(реальная история)
- Наденька? – голос в мобильнике волновался. Слышались нарастающие помехи.
- Нет, - ответила я и хотела отключиться.
- Ларочка! – догадалась женщина. – Как там Галинька поживает?
- Плохо, - отреагировала я.
- Ей уколы назначили? – тревожился голос, прерываемый шумовыми эффектами, – Я выйду отсюда и буду делать Галиньке уколы. Примете назад?
- Эльвира Борисовна! – ахнула я. – За ней ухаживают, но если вам стало лучше….
- Лучше! – подтвердила бывшая сиделка. – Соскучилась я по Галиньке.
- Вот и хорошо! – обрадовалась я и с удовлетворением подумала, что рак пищевода, благодаря которому она за месяц стала похожа на узницу концлагеря, видимо, не подтвердился.
- Кто звонил? – подала голос мама. – Эля?
- Да, - я всмотрелась в родные мамины глаза и заметила в них вспыхнувшую радость. Уже три недели мама угасала. Тоже от рака. Так сказал онколог и посоветовал не таскать больную по обследованиям.
- Поздно, - категорически заявил он. – Четвертая стадия.
- В туалет хочу, - попросилась мама и сделала попытку подняться.
- Может, судно или памперсы? - поклянчила я. – Тебе же больно!
- Нет, - скрипнула зубами мама. – Только в туалет!
Она поставила неуверенную ножку на пол, я подняла слабое тело и, обняв, повела его к месту назначения.
- Я пришла, - открывая дверь, объявила новая сиделка Гузель. – Можете уходить.
- Сейчас пописаем, - улыбнулась я.
Уходить не хотелось. Мама притягивала, как магнит. Но, у меня были срочные дела.
Уложив больную в кровать, я поцеловала ее в щечку и вышла во двор.
На скамейке сидела бабушка с первого этажа.
- В прошлое воскресенье русскую из сто двадцатой квартиры похоронили, - доложила она мне. – Это ту, что над вами жила.
- Как похоронили? – я почувствовала, как заколотилось сердце, а потом буквально ушло в пятки. То есть, упало на асфальт. – Эльвира Борисовна умерла? А как же….
Я вспомнила незнакомый, с хрипотцой, голос, заявивший мне, что соскучился по Галиньке – по моей маме.
Долгих три года они были неразлучны, семидесятилетняя соседка с удовольствием превратилась в сиделку для слепой бабушки, да и неплохая добавка к пенсии ее вполне устраивала. Иногда мама жила у меня, но привычка быть самостоятельной брала верх, а потому она с охотой возвращалась в свою квартиру.
- Вам плохо? – заволновалась старушка. – Присядьте. Может, «скорую» вызвать?
- Не надо, - выдохнула я и побежала домой.
«Так и сходят с ума, - крутилось в голове. – Ты ненормальная».
- Можешь меня поздравить, я чокнулась, - позвонила я мужу, живущему на даче.
- Не мудрено, - буркнул он. – Сколько можно только о теще думать? У тебя есть дети, внучки. Да и я тоже пока есть.
Этого «пока» я боюсь больше всего в жизни. Каждое утро я крадусь в спальню мужа и прислушиваюсь к его дыханию.
- Завтра надо получить мамину пенсию, - докладываю я. – А потом приеду к тебе на денек, хоть еду приготовлю.
- Неужели? – удивляется супруг. Радостно так удивляется.
- Точно, - улыбаюсь я и звоню маме:
- Как ты там?
Более дурацкого вопроса не придумать, но мама мужественно отвечает:
-Терпимо.
Какой там терпимо, она уже три недели живет на трамадоле! Мне стыдно, но что можно спросить у любимого человека? Наверное, надо рассказать, какая на улице хорошая погода, какой нынче на даче богатый урожай и всякое разное, что дорого маме. Но язык меня не слушается.
- Крепись, - выбалтывает он. – Я тебя люблю.
Уже дома я думаю, что соборование на дому – вещь бесполезная, маме становится все хуже и хуже.
На следующее утро я была у мамы. Гузель дремала в кресле, тикали часы на стене. Они отмеряли время людской жизни.
- Уже? – обрадовалась Гузель. – Мы вас еще не ждали!
- Как прошла ночь? – поинтересовалась я и с ужасом отметила, что у мамы на теле появились синие пятна и отекли ноги.
Это были последние признаки надвигающейся смерти.
- Всю ночь в туалет ходили и с кем-то разговаривали, - докладывает сиделка. – Какая же она чистюля, таких я еще не видела! Чтобы под себя сходить – ни-ни! Кто такая Женя?
- Мамина умершая сестра, - удивляюсь я.
- А Леня?
- Умерший брат, - еще больше удивляюсь я.
- Так вот, тетя Гала просила их забрать ее к ним. И маму с папой своих об этом просила.
- Я к обеду приеду в город, чтобы увезти тебя, - внезапно позвонил муж. – Ты обещала приготовить мне еду!
- Маме совсем плохо, - жалуюсь я.
- Держись, - подбадривает супруг. – Все равно приеду!
Я кошусь на постель, где лежит самая родная мне женщина, подарившая мне жизнь. Она в беспамятстве. Синие пятна расползаются на глазах.
- Поживет еще, - перехватывает мой взгляд сиделка. – Поверьте моему опыту! Дышит она еще глубоко!
Пенсию не несли. Уже приехал супруг, уже притомилась от разговоров Гузель, уже пошел четвертый час дня.
- Звони в службу доставки, - посоветовал муж и назвал номер телефона.
- Так вам вчера деньги приносили! – удивляется служащая почты, услышав мой вопрос. - Вас дома не было.
- Я только за молоком вышла, - покрывается пятнами Гузель.
- И что же теперь нам делать? – интересуюсь я.
- Позвоните через часок и спросите Инну, - предлагает служащая.
- Зачем звонить? Поехали, - командует муж.
И мы едем.
На почте пусто, милая женщина говорит, что пенсию принесут на неделе и просит номер сотового.
- А если теща умрет? – спрашивает муж.
- А вот и Инна, - радуется женщина.
В зал влетает юное красивое создание.
- Она замещает Валентину Степановну, - докладывает служащая. – Валентина в отпуске.
- Вы привезете меня назад, - улыбается Инна и берет деньги у кассира.
- Конечно! – киваю я и думаю о том, что пресловутая Валентина Степановна никогда бы не согласилась на такой подвиг. А Инна соглашается.
Мы едем к маме, девушка смотрит на нее и отдает под роспись пенсию.
- Целый день у вас пропал, - беспокоится сиделка, провожая меня на дачу.
- Как пропал? – удивляюсь я. – Я целый день была с мамой!
На дачу мы приехали поздно вечером. Я приготовила ужин, мы поели и легли спать.
А утром серебристый звон колокольчиков разбудил меня ровно в семь часов. Я с удивлением прислушалась к нему и вспомнила, что оставила мобильник на веранде. Там самая хорошая связь, а потому общаюсь по сотовому я именно в этом месте.
Звон колокольчиков становился все громче, но я уже мчалась к мобильнику в предчувствии ужасной вести.
И она пришла.
- Почему не отвечаете? – кричала Гузель. – Бабушка умерла!
- Когда умерла? – бледнею я.
- В десять минут восьмого, - надрывается Гузель.
Время закрутилось с бешеной скоростью, через полтора часа я сидела у постели почившей.
Ходили какие-то люди, муж отдавал распоряжения, отвечал на вопросы полиции, но я ничего не понимала. Только зубы отстукивали чечетку да слезы лились потоками.
- Вы очень красная, у вас давление, - подбежала Гузель с тонометром. – Выпейте таблетки.
Маму похоронили ровно через неделю после похорон Эльвиры Борисовны. А потом я увидела ее во сне. Она, молодая и красивая, стремительно вошла в мою комнату.
- Ты живая, - рассмеялась от радости я.
Мама ласково посмотрела на меня и улыбнулась.
- Я буду твоим ангелом-хранителем, - не раскрывая рта, объявила она.
И я проснулась.
Вчера мне до жути захотелось набрать номер маминого телефона. Я несколько раз брала в руки смартфон, но потом бросала его.
Возможно, я надеялась, а, возможно, боялась услышать в нем мамин голос. Или голос ее подруги Эльвиры Борисовны.