Слово об отце

Филипп Петрович,мой отец,работал в речном порту на Амуре грузчиком.У тамошних грузчиков он был,как я слышал, бригадиром. Он не воевал. В войну с немцами(Отечественную) ему дали бронь. Войну с японцами он тоже провел в качестве грузчика. Из слышанных мной дома разговоров я знаю,что он занимался в это время перевозкой через Амур на китайский берег военной техники,боеприпасов и всего необходимого для ведения военных действий с сильным-какими и были всегда японцы-противником. Во время войны он часто бывал на том берегу и привозил оттуда домой всякие трофейные вещи. Однажды он даже привез с той стороны японскую винтовку; он отпилил у нее ствол,и получил обрез. Этот обрез Александра Петровна уговорила в конце концов Филиппа Петровияа выбросить,что он,скрепя сердце,попереживав,и сделал. Чаще же всего Филипп Петрович в войну привозил с того берега домой китайскую водку-ханжу. Этой ханжой он провонял тогда весь дом. Ханжу отец распивал со своими товарищами-грузчиками. Александра Петровна -мать моя- не успевала тогда готовить им закуску: пили и ели грузчики всегда много; пьяные,они резались в карты,и часто даже на деньги. В пьяном виде Филипп Петрович часто буянил. Тогда с ним никто не мог сладить. После войны,в мирное время,он все так же работал в речном порту грузчиком.                Когда отец был трезвым,он,казалось мне,был спокойным,вечно о чем-то размышляющим. Я видел его тогда сидящим на кухне в углу за столом у окна,читающим вслух толстую книгу. Он читал,а Александра Петровна,стоя у печки,на которой что-то там варилось в кастрюле,его слушала и иногда скептически на него поглядывала,видимо,помня его недавние буйства и зная,что это его спокойствие и мирная  жизнь в доме продлятся недолго- до следующей получки в порту.  Иногда я видел отца прогуливающимся во дворе нашего дома.Прогуливаясь по двору с заложенными за спину руками,он что-то мурлыкал себе под нос и вид имел человека размышляющего,напряженно о чем-то думающего,ищущего ответ на какой-то стоящий перед ним трудный вопрос,такой,на который ему не дано найти ответ вовек. Когда я видел его таким во дворе нашего дома-бревенчатого,со ставнями на окнах,стоящего недалеко от речного порта,возле железнодорожной ветки и реки Амур-я,мальчишка тогда,приезжавший домой из интерната,присматривался к нему тайком,удивлялся его спокойствию и думал,что это спокойствие отца ненадолго,что царящее в нем какое-то напряжение чувств и мыслей скоро в конце концов прорвется наружу и разрядится в очередной буйной попойке. ...Несколько раз я слышал,как он,пьяный,разговаривал с радио,-пугал меня этим,заставляя думать,что у него уже началась белая горячка.                ...Он умер в теплый майский день,когда,казалось,в мире,на земле,в природе все подспудно кипело,наполнялось внутренней энергией и готовилось прорваться после отступившей уже зимы к новой жизни,к очередному цветению,буйству красок; когда небо было особенно ярко,солнце ослепительно,а птички изнемогали в играх и радостно перекликались по утрам за закрытыми еще ставнями на окнах нашего дома,в котором люди,его обитатели,уже просыпались...                В тот день,когда умер отец,я был в интернате. Была суббота,и в интернате после уроков в школе все разъезжались по домам. Интернат пустел; в нем оставались только воспитанники ,которым некуда было ехать или ехать было очень далеко.                Помню,в тот день я все оттягивал свой отъезд домой и даже собирался вовсе не ехать,а остаться на выходные дни в интернате,но воспитательница заставила поехать. И я поехал.                Несколько  кварталов я проехал на автобусе,несколько прошел пешком. Когда я подошел к дому,был уже вечер. Я открыл калитку; цепь у меня над головой глухо загремела и,притянув у меня за спиной калитку в исходное положение,затихла... Да,точно помню,был тогда уже вечер. Помню даже,что работали в порту краны. Сюда,во двор,залетал их тяжелый скрежет и резкие звуки-взвизги. Слышно было,как ковшами своими они загребали на баржах-плоскодонках гравий и высыпали его на берегу,ростя там целые горы его. Когда я вошел в дом,то увидел,что дома ,как и во дворе,никого нет. Это меня удивило и обеспокоило. В большой комнате,называвшейся у нас залом,как всегда,было включено радио,и в доме негромко звучала музыка: скрипка подпевала жалующемуся на что-то фортепиано. Я невольно стал вслушиваться в жалобу этих двух инструментов. А сердце уже ныло от предчувствия приближающегося ко мне страшного известия.                Я стоял в ту минуту на кухне; сюда в окно заглядывало вечереющее солнце. Вдруг стукнула калитка во дворе. За окном к крыльцу кто-то прошел. И вскоре в дом вошел незнакомый мне человек,застыл на месте,посмотрел по углам,взглянул на меня и сказал,что по улице прошел слух,что Филька умер...                В тот же час я вернулся в свой интернат: только в нем я увидел тогда убежище для себя от житейских невзгод и страшных известий. Но весть о смерти отца ко мне в интернат пришла на следующий же день...                                Филиппа Петровича похоронили грузчики из речного порта. Филиппа Петровича похоронили на кладбище,которое в нашем городе давно называют "старым кладбищем"; оно теперь находится в черте города и обнесено кирпичным забором.                ...Давно умер мой отец Филипп Петрович. Но он на земле еще живет-живет в моей памяти. В моей памяти он все еще пьянствует,буянит,все еще,сидя на кухне на своем излюбленном месте-в углу за столом у окна,- читает вслух толстую книгу и все еще ходит по утрам в речной порт на работу...