Начать надо с того, наверное, что я здесь родился. Ну, родился, да родился, великое дело. С трех лет я уже жил на Украине и в Иркутск меня только изредка привозили в гости к бабушке. До семнадцати лет воспоминаний об Иркутске у меня было немного, и из них вряд ли можно было бы взрастить устойчивый образ коренного иркутянина. В памяти сохранились всякие несвязные обрывки: обыск на квартире где мы жили, квадратного вида человек с пистолетом, маниакально откручивающий ножки у табурета, утренние сумерки в холодной квартире, остатки еды на кухне, отчаянные попытки освоить лыжи, соскакивающие с валенок, друг Вадик этажом ниже, с которым мы ушли гулять и нас долго искали - Вадик впоследствии умер от белокровия, церковь, мотонное печальное пение, какие-то кружения со свечами, что-то сладкое на ложке из рук бородатого священника, запуск в небо надутых презервативов. Все, пожалуй. Ах, да, еще были грибы, которые я собирал в роще, где жила бабушка, и еще коты, которых я тоже отлавливал и запускал в небо.
Собственно говоря, кроме этой рощи я почти ничего и не знал. В нее-то меня вез-вез и наконец привез иркутский таксист из аэропорта, куда я прилетел рейсом из Южно-Сахалинска. Адреса таксист не знал, вернее сказать, знал, но не разумел - "Роща-скит 8" ему ни о чем не говорили, поэтому пришлось вспоминать все приметы местности: ну, там еще мост, под мостом церковь, ага, железная дорога рядом.
Почему рейс из Южно-Сахалинска? Так я там школу закончил, мама на Сахалине замуж вышла, спортом я там занимался, когда курить бросил.
В общем, тот я еще был иркутянин. Спортивный, с посредственным образованием и воспитанием, с амбициями и в синем костюме с выпускного. Экзамены я провалил и пошел на киномеханика учится. Там мне впервые и сказали, что я иркутянин.
- Откуда ты? - спросили.
- С Сахалина.
- Жилкин? С Сахалина? Что Жилкину на Сахалине делать.
Тут я ободрился. Вот, думаю, наконец мне место на земле нашлось.
Рано ободрился, надо сказать.
Трудное это было место. И занятие не из легких - иркутянином быть. Пришлось печь углем топить, в холодных автобусах ездить, за водой к регулярно перемерзающей колонке ходить. Когда колонка перемерзает, вокруг нее образуется ледник, глейсер по-ихнему. Красиво, конечно, но приходится за водой идти на другую улицу.
Руки стали черными от угля, причем чернота эта не отмывалась. В магазинах один минтай. Очень редко, если сильно повезет, ледяная рыба - за ней очередь. Зато предвкушаешь, а какая она, эта ледяная рыба? И мерещатся всякие чудеса: ледяные поля, а в полях мирные стада ледяной рыбы, и все вокруг белое-белое - красота.
В общем, так я и стал иркутянином. На минтае. Если мне скажет кто: зажрался, мол, в Америке живешь, я ему отвечу - тихо, так: братан, я ж такой же как ты, посмотри на меня - я ведь на минтае вырос. Он посмотрит на меня, ничего не скажет, а только рукой махнет, потому что правда это, и нет ее ничего выше.
Сказать по совести, мне и добавить к этому нечего. Разве то, что не люблю я Иркутска, боюсь его как огня. И если бы довелось мне жизнь начать заново, то никогда бы в нем не родился. А так что: красивый город, конечно, культурная столица, можно сказать. А я, вона, и пишу-то с ошибками.