Старица.
Этот фрагмент вместе с главой о побеге из лагеря не вошёл в окончательный вариант повести «Исповедь длиною в жизнь», и я решил дать ему свою жизнь.
О моём родстве с Зосимычем сказано в 1-ой главе "Погоста"
Дело происходит в лагере в начале 50-х.
Наш давний спор с Зосимычем о деревенских и городских, их жизни, особенностях и привычках периодически то затухал, то разгорался с новой силой:
- Данила Старица. Статья …, срок …., осуждён …. О! Свеженький! Неделю здесь только? Как там на воле? Что происходит?
- А что происходит? – парень пожал плечами. - Строим и восстанавливаем.
- И ты строишь и восстанавливаешь?
- Ну, в смысле и я строил, доктор (это он мне льстит, салага, и думает, что это ему поможет)… пока не арестовали ни за что, ни про что…
- Ну, здесь у нас все невиновные. Кроме воров, конечно, – те своими «подвигами» гордятся.
- И вы тоже - ни за что? (нет, и после этого он ещё чего-то хочет).
- Ты что, деревенский?
- Да. А откуда вы знаете?.. - Я метнул такой довольный взгляд на своего санитара, что тот аж крякнул у печки.
- Да уж больно прямой, как дубина… И я, милок, ни за что… Зосимыч вот, тот тоже - ни за что… Полицаи мы с ним. Деревни с людьми жгли… А так, тоже - ни за что…
Данила дёрнулся от моего резкого выпада вперёд и перекошенной для страха физиономии, что чуть не упал с табуретки:
- Так я ведь всего пару машин цемента из нашего колхоза налево толкнул. Так и то, не частнику, а совхозу соседскому, у которого цемент кончился, а телятник-то с них спрашивают…
- У государства, значит, для государства украл. И государство тебя за это посадило…
- Дурачок деревенский, - не вытерпел Зосимыч. - Я Вам, доктор (и этот - туда же!), говорил же, что дураки они везде есть? Это не показатель.
- Так мне и дали-то двадцать пять рублёв всего-то, - застонал Данила, но Зосимыч уже кипел от злобы на такого представителя своего деревенского народа:
- Вот тебе, дураку, и дали год за рубль… Хотя, если правильно это назвать, то получится что-то вроде «корректировки пятилетнего плана на местах»… - начал, было, разглагольствовать санитар, в котором проснулся довоенный счетовод, но, заметив как пациент снова дёрнулся на своей табуретке, услышав мудрёные, как с трибуны или по радио, слова, быстро прикусил язык. Пришлось мне брать инициативу в свои руки:
- Не морочьте мне голову, больной. На что жалуетесь?
- Дак, это у меня вот тут по вечерам болит, - начал, было, больной задирать фуфайку, но я уже поставил ему диагноз:
- Поначалу у всех здесь болит. Потом пройдёт само. Когда втянешься. Потом заболит везде. Но ты тоже к нам не ходи – у всех болит… Ну-ка, задери правый бок! – шрама от аппендицита не было. Вот когда тут заболит, тогда беги к нам быстрее, а так… так у всех болит… Следующий!
- А на хрена он из-за четвертного под суд полез, а? Ведь невелики деньги, Зосимыч? – мы, отпустив последнего страждущего стали собираться спать…
- Это вам, городским, - гроши. А нам, деревенским, и грошик - деньги. Работаем-то за трудодни. А керосин на трудодни не дают. И иголку деревенский кузнец тебе не выкует. Её тоже купить нужно. Соль и та на огороде не растёт, как ни поливай… Вот и подумай сам. Сначала вырасти капустку-морковку, а лучше - порося, а потом езжай продай… А поди - продай, если справа от тебя с тем же самым вся твоя деревня на рынке стоит. А слева - соседнее село. И в других рядах - то же самое… Да ещё жулики ваши городские вертятся, так и смотрят, куда ты трёшку мятую, потом заработанную, сунул. Вот от того и повылазили глаза у парня от суммы такой…
- Да уж… - такой оборот денег на селе был для меня открытием, но больше меня сейчас интересовало другое…