Ташкент

               

                Ташкент

    Осенью 1985г.  мне пришлось поехать на  шесть месяцев  в Ташкент повышать историческую квалификацию. За это время одна знакомая так обработала Костика, что тот просто вычеркнул меня из своей жизни. В Ташкенте я тоже много пел, играл на гитаре, встречался с интересными людьми.

          " Старый дом"

Я гляжу на небо, черное и злое,
Неслучайно древними туда посажен Бог.
Взять бы эти странные, звездные обои,
И в нашем старом доме обклеить потолок.

Расколдуйте, расколдуйте старый дом.
Поселите, поселите Бога в нем,
Бога солнца, Бога  радости и грусти:
Нам без Бога  - убого, ей Богу!

Может быть оттуда, с уголка вселенной
Кто-то на меня глядит,  тоже не осел –
Звездным бы паркетом, он думает, отменно
В нашем старом доме обклеить можно пол.

 Расколдуйте, расколдуйте, старый дом...

Будут наши мысли мчаться меж галактик,
Через сто парсеков встретятся потом.
Как воспоминания о мне и звездном брате
Будет этот старый, старый добрый дом.

Расколдуйте, расколдуйте старый дом..
 Я выступал в русском культурном центре, встречался с известными бардами.
" Контрабандист"
В год смут и драк ХХ столетья,
Когда пошла без козырей игра,
Возил наш папа марксистам пистолеты,
Над ним недобро шутили фраера.

 Он  думал, жизнь пойдет совсем иная:
Отменит деньги молодая власть.
Он мне оставил в наследство, умирая,
Свой старый  кольт, баркас и к сморю страсть.

Эй, Моисей, держи правей,
Туда, где  старенький маяк,
Где папа наш был белыми убит.
Не знал родней своих морей,
Не врал, не может врать моряк.
Душой и сердцем мой  папа не забыт.

Мой папа был на вид совсем не броский,
В душе ж романтик, что ни  говори:
Носил тельняшку в тридцать три полоски,
Христу ведь тоже было тридцать три.

Давно гербы сменились на монетах,
Иные козыри в Одессе дорогой,
И только таможенных нет запретов,
Для тех, кто в рай, туда, где папа мой.

Эй, Моисей...

Наш всероссийский староста Калинин
Вещал с трибуны, мол шпионы все кругом.
От этих ужасов тряслись мои штанины,
Я от шпионов убегаю за кордон.

К нам катера летят патрульной службы,
Прожекторами плюют в лицо,
Мне на холодном ветре стало душно-
Жжет руку  кольт, подаренный отцом.

Эй, Моисей, держи правей,
Туда, где  старенький маяк,
Где папа наш был белыми убит.
Не знал родней своих морей,
Не врал, не может врать моряк.
С небесных далей нам папа подсобит.
    Коллеги по институту повышения квалификации не слишком одобряли мою концертную деятельность, а потому даже хотели написать письмо в Куйбышев о моем  аморальном поведении. Чтобы предотвратить кляузы пришлось вмешиваться даже членкору  Академии Узбекских наук.
"Дилижанс"
Христовою раной заря
Уходит в далекие страны.
Забытые тайны хранят
Немые ее караваны.

Между тем качает небо
Звездный дилижанс.
Хлеба и зрелищ, зрелищ и хлеба
Просим в свой звездный час.

Вот нету другого пути,
На небе путь млечный остался.
Старайтесь -  ка  приобрести
Билеты в его дилижансе.

А что же случилось бы если
Люди стали мудрей?
Пели  б,  наверное,  песни,
У звездных греясь огней.
Между тем качает небо
Звездный дилижанс...
   Когда я вернулся в куйбышевскую рутину, то долго вспоминал Ташкент.  Это, действительно, город хлебный под ярким азиатским солнцем. Первое, что потрясло - это обилие зелени, отсутствие пыли и чистый воздух. Дома стояли, опутанные виноградными лозами,  которые тянулись порой  до самых крыш. Сочные ягоды красные, розовые, желтые, зеленые бились прямо в окна  - съешь меня!  Вдоль дорог  росли яблони, груши, гранаты. Можно было подпрыгнуть и сорвать  подарок Востока.
     Центральная улица Ленина , широкая и прямая   утопала  в цветах и тянулась на несколько километров. Повсюду стояли киоски, ларьки, ларечки, открытые прилавки с зонтиками, где шла бойкая торговля всем, чем угодно.  Все это идеально вписывалось в ландшафт и  композицию центра.  На каждом перекрестке стояли котлы с  кипящим маслом, где узбеки в национальных халатах и тюбетейках готовили жареную рыбу, чебуреки.  Все покупалось и продавалось днем и ночью. В любое время подойди и постучи в окошко  продуктового  магазина и тебе продадут лаваш, конфеты, фрукты, вино. Для пива стояли автоматы, бросил двадцать копеек и кружку пенного напитка всегда  можно было испить. Потрясло отсутствие дефицита. На прилавках свободно лежала  семга, красная рыба по рубль пятьдесят за  килограмм, местные сомы, толстолобики, белый амур, удивлявшие дешевизной. Доминантой  торговли являлся  старинный Алайский рынок, огромный  восточный базар, удачно вписанный в органику центрального Ташкента. Там продавали все, что угодно:  огромные  метровые дыни, похожие  на артиллерийские снаряды, красные  пузатые как снегири гранаты, море винограда от мелкого кишмиша, изящных дамских пальчиков до гроздей  с плодами размером в небольшое яблоко.
      В городе    продавалось  много японской техники фирмы "Сони", "Панасоник", "Шарп", "Акай"... Повсюду пели цикады, летали южные бабочки. Потряс губернаторский сад, раз в  пять  больше  Струковского, который прорезала река Анхор, обрамленная гранитными плитами и отличающаяся   бешеным течением. Купались там особым способом. Через каждые  двадцать, тридцать метров с одного берега на другой был протянут стальной канат. Умирающие от жары прыгали в водоем  и держались за канат, отпусти руки и тебя уносит неимоверная сила, так что успевай  ухватиться за следующую проволоку,  держась за которую и вылезали на берег.  Висело несколько тарзанок, и ловкачи раскачивались на них, а потом прыгали на середину реки головой вниз. Тут же некоторые спиннингом ловили    мелкую форель.
    Один  мой коллега, умирая от жары, прыгнул в Анхор. Течение его понесло вниз, и он начал орать:"Ай-яй-яй, помогите, тону!" Маленькие полуголые узбекские  дети стали весело прыгать  и кричать:"Такой большой белый человек, а такой дурак!" Несчастного в доли секунды донесло до каната, по которому тот трясясь  от страха еле вылез.
  Меня удивило, что Советский Союз один, а живут в нем совершенно по-разному. Такой  естественности  поведения, свободы  предпринимательства и душевной  открытости  я больше нигде не встречал.