Юность с гитарой. Часть 1
Юность с гитарой. Часть1
содержание
1.Первая шестиструнная
2.Ночной джемсейшен
3.Студенческие терки
4.Семейные перепалки
5.Моя среда
6.Праздник мух
7.По туристским тропам
8.Встреча с Прибалтикой
9.Ташкент
10.Ветерок экономической свободы
11.Фестивальная пора
Первая шестиструнная
Моей дочери Валерии в этом году исполнилось 18 лет. Кажется, что сегодняшняя молодежь живет не так, интересуется не тем. Мы жили иным, дышали по -другому. Волга тогда не называлась Саратовским водохранилищем, а спички стоили одну копейку. О том, как мы жили, пили и пели я хочу рассказать. Жил я на ул. Чапаевской в самом центре города и ходил в школу №6 им. Ломоносова, бывшую Романовскую гимназию. В старших классах сидел за одной партой с круглым отличником Сережей Карговым. Он уважал мои мозги и прежде чем бросить шутку на весь класс, рассказывал мне и смотрел на реакцию. Реакция моя была всегда откровенная - если смешно, то гоготал на всю аудиторию и даже мог упасть со стула. Раз случилось, что мы с Карговым так захохотали, что не могли остановиться целый урок и нас даже выгнали в коридор, где мы продолжали смеяться, тыкая друг друга пальцами в живот. Вызвали классного руководителя Нелли Яковлевну Русанову, преподавателя английского, и она тревожно спрашивала, мол, что случилось? Мы, захлебываясь от смеха, объясняли, что этажом ниже находится кабинет химии и там преподаватель Анатолий Васильевич Воронцов сидит и насвистывает песенку и при том очень фальшивит. Через вытяжную трубу эти звуки становятся особенно мерзкими, будто он пукает в большую оркестровую трубу.
С Сережей мы все время конкурировали: кто лучше, быстрее, энергичнее, веселее. Как-то даже составили список, кто больше чего умеет: плавать, нырять, готовить, разжигать костер, ставить палатку, ловить рыбу, ездить на велосипеде, на коньках, роликах, играть на пианино, фотографировать, подтягиваться на перекладине 15 раз, любить Битлов и Пепл... Все вроде бы одинаково. Тут я написал - учусь играть на семиструнной гитаре. Сережа аж рот открыл, произнося:" Ты, что, цыган, что ли?" Я в ответ, мол, шестиструнную не продают, а семиструнка стоит 7 рублей 50 копеек. Товарищ спросил, почему я ее не переделаю нормально, как у Маккартни? Я не умел. Тогда продвинутый Серега пришел и переделал, как надо. Лады мы подточили напильником и дело пошло.
Дворовые пацаны объяснили аккорды: маленькая звездочка, большая звездочка, лесенка. Потом я достал самоучитель, а джазовые аккорды печатались на обратной стороне обложки сборников"Песни радио и кино". Ох уж эти семирублевые гитары, трудна была их судьба. Сколько обломков, грифов, разбитых дек я находил по утрам, бегая со своей собакой в Струковском парке или на старой Набережной. В то время компании ходили с гитарами и выясняли отношения, нанося удар инструментом по голове противника, делая так называемый галстук. Мне гитара нужна была для другого. Я начал писать песни, сначала показывая их своему товарищу Сереже. Тот становился серьезным, морщил лоб, а потом говорил:" Лучше не пиши, за тебя все Джон Леннон сделал". Это только меня подогревало, такой уж характер. Тексты моего раннего творчества были достаточно просты, а музыка лирична.
"Ливень"
Бульваров тротуары опустели под дождем,
Эту непогоду лучше дома переждем.
Только двум влюбленным этот ливень нипочем –
Двое под одним зонтом, двое под одним зонтом.
Прохожие оглянутся и улыбнуться вслед –
Все странности прощаются влюбленным с давних лет.
Бредут давно под солнцем, и дождь здесь ни причём:
Двое под одним зонтом, двое под одним зонтом.
И, может, дождь этот нужен
Для того, чтобы лужи
Их улыбки рисовали на асфальте,
И, может, дождь этот нужен
Для того, чтобы в лужах
Их улыбки танцевали в ритме вальса.
Сереже Каргову больше нравилось играть на фортепиано, мы сделали дуэт в четыре руки и иногда выступали на публику, играя импровизации популярных шлягеров. Гитара мне была ближе своей демократичностью и простотой. Стала складываться другая компания из длинноволосых, носящих вареные джинсы и пьющих портвейн "777" по рубль девяносто за бутылку.
Ночной джемсейшэн
Летом по ночам мы собирались на площади Куйбышева в сквере угол Чапаевской и Вилоновской . В то время каждый садик имел свое название: наш был Питер, тот, что угол Вилоновской и Галактионовской - Штаты, а который между Красноармейской и Чапаевской - Голубой, потому что туда стекались сексуальные меньшинства. В своем Питере мы выпивали, а потом оглашали окрестности пацанскими голосами:
"Милицейский фургон"
Как чьи то глаза в небе звезды горят.
Они видят все и как будто корят.
И сон не идет, и город поник,
О том, что напротив- потухший ночник.
Милицейский фургон, он по городу ездит,
И заблудшие души собирает сержант.
В милицейском фургоне место каждому светит,
Если кто под балдой, или что возражал.
Кого-то вон тащят, кого-то скрутили,
И руки назад и вперед покатили.
Дожди не помеха и злые туманы -
У них тоже премии, у них тоже планы.
Несутся в кабине суровые лица,
И свет фонарей скользит по петлицам.
Я тоже прохожий бреду себе мимо-
Для них я не видим, для них я незримый.
Милицейский фургон, он по городу ездит,
И заблудшие души собирает сержант.
И хоть я под балдой, он меня не заметит:
Лейтенант у них старший, ну а я капитан
МВД...
Соседний Голубой сквер воспринимался нами с юмором. Экзотика там выплескивалась через край: лысые толстопузые дядьки, невзрачные доходяги-юнцы. Иногда появлялись как инопланетяне высокие двухметровые мужики в меховом манто и туфлях на высокой платформе. Все терлись друг о друга, а потом парочками направлялись кто в ресторан, а кто в мужской общественный туалет. Для этого Голубого сквера у меня имелся в репертуаре свой шлягер:
"Дядя Сидор"
Дядя Сидор кровей голубых,
Он наверное князь.
Волосы будто крысьи хвосты,
Глаза похожи на грязь.
Дядя Сидор, дядя Сидор не таскает баб,
То как бабочка летает, то семенит как краб.
Мужики к нему мягкие прут,
Как в облпрофсовет.
Дом его голубятней зовут,
Хоть голубей в нем нет.
Дядя Сидор, дядя Сидор, купишь голубей?
Дядя Сидор отвечает:"Куда уж там голубей!"
"Нам ни аборты, ни алименты,"-
Он говорит не страшны,
А от эмансипации ентой
Сгибло ужо пол страны.
Дядя Сидор, дядя Сидор, как же ты живешь?
Дядя Сидор отвечает:" Педерастешь, поймешь".
Как то меня друзья пригласили в скверик "Три вяза" угол Некрасовской и Куйбышевской опять же ночью. Я пел, а ребята и девочки плясали под мои рок-н-рольные аккорды:
"Фрэди наемник"
Здесь распятие на стене,
Стойка барная вся в вине,
Лица добрые, как в старых кинофильмах.
За столом Джи сидит один,
За двоих пьет неслабый джин,
Пьет за жмурика, за Фрэди, зло и сильно.
Солдат команды джи-й,
Души, круши, стреляй.
Не все тебе, джи-й, стоять по стойке смирно.
А лучших из солдат
Быть может наградят,
А то огородят, и крест поставят длинный.
Фрэди видеть кровь не любил,
В потасовках ножом не бил,
Помолившись Богу, расставлял он мины
Жалко Фрэди здесь нет со мной,
Для него был последний бой
Со смертельною той дозой героина.
Солдат команды джи-й...
Бой, неси мне еще вина
За медали и ордена,
И за золото со всех концов планеты.
Здесь распятие над столом,
Значит выпью с самим Христом,
Чтоб узнать, как живется Феди на том свете.
Солдат команды джи-й...
Мой приятель Саша Волк жил в то время рядышком за кирхой в коммунальной квартире. Его сосед промышлял отловом бездомных собак, из которых делал шапки. Душа моего товарища возмутилась, и сосед получил сильно по морде, так что кровавые брызги полетели на кухонную стену. Невыделанные шкурки были выброшены на центральную улицу. Там они повисли на дереве и трепыхались под порывами ветра несколько месяцев, пугая птиц. Александр был истинным художником, а потому приглашал друзей в гости и обязательно показывал окровавленные обои на кухне, спрашивая, мол, что за образ возникает? Кто-то видел красного старика, кто-то лошадку. Однако вернемся к ночному концерту. Мой любитель животных на эмоциональном порыве сбегал домой и принес несколько бутылок венгерского Рислинга по два рубля пятьдесят копеек и водку за четыре двенадцать. Мы подкрепились и к двум часам ночи вошли в полный экстаз:
"Этот с рынка"
Сегодня я брожу по местным ресторанам,
И без закуски водку пью большим стаканом.
Я водку пью большим стаканом,
Потому что им можно убить.
Наискосок соседний столик занят этим,
Которых мы всегда на рынке встретим,
А если после рынка встретим,
Тогда нам легче и уютней будет жить.
Выпьем, потом подумаем,
Выпьем, еще подумаем,
Выпьем, в моем стакане три глотка.
Всех этот с рынка достает совсем неслабо.
Официанты пресмыкаются как жабы,
И для него играют оркестранты
Уж чересчур навязчивый мотив.
Вот он червонцем зажигает сигарету,
Ну, ничего, он скоро встретит Магомета,
Или Аллаха, играйте оркестранты
За упокой исламом тронутой души.
Выпьем, потом подумаем,
Выпьем, еще подумаем,
Выпьем, в моем стакане два глотка.
А эти крашеные льнут к деньгам и к телу,
А мне плевать на это дело,
Наверняка я знаю этот с рынка
Не будет нужен в морге никому.
Сегодня я брожу по местным ресторанам,
И без закуски водку пью большим стаканом.
Я водку пью большим стаканом,
Потому что им можно убить.
Выпьем, потом подумаем,
Выпьем, еще подумаем,
Выпьем, стакан мой пуст
И я к нему иду...
Когда песня закончилась, наступила абсолютная тишина, как последняя сцена в "Ревизоре". Мы не заметили, как вокруг оказались милиционеры, которые прослушали весь этот театрализованный зонг. Песня им понравилась, потому нас отпустили с миром, попросив не нарушать покой спящих граждан. Оказывается был уже десяток звонков от доброхотов в отделение правопорядка Самарского района. А мы в то время любили свободу и нашими героями оказывались вовсе не комсомольцы- строители Бама или покорители Енисея, а люди вольные, презирающие законы и условности. На каждом шагу глаза мозолили коммунистические лозунги типа "Народ и партия -едины". Мы добавляли - в своем стремлении к рублю. А плакаты страшных доярок и рубленные мордасы трубопрокладчиков красно-пожарного цвета вызывали рвотный рефлекс. Я пел о других ценностях, которые вызывали оскомину и зубную боль у комсюков. На областном конкурсе патриотической песни в Доме молодежи исполнил следующее:
"Пират"
Пляску Джо смотреть зовет
Вздернутых на рее.
Ну да как он не поймет-
Она меня не греет.
Обобрали мы фрегат-
Полон трюм дукатов.
Кто-то взял и стал богат,
Мне же их не надо.
Лишь аркебузу, лишь аркебузу,
Лишь аркебузу возьму с собой.
Даже белая акула
Рядом с нами как монашка.
Добродетель утонула,
Я клянусь своей тельняшкой.
Капитан Кровавый Жак
Дружат с белою горячкой.
Всех на дно отправит так,
В кубрике без шторма качка.
Лишь аркебузу...
Но с тех пор веков прошло полно.
Водолаз, спустившийся на дно,
Увидал обломки корабля,
Пушки старые и якоря.
Вот из ила заблестел дукат,
Средь обломков шевельнулся скат.
Между звезд морских скелет лежал,
Нечто ржавое он обнимал.
Лишь аркебузу, лишь аркебузу,
Лишь аркебузу он взял с собой.
Публика рукоплескала, я получил приз зрительских симпатий, но грамоту и подарок руководство конкурса мне так и не вручили.
Студенческие терки
Будучи студентом Куйбышевского университета я принял участие в студенческой весне. Своим выступлением принес хорошие баллы факультету. Однако через несколько дней в газете "Университетская жизнь" появилась разгромная статья преподавателя эстетики Елены Бурлиной в мой адрес. Она писала, что я лезу не в свое дело и не понимаю, что музыка состоит не из хаоса звуков, так же как дом складывается не из разбросанных по полю кирпичей. Эту газету в течение месяца расклеивали везде, где я появлялся, однако у меня были и сторонники. Помню подружился со студентом физфака Юрием Сагитовым. Тот имел значительный вес в комитете комсомола и попытался протащить мои песни в репертуар университетской рок группы. У него были далеко идущие планы - отправить музыкантов на фестиваль в Прибалтику. Для этого требовалось, что-нибудь яркое и ударное. Юра полагал, что как раз мое творчество и обладает этим качеством. Я предложил несколько песен. Помню такую:
"Шляпка"
Я придумаю шляпку для Вас
И конечно старинное платье,
И еще я Вам зонтик припас,
Да собачка будет Вам кстати.
Перед Вами играет волна
В изумрудном волшебном наряде,
И дельфина мелькает спина,
Все, конечно, для Вас, только ради.
Золотится под солнцем песок,
Ваша туфелька в нем утопает.
Я придумаю Вам голосок,
Что серебряным эхом растает.
Наши годы, как волны бегут,
Разбиваясь о берег беспечный.
Они нас за собою ведут,
Все изменчиво, Вы только – вечны.
Я придумаю сумерки Вам,
Одиночество Ваше нарушу,
Провожатого умного дам,
Чтоб могли отвести бы Вы душу.
А потом увезу Вас домой,
Но не к мужу в провинцию Вашу.
Увезу Вас, конечно, с собой,
А рисунок свой тушью закрашу.
Кто-то сверху надавил на музыкантов, и они заявили, что лучше останутся дома, чем будут иметь дело со мной, тем более Бурлина дала жесткую оценку. Ребята никуда не поехали, а я продолжать петь в кулуарах и сочинять:
"Ноев ковчег"
Я с улыбкой захожу:"Привет, встречай!"
Ты с улыбкой нежной разливаешь чай.
Так весела, радуешь всем,
Но думаю я зачем:
Зачем в своем ковчеге,
Зачем в своем ковчеге
Оставил Ной каюту для змеи?
Как люблю я твой уютный старый дом,
Тишина садится с нами за столом.
Пора уходить, но так много тем,
И думаю я зачем:
Зачем в своем ковчеге,
Зачем в своем ковчеге
Оставил скорпиону место Ной?
Университет воспринимался как мертвая зона со своими странными традициями и представлениями. Это была своего рода социальная змеиная яма, в которой выковывались и взращивались кадры будущих чиновников, аппаратчиков и силовиков, поэтому знания здесь находились где-то на десятом месте. Студенты не ценили друг в друге ни ум, ни способности. Всех интересовало: кто за кем стоит, у кого какая мохнатая рука и из какой кормушки она тянется. Все друг друга ненавидели, подставляли, доносили и подсиживали. Некоторые студентки имели секс с преподавателями ради оценок, отдельные так называемые ученые присваивали себе рефераты, курсовые работы, позже их суммировали и защищали диссертации. Все было бесстыдно, но прикрывалось высоко моральным обликом строителей коммунизма. Можно было врать, воровать, но обязательно одно - проявлять верноподданнические чувства и любовь к Отечеству. В такой обстановке некоторые уходили, хлопнув дверью. Я прекрасно знал , кто стучит на однокурсников, кто из преподавателей возглавляет сеть сексотов. В курилках и коридорах раздавались голоса:"Как я ненавижу Америку, пропади она пропадом. Они же своих собственных президентов колбасят, уроды. В Афган готовились высаживаться, а им наши дали по мордасам". Все вокруг были в восторге от таких речей. Эта атмосфера порождала мое протестное творчество:
"Шлифовщик"
Этот вечер полон шуток
Дорогих шампанских вин:
И селедка есть под шубой,
И на дамах крепдешин.
У соседа все собрались
Кандидатскую обмыть.
Кандидаты, оказалось,
Также пьют, как и все мы.
Ведь я был просто шлифовщик,
Хотя и ударник,
И в этот мир ученый случайно попал.
Карла Маркс и Энгельс - геи,-
Пуганул я мужиков.
Пролетарская идея для лохов и дураков.
В ваших толстых манускриптах-
Правды нет на медный грош.
Польза в них одна , как видно,
Их захочешь, не прочтешь.
Я был просто шлифовщик...
И меня как гегемона
Попросил тогда сосед:
"Друг, сгоняй за самогоном".
Я ушел на десять лет.
А вернулся, сын уж взрослый,
Дверь открыл и не узнал.
А сосед давно в членкорах.
Он в столицу умотал.
А я был просто шлифовщик...
Университет представлялся мне как корабль дураков, где пассажиры сумасшедшие, а команда рулит сама, не зная куда. По коридорам бегали бешеные деревенские сучки страшные как жабы и бездарные словно обгорелые пеньки, все они были блатные и при должности: кто староста, кто комсорог, кто профорг. Страшилки- крокодилицы лезли к высоким пацанам, ставили им пузырь за интим, а потом писали в деканат, что они беременные. И тогда у жертвы наступал выбор: либо продолжать учиться и жениться или оказаться за бортом номенклатурной галеры. В вузе натаскивали черное называть белым, а белое черным. Про пьяного комсюка говорили, как он устал, весь выложился на общественной работе, про страшилку отмечали, какая милая девушка, про скандалистку и хабалку - очень упорная и волевая студентка, про круглого дурака - это парень с особым видением мира.
В этом море безнравственности я нашел некоторых единомышленников. Они, конечно, все были инакомыслящими. Вспоминаю хорошего музыканта Олега Акинцева, а также талантливого гитариста Диму Рябикова. У них были темно-вишневые глаза, сводившие девчонок с ума. Рябиков исполнял иногда кулуарно такие антисоветские песни, что у меня дух захватывал. Вот так назывался один шлягер "Канализация- модель человечества", в припеве выкрикивался слоган "Кто наверху, те дурно пахнут ". Вспоминаю другой зонг: "Микробы на первомайской демонстрации". Рябиков вообще был сгустком идей. Так он предлагал издавать партийные документы с механической рукой, которая бы баб дергала за сиськи, а мужиков за письки, чтобы лучше усваивались марксистские идеи. Наша общая знакомая Наташа Третьякова, хлебнув пивка на крыше девятиэтажного дома, любила заявить:" Хорошенького понемножку, а теперь пора в дрянь ехать, т.е. в университет на Потапова". Преподаватели были как на подбор со своими странностями и причудами. На лекции порой звучало "Сен-Симон и Фурион", знаменитая фраза Спинозы " Свобода - осознанная необходимость" приписывалась Марксу. Курьезов было немало. Все говорили, что США скоро рухнет, Великобритания уйдет под воду, а СССР возглавит земной шар в союзе с супер индустриальной Бразилией. В этом вертепе я встретил девочку Олю, которая скрасила мне ужасные годы обучения. У нее был прекрасный природный голос, и мы сделали с ней дуэт. Вместе с Олей моя душа отдыхала.
"Герцогиня"
Удивляюсь наглости ночи –
Тоже мне, Герцогиня.
День застилать она хочет,
Черным, сделав синее.
Но утро на то и утро,
Чтоб ночи ставить на место.
Систематичность суток,
Кажется, всем известна.
Коррозия мыслей, коррозия душ,
Коррозия непониманьем.
Когда ты прольешься, живительный душ?
Жажда тебя – это мания.
Но утро мое далече,
А ночь жаднее, чем прежде.
Уже догорают свечи,
Поставленные надежде.
Я хотел реализации, поэтому ходил по редакциям, бывал на радио, телевидении, показывал свое творчество. Меня хлопали по плечу и говорили: "Молодец, герой, космонавт, но у нас не тот профиль." Предъявляли претензии то к тексту, то к музыке, то к исполнению. Двери в открытый социалистический мир оказались для меня закрыты и законопачены. После столкновений с действительностью я понял, что российский мир абсолютно структурирован и заморожен: повсюду сидят шайки, сложившиеся кто по этническому признаку, кто по биологическому, кто по номенклатурному. Чтобы куда-то пролезть, получить работу, заказ, надо превратиться в солитера бесцветного, скользкого и незаметного. Некоторые из моих приятелей залезали в номенклатурную семью и так решали свои проблемы, другие хоть чушкой, хоть тушкой валили за бугор . Был популярен в застой анекдот: что общего между автомобилем и еврейской женой? Это не роскошь, а средство передвижения.
Семейные перепалки
Мое творчество вызывало возмущение родителей. Помню после песни "Экспресс" мать долго кричала, что от моей антисоветской вони в квартире дышать нечем:
" Экспресс"
Наш экспресс отходит в пять,
Попрошу места занять.
Я даю второй гудок-
Заходи в купе дружок.
Мы поедем в новый мир,
Нам мигнул зеленый свет.
Эй, ты, толстый, эй, банкир,
Для тебя та места нет.
Садитесь сэр, садитесь мисс,
Ваш машинист - социалист.
Ваш машинист -социалист,
Садитесь сэр, садитесь мисс.
В город Сталин курсом прежним
Мы поедем через Брежнев.
Из Устинова в Кабул
Поезд резко завернул.
Здесь несутся поезда
Кто обратно, кто туда.
Ехать что за интерес
Колеей из старых рельс.
Садитесь сэр, садитесь мисс...
Нас родил товарищ случай,
И гражданская война.
Велики мы и могучи,
Как Кремлевская стена.
Нас в Египте накололи,
И Китай плюет нам в след-
Мужики, берись за колья
Баллистических ракет.
Куда ж вы сэр, куда ж вы мисс,
Ваш машинист социалист.
Мать приходила от таких шлягеров в бешенство и начинала стучать кулаком в дверь моей комнаты. Она учила, что в жизни не надо высовываться, незачем быть на виду, это опасно, могут подшибить, требовала, чтобы я был незаметным, не высказывал своего мнения, не принимал участия в конкурсах, ничем не выделялся, заставляла носить старые потрепанные дедушкины вещи. Всегда говорила :"Приметного клюют в темечко". Сама она обладала незаурядными талантами как в математике, так и в гуманитарных науках, однако ученой степени она чуралась как чумы. Прекрасно владела несколькими иностранными языками, но любили сидеть дома и до поздней ночи слушала то Немецкую волну, то Би- би си на языке оригинала. Мать особенно ненавидела моих подружек: про каждую она находила добрые слова - эта зубастая кикимора, та - вобла сушеная или глиста немытая, иная обожрала весь магазин, от чего и разбухла, следующая - прости Господи с панели и т.д. По началу я был наивным и прислушивался к ее мнению, а потом протестно начал поддавать ей песенного жару:
"Майоры"
Бывшие майоры,
Стальная рать,
Чудно разговоры
Пивом запивать.
"Был тогда порядок,
А теперь не то",-
И сутулясь ежатся
В драповом пальто.
Давайте выпьем за те времена,
Пусть будет кружка всегда полна.
Давайте выпьем, еще нальем,
Ведь мы не часто так дружно пьем.
Между тем, что было,
И тем, что есть,
Красная стена застыла,
Кирпичей не счесть.
А по той сторонке лишь мечтания,
А по этой- гипсовый бюст Сталина.
Из времен жестоких он просчитался вновь,
Полагал, не видно на красном флаге кровь.
Кровь она сочится в души каждый год
Безнадзорной памятью наш силен народ.
Давайте выпьем за те времена.
Пусть будет кружка всегда полна.
Давайте выпьем, еще нальем,
И может быть когда- нибудь мы что-нибудь поймем.
Квартирная мертвечатина меня удручала и в довершение психологической атаки на семейный дом я пускал такую пулю:
"Авария"
Обгоревшей машины окалина,
Об колес тормозивших след.
Кровь забрызгала фото Сталина
В Ветровом уцелевшем стекле.
Усмехаясь чуть вздернутым усом,
Он спокойно на мир глядел.
Вот еще один сбился с курса,
В проводах тревожный ветер гудел.
А движенье замедлилось дружно
Легковушек и грузовиков:
Неужели такое нам нужно,
Чтобы каждый задуматься смог.
Ведь нельзя слепо верить дороге,
В непогрешимость ее скоростей.
Мы заплатим тогда слишком многим-
Самой жизнью и верой своей.
Я понимал свою мать. Она была из номенклатуры, многих ее подружек в детстве отправили в сталинский детдом, пацаны ее возраста погибли на войне. В 50-е годы она работала в Управленческом поселке с пленными немцами, потом была переводчиком на деловых встречах, присутствовала во время испытаний ядерной бомбы в Тоцких лагерях. Мать могла многое, что рассказать, но молчала как замороженная треска. Она часто ездила за границу, особенно в Австрию и была в Куйбышеве одним из лучших специалистов по немецкому языку, но боялась сотрудничать с немецкой организацией "Надежда", где ее профессионализм был исключительно востребован. За год до пенсии ее выгнали из пединститута, и пришлось почасовиком в должности ассистента дорабатывать в университете. Она была сталинско-бериевской закваски, собирала фотографии юных большевиков, отдавших жизнь за родину из "Огонька" и хранила в шкафу, веря, что лучше СССР ничего не было, нет и не будет. Всех остальных она презирала, мол, фальшивят, не искренние к святым идеям освобождения человечества от эксплуатации. Ее героем был Штирлиц , а значит и актер Вячеслав Тихонов. Именно поэтому я для нее написал особую песню:
"Фон Дитрих"
"За нашу победу,- сказал штурмбанфюрер
Кто больше напьется, тот дальше пройдет.
Коньяк пусть оплатит тот, кто на Восточный,
На небе рейхмарки не в счет".
Истинному наци нужен только фюрер,
Девочки и пиво в теплом казино.
Истинному наци нужно очень мало-
Лишь бы не загнали на Восточный фронт.
Штурмфюрер фон Дитрих, ему на Восточный-
Решил все спустить, но карта идет.
Теперь он богатый, теперь его Марта
В два раза слез больше прольет.
Истинному наци...
Две тысячи фунтов забрал бывший Дитрих,
С секретною сводкой сбежал за кордон,
А этот несчастный, ему проигравший,
Был скромный Штирлиц -шпион.
Истинному наци...
Моя среда
В начале 70-х годов ХХ века я жил в генеральском доме и со своего огромного номенклатурного балкона наблюдал, как в Куйбышеве продвигается битломания. На улице Чапаевской вокруг меня жила элитарная молодежь, то есть дети партийно - хозяйственных чиновников. Где-то часов в шесть вечера из окна дома по Красноармейской, 19 на всю улицу вдруг начинал звучать альбом "Револьвер". Возмущенные соседи вызывали милицию, и та обрывала музыку, но через час - полтора из соседнего дома мощно раздавался другой альбом, скажем "Резиновая душа". Снова приносился милицейский газик и принуждал к тишине. Тогда включался мощный динамик в соседнем от меня подъезде. "Белый альбом" удерживался минут тридцать, так как милиция сначала согласовывала с вышестоящими инстанциями свои репрессивные действия в таком важном доме, охранявшимся непосредственно КГБ. Был, кстати, такой случай, когда гэбисты повязали в соседнем подъезде особо рьяных милиционеров, сунувшихся на секретный объект без особого дозволения.
Так сама улица меня знакомила с творчеством группы Битлз и Ролинг стоунз. В нашем закрытом дворе фанаты рок-музыки огромными буквами на заборе написали лозунги в поддержку этих коллективов и их солистов. В связи с тем, что надписи сделали дети командного состава ПриВо несколько лет никто не решался стирать эти граффити, так что мое детство прошло под лозунг : Браво Битлз и Ролинг стоунз. Я каждое утро смотрел из окна своей спальни на это веяние западной культуры, а потом шел в школу, где мне долбили мозги про подвиги Зои Космодемьянской и Лени Голикова.
Как-то сосед Александр заговорщически спросил: "Почему я вечером не хожу в Пушок, где собираются все центровые и бывает очень интересно". Я наивно спросил, что такое пушок, и у кого он растет под носом? Оказалось, что так молодежь называла Пушкинский сквер за драмтеатром. Я пошел, там было человек пятьдесят молодежи экстравагантной наружности. Все в джинсах, многие в рваных, у девок волосы были окрашены в зеленые, розовые, фиолетовые цвета. Невысокий парень с пронзительными горящими глазами читал лекцию о роли личности в истории. Он утверждал, что не личность делает историю, а история порождает личности. Так Ленин оставался бы уездным адвокатишкой, попивающим Жигулевское пиво на "Дне" в Самаре, если бы не было бы социального заказа общества на авантюристов. Ленин оказался просто в нужное время в нужном месте. Ульянов разрушил порядок вещей, создал хаос, из которого родилась новая красная империя во главе с красным императором Сталиным. Я аж открыл рот от удивления. Как все эти слова отличались от наших школьных зазубренных догм. Сколько звучало здесь свободы и личностной раскрепощенности по сравнению с обрыдлыми комсомольскими собраниями, где от скуки дохли на лету мухи. Все слушали, затаив дыхание: кто стоя, кто сидя, лежа на траве. " Это кто",- тихо спросил я приятеля. Тот ответил: " Сам Беба говорит. Он здесь теоретик всех хипарей Куйбышева". Потом подкатили менты, началась облава, и мы разбежались кто куда вниз по косогору. Я остановился далекого на Набережной.
В 70-е годы ХХ века мой дед имел большой вес в Обкоме партии. 1 апреля 1976 года во второй половине дня нам домой раздался звонок. Дед взял трубку. Звонили из администрации области и сообщили, что студенты политехнического института устроили бузу на Самарской площади и идут толпой в сторону площади Куйбышева, возможно для того, чтобы раскачать и уронить чугунную фигуру Куйбышева, провозгласившего в Самаре в 1917 году Советскую власть. Дед стал орать в трубку будто из военного окопа, мол, окружайте их и готовьте пулеметы, это, наверное, прорвались "зеленые братья" с Западной Украины или из Литвы, а вовсе не студенты политеха. В трубке сказали, что среди толпы замечены сын первого секретаря обкома КПСС Орлов, сын зам. командующего ПриВо и дети других высокопоставленных чиновников. Тогда дед громовым голосом предложил связаться с Москвой и пусть там все решают. Через несколько минут ему перезвонили из обкома партии и сказали, что толпа памятник не свалила, а пошла дальше, в сторону Ленинградской и возглавляет ее ужасный человек по фамилии Бебко. Дед опять орал, что Москва пусть принимает решение с этими белобандитами, но, как можно, скорее, а дети чиновников, скорее всего, взяты в заложники. После этого он долго курил, ходил по комнате и спрашивал в пустоту, откуда же такие враги повыползали? Я влез в тему, сказав, что мажоры никакие не заложники. Сын первого секретаря несколько лет уже хипует и у французской дубленки пуговицы заменил на ветки, сын генерала шьет брюки из белой скатерти и занавесок. Они все это и организовали, потому что с жиру бесятся. Их возят на черных "Волгах", и шофер каждый день надрывается, притаскивая ящики с дефицитными продуктами. У деда вылупились глаза, и он заявил, что я тоже диссидент, попавший под влияние "забугорных" голосов, ужасных битлов и хрипатого алкоголика Высоцкого. Мой дед в городе считался последним большевиком. Не смотря на высокую зарплату он курил "Беломор" и все доходы отправлял в фонд мира. В детстве он, давая мне конфету, говорил, что это дедушка Ленин прислал. Когда я подрос, а дед все продолжал свои коммунистические песни, то это вызывало у меня сначала раздражение, а потом иронию.
В том же году я поступил в политехнический институт. В ноябре в коридорах студенты шептались, я слышал краем уха одну и туже фамилию Бебко. Комсорг группы, с которым я дружил, рассказал, что этот самый Бебко, по всей видимости, засланный бандеровец с самой Западной Украины, он хотел, вероятно, тут что-то взорвать - то ли обком партии, то ли памятник Чапаева, но был разоблачен. Через некоторое время приятель Валера Лукьянов дал мне газету "Волжская коммуна" с большой статьей об этом страшном человеке. Как сейчас помню, в центре материала фотография, на которой стоит симпатичный паренек с открытым лицом и внимательным взглядом, весь в джинсе, засунув два больших пальца в лямки для ремня. Он позировал на фоне кирпичной стены. "Вот видишь,- сказал товарищ,- это настоящий наймит западных спецслужб, джинсовый костюм ему прислали прямо из Вашингтона, а у стены застыл, как бы намекая, что всех нас, советских людей, скоро поставят к стенке, но этому не бывать, резидент разоблачен, бандеровщина в Куйбышеве не пройдет". Статья, по-моему, называлась "Косогор". Это другое название Пушкинского сквера или Пушка. В материале говорилось, что неокрепшие юношеские души в этом месте враг пытался растлить мерзостями , идущими с Запада. Джинсы, жвачка и битлы - это проект ЦРУ по растлению советской молодежи, сбивающий с пути строительства коммунизма.
Другим противником режима считался в городе Костя Лукин. Меня с ним познакомил художник Володя , подрабатывавший в то время дискжеем. Записи легендарных рок-групп проходили через руки Константина, а потом , как говорили комсомольцы, отравляли окружающую социалистическую действительность. Помню у того эти огромные бабины, пленкой с которых можно было опутать весь город. Володя вел молодежные вечера, и я иногда писал ему вступительные тексты, просто, сермяжно, с кандовым юмором. В среде дискотетчиков было наложено табу, но их антисоветчина сквозила в каждом слове:" вон Советы привези финские трубы, бросили во дворе на морозе, а теперь выбросят, а почему нет безработицы в Союзе? Один ломает, другой чинит, один кладет асфальт, другой начинает ремонт теплосетей. Надо молчать, кругом сексоты, иначе поедешь к Бебе на именины".
Под воздействием такой атмосферы я написал следующее:
"Завлаб Петькин"
Выпив пиво два ведра,
Петькин закричал:"Пора!"
И наш веселый коллектив
Начал пить аперитив.
Кто то крикнул:"Все не так,
На работе -каждый враг.
Маху дал ВЛКСМ,
Одолеет дядя Сэм.
Здесь было много всяких
Вполне приличных лиц:
Сам кандидат Ивакин,
С ним пять девиц,
И зам. завлаба Петькин,
А с ним магнитофон,
И тот еще, который задал тон.
Утром в мой похмельный мозг
Мысль вошла:" да я здесь рос,
Чем гордимся, все ругал,
Мой моральный дух упал".
Лучший свой надев жакет,
Я поехал в комитет,
К майору на второй этаж-
Очередь, как в Эрмитаж:
Там было много всяких
Вполне приличных лиц:
Сам кандидат Ивакин,
С ним пять девиц,
И сам завлаба Петькин,
А с ним магнитофон,
Но в кабинете тот, кто задал тон.
Сидели все рядком,
Здесь каждый был знаком,
И я хотел без очереди лезть,
Но мне орет народ:"Пускай назад уйдет,
Спасется тот, кто первым донесет".
Праздник мух
Вспоминаю самое начало 80-х годов, время совершенно одряхлевшего Брежнева. Только ленивый не рассказывал о шуте генсеке очередной анекдот. Никто почти ничего не боялся, но каждый понимал, что скоро произойдут какие-то общественные изменения. Помню декламирую художнику Володе такой стих:
Это, что за Бармалей
Вдруг залез на мавзолей?
Брови черные густые,
Речи длинные пустые.
Кто загадке даст ответ,
Тот получит 10 лет.
Приятель аж взорвался от возмущения, мол, что ты брешешь? Это Брежнев, но меня за это никто не посадит. Он стал кричать в окно:"Брежнев, Лежнев, Межнев..." Казалось, большевистская власть ослабела. За такое ощущение однажды я чуть было не поплатился. Дело было так: я и мой творческий компаньоном Костя выпили хересу по рупь восемьдесят у меня дома. Ночью решили проветриться, вышли на площадь Куйбышева, а там красотища: все запорошено белым чистым снегом, народа никого, одни фонари светят. Тишина полная, медленно падают крупные снежинки. Мы стали бегать друг за другом, валяться в сугробах, веселились как дети. Хотел уже возвращаться домой к недопитой бутылке, но тут Костик побежал к памятнику Куйбышева с криком, мол ему там одиноко, холодно и скучно, нам надо всем объединяться в эту сказочную ночь. Делать нечего, я последовал за товарищем.
Около памятника Костик стал подпрыгивать, пытаясь зацепиться за край пьедестала, но это оказалось невозможным. Тогда он встал мне на плечи и попытался ухватиться за сапог Валерьяна Владимировича, чтобы подтянуться и приблизиться к вождю и основоположнику. Тут вдруг из дверей оперного театра выскочило несколько человек в форме и в штатском. Они бросились к нам. Костик спрыгнул вниз, сделал из пальца пистолет, вытянув длинный указательный палец и закричал:"Пух-пух!" Я рванул в соседний сквер за оперный театр и краем глаза увидел, как подкатил ментовский газик, отрезавший весельчаку путь к отступлению. Приятеля свинтили и куда-то поволокли. Я обежал несколько кварталов и проходным двором вернулся домой. Там допил все, что оставалось и лег спать.
На следующий день Костика выпустили из обезьянника, и возник повод для новой выпивки. Товарищ рассказал, что с ним произошло, как его привези в Ленинский райотдел милиции и там, приглашенный со Степашки, гибист долго выспрашивал, куда была спрятана бомба? Он уточнял, в каком месте заложена взрывчатка: под сапогом или где еще? Потом офицер выяснял связи подозреваемого террориста с местными диссидентами, называя неизвестные фамилии. Утром парня отпустили за отсутствием состава преступления, но напугали сильно. Вертикаль власти дала себя знать. Она не исчезла, а лишь затаилась.
С Константином в то время сделали музыкальный дуэт под названием "Праздник мух". Приятель играл то на дудке, то на банджо, а я на гитаре. Песни получались какие-то философские, постмодернистские:
"Бумага"
Серый картон – бутафорные скверы,
Серое небо бумагой обклеено.
Бумажные лица попутчиков серы,
Бумага, известно, краснеть не умеет.
А у стен есть уши,
У ушей нет стен.
Забирают души
В плен, в плен, в плен.
Бумага горит, но поджечь мир опасно,
Лежит Прометей до сих пор под скалой,
К тому же давно мне уже стало ясно –
Зову я добро неосознанным злом.
Всегда к ноябрю собираются в стаю
Бумажные листья, разбив дырокол,
И с жалобным криком они улетают
К чиновникам, пузом ломающим стол.
А у стен есть уши,
У ушей – нет стен.
Дождь прольется в души
Словно кровь из вен.
В то время мы готовы были репетировать где угодно: в парке, на даче, совершенно не обращая внимания на то, понимает ли публика наше творчество или нет. Это было полное самоуглубление. Любимым местом являлся пляж на Маяковском спуске, где регулярно распространялся пьянящий сладковатый аромат забродивших дрожжей с Жигулевского пивзавода. Одурманившись запахом, наигравшись вдоволь, мы порой поднимались в стационарное каменное кафе на Набережной у Чкаловского спуска, где распивали портвейн "Анапа" за два двадцать, заедая сливочным мороженым из нержавейки.
"Шейх"
Я вчера пришел к дверям
Квартиры и позвонил,
Но никто мне не открыл,
Ведь живу там только я.
Вынув ключ, я дверь открыл.
Вытер ноги, сделал шаг
И подумал: а кто вот так
Их вытрет об меня.
Я стал
Бумажный генерал
Оловянных солдат.
В один из этих куцых дней
С балкона прыгнуть бы,
Но боюсь, что станет мне
Только веселей.
Но ведь я богат,
Сказочно богат,
У меня ведь есть мои желанья.
Если их собрать
В одну большую сумку
И шейху подарить –
Он сказочно станет нищим.
На Революционной в универсаме продавалось Арбатское смородиновое вино по рупь восемьдесят. Костик иногда заходил в магазин с колокольчиком. Продавщица спрашивала, мол, это-то зачем? Товарищ отвечал: " Чтобы не потеряться". Затарившись, мы шли в какое - нибудь уютное местечко и играли:
"Небеса"
Приходило вчера любоваться назавтра.
Я попал между ними как бутылка вина –
Просто тупо смотрел на их праздник
В этот ясный осенний день.
Чтоб увидеть одно, подойти лучше ближе,
Чтоб увидеть другое -отойти нужно вдаль.
Ну а чтобы увидеть все -
Стоит просто закрыть глаза,
И поверить, что ты есть тот Бог,
Только Бог в тебе уместиться не смог,
И теперь он правит один небесами.
Очень долго я думал, что же лучше, что хуже,
Подошедший Христос мне сказал: «Суета».
А у райских ворот раскричались старухи:
«Ни на ком нынче нету креста».
На Христе нет креста,
На кресте нет Христа.
Так скажите, кто правит теперь небесами?
Когда к нашему дуэту присоединялся третий компаньон, пусть даже и не музыкант, мы давали ему погремушку, и все вместе входили в полный экстаз:
"Страннички"
По песочку бережком
Тама, эх, да тама, эх
Да тама страннички идут.
Я – вечный странник,
Где взять сил остановиться?
Что манит издали –
Вблизи пугает,
Звезда оказывается пылью.
И начиная, я боюсь конца.
И начиная, я боюсь конца.
Я потерял надежду,
Я, обнимая, плачу.
По туристским тропам
С Костиком мы зимой ходили на лыжах с Маяковского спуска до села Выползово, а далее в сторону Красной Глинки, иногда посещали пещеру Греве. Среди снегов она выглядит еще более таинственно. Летом наш дуэт плавал на байдарке по Самарке от Бузулука, по Кондурче от Елховки. Там во время похода создавали новые песни, которые тут же исполнялись среди туристского братства. За несколько дней наш отряд рос, в него вливались все новые байдарочники:
"Байдарка"
Мы на пути своем ждем водопады,
Мы водопадам будем этим рады.
Против течения чтоб плыть научиться,
Мы по течению плывем.
Байдарка мчится
Как большая птица.
Вальс приключений весло поет.
И кажется нам, что мы капитаны,
Лесные реки наши океаны.
Против течения чтоб плыть научиться,
Мы по течению плывем.
Байдарка мчится...
Печаль всегда живет в таком туризме:
Конец походов одинаков так-
Река взмахнет вслед рукой серебристой,
Байдарка сложена в рюкзак.
Особенно приятно плавать по малым рекам в начале мая. Повсюду цветет черемуха. Бывает так, что белые как снег кусты переплетаются над рекой, а байдарка несется по ароматному коридору навстречу приключениям. Они происходят на каждом шагу: то завалит реку обрушившееся дерево, то водный путь преграждает старая заброшенная плотина, создавая настоящий метровый водопад. Поход иногда начинался в жару, а на третью, четвертую ночь ударял мороз. Одним словом экзотика.
"Чудо"
Мимо чуда пройдешь раз двести,
И вот чуда уж нет на месте.
Чуда будто не бывало никогда.
Жить без чуда невозможно.
Соберем рюкзак дорожный,
Остальное просто не беда.
Мы пойдем туда, где горы
Синевою с небом спорят,
Где в ручье студеная вода.
Захрустит костер из веток
И живым горячим светом
Песенку споет нам как всегда.
Протечет в грозу палатка.
Пища кончится - несладко.
Как Кобзон комар нам надоест,
А вернемся мы оттуда,
Все покажется нам чудом,
И как волка снова тянет в лес.
Помню летнюю Самарку с бешеным течением, сбивающим с ног. По обе стороны - степь и небольшие кусты вдоль берега. Там, где крутой песчаный обрыв- повсюду видны маленькие пещерки, в которых живут ласточки. Часто встречались брошенные деревни и полуразрушенные церквушки как будто Россия встала и куда то ушла.
Хочу заметить, что иногда мы встречали местных жителей. Те не проявляли дружелюбия, наоборот в каждом слове, жесте сквозила злоба, мол, городские приперлись, будь им не ладно. Пацаны кричали с берега:" В следующий раз торпеду в вас запустим, нечего по нашей реке плавать, заразу принесете и рыбу распугаете". Однажды видели деревенскую свадьбу на полянке у реки. Костик сдуру крикнул:"Поздравляю молодых". Друзья и подруги жениха с невестой схватили пустые бутылки и стали ими кидаться в нас. Слава Богу, расстояние оказалось достаточно велико. Во время похода встретили рыбаков с бреднем. Те на удивление не схватились за ножи, а наоборот дали нам рыбы для ухи. Оказалось, что это горожане, приехавшие на жигуленке слегка побраконьерить. Они рассказали, что сельчане бояться сглазу, новых людей, считают, что болезнь передается через одежду, пищу. Зашел чужой в реку - воду опоганил.
Плавали мы также в заповедник Васильевских островов. В те времена там была строгая охрана, ведь рыбные угодья принадлежали Приволжско-Уральскому военному округу. Там находился заказник для генералов, любителей рыбной ловли.
"Васильевский остров"
На Васильевский остров
Пробраться не просто:
Поджидает там егерь, злобный словно Кащей.
Ходит в черной фуражке,
Верит только бумажке,
Ну а нам он не верит, прогоняет взашей.
А там серая цапля и белая чайка,
И крупные капли нам дождя не страшны.
А там серая цапля и белая чайка,
Они в зимние ночи наполняли все сны.
Встал вопрос очень остро,
Как пробраться на остров,
И с какой стороны бы обойти нам закон.
Я байдарку на спину,
Сквозь болотную тину
Лес , как грубый лазутчик, иностранный шпион.
Встретил белую чайку и серую цаплю...
Я играл на гитаре,
Звезды мне подпевали.
Нашим другом стал август, весь пропахший костром.
А когда расставались,
Волны тихо плескались,
И украдкой заплакал месяц август дождем.
Вспомнил белую чайку и серую цаплю...
Мы забрались в самое сердце заказника, где была почти нетронутая природа. Помню закричала в вечерней мгле выпь, и Костик аж побелел от страха, полагая, что кого то душат. Мы прятались в кустах вместе с байдаркой от лесников. За неделю там никто ни разу не появился, только мы и природа. Иногда утром приходил лось. Когда плыли назад на байдарке кусочки хлеба подбрасывали в воздух и их налету хватали чайки. А потом нас ждал шумный город и новые творческие порывы.
"Ветер"
Где-то там, а может где-то здесь
Растворен до капельки я весь.
Мне б добраться,
Мне б собраться,
Мне б воскреснуть и зацвесть.
По большой рассыпан я Земле,
Я затерян где-нибудь в толпе.
Словно ветер, чист и светел
Голос мой запел, голос мой запел.
Я стучу макушкой в небеса.
Мои уши словно паруса
Ближе к раю я взлетаю,
Слышу ангельские голоса.
Ну, уж вот растаял белый снег,
Я опять – обычный человек.
Только память сердце ранит,
И во мне уже навек -
По большой рассыпан я Земле,
Я затерян где-нибудь в толпе.
Словно ветер чист и светел
Голос мой запел, голос мой запел.
Помню мы отмечали с Костиком Новый год все на той же площади Куйбышева под городской елкой, которая раньше украшалась огромным шатром из горящих лампочек. На праздничном дереве висели огромные стеклянные шары и мягкие игрушки. Мы пили водку из солдатской фляжки и играли для веселой публики.
"Паук"
Эй, паук, сплети наш белый вечер
И нашу встречу с теми, кто пришел.
Кто пришел, кто приходит, кто придет.
На белом бархате сна -
Неподвижность.
Как околдует она, колдует она
Искрящейся модой Парижа.
Эй, паук, сплети наш белый вечер
И нашу встречу с теми, кто ушел.
Кто ушел, кто уходит, кто уйдет.
На белом бархате сна...
Встреча с Прибалтикой
Летом 1982г. я с Костиком ездил на поезде в Ригу. Латвия оказалась совершенно другим миром: старинные улочки, чистота, культура. Там полюбили ходить в кафе на свежем воздухе и пить чешский еловый ликер по 3 рубля за бутылку , запивая томатным соком по 10 копеек бокал, и все это заедать мороженым крем брюле по 28 копеек за порцию. Вокруг сидели исключительно вежливые цивилизованные люди. Как-то столик напротив заняла молодая семья, все исключительно красивые: высокий мужчина лет 28, женщина как с обложки гламурного журнала, стройные ноги от ушей, длинные естественные светлые волосы. С ними был маленький ребенок с кудряшками, ну, чистый амурчик. К семье подсел какой- то знакомый, вылитый Квазимодо, маленького роста, с красной мордой, на которой казалось разбивали кирпич. За столиком пришедший создал очевидный мезальянс. Страшило лузгал семечки и сплевывал на пол, вскоре мы заметили совсем странное: страшный мужик гладил под столом ноги красотки, та хихикала, а муж делал вид, что ничего не замечает. Вот это нравы...
"Тоска"
Ты стояла по углам
И сидела за столом,
И тебя, моя Тоска,
Угощал я коньяком.
Думал пьяный я тобою
Стану нелюбим.
Подойдешь, посмотришь
И уйдешь с другим.
Но в коньячной полутьме
Я противиться не смел,
И Тоска меня взяла,
Обняла и повела.
И я пошел туда,
Где Хорошо живет –
Интим - салоны где,
И кабаки с вином.
Костик меня всегда восхищал искренностью своих порывов. Вот и тогда, потрясенный странной сценой, он стал громко вопрошать, мол, почем сейчас латвийская женщина? Подскочил официант и предложил нам удалиться, что мы и сделали. В центральном универмаге на Крисчен барона мы увидели в свободной продаже концертные гитары фирмы "Музима" по 105 рублей за штуку. Этот дефицит привел в восторг, и мы тут же их приобрели, так что на обратном пути из Риги в Куйбышев мы две ночи в своем купе давали перманентный концерт, запивая музыку шестирублевым португальским портвейном "Порто" в изящных пузатых бутылках, залитых сургучом .
"Праздник мух"
У меня есть свой мир моих мух и слонов.
Если в нем ты не слон, обижаться не стоит.
Я люблю своих мух, в них – основа основ.
Мух сажаю на трон, ведь они того стоят.
Слон без трона велик, как живая гора,
Потому отдает привилегии эти.
Муха правит слоном, здесь природа права,
Если ж наоборот – муху слон не заметит.
И одет пусть каждый разно: модно, пестро,
С высоты посмотришь – так не сносно.
А не видеть это всем нам вовсе чтобы –
В городе моем не строят небоскребы.
Латвия запомнилась мягкой балтийской погодой, теплыми дождями, ароматом сосен. Взморье просто восхитило: огромный многокилометровый пляж с мелким белым песком, прозрачная вода, в которой плавали мелкие рыбешки, повсюду ресторанчики, кафушки, ночные стриптиз бары. Где советская власть, где коммунисты- не видать. Все надписи на латинице, полно интуристов, особенно немцев и скандинавов. СССР я заметил только в одном: в Куйбышеве я приобрел купон сберегательной кассы на 500 рублей, а в Риге без проблем обналичил. Советская банковская система работала четко и отлажено как часы.
Вскоре деньги закончились, и мы вернулись домой на Волгу. Пришли на городской пляж и не смогли купаться после Балтики. Мужики пили пиво и бегали в воду, некоторые не успевали. Разница культур резала как стеклом.
Борясь со скукой, Костя купил мотороллер, и мы по ночам ездили на нем, часто в подпитии. Это обостряло вкус к жизни. К этому времени стало понятно, что перспектив впереди нет никаких. Застой заморозил все вокруг. Повсюду люди-функции, биороботы. Мотороллеру, как средству, повышения жизненного интереса посвятил такую песню:
"Мотороллер"
Купил я двухколесный аппарат,
В нем целых восемнадцать лошадей.
Хотя, конечно, ходу нет назад,
Зато совсем немного запчастей.
Во вышел на Московское шоссе,
К кювету прижимает самосвал,
От смерти был почти на волоске,
А шоферюга весело сказал:
"Скажи еще спасибо, скажи еще спасибо,
Скажи еще спасибо, что жива,
Неумная большая, неумная большая,
Макака в шлеме,"- вот и все дела".
На красный свет несутся "Жигули",
Я еле-еле в сторону ушел.
Откуда-то тут вылезло ГАИ,
И мне же, суки, сделали прокол.
Стоят они под деревом вон там,
И каждый гусь в мундире гнет свое.
Кому по чину лезет четвертак,
А кто в тихую кормится рублем.
Скажи еще спасибо...
Теперь на жизнь по-новому гляжу
И часто во спасение души,
Не то чтоб езжу - лыка не вяжу,
А так сказать верней - не лыком шит.
Вот мне навстречу пьяный тракторист,
А мне плевать, я пьяный как матрос.
Он где-то на обочине завис,
А я ему кричу, - привет, колхоз!
"Скажи еще спасибо, скажи еще спасибо,
Скажи еще спасибо, что жива,
Неумная большая, неумная большая,
Макака в кепке,"- вот и все дела".
Ташкент
Осенью 1985г. мне пришлось поехать на шесть месяцев в Ташкент повышать историческую квалификацию. За это время одна знакомая так обработала Костика, что тот просто вычеркнул меня из своей жизни. В Ташкенте я тоже много пел, играл на гитаре, встречался с интересными людьми.
" Старый дом"
Я гляжу на небо, черное и злое,
Неслучайно древними туда посажен Бог.
Взять бы эти странные, звездные обои,
И в нашем старом доме обклеить потолок.
Расколдуйте, расколдуйте старый дом.
Поселите, поселите Бога в нем,
Бога солнца, Бога радости и грусти:
Нам без Бога - убого, ей Богу!
Может быть оттуда, с уголка вселенной
Кто-то на меня глядит, тоже не осел –
Звездным бы паркетом, он думает, отменно
В нашем старом доме обклеить можно пол.
Расколдуйте, расколдуйте, старый дом...
Будут наши мысли мчаться меж галактик,
Через сто парсеков встретятся потом.
Как воспоминания о мне и звездном брате
Будет этот старый, старый добрый дом.
Расколдуйте, расколдуйте старый дом..
Я выступал в русском культурном центре, встречался с известными бардами.
" Контрабандист"
В год смут и драк ХХ столетья,
Когда пошла без козырей игра,
Возил наш папа марксистам пистолеты,
Над ним недобро шутили фраера.
Он думал, жизнь пойдет совсем иная:
Отменит деньги молодая власть.
Он мне оставил в наследство, умирая,
Свой старый кольт, баркас и к сморю страсть.
Эй, Моисей, держи правей,
Туда, где старенький маяк,
Где папа наш был белыми убит.
Не знал родней своих морей,
Не врал, не может врать моряк.
Душой и сердцем мой папа не забыт.
Мой папа был на вид совсем не броский,
В душе ж романтик, что ни говори:
Носил тельняшку в тридцать три полоски,
Христу ведь тоже было тридцать три.
Давно гербы сменились на монетах,
Иные козыри в Одессе дорогой,
И только таможенных нет запретов,
Для тех, кто в рай, туда, где папа мой.
Эй, Моисей...
Наш всероссийский староста Калинин
Вещал с трибуны, мол шпионы все кругом.
От этих ужасов тряслись мои штанины,
Я от шпионов убегаю за кордон.
К нам катера летят патрульной службы,
Прожекторами плюют в лицо,
Мне на холодном ветре стало душно-
Жжет руку кольт, подаренный отцом.
Эй, Моисей, держи правей,
Туда, где старенький маяк,
Где папа наш был белыми убит.
Не знал родней своих морей,
Не врал, не может врать моряк.
С небесных далей нам папа подсобит.
Коллеги по институту повышения квалификации не слишком одобряли мою концертную деятельность, а потому даже хотели написать письмо в Куйбышев о моем аморальном поведении. Чтобы предотвратить кляузы пришлось вмешиваться даже членкору Академии Узбекских наук.
"Дилижанс"
Христовою раной заря
Уходит в далекие страны.
Забытые тайны хранят
Немые ее караваны.
Между тем качает небо
Звездный дилижанс.
Хлеба и зрелищ, зрелищ и хлеба
Просим в свой звездный час.
Вот нету другого пути,
На небе путь млечный остался.
Старайтесь - ка приобрести
Билеты в его дилижансе.
А что же случилось бы если
Люди стали мудрей?
Пели б, наверное, песни,
У звездных греясь огней.
Между тем качает небо
Звездный дилижанс...
Когда я вернулся в куйбышевскую рутину, то долго вспоминал Ташкент. Это, действительно, город хлебный под ярким азиатским солнцем. Первое, что потрясло - это обилие зелени, отсутствие пыли и чистый воздух. Дома стояли, опутанные виноградными лозами, которые тянулись порой до самых крыш. Сочные ягоды красные, розовые, желтые, зеленые бились прямо в окна - съешь меня! Вдоль дорог росли яблони, груши, гранаты. Можно было подпрыгнуть и сорвать подарок Востока.
Центральная улица Ленина , широкая и прямая утопала в цветах и тянулась на несколько километров. Повсюду стояли киоски, ларьки, ларечки, открытые прилавки с зонтиками, где шла бойкая торговля всем, чем угодно. Все это идеально вписывалось в ландшафт и композицию центра. На каждом перекрестке стояли котлы с кипящим маслом, где узбеки в национальных халатах и тюбетейках готовили жареную рыбу, чебуреки. Все покупалось и продавалось днем и ночью. В любое время подойди и постучи в окошко продуктового магазина и тебе продадут лаваш, конфеты, фрукты, вино. Для пива стояли автоматы, бросил двадцать копеек и кружку пенного напитка всегда можно было испить. Потрясло отсутствие дефицита. На прилавках свободно лежала семга, красная рыба по рубль пятьдесят за килограмм, местные сомы, толстолобики, белый амур, удивлявшие дешевизной. Доминантой торговли являлся старинный Алайский рынок, огромный восточный базар, удачно вписанный в органику центрального Ташкента. Там продавали все, что угодно: огромные метровые дыни, похожие на артиллерийские снаряды, красные пузатые как снегири гранаты, море винограда от мелкого кишмиша, изящных дамских пальчиков до гроздей с плодами размером в небольшое яблоко.
В городе продавалось много японской техники фирмы "Сони", "Панасоник", "Шарп", "Акай"... Повсюду пели цикады, летали южные бабочки. Потряс губернаторский сад, раз в пять больше Струковского, который прорезала река Анхор, обрамленная гранитными плитами и отличающаяся бешеным течением. Купались там особым способом. Через каждые двадцать, тридцать метров с одного берега на другой был протянут стальной канат. Умирающие от жары прыгали в водоем и держались за канат, отпусти руки и тебя уносит неимоверная сила, так что успевай ухватиться за следующую проволоку, держась за которую и вылезали на берег. Висело несколько тарзанок, и ловкачи раскачивались на них, а потом прыгали на середину реки головой вниз. Тут же некоторые спиннингом ловили мелкую форель.
Один мой коллега, умирая от жары, прыгнул в Анхор. Течение его понесло вниз, и он начал орать:"Ай-яй-яй, помогите, тону!" Маленькие полуголые узбекские дети стали весело прыгать и кричать:"Такой большой белый человек, а такой дурак!" Несчастного в доли секунды донесло до каната, по которому тот трясясь от страха еле вылез.
Меня удивило, что Советский Союз один, а живут в нем совершенно по-разному. Такой естественности поведения, свободы предпринимательства и душевной открытости я больше нигде не встречал.
Ветерок экономической свободы
Как-то зимой 1987г. я зашел в гости к своему приятелю Жене Муратову. Тот считался в Куйбышеве известным рокером. У него даже была своя группа под названием "К2". Парень весь себя отдавал музыке, а по ночам работал сторожем в магазине на Ленинградской. Одним словом это был прогрессивный молодой человек. Так вот я застал его в некотором возбуждении. Женя сказал, что создает музыкальный кооператив. Теперь это можно, у него будут билеты, он нанимает администратора, который начнет организовывать платные концерты. Тут к нам пришел еще один гитарист, лидер группы "Мик и Кук" Володя Елизаров, который стал тут же набираться экономического опыта от более продвинутого товарища. Володя тоже работал сторожем, правда где-то на стройке. Оба музыканта имели высшее образование, но хотели заниматься творчеством.
Я тоже решил создать музыкальный коллектив и зарабатывать с его помощью деньги. Однако пошел другим путем. При горкоме ВЛКСМ , что располагался на улице Куйбышева, был создан хозрасчетный отдел по работе с творческой молодежью. Там зарегистрировал бард группу "Детектор лжи" с правом проводить платные концерты. Безналичные средства от музыкальной деятельности должны были поступать на счет горкома, который начислял в дальнейшем зарплату. В мой коллектив вошли студенты института культуры Ирина Щетинина, Володя Пауль и Толя Гриднев в роли администратора. В основной состав входили также Борис Гордеев и Станислав Тен.
Толя Гриднев как администратор не сумел организовать ни одного концерта. Мы его заменили на другого, но тоже результат - ноль. Тогда я взялся за это дело сам. Ходил по профсоюзным комитетам предприятий и институтов. Дело сдвинулось с мертвой точки. Мы выступали то на швейной фабрике, то в кондитерском цехе.
"Робкий парень"
Был я парень очень робкий:
Девушек боялся.
К ней пришел с бутылкой водки,
Чтоб не растерялся.
Выпил всю, что было водку:
Это ж рай, коль с огурцом.
Спел ей песню во всю глотку,
На полу заснул потом.
Муж явился жлоб -самбист,
Выжил как - не знаю я.
Голова моя звенит,
Как Брежнева регалии.
А олень красив рогами,
А мужчина - должностью,
Ну, а я, поймете сами -
Несравненной скромностью.
Вон в окне твой силуэт,
Он меня насилует.
Сам себя им мучаю,
Как Полпот Кампучию.
Муж явился, подлый гнус.
Бил, ругался матерно.
Я хожу и весь трясусь,
Как сиськи без бюстгальтера.
В то время публика не была еще испорчена , и девушки краснели от подобных откровений. И тогда, чтобы снять неловкость, я выходил на лирику:
"Облака"
Ты была далеко, значит, ты была рядом.
Сколько неба, земли и воды между нами,
Той прекрасной земли, чудо - сада,
В небе письма к тебе я писал облаками.
И пусть нарисуешь ты печаль мою зеленым,
И пусть нарисуешь ты печаль мою синим,
И пусть нарисуешь ты печаль мою черным,
Все - равно она будет светлой.
Я сроднился с тем небом, землей между нами.
Ты вернулась, но как далека сразу стала –
Нет той прекрасной земли, чудо – сада,
Неба между мной и тобой не осталось.
За окном облака проплывают, письма чужие,
Ветром гонимые: перистые, кучевые,
И мне одно в утешенье осталось –
Ты мужу больше, чем мне изменяла.
И пусть нарисуешь ты печаль мою зеленым,
И пусть нарисуешь ты печаль мою синим,
И пусть нарисуешь ты печаль мою черным,
Все - равно она будет светлой.
Фестивальная пора
Когда наступила весна 1987г., пришло время фестивалей самодеятельной гитарной песни. Мы командой ездили в Чапаевск, Ульяновск, Казань, Тольятти. Помню выступление на Молодецком кургане. Зрители сидели на крутом склоне и после песни чуть не попадали вниз:
" Сухой закон"
В России бабы толстые,
Дела худым-худы.
Трезвостью напуганные
Злые мужики.
В бутылях брага пенится,
Гудит хмельной народ,
К великим изменениям
Радио зовет.
Мы работали без Лени,
Но уСтали, как назло,
И свернув с пути Маленько,
Нас в Хрущебы занесло.
Событьями богатая
Страна была всегда,
Теперь живем мы датами
И радостью труда.
От съезда и до съезда
Работать будь готов,
А если масла нету,
То происки врагов.
С водки все мы ПитекАндропы,
Всем Черненько по утрам.
Кто не Брежничал в работе,
ПоГорбатиться, друг мой, пора.
Но в красной книге гнусному
Змию не бывать.
Рецепты есть искусные
Как сделать свой первач.
В бутылях брага пенится,
Хмельной народ гудит,
И если кто изменит все,
Так это только СПИД...
В то время уже свирепствовал сухой закон, и в народе ходили анекдоты. Вот один из них: "Почему вы пьете водку?"- спрашивает у рабочих Горбачев. Те отвечают:" Потому что жидкая, твердую бы грызли". В это время началась эпоха домашнего самогона, и все только делились рецептами. Одни ставили на томатной пасте, другие на дрожжах. Бутыли закрывали резиновой перчаткой, которая, надуваясь, передавала привет Михал Сергеичу. Адскую смесь очищали кто молоком, кто подсолнечным маслом, некоторые активированным углем. Я делал тройную очистку, потом снова перегонял и настаивал на дубовой коре. Мой коньячный напиток пользовался спросом и ко мне приходили дегустировать, особенно перед концертами.
"Очередь"
В этот холод и стужу, и в мокрый снег,
Когда уж легче удавиться на шарфэ,
Чем вылезти куда-нибудь на проспект,
Я стою немного под шафэ.
Я сорок шестой, я тверд как металл,
Те, кто сзади - только без рук.
Для себя, для друзей раньше водку я брал,
А теперь еще для нервов беру.
Но нам простить все это очень даже можно,
Ведь мы потомки голодающих Поволжья.
Ходит устная истина среди людей,
Говорят она всегда в толпе.
Здесь узнаешь, как сделать популярный портвейн
Из лака для ногтей.
Все таланты со мной в этих очередях,
Они знают наверняка:
Ускоренье придет в научный прогресс
С перестройкой змеевика.
Наши выступления на фестивалях имели такую популярность, что появился круг почитателей, которые ездили за "Детектором лжи" вслед и делали записи. Так мы добрались до Сызрани, приготовив совершенно добрую песню:
"Осень"
Осень ставни качает на доме,
Осень скуку пророчит с утра.
Вот склонились деревья в поклоне,
Дань листвой собирают ветра.
Повенчалась осень с ветром, осень с ветром, осень с ветром,
Плакала дождем,
А потом холодным светом, а потом холодным светом
Думала о нем,
И кружила, разметая, и кружила разметая
Мокрую листву,
Словно старая цыганка, словно старая цыганка,
Внемля колдовству.
И в пространстве холодном, скучая,
День и ночь, вспоминая о том
Как весеннюю юность встречали,
Шепчется ветер с последним листом.
И в агонии мечутся краски,
В пораженье, не веря свое,
И все доброе просится в сказки,
А зима за воротами ждет.
Повенчалась осень с ветром, осень с ветром, осень с ветром,
Плакала дождем,
А потом холодным светом, а потом холодным светом
Думала о нем,
И кружила, разметая, и кружила разметая
Мокрую листву,
Словно старая цыганка, словно старая цыганка,
Внемля колдовству.
Местные сызранские комсюки подло встали на пути наших душевных порывов, видимо, представляя себя в роли Александра Матросова, закрывающего собой вражеский дзод. Руководитель сказал, мол вы заявите одно, а спеть можете совсем другое, вам нельзя доверять. Толстые и наглые молодые аппаратчики готовились к новым прыжкам по вертикали власти и боялись навлечь на себя гнев конторы глубокого бурения. Стало очевидно, что чем дальше от центра, тем провинциальность оказывалась глупее и консервативнее. Бедный Горбачев, как ему было тяжело сдвинуть с места телегу российской государственности. Сколько я тогда слышал оскорблений в его адрес. Вместо Михаила Сергеевича, реформатора называли Иосифом Виссарионовичем Горбачевым. Так поступали порой люди с образованием. Перестройка всколыхнула народ, не оставив никого равнодушным. Об этом говорили и барды. Так Анатолий Радаев пел, что любит город Горбачев и счастлив в нем жить. Оппоненты с помощью гитары спорили, мол хотим разрушить этот сити, как цитадель предательства. Гитарные песни оказались в самой гуще общественных противоречий.
Летом 1987г. наш коллектив посетил знаменитый Грушинский фестиваль. Мы расположились в лагере Политехнического института, где пели, собирая большой круг поклонников.
"Гитара"
Вот кто-то тронул гитары струны,
И зазвенел над озером сонет,
И растворился в грусти месяц юный,
И в нас самих его пролился свет.
Все в этом мире стало вдруг иначе,
А может так и быть должно.
Когда гитара музыкою плачет,
То никому не будет все -равно.
Гитару держат дружеские руки,
Их пульс усилит чуткая струна.
Из песен я сплету себе кольчугу,
В которой неудача не страшна.
И в песне сердце к сердцу прикоснулось,
Чужая боль становится своей.
Ушедшие друзья ко мне вернулись,
Ведь сколько песен, столько и друзей.
Этой осенью звукооператор Игорь Кичин сделал студийную запись большинства песен, сохранив их для истории.
"Официант"
Я играю роль официанта
В чайной под названием "Любовь".
На таких как я стоит атлантах
Мир под этой крышей голубой.
Я в любое время - в холод, в осень,
Не спеша, с улыбкой обслужу
И на напомаженном подносе
Самого себя вам одолжу.
Принесу на завтрак секс с подливой
Идеалистических бесед,
Но а на обед всегда красивый
Умопомрачительный минтай.
Заскрипит кровать постельным гимном:
Как никак устроим резонанс,
И пускай от сигарет там будет дымно,
Это, чтобы Бог не мог увидеть нас.
Мир в проблемах , развиваясь, мчится.
В нем, мой друг, навряд ли, что поймешь:
В постели ты одна - тебе не спится,
А со мной уж точно не уснешь.
В ресторане, что зовется жизнью
Я всего лишь официант.
Если волосы мои принять за листья,
На голове давно уж листопад.
( Эти песни можно прослушать в ВК https://vk.com/audios236769689. Аудиозаписи)