Шёл я как-то раз мимо
Шёл я как-то раз мимо винно-водочного магазина, услышал незатейливый диалог двух очевидно завсегдатаев, и внезапно вспомнил старую, но поучительную историю о зря потраченном во спасение души стакане водки. Прошло столько лет, а услышав случайный возглас: «Да нахера ему целый стакан наливать! Не в коня корм!», мне сразу захотелось задать одному вообще-то неплохому человеку так и незаданный четверть века назад вопрос: «Ну, зачем, скажи на милость, мы отдали тебе последние двести грамм?»
Полевой сезон у нас, геологов, подходил к концу. Сентябрь, как водится у сентябрей, раскрасил тайгу. Липы покраснели, дачники посинели, сосны пожелтели, лопухи засохли, попрятались в мох черемша и подснежники, комары улетели на юг, и последняя певчая птичка с трудом допевала весёлую песню о хорошо проведённом лете. В общем, флора и фауна сделали всё, что им положено сделать для этого времени года, но речь не об этом. Горнякам нашего отряда оставалось прокопать несколько шурфов, геологам - сбегать в пару несложных маршрутов, да и всё. Если повезёт – перед отъездом завалить марала и порадовать заждавшихся домашних деликатесом из тайги. В конце сентября у марала начинается гон, он теряет осторожность ввиду повышенного содержания тестостерона в крови и становится лёгкой добычей человека с карабином. Но речь снова не об этом, а о том, что уровень тестостерона внезапно повысился не только у местных маралов, но и у некоторых работников нашего геологического отряда.
Проблемы возникли практически из ничего: к нам в отряд пришла машина. Наш видавший виды ГАЗ-66 с будкой работал то в одном отряде, то в другом. Где возможно - развозил горняков по линиям, геологов – по маршрутам, и постоянно мотался в ближайший райцентр за продуктами и вещами первой и даже второй необходимости. Узнав, что машина завтра идёт в деревню за хлебом, двое рабочих, А и Б, уговорили начальника отряда Юру отпустить их буквально на полдня за носками и зубной пастой.
Рабочий или горняк в геологии – существо чрезвычайно умное и изобретательное. В частности, оно никогда не попросит начальника отпустить его в деревню за водкой или одеколоном «Шипр», как бывало в горбачёвские времена. Это слишком банально и бесперспективно. Во-первых, если во время полевого сезона пьянка начинает мешать работе, то чаще бросают всё же пьянку, а не работу. Поэтому слегка пододичавшего и деволюционизировавшего сапиенса просто не отпустят из глухомани к благам цивилизации в виде сельпо и незамужних доярок. Во-вторых, ему это даже самому как-то неинтересно. А где игра мимическими мышцами? Где битва интеллектов с начальством пусть не на жизнь, но всё-таки? Где честные, почти гипнотические глаза, глядя в которые начальник отряда теряет волю к сопротивлению и уже физически не может не поверить в старую басню про носки и зубную пасту? Тем самым рабочий покажет, что шит не лыком и способен обвести вокруг пальца руководителя любого ранга, даром, что у того - диплом инженера, а у работяги зачастую – справка об условно-досрочном освобождении. В конце концов, работяга и сам вполне верит в то, что едет за пастой. Ведь она действительно кончилась! Ещё той зимой! В носках же ему – вот совпадение! - третьего дня перед приездом машины ни с того ни с сего страсть как захотелось пофасонить взамен надоевших фланелевых портянок. А если в деревенском сельмаге по чистой случайности вдруг окажется водка, то он на неё лишь глянет с целью полюбопытствовать – не сильно ли родная подорожала за те сто девятнадцать суток, что он её не пил? И прежние ли там плавают сорок градусов? И не завяла ли пшеница на этикетке… Посмотреть одним глазком – и набрать на весь заначеный с весны червонец «Семейной» зубной пасты и тёплых носков: как-никак, зубов у него ещё целых восемнадцать, а по утрам уже иней на траве.
На следующее утро водитель и два персонажа – А и Б, - уехали в деревню, что стояла в двадцати километрах от нас. Вернее, это мы разбили лагерь в двадцати верстах от райцентра, но сути дела это не меняет: поздно вечером, когда начальник отряда Юра уже на третий раз эротично перебирал всех родственников водителя и уехавших с ним работяг, из-за поворота зашумел знакомый мотор, моргнули сквозь тьму фары, и через пять минут мы узнали удивительную новость: А и Б пропали. Водитель только видел, как какая-то бойкая бабёнка подошла к ним возле магазина и попросила помочь ей не задаром подправить покосившийся забор. Будучи истинными джентльменами, А и Б даме отказать не посмели, крикнули водиле, что скоро будут и скрылись за углом. Хлеба и всего остального он купил, долго их ждал у сельпо, потом ездил по единственной улице взад-назад и пипикал, пока местный авторитет не пригрозил ему двустволкой.
В семь тридцать утра Юра вышел на связь с базой и, до белых костяшек сжимая тангенту «Карата», сообщил начальнику партии, что в принципе всё у нас нормально, но двое рабочих исчезли в злачных недрах деревни. Конечно, он неправ, что отпустил их в деревню. Нет, руководит отрядом он не первый год. Конечно он сейчас же падает в ГАЗик и едет на поиски. Там деревня-то – всего ничего. Нет, помогать не надо, он справится сам.
Играя желваками после разговора с начальником партии, Юра кивает водителю бородой в сторону машины, на бегу допивает горячий чай, уже из кабины назначает меня временно исполняющим обязанности начальника отряда, и наша зелёная будка скрывается за поворотом. Я остаюсь в обезлюдевшем лагере командовать двумя оставшимися персонажами: В и Г. В – маршрутный рабочий, в недавнем прошлом и, видимо, в скором будущем – сиделец, потому что вор. Свою репутацию В подтверждал регулярно, воруя продукты из палатки, где оные хранились. Делал он это легко и непринуждённо, и когда я заставал его выходящим из продуктового склада, банок с тушёнкой или паштетом у него в карманах уже не было: их следовало искать где-нибудь под ближайшим кустом. От улик он избавлялся на раз и тут же громко шёл в отказ, даже не дослушав сторону обвинения. Честные глаза В и искренние заверения в непричастности к пропаже банок вводили в сомнение всех кроме Г. Г – это наш повар, туша пудов около восьми, которая отрывала зад от кухонного чурбака крайне редко, поэтому воду на кухню приходилось носить всем членам отряда по очереди. Варил Г очень г. И чем ближе был конец сезона, тем более г варил Г. Этим частично оправдывал своё воровство В, говоря, что проголодался до потери совести. Но если Г ловил В на месте преступления, то не взирая на протесты брал его левой рукой за грудки, а правой один раз бил, как говорят некоторые горе-комментаторы от бокса, «в область головы». А поскольку кулак Г был по массе примерно равен головёнке В, то недели две после этого В тихо довольствовался казённым супом, который, спасаясь от протухания, перекипячивался в эмалированном ведре кряду дня по три. На все протесты прогрессивной общественности Г односложно отвечал:
-Идите нахуй! Кто вы такие, чтоб вас телятиной кормить?
Поэтому, оставшись за начальника, я вежливо попросил Г сегодня ничего на обед не готовить, суп наконец вылить в речку, благо рыбы там давно нет, и выставить на стол банку джема, сливочное масло и свежий хлеб, если В ещё не всё упёр со склада. Но речь снова не о них. А о том, что настал ранний сентябрьский вечер, за ним пришла красивая звёздная ночь с Луной, падающими звёздам, Млечным путём и криками разгулявшихся маралов вдалеке. Всё было красиво, романтично и даже где-то поэтично. Не было только одного: нашей машины. В итоге в этот вечер мы её так и не дождались. Долго пили чай, высказывали различные версии того, что могло случиться с братьями по разуму и легли спать уже за полночь. А назавтра в семь тридцать утра я, нервно давя тангенту «Карата», сообщил базе, что в принципе всё у нас опять нормально, кроме того что пропавших уже не двое, а четверо. Глубоко внутри себя я утешался предательской мыслью, что нам до трассы по плохонькой лесовозной дороге километров пятнадцать ходу, поэтому я-то отсюда выберусь в крайнем случае и без машины.
После моей новости в эфире с минуту стояла тишина, после чего начальник партии сообщил, что сейчас поедет в эту распрекрасную деревню, поставит её на уши, вывернет наизнанку и подотрётся. Я выразил робкое сомнение в том смысле, что без рабочих и даже без начальника отряда мы как-нибудь проживём, но вот если пропадёт ещё и начальник партии… На что мне было велено сидеть в лагере, никуда не ходить и просто ждать. Так прошёл ещё один день.
На следующее утро, ровно в семь тридцать, «Карат» сообщил мне радостную весть: все пропавшие нашлись и спят на базе партии, которая находится в сорока километрах от деревни, причём в противоположную от нас сторону. К вечеру, как очень надеется начальник партии, все пропавшие будут у нас в лагере, что и произошло между семью и восемью часами вечера. Из ночи, уже окутавшей четыре наши палатки, прорезались две фары, и из кабины фыркнувшего напоследок ГАЗика выпали Юра с водителем, а из будки с трудом спустились на грешную землю тяжело больные, но очень довольные А и Б. Юра тоже не выглядел особо несчастным, вёл себя романтично-загадочно, с А и Б весь вечер обменивался многозначительными кивками, подмигиваниями и короткими таинственными замечаниями вроде: «Ну, твоя-то поорать– да-а!» Или: «А беленькая когда пришла? Я чёт так и не понял!» Или: «В этой деревне чё, мужики вообще не напрягаются?»
Матёрые в таких делах А и Б многозначительно ухмылялись, намекали про то, что забор вдове надо бы ещё доделать, и вообще вели себя с Юрой весь оставшийся вечер так, словно это они были начальники отряда, а он – неоперившийся студент. Водитель попил воды из речки, что-то недовольно буркнул про то, как нечестно с ним поступили, и ушёл спать. За ним подались остальные. А что тут предъявишь людям? Сезон начался в конце мая и выдался очень напряжённым. Прокопаны десятки шурфов и канав, маршрутами исхожены сотни километров тайги, перештопаны на третий раз штаны заплатами, отрезанными от старой палатки. Спальник стал диваном, палатка – домом, мыться в тазике раз в неделю – привычкой, комары в супе – нормой, и давно уже никто не ропщет на перловку из банки. И – прошу заметить – весь сезон прошёл без серьёзных травм, нарушений дисциплины и каких-либо ЧП. И вот – конец сезона не за горой, птицы косяками потянулись на зимние курорты, а из спальника на мороз по утрам вылезать совсем неуютно. Остаётся сбегать в пару простеньких маршрутов и докопать три небольших шурфа. Почувствовали люди, что – всё, выдержали. Расслабились - и немного не выдержали. Ну, с кем не бывает!
В делах и заботах минуло дня три. Мы сходили в один маршрут, горняки докопали пару шурфов, мы их задокументировали и отобрали образцы. И вот вечером, сидя у костра, я обратил внимание, что Юра не столь весел, как обычно. Более того – он постоянно держит руки в карманах штанов, часто отворачивается, отходит от костра, бренчит там пряжкой ремня и тяжело вздыхает. На следующее утро те же симптомы начали проявляться у А и Б.
-Ну чё? Кажись опять поймали? – громко спросил А у Б за завтраком, и я увидел, как у Юры, допивающего чай с хлебом, расширились и остановились глаза.
Юре на тот момент было лет около сорока, из которых бОльшая половина прошла в женатом состоянии. Высокий, видный мужик с четырёхмесячной чёрной окладистой бородой, семейным брюшком и мощными руками сидел на скамейке как колом пробитый, и я готов поклясться, что в этот момент, когда окончательно стало ясно, что он вместе с работягами поймал что-то в деревне, он подумал о самоубийстве. Жену свою он любил, никогда ей не изменял даже в мыслях, трое почти взрослых детей, машина, гараж, дача и большая трёхкомнатная квартира скрепляли семейные узы лучше любого цемента. Символ такого типа людей – синие семейные трусы. И вдруг такое!
А и Б были людьми другого склада. Лет по пятидесяти, все в старых наколках, без жён и детей, тёртые калачи, они тут же прописали себе и своему другу по несчастью рецепт:
-Да не бзди, начальник! У нас такое уже сколько раз было! Макаешь его на полчаса в марганцовку, потом мажешь мазью, - название где-то я специально записывал, - глотаешь пару таблеток в день – и как бабушка пошептала! Через пару недель хоть снова в деревню езжай! Марганцовку можно и внутрь кардана залить, но для этого тонкий стержень от ручки нужен. Я однажды обычным попробовал, да пожалел. Потом как ссать, так плакать.
При упоминании деревни Юра внезапно рассвирепел.
-Я же сразу говорил вам – марш в машину! Чтоб вам лопнуть с вашей самогонкой! Я же предупреждал, что я пьяный на всё способен! Зачем столько наливали? И где вы там таких баб-то понабрали развратных?
-Да уж, на всё! Силён! Нет, ну и заявы! Наливали! Ещё скажи – мы тебе в рот заливали и на бабу закидывали! Развратные! Да они от природы через одну такие!– подали голоса А и Б. – Сам же сразу выбрал себе ту что пожопастей! Губа не дура! Как она тебе подмигнула – так ты и задыщал! А я ведь тебя предупреждал, что её уже полдеревни выбрало! Так что не переводи стрелу, начальник!
- А ваших – не выбрало! Там же натурально эпидемия! Кого ты предупреждал! Что эти дуры там в свою отраву намешали? Дихлофос? У меня в жизни такого похмелья на другой день не было! Я вообще плохо помню –кто там был и что там было! А вот то, что меня без премии начальство оставит – это факт. Хотя – о чём я! Чёрт с ней, с премией! Что делать-то?
-Сперва ты возле неё сидел, в стаканы подливал, анекдоты рассказывал да всё ближе к ней двигался. Потом выдал, что твой отец – снежный человек. А потом, когда она тебе на колени-то перелезла… - решил освежить Юрины воспоминания Б.
Юра вынул кулаки из карманов брюк и шагнул к Б:
- Чё, траву потопчем, биограф?
- Ну, потопчем! – Всколыхнулся Б. – Я четыре месяца пескаря сушил, нифига не заебца!
Водитель, видя, что дело идёт к драке, прервал диспут:
-То ли дело – я! Выпил стакан – и в будку спать. Я эти деревенские штучки знаю! А вы, дураки, ещё рожи друг другу поразбивайте! Для полного комплекта! Чем орать – поехали в аптеку, пока она открыта ещё!
-Дык у тебя не стоит, вот и ушёл! – невзначай заметил кто-то из дискутирующих.
При слове «Аптека» Юрины глаза наполнились светом надежды, и через пять минут он в кабине, а А и Б - в будке, скрылись за знакомым поворотом.
Настал октябрь. Все отряды один за другим сворачивались и уезжали в город, а наш по понятным причинам оставался в тайге. Несколько раз уже вовсю, основательно, по-зимнему, валил снег, и днём уже не таял, а лишь слегка темнел вокруг луж на дороге. Палатки от снега гнулись, носы, торчащие по ночам из спальников, мёрзли, машина по утрам заводилась лишь с десятого раза. Начальство по рации требовало заканчивать сезон, но у нас раз за разом оказывался не пройденным очень важный маршрут и не выкопанным самый главный в сезоне шурф. Народ в отряде особо не роптал: трое успешно залечивали полученные в бою раны, а остальные были на окладе с хорошими полевыми надбавками и в город не торопились. За две недели, что шло лечение, мы несколько раз съездили в ближайший кедрач и прям с земли собрали столько шишки-падалки, что приходилось кидать её уже не в мешки, а прямо на пол будки. В итоге мы нашелушили по мешку чистого ореха на брата, и долгие вечера проводили лёжа в спальниках, попивая чай со сгущёнкой, слушая радио и щёлкая до мозолей на языке орехи. Хотели сходить за маралом, да как-то так и не собрались.
В последний вечер перед выездом на большую землю Юра нервничал. Хоть лечение и давало хорошие результаты, но об окончательном выздоровлении говорить было явно рано.
-Не ссы, начальник! – успокаивали Юру опытные А и Б. – У нас товарищ есть хороший. У него жена в КВД работает. Сходим к нему, поговорим, отсыпем ему ведро ореха – и дело в шляпе. За три дня кардан как новый будет!
-А три дня-то что делать? Приеду к жене, четыре с лишним месяца не виделись – и что скажу? Подожди, дорогая, денька три! Я тут к венерологу сбегаю, проверюсь! Или презики взять? Так мы ими не пользуемся. Она же не дура, поймём всё сразу.
Слово за слово - открылся диспут на тему – как мужу приехать из тайги и обойтись поцелуем в щёчку. Варианты предлагались разные, но в итоге сошлись на одном: необходим скандал.
-Самый надёжный способ – накрутить себе чёнить этакое на уме. Ну, говно какое-нибудь. И главное - чтоб самому поверилось. Типа, все бабы – одна порода: только муж за порог, а она уже коней ведёт! Потому заходишь – и с порога ей в лобешник – бабац! Знаю, мол, чем ты тут без меня занималась! Всё уже рассказали про тебя, про гадюку. И хахалю своему, слышь сюда, передай: как пить дать шлёпну его, марала! Мокруха – на зоне уважуха! Потом, как кардан починишь - подаришь цветов, наплетёшь про нервный срыв, пощекотишь хорошенько – и нормалёк. Не пойдёт же она хату разменивать из за одного фингала? Так что вариантов у неё всё одно нет. Через год и не вспомните! – советовали Юре бывалые товарищи.
-В принципе наверно так, только в лоб бить не буду, - Юра лущит очередную шишку, кидает пятаки и скорлупу в костёр, заворожено смотрит на огонь глазами, полными тоски и раскаяния, медленно щёлкает орех, вздыхает и развивает мысль, - она женщина у меня крупная. В обратку как отвесит – две двери головой откроешь. Хотя – и поделом бы. Дон Жуан хренов. Вот же угораздило! Удовольствия – на грош. Зинуля моя в тридцать три раза качественнее этой…вашей, блин… И никаких коней там, я уверен. А проблем теперь… Э-эх…
Трещит огонь. Ночь. Шумит в двадцати метрах таёжная речушка, поигрывая серёжками льдинок на прибрежных кустах. Временами пробрасывает мелкая снежная крупа. Небо затянуто тучами. Семь мужиков в телогрейках сидят вокруг костра, заворожено смотрят на берёзовые угли, морщатся от дыма, пьют очень крепкий чай из железных кружек, греют о них руки, щелкают орех и неторопливо беседуют на актуальную мужскую тему.
-Докопаюсь до ерунды какой-нибудь, – Юра прорабатывает каждый шаг, просчитывает варианты вопросов и ответов, играет сначала за белых, потом за чёрных, но идеального варианта найти не может, - я по молодости иногда чудил – вспоминать стыдно. Скажу, мол, унитаз грязный! Хотя - вряд ли. Она у меня чистюля. За котом не вынесла! Во! Скажу – приехал – а тут воняет кошатиной! Чё за ерунда? Завели кота, а я чё…
Юра встрепенулся было, но встретился взглядом с А и Б, и энтузиазм в его глазах погас.
-Да, не то. Ваську я же сам на даче подобрал. Во-от такусенький сам на крыльцо приполз. Уже лет десять назад. Тоже скучаю по нему как по родному. Не, про кота не вариант.
-Короче! – веско выдал А и выпустил клуб дыма марки «Беломор». – Тебя надо напоить! Перед тем как зайти домой – накатишь стакан! Я видел тебя пьяного. Экспромт – вот что в таком деле надо. А ты пьяный – юморист. Как ты там этой жопастой заливал про снежного человека! Прям – другой Юра вдруг сделался! Она и дала-то тебе сразу чисто из интересу: как там у снежных-то мужиков дела обстоят? Тебя пьяного хоть на сцену заместо Райкина выпускать можно! Так что загримируйся стаканчиком перед домом! Выпей, почуди, а потом скажешь – не помню, пьяный был! С кем не случается! Наплетёшь там про нервный срыв, про тяжёлую дорогу, про солнечный удар. Скажешь – с кедра упал прям лосю на рога, так что пока – извини, дорогая, но там гипс. Чёнить в таком духе. Главное – свободнее себя веди, увереннее. Наглее.
Юра хотел было снова возмутиться или хотя бы возразить, но вдруг надолго задумался. Мы сидели молча, боясь нарушить стройный ход мыслей командира. Ведь бой ему предстоял не шуточный. Каждая деталь могла оказаться решающей.
-А что! Вариант! – наконец отрезюмировал командир. – Я пью редко, но метко!
-Да уж… - негромко заметили меж собой А и Б.
Но Юра не обратил на них внимания и продолжил, говоря больше самому себе, морща лоб и жестикулируя рукой с наполовину изгрызенной кедровой шишкой:
-Наливаюсь по самые брови. Вваливаюсь домой ночью. Лучше под утро. Чтоб все спросонок, как в сорок первом. Спрашиваю – почему долго не открывали? Кого прячем? Мужа не ждали? А шестое чувство у вас на кой? Завожусь. Тут кот под ноги попадается. Васька всяко придёт помурлычить. Пинаю, но несильно. Жалко, а что делать. Мяса потом ему куплю с зарплаты. Я пьяный не то, что семью – весь подъезд по росту построю! Ну а дальше - куда ветер подует. Только вы мне сразу этого своего товарища найдите! На другой же день! Потому что если я жену чем заражу – только вниз башкой с балкона останется. Всю жизнь пьяным не проходишь! Бедная Зиночка! Только бы выдержала! Цветами потом завалю!
-А вот про то что всю жизнь пьяным не проходишь - вопрос спорный! – встрепенулся было В, но эту тему народ не поддержал и расползся последний раз по спальникам. Прощальный костёр залили остатками чая. Назавтра был назначен выезд.
Пока позавтракали, пока малость просушили и свернули палатки, сняли антенну «Карата», пока уложили печки да посуду – перевалило за полдень. Заехали в знакомую деревню и купили там семь бутылок водки, две булки хлеба и полкило мятых карамелек «Виктория». Семь бутылок купили просто потому, что давали тогда по одному флакону на человека. Хошь – не хошь, а раз так – надо брать. Водитель свою бутылку пожертвовал нам в будку, поэтому всё шло по плану. Ехали не спеша. Вечером остановились на длинный перекус с дремотой. Водка пилась из двух гранёных стаканов и одного плафона правого повторителя, открученного от кабины и вымытого в ручье. Пилась не быстро, но и не медленно, как раз с тем расчетом, что до утра хватит. Одна бутылка километров на сто. На цель решено было выйти часам к трём ночи. За окончание сезона Юра пил вместе со всеми, вслушивался в свои ощущения, оставался ими вполне доволен, потом отходил на обочину и грозно кричал в кусты: «Зинка, в Хибины апатита порфирит твою гранита мать! Как мужа встречаешь!» Но после каждой такой репетиции, прежде чем снова залезть в кабину, вежливо напоминал запрыгивающим в будку, что ему жизненно важно, чтоб мы оставили ему грамм двести стременных. Мы показывали ему заначенные в спальник полбутылки, клялись, что умрём, но не выпьем, и он успокаивался до следующей остановки.
В город въехали строго по расписанию: водитель знал трассу как свои пять. В три тридцать машина скрипнула тормозами у кирпичной пятиэтажки, где на четвёртом этаже спало ничего не подозревающее Юрино семейство. Двор был пуст, дом – тёмен, лишь где-то в паре кварталов горел одинокий фонарь и лаяла собака. Полусонные, мы на плохо гнущихся ногах вытряхнулись из будки, вдохнули ночной морозный воздух и постарались не шататься. Последний час езды в будке мы только и делали, что поглядывали на последнюю полупустую бутылку. Езда утомила чрезвычайно. Хлеба и карамелек оставалось ещё много, а вот этот последний стакан так и просился в наши полусонные, измученные чаем за лето организмы. Но мы знали: от этих капель зависит жизнь и судьба человека. Поэтому вылезший из кабины Юра перед психической атакой в свете фары вылил последние пять бульков в стакан, залпом выпил двести грамм без закуски, громко хыкнул для храбрости, сказал: «Ну! С богом! Сейчас я им там задам!», легко подхватил свой огромный рюкзак, карабин, и двинулся в сторону подъезда. Мы вдвоём с В подхватили его вьючник, А и Б за нами тащили мешок ореха.
Перед мощной дверью на четвёртом этаже Юра поставил рюкзак, дождался, когда мы поднимем на площадку его вещи, быстро поблагодарил и помахал одними пальцами, мол – всё, дальше я сам, валите. Мы в знак солидарности молча подняли сжатые кулаки на уровень лица, развернулись и пошли вниз. Наверху непрерывной дурной сиреной взвыл звонок. Не успели мы спуститься до третьего этажа, как защёлкали замки, дверь без лишних вопросов распахнулась, и низкий женский голос даже не воскликнул, а прямо таки пропел:
-Ю-юрочка! Родной ты мой! Я уже третью ночь почти не сплю, всё тебя жду! Слава тебе господи, вернулся! Так и подумала, что это ваша машина там остановилась! Прям сердце ёкнуло!
-Зинка! – развязный Юрин бас разнёсся гулким эхом по полутёмному подъезду. – Зина…
Вдруг бас осёкся, наверху что-то хрюкнуло, булькнуло, и Юрин голос, но уже октавой выше, выдал такой экспромт, от которого мы, четверо, схватились за головы и встали как вкопанные:
-Зиночка, родная, прости меня, пожалуйста! Я такой засранец! Я, кажется, триппер подхватил! Если ты меня не простишь, я жить не смогу! Зиночка, я скоро вылечусь! Зина, я такой дурак! Ну хочешь - убей меня, Зин! Зин, я так тебя люблю!
Я посмотрел на А и Б. Они стояли с открытыми ртами, втянув головы в плечи. В прикрыл рот ладонью, но не от смеха. В его глазах читался первобытный ужас неженатого мужчины перед чужой женой. Сверху раздавались плохо сдерживаемые Юрины рыдания и всхлипы. Мы ждали продолжения. Я уже представлял, как мимо катится тело, которое надо будет везти либо в больницу, либо ко мне в общагу и искать ему там свободное койко-место. Пауза длилась секунд семь, но нам она показалась неделей.
-Как у вас там оказывается интересно-то, в тайге! – удивлённый, полный уважения женский голос звучал ровно и совершенно спокойно. – Ну, заходи, рассказывай! В Париж что ли заезжали? А бороду-то отрастил! Чисто дед мороз. А это никак орехи?
Цокнул о кафель кованым углом вьючник, стукнул прикладом о домашний коврик бессильный в данной ситуации карабин, сухо прошуршали через порог орехи, и за Юрой гулко захлопнулась дверь семейного гнезда.
Так и просится следующая фраза: и больше этого человека никто никогда не видел. Но нет! На следующий день, то есть уже через четыре часа, Юра появился в конторе невыспавшийся, но счастливый, уже без бороды и даже красиво подстриженный: его жена работала парикмахером. На все наши вопросы он только махал рукой и односложно и немного смущённо отвечал:
-Да, нормально всё! Спасибо, всё у нас нормально!
Август 2015 года. Пос. Кунгуртук. Тува. Карпов Г.
Карпов Г.Г. Photo401@mail.ru