Ксении Медведевой, Проза ру
Мы с Кротовым шарахались по славянскому лесу, по бурятским зарубкам на вековечных секвойях, оставленных торопливыми зазубренными топорами потайных танкистов и скрытых добровольцев, отыскивая пути и бандеровские тропы, ведущие на Запад, в расположение доблестных войск Третьего рейха, сорок пять лет ждущих сигнала от потенциальных предателей, отринувших самобытные традиции пожирания себе подобных, копящих силы перед решительным броском и блицкригом. Родина-мать ломилась по нашим нерешительным следам, грохоча траками, визжа покрышками " Данлоп" чеченских джипов " Порш-Кайенн", расшугивая крылатых обитателей леса гимнами и песнопениями на стихи славного боярина при ЦК КПСС, неумолимо настигая под сенью дубов, Дубоссар и дубоголовиков. Я почему-то представлял ее в образе энкаведешника, лысого и усатого, типа, Чиндяйкина, но с Ниной Усатовой под ручку, коротконогой, крепкоторсой профсоюзницей с ткацкой фабрики имени Ильича, давно забывшей почетный труд пролетариев, но - своей. Амулет Гесса, черырехлучевая берегиня на моей шее заранее предупреждала о приближении Родины и тогда мы с Кротовым закапывали английские " Стены", немного переделанные предательскими партизанами фашистского выкормыша Тито, по какому-то недоразумению именуемые " Шмайссерами", в почву, в гумус, в плодородный слой леса, источенный скорбными жужелицами и веселыми кротами Летова, гудящими под землей, снующими туда-сюда, не зная границ и преград, не боясь ЦАХАЛа и зеленоголовых погранцов с полосатыми столбами на плече Безрукова, назло группе армий " Центр" водружаемых на прежнее место, определенное недостоверными протоколами Молотова-Риббентропа, садились под близстоящим деревом на привал и изображали "Отдых в лесу" гениального Шишкина, причем медведем был Кротов, я же со скромной постной рожей кормил его сухариками.Родина-мать пробегала мимо, не замечая нас, мы вновь выкапывали легкое стрелковое вооружение и продвигались дальше, путая Запад с Востоком,распространяясь и на Север, не часто, время от времени, но потом сворачивая на Юг, кружа по своим собственным следам, спотыкаясь и воя зимними волками-оборотнями, злящимися на весь белый свет за собственную глупость, алчными фонарями горящую в наших вдохновленных очах, возведенных к затянутому тучками небу, геометрически расчерченному инверсионными следами гуманитарных " Стингеров", дымными шлейфами пикирующих " Спитфайеров" и радостными куликами,склочной стаей вальдшнепов кувыркающихся над родимыми болотцами.
Наши подлые замыслы по незаконному пересечению границы таились глубоко в черепных коробках, для маскировки обвитых робким волосом и усиками земляники, щекочущих и раздражающих центры наслаждений, открытых английским инженером с булавками в лысой голове, с вечным выкриком не по-русски " Уэйд !" и кудрявой девчонкой Кирсти всегда поблизости, рядом, почти за углом, по соседству и родству мазохистских удовольствий и извращенных наслаждений волшебством и магией. Мы курили мох, жрали опята и жаб, пили студеную дождевую воду в надежде стать козлятами и улететь на небо, но ничего не получалось, пути на Запад заводили в трещобы костромских лесов, на неведомые берега и каким-то чудом сохранившиеся остановки с дикими названиями, вроде " Лосиного острова" и " Сивцева Вражка" ; от этих названий мне хотелось стать генералом Гжегожем, выйти на связь с эмигрантским правительством в Лондоне и принять груз контрабандного оружия посреди Беловежской пущи, но Кротов, зная мои закидоны, начинал цитировать " Майн кампф" в переводе Ефима Абрамовича Цеппеллинна и я снова возвращался на привычную стезю предательства и расового превосходства, задирал нос и яростно презирал неведомых поляков, чуть было не переманивших меня в свой социалистический лагерь.
- Ты Гена.
Кротов встал, как вкопанный, повернулся ко мне боговдохновленным лицом русского человека, медленно потянул из-за пояса станковый пулемет Калашникова и только тут узрел мои чебурашечьи уши.