Москва перестроечная

               
                Москва перестроечная

   Летом 1988г.  ездил в перестроечную Москву. 25 июля посетил Ваганьковское кладбище, где  пел  у могилы  Владимира Семеновича Высоцкого. В этот день  там всегда много людей и памятник засыпан цветами.
            "Высоцкому"
Гитару настроив на чью-то беду,
Он струны рвал вместе с душою,
И каждое сердце хватал налету,
И в малом мог видеть большое.

Он столько спел жизней, вложив их в свою,
Да только его не допета.
Он, словно тараном  в воздушном бою,
Ложь, правдой одетую, встретил.

Он к нам вернулся на пьедестале,
Стал для  врагов почти неуязвим.
Живет его голос в магнитной ленте,
Подтянем струны в тональность с ним.

А сколько мы врали, а сколько мы врем,
Спокойно с  ухмылкой небрежной.
Он шел по России с гитарой вдвоем-
Расцвел правды первый подснежник.
 
Молчание было ему не страшно,
Российским рожден он молчаньем.
Пусть мода его обойдет стороной,
Она не верна и случайна.

Он к нам вернулся на постаменте...

Как черное дело, скрывая от глаз,
Ворье лепит новые ксивы.
Так пишут историю несколько раз,
Губя и терзая архивы.

Но Русь остается и Спас на Крови,
И звон колоколен вечен.
Мы будем к нему вновь и вновь приходить:
Не вечер еще, не вечер.

Он к нам вернулся на постаменте...
     После долгих аплодисментов меня угощали водкой и копченой колбасой.  На Ваганьковское   приезжали люди со  всего  Советского Союза  и  больше такого  дружелюбия и понимания  нигде и никогда не видел.
     Вдохновившись особой  атмосферой единения душ,  отправился на Арбат, где  жизнь кипела и бурлила.  Огромная пешеходная зона принадлежала поэтам, писателям, художникам и конечно музыкантам. Там я оторвался по полной. 
             "Письма"
Письма перед походом чаще пишем,
И сердце так сожмется, где ты дом родной,
Где ты дом родной?
Солнце крадется в небе выше, выше.
Оно в лицо смеется пылью и жарой,
Пылью и жарой.

Чужие птицы в небе  здесь летают,
А мне б увидеть просто стаю
Наших журавлей.
Видишь, земля здесь вздыбилась горами.
Она воюет вместе с нами,
Но против нас, но против нас.

Пули тревожно воют в этих скалах.
Они голодные шакалы,
Что ждут свой час, что ждут свой час.
Парни, за нами только автоматы
За ними суры  шариата
И весь Восток, и весь Восток.

В пропасть теснят нас горы и душманы
И я, увы, живым останусь
Лишь между строк, в  письме меж строк.
Я  вдруг увидел вниз от гор  к долинам
Летели плавно молчаливым клином
Журавли.

Кто говорил, что журавли не с нами?
Кружились письма журавлями
В пропасть вниз.
    Эта песня особый успех  имела в День   десантника все на том же Арбате.   С каждой минутой вокруг меня становилось все больше публики. Москва бушевала, разбуженная горбачевской перестройкой. Все ждали новых слов, новых идей.  Певец, отражающий настроения и надежды, становился кумиром.   Каждый новый аккорд принимался на ура, некоторые начинали плясать и пританцовывать.
     "Авто"
Как-то раз на шоссе
                я его повстречал:
Этот черный и гордый авто.
В нем шофер - сажень в плечах,
А за задним стеклом
                статный  босс и леди в манто.

А я хочу быть сенатором
И ездить в черном авто
Гонять по улица запросто
И всем пылить в лицо.

Но десять машин впереди,  десять сзади орут в мегафон:
"Всем стоять!"
Из газет я узнал
                Белый дом открыт для всех
Стать сенатором сложности нет.
Нужно в теннис вам играть
                Улыбаться и не грех,
Чтобы дядей был сам президент.

Тогда  десять машин впереди, десять сзади орут в мегафон:
"Всем стоять!"

А я хочу быть начальником,
И ездить в черном авто.
У остальных жизнь печальненька,
Ведь им плюют в лицо.
  Москва перемен была прекрасна. Кругом сквозь асфальт пробивалась жизнь. Повсюду кооператоры продавали:  кто замороженный сок,   кто  самодельное печенье. Буйствовала фантазия доморощенного предпринимательства. Это умиляло. Огорчило только одно - московские родственники. Я зашел к родной тетке  по материнской линии , что жила на улице Беговой в доме советских художников. Однако Маргарита Кузьминична Смирнова меня, как блудливого котенка,  выставила  за дверь .  Это потрясло,  ведь в течение  десятилетий она с мужем и детьми приезжала в Куйбышев и жила летом на даче вместе со всеми. Я по глупости и наивности считал их близкими людьми.  Вся эта  столичная родня оказалась хуже посторонних. Меня приютил Александр Батнер, который в свое время проходил  срочную службу  в Приволжском военном округе, где мы и познакомились. Парень любил мои песни и сопровождал в походах на Арбат, где я отрывался.   Помню, в то время пользовалась популярностью такая моя песня:
        "Опричники"
Опричники великого монарха
Готовят вновь поход своих коней,
И вся Россия корчится от страха,
Ведь никому спасенья нету в ней.

А им плевать, кто правы, кто неправый,
Они несутся, рубят наскоку,
Чтоб поживиться лихом нахаляву,
Одно спасенье только дураку.

Ведь он с лицом олигофрена,
Он с лицом олигофрена,
Он с лицом олигофрена,
И это его спасет.

Когда всех умных просто передушат,
Опричники возьмутся за своих.
Тут дураки  огонь войны потушат,
И возрождение начнется с них.

Когда же залатаются рубахи,
И снова станет общество мудрей,
Опричники великого монарха
Готовят вновь поход своих коней.

Но я с лицом олигофрена
Я с лицом олигофрена
И только это несомненно,
Одно меня  спасет.