Предыдущая страница: http://proza.ru/2015/09/05/1756
ИЗБА СОТНИКОВА
Архип ворковал над своим детищем. Утром, в обед и вечером, заглядывая на печь, принюхивался и прикладывал ухо к плотно закрытому глиняному кувшину. Растертый хмель, запаренный вперемешку с ржаной мукой и медом, обнадеживающе побулькивал в сосуде.
– Будут дрожжи, будет медовуха, – подмигивая иногда заходящему к нему на огонек Угору, заверял он.
Шаман, раскуривая трубку, так же хитро щурясь, потирал руки. Дрожжи и ему были тоже нужны:
– Давай-давай. Как поспеют, меня покличь, мне тоже надобно трохи, чтоб грибницу завести, а то бегаю по тайге в поиске нужных лечебных грибов, как лось за мухоморами. Ежели дрожжи будут, так заведу грибницу, за плетнем полью весной водицей разведенной, вот они и вырастут. Чтобы грибу вырасти, шляпка его сквозь заячий или иной желудок пройти должна да выйти горошинами. Ты же своими собаками всех зайцев верст на семь разогнал да выводки их извел. Уходить далеко от дома летом тяжко мне уже. Почитай, без десятка годков по веку нам с тобой нынче стукнет. Сколько раз предлагал: давай алеутам собак продадим, а оленей возьмем. Их кормить-то не нужно, сами ягель найдут, да и зайцев давить не будут.
– А ты тогда, вместо лаек, крыс давить станешь? Тебе, лешаку, клюквы да рыбы хватит. А у меня огород. Там и репа, и свекла. А за домом – яблонька-дичка растет. У зайцев и крыс животы лопнут от смеха, когда твоих оленей на страже моей капусты увидят. Свято место пусто не бывает. Уйдут собаки, придут крысы и зайцы, – не соглашался кузнец, – уж лучше рыбу собакам ловить, чем без урожая остаться осенью.
– Вот потому-то и вспомнил я своего деда наказ, – оправдывался его товарищ, – в дрожжах надобно шляпки грибов квасить. Закваску выжимай сквозь тряпицу и сливай в кадушку с дождевой водой, а гущу выкидывай. Весной из лейки полил под плетень и под кусты – да ходи опосля, собирай урожай грибов, как морковку.
Архип давно уже приметил, что Угор, колдуя, выращивал позади огорода в молодом березняке травы и грибы, из которых готовил различные снадобья. То настой из мухоморов приготовит, то табак из поганки насушит. Иван-чая насушит да медуницы. А после, прибыв на ярмарку в Тобольск, дурит он своих земляков, меняя снадобья и порошки на вещи, инструмент да нужные в обиходе снасти. Однажды даже умудрился впихнуть заезжему купцу квас, настоянный на овсе, когда тот, объевшись жирной оленины, за печень схватился. И надо же! Помогло! Купец тогда за квас, думая, что это настой целебный, Угору невод подарил. А шаман даже не улыбнулся, подавая в дорогу заговоренную им при хвором купце тухлую воду, которую Архип давно хотел выплеснуть с крыльца, да боялся, что куры подохнут.
Вот и сегодня слез с печки кузнец и, довольный своими успехами в медоварении, присел на лавку.
«Эх, жаль, что Угорка в отъезде, сейчас бы отведали медка. Да Ванюшка ушел до Никиты в избушку», – подумал Архип.
Вдруг он, услышав звук бубенцов и схватив на ходу безрукавку, выбежал на крыльцо.
В лог поднимались от реки четыре оленьих упряжки.
Прибыл обоз из Тобольска, который увел Угор полмесяца назад.
– Ну, гулялы, наконец-то вернулись, а то я уже думал, в лапоть накласть да за вами посласть, – обнимая друга, улыбнулся кузнец.
Во второй и третьей упряжках приехали Ксения, Рамиля и Мамарка. Четвертая упряжка была проходная, со знакомым остяком из Ягонокурта, решившим переночевать в логу Сотниковом, а уж утром податься до своего стойбища.
– Ну как там Полинушка? Не лупит ли часом ее муж молодой? – разгружая вещи и помогая Ксении подняться с нарт, спросил жену Архип.
– Живут душа в душу. Токмо вот сват всю душу-то и вымотал мне да Полине. Все про злато Ермака норовит выведать. А тут еще брат сына боярского, Ивана Рукавого, Богу душу отдал. Его в Москву повезли, сани хвоей украсили, коней черными лентами повязали, стрельцов в караул почетный снарядили. На улицу же три бочонка хмеля выкатили, ну, чтоб, понимаешь, помянул его народ черный. Так Угор-то тоже хлебнул черпачок, рукавом губы утер. Крякнул на всю улицу, да возьми и брякни: «Нам бы жить, как их хоронят!». Его дьяк Севастьян услыхал, который рядом стоял. Вот и потащили вогула в избу приказную. Хотели язык отрезать, да Полинка через зятя выхлопотала, чтоб мягче наказать его. Выдали нашему шаману семьдесят плетей. Всю дорогу на пузе так и ехал, весь зад-то ободран, – горько усмехнулась Ксения.
– Добро, что сдюжил. В его-то годы не каждый семьдесят ударов снесет. И думается мне, что воевода не дал забить его до смерти, лично приказав без оттяжки пороть. Не от любви отеческой он это сделал – чует он, что вогул и про злато атамана, и про Золотую Бабу ведает. А потому нам остерегаться нужно, чтоб своего человека сват не подослал к кому-то из нас. Воевода хитер. Вона как развернул вспять князя вогульского Василия Кондинского обратно в его Пелым, не пустив князя вогулов в поход до Тюлькинской землицы . Почуял, упырь, что с тунгусами сговориться может запросто, – рассуждал Архип, занося пожитки в избу.
***
ПЕЛЫМ-РЕКА
Василий Кондинский в Пелыме встретил обозников из Москвы радушно. Разместил, накормил, помог с фуражом.
Ивана и двух сынов боярских, посланных в острожек на Енисее, пригласил к себе в светлицу испить братчины, отведать угощенье.
– Не пойму я тебя, Иван. Пошто ты на северные земли повернуть собрался? Ведь на Тобольск ближе югом через Морткинские Болота пройтить. Они еще ведь промерзшие, не растаяли, и санная дорога есть. Сам недавно обоз отправил воеводе.
– Ясак собрать нужно с одного стойбища. Совсем от рук отбились. Одного шамана даже пришлось прилюдно выпороть, много языком молол. Да и за службу верную названному боярину Архипу Сотникову награду везу от государя Михаила Федоровича.
– Чем же наградил его государь?
– Пистолем заморским о двух стволах жаловал. И кафтаном парчовым с плеча князя Дмитрия Пожарского одарен. Так что хошь не хошь, а крюк придется сделать. Я тут оленей возьму, а лошадей оставлю. С Пелыма на Уньеган пройду, там уже рекой и сором до речки Хугот – и на стойбище Постнакорт выйду.
Князь пододвинул братчину Ивану Никитичу и, хитро улыбнувшись, произнес: – Ты, Иван, мои владения лучше меня скоро знать будешь.
– Владения-то твои, а землица Сибирская под государеву руку положена, так что все дороги ныне перепись прошли. Охотчие люди уже за Енисей ступили. Говорят, к богатому озеру вышли.
Сотник Иван, пригнувшись к уху князьца, шепотом поведал ему:
– На тебя и брата твого Федора кое-кто донос прислал государю, будто, приняв веру православную, ты справляешь шайтанство, – достав из рукава грамотку, Иван зачитал опешившему от страха вогульскому князьку: – «…живучи в юртах, делает шайтаны и по первой своей вере тем шайтанам кланяется. Впал в неистовое житие не единова, уподобляя прежние бесовские и темнообразные прелести».
Василий Кондинский, трижды прекрестившись, залепетал:
– Так, однако, навет это, Иван Никитич. Каюсь, справляли мы день ворона давеча. Дерево наряжали, воде, земле и небу кланялись. Так и вы, урусы, масленицу празднуете, которую из комоедицы переделали языческой.
– Не богохульствуй, Василий. Что тебе сказано? Постерегись и мотай на ус! Я-то пойму тебя, а государь осерчает. Гнев же его страшен. Ты священное дерево не спилил, как велено было патриархом, отсель и до сих пор там твои вогулы шайтанят. Вот потому в начале зимы и отказано тебе в походе на Тюльскую землицу, токмо по этой причине и отказано. Не верят воеводы в твердость духа твого.
Князь вновь перекрестился на красный угол.
– Свалю я лиственницу, ей-богу свалю.
А Иван, отхлебнув браги из братчины, звонко расхохотался:
– И осеняешь ты себя крестом слева направо, видать, забыл давно, когда истинному Богу молился-то.
В светлицу с облаком пара ввалился Терешка.
– Скарб весь на нарты переложили. Олени сыты. Ягеля взяли с собой в каждый возок. Коней свели в почтовую яму. Когды выезжаем?
– Ну, бей походную дробь. Знамо, пора выступать, – поднявшись из-за стола, распорядился сотник. – Сын мой, приемыш, – пояснил князю Иван, любовно глядя вслед убегющему по ступенькам подростку.
***
ИЗБА. АТЛЫМ-РЕКА
– Ну, здрав будь, Никитушка. Давно я тебя не навещал, да и ты позабыл про колокольчик, – присев подле спящего Никиты, поздоровался Гостомысл.
– Рад видеть тебя, отче, – прошептал во сне ведун.
– Дело есть. Задумал сотник Иван игру мудреную. Знает, что не добьется он от вас места утайки злата Ермака. Решил он без ведома воеводы подослать человека. И чую я, будет подход тот к Ванюшке или Мамарке, так как наивные они еще, молодые. А стало быть, и засланец от сотника младой будет. Ты уж, Никитушка, зри в оба. Клад этот токмо для крепости Руси в тяжкое для нее время предназначен. Не должон он попасть в пакостливые руки. – Гостомысл поднялся. – Звон бубенцов слышу. Упряжка по речке идет. Чую, Ванюшка к избушке подъезжает, пойду я.
– День ворона проспишь! Вставай, дядько Никита! – с порога, отряхиваясь от снега, весело крикнул Ваня. – Вон он, на березе сидит, каркает. Гнездо-то старое себе с северной стороны нынче выбрал, чтоб птенцы в тени были, а значит, лето знойное ожидается!
*- Тюлькинская землица – позже ( после 1623 года) Красноярский острог.
* - Бай Коль ( перевод с тюрского) богатое (большое, главное) озеро - Байкал.
* - день вОрона – весенний праздник народов севера. (вороны прилетают
гнездиться)
Фото: Дочь Ксения - день вОрона.
продолжение: http://www.proza.ru/2015/09/18/592