серыми и незаметными на войне. Судя по их скупым воспоминаниям, они нисколько не рвались стать героями. Когда бывшие фронтовики собирались зимними, свободными от работ днями в бригадной хатенке, во время игры в карты или домино, о войне они не любили разговаривать. И если кто об этом спрашивал, обычно отвечали скупо и односложно. Но даже когда и делились воспоминаниями, то не о боевых сражениях. Больше любили говорить о смешных происшествиях, или о том, что они увидели в освобожденных странах да в покоренной Германии.
Алексею памятны такие разговоры. И сводились они к одному. Жизнь в Германии не то , что у нас. В таких случаях деды, участвовавшие еще в первой мировой войне, резонно возражали: оно и тогда так же было. И при царе немцы жили лучше нас. У них во всем был порядок, какого нам и не снилось.
"Как же так?" – досадовал Алексей, –"В других местах были герои. А у нас в войну, как на принудиловке работали. Ни тебе громких подвигов, ни ярких сражений. Все не то, что в книгах. Но ведь книги –то по жизненному материалу. Вот и на уроках литературы учительница говорила: искусство есть отражение действительности. По нашим мужикам что отражать?"
И Алексею вспомнился анекдот. В колхозе на старенькой машине ЗИС –5 работал дядя Гриша Махоньков. В войну он попал в плен. Ухитрился выжить в Освенциме. Как –то на колхозном дворе он ремонтировал машину. Ребятня от скуки наблюдала за работой водителя. Петька Лесных спросил:
–Дядя Гриш, а на войне страшно?
Шофер как –то очень уж печально поглядел на ребят и ответил:
–Сначала страшно. А потом, как на заработках.
Интерес к дальнейшим расспросам у Петьки пропал. Все только подивились. Дядя Гриша был человек веселый, охочий на шутки. А тут ответил как –то непривычно. Значит, больше не следует задавать вопросы. Не доросли,видать, до взрослого разговора.
Алексей в очередной раз завернул коров к кромке оврага и окончательно утвердился во мнении: никакой Река не герой. Не любят его на селе – и правильно делают. Почему –то вспомнилось, как прошлой зимой родной племянник Лёски, а следовательно, и племянник Алех – Мишка Морозов брил своего родственника. На лице Алехи росла неимоверно густая и неимоверно жесткая щетина. Хороших бритв после войны выпускалось мало. Мучился своей Река до последней точки терпения. Не столько сбривал с лица щетину, сколько резался. Было больше похоже. что он себя свежевал.
Отца Мишки Морозова в 42 –м убили на войне. В доме после него осталась опасная бритва зингеровской стали. Игрушка, а не бритва. Алеха знал об этом. Поняв, что от своей толку никакого нет кроме мучений, он пришел к Мишке и попросил его побрить своей бритвой. Мишка уже почитал себя за взрослого. Ему шел шестнадцатый год. Он работал прицепщиком на тракторе, подумывал об учебе на тракториста.
Брить ему Алеху не хотелось, но как дядьке откажешь. Усадил его на перевернутую набок табуретку, долго наводил жало бритвы на широком кожаном ремне.
–Так ты меня, мать перемать, до самой ночи брить будешь. – не выдержал Алеха. –Мне ишо вентеря на ночь ставить.
–Не терпится – давай начнем.
И Мишка с треском провел бритвой по густо и обильно намыленной щеке.
–Ты что, в твою святую мать, над дядькой издеваешься?
На выбритой части щеки капельками проступила кровь.
Мишка тоже не выдержал:
–Я что виноват что ли? У тебя щетина, как у кабана. Погляди – бритва зазубривается.
Алеха разразился тирадой сплошного мата. Сутулый и несуразно нескладный, он нервно бегал по хате. Но деваться было некуда и он понуро опустился на табуретку:
–Мучь дальше. Только хоть чуть совесть поимей.
В хату по случаю бритья набились подростки. Все с трудно скрываемым наслаждением наблюдали за муками пожилого человека.
Мишка, подмигнув украдкой подросткам, приступил к пытке. Каждый очередной проход бритвы по физиономии Алехи сопровождался страшными матерными проклятиями бога, Иисуса Христа, Мишкиных родителей и самого Мишки. Минут через сорок Река ушел ставить свои вентери злой, с матом и обилием газетных наклеек на лице в местах порезов.
Алеха был заядлым рыбаком. Пользовался он исключительно вентерями. Как только сходил снег и отшумело на речке половодье, он начинал свою рыбалку. Несмотря на холод рыбак не пользовался лодкой. Сам ее сделать не умел, а нанять кого –то смастерить челнок ему было не по карману Вот Алеха ранними весенними утрами, когда еще забереги покрывались тонким ледком, решительно разувался, снимал штаны и почти голым лез проверять свои вентери. Работа это долгая, кропотливая. Но удивительно; Алеха ни разу не простудился во время рыбалки. А рыбы после половодья он налавливал помногу.
И тут он вел себя не так как люди. Людей близких в такие дни он охотно одаривал рыбой. Звал отведать к себе. Но со сковородки рыбак брал только мелкую жареную рыбу. На удивленные взгляды своих сотрапезников он неизменно пояснял:
–Мелкая рыба самая вкусная. Крупная – ерунда.
За все это Алеха считался на селе человеком с чудинкой. Но она у него была не одна. После войны мужики водку пили редко. Не потому, что не тянуло к спиртному. Во время войны многие наркомовской нормой даже излишне разбаловались. Редко пили мужики после войны потому, что почти ни у кого не было денег. На трудодни денег колхоз не платил.
Но иногда все –таки выгадывали. Участвовал в складчине и Алеха. Тогда в ходу были только стопятидесятиграммовые стаканы. Разливающий по первой наливал всего на палец. Все молча выпивали. Принимал молча свою мизерную дозу и Алеха. Потом разливающий увеличивал дозу до полстакана. Когда подходила очередь до Алексея Федоровича, он решительно говорил:
–Я пью один раз.
Его откровенно и нахально обделяли. Но никогда и ни при каких обстоятельствах он не возмутился таким явным обманом. Ни разу не предупредил, чтобы его дозу ему налили в стакан сразу.
И все –таки концы с концами не сходились. У Алехи мало было наград. В основном это медали за взятие городов и "За победу над Германией". Но Алексеев дядька, инвалид войны, проходил с ним вместе медицинскую комиссию. Дядька был просто поражен. Тело Алехи обильно испещрено шрамами от ранений. Стало быть, пороху он понюхал вдосталь.Эти печальные отметины красноречиво говорили о том, что Алеха ни в гражданскую, ни в Отечественную войну по тылам не отсиживался. Оттуда люди приходили с обилием орденов и без ранений.
Нет, жизнь и книги – вещи разные. Алексей даже иногда подумывал. что писатели мир приукрашивают. Но в школе говорили обратное. И он стыдился своих крамольных мыслей.
* * *
С тех пор прошло много лет. Давно в могиле Алеха. Алексей Курдюков сам стал дедом. И его давно все называют Алексеем Ивановичем. Он редко, но вспоминает свои юношеские сомнения. И теперь он часто думает, что Алексей Федорович был и не героем, и не отъявленным негодяем. Он был нормальным человеком. Жизнь и окружающие его люди отнеслись к нему неласково. И настоящая любовь обошла его стороной. Но он с достоинством нес свое бремя.
И все –таки концы с концами не сходились. У Алехи мало было наград. В основном это медали за взятие городов и "За победу над Германией". Но Алексеев дядька, инвалид войны, проходил с ним вместе медицинскую комиссию. Дядька был просто поражен. Тело Алехи обильно испещрено шрамами от ранений. Стало быть, пороху он понюхал вдосталь.Эти печальные отметины красноречиво говорили о том, что Алеха ни в гражданскую, ни в Отечественную войну по тылам не отсиживался. Оттуда люди приходили с обилием орденов и без ранений.
Нет, жизнь и книги – вещи разные. Алексей даже иногда подумывал. что писатели мир приукрашивают. Но в школе говорили обратное. И он стыдился своих крамольных мыслей.
* * *
С тех пор прошло много лет. Давно в могиле Алеха. Алексей Курдюков сам стал дедом. И его давно все называют Алексеем Ивановичем. Он редко, но вспоминает свои юношеские сомнения. И теперь он часто думает, что Алексей Федорович был и не героем, и не отъявленным негодяем. Он был нормальным человеком. Жизнь и окружающие его люди отнеслись к нему неласково. И настоящая любовь обошла его стороной. Но он с достоинством нес свое бремя.