Эвксинский Понт, - как называли Черное море византийцы, - что в переводе означает «гостеприимное», встретило меня в своем первозданном обличье: пустынная до самого горизонта гладь воды, с редкими барашками волн, и непривычно безлюдный для полуденного времени пляж, с парой десятков человек на всем обозримом побережье.
Ни тебе шикарных яхт с вальяжными красотками, ни юрких катеров с неистово ревущими во всю глотку седоками бананов, ни моторок с лыжниками, ни даже ставших в других местах уже привычными гидроциклов, стрелами уносящихся к горизонту.
И берег не рычал мощными движками квадроциклов, смело штурмующих любые высоты.
Пусто, как на необитаемом острове!
Только волны, совсем пологие даже вблизи, мерно, точно по хронометру, накатывали то легкими, то неожиданно сильными тройками, неутомимо шлифуя и без того гладкую гальку.
Зато над головой, периодически стрекотали самолеты и дельтапланы, возившие туристов со стороны Сухума, давая им возможность сверху увидеть невероятную красоту моря и горного побережья.
Вид, представший предо мною, впечатлял своей красой: слева и впереди, голубая бездна небес, с невесомыми пушинками редких облаков, плавно опускаясь и светлея, сливалась с густеющей до чернил линией вод.
С правой же стороны, море обрезал выступ суши, изящным серпом изогнувшийся вокруг бухты.
Далее за серпом, тяжелый небосвод с облечением оперся на гору Ахбюк, а за которой, в далеком далеке, полуденное марево скрывало вершину Ново-Афонской горы.
От середины серпа, вдоль Сухумской горы в направлении маяка, вдоль высокого холма, и растянулся Сухум с несколькими серыми башнями многоэтажек и густой россыпью белых квадратиков частных домов на фоне сплошной зелени садов, добравшихся почти до самого верха горы.
К собственной досаде, мое первое впечатление от моря, было не ахти. Пляж, обычный для черноморского предгорья, представлял собой неширокий пояс темно-серого песка, за которым, до самого прибоя лежала крупная галька, по степени накала очень напоминавшая множество отлично прогретых сковородок.
И вот добрести то по этим жаровням до воды, тихо повизгивая и извиваясь на полусогнутых ногах как на шарнирах, оказалось настоящей пыткой.
Избалованные обувью ступни, наотрез отказывались наступать на пусть и гладкие, но неровные и к тому же настолько горячие камни, что на них в самую впору было яичницу готовить.
Однако буквально через несколько дней, неприятные ощущения куда-то исчезли, и ноги уже сами запросились на галечный массаж, вызывающий теперь чувство приятной эйфории.
Зато в воде, камни, против ожидания не были покрыты слизью водорослей, и не скользили предательски под ногами, грозя вывихом конечностей или разбитой головой.
Сама же морская вода, очень чистая и прозрачная, с непривычным привкусом горечи, была скорее похожа на неостывший суп, чем на парное молоко, и даже на глубине, практически не меняла температуру.
Сомневаюсь, чтобы мне почудился этот парадокс, но периодически, она явно изменяла плотность, и было так неожиданно приятно, лежа на спине, вдруг ощущать, что тебя больше не тянет привычно вниз, а вопреки законам физики, наоборот выталкивает вверх!
Словно купаешься не в Черном, а в Мертвом море.
Увлекшись плаванием и созерцанием гор Абхазского хребта, чем дальше от берега, тем грандиознее открывавших строгую красоту своих остроконечных заснеженных пиков, я совсем забыл о времени, а когда спохватился, то оказалось, что течение, унесло меня вдоль берега далеко от того места, с которого я начал заплыв.
Как выяснилось впоследствии, оно не постоянно и может меняться на прямо противоположное в зависимости от направления волн, накатывающихся в бухту.
Так что в дальнейшем, прежде чем предпринимать дальний заплыв, мне приходилось сначала определять куда сегодня движение вод – к Сухуму или обратно.
Другими, мне в принципе без разницы, но кому-то может статься не совсем приятными открытиями, было отсутствие буйков с бдительно следящим за ними старичком с громкоговорителем: «Павтаря-я-ю! За буйки-и не заплыва-ать!!!», и то, что дочерна загорелых, браво-мускулистых спасателей, также нигде не наблюдалось.
Ну что до буйков, то, на мой взгляд, это разумно.
Берег, повторяя профиль гор, довольно круто уходит вниз, и уже в полутора десятках метров стоять на дне дано только высоким людям, что, впрочем, нисколько не смущает купающихся, вполне довольствующихся нешироким участком прибрежной зоны для плесканий в проточной, а потому всегда чистой воде.
Что же до спасательных станций, так по сути, каждому следует быть благоразумным, и рассчитывать прежде всего на себя, а не на случайное авось.
И впоследствии, я сам убедился, что благоразумие всегда побеждало.
При всем множестве отдыхающего люда, саранчой нахлынувшего на пляж в августе, заплывать далеко от берега решались только единицы, вполне уверенные в своих силах.
Хотя был момент, когда один удалец, из наших, в смысле россиян, перебрал горячительного, и рисуясь перед своей компанией, возомнил себя амфибией, решив порезвиться на глубине.
Ему просто несказанно повезло, что неподалеку оказался мужчина, успевший вытащить на берег уже пускавшего пузыри горемыку.
Со спиртным тут вообще надо осторожно. При каждодневно непривычной жаре, когда на солнцепеке далеко за тридцать, не раз вроде проверенная личная норма может оказаться настолько превышенной, что мигом выключит сознание полностью и надолго.
Кроме того, всегда следует помнить, что местный алкоголь не «паленый», - никакой химии, все натуральное! – и его воздействие на организм привыкший к денатуратам, - иначе не назовешь то, что продается в наших магазинах! – реакцией подобно взрыву на химкомбинате.
Самое неизгладимое впечатление, у меня навсегда останется от ночного купания в море. Это было реальное воплощение чудесных фантазий!
Белая дымка пены, шумная перекличка волн при полном отсутствии ветра, карнавальная бухта, во всю ширь расцвеченная гирляндами огней променада Сухума, цепочка стреляющих вверх фейверками искр «пионерских» костров «дикарей», и над всем этим звезды – яркие, необычайно крупные, мириадами голубых фонариков усыпавшие темный бархат неба!
Когда же я нырнул и поплыл под водой, то от колебаний воды, вокруг рук возникло некое подобие нимба, образовавшегося из мгновенных вспышек бледно-голубого сияния крохотных медуз, напоминавших оброненные из древнего кувшина прозрачные монетки, в кружащемся танце, медленно опускающиеся на дно.
Днем, с медузами обычно здесь почти не сталкиваешься, хотя бывает, что течение ненадолго прибивает их из морских просторов к побережью, чтобы после непродолжительной остановки, вновь отправить вечных путешественниц в дальний путь.
Как-то мне довелось столкнуться с подобным нашествием, и плывя, не раз вздрагивать от неожиданности их скользящего прикосновения к телу.
Опасны они или нет, мне неведомо, по крайней мере, медузы-малыши точно безобидны. А вот со взрослыми шутить не советую.
По большей части, все медузы миниатюрны, размером с медальку. Но возможны встречи и с солидными экземплярами, с диаметром кокетливой светло-голубой шляпки до тридцати, а то и более сантиметров.
Наткнувшись на одну такую красавицу, я безо всякой опаски несколько раз играючи прикасался к ней, но когда стал нагло мешать ей улизнуть от докучливого контактера, то получил настолько сильный ожог в подбородок, что натурально потерял ориентацию в пространстве.
Пришлось, немного придя в себя, срочно грести к берегу, горько сетуя на свою глупую любознательность. Слава Богу обошлось без последствий, хотя подбородок еще очень долго и нестерпимо горел.
Вообще, Черное море не сравнимо ни с какими другими морями – ни с Балтийским, ни со Средиземным, ни с Красным.
Оно единственное такое, и в этих местах, особенно неповторимо своим миролюбивым характером: мягким и ласковым, лишь изредка обретающим жесткие свойства гранита, из которого ему легко дается вытачивать идеально круглые шарики, если посчастливится, попадающиеся на берегу.
И Черное море нельзя не полюбить, потому как оно воистину прекрасно. Если кому выпадет возможность хоть изредка наблюдать за ним с прибрежных высот, то он наяву может убедиться, что оно не всегда черное или серое, как одеяло.
Под ветреное настроение, море, истинной модницей, может менять свои наряды по нескольку раз на дню.
Лично мне, несколько раз выпало счастье увидеть такую невероятно глубокую голубизну, как складки на платье расчерченную четкими штрихами течений, что оставалось только гадать: чьи краски ярче - моря или неба?
А однажды, совсем ненадолго, оно вдруг стало белым-белым, словно скованным льдом, с пронзительно темными пятнами полыней по всей глади и синей каймой на стыке с небосклоном.