Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2015/10/01/1452
В пятницу Пина облазала все шкафы, и, тяжело вздыхая, принялась готовить овощи. Первым делом она докопалась до меня с вопросом: где две помидорины? Я ответила, что в помойке. Пина порулила на балкон и полезла в мусорку. Удостоверившись, что помидоры выброшены не напрасно, расстроенная, вернулась к плите.
Старушка возилась с баклажанами (я их уже предварительно нарезала, почистила и нарезала лук, залила сковороду маслом), я матюгалась сквозь зубы. Пина всерьёз решила, что я – идиотка. Раз не обсуждаю с ней статьи из старых журналов, где сплетни про знаменитостей перемежаются с кулинарными рецептами, то я – дура тупая. С одной стороны, это к лучшему. С дурака спроса меньше. Со мной здесь никто бесед не ведёт. Зато, хозяева постоянно велят мне общаться с Пиной. С Пиной общаться – с умом прощаться. Она глухая, её ничто не интересует, кроме сплетен, всё равно, о ком. Но даже на эти темы диалогов не получается. Пина говорит за двоих, сама что-то придумывает вместо моих ответов, и несёт такую пургу, что я удаляюсь в свою камеру (комната по-итальянски – камера), не извиняясь.
Например, на её ежедневный вопрос: «Куда ты идёшь?» (в медзаджороно), я ответила, что иду делать перевод дочке. Старушка тут же выдала свою версию: «Ты едешь в Мессину? Ты успеешь вернуться до темноты? Будь осторожна! Не ходи одна вдоль дорог! Тебя украдут! Накинут на голову простыню, засунут в машину и увезут! Не забудь, что в восемь надо вынести мусор, а в половине девятого дать мне ужин. Приятной поездки! Чао!» Я пыталась объяснить, что деньги перевожу в Роккалумере, но Пина изумилась: «Ты едешь в Санта Терезу, не в Мессину? Нет? А куда? Не в Санта Терезу, в Фурчи? Не в Фурчи, а в Али Терме?» И так во всём. Когда зимой я сказала ей, что Надя едет в Рооссию к детям в гости, Пина неделю рассказывала своим, что Надя купила машину и поехала в Австралию, где у неё любовник.
Не знаю, как часто у старой синьоры бывают затемнения или просветления, но мне лучше, когда она сидит в своей комнате или на балконе и меня не видит. Сейчас, когда семья помешалась на экономии, Пина тоже нервничает сверх меры. Моя тупость у неё не вызывает сомнений.
Она настырно лезет к плите, дико мешаясь, и я, приготовив всё необходимое, стараюсь держаться от неё подальше. Потому что она цепляется ко мне, хватает за руки (что меня бесит и всегда бесило, не выношу, когда меня трогают чужие), даёт советы и поучает: «Наташа, ты понимаешь, что я говорю?» - «Да» - «Наташа! Ты понимаешь, что я говорю?!» - «Да» - «Наташа, ты говоришь «да» или «нет», но ты не понимаешь, что я говорю!» - «Я понимаю» - «Что ты понимаешь?» - «Всё понимаю» - «Вот, слушай. Мне тяжело готовить еду, потому что у меня дрожат руки. Ты должна мне помогать. Что я сказала?» - «У Вас дрожат руки. Тремор – по-русски тоже значит тремор. Я понимаю».
Пина хватает бутылки, кастрюли, столовые приборы и суёт мне под нос: «Это – масло! Повтори: масло! Это – оливковое масло. Это – арахисовое масло! Ты поняла?» Я смотрю на старуху как на вечно пьяную соседку со старой квартиры: отвязаться невозможно, пройти мимо никак, лестница узкая, остаётся надеяться, что молоть ересь у неё язык устанет быстрее, чем я взбешусь. Пина заводится: «Наташа! Ты поняла?! Подойди ближе!!!» Качнувшись к ней, я отступаю на полшага назад: «Я всё поняла» - «Повтори!» - «Масло оливковое. Масло арахисовое» - «А как ты включаешь газ? Ты неправильно его включаешь! Ты совсем не умеешь включать газ!» Да, точно. Именно через десять месяцев я должна понять, как это делать. До сего дня всю работу по кухне выполняли волшебные гномики. Наверное, вчера они взяли расчёт, и мне придётся учиться всё делать самой.
Синьора начинает щёлкать зажигалкой над опасной третьей конфоркой. Там газ выходит толчками и вспыхивает не сразу. Зато, когда вспыхнет, огонь разлетается в разные стороны сантиметров на двадцать. В первый раз я чуть не обожгла лицо, пытаясь увидеть, горит конфорка или нет. Пина давит на включатель, крутит рычажки, я шарахаюсь от плиты. Газ вспыхивает и гаснет, два, три, пять, шесть раз. Пламя вылетает и исчезает. Пина, в азарте борьбы с плитой, не слушает моих уговоров успокоиться. Наконец, старушка победила, лук шипит в булькающем масле, занудство продолжается: «Наташа, не выбрасывай семена перца. Их надо посадить на балконе, у нас будет свой перец. В магазине всё слишком дорого, это важно, когда есть свои продукты!» Да, в магазине всё слишком дорого. Цены на фрукты, например, не меняются с прошлой осени: всё – по 1 евро за кг.
Меня немножко обижает, когда семейство, пообедав, ломится к бабушке с воплями: «Бабушка! Это ты готовила обед? Спасибо, так вкусно!!!» Я всё понимаю, но хоть бы кто тихонечко произнёс: «Спасибо, Наташа». Нет, зачем? Наташе платят, этого достаточно. А, может, мне обидно за то, как здесь люди относятся к своим старикам? Нашим во сне не приснится.
После обеда Тамара позвала меня подняться в заброшенные сады. Наступил сезон фикодиндей. Не ручаюсь за точность произношения. Фикодинди – плоды кактусов, такие сочные вкусные шишки. Мне они нравятся. Но хозяева за всё время покупали их один раз. Покупать для себя, как мороженое и сладости, глупо, если можно пойти и нарвать.
Я принесла домой пакет фиков и лимонов. Пина аж подпрыгнула от радости: «Где взяла? Завтра ещё принеси!» Я сказала, что пойду за фруктами после выходных, потому что это далеко, а Тамара уехала на неделю, и я боюсь одна. Пина возбудилась: «Что ты! Не надо бояться! Иди спокойно! Ничего с тобой не случится!» Я хмыкнула. Ага, как мне просто погулять, так надрывно завывает: «Наташа, сиди дома! Не ходи никуда! Ты уходишь, у меня сердце болит, мне за тебя так страшно! Вдруг что-то случится?» А как пожрать на халяву принести: «П*здуйте, мамо, х*ли вам станется!», а то, что я должна идти в лес на горе, да ещё в личное время, это – сущие пустяки.
В субботу мы с Тамарой поехали в Таормину. Я хотела осмотреть крепость над городом, а Тамара – попасть в знаменитый бар в Кастельмола.
Ночью мне было плохо. Наверное, упало давление. Сначала рано уснула, и проспала два часа. Проснулась от холода, зубы клацали, выбивая звонкую тревожную дробь, голова кружилась, сердце обрывалось, ко всему меня мутило. Кое-как, сделав два шага, достала из шкафа тёплые носки и свитер. Потом лежала, то задрёмывая, то просыпаясь от нового приступа, и думала: «Вот, была бы дома, хоть кто-нибудь дал бы мне горячего чая!» Дойти до кухни, чтобы заварить чай и налить горячей водой бутылки, греть ноги и руки, сил не было. Оставалось надеяться, что эту ночь удастся пережить.
Утром встала почти нормально. Интернет предсказывал, что на улице будет всего 22 градуса. В горах – прохладнее. Надела джинсы, футболку с рукавами, взяла с собой жилетку. Тамара тоже утеплилась. У неё неделя отпуска. После двух с лишним лет работы хозяева согласились дать ей небольшие каникулы. У Тамары планы осмотра Таормины, Катании, Сиракуз, Мессины, Милаццо и Эольских островов. Я тоже хочу в отпуск.
Крепость над Таорминой была всё ещё на реставрации. Я чертыхнулась. Третий раз приезжаю, и опять – облом! Информационный щит висит второй год, сообщая, что крепость откроется в конце июня сего года. У нас – середина сентября.
На подъёме к Кастельмола (500 с чем-то м над уровнем моря), сердце забарахлило не на шутку. Интернет обманул, какие там +22, не меньше тридцатника… Я улеглась в тени олив на каменную скамью. Тамара выдала мне бутерброд с мясом. В аптеке я хотела купить доппельгерц, но без рецепта даже эту невинную микстуру не отпустили.
Я набрала номер мамы. Ремонт на даче продолжается ни шатко, ни валко. Мы для местных умельцев – заказчики неинтересные. Поэтому, мужички появляются в нашем дворе, когда у них есть минутка между жирными подрядами. Тем не менее, дело движется. Крыша перекрыта, печи подправлены, началась покраска. Мама довольна. Я убрала телефон. Тамара сказала: «Надо же, помираешь, а маме звонишь!» Я вздохнула: «Именно поэтому. Если сдохну, она ещё несколько дней будет жить спокойно. Я звоню ей каждый день, но иногда, когда денег нет, пару раз в неделю. Так что она не будет волноваться. Хотя, учитывая, что ей пришлось испытать в жизни, моя смерть раньше её – стала бы высшей несправедливостью. Я надеюсь, что Боженька этого не допустит. Хочу, чтобы у мамы было побольше радостей, пусть маленьких, и мирных денёчков без стрессов, лет до ста».
Сердце отпустило, с новой силой разболелась голова. Таблетки от головы (9 евро за упаковку) мне продали. Но они не помогли.
Рядом с аптекой располагался какой-то офис. Наше внимание он привлёк картинами и рыцарями. На Сицилии везде продаются куклы-рыцари, женщины и мужчины, размером от хомячка до человеческого роста. Рыцари на верёвочках, - марионетки. Знаете, как они называются? Бурратино! Потому что бурратино – это управляемая кукла.
В Таормину вернулись на автобусе. Ещё несколько часов гуляли по городу, посмотрели на памятник Анне Ахматовой, заглянули во все магазины.
Мне нравится Таормина. Здесь можно гулять каждый день, не уставая любоваться природой и архитектурой. Многовековой туристический бренд заботится о своей внешности. Но забегаловки оставляют желать лучшего. Если вы не заказываете блюда в помпезном ресторане, рискуете получить вместо капучино – пойло, вместо гранита – подслащенный лёд. На такое обслуживание нарвались и мы. Тамара с возмущением потребовала поменять напиток. Я проглотила полурастаявший лёд ценой 2,5 евро. Из-за больной головы не сразу врубилась в отсутствие вкуса, мне было важно, что десерт холодный. Так что качать права было поздно. Хуже этого я ничего на Сицилии ещё не пробовала.
В казе меня ожидала гора немытой посуды. Нино готовится к операции, с Пиной сидеть некому. Поев, члены семьи унеслись кто куда, свалив грязные тарелки и кастрюли возле раковины. Я знала, что именно эта картина меня ждёт, и была довольна, что хоть на выходной отпустили. Вода была холодной. Я включила нагреватель. Тереза велела экономить на всём. Это печально. Прийти с моря – душ не принять. А бабка, хоть и выживает из ума, далеко не дура. Едва я включаю нагреватель, - вот ведь, вроде глухая, а лёгкий щелчок слышит! - она или немедленно вырубает его, или, выждав минут 15, запирается в санузле и начинает лить тёплую воду в своё удовольствие. Набрязгавшись, появляется в дверях с сердитым видом: «Скальдобаньо до семи вечера включать нельзя!» Но, так как она часто спит днём, я всё равно включаю.
В восемь вынесла мусор. Когда уже можно будет выносить помойку днём? Вечером выходить на улицу, специально для похода к бачкам, в лом. Хотя, на днях наблюдала изумительный закат. Белый.
С воскресенья до четверга над Сицилией бушевали ливни. Как обычно: размытые дороги, свалившиеся в море машины, человеческие жертвы. Капитально полило шестого сентября. Ещё в субботу было +45, а потом небо вскрыли. Что будет, если на каменку в бане вылить ушат воды? А Сицилия – огромный раскалённый камень. Остров плавал в дождях и тумане. Как-то небо слегка успокоилось, и вечер, потерявший яркие субтропические краски, всё-таки приобрёл какие-то очертания. Обычно в восемь темно. Тут было как в Питере, в июне. Я вынесла мусор и залюбовалась на закат: светло-стальное небо, высокие облака. Кажется, это было в четверг.
Тереза появилась после девяти: «Наташа, надо навести порядок на кухне! А… Ты уже всё сделала… Хорошо…» Нет, блин, я привыкла жить в сраче, и без ваших указаний не знаю, надо ли соблюдать чистоту в жилище.
В воскресенье вечером Пина провела ревизию продуктов и составила список необходимых покупок: «Молоко, сыр, яйца, масло оливковое, масло растительное, консервы, мука, сахар, оригано, картошка, уксус…» Тереза, выслушав маму, раздражённо фыркнула: «Мы делаем покупки по четвергам!» Я отвернулась, чтобы не показывать взгляда: по четвергам? В прошлый четверг в дом принесли всего лишь два пакета молока и яблоки. Уже несколько недель воскресная трапеза не разнообразится пирожными и тортами. Холодильник пуст. В нём одиноко остужается обязательная бутылка вина для Франческо. По вечерам появляется что-то для обеда следующего дня. На воскресенье были отвратительные изделия из непонятно чего с сыром (размером с полсосиски, намёк на мясо, сыр отсутствовал, запах тухлятины, цена по скидке из-за просрочки). На первое – спагетти с баклажанами и сальсой. Нино не пришёл, ему относили еду с доставкой на дом.
Обед в половине второго. Пина поела в полдень. Я сварила ей лапастину с овощами. Без десяти час, едва закипела вода в кастрюле для спагетти, в квартиру ворвалась Тереза: «Ах! Надо приготовить обед для всех!» Посмотрев на накрытый стол, она воскликнула: «Ты ещё не сварила макароны?! Я сама сделаю!» Я молча удалилась. Не думала, что макароны надо варить ночью. В половине второго Тереза открыла дверь ко мне: «Наташа, ты уже поела?» - «Нет» - «Нет? Почему?» Да-а… Что мне было есть? И вообще. Чёрт-те что вонючее якобы с сыром пересчитали (20 штук) и поделили между мужчинами. Я взяла три штучки, и пожалела. Не надо было это есть, гадость редкостная. Между прочим, Тереза с дочками ели поджаренную вырезку.
Я, в нынешнюю эпоху жесточайшей экономии, на завтрак и ужин питаюсь кофе, сыром и фруктами, хлеб перемежаю блинами, варю варенье. Кроме яблок, в доме есть груши и дыни. Может, похудею. Набирать вес намного проще, чем от него избавляться. А ещё килограмм пять-шесть скинуть не помешало бы.
Перед сном Пина позвала меня и сказала: «Мне надо выдергать волосы на подбородке». Я промолчала. Она посмотрела выжидательно и повторила: «У меня на подбородке растут волосы. У тебя есть пинцет». Я промолчала. Пина подъехала ко мне вплотную и ткнула пальцами в проблемный участок на лице: «Пинцет нужен! Выдергай мне волосы!» Я ушла в кухню смотреть телевизор. Какого хрена? Пинцет – мой. Я уже говорила: ножницы – мои, кусачки – мои, пилка – моя, пинцет – мой. Вам надо – покупайте и пользуйтесь.
Старушка прикатила следом: «Меня надо подстричь!» Я промолчала. Она наклонила голову и продемонстрировала длину волос: «Мои волосы длинные. Мне нужна стрижка!» Я встала и ушла к себе.
Конечно, если хозяева отдадут приказ, я подстригу синьору, деваться-то некуда. Но подобное обращение на подвиги не тянет. Ни просьб, ни похвал, на благодарности за труд. Да, мне платят. Но я – сиделка. Не повар и не посудомойка на всю фамилию, не дизайнер, не парикмахер, не клоун. Да, у меня не самые худшие условия. Но – мне платят на треть меньше положенного и не делают документы. Да, я изначально согласилась на это. И что? При любом намёке на что-то, что необходимо синьорам, кидаться выполнять, сломя голову? Только потому, что мне нужна работа? Меня переклинило: если не могут выдавить из себя вежливых слов, пусть повторят двести раз. Пока было только четыре.
На другой день пришёл Андреа и, взяв кухонные ножницы, с хиханьками-хаханьками начал стричь бабушку. Седые пряди валялись по кухне, на голове моей подопечной формировалось абсолютное безобразие. Я не выдержала, отобрала у парня ножницы и расчёску, и, как могла, завершила стрижку, доведя её до почти совершенства.
В интернете нарыла инфу о своём состоянии в пятницу и субботу. Озноб, тошнота и прочие неприятности подводились под ВСД по гипотоническому типу. Это у меня с детства. Или, с рождения. И не лечится. Нового нашла только, что резкое понижение артериального давления не связаны ни с какими внешними факторами, и медицина не знает, как вылечить человека от этой напасти. Главное – не нервничать, поменьше работать и жить на югах. Что я и делаю.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/11/27/1732