Глава 43. Разобрать или разобраться
Роман подошёл к изготовлению десерта для Бергера со всей ответственностью, но и с некоторой долей иронии, которая выразилась в едва заметном глазу излишестве и вычурности: разноцветные шарики мороженого он полил сиропом, сверху посыпал тёртым шоколадом и всё это украсил ягодами вишни и листиками мяты. Бергер, когда увидел всё это великолепие, просто покатился со смеху.
– Похоже на подношение для божества! Спасибо, Рома! – сердечно поблагодарил он, откладывая в сторону своё чтение.
Ну конечно, он тут времени даром не терял. Выудил откуда-то «Священную Книгу Тота» и с интересом её изучал. Устроился он почему-то на кровати: сел по-турецки, обложился книгами – в общем, за какие-нибудь десять минут полностью в романовых апартаментах обжился. Причём так ненавязчиво, что у хозяина комнаты это в общем-то не вызвало никакого протеста.
– Извини, в кресле твоём мне стало как-то нехорошо, – всё-таки счёл нужным объясниться он. – Такое ощущение было, будто кол в сердце воткнули. Еле отдышался.
Роман предпочёл это никак не комментировать, но настроение сразу испортилось. Кирилл искоса взглянул на него, но тоже больше ничего не добавил. Ну, и слава Богу! Роман с чашкой кофе уселся на другой конец кровати, удобно устроил под локоть подушку и погрузился в меланхолическую задумчивость.
– Я вижу, что ты часто так по ночам сидишь. А кофе пьёшь чёрный и без сахара. Б-р-р, – поёжился Кирилл.
– Бергер, а почему я про тебя ничего не вижу? – вдруг зло спросил Роман. – И не надо отвечать: «А я откуда знаю?».
– Ром, но я, правда, не знаю! Ты – это ты, а я – это я. Вот и всё.
– Нет, дорогой, не всё. Давай, по порядку. Вот, был ты маленьким мальчиком… и?
– Что – и?
– Рассказывай, давай. Выкладывай о себе всю подноготную! И только попробуй что-нибудь утаить – я сразу замечу! – раздражение Романа всё нарастало.
– Но я так не могу – это слишком личное… – напрягся Кирилл.
– Забудь. Нет в твоей жизни больше ничего личного, – жёстко приказал Роман. Он затаил дыхание и сосредоточился.
– С какой это стати?
– С такой. Я так сказал. Рассказывай.
Кирилл открыл было рот, чтобы возразить, но почему-то не стал, а вздохнул и уже послушно собрался «выкладывать о себе всю подноготную», но вдруг замер, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя, потом потряс головой и неуверенно засмеялся:
– Фу-у, у тебя почти получилось, Шойфет! – он посмотрел на Романа с опаской. – Ты меня почти что заставил… А я-то попался, как дурак! Знаешь что, я, пожалуй, пойду…
– Сидеть. – Роман разве что не искрился от злости. Подумать только – сорвалось! Первый раз ему удалось так плотно подобраться к этому вечно ускользающему умнику и – сорвалось! Он вскочил на ноги, отставляя чашку на прикроватную тумбочку, и посмотрел на несчастного Бергера так, что стало понятно – выйти ему отсюда просто так не удастся.
– Тише, Рома, тише. Успокойся. Я никуда не ухожу, – мягко согласился Кирилл, покорно поднимая руки.
– Конечно, не уходишь. Потому что я тебя не отпускаю, – с яростью заявил Роман. – Ты без вариантов мне всё расскажешь. Мне надоело бродить на ощупь в тумане, который ты постоянно вокруг себя напускаешь! Я тебя на винтики разберу, – зловеще пообещал он. – Не выношу, знаешь ли, неясности…
– Ну, тогда у тебя будут большие проблемы, – попробовал пошутить Кирилл. – Потому что есть вещи…
– Хватит!!! – заорал Роман так, что Бергер вздрогнул. – Хватит мне зубы заговаривать!!! В этот раз тебе не удастся отвертеться!
Бергер поморщился:
– Ром, тебе кофе пить нельзя. И вообще ничего тонизирующего. Только воду. Ты такой… возбудимый…
– Я сказал, хватит!!! – Роман забрал у Бергера креманку из-под мороженого и швырнул ее на стол. – Отвечать будешь только на мои вопросы. – Он подвинул к себе стул и уселся на него верхом прямо напротив Бергера. – И в глаза мне смотри!..
Бергер усмехнулся:
– В глаза? Ну, ты сам попросил…
***
Николай Николаевич сидел под деревом, опираясь спиной о его мощный ствол. Глаза у него были синие-синие, как у Бергера. Наверное потому, что в них отражалось небо. Ветер перебирал его седые волосы и упавшие на лоб пряди делали его похожим на мальчишку. В его сухощавой фигуре была такая лёгкость, что никого не удивило бы, если бы он сейчас вскочил и прошёлся бы колесом. Он с улыбкой наблюдал, как Роман пытается сфокусироваться и вспомнить кто он и откуда.
– Эй-эй! Не уплывай! – добродушно усмехнулся Аверин. – Ты сказал, что не любишь неясности. Это замечательно. Но ясность достигается расширением и просветлением сознания. А ты ничего не делаешь для этого.
Романа это высказывание так задело, что внутри сразу что-то щёлкнуло, и он в один миг словно протрезвел.
– Не надо меня агитировать, – холодно сказал он, встряхивая головой. – Я догадываюсь, что Вы можете мне предложить: аскезу, покаяние и смирение. Я не поклонник подобных методов достижения цели.
– Какой там цели? Ты хоть сам понимаешь, к чему стремишься?
– А Вы полагаете, что я идиот?
– Ну что ты, Рома! Ты очень умный и талантливый мальчик. Но ты практически одновременно делаешь взаимоисключающие вещи. На мой взгляд, это говорит о том, что ты всё-таки не очень хорошо понимаешь, каким должен быть результат твоих усилий.
Наверное больше всего на свете – после повседневной рутины и наглого вторжения в своё личное пространство – Роман ненавидел философские разговоры. Он сжал кулаки и злобно процедил:
– Без Вас разберусь. Просто – отстаньте.
Аверин как-то сразу погрустнел. Пожал плечами.
– Извини. Я действительно лезу не в своё дело…
Порыв ветра пронёсся над травой, заставив её зыбиться волнами, как поверхность моря.
– Вы мне пальчиком хотели погрозить. Чтоб я Вашего бесценного Кирюшу не обижал и не пугал, – с издёвкой напомнил ему Роман.
Аверин засмеялся.
– А ты бы хотел каждый раз, когда переступаешь грань, корчиться от боли? Да, это было бы эффектней. Ты бы сразу меня зауважал, наверно. Не переживай – Андрей Константинович доставит тебе это удовольствие за нас обоих!
– А Вы Андрея Константиновича не трогайте. В отличие от Вас он меня многому научил. А Вы? В каком году Кючук-Кайнарджийский мирный договор был заключён?
Аверин секунду удивлённо смотрел на него, а потом захохотал. Он смеялся так легко и счастливо, что Роман от всей души его возненавидел.
– Рома, ты меня просто уничтожил! – потешался Николай Николаевич. – Я раздавлен!..
– Аудиенция окончена? – зло спросил Роман.
Аверин, наконец, успокоился и, вздыхая, сочувственно посмотрел на него:
– Буквально два слова – и я тебя отпущу. Поскольку насилие в моём арсенале отсутствует, а мои увещевания не оказывают на тебя должного воздействия, у меня остаётся только одно средство защитить Кирилла от агрессии с твоей стороны. Если ты, ещё хоть раз, обидишь его, или по твоей вине он будет подвергаться опасности, ты его больше не увидишь. Никогда. Просто забудешь, что есть такой человек на свете. Ясно? Я не шучу.
Роман онемел – от обиды, от злости, от собственного бессилия.
– Вы… С чего Вы взяли, что можете им распоряжаться? Может у меня больше прав на него, чем у Вас? – опрометчиво выкрикнул он.
Николай Николаевич наклонился поближе, с изумлением рассматривая его:
– Ты что, решил, что тебе его… подарили? – тихо засмеялся он.
– А Вы, конечно, хотите поспорить?!
– Хочу. Ты что же вообразил, что настолько ценен для мироздания, что другого человека тебе предоставили в качестве средства для достижения твоих личных целей? Ты так это понял?
Роману стало настолько тошно, что он закрыл лицо руками и склонился почти до самой земли, так что прохладная трава щекотала его пальцы.
– Как же я Вас ненавижу, – с ожесточением сказал он, разгибаясь. – И Бергера Вашего.
– А его-то за что? – сочувственно поинтересовался Аверин.
– За компанию. Запудрили ему мозги. Пользуетесь тем, что он такой… блаженный. Нравится, что он без Вас шагу ступить не может? Ведь это он Вас сейчас позвал? А?
Николай Николаевич охотно кивнул.
– Конечно.
– Вот за это и ненавижу.
– Описанные тобой симптомы больше похожи на ревность, – понимающе усмехнулся Аверин.
Роман аж язык прикусил с досады – настолько это было верно. После того, как он узнал, что Бергер его Ключ, он действительно уже считал злосчастного ботаника чем-то вроде своей личной вещи. И Аверина в данном контексте воспринимал как конкурента. Особенно после того, что сказал ему Руднев – про Хозяина. Роман с большим трудом подавил в себе очередной взрыв негодования, отлично понимая, что учитель видит его насквозь. И показать, насколько это его задело, значило признать, что тот прав.
– Не нужен мне Ваш Бергер! Понимаете? – с отчаянием воскликнул он. – Мне нужен был Ключ!
– Я понимаю, – серьёзно кивнул Аверин. – Вот только ты ничего не понимаешь. Меня удивляет твоя неспособность трезво мыслить и сопоставлять факты. Всё, что с тобой происходит последние полгода, ты принимаешь как должное. И на всё ты говоришь себе: я подумаю об этом после. Только это «после» никогда не наступает… Руднев, криминал, чёрная магия – отлично! Тора, Мюнцер, духовный путь – замечательно! Загадочный артефакт, который знает тебя – чудесно! Одноклассник, которого восемь лет не замечал, а он, оказывается, твой Ключ – здорово! Когда, Рома, ты уже начнёшь думать?
На скулах у Романа выступил яркий румянец. Но возражать он не стал – глупо спорить с очевидным. Николай Николаевич отвёл от него гневный взгляд, откинулся назад, и, прислонившись затылком к дереву, напряжённо уставился в небо.
– Может, тогда расскажете мне всё, – мучительно выдавил из себя Роман, – раз уж Вы сами начали…
– И не надейся, – спокойно ответил Аверин.
Роман отказывался верить своим ушам:
– Мне что – на коленях Вас упрашивать?! Ну – говорите, что я должен сделать?!!
– Ты должен вспомнить. Ты ведь и сам это знаешь – не так ли?
Роман чуть не задохнулся от ярости. В бешенстве сжав кулак, он вырвал из земли приличный клок травы и с раздражением отбросил его в сторону.
– Это не ответ. Вам просто нравится надо мной издеваться! Я давно это заметил! Вы…
– Ты всё понимаешь так, как тебе захочется, – сухо прервал его Аверин.
– А как я должен Вас понимать?!
– Твоя жизнь висит на волоске, а ты до сих пор не вспомнил самое важное. Жизненно важное.
– Для чего Вы затеяли этот разговор?! Что ещё я должен вспомнить?
– Вот ты мне и расскажешь. Если Андрей Константинович позволит тебе задержаться на этом свете.
***
Роман несколько секунд приходил в себя, невидящим взглядом уставившись в потолок. Затем вдруг резко поднялся с постели. Не глядя на Бергера, который, уткнувшись в книгу, старательно делал вид, что читает (ну надо же, не сбежал!), он подошёл к письменному столу, рывком отодвинул стул, с треском вырвал из первой попавшейся под руку тетради лист, и крупно, с нажимом, написал: «Бергер, я тебя ненавижу» и поставил три восклицательных знака. Потом подумал и поставил ещё – сколько поместилось на строчке. «Я сообщил бы это тебе лично, но твоя нянька считает, что ты этого не переживёшь», - дописал он внизу. Аккуратно сложив лист вчетверо, и с особой тщательностью проведя ногтем по сгибу, Роман, скрипя зубами от злости, поднялся и, подойдя к Кириллу, вручил ему своё послание.
Кирилл с удивлением поглядел на взбешённого приятеля и развернул записку. Роман отошёл к окну.
– Хочешь что-то сказать? – с нехорошей усмешкой поинтересовался он через плечо.
– Почерк у тебя хороший, – грустно ответил Кирилл.
Роман подлетел к Бергеру, выхватил у него листок и с ожесточением порвал его на очень-очень-очень мелкие кусочки. Глядя, как бумажный фейерверк кружится между ними и оседает на ковёр, Роман подумал, что на самом деле с огромным удовольствием проделал бы всё это с самим Бергером.
Кирилл наморщил нос и неожиданно широко улыбнулся:
– Ром, ты чего?