ТЕЗИСЫ
Академик Юрий В.Рождественский (1926-1999) высказывал мысль о конце эры эстетизма («Красота спасет мир...») и о необходимости усиления этического императива в культуре и истории. Это связано с тем, что в своей исчерпанности эстетизм (модернизм) стал вдвигать в сферу прекрасного свою противоположность – отвратительное (безобразное). Нарушается античный принцип калокагатии.
Если Ортега и Гассет заявлял о восстании масс, то сегодня следует говорить о падении элиты. «Элита» все более ориентируется не на «высокую» традиционную (книжную) культуру, а на массовую информацию, которая в свою очередь заигрывает с плебсом (чернью). Таким образом «элита» превращается в опасную для развития культуры «информафию».
А.С.Панарин противопоставляет уже ушедшую «демократию равенства» новейшей «демократии свободы»: «В нынешней фазе демократии свободы Запад притягивает из других культур преимущественно худших – социально и морально бесчувственных эгоистов, продажных компрадоров, коррумпированных дельцов теневой экономики, апологетов раскованной чувственности, олицетворяющих «реванш инстинкта»» (А.С..Панарин, «Православная цивилизация в глобальном мире», М. «Алгоритм», 2002, стр. 439)
Видимо поэтому Запад видит своими желанными собеседниками с Востока – из России именно «реваншистов инстинкта». Показательна полемика поэта и переводчика Вальдемара Вебера с ведущим деятелем постмодерна Д.А.Приговым, опубликованная журналом «Иностранная литература» № 7 (2005 г.). Полемика не была продолжена, поскольку редакция журнала была удовлетворена мнением Пригова.
Слависты Запада якобы «раскручивают не тех, кого надо», потешаясь на Вебером проговаривается Пригов. Все правильно: слависты «раскручивают» именно тех, кого надо. Было бы нелепостью «раскручивать» Пушкина, на него работает история и культура. Раскручивают именно «теневую культуру», в расчете на то, что она бумерангом вернется на родину уже «раскрученной» и легитимной.
Отношения Восток-Запад на уровне мифов как раз и требуют, чтобы «раскручивался» тот или иной миф, та или иная мифологема. Такой мифологемой является сегодня постмодернизм.
Пригов упрекает Вебера в литературоцентризме, от которого столь успешно освобождает нас постмодерн. Литературоцентризм лишь часть «культуроцентризма», когда культура и язык культуры понимаются как основа существования и воспроизведения человеческого общества. Здесь антитрадиционный энтузиазм постмодерна вполне совпадает с политикой нашего государства в области образования – свести до минимума русскую словесность в русской школе. Дело в тщательном выхолащивании этического императива нашей классики из преподавания, в вычитании воспитания из образования. Это явление подходит под определение образовательного вандализма. Под видом требования «свободы совести» всячески сопротивляются введению «Основ православной культуры» в русской школе, что продолжает выбивать нас из собственной истории, из культуры.
«Повествование о крахе всего святого и падении нравственности – один из древнейших жанров. Самое старое свидетельство относится к какому-то ветхозаветному тысячелетию до нашей эры», свидетельствует Пригов, полагая, нашей эре сокрушаться по этому поводу уже не модно. Суть в том, что время не друг, а враг культуры (и морали как её важнейшей составляющей). Время, как все временное, скорее всего союзник авангардистов. Почва культуры тонка, и если говорить о почвенниках языком культуры земледелия, то их задача не дать почве истощиться в труде по воспроизводству жизни.
Об этом писал Папа Римский Бенедикт ХVI в своей недавней книге «Если Европа ненавидит себя…»: «Запад… больше не любит себя, в собственной истории он видит только прискорбное и разрушительное и уже не способен принять то, что было великим и чистым» (РЖ, 26 июля 2005, Интервью с Орианой Фаллачи). Не потому ли для интеллектуалов Запада столь близки именно те художники из России, которые подыгрывают им в этой «нелюбви к себе», излагающим «прискорбное» как типическое и неизлечимое. И здесь же создается миф, будто эти «прискорбники» - «культовые» авторы в самой России. Либеральные издатели и критики пытаются навязать этот миф и в самой России.
Нашу домашнюю ситуацию оценивает философ Михаил Рыклин : «Люди и человеческие отношения выставляются на продажу, как если бы речь шла о заурядных товарах; за ними не признается никакого достоинства» («Время диагноза», М. Логос, 2003, стр.148-149) Либерализация проституции (торговля живым телом) по времени совпала с торговлей мертвецами на благо искусства – я имею в виду нашумевшую в Германии выставку («Телесные миры») ободранных человеческих трупов, закупленных в моргах когда-то моего родного Новосибирска. Это же время отмечается пиком активности поколения, на которое 20 лет назад как раз пришелся спад гуманитарной составляющей в образовании. Так наше время вполне принимает все эти эксцессы как норму, реакция на них – от бездумного либерального восторга до более сдержанного - «почему бы и нет». Это то самое «совпадение культурных возрастов российского и западного постмодернизма» - по Пригову.
Защитник постмодерна Павел Руднев в своем новомировском обозрении пишет о Сорокине: «в «Dostoevsky-trip» … имена русских (а также западных) классиков здесь – названия наркотиков (называют же станции метро или улицы именами великих…" Он же (Руднев), стесняясь приводить примеры, продолжает обманывать читателя. Когда Сорокин пишет для немцев (от лица русской бабушки): «У меня у жопе Бог» – и т. п., то немецких язычников это не оскорбляет, равно и как язычника Руднева, который видит в этом «мощь и сочность фольклорной культуры вместе с обсценной народной лексикой». Сорокин же во всеуслышание по телевидению «сочно» называет народ быдлом. Так мифологема соцреализма «народ-богатырь» аппетитно заменяется мифологемой «народ-засранец». И диктуют нам это возлюбленные германскими славистами российские сочинители.
Как бы ни прикидывались аполитичными наши авангардисты, сама история показывает, что они такие же бойцы идеологического фронта, как и благоволящие им филологи, Постмодерн востребован сегодня благополучными элитами как анестезирующее средство в восприятии культуры, вряд ли наивно сублимирующее бытовой вандализм (порча телефонов-автоматов, надписи на стенах) в антикультуру: духовный вандализм.
В.Вебер в своей статье пытается отстоять ценности традиционной культуры, рассчитывая на их развертывание в современности, Пригов загоняет Вебера в маргиналы, выдавая беспардонный постмодерн за адекватное (в условиях «демократии свободы») действительности искусство. Вебер ищет истину, Пригов защищает интересы своей партии. Поколение, принимающее успех в средствах массовой информации (следствие «раскрученности») за знак качества, принимают стороны партии Пригова. Диалектик, опирающийся на здравый смысл и чувствующий софистику и эристику в балагурстве Пригова, может рассчитывать на понимание здравомыслящих и не утративших вкус читателей, но не на вкус элиты, чье воспитание происходило между форумом диссидентской кухни и шумом дискотеки.