КИРИЛЛ
Кирилл ещё до войны уехал в Москву к родственникам и там остался жить. Был он парень шустрый, симпатичный, общительный. На улице в обществе своих сверстников он чувствовал себя, как рыба в воде. Когда он приезжал в деревню, то его не всегда понимали, так как говорил он много на блатном жаргоне. Даже походка стала какая-то другая, вальяжная.
- Совсем блатным стал Кирюха, - говорили про него в деревне.
О своих мытарствах в плену он как-то поведал нам в сорок восьмом году. Поздно вечером, когда закончилась вечёрка у нас на выгоне и все разошлись по домам, мы, человек десять молодых
«Попали мы в плен под Смоленском. Огромную колонну нас, пленных погнали в Смоленск, уже занятый немцами. Солнце уже село, когда мы подошли к городу. Шли мы колонной по пять человек в шеренге, связанных рука к руке. Нас, когда взяли в плен, обыскали и всё, понимаешь, отобрали. Ну а у меня на голове в волосах было спрятано лезвие от безопасной бритвы. И вот, когда мы уже в сумерках топали по Смоленску, я своему соседу справа, а шёл я в середине шеренги, шепнул, что нужно вытащить лезвие из моих волос. Он меня сразу понял. И мы, не сбивая шаг, осуществили эту операцию, извлекли лезвие. Я взял его в зубы и потихоньку перерезал верёвку, связывающую наши руки. Потом перерезали по всей шеренге и передали лезвие по колонне. Передали также, как только услышат громкий свист – всем врассыпную. «Темнота и развалины Смоленска помогут нам»,- думал я. Минут через двадцать или тридцать по колонне передали, что всё готово, верёвки перерезаны.
Я вложил в рот два пальца и пронзительно свистнул. Все кинулись в разные стороны. Началась автоматная стрельба, слышались крики немцев, стоны раненых. Я бежал рядом с парнем, который вынимал лезвие из моих волос. Понимаешь, пули свистели, рикошетили вокруг нас по развалинам, но ни одна нас не задела. Конечно, немцы много там наших положили, но ведь и много ушло. К утру мы с другом оказались в каком-то перелеске в окрестностях Смоленска. Канонада доносилась с востока и мы двинулись в ту сторону, но через сутки нас обнаружили и задержали.
Мы были в форме, но без оружия. Тогда много таких, как мы, пробиралось на восток. Нас поместили во временный лагерь, а через несколько дней погрузили в товарняки и повезли на запад. Привезли нас в концлагерь на территории Белоруссии. В сорок втором году летом мы с другом бежали, когда нас гоняли на лесозаготовки. Мы тогда были ещё в солдатской форме, уже порядком истрёпанной. Через две недели нас поймали уже далеко от концлагеря. Опять эшелон и на запад. На этот раз нас привезли в лагерь на территории Германии.
Летом сорок четвёртого мы с другом опять бежали, но уже двинулись не на восток, а на запад, так как от поступивших в лагерь пленных знали, что должен вот-вот открыться второй фронт. Мы на него надеялись. Мы с другом успешно продвигались на запад, но вот с едой было совсем плохо.
В одном небольшом городке мы на еде и погорели. Там рано утром развозят по домам молоко и булочки и оставляют у дверей. Мы выжидали, когда разносчик уедет, потом забирали молоко и булки. Эту операцию мы проделывали в разных концах города. Но не учли одного – пунктуальности немцев. Раз продукты заказаны, значит, они должны быть на месте, а их нет. Непорядок. Полиция сразу смекетила, что в городе чужие и устроила на нас охоту. Мы видели из своего укрытия, что в городе оживлённо шныряют полицейские и поняли – пора сматываться.
Лесов там мало, особенно не спрячешься, поэтому нас уже на другой день поймали возле небольшого селения типа хутора. Обыскали, связали нам руки назад и под конвоем двух полицейских отправили пешком в тот городок, где мы стибрили у них молоко и булки.
Конвоиры были вооружены карабинами и шли один впереди, а другой сзади нас. Я заметил, что карабины у них были повешены на плечо. Когда мы проходили каким-то мелким лесочком, я оглянулся и увидел, что задний конвоир остановился и стал прикуривать, а передний шагал не оглядываясь. Ну, мы и рванули в кусты, а там недалеко была небольшая балка, заросшая густым кустарником, мы туда. Задний конвоир увидел и закричал. Но пока они опомнились, пока срывали карабины с плеч, мы уже нырнули в балку. Полицейские начали стрелять, но так как они били наугад, то мы легко отделались, нас не зацепило. Немцы, вероятно, побоялись бежать за нами и, наверное, ушли за подмогой, потому что стрельба прекратилась и погони не было слышно. Мы всё-таки ушли, однако в городки уже не заходили. Больше шли мимо сёл и хуторов. Мы так озлобились на этих немцев за всё, что они нам сделали, за эту охоту на нас, как на волков, что уже ничего не боялись.
Одно время никак не удавалось добыть еды, так мы зашли в крестьянское имение или как оно там называется у них, конечно ночью, зарезали корову без шума, отрезали куски мяса и ушли.
Пока мы так мытарились, американцы и англичане уже продвигались нам навстречу. Немцам было уже не до нас. Потом мы вышли в расположение передовых частей американцев и попросились в строй. В десант на танки. Нас приодели, дали автоматы, гранаты, посадили на танки.
А я на этих немцев уже не мог смотреть спокойно, столько они мне зла сделали. Когда американские танки «врывались» в какой-нибудь городок, на подступах к которому немцы, постреляв немного, поднимали лапы кверху, жители спокойно выходили на улицы и глазели на нас.
Я часто не выдерживал и бросал в них гранату или скашивал очередью из автомата. В конце концов, американцы нас прогнали со своих танков и мы с другом двинулись на восток, но теперь уже обмундированные и хорошо вооружённые. В конце января сорок пятого мы вышли к своим. Нас, как положено, допросили, проверили и направили в пехоту. А там я уже написал письмо домой и воевал до победы.