Если морские пути для меня закрыты,
мне остаётся одно лишь свободное небо.
Миф о Дедале и Икаре
Таня с Егором отправились нарвать вишен.
С собой они взяли две большие миски и лестницу, – чтобы набрать ягод самых сладких и самых спелых – тех, что растут на самых верхних, обласканных горячими солнечными лучами, ветках.
А Кате не велели с собой идти – мала ещё. И она осталась с бабушкой в полутёмной прохладной кухне.
Но недолго пробыли они вдвоём.
Потому что – почти сразу же – прибежала обратно Таня и закричала:
– Бабушка! Там Егор! – с вишни упал!
Бабушка, а за ней и Катя, бросились в сад.
Сначала Катя не увидала в саду под вишней Егора.
Куда же это он «упал»?
Возле дорожки лежал только огромный (так ей тогда показалось) ворох кудрявых зелёных веток, а из него торчала одна загорелая Егорова нога. В шерстяном домашнем тапочке-шлёпанце. (Потом-то оказалось, что упавшая ветка была всего одна – она-то и обломилась, когда Егор встал на неё, не выдержала тяжести, – ведь надо было не на ветке! – а на лестнице! которая опиралась на крепкий ствол! – стоять... А Егор как раз таки оказался цел и, как впоследствии выяснилось, невредим – ничего не сломал себе. И слава богу!..)
Бабушка заохала и кинулась вызволять-поднимать Егора. Тут и дедушка подоспел и стал помогать ей.
А Катя испугалась – и убежала из сада снова в кухню. И стала там плакать одна.
Но тут пришла Таня и, строго погрозив ей пальцем, сказала:
– Не плачь, а то глаз отклеится.
Запретила плакать.
«Глаз» – это такая (пиратская почти) повязка-наклейка, которую Катя носила в детстве на левом глазу. Только белая. И не на верёвочках и не на резинке держалась она – а сама. Просто это пластырь такой – потому-то и «наклейка». Она противно (пластырем!) пахнет и от неё глазу жарко. Особенно летом. Но Катя терпит – носит. «Чтобы не окосеть». Ведь это было бы ужасно!
Правда, она и так – как будто бы уже – окосела: когда одним только – «ленивым» (плохо видящим, потому-то и надо тренировать его) – глазом глядишь на мир – то он, мир, делается не только, как будто грязное стекло, расплывчатым (отчего контуры всех окружающих предметов становятся вязкими и как бы пластилиновыми), но ещё и, как бумага, плоским. Кате трудно даже определять расстояние до предметов: какой из них ближе... а какой, наоборот, – дальше... Чтобы это узнать, ей приходится протягивать вперёд руку. И передвигаться с осторожностью. Почти на ощупь.
Катя вспомнила про «глаз» – повязка успела-таки уже налиться горячими – горючими – слезами – и плакать перестала.
Егора отвезли в больницу.
Но – слава богу, слава богу!! – всё обошлось: лёгкое сотрясение мозга. Всего лишь!
И несколько длинных ссадин на руках и ногах. И выговор от взрослых. И запрет на любую «самодеятельность» вроде сидения птичкой на хрупких вишнёвых веточках.
– Если вниз упадёшь, это ничего, это не страшно... Внизу мы тебя поднимем... А вот если вверх упадёшь?.. Что тогда? Как тогда мы тебя поймаем? – говорил потом Катин дедушка.
Говорил и сам же – самый первый из всех! – собственной шутке смеялся.
И все смеялись вслед за ним! И Катя – как всегда! – первая из всех! (После дедушки, разумеется.) Да она уже заранее смеяться готова! Любой дедушкиной шутке! Громче всех!
И она смеялась, а дедушка весело ей подмигивал.
И так радовались они, когда все страхи-падения-опасения давно уже были позади и вся большая семья наконец собралась за стоящим во дворе огромным и обильно уставленным угощением – сказочными яствами! – бабушкиными разносолами! – как будто вечно праздничным, столом. Пришла-приехала вся родня: бабушкина и дедушкина сёстры, Катины и Танины родители, дяди и тёти... И все дети, их двоюродные братья и сёстры, тоже были здесь.
На столе красовалась молодая картошечка со своего огорода – кругленькая, золотистая, горячая! – жаренная целиком и посыпанная душистым мелко нарубленным укропчиком... И заправленный ароматным подсолнечным маслом салат из помидоров и огурцов с болгарским перцем, петрушкой и зелёным лучком – и это всё тоже только-только с грядки!.. А также огурчики и помидорчики из банки – маринованные, у дедушки в погребе целые «батареи» их!.. И румяные, пышущие жаром, шкворчащие на тяжёлой чугунной сковороде цыплята-табака!.. И варёные яички в скорлупках цвета топлёного молока – только сегодня из-под Курочки Рябы! И целая кастрюля варёной кукурузы! – нежно-жёлтой и почти белой, «молочной», сочной и сладкой, исходящей аппетитным паром... И кукуруза – тоже своя! А как же?! И, конечно же, – ведь без него и еда не еда! – пышный и тёплый нарезанный толстыми ломтями хлеб – белый и серый, Катин любимый... В общем-то, простые блюда. Но до чего же вкусные!!..
Да!! И ещё десерт! Десерт чуть не забыли! – компот из алычи, сливы или вишни. А если кто чаю захочет, то будет и чай, а к нему – свежие, свежайшие! – пампушки с вишнёвым вареньем, от бабушки Тани, бабушкиной сестры. А сама бабушка ещё и ватрушку испекла. И пирог с курагой. Он тёплый ещё.
Частенько они собирались вот так, за шумным праздничным столом, – даже и без повода. Ведь достаточно и того, что все живы-здоровы! Что снова наступило лето, что опять пришла пора каникул и отпусков, что взрослые дети снова вернулись в родимый дом... И что к старикам наконец приехали любимые внуки! Ну чем не повод?!
Горела под крышей виноградной беседки одна-единственная – но зато какая яркая! – лампочка...
Дневная жара наконец спАла – она спалА, набираясь сил для нового завтрашнего пекла... Стояла чёрно-звёздная степная ночь... И в ней стрекотали кузнечики и цикады...
Скоро начнутся «танцы»: это дедушка запоёт им свою коронную и Катину... – общую их! – любимую песню: «Ай, дюки-дюки-дюки!..»
И все внуки (а их шестеро) пустятся в пляс под немудрёный дедушкин «аккомпанемент».
Конечно же, и какие-то другие слова тоже были в ней, в этой песне... А не только «дюки-дюки!». «Дюки-дюки!» – это был припев. (Он же зачин. Он же концовка.) А сама песня представляла собой что-то вроде частушек, которые дедушка пел то по-русски... то по-украински... то на какой-то смеси того и другого – задорной, искристой. Это было что-то из далёкого дедушкиного детства... А что-то сочинялось им прямо сейчас, на ходу. «На скаку!» – под радостный «внучатый» перепляс! Слова были неизменно весёлыми, порой задиристыми, иногда чуть грубоватыми, но ведь это же не взаправду, а потому всё равно – смешно. Что-то вроде:
«Комар муху треснул в ухо!.. Муха скор-чилася!
Вот и вся! Вот и вся! Песня кон-чилася!!»
Или так:
«Гоп!! Стуло первернула,
Баба козырем пошла:
Молодого полюбила,
А за старого пошла!!..»
И Кате смешно было представлять себе и этого «тяжеловеса»-комара, «треснувшего» муху, и эту вдруг пошедшую «козырем» «бабу», и то, как она перед этим «первернула» «стуло».
«Гвоздём» же – или, если угодно, «стержнем», «основанием», «фундаментом», а заодно и скрепляющим «цементом» – всегда был припев – те самые «Дюки-дюки!».
И они, пятеро дедушкиных внуков, мал мала меньше, так и просили его: «Дешка, спой нам „Дюки-дюки”!.. Давай „Дюки-дюки”, дешка... Ну, дава-а-ай, дешка-а-а-а...» Незамысловатых этих куплетов они могли не помнить или вовсе не знать, но зато припев знали и пели-подпевали все – кто во что горазд! Горланили! Да громко!!
И казалось им, дедушка тоже слышит это их «пение».
А ведь он... не слышал. Это он – им пел, дня них.
Он умел петь, он помнил, как поётся, как надо. Но слышать... Слышать он уже не мог – из-за ранения и контузии на фронте.
Зато он их... видел! Видел своих поющих и пляшущих внуков! Видел и радовался, и смеялся вместе с ними! И от этого...
И от этого – ещё громче пел!!
И вот сейчас «дешка» даст им свою «хромую» палку – и все они, любимые дедушкины внуки: Ларочка, Лерочка, Толик, Егорка, Танюшка и Катенька – а «нелюбимых» и нет у него! – примутся по очереди вокруг этой самой палочки скакать.
Да «около»!.. Да «под»! Да «над»!.. Да «через»!.. И даже... – и, конечно! – и, естественно! – «на палочке верхом»!! И с прискоком! И с притопом! И рысцою! И – галопом! – как «Чапаев с шашкой на коне»!!
– ...А вот если вверх упадёшь?..
Говорил дедушка и хитро Кате подмигивал.
Деда Миша всегда был большим шутником. И все всегда с удовольствием смеялись его шуткам. И Катя – естественно! – первая! И с самым большим-пребольшим! – с самым пребольшим-большим! – во-о-о-т с таки-и-и-им!! – удовольствием! Потому что была она... самой маленькой. Было ей тогда пять лет.
*
А однажды...
Когда было ей уже не пять, а все десять...
...И никого, кроме Кати, бабушки (но она почти всегда в кухне) и дедушки (но он вечно в огороде и всё равно ничего не слышит), не было дома... и всё кругом было тихо...
...После дождя...
...После тёплого летнего ливня...
...Когда уже утих он, прошёл, перестал, кончился...
...И сияло солнце...
...Но весь двор залило водой, и Катя стояла на крыльце и глядела на эту воду...
...И она, эта вода, тоже – стояла – чистая, гладкая... и тоже, словно голубое зеркало, сияющая...
...А в нём в, этом зеркале, на невообразимой глубине-высоте плавали легчайшие изо всех когда-либо виденных Катей снеговых гор...
...Но тёплых...
...Нетающих...
...Летающих...
...И так стояли – обе они – вода и Катя...
...И какое-то время молча и улыбаясь... просто друг в друга... гляделись...
Но потом Катя вдруг будто опомнилась – кинулась обратно в дом, в комнаты!..
Она придумала взять у бабушки зеркальце и, спустившись со ступенек и глядя не себе под ноги (ногами она всё равно сейчас всю эту небывалую небесно-голубую гладь «порушит», и та пойдёт кругами и волнами), а в него – в это самое зеркальце...
...И так, вроде бы вниз, но одновременно и в небо глядя, – стала она ходить по двору...
...Ходить, ступая тихо и осторожно, словно и впрямь по воздуху, потому что под ногами у неё ничего, кроме пустоты голубого неба и белых, плавающих в нём облаков... не было – не было видно...
И вот она стала прогуливаться...
...Между забором и водопроводной колонкой...
...Между клумбой в два куста пионов и белёной стеной дома...
...Между большим обеденным столом и «списанным», выставленным к нему во двор старым диваном...
...Между порожками, сидя на которых по вечерам они с ребятами мыли ноги, поливая себе из алюминиевого ковшика...
...Между акацией с привязанным к ней весело дребезжащим умывальником и...
Да ведь так – с зеркальцем! – может она не только по двору... но и в огород! – тоже может пойти!..
Потому что – на самом-то деле – вовсе не по двору! – ходит... ходила она...
Ведь она именно – ходила! – она даже не «летала», нет! – а просто-напросто
х о д и л а – по воздуху!.. По облакам!
По самому небу!!..
...И по замиранию в груди, по ощущению какой-то даже – необъяснимой совсем! – бесплотности... нет, не под ногами... и лёгкости... но не телесной даже!.. а – невесомости сердца... такой, что от этого даже голова немного кружится...
...По внезапно наполнившему душу... и растущему... распирающему – расширяющему её – и выходящему за её пределы тихому счастью!..
...По тёплой голубизне небес... и не «ватной»... и не «снежной» даже! – а по... абсолютной! – и потому... абсолютно невыразимой!.. – белизне облаков... она догадалась...
Она – узнала...
Она знала уже о том, что же должен чувствовать... упавший вверх человек.
И поняла она, как же ему... бедному... наверное, не хочется...
Обратно – вниз...
« – Сын мой, держись, летя, середины. Если ты опустишься слишком низко, волны морские могут намочить тебе крылья и утонешь ты в море, а если поднимешься высоко, жаркое солнце может их опалить и растает воск, скрепляющий крылья. Держи путь свой между морем и солнцем...»*
Рассказ из сборника «Ключ под ковриком. НЕдетские рассказы» http://www.proza.ru/avtor/ainran&book=4#4
Далее в этом сборнике: «Реки серебряное русло...» (стихи) http://www.proza.ru/2015/09/17/907
__________________________
Иллюстрация: Фото Светланы Андреяновой
Примечания:
* Миф о Дедале и Икаре