Когда раскалённая плита уже начала источать запах печёной картошки, в дверь постучались. На пороге свора испуганных ребятишек.
- Отец Ренне, мамке плохо. Задыхается... - они сами с трудом дышали.
Настоятель прихода тут же вскочил, судорожно собирая всё необходимое для соборования: елей, святую воду, распятие; на ходу натянул черную сутану и повесил на шею епитрахиль.
- Бегите к маме, я сейчас приду!
Детишки, сколько их было я и не сосчитал, тут же исчезли за дверью.
- Позволь пойти с тобой, вдруг понадобится помощь?!
- Собирайся! - без лишних слов ответил Ренне и стал тормошить спящего Эрвэ.
- У меня неотложное дело, учитель. Пригляди за едой. Если позволишь, возьму с собой Эдуарда.
- Да, конечно, поспешайте! Я справлюсь... - аббат вскочил, словно солдат по команде "подъём", с удивлением огляделся вокруг. - А вы неплохо потрудились!
На край деревни бежали вдвоём, пока не запыхались. Дорога в скалистой местности то спускалась, то поднималась круто вверх.
- Ещё немного осталось, - Ренне схватился за сердце, переводя дыхание. Моё тоже трепыхалось уже где-то совсем под горлом.
- У Мари-Анн давнишняя болезнь, а ещё недавно седьмого родила... Муж в море рыбачит, бедные дети... - мы вновь побежали настолько быстро, насколько физически могли себе позволить.
- Тебе бы лошадью обзавестись!
- Некогда мне за лошадьми ходить, да и деревня небольшая, - сбивающимся голосом протараторил Ренне, - всего три сотни душ. - Вон их домик, видишь, прямо на холме, оттуда вид открывается, мама родная! Но земли плодородной нет, потому семья одна из самых бедных...
Не стучась, вбежали в дом. Тускло горела одна-единственная лампа, зажжённая возле бретонской кровати. Как они на них размещаются, ума не приложу! Страшный кашель, словно рвущий всё внутри, раздался из открытых створок постели.
- Это я, Мари-Анн, - Ренне с отцовской нежностью убрал с лица больной слипшиеся от пота волосы.
- Она отняла от губ платок, и я увидел на нём бурые пятна крови.
- Спаситель мой, соборуй меня, отец. Видно, час мой настал!
- Что ты, матушка! Кто ж детей твоих поднимать-то будет?! - Ренне зажёг церковную свечу и дал её старшему сыну несчастной. Ещё одному вручил серебряный крест. Обмыв святой водой лицо умирающей, начал читать молитву.
- Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу! Аминь... - Я повторял за ним слова, с ужасом наблюдая, как обмякла женщина на подушках, проваливаясь то ли в сон, то ли в смерть. Её бледное, словно обескровленное, лицо отдавало желтизной в неярком свете свечи, тёмные круги возле провалившихся глаз, мокрый лоб, плотно обтянутый кожей, серые губы... Сколько ей лет? Невозможно понять.
Детишки столпились возле нас, плотно прижавшись друг к другу. Малышка лет пяти, единственная девочка, беззвучно плакала, время от времени размазывая по щекам грязными руками слёзы. Никто даже не пикнул во время молитвы.
"Как же мог отец оставить их с больной матерью одних? - задал я сам себе вопрос. - Кто-то же должен их кормить!.. А что будет, если женщина умрёт? Кто позаботится об этих ребятишках?!"
Старшему едва ли исполнилось четырнадцать. В колыбельке заплакал младенец и женщина дёрнулась всем телом вперёд, словно раненная птица, захотевшая взлететь, но тут же опала. Малышка подбежала к грудничку и начала покачивать люльку, но братик не унимался.
- Позволишь? - я протянул руки к младенцу, девочка ответила согласием. Ребёнок был совершенно мокрым.
- Сейчас принесу чистое! - проворно спеленав малыша, видно уже не в первый раз, сестрёнка улыбнулась, - смотри не описай дяденьку, он - господин священник!
Эти слова причинили мне боль, возможно потому, что я подумал о сыне, которого никогда не увижу и не прижму к сердцу.
Мать снова закашлялась, и невозможно было себе представить, как такая больная женщина сможет кормить, меж тем мальчик не унимался, видимо, уже давно и серьёзно голодный.
Ренне прервал молитву.
- Жереми, проводи Эдуарда к Перротам, пусть Морган позаботиться о Пьере, - и дальше продолжил соборование.
Уже стало совсем темно, холодный туман с Ла-Манша затянул густой непроглядной пеленой берег. Лишь вдали слышался еле уловимый плеск прибоя. На каменистой тропе, куда повёл меня мальчик, я чувствовал себя неуверенно с ребёнком на руках, боялся упасть, словно слепой двигаясь почти наугад. Жереми же шёл будто днём, ни разу не споткнувшись, ему эти тропинки знакомы с рождения и каким бы плотным не был туман, мальчик пробирался как кошка, интуитивно, беззвучно и легко.
В доме уже спят. Мы долго стучали, покуда отец семейства не отворил нам с грубым окриком дверь:
- Какого чёрта! Ой, простите отец... - сутана внушала уважение. - Жереми-сорванец, почему не спишь?!
- Беда у нас, господин Перрот, маме совсем плохо, а Пьер голоден.
- Заходите! Мужчина в длинной ночной рубахе отошёл в сторону, позволив нам войти. Входные двери были очень низкие, пришлось нагнуться, чтобы не отбить себе лоб. Этот дом был небольшим, но хорошо ухоженным. Резная мебель блестела, белые скатерти сияли. Иконы на стене освещала ещё недогоревшая свеча. Вышла молодая женщина, уже переодевшаяся в тёмное дневное платье, с ночным чепцом на волосах. Поклонилась мне, здороваясь.
- Тут такое дело, - начал муж, но она его остановила, - я слышала, дорогой, не надо.
Без лишних слов она забрала у меня извивающегося на руках ребёнка и с ним ушла. Плач сразу же прекратился.
- Кто Вы, святой отец? Раньше Вас не встречали. И где наш Ренне?
- Ренне соборует Мари-Анн, а я только сегодня прибыл по делам церковным.
- Что ж, добро пожаловать! Угостить Вас чем-нибудь?
- За стакан воды буду благодарен.
- А ты, Жереми, ел сегодня?
Мальчик стыдливо опустил голову.
- Ясен пень! Садись, что-нибудь соберу вам...
Пока я пил родниковую студёную воду, Жереми уплетал большой ломоть пшеничного хлеба, густо намазанный сливочным маслом.
Пришла хозяйка, но без младенца.
- Малыш уснул, пусть останется у нас, покуда Мари-Анн не станет легче! Так мне будет удобнее приглядывать за ним. Моей Матильде ведь почти столько же, - она улыбнулась, - будет ещё и молочный сын...
- Господь Вас благослови! - я перекрестил склонившиеся передо мной головы.
- Как зовут Вас, отец?
- Эдуард Боссе к Вашим услугам. Мы остановились в доме Ренне. Если Вам что-то понадобится, обращайтесь!
- Благодарим от души за участие!
Мсьё Перрот протянул Жереми собранные в тряпочный узелок продукты, - поешьте, а завтра решим с утра, как вам помочь.
На глазах у Жереми появились слёзы. И он бросился целовать своих милосердных соседей. Морган даже немного покраснела от неожиданного проявления чувств мальчика.
Мы тепло попрощались и покинули гостеприимный дом. Тёмная, густая пелена беззвёздной ночи внушала животный страх. Промозглый туман облеплял, пробирая до костей едкой сыростью. Но это было ещё и предчувствием чего-то неизбежно плохого, что ждёт впереди.
- Пресвятая Богородица, молись о нас!
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/09/13/479