Глава 68. Бодрое утро
– Ты руку мне отлежал, чучело! – морщился Андрей Константинович, спихивая с себя недовольного, сонного Женечку. – Я понял, почему от тебя жена на самом деле ушла, – пробормотал он, со стоном садясь в постели и растирая плечо. – Ты мне всю шею своей бородой исколол. Ни одна женщина такой пытки не вынесет…
– Много ты понимаешь, – хмыкнул Панарин, протирая глаза и с интересом оглядываясь в светлой рудневской спальне. – Ох, мы, кажется, вчера так толком и не поговорили… – припомнил он.
– Ничего, – зловеще пообещал Андрей Константинович, – Сегодня поговорим, – и, хромая, удалился в сторону ванной.
Уже разливая по чашкам кофе, он вдруг вспомнил о чём-то, покосился на дверь и, убедившись, что, судя по звукам, Панарин всё ещё плещется в душе, прохромал в комнату за мобильником.
– Надюша? – без особой нежности в голосе сказал он в трубку. – Не беспокойтесь, я буду позже. Позвоните Филину, скажите, что в его деле появились дополнительные факторы. Если ему удобно, я могу принять его сегодня в три. Если нет, тогда выберите ему время на завтра… Нет, я просто проспал. Как видите и со мной такое бывает… Всё в порядке? Отлично. Тогда – до встречи…
Возвращаясь в кухню, Руднев столкнулся в коридоре с Панариным.
– Ты что надел, негодяй?! – с неподдельным возмущением воскликнул он. – Это же мой халат!
– А что я должен был надеть? – искренне заинтересовался Женечка.
– Ну… не знаю – мог бы в полотенце выйти… – нашёлся Руднев.
– Знал бы – голым бы вышел, – сдержанно ответил Панарин.
– М-м-м… Я… погорячился… – тут же исправился Андрей Константинович. – Тебе очень идёт синий цвет. Носи на здоровье, Кисонька…
Панарин, ухмыляясь, проводил товарища ехидным взглядом и следом за ним направился в кухню.
– А овсянки у тебя не найдётся? – подозрительно оглядывая стол, поинтересовался он.
– Овсянки? – скривился Руднев, хрустя тостом. – Нет, Евгений Алексеич, такой гадости у себя в доме я не держу.
– Эх, Руди, – с укоризной покачал головой доктор. – Такой взрослый, можно сказать, условно сознательный человек – и не понимает важности здорового питания!..
– Человек, который накануне в одиночку вылакал целую бутылку коньяка не будет читать мне лекций о здоровом питании, – осадил его господин адвокат.
Женечка сел за стол и со вздохом потянулся за чашкой.
– Ну уж в этом только ты виноват. Ты меня расстроил…
– Не плачь, Киса. Сейчас я тебя обрадую. Можешь передать своему Карабасу, что я готов с ним встретиться.
Панарин замер с чашкой у самых губ.
– Что случилось? – Голос у него охрип от волнения, и он торопливо сделал пару глотков кофе, не отрывая встревоженного взгляда от рудневского лица.
– Что случилось, то случилось, – философски заметил на это Андрей Константинович, кроша пальцами остатки тоста. – Я теперь человек, которому есть, что терять. Ты вот свалился вдруг на мою голову… – Про Наденьку он почему-то промолчал. – Всё, что меня интересует – это защита и твёрдые гарантии полной моей безопасности. Ферштейн, Евгений Алексеич?
– Руди! – ужаснулся Панарин – Какая же я свинья!
– А я давно это утверждаю, но мне почему-то никто не хочет верить…
– Руди, прости, – Женечка неожиданно встал на колени и снизу заискивающе посмотрел Рудневу в глаза. – Я ж тебя подставил! Он не должен был к тебе подобраться! Если бы я не отключился…
– На место сядь, шут гороховый, – снисходительным взглядом окинул его Руднев. – Передай Радзинскому, что мальчика я готов сдать ему со всеми потрохами. Если бы ты знал, как я его ненавижу! – добавил он, скрипнув зубами.
– Кого? Радзинского? Или мальчика? – не понял Женечка. Вместо того чтобы встать, он устроился на полу у ног Руднева и, стянув с его тарелки второй тост, захрустел им увлечённо, влажно блестя умными карими глазами.
– Их обоих. Но Роман Аркадьича в тысячу раз больше – прям загрыз бы его… – Господин адвокат задумчиво стряхнул на Женечку крошки со своих коленей. – Как же мне убить его хотелось! Да кто ж мне позволит?.. Одно счастье, что, когда я его нашёл, его память была девственно чиста. А не то пришлось бы мне перед этим щенком пресмыкаться. – Руднев горько усмехнулся, вспоминая, – У него проскакивало иногда – на «ты» вдруг ко мне обращался. Я каждый раз вздрагивал: неужто очухался? Повелитель… Хорошо, мне Радзинский глаза отвёл, и я на какое-то время забыл, о том, кто он. Иначе придушил бы сопляка…
– А ты поумнел, – одобрительно заметил Панарин. – Помнишь, с каким восторгом ты говорил о нём лет пятнадцать назад? И про безграничные возможности что-то мне впаривал…
– З-з-заткнись, – поморщившись, простонал Андрей Константинович и, нашарив на столе кусок сыра, сунул его Женечке в зубы. – Ты лучше скажи, что именно ты вчера видел. У подъезда, когда мы домой возвращались.
– Звёзды двигались, – с набитым ртом старательно выговорил доктор. – Медленно. Выстраивались в какие-то фигуры. Я так понял, это было предупреждение. Тебе, в первую очередь.
– Правильно понял, - вздохнул Руднев, протягивая Женечке чашку, чтобы он мог запить свой сыр. – Я посмотрел – всё сходится. Поэтому – возвращаясь к нашим баранам – поскорее организуй мне Радзинского. Можно даже сегодня – после пяти часов.
– Слушаю и повинуюсь, – Женечка положил свою буйную голову Рудневу на колени. Тот, усмехаясь, потрепал его мягкие каштановые волосы.
– Ну почему ты не собака, Панарин? Из тебя бы отличный пёс получился. И воспитывать тебя было бы легче.
– Я бы кого-нибудь укусил, и меня бы усыпили. По решению суда.
– Ты что, Киса! Я бы не позволил. Дал бы взятку ветеринару и увёз бы тебя куда-нибудь подальше.
– Просто «Побег из Алькатраса» какой-то… – польщёно хмыкнул доктор. – Надеюсь, нам с тобой никогда не придётся делать друг для друга что-нибудь подобное…
– Я тоже надеюсь… – прошептал Руднев, заметно мрачнея.
– Эй, Руди, всё будет хорошо! – прикрикнул на него доктор. – Даже не думай сомневаться!
– Да ты что?! – Руднев неожиданно вцепился Женечке в волосы и дёрнул его голову назад, заставляя смотреть себе в глаза. – А кто вчера по пьяни лопотал, что он что-то там видел и ему от этого страшно? – прошипел он зловеще.
– Я… я не могу отвечать за свой пьяный бред, – быстро нашёлся Панарин.
– Колись, сволочь, – зло прищурился Руднев. – Или я вышвырну тебя вон, и знать тебя больше не желаю…
– Ну, хорошо-хорошо! – сдался Панарин, выворачиваясь из рудневского захвата. И отодвинулся обиженно. – И кто после этого из нас психопат?
– Без лирических отступлений, пожалуйста, – холодно процедил Андрей Константинович.
– Как хочешь. – Безразлично пожав плечами, Панарин встал, поплотнее запахнул халат и потуже затянул пояс. Он уселся на подоконник, огляделся вокруг. Увидел в вазочке два мандарина. Наклонился за ними, подхватил и принялся довольно ловко ими жонглировать. – Ты зарываешься, Руди, – беспечно сказал он. – Ты не можешь заставить меня говорить. Только не меня. Я прекрасно знаю, что обманывать тебя бесполезно. Что если я попытаюсь, хоть на йоту исказить смысл того, что я видел, ты немедленно почувствуешь даже эту одну тысячную долю лжи. Но ведь я могу совсем ничего тебе не говорить…
– Тогда убирайся!!! – сдавленно крикнул Руднев.
– Ну-ну! Ты ещё заплачь… – Панарин положил мандарины в карман, вернулся на место. Только на этот раз передвинул стул поближе к разъярённому до крайности приятелю. – Держи. – Он протянул ему один мандарин. – Ешь, я сказал! – цыкнул он на упрямца. – Или не скажу ничего – ты меня знаешь! – Убедившись, что Руднев трясущимися от гнева руками снимает с фрукта шкурку, второй мандарин доктор принялся очищать сам. – Я никогда тебя не предам. Ты же знаешь, Руди. И ты прекрасно понимаешь, что я никогда не стану делать что-то тебе во вред. Тебе не кажется, что своими подозрениями ты меня оскорбляешь? Так, – отвлёкся он. – Почистил. А есть кто будет? Ну-ка, открой ротик… Ам… – Женечка заставил Руднева проглотить одну дольку. – Умница. Так вот. Если я чего-то тебе не рассказываю, значит, так надо. А кому надо? Правильно – Рудичке. Ну, давай, ещё одну дольку… Хороший мальчик. На чём я остановился? Ах, ну да! Но Рудичка топает ножками, надувает губки: «Дай, да подай огонь в руки»! И что же дядя Женя должен делать?.. Т-а-ак – капризничать?! Ну-ка быстро разжал зубки! То-то же… В общем – я расскажу тебе, но только после твоей беседы с Радзинским. Договорились?
Руднев покорно проглотил все оставшиеся дольки, а вместе с ними и свою смертельную обиду. И позволил Панарину скормить себе второй мандарин… Ну конечно же он простил это чучело! И даже халата не жалко, если честно…