ВХОЖДЕНИЕ В АД
Вчера он убил кошку. Не потому, что она была больна и представляла угрозу живущим в доме, а лишь оттого, что мала и беззащитна. Эта кошка была любима моей матерью, и никто особенно не страдал от её гибели, но меня потряс сам факт права сильного. Мерзкого, сильного человека, называвшего себя моим отцом, и имевшего права казнить и миловать всех, живущих в доме, начиная с матери и кончая домашней скотиной. Это по его распоряжению устанавливался последний день жизни телка или свиней, размер индюшьих яиц для выведения птенцов, день рубки капусты под засолку, и всего остального, чем жил дом.
Мне пришлось хоронить эту кошку, еще несущую на мордочке печать чувств и эмоций от боли и ярости. Я рассматривал её стекленеющие глаза, впитывая сострадание и ненависть. Теперь я точно знал, что ненавижу отца. До этого случая, кроме брезгливости и раздражения , он ничего во мне не вызывал, но я увидел! Увидел взмах его руки, прищуренный взгляд, и разбиваемую голову кошки о каменный выступ гаража, и понял всё.
Вечером я принес матери котенка. Отец получил вызов на непримиримую, молчаливую войну от меня. Я видел, что он это понял, и что я на стороне матери.
Он не разговаривал со мной несколько дней, хотя и раньше наше общение было лишь на уровне стандартных вопросов «Как дела в школе?», или при совместных работах в усадьбе. Разговоры были у меня только с бабушкой, вдали от всех. Я ей был интересен, а во мне жила жажда теплоты, которую не получал более ни от кого. Вечно занятая заботами мама, всё более отходила от меня с возрастом. Я любил её, очень любил, но присутствие в нашей жизни отца, сковывало нас, и заставляло любить тайно. Мне так казалось, и я ничего не мог поделать с этим. Моим детским другом была одна бабушка, и эта дружба перешла и в отрочество. С ней я болтал, не боясь быть смешным и глупым, не боясь быть всё еще ребенком. Через много лет, ухаживая за парализованной старухой, я всё ещё видел любовь и соединение с собой в её глазах.
Наша семья формировалась в годы «застоя», прошедшие войны и наступившие позже, никаким боком нас не коснулись. Мы были стандартной семейной ячейкой общества, цель которого была не жизнь, а построение чего-то там для будущих поколений. Будущие поколения никого не волновали, и мы, подпольно, пытались жить сами, запасая по традиции впрок всё - начиная от простынь, и кончая запасами сала, которое желтело, и варилась собакам. Торговать на городском рынке отец считал зазорным, и поэтому мать проводила большую часть времени за изготовлением мясных консервов из выращенных отцом свиней и бычков, и сепарированием молока.
Они отрабатывали в совхозе положенное количество часов, и нескончаемо работали дома.
В августе, мы выезжали в город. Я рос, и для школы требовалась вся смена одежды. Я видел, как выбиралась та, что была подешевле, ведь её приходилось потом раздаривать или высылать двоюродному брату куда-то на Урал, куда отец ездил в свой очередной отпуск. Его там ждали. Я видел, как отец нагружал запасы сала и маминых консервов в чемодан, и знал, что это были не продукты этого года, а старые, из ледника под гаражом. В городе этому были рады.
Я презирал отца, и презирал ту, городскую семью, что считала его кормильцем.
Любил ли он свою сестру? О, нет. Отец просто не мог проводить отпуск иначе из-за денег. Мой брат, донашивающий за мной костюмы, тоже сохранил на всю жизнь ненависть ко мне. Мы так и не встречались более, кроме того, одного лета, когда они всем семейством приезжали к нам.
Началась перестройка, отец хвастал приобретенным трактором, своей машиной, и кучей мяса на обеденном столе. Голодный город отьедался, и торопился назад, к себе и капусте в мясных прилавках. Брат угрюмо примерял мои шмотки, и звал мать в лес.
Меня обязали сопровождать их, дав передышку в чистке стаек. Мораль общества круто изменилась, и отец возил теперь мясо на рынок, арендовав там ларек. Я оказался втянут в семейное предприятие.
Я заканчивал школу, шел на медаль, и мечтал никогда сюда не возвращаться. Моя младшая сестра, как стало принято, росла принцессой. Вздорная и от безделья пустая, она тоже не стала мне родной, зато отец получил, наконец, своего ребенка, и «пахал» теперь для него. Отпуск на море стал теперь необходим. Они ездили вместе, оставляя мать «по хозяйству». Она начала пить. Я видел её разрушение, но ничего изменить не мог.
- А ту кошку, попросила убрать я».
Она всё видела. Всё! Но ничего не стала менять в моих отношениях с отцом, и только сейчас, пьяненько улыбаясь, она выдала себя.
- Ты мною мстила за что-то отцу?-
Непостижимо! Она культивировала во мне ненависть к нему. За что?
Я так любил её, а она воспользовалась мной, не думая, что от меня останется, в конце концов.
Женщина, обманутая в своих ожиданиях. Я впервые увидел её не привычной матерью, а женщиной, личностью, не реализовавшей себя. Предательство матери привело в ужас.
Мне понадобились годы, чтобы переосмыслить всё. Как глупы и слепы мужики, мнящими себя вершителями жизни. Как точны и неукротимы женщины в мщении за это. Как осторожны должны быть они с любимыми, которых выбирают для продолжения себя в детях. И как сильна была моя тихая мать, что переступила порог материнства в своей мести мужчине.
Уже неважно, чем и как отец обманул её ожидания, но то, что она лишила меня родного человека, которым мог стать отец и не стал, перевернуло моё мировоззрение. Я боюсь женщин, и не могу найти дорогу к себе.
Отец, мерзко пыхтящий в спальне матери, убил кошку. Это случилось в мои двенадцать лет.