Глава 70. Аудиенция
Андрей Константинович не питал иллюзий по поводу того, куда именно он сейчас направляется – в логово врага, говорил он себе. Помнится, визиты Радзинского в больнице доводили его до белого каления и слились в его воспоминаниях в одну сплошную бесконечную пытку. Жуткий психологический прессинг, паническое ощущение бессилия и физическая боль, к которой Карабас не имел никакого отношения, но которая неизменным фоном сопровождала все их контакты, были теперь неотделимы в его сознании от фамилии Радзинский. Так что ненависть Руднева к гнусному Доктору кукольных наук превышала все мыслимые пределы.
К счастью для себя, Андрей Константинович не мог сейчас сосредоточиться на этом чувстве. Он мужественно боролся в этот момент с лёгкой тошнотой, которую вызывал у него сладковатый казённый запах, буквально въевшийся в интерьер салона везущего их такси, и мечтал о том, что, как только эта кошмарная история с диском закончится, он обязательно отправится в какое-нибудь приличное место за новой машиной и снова сядет за руль. Каких бы физических мук ему это не стоило. В конце концов, Панарин обещал, что рано или поздно нога непременно восстановится полностью.
Положив руки на рукоять трости, Андрей Константинович рассеянно созерцал приглушённое мерцание разноцветных камней, украшающих его пальцы. И почему-то от того, как подмигивали ему оправленные в ценный металл камешки, не становилось, как обычно, легче на душе, а, наоборот – наваливалась такая тяжесть, что нельзя было уже просто так отмахнуться и списать всё на дурное настроение и законное волнение перед важной встречей. Нет – определённо это было предчувствие.
Раньше – до роковой встречи с милым мальчиком по фамилии Бергер – не слишком приятные – зачем же спорить с очевидным! – но очень исполнительные духи уже доложили бы Рудневу диспозицию, сообщили бы обо всех тайных намерениях противника и предложили бы пути решения проблемы. И тут же, получив от Хозяина милостивое дозволение, умчались бы выполнять его поручение с завидным рвением и энтузиазмом. О, какое же это было искушение, когда пресловутый Господин в чёрном пообещал вернуть Андрею Константиновичу всех его слуг! Но зачем же он добавил «убей»?! Кого – Панарина?!! Тупое чудовище! Да за него Руднев сам готов был сдохнуть. Кроме того, знал господин адвокат, что не сможет он теперь выполнить возложенную на него миссию. Не потому что больше не хотел, а потому что познакомился с тем самым милым мальчиком по фамилии Бергер. И понял, что битва проиграна – этот юный голубоглазый терминатор слишком хладнокровен, искусен и слишком заинтересован, чтобы можно было его обставить. Он честно так и сказал: теперь это невозможно – всё, поезд ушёл! Они что – думают иначе?
Панарин помог другу выбраться из машины. Наденька выскочила сама – коза торопливая! Не могла дождаться, пока жених дохромает до передней дверцы и предложит ей руку!
Руднев без особого интереса огляделся: да, именно этот дом он уже видел утром, когда Панарин сообщил о готовности Радзинского встретиться с ним. Он также знал, что ждёт их внутри: пыль, мебель в чехлах, замотанная целлофаном люстра. Потому что хозяин там давно не живёт. И он не намерен встречаться с господином адвокатом на своей настоящей территории. А почему, интересно? Вот то-то и оно!..
Панарин нажал кнопку звонка и покосился на Руднева: тот смотрел прямо перед собой с таким скучающим и равнодушным видом, как будто посещал Радзинского ежедневно уже в течение года и исключительно по приговору суда, отчего эта процедура давно сидела у него в печёнках.
– Надежда! – слишком памятный низкий и бархатный голос радостно разнёсся по всему подъезду, заставив Руднева нервно вздрогнуть. Викентий Сигизмундович прямо на пороге обнял и горячо поцеловал дочь, слишком хрупкую на фоне его мощной фигуры, и только потом махнул своим гостям, – Входите, господа…
Проследовав за ним через тёмный коридор, они оказались в просторной гостиной, которая выглядела именно так, как предполагал Руднев: отовсюду свисают пыльные драпировки некогда белой ткани и в воздухе стоит затхлый запах давно не проветриваемого помещения.
Радзинский немедленно стащил несколько чехлов: с кресел, с дивана и стульев, распахнул настежь окно. Обстановка сразу стала веселее.
Шепнув, что-то на ушко Наденьке, Викентий Сигизмундович ласково поманил к себе Панарина.
– Жень, можно тебя попросить? – И приобняв его – так фамильярно и так обыденно, что Руднев невольно приревновал к нему своего друга – изложил свою просьбу вполголоса. И подтолкнул их обоих куда-то. В сторону кухни, как догадался господин адвокат.
Удалив лишних свидетелей, Радзинский не стал садиться: непринуждённо прислонился спиной к подоконнику. Руднев понял, что он намеренно отвернулся от света – чтобы гость не мог разглядеть как следует его лица.
– Жениться собрался, Андрей Константинович? – послышался его насмешливый баритон.
– А Вы возражаете? – Руднев, не дожидаясь приглашения, брезгливо присел на краешек стула.
– Конечно, возражаю. Вот Панарину я бы дочь отдал. А тебе…
Руднев снова – как недавно в ресторане – ощутил прилив острой и горячей ревности, но тут же сам себя успокоил: Женечка не станет у него на пути. Никогда.
– Может, саму невесту спросим? – холодно предложил он.
– А чего её спрашивать? Девчонка! Бестолковая ещё.
– Вот именно, – зло усмехнулся Руднев. – Не будем её спрашивать. Давайте, без неё как-нибудь договоримся.
Радзинский одобрительно хмыкнул и всё-таки снизошёл до более тесного общения. Подошёл поближе, поставил стул напротив, сел и окинул гостя ехидным взглядом своих янтарных кошачьих глаз.
– И всё-таки нравишься ты мне, Руднев, – задушевно проговорил он, заглядывая снизу ему в лицо и наклоняясь при этом так, что пряди его длинных седых волос коснулись лежащей на рукояти трости рудневской руки. Андрей Константинович не дрогнул и бровью не повёл: абсолютно спокойно продолжал смотреть ему прямо в глаза. – Интересно, какой же масти у Вас будут дети? – задумчиво продолжил Радзинский и зачарованно прикоснулся к чёрным рудневским волосам.
Выдержка Андрея Константиновича дала трещину: его передёрнуло, и только усилием воли он заставил себя не отпрянуть в панике, не вскочить и не убежать прочь.
– Фантазии не хватает представить? – сухо поинтересовался он, слегка тряхнув волосами.
Радзинский вполне предсказуемо захохотал: самозабвенно и жизнерадостно. А Руднев получил небольшую передышку.
Андрей Константинович сам был удивлён тем, что злой Карабас в этот раз совсем не был ему противен. Теперь, когда он выступал в роли папы – он оказался даже интересен. Конечно, он нервировал немного и ощутимо подавлял своей запредельной мощью, но даже запах его – что-то такое авантюрное, настоящее, замешанное на солёных морских брызгах, одуряющем аромате пахучих тропических растений и горьковатом дыме костра – будоражил, а не отталкивал.
– А ведь я помню тебя другим, Андрюш,– отсмеявшись, сказал вдруг Радзинский. – Ты таким трогательным мальчиком был пятнадцать лет назад! Серьёзным таким – никогда не улыбался и всё время в пол сосредоточенно смотрел, а ещё очень нервным – вздрагивал от каждого движения в твою сторону! И прямо на лбу у тебя было напечатано крупными буквами: «СТРЕМЛЮСЬ К МИРОВОМУ ГОСПОДСТВУ».
– Неужто, Вы меня запомнили? Вот уж не думал… – Руднев хотел съязвить, но в голосе, помимо воли, прозвучала совершенно детская обида. Ведь Андрей Константинович прекрасно помнил, что тогда – на семинаре какого-то целителя, замаскированном под популярную лекцию по физиологии, проводящуюся под эгидой общества «Знание» – крутой, уже знаменитый Радзинский просто скользнул по нему равнодушным и снисходительным взглядом и сразу отвернулся, как будто сидящий рядом парень не стоил ровным счётом никакого его внимания.
– Такое не забывается! – хохотнул Радзинский. – Вокруг тебя всякая гадость целой тучей роилась. Я даже замёрз рядом с тобой. А Колю просто реально затошнило. Он аж позеленел, несчастный, и шепчет мне слабым голосом: «Или мы пересядем, или я за себя не ручаюсь». Так что – как не заметить! Шутишь, что ли? Да и внешность у тебя такая …броская: волосы чёрные, глаза яркие – ты на меня так зыркнул, будто бритвой полоснул. А уж одет ты был как на картинке журнальной: с таким вызовом, с таким презрением к действительности – я таких мальчиков в реальной жизни и не встречал. Манжеты кипельно-белые – кажется, что хрустеть должны, ботинки сияют, как на витрине, пиджак так идеально сидит, как на манекене, а осанка какая гордая! – спина прямая, плечи расправлены, голова высоко поднята – любо-дорого поглядеть! Даже принцы скромнее выглядели – честное слово! – мне по долгу службы со всякими людьми приходилось общаться…
В устах Радзинского комплименты рудневской внешности почему-то звучали так оскорбительно, что господину адвокату захотелось поскорее Карабаса заткнуть.
– Вы мне помогать собираетесь, папа? – устало прервал его Андрей Константинович и тут же запоздало сообразил, какого свалял дурака.
– Ну, а зачем же я позвал-то тебя, сынок? – нежно ответил на это Викентий Сигизмундович и, разумеется, крепко обнял своего будущего зятя.
Руднев не умер в тот же миг только потому, что от шока все его жизненные функции автоматически перешли в режим анабиоза. А когда он потихоньку начал оживать, оказалось, что телу его в объятиях Радзинского очень даже комфортно и совсем не страшно. Хотелось положить голову ему на плечо, закрыть глаза и забыться сном – Андрей Константинович только сейчас понял, как сильно он устал.
– А жениться пока не смей, – строго шептал Радзинский ему на ушко, ласково поглаживая обмякшего в его руках адвоката по плечу. – Даже думать забудь. Иначе я тебя собственноручно на мелкие кусочки покромсаю. Пять лет не спешил никуда и ещё подождёшь – ничего с тобой не случится.
– Это ещё почему? – недовольно поинтересовался Руднев.
– Как говорит одна моя знакомая: с твоей-то кармой!.. Вот, смотри, – Радзинский немного отстранил от себя Андрея Константиновича и ловко забрался во внутренний карман его пиджака. В руке у него оказался спутанный моток потрёпанных чёрных ниток. – Это следы твоих сомнительных друзей. Оставить? – Руднев содрогнулся от отвращения. – То-то, Андрюша… – Викентий Сигизмундович сдул нитки с ладони, и они мгновенно сгорели в воздухе. – Ты за эти годы столько всего наворотил – думаешь, всё это, как вода, в песок ушло без следа? Нет, мой хороший – всё на тебе висит! И, как пить дать, придётся тебе за всё расплачиваться. Ты хоть понимаешь, что значит – жениться? Это значит – всё у вас будет общее. И долги твои, Андрюша, тоже… Меня это, честно говоря, не устраивает. Думаю и тебя тоже. Ты хоть и злодей, но злодей патологически благородный. Я ведь уже говорил, что ты мне нравишься? – Радзинский с бархатным смешком нежно поцеловал его в висок. – А помочь я тебе помогу, можешь не сомневаться. Хотя бы уже потому, что мы с тобой в одной лодке. Нам с тобой от Ромы Князева никуда обоим не деться. Ты, кстати, в курсе, что я его усыновил?
– Вам своих детей мало? – сонно вздохнул господин адвокат, носом утыкаясь Радзинскому в шею. – Сколько их, кстати, у Вас?
– Кровных? Трое. И пятеро внуков.
– Как же Вы сумели? – вяло поразился Андрей Константинович. – Я наводил о Вас справки – Вы никогда не были женаты.
– М-да, я никогда не был женат, – туманно ответил Радзинский. – Скажем так: по молодости я вёл себя не слишком хорошо…
– А ещё у Вас есть – этот, как его – Ливанов. Я помню его по астрологической Академии. Он всё время с большим интересом на меня косился. Тоже Ваш «сынок»?
– Само собой, – хмыкнул Викентий Сигизмундович. – Я всё хотел спросить: ты от скуки или от злости природной пару раз на него порчу навёл?
– Это Вам был привет, – усмехнулся Руднев. – Ну и чтоб не любопытствовал. Не люблю, когда на меня таращатся.
– Ясно. – Радзинский спокойно и размеренно гладил Руднева по шелковистым волосам своей огромной ладонью, другой рукой крепко прижимая его к груди.
– А Панарин с долгами уже расплатился? Вы поэтому с ним породниться готовы? – после долгого молчания вдруг ревниво спросил господин адвокат.
– Его освободили от долгов. Чувствуешь разницу, Андрюша? Сам бы он вовек не расплатился. Он раскаялся, и долги ему простили. А эту свою глупую ревность ты брось: Панарин тебе не конкурент, хотя бы уже потому, что он женат.
– Он развёлся.
– Не знаю, что он опять тебе наплёл – даже странно, что ты такой доверчивый! – только не разводился он ни через гражданский, ни через церковный суд. Брак-то у них венчанный, церковный. Просто жена разозлилась на него и к маме в Питер укатила. А Женя твой решил воспользоваться ситуацией и отдохнуть немного от тяжких супружеских обязанностей. Вообще, они друг друга стоят, я тебе скажу! Ксюша эта – тот же Женя, только в юбке. Как они друг друга ещё не растерзали – загадка…
– Панарин – сво…
– Тише-тише, – Радзинский предостерегающе приложил палец к его губам. – Не ругайся. Тебе вредно, – хмыкнул он, с трудом удерживаясь от смеха.
Сколько ещё времени они провели так – молча, обнявшись – Андрей Константинович не запомнил. В памяти отложилось, что стоять потом было не то чтобы трудно, но как-то… странно: он чувствовал себя лёгким, как пёрышко, и поэтому периодически пытался за что-нибудь схватиться, чтобы не улететь. Этим «чем-то» всё время оказывался Радзинский, который снисходительно усмехался и деликатно, но настойчиво отцеплял от своей рубашки рудневские пальцы.
– Т-ш-ш, т-ш-ш, Андрюш. Придётся немного постоять, – говорил он сочувственно и продолжал вытягивать из него нити. Пространство между ними полыхало разными цветами, как северное сияние. Несмотря на своё состояние, Руднев очень внимательно смотрел, что именно Радзинский с ним делает. И запоминал, и даже умудрялся понимать смысл его действий. Сказать, что он был восхищён возможностями и искусством Радзинского, значило бы сильно преуменьшить его истинное впечатление. Ему, правда, не понравилось, когда Викентий Сигизмундович начал соединять его нити со своими, сплетая из них огромный светящийся кокон. Тело Андрея Константиновича, скорее, инстинктивно, чем сознательно отторгало чужеродную энергию. Но Радзинский его уговорил, убедил, успокоил – и всё получилось.
Когда Руднев открыл глаза и увидел перед собой стену панаринской спальни, он поначалу решил, что всё это ему приснилось. Но потом он попробовал на вкус воздух и тихо застонал: запах Радзинского пропитал его насквозь, въелся в кожу, в волосы, в одежду. Поможет ли в этой ситуации душ? Никакой уверенности…
– Киса! Где тебя носит? – капризно простонал Андрей Константинович и отбросил жаркое одеяло. И только после этого понял, что сейчас глубокая ночь. А он каким-то образом видит всё так же ясно, как днём. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!.