Слово о романисте Павле Суботине
в связи с выходом в свет сборника его миниатюр «Место, где все…»
(«Издательский дом «Мир Белогорья». г. Белгород. 2015.
Книгу можно найти в выставочном зале «Родина»).
Сразу признаюсь, что повторяюсь. Заголовок этот я уже использовала три года назад – представляя в журнале «Добродетель» Павла Субботина как литератора, философа и лирика. Повторяюсь не просто так. Со смыслом. Тогда эти слова я взяла из одного его стихотворения – выхватила почти бездумно, интуитивно, на слух. Теперь же – совершенно осознанно, намеренно. И без кавычек. Потому что не для эффекта и безответственно: дескать, цитата, а «что хотел сказать автор» – каждый пусть понимает сам. Или не понимает. Но в данном случае отвечаю сама: это и есть именно то, что делает литератор, философ и лирик Субботин – через серость и всякую сложность бытия ведёт чуткого и доверчивого читателя к откровению, осязанию… простых истин. Именно чуткого. И именно доверчивого. Другой – к примеру, слишком начитанный или слишком неверующий, или отягощённый интеллектом, – вполне возможно, не захочет, чтоб ему напоминали, да ещё в такой несложной форме, обычным языком, что, мол, соль солёная, а вода мокрая, что за преступлением следует наказание, что от эгоизма и зависти – несчастье… Помнится, я и сама, пробежав глазами первые несколько страниц его прозаических сочинений, с воодушевлением взялась за острое, видавшее виды боевое редакторское перо: сейчас мы вот тут сократим, повторы уберём, эти слова переставим, эти заменим другими… Но вовремя остановилась. Остановилась отчасти интуитивно, но ещё и вспомнив некоторые прежние свои ошибки «в диагнозе». Как некогда одна замечательная уважаемая любимая мной писательница заметила директору нашего издательства: «вашему редактору позволь, он бы и Гоголя «причесал».
Субботин, конечно, вроде не Гоголь. И не Бодлер. Не Парни, не Белый, не Пришвин, не Солоухин… Хотя так и тянет найти сравнение. Опыты с «иллюзией стиха» серебряного века, «крохотки», «мгновения»… Кто там ещё, когда и чем отличился в этом жанре, условно – или «законно» – называемом миниатюрой? Литературный процесс последних лет вообще отличается наличием большого количества произведений, лишённых жанровой определённости. Хорошо это или плохо – сейчас не об этом. А всё-таки о миниатюре, дающей большие возможности для проявления индивидуальности автора. В нашем случае – историка и краеведа, директора белгородского государственного архива Павла Субботина. Индивидуальности весьма яркой.
«Вышел однажды из архива, спускаюсь с Харьгоры и вдруг ловлю себя на мысли, что вижу город двухслойным. Один, который передо мной внизу, а другой – такой, как на старых открытках – здания, одежды. Подумал, что, может, надо сделать перерыв… Но вот такое путешествие во времени невероятно захватывает, это очень интересно».
Да, это очень интересно – особенно когда пытливый взгляд учёного на всё происходящее с людьми, с обществом переплетается с поэтическим чутьём и христианским мировоззрением. О чём свидетельствует вышедшая недавно книга.
…Так вот. Редактировать литературные опыты историка я передумала. Придумала на всякий случай рубрику «Заметки историка». И они пошли в номер. В печать. Без правки (не считая некоторых грамматических и пунктуационных нюансов). Дебют состоялся. Журнал увидел свет, и пошли отклики. Отклики всякие. Были и приправленные скепсисом. Но в большинстве – восторженные и благодарные. Вот, к примеру, такие.
«…он не становится ни на чью сторону, видит всё «над». Видимо, тем настоящий историк и отличается, что видит общую картину и причину событий…».
«Покорило рассуждение о том, то есть только Бог и человек, а остальное – декорации. Вообще такое проникновение в суть вещей, в смысл жизни, что и невозможно объяснить, чем нравится…».
«Прочитала – как будто услышала то, что давно и мучительно хотела сама сформулировать и не могла, не хватало чего-то… последнего пазла… А Павел нашёл!»
Да, про последний пазл – это в самую точку. Весьма ловко это у него получается – находить пазлы. Как будто они сами находятся. А почему так? Догадываюсь, потому, что автор не боится выглядеть примитивным, не впутывается в заумь, в психологические расследования, но – напротив – как бы нехотя, спонтанно, по пути, мимоходом распутывает хитросплетения разнообразных проявлений жизни и представлений о ней, выводя – по мягкой спирали, виток за витком – на свет к понятиям простым и всем известным, но обычно таким трудным в применении. И…
Тут до меня доходит, наконец, почему я вопреки гордыне без колебаний приняла Субботина как литератора таким, каков он есть. Хотя по всем законам должна была по меньшей мере рассердиться, прочитав только одно его откровенное и вызывающее, на мой взгляд, признание: «Никогда не любил, в самом деле, стихи. Количество написанных стихов классиками уже в школе меня пугало и угнетало…» Ничего себе. Это говорит он мне, стихотворцу. Это говорит тот, чьи сочинения стихотворной формы вот они – стопочкой – лежат у меня на столе, и я собираюсь их выставлять на страницы журнала.
Но в том-то и фокус, что ведь поэт! Точнее сказать, в его синкретически слаженной прозе поэтическое начало всё же нередко превалирует над философским, публицистическим, эпическим и другими. Выходит на передний план. И вторгается и в композицию, и в реальность всей своей ярко выраженной субъективностью со свойственными ему бесстрашием, дерзостью, исповедальностью. Где-то даже на грани безумия, обнажая «потёмки» ума, открывая неприглядные закоулки души. И начинается такой своего рода открытый процесс нравственного самопознания. Как это происходит, допустим, в миниатюре «Научи меня», в которой, в частности, как раз и говорится и об антипатии автора к поэзии.
«Как отделять сиюминутные порывы от любви, и в чем она есть вообще, как сохранить, сберечь, где взять на это волю, дисциплину, честь. При всех повальных недостатках в этом. Беда ведь, в самом деле вот, конкретная беда…» И далее: «И можно быть сколько угодно умным, но вот при этом такой слабой дрянью, что нет уже ни сил, ни воли, ничего…»
Тут есть соблазн цитировать и цитировать… Идти и идти в этом стройном образно-логическом ряду, плыть и плыть в этом потоке сознания, погружаться и погружаться в глубины ассоциаций… Но, конечно же, делать этого не станем. Пусть этим займётся самостоятельно каждый желающий наедине с книжкой «Место, где все…». Обратим только ещё внимание на один умело используемый автором инструмент. Орудие. И даже – оружие, прикрытое кружевами импрессии.
Всё ж таки он историк. Настоящий. По образованию, по опыту, по призванию. И знает, что историческая наука – это не собранный в чулане хлам, не что-то такое эфемерное, развлечение для гуманитариев… Но – зеркало. «Смотрим в прошлое, а видим себя. Зная, что у нас одна и та же человеческая природа, мы можем посмотреть, через что прошли предыдущие поколения, и на основе этого предположить, через что предстоит пройти нам самим». И он ненавязчиво, но настойчиво помогает нам это сделать – увидеть, догадаться, задуматься, покаяться, попытаться что-то изменить, исправить в себе, вокруг… посредством этих самых своих миниатюр.
Но если миниатюра, как говорят литературоведы, есть тот же рассказ, новелла, повесть, но в сильно сжатом, концентрированном виде, так значит, она и романом может быть! Может – когда содержит в себе перекрестье времён и сюжетных линий, личностей и судеб, искусств, философий и этик… А стоя именно на этом перекрёстке – с места, где все и всё – говорит свой монолог Павел. Потому в подзаголовке данной зарисовки я и назвала его романистом
Какова в этой шутке доля правды? Поживём – почитаем, если автор напишет, – увидим.
С искренней симпатией к автору и интересом к его творчеству, с пожеланием плодотворного вдохновения,
Наталья ДРОЗДОВА,
член Союза писателей России,
член редколлегии журнала «Добродетель».
г. Белгород.
2015 г. Сентябрь.