Студенческие терки
Студенческие терки
Будучи студентом Куйбышевского университета я принял участие в студенческой весне. Своим выступлением принес хорошие баллы факультету. Однако через несколько дней в газете "Университетская жизнь" появилась разгромная статья преподавателя эстетики Елены Бурлиной в мой адрес. Она писала, что я лезу не в свое дело и не понимаю, что музыка состоит не из хаоса звуков, так же как дом складывается не из разбросанных по полю кирпичей. Эту газету в течение месяца расклеивали везде, где я появлялся, однако у меня были и сторонники. Помню подружился со студентом физфака Юрием Сагитовым. Тот имел значительный вес в комитете комсомола и попытался протащить мои песни в репертуар университетской рок группы. У него были далеко идущие планы - отправить музыкантов на фестиваль в Прибалтику. Для этого требовалось, что-нибудь яркое и ударное. Юра полагал, что как раз мое творчество и обладает этим качеством. Я предложил несколько песен. Помню такую:
"Шляпка"
Я придумаю шляпку для Вас
И конечно старинное платье,
И еще я Вам зонтик припас,
Да собачка будет Вам кстати.
Перед Вами играет волна
В изумрудном волшебном наряде,
И дельфина мелькает спина,
Все, конечно, для Вас, только ради.
Золотится под солнцем песок,
Ваша туфелька в нем утопает.
Я придумаю Вам голосок,
Что серебряным эхом растает.
Наши годы, как волны бегут,
Разбиваясь о берег беспечный.
Они нас за собою ведут,
Все изменчиво, Вы только – вечны.
Я придумаю сумерки Вам,
Одиночество Ваше нарушу,
Провожатого умного дам,
Чтоб могли отвести бы Вы душу.
А потом увезу Вас домой,
Но не к мужу в провинцию Вашу.
Увезу Вас, конечно, с собой,
А рисунок свой тушью закрашу.
Кто-то сверху надавил на музыкантов, и они заявили, что лучше останутся дома, чем будут иметь дело со мной, тем более Бурлина дала жесткую оценку. Ребята никуда не поехали, а я продолжать петь в кулуарах и сочинять:
"Ноев ковчег"
Я с улыбкой захожу:"Привет, встречай!"
Ты с улыбкой нежной разливаешь чай.
Так весела, радуешь всем,
Но думаю я зачем:
Зачем в своем ковчеге,
Зачем в своем ковчеге
Оставил Ной каюту для змеи?
Как люблю я твой уютный старый дом,
Тишина садится с нами за столом.
Пора уходить, но так много тем,
И думаю я зачем:
Зачем в своем ковчеге,
Зачем в своем ковчеге
Оставил скорпиону место Ной?
Университет воспринимался как мертвая зона со своими странными традициями и представлениями. Это была своего рода социальная змеиная яма, в которой выковывались и взращивались кадры будущих чиновников, аппаратчиков и силовиков, поэтому знания здесь находились где-то на десятом месте. Студенты не ценили друг в друге ни ум, ни способности. Всех интересовало: кто за кем стоит, у кого какая мохнатая рука и из какой кормушки она тянется. Все друг друга ненавидели, подставляли, доносили и подсиживали. Некоторые студентки имели секс с преподавателями ради оценок, отдельные так называемые ученые присваивали себе рефераты, курсовые работы, позже их суммировали и защищали диссертации. Все было бесстыдно, но прикрывалось высоко моральным обликом строителей коммунизма. Можно было врать, воровать, но обязательно одно - проявлять верноподданнические чувства и любовь к Отечеству. В такой обстановке некоторые уходили, хлопнув дверью. Я прекрасно знал , кто стучит на однокурсников, кто из преподавателей возглавляет сеть сексотов. В курилках и коридорах раздавались голоса:"Как я ненавижу Америку, пропади она пропадом. Они же своих собственных президентов колбасят, уроды. В Афган готовились высаживаться, а им наши дали по мордасам". Все вокруг были в восторге от таких речей. Эта атмосфера порождала мое протестное творчество:
"Шлифовщик"
Этот вечер полон шуток
Дорогих шампанских вин:
И селедка есть под шубой,
И на дамах крепдешин.
У соседа все собрались
Кандидатскую обмыть.
Кандидаты, оказалось,
Также пьют, как и все мы.
Ведь я был просто шлифовщик,
Хотя и ударник,
И в этот мир ученый случайно попал.
Карла Маркс и Энгельс - геи,-
Пуганул я мужиков.
Пролетарская идея для лохов и дураков.
В ваших толстых манускриптах-
Правды нет на медный грош.
Польза в них одна , как видно,
Их захочешь, не прочтешь.
Я был просто шлифовщик...
И меня как гегемона
Попросил тогда сосед:
"Друг, сгоняй за самогоном".
Я ушел на десять лет.
А вернулся, сын уж взрослый,
Дверь открыл и не узнал.
А сосед давно в членкорах.
Он в столицу умотал.
А я был просто шлифовщик...
Университет представлялся мне как корабль дураков, где пассажиры сумасшедшие, а команда рулит сама, не зная куда. По коридорам бегали бешеные деревенские сучки страшные как жабы и бездарные словно обгорелые пеньки, все они были блатные и при должности: кто староста, кто комсорог, кто профорг. Страшилки- крокодилицы лезли к высоким пацанам, ставили им пузырь за интим, а потом писали в деканат, что они беременные. И тогда у жертвы наступал выбор: либо продолжать учиться и жениться или оказаться за бортом номенклатурной галеры. В вузе натаскивали черное называть белым, а белое черным. Про пьяного комсюка говорили, как он устал, весь выложился на общественной работе, про страшилку отмечали, какая милая девушка, про скандалистку и хабалку - очень упорная и волевая студентка, про круглого дурака - это парень с особым видением мира.
В этом море безнравственности я нашел некоторых единомышленников. Они, конечно, все были инакомыслящими. Вспоминаю хорошего музыканта Олега Акинцева, а также талантливого гитариста Диму Рябикова. У них были темно-вишневые глаза, сводившие девчонок с ума. Рябиков исполнял иногда кулуарно такие антисоветские песни, что у меня дух захватывал. Вот так назывался один шлягер "Канализация- модель человечества", в припеве выкрикивался слоган "Кто наверху, те дурно пахнут ". Вспоминаю другой зонг: "Микробы на первомайской демонстрации". Рябиков вообще был сгустком идей. Так он предлагал издавать партийные документы с механической рукой, которая бы баб дергала за сиськи, а мужиков за письки, чтобы лучше усваивались марксистские идеи. Наша общая знакомая Наташа Третьякова, хлебнув пивка на крыше девятиэтажного дома, любила заявить:" Хорошенького понемножку, а теперь пора в дрянь ехать, т.е. в университет на Потапова". Преподаватели были как на подбор со своими странностями и причудами. На лекции порой звучало "Сен-Симон и Фурион", знаменитая фраза Спинозы " Свобода - осознанная необходимость" приписывалась Марксу. Курьезов было немало. Все говорили, что США скоро рухнет, Великобритания уйдет под воду, а СССР возглавит земной шар в союзе с супер индустриальной Бразилией. В этом вертепе я встретил девочку Олю, которая скрасила мне ужасные годы обучения. У нее был прекрасный природный голос, и мы сделали с ней дуэт. Вместе с Олей моя душа отдыхала.
"Герцогиня"
Удивляюсь наглости ночи –
Тоже мне, Герцогиня.
День застилать она хочет,
Черным, сделав синее.
Но утро на то и утро,
Чтоб ночи ставить на место.
Систематичность суток,
Кажется, всем известна.
Коррозия мыслей, коррозия душ,
Коррозия непониманьем.
Когда ты прольешься, живительный душ?
Жажда тебя – это мания.
Но утро мое далече,
А ночь жаднее, чем прежде.
Уже догорают свечи,
Поставленные надежде.
Я хотел реализации, поэтому ходил по редакциям, бывал на радио, телевидении, показывал свое творчество. Меня хлопали по плечу и говорили: "Молодец, герой, космонавт, но у нас не тот профиль." Предъявляли претензии то к тексту, то к музыке, то к исполнению. Двери в открытый социалистический мир оказались для меня закрыты и законопачены. После столкновений с действительностью я понял, что российский мир абсолютно структурирован и заморожен: повсюду сидят шайки, сложившиеся кто по этническому признаку, кто по биологическому, кто по номенклатурному. Чтобы куда-то пролезть, получить работу, заказ, надо превратиться в солитера бесцветного, скользкого и незаметного. Некоторые из моих приятелей залезали в номенклатурную семью и так решали свои проблемы, другие хоть чушкой, хоть тушкой валили за бугор . Был популярен в застой анекдот: что общего между автомобилем и еврейской женой? Это не роскошь, а средство передвижения.
Семейные перепалки
Мое творчество вызывало возмущение родителей. Помню после песни "Экспресс" мать долго кричала, что от моей антисоветской вони в квартире дышать нечем:
" Экспресс"
Наш экспресс отходит в пять,
Попрошу места занять.
Я даю второй гудок-
Заходи в купе дружок.
Мы поедем в новый мир,
Нам мигнул зеленый свет.
Эй, ты, толстый, эй, банкир,
Для тебя та места нет.
Садитесь сэр, садитесь мисс,
Ваш машинист - социалист.
Ваш машинист -социалист,
Садитесь сэр, садитесь мисс.
В город Сталин курсом прежним
Мы поедем через Брежнев.
Из Устинова в Кабул
Поезд резко завернул.
Здесь несутся поезда
Кто обратно, кто туда.
Ехать что за интерес
Колеей из старых рельс.
Садитесь сэр, садитесь мисс...
Нас родил товарищ случай,
И гражданская война.
Велики мы и могучи,
Как Кремлевская стена.
Нас в Египте накололи,
И Китай плюет нам в след-
Мужики, берись за колья
Баллистических ракет.
Куда ж вы сэр, куда ж вы мисс,
Ваш машинист социалист.
Мать приходила от таких шлягеров в бешенство и начинала стучать кулаком в дверь моей комнаты. Она учила, что в жизни не надо высовываться, незачем быть на виду, это опасно, могут подшибить, требовала, чтобы я был незаметным, не высказывал своего мнения, не принимал участия в конкурсах, ничем не выделялся, заставляла носить старые потрепанные дедушкины вещи. Всегда говорила :"Приметного клюют в темечко". Сама она обладала незаурядными талантами как в математике, так и в гуманитарных науках, однако ученой степени она чуралась как чумы. Прекрасно владела несколькими иностранными языками, но любили сидеть дома и до поздней ночи слушала то Немецкую волну, то Би- би си на языке оригинала. Мать особенно ненавидела моих подружек: про каждую она находила добрые слова - эта зубастая кикимора, та - вобла сушеная или глиста немытая, иная обожрала весь магазин, от чего и разбухла, следующая - прости Господи с панели и т.д. По началу я был наивным и прислушивался к ее мнению, а потом протестно начал поддавать ей песенного жару:
"Майоры"
Бывшие майоры,
Стальная рать,
Чудно разговоры
Пивом запивать.
"Был тогда порядок,
А теперь не то",-
И сутулясь ежатся
В драповом пальто.
Давайте выпьем за те времена,
Пусть будет кружка всегда полна.
Давайте выпьем, еще нальем,
Ведь мы не часто так дружно пьем.
Между тем, что было,
И тем, что есть,
Красная стена застыла,
Кирпичей не счесть.
А по той сторонке лишь мечтания,
А по этой- гипсовый бюст Сталина.
Из времен жестоких он просчитался вновь,
Полагал, не видно на красном флаге кровь.
Кровь она сочится в души каждый год
Безнадзорной памятью наш силен народ.
Давайте выпьем за те времена.
Пусть будет кружка всегда полна.
Давайте выпьем, еще нальем,
И может быть когда- нибудь мы что-нибудь поймем.
Квартирная мертвечатина меня удручала и в довершение психологической атаки на семейный дом я пускал такую пулю:
"Авария"
Обгоревшей машины окалина,
Об колес тормозивших след.
Кровь забрызгала фото Сталина
В Ветровом уцелевшем стекле.
Усмехаясь чуть вздернутым усом,
Он спокойно на мир глядел.
Вот еще один сбился с курса,
В проводах тревожный ветер гудел.
А движенье замедлилось дружно
Легковушек и грузовиков:
Неужели такое нам нужно,
Чтобы каждый задуматься смог.
Ведь нельзя слепо верить дороге,
В непогрешимость ее скоростей.
Мы заплатим тогда слишком многим-
Самой жизнью и верой своей.
Я понимал свою мать. Она была из номенклатуры, многих ее подружек в детстве отправили в сталинский детдом, пацаны ее возраста погибли на войне. В 50-е годы она работала в Управленческом поселке с пленными немцами, потом была переводчиком на деловых встречах, присутствовала во время испытаний ядерной бомбы в Тоцких лагерях. Мать могла многое, что рассказать, но молчала как замороженная треска. Она часто ездила за границу, особенно в Австрию и была в Куйбышеве одним из лучших специалистов по немецкому языку, но боялась сотрудничать с немецкой организацией "Надежда", где ее профессионализм был исключительно востребован. За год до пенсии ее выгнали из пединститута, и пришлось почасовиком в должности ассистента дорабатывать в университете. Она была сталинско-бериевской закваски, собирала фотографии юных большевиков, отдавших жизнь за родину из "Огонька" и хранила в шкафу, веря, что лучше СССР ничего не было, нет и не будет. Всех остальных она презирала, мол, фальшивят, не искренние к святым идеям освобождения человечества от эксплуатации. Ее героем был Штирлиц , а значит и актер Вячеслав Тихонов. Именно поэтому я для нее написал особую песню:
"Фон Дитрих"
"За нашу победу,- сказал штурмбанфюрер
Кто больше напьется, тот дальше пройдет.
Коньяк пусть оплатит тот, кто на Восточный,
На небе рейхмарки не в счет".
Истинному наци нужен только фюрер,
Девочки и пиво в теплом казино.
Истинному наци нужно очень мало-
Лишь бы не загнали на Восточный фронт.
Штурмфюрер фон Дитрих, ему на Восточный-
Решил все спустить, но карта идет.
Теперь он богатый, теперь его Марта
В два раза слез больше прольет.
Истинному наци...
Две тысячи фунтов забрал бывший Дитрих,
С секретною сводкой сбежал за кордон,
А этот несчастный, ему проигравший,
Был скромный Штирлиц -шпион.
Истинному наци...