Праздник мух

               
            Праздник мух

( На фото: Андрей Демидов и Костя Хаванов)

   Вспоминаю самое начало 80-х годов, время совершенно одряхлевшего Брежнева. Только ленивый не рассказывал о шуте генсеке очередной анекдот. Никто почти  ничего не боялся, но каждый понимал, что скоро произойдут какие-то общественные изменения. Помню декламирую художнику Володе такой стих:
 Это, что за Бармалей
Вдруг залез на мавзолей?
Брови черные густые,
Речи длинные пустые.
Кто загадке даст ответ,
Тот получит 10 лет.
          Приятель аж взорвался от возмущения, мол, что ты брешешь? Это Брежнев, но меня за это никто не посадит. Он стал кричать в окно:"Брежнев, Лежнев, Межнев..." Казалось, большевистская власть ослабела.  За такое ощущение однажды я чуть было не поплатился. Дело было так: я  и  мой творческий  компаньоном   Костя  выпили  хересу по рупь  восемьдесят у меня дома. Ночью решили проветриться, вышли на площадь Куйбышева, а там красотища:  все запорошено белым чистым снегом, народа никого, одни фонари светят. Тишина полная, медленно падают крупные снежинки.  Мы стали  бегать друг за другом, валяться в сугробах, веселились как дети.  Хотел уже  возвращаться домой к недопитой бутылке, но тут Костик  побежал к памятнику Куйбышева с криком, мол ему там одиноко, холодно и скучно, нам надо всем объединяться в эту сказочную ночь. Делать нечего, я последовал за товарищем.
    Около памятника Костик стал подпрыгивать, пытаясь зацепиться за  край пьедестала, но это оказалось невозможным. Тогда он встал мне на плечи и попытался ухватиться за сапог Валерьяна Владимировича, чтобы подтянуться и приблизиться к  вождю и основоположнику.  Тут вдруг   из дверей оперного театра выскочило несколько  человек в форме и  в штатском. Они бросились к нам.  Костик спрыгнул вниз, сделал из пальца пистолет, вытянув длинный указательный палец и закричал:"Пух-пух!" Я  рванул в соседний сквер за оперный театр и  краем глаза увидел, как подкатил ментовский  газик, отрезавший  весельчаку путь к отступлению.  Приятеля свинтили и куда-то поволокли.   Я обежал несколько кварталов и проходным двором вернулся домой. Там допил все, что оставалось и лег спать.
      На следующий день Костика выпустили из обезьянника, и  возник повод для новой выпивки.  Товарищ рассказал, что с ним произошло, как его привези в Ленинский райотдел милиции и там,  приглашенный со Степашки,  гибист долго выспрашивал, куда  была спрятана бомба?  Он уточнял,  в каком месте заложена  взрывчатка: под сапогом или где еще?   Потом офицер выяснял связи  подозреваемого террориста с  местными диссидентами, называя неизвестные фамилии. Утром парня  отпустили за отсутствием состава преступления, но напугали сильно. Вертикаль власти дала себя знать. Она не  исчезла, а лишь затаилась.
   С  Константином  Хавновым в то время  сделали музыкальный дуэт под названием "Праздник мух". Приятель играл то на дудке, то на банджо, а я на гитаре. Песни получались какие-то философские, постмодернистские:

           "Бумага"

Серый картон – бутафорные скверы,
Серое небо бумагой обклеено.
Бумажные лица попутчиков серы,
Бумага, известно, краснеть не умеет.

А у стен есть уши,
У ушей нет стен.
Забирают души
В плен, в плен, в плен.

Бумага горит, но поджечь мир опасно,
Лежит Прометей до сих пор под скалой,
К тому же давно мне уже стало ясно –
Зову я добро неосознанным злом.

Всегда к ноябрю собираются в стаю
Бумажные листья, разбив  дырокол,
И с жалобным криком они улетают
К чиновникам,  пузом   ломающим стол.

А у стен есть уши,
У ушей – нет стен.
Дождь прольется в души
Словно кровь из вен.

    В то время мы готовы были репетировать где  угодно: в парке, на  даче, совершенно не обращая внимания на  то,  понимает ли публика наше творчество или нет. Это было полное самоуглубление. Любимым местом являлся  пляж на Маяковском спуске, где регулярно  распространялся   пьянящий  сладковатый аромат  забродивших дрожжей с Жигулевского пивзавода. Одурманившись запахом, наигравшись вдоволь, мы порой поднимались в стационарное  каменное кафе на Набережной у Чкаловского спуска, где  распивали портвейн "Анапа" за  два двадцать, заедая сливочным мороженым из нержавейки.

         "Шейх"

Я вчера пришел к дверям
Квартиры и позвонил,
Но никто мне не открыл,
Ведь живу  там только я.

Вынув ключ, я дверь открыл.
Вытер ноги,  сделал шаг
И подумал: а кто вот так
Их вытрет об меня.

Я стал
Бумажный генерал
Оловянных солдат.

В один из этих куцых дней
С балкона прыгнуть бы,
Но боюсь, что станет мне
Только веселей.

Но ведь я богат,
Сказочно богат,
У меня ведь есть мои желанья.
Если их собрать
В одну большую сумку
И шейху подарить –
Он сказочно станет нищим.

   На Революционной в универсаме продавалось Арбатское смородиновое вино по рупь восемьдесят. Костик иногда заходил в магазин с колокольчиком. Продавщица спрашивала, мол, это-то  зачем? Товарищ отвечал: " Чтобы не потеряться". Затарившись, мы шли в какое  - нибудь  уютное местечко и играли:

           "Небеса"

Приходило  вчера любоваться назавтра.
Я попал между ними как бутылка вина –
Просто тупо смотрел  на их праздник
В этот ясный осенний день.

Чтоб  увидеть одно, подойти лучше ближе,
Чтоб увидеть другое -отойти  нужно  вдаль.
Ну а чтобы увидеть все -
Стоит  просто закрыть  глаза,
И поверить, что ты есть тот Бог,
Только Бог в тебе уместиться не смог,
И теперь он правит  один небесами.

Очень долго я думал, что же лучше, что хуже,
Подошедший Христос мне сказал: «Суета».
А у райских ворот  раскричались старухи:
 «Ни на ком нынче нету креста».
На Христе нет креста,
На кресте нет Христа.

Так скажите, кто правит теперь небесами?
  Когда к нашему дуэту присоединялся  третий компаньон, пусть даже и не музыкант, мы давали ему погремушку, и все вместе входили в полный экстаз:

 "Страннички"

По песочку бережком
Тама, эх, да тама, эх
Да тама страннички идут.

Я – вечный странник,
Где взять сил остановиться?
Что манит издали –
Вблизи пугает,
Звезда оказывается пылью.

И  начиная, я боюсь конца.
И начиная, я боюсь конца.
Я потерял надежду,
Я, обнимая, плачу.