Фотографироваться - это ад. А фотографироваться после того, как тебя неудачно постригли - это ад вдвойне. И даже то, что фотограф твой любимый рыжий бородатый бес, который ржет как черт, и веселит тебя не унимаясь - все это не спасает положения.
Вместо легкости ты кожей чувствуешь собственное напряжение и прикосновение неудобной одежды. Вместо пузырящегося шампанского в крови - вязкий ток неизвестного состава. И холодно, все время холодно.
Фотограф все время хочет самых нелепых и неудобных поз. Дышать тяжело, и лампа эта дурацкая светит в лицо так, что хочется зажмуриться и лечь на пол калачиком. Вообще, лечь на пол и свернуться калачиком хочется большую часть времени. И совершенно неважно, что вокруг тебя люди, и все они говорят тебе, что-то важное и ты вроде как на работе. Внутри есть одно устойчивое желание. Приходится его игнорировать.
"Ты такой красивый", говорят они. Красивый, ага, и что? Лучше бы я был умный. Или везучий, к примеру. Да, отличное сочетание умный и везучий. Тогда не поехал бы в эту дурацкую командировку, не выпил бы какого-то адского пойла на вечеринке, не проспал бы три дня без памяти, не пытался бы теперь за один день отснять все, что было запланировано на спокойные, равномерные три дня работы.
Фотографироваться - это ад. Мой личный ад. И зачем при таком подходе было выбирать работу фотомодели? А я ее и не выбирал... Так, как-то само исторически сложилось. Бабушка шила эти свои драповые пальто, благодаря которым, а вовсе не благодаря заводской зарплате, она и кормила всю семью, и оставила дочерям по квартире. А я вертелся под ногами, вежливо улыбался приходящим, играл на скрипочке, когда просили. Однажды прямо так со скрипочкой и был отведен к фотографу, где послушно делал все, что велят. Так я и стал моделью. Потому что, как оказалось, мальчиков 11 лет, которые спокойно и не кривляясь могут провести час перед фотокамерой в городе просто не было. А если и были, то они хотели домой, к друзьям, гонять мяч. Я вроде как ничего этого особо не хотел, поэтому покорно выполнял что говорят и не ныл.
Потом мне было 14, 16, 18, а я все жил в том же городе и фотографам все так же время от времени были нужны разным людям, и они уже как-то сами узнавали мой телефон и то и дело звали меня куда-то. А я шел. Потому что так и не понял - какая разница, куда идти? Ни в футбол, ни к другим мальчишкам меня по-прежнему не тянуло. Скрипку я забросил, разве что к чтению пристрастился и начал собирать странную коллекцию музыки. Я слушал только тех исполнителей, чьи фамилии начинались на К. Сначала прикола ради разыскал двоих исполнителей, а потом подсел, и регулярно бороздил интернет, отыскивая все новые имена. Старался хотя бы раз в пару недель добавить в коллекцию новый диск. Ну а деньги на это получал за фотографии. Собственно то, что за съемки хорошо платили, тоже позволяло мне не думать о том, чего я хочу от жизни, кем я хочу быть и всей этой, как я считал, мишуре.
"Ты такой красивый" Интересно, сколько раз я слышал эту фразу? Почему-то людям кажется, что это хороший способ заговорить или познакомиться со мной. Так иногда обладатели редкого имени нервно вздрагивают от шутки, которую слышали раз сто - потому что каждому при знакомстве хочется оригинально пошутить. Так и я мысленно вздрагивал каждый раз, когда слышал это "Ты красивый", но снаружи я, конечно же, вежливо улыбался и говорил спасибо.
С годами я обнаружил, что ненавижу фотографироваться. Мне кажется, что с каждым кадром мне становится тяжелее дышать. К концу фотосессии я уже едва держусь, чтобы не начать орать на всех окружающих, не выбежать, не затопать ногами, ну или не лечь на пол. Почему-то мысль о том, чтобы просто лечь на пол грела меня всегда сильнее всего. Иногда я представлял себе, что я это делаю.
Вот прямо посреди съемки, во всех этих дорогих дизайнерских шмотках, которые не дай бог помять или испачкать, аккуратно ложусь на пол, сворачиваюсь клубочком и начинаю размеренно дышать. Они все суетятся, бегают вокруг меня, пытаются понять, что случилось, кричат, зовут меня по имени, а мне совершенно все равно, я просто уплываю от них в другую реальность в которой легко и светло и ничего из этого не происходит.
Единственное, что я люблю в своей профессии - это постоянные перелеты. Как-то оказалось, что модели нужны не только в моем родном городе, но и много где еще. Так в моей жизни появились самолеты. Я не сразу понял, что я подсел. Но через какое-то время обнаружил, что я тоскую, если у меня в планах не значится какого-нибудь перелета, какого-нибудь нового города, о который я буду вдрызг стирать подошвы любимых башмаков, какого-нибудь нового ветра, под чей свист я буду открывать для себя улицы и переулки с непривычными названиями.
В общем, перелеты и чувство ответственности держали меня в этой истории. И еще надежда на то, что оно как-нибудь само все изменится, улучшится, отменится и спасется. Что я встречу кого-то, с чьим появлением все изменится... Или, не знаю, проснусь однажды утром с четким пониманием, что же я хочу делать. Потому что, чего я не хочу я знал отлично. Но вот альтернативы... Альтернатив не было.
Это был очередной город, который я обходил по кругу после съемки, знакомясь и запоминая. На кой черт? Понятия не имею. Скорее, просто ради удовольствия знакомиться и запоминать. Это было очередное кафе, чье название я даже не потрудился запомнить. Я выбрал его исключительно потому, что на этой улице только у него была веранда. Все остальные предпочитали обслуживать посетителей в четырех стенах, а эти ребята готовы были ради клиента выйти на встречу всем ветрам. Я не мог не отметить такую заботу о клиентах, а кроме того, банально устал, хотел есть и курить. Сигарету скручивал нарочито долго - как раз столько, сколько понадобилось официанту, чтобы принести крепкий, горячий чай. Сочетание холодного ветра, дыма и горячего чая всегда возвращало те силы и то дыхание, которое отнимали съемки. Я сидел и чувствовал как с каждым глотком вязкая субстанция уступает место моей собственной горячей крови, и как я оживаю, и как радость поселяется у меня внутри.
"Ты такой красивый, - голос раздался из-за спины, и вопреки обыкновению это был мужской, а не женский голос, - Но это ничего не меняет. Ты тоже исчезнешь, нравится тебе это или нет. Здесь все исчезают, мы так устроены".
Я наверное очень удивленно на него посмотрел. Потому что я и в самом деле очень удивился. Прямо скажем, не каждый день мне в кафе говорят, что я исчезну, да еще и так убедительно и как-то вполне серьезно.
- Простите, вы это мне? Вы уверены?
- В чем? В том, что я это тебе или в том, что ты исчезнешь? А впрочем, какая разница? Конечно, уверен. Так что можешь спокойно допивать свой чай, отменить уже все равно ничего не удастся.
- И когда же это произойдет? Сегодня? Сейчас?
- Нет, не сегодня, конечно. Но в какой-то момент. Как правило, люди чувствуют это заранее, хотя и не всегда могут объяснить.
В какой-то момент исчезнешь звучало ничуть не страшнее, чем в какой-то момент умрешь, к которому мы приучены с детства. Даже заманчивее, в какой-то степени. С умершими вроде не происходит ничего особенно интересного, а с исчезнувшими запросто может произойти. Никто же не знает, куда они исчезают? Я допил чай, докурил, так и не собрался заказать никакой еды, а вместо этого рассчитался и пошел снова изучать этот новый для меня город, где я сначала отравился и проспал трое суток каким-то мертвецким сном, потом чуть не развоплотился во время невыносимой фотосъемки, а потом выслушал удивительное предсказание о том, что я мол, исчезну. Нда уж, удивительный город, не зря мне про него всякое рассказывали...
Хотя рассказывали, надо сказать, в основном хорошее. Вот, например, бар "Половина попугая". Говорят, где ты еще увидишь как за одним столом два хасида водку хлещут, а за другим - геи целуются? Везде либо то, либо это. А у нас, понимаешь ли, всего в избытке. Или вот ворота со львами. Удивительное, говорили, место. Одному человеку приснилось, что их надо построить - он построил, и с тех пор стоят. Город уже пару раз чуть ли не целиком перестраивать приходилось, а ворота из сновидения - целы, стоят, и ничего им не случается.
Плитка под ногами складывала какой-то свой собственный рисунок. В иные дни я возможно попытался бы вникнуть в историю, которую он рассказывает, но явно не сегодня. Сегодня я шел и читал надписи на домах. Думал, что забрался в какой-то такой квартал города, в который явно еще ни разу не заходил. Люди посматривали на меня с неодобрением, опознавая по одежде или по манере держаться чужака на своей территории. Наконец, мне надоела вся эта история, я решительно свернул и оказался возле кафе, где еще мой дед любил пить кофе и возле которого, как говорят, моя бабка встречала мою мать из школы. Моя семья жила в этом городе уже несколько сотен лет. И все мои предки были врачами. Не удивительно, что и я унаследовал эту же профессию... Даже представить не могу, что мог бы заниматься в этой жизни чем-то иным. Я дошел до кафе, потрогал рукой штукатурку, плотность которой за свою жизнь ощущал десятки или даже сотни раз. Была у меня такая примета - коснуться стены этого кафе, чтобы обеспечить себе удачный день. Я подумал остаться здесь даже и выпить кофе, но во время вспомнил, что меня ждет работа и поспешил к больнице. В отделение уже успели привезти нового малыша. Во время осмотра он увидел меня впервые, и испугался. Я вернул его в руки матери, и попросил медсестру перевести для нее мои указания на понятный ей язык.
Я шел готовиться к операции, когда услышал за спиной:
- Не бойся, малыш, не бойся. Этот доктор только выглядит страшным, а на самом деле, он сможет тебе помочь.
Что ж, на слово страшный я никогда не обижался.