На стройке у охраны в восемь утра заканчивается одна смена и начинается другая. Сегодня, сменившись, перед тем как отправиться домой, Виталий решил прогуляться к роднику, что в километре от работы, и набрать водицы. Благо она еще и святая, ведь родник освящен в честь святого преподобномученника Кукши, о чем свидетельствует табличка и небольшой крест на стволе дерева. Там же, на месте молитвенного подвига блаженной Дуняши (Евдокии Кудрявцевой), установлен большой деревянный крест. И дает древний родник современным людям из микрорайона «Левобережный» и даже приходящим издалече и не очень, как Виталий, благость свою.
Утро радовало теплом и неярким, сквозь легкую дымку, солнцем. Стройка уже вовсю двигала мускулами экскаваторов, бульдозеров, асфальтоукладчиков, кранов и иных подъемников всех мастей; полнила свои «артерии» машинами с песком, щебнем, бетоном и асфальтом, а через «вены» — другим ходом — выпускала их порожними. Стоял привычный рабочий гул. И среди этой пыли и гула рождалось и росло новое здание.
Немного отойдя по дубовой посадке вдоль дороги, несмотря на близость стройки, можно было услышать и пение птиц, и стрекот кузнечиков, и шум листвы под легким утренним ветерком. Природа брала свое.
Виталий остановился послушать и увидел, что его догоняет средних лет мужчина невысокого роста с внимательными и одновременно улыбчивыми глазами. В руках он держал пустые канистры, видимо, для той же цели, что и Виталий.
— К роднику?
— Да, вода — чудо! — улыбнулся мужчина. — Слушаете?
Виталий молча кивнул, не находя слов, и почувствовал, что тот его понял.
— Люблю птиц! Зоряночка-то уже пропела, она раненько просыпается, и поет с весны, как только пруд открывается ото льда. А он вот рядышком, — мужчина показал рукой вправо, а там, и впрямь, виднелась зеленоватая водная гладь в окаймлении густого кустарника. — Зоряночка же поет и поздно вечером.
— Я смотрю, вы специалист по птицам?
— По профессии-то я водитель, а птицы — увлечение.
— Но видимо, серьезное, — добавил Виталий с уважением.
Они обменялись рукопожатиями и познакомились.
— У зорянок розовая грудка и глаза, как пуговки, а размером они с воробья, — продолжал Дмитрий. — В квартире, если у кого живут, поют и днем, но вполголоса. Старики их иначе зовут волчками, из-за скрытности, ибо, когда поют, прячутся. Хотя, в то же время, и с любопытством поглядывают своими глазенками.
— Любопытные? Как сороки?
— Ну, сороку по любопытству никто не превзойдет, конечно. Но из других птиц самые любопытные все же синицы, а из них — большие синицы, которым все-все нужно рассмотреть.
— Понятно. Вы так красочно рассказывали о зорянках, что я буквально видел их. Вот послушать бы! А как они поют?
Дмитрий свистом изобразил трель зорянки. Это было что-то между пением соловья и журчанием ручейка. О чем Виталий не преминул заметить.
— Так они же и есть соловьи — только болотные. А еще их пение по-хоже на трель жаворонка, хотя тот и не из породы соловьев.
— А жаворонки тут живут?
— Нет, они дальше, в поле, там, за прудом, — махнул рукой Дмитрий. — Хотите, подойдем к пруду, я вам кое-что покажу?
— Конечно, хочу! — ответил Виталий, и они свернули вправо.
— Здесь еще водится много перепелов. Они любят камушки, ракушки, которые нужны им для пищеварения.
Вдруг очень громко застрекотал сверчок, а, может быть, и нет, вроде он, — но слишком сильный и мелодичный звук, а не ритмично и единообразно, как у насекомого.
— Что это?
— А-а-а… Это камышовка в кустах: «Тя-тя-тя, тя-тя-тя!», — Дмитрий искусно изобразил трель птицы. — Особенно приятно услышать ее пение, когда приходишь рано утром на рыбалку и понимаешь, что ты не один, что кругом жизнь, — мечтательно произнес он. — Камышовки бывают разные. Кроме «сверчка», которого мы только что слушали, есть еще — садовая, болотная, дроздовидная и «барсучок».
Постояв немного и послушав птиц, они вновь направились к роднику, который был уже рядом. Слева высились трех- и пятиэтажные дома нового микрорайона, и сразу за ними тропинка вела в низину, сплошь заросшую кустами и высокой травой. Спускаясь, мы с удовольствием вдыхали свежий воздух и запахи обильно растущего и радующего многоцветья.
Первым, чуть слева от тропинки, стоял крест в память блаженной, а впереди — на дереве — небольшой крест в память святого. И там, и там были таблички с поясняющими текстами и стояли живые цветы. Вокруг, в том числе и возле родника, тихо поющего свою мелодичную вековую песню, было идеально чисто. Видно, верующие регулярно ухаживают за святым местом — убирают, пропалывают траву возле крестов, чтобы было удобно подходить, читать и молиться, следят за водотоком.
Виталий с Дмитрием, будучи верующими, приложились к каждому кресту, осеняя себя крестным знамением, помолились и только после этого стали набирать воду. Она текла тонкой струйкой, и, пока наполнялись емкости, времени было предостаточно. Солнце по-прежнему чуть прикрывалось легкими облаками, и было не жарко, как обычно бывает в эти дни середины лета, когда на недели зарядит зной (а бывает что и дождь льет, не переставая).
— Расскажите еще что-нибудь о птицах, — попросил Виталий попутчика.
— Ну, что рассказать? Много в этой местности щеглов, чижей и синиц. Они не улетают на зиму, а летом прячутся в зарослях — лесах и посадках. Щегол — от слова «щёголь» — красивый, головка — черное с красным и перья — желтые и черные, хвост же совсем черный, а наперники белесые.
— Красавец! — улыбнулся Виталий. — А еще какие птицы есть тут?
— Дрозды-рябинники остаются на зиму, так как питаются рябиной. Они стайками летают. Куропатки есть. Ну, а сороки — где их нет? Кстати, самая культурная птица.
— Да, я вчера вечером, когда обходил территорию, наблюдал за ними. Вижу: появилась пара сорок, за ней — вторая, видно, самка и самец, летят, ищут место на ночлег. Кружат, играют, потом сели на куст. В небе появилась другая сорока, одинокая, и полетела к высокому крану, стоящему невдалеке и украшенному гирляндой сиреневых огней, чтобы с летательных аппаратов было видно. Покружила — кран уже не работал — и села. За ней, видимо получив какой-то один им ведомый знак, потянулись и другие сороки. Две пары тоже поднялись и — туда же.
— Вы тоже наблюдательны.
— Как и всякий, любящий природу.
— Да, все верно, — и, немного помолчав, Дмитрий продолжил. — Скворцы еще есть. А вот эта – самая некультурная птица, грязнуля — все перевернет и сама испачкается.
Набрав воды, они по очереди попили ее из складного стаканчика, имевшегося у Дмитрия, как у всякого рыболова, и тронулись в обратный путь.
— Забыл вам рассказать про варакушка — он ближе к роднику живет — и про черноголовку, или по-другому «болотного соловья», славку-черноголовку — их очень много — и «мельника» — из них самую маленькую.
Обратный путь, как всегда, несмотря на груз, показался путникам значительно короче, и вот они уже почти у шоссе.
— У меня такое чувство, что птицы совсем почти не спят, — сказал Виталий.
— Нет, такого в природе не бывает. Вот щегол, например, голову — под крыло и спит. Я-то наблюдал их в неволе, так что знаю. Между прочим, в домашних клетках птицы живут гораздо дольше. Жаворонки, например, до пятнадцати лет.
— Но я бы не стал держать птиц взаперти! — воскликнул Виталий.
— И я не люблю этого. Вольные создания должны жить на воле. Хочешь подкормить их зимой? — Возьми корм, и иди, корми. Хочешь пением их насладиться? — Пойди в лес или на реку и слушай, сколько душеньке угодно. Запиши на плейер и дома включай, хоть весь день внимай! Правильно я говорю?
— Полностью согласен! Живое должно жить, как Бог его создал. Человеку хорошо в неволе, хоть корми его там досыта? Так и птице…
Вдруг раздалось громкое: «Карр-карр!» Дмитрий, подражая, начал тоже каркать. Ворона, стоявшая у дороги, замерла, смотрим, головой кивает, будто соглашается со сказанным нами. Потом снова каркнула и, взмахнув крыльями, взлетела вверх.
Виталий договорился с Дмитрием созвониться и съездить куда-нибудь на природу, ведь она, матушка, столько дает человеку и физических, и душевных сил. Благо, хорошими местами так богата тульская земля. А прощаясь, подумал: «Жизнь без природы неинтересна, а человек, нелюбящий ее, ущербен, у него как бы отсутствует часть души…»
Октябрь 2014 - февраль 2015 гг.
© Яков Шафран, 2015