«Горожанину, может быть, нелегко понять, какой мир поверий и легенд окружал людей на селе, в особенности детвору моего возраста. Эти поверья и легенды, представлявшие собой как бы сплав суеверия и романтики, передавались из поколения в поколение, а их корни, видимо, уходили в глубокую древность. Как правило, эти по-своему увлекательные истории затрагивали такие чувствительные струны человеческой души, как верность слову, человеколюбие, честность и благородство в поступках».
- Что вы так ухмыляетесь, Влада? – спросил министр.
Она не ответила и мягко, но весело захохотала.
- Зачем вы опять притворяетесь? Хотите казаться проще, чем вы есть?
Её пальцы соскользнули с клавиатуры ноутбука, она сложила руки чинно, словно школьница, и одновременно с провокацией, уставившись на него неотрывно.
Пасмурная тень скользнула по лицу министра на долю секунды. Но Владе этого хватило. Она приоткрыла губы, как от нежданного укола, и готова была извиниться. Действительно, она слишком часто фамильярничает, злоупотребляя ролью «оруженосца» и верного секретаря. Но министр уже иронично улыбался, как ни в чём ни бывало.
- Я вижу в вас многое...
Она досадливо сдвинула брови: ну сколько ей придётся корпеть над собой, чтоб стереть все эти внешние реакции? Всё на лбу написано... Дерзость улетучилась, её сменило глубокое смущение.
- ...я вижу в вас жажду справедливости. Даже больше. Если позволите – желание крикнуть всему миру о моих... э-э... качествах.
Влада чуть покраснела.
- Понимаю. Но мы не всегда свободны в своей воле и вкусах. Есть вещи, которые лучше не озвучивать.
- Какие вещи? – переспросила Влада, пытаясь снова набраться наглости. Но министр улыбнулся и не ответил. Он продолжал свою диктовку.
«К примеру, ребята постарше часто говорили, что есть способы, позволяющие каждому человеку узнать его судьбу. Как это сделать? Да очень просто. Надо пойти ночью в какой-либо одиноко стоящий сруб, желательно за пределами деревни. Подходящим местом для этой цели могли быть и бани, которые обычно отделены от изб и дворов огородами. Ночь должна быть тёмной и ещё лучше – ненастной».
Настоящего ненастья поначалу не было. Даже дождя. Просто душно. И темнота стояла какая-то плотная, густая. Бархатистая, хоть это пошлый эпитет. Казалось, в ней тонут все звуки. А может, так мерещилось из-за зарниц, которые сверкали за гумнами. И ещё казалось, что все кусты, и вишни, и ботва на огороде, и смородиновые листья – всё пахнет с какой-то удвоенной силой, и в этом тоже было что-то жуткое и прекрасное.
«С собой следовало захватить лучину и зеркало или хотя бы небольшой его осколок. Зеркало, в которое надлежало смотреть, нужно поставить таким образом, чтобы в нём отражалась входная дверь, причём обязательно открытая».
Не мне вам рассказывать о мистических коридорах отражения. Самый большой эффект, если поставить две свечи. Получаются как бы огненные стены – или взлётная полоса для души. Хотя что я изощряюсь, никуда я лететь не собирался, другой был интерес, очень простой.
«Ровно в полночь при этом у двери должно появиться видение девушки, если желающий узнать свою судьбу – парень, либо парень, если в зеркало смотрит девушка. Одним словом, там можно узнать суженого или суженую».
Теперь-то я смеюсь, ну зачем было знать это мне в восемь лет? Но у детей своя логика.
«Требовалась большая смелость и выдержка, чтобы испытать таким образом свою судьбу. На это решались только смельчаки».
Вот в этом-то и заключалась истинная причина. У нас привыкли самоутверждаться с помощью сверхъестественного. Кто-то самого чёрта не испугался, кто-то ужиную корону подобрал... Тогда ещё не было всех этих современных терминов, и я не знал, что моя родная деревня находится «в зоне Полесской энергоинформационной аномалии». Аномалия была для нас нормой. Когда кто-то рассказывал байку, даже легенду, не было ощущения, что всё это для красного словца. Мы в этом жили. Тут и там слышались рассказы о колдунах, ведьмах, знахарях – их боялись, уважали, им же и завидовали. Кому не хотелось бы использовать тайные ресурсы, владеть знанием? Наверное, и мы мальчишками хотели к этому приобщиться, показать, что мы тоже не лыком шиты.
«Ребятишки семи-девятилетнего возраста не утруждали себя вопросом о том, удавалось ли кому-нибудь и когда-либо увидеть желаемое. И вот мой двоюродный брат Артёмка, который был годом старше меня, и я вступили в сговор, чтобы проверить, всё ли тут так, как говорят. Дали друг другу что-то вроде клятвы: кому бы из нас ни пришлось сидеть в бане, он будет держаться достойно и с позором не сбежит. А баня, хотя и примитивная, у нашего деда имелась».
Дерево стен и полков было грубое, серое от времени. И серыми были сверчки, что заливались там хором, когда мы парились. Иногда они выскакивали из щелей – помню, я удивился, когда впервые их увидел. Я думал, они похожи на изящных кузнечиков, а оказалось, они неказистые, с тупыми головами, и выглядят, как кусочки обрубленных веточек. Вот это было разочарование, ведь они так нежно и мелодично пели! Я был уверен, что и внешность у них соответствующая.
А вокруг бани разрослась полынь и лопухи. У нас на огороде всегда царил порядок, прямо суровый, пустоватый, как во французском саду – и как мама так умудрялась? – но возле бани дед этот бурьян не корчевал. Может, романтика, своеобразное сочувствие растениям? Пожалуй, да. Очень живописны были эти горькие серебристые заросли. Но ещё дедушка добавлял эту полынь в веники.
«Для осуществления нашего «стратегического плана» следовало предварительно решить некоторые, так сказать, «штабные вопросы». Во-первых, установить, кто пойдёт в баню и предстанет перед зеркалом, а кто будет ожидать результатов, спрятавшись неподалёку в кустах. Испытанным методом была жеребьёвка.
На этом и согласились. Жребий быть храбрецом пал на меня».
Я тогда чувствовал себя, как рыцарь под Грюнвальдом, идущий в бой на германцев - не на жизнь, а на смерть. Артёмка тоже несколько взгрустнул, ведь это мне из-за его везения придётся шагнуть во тьму, кишащую непонятно ещё какими «тевтонами». А проще говоря, страхом и неизвестностью.
«Во-вторых, надо было подготовиться на тот случай, если в бане вдруг произойдёт что-то непредвиденное и вместо суженой появится нечистая сила. Условились, что Артёмка, как только почувствует неладное, должен бежать ко мне на помощь. Ну хорошо, а как же быть со средствами защиты? Ведь никакого оружия у нас не было, да не имелось его и дома. Приняли решение ещё под вечер незаметно для взрослых утащить из хаты какой-то железный прут неопределённого назначения. Эта «операция» удалась полностью»
Конечно, многие покупали себе амулеты от нечисти. А некоторые ходили сами к знахарям, чтобы оберег делался - точнее, доделывался - при них. Это создавало чувство исключительности. Сейчас как опытный специалист могу сказать, что простонародная магия – это смесь пятьдесят на пятьдесят: реальное, рациональное приложение и театрально обставленный эффект. Людям ведь хочется верить в чудо и видеть что-то необычное, то, что делается только для них. Даже в крестьянине, в самом простом человеке живёт тяга к оригинальности.
А у нас с Артёмкой на талисманы денег не было. Да и могло вызвать вопросы: зачем нам, да как, да что. Мы настроились, чтобы поверить в сказку про удалого Янку, который чёрта кнутом отогнал. А чем железный прут хуже? Ничем. Вот Артёмка только расстраивался, что конец у него не острый, на копьё не похоже. Видно, он хотел быть, как Святой Георгий, побеждающий змия – хотя змий там будет или кто ещё, мы тогда знать не могли. Я нырнул в темноту, а Артёмка, сжимая прут, устроился в лопухах.
Пол под моими шагами не заскрипел, всё тонуло в тишине – это почему-то... не то, чтобы пугало – удивляло. Прямо как зарницы над полем. Я поставил зеркало на полок. Горела лучина. Перед печкой стоял обрубок пня, обычно дед на него что-то ставил, клал рукавицы, а я использовал его как табурет.
«Сидел я очень долго. Тишина стояла абсолютная, ни звука не раздавалось. Казалось, что даже собаки в деревне спят в это время непробудным сном. Ощущение было такое, что все черти через какие-то щели смотрят на меня. Единственное, что удерживало меня в бане, было слово, данное двоюродному брату. Я понимал, что если оставлю свою опасную вахту, то о моём позорном поступке станет известно всем, а значит, такого допустить никак нельзя».
Мне показалось, что не стоит сосредотачиваться на этом чувстве. Я глядел в зеркало, где за мутным бликом лучины просматривался глухой тёмный проём двери. Казалось, это не предбанник и поля, места обыкновенные, знакомые, а дыра в какой-то иной мир, неизвестный и потому страшноватый. Но по сторонам смотреть было ещё неуютнее, и взгляд мой сам останавливался на зеркале. Я старался думать о том, что хочу увидеть. Насчёт этого определённости не было. Принято было гадать на суженую, но мне ведь тогда было всего девять лет! Тогда я решил спросить широко и неопределённо, просто о своей судьбе.
Вот здесь и началось необычное. Сначала мне показалось, что за спиной кто-то стоит.
Я увидел в зеркале смущённое лицо молодой русоволосой девушки, обернулся, но там никого не было. По спине прошёл приятный холодок: вот, видимо, и исполняется предсказанное, это и есть моя суженая. Я с удвоенным вниманием вгляделся в зеркало, сердце у меня сильно забилось. Сейчас я бы назвал это лицо полудетским, а тогда просто разглядел, что оно мягкое, доброе, с аккуратным чуть курносым носиком, чуть намеченными светлыми бровями... Чем-то родным повеяло, я ощутил безотчётную теплоту, такую неясную, слабую, робкую...
Но девушка скоро исчезла. Мелькавшие передо мной картинки, немножко размытые, как подсвеченная фотография, заворожили меня и казались дивным развлечением вроде калейдоскопа. Почему? Наверное, потому что я не смел связать увиденное со своей жизнью.
Передо мной красовалась величавая лестница, застеленная бордовым ковром, а по бокам её уходили ввысь колонны, повсюду была лепнина, позолота, пышность... Я подумал, что это великокняжеский дворец. А что ещё могло прийти на ум крестьянскому пареньку при виде такой роскоши? Я просто следил, словно зачарованный, как изображение скользит вверх, будто я сам поднимаюсь по ступеням, точнее, плыву над ними...
Потом был чужой город с небывалыми геометрическими домами, цепляющими облака...
А потом красивый игрушечный храм с луковками, башня с курантами и двуглавым орлом на шпиле...
А потом огромный зал с множеством людей в строгих тёмных костюмах, движение, и возбуждение, и надежда, и споры...
А потом другая башня, строгая, с часами, и река, текущая через город, туман и зябкость – я даже через зеркало это ощущал...
И так засмотрелся, что не сразу услышал звук.
Он был почти неощутимым, но нарастал с каждой секундой, а что напомнил – наверное, утробное ворчание котов перед дракой, только гораздо ниже и жутче.
В сердце кольнуло страхом, как булавкой – я обернулся и ничего не увидел. И только потом разглядел сгусток. Сгусток плотной тьмы с очертаниями человека – только голова была неразличима. Что-то подсказало мне, что это существо мохнатое, шершавое, тяжёлое – и смертоносное. Багровыми угольками в черноте блеснули глаза. Я замер и не мог оторвать от них взгляд. А это нечто, тёмное и огромное, начало надвигаться, и будто фыркнуло, насмехаясь надо мной, над моим наивным любопытством... Лучина погасла.
Слышал ли что Артёмка? Он рассказывал, что пошёл дождь. Сначала первые крупные капли ударили ему в лицо, и он удивился, до чего они тёплые. До сих пор стояла тишь. И только когда ударил гром, он от внезапного испуга пригнулся, но прут всё ещё крепко сжимал в руке и был готов пустить в дело.
А я грома не слышал. Время загустело, как смола. Я помню, что свалился с импровизированного табурета – очень мягко, беззвучно, не больно - просто в какой-то момент очутился на полу. Все мои движение были, как через вату. как будто вся кровь свернулась – и я молчал, будто в рот мне сунули кляп. Я просто тихо отползал, ощущая влажность рук, и машинально тянулся за тяжёлым ковшом – хотя что бы сделал этой тёмной массе мой воробьиный мальчишеский удар...
Вдруг существо ринулось на меня – и только тут я заорал:
- Боже, спаси!
И в этот же момент раздался такой громовой раскат, будто небесная артиллерия дала залп из всех своих орудий, а молочная вспышка молнии утопила в себе весь мир – мне показалось, что она ударила прямо в крышу бани, я успел подумать, что теперь точно погибну...
Наверное, на несколько секунд я всё же упал в обморок. Но когда открыл глаза, то не увидел страшной фигуры – казалось, её растворил холодный свет молнии.
Сало легче дышать, может быть, от озона, но с пола я встал, пошатываясь, оглушённый.
Громом как бы расщепило реальность. Мир, в который я вернулся, не был для меня прежним. Что-то сдвинулось. Потрясение – самое подходящее слово для того, что я пережил. Я подобрал упавшее зеркало (странно, но только уголок отбился) и поковылял к двери, за которой меня дожидался брат Артёмка.
«Слышу, раздался его жалобный, зовущий голос:
- Андрей, ты жив?»
Я отозвался, вышел из темноты и постарался сделать вид, что ничего не произошло – точнее, рассказал ему о девушке в зеркале, но о чудовище – ничего. Артёмка был за меня счастлив и рад, что я цел: ему ведь тоже показалось, что молния угодила в баню.
«В наших семьях знали, что мы иногда остаёмся ночевать друг у друга. Так было и на этот раз: моя семья считала, что я ночую у Артёмки, а в его семье думали, что но ночует у нас».
Однако мы заночевали на сеновале. Где-то под кожей я ещё чувствовал страх перед «чёрным человеком», что мог бы прийти среди ночи. Но удалённость от таинственной, зловещей бани, уютный запах сена, смутный силуэт иконы в темноте (мой дедушка был очень верующим, даже на сеновале повесил скромную, рисованную в Ветке икону) – всё это успокаивало. Мы некоторое время болтали и фантазировали о будущем, воодушевлённые моим видением. Когда мы пригрелись, а одежда пообсохла, мы уснули. Дождь разгулялся не на шутку, и всю ночь его гомон убаюкивал нас.
Через пару дней я не удержался и всё-таки рассказал Артёмке, что на самом деле произошло в бане. Хотя опасность давно миновала, он встревожился и возмутился, почему я не позвал на помощь. А что можно было ответить? Я только пожал плечами. Родителям мы решили вообще ничего не говорить. Договорённость была негласная, но она соблюдалась неукоснительно.
- Теперь мне всё понятно... - тихо произнесла Влада. Она смотрела на министра и слегка сквозь него.
Он посмотрел на неё долгим взглядом и усмехнулся.
- Я рассказал это специально для вас.
- А в конечный текст не внесём, ну, хоть в изменённом виде? – переспросила Влада.
- Нет, - твёрдо и спокойно сказал министр. – Это явно туда не впишется. Как говорится, «неформат».
- Но этот факт достоин вашей биографии!
- Он достоин мифа, - усмехнулся министр. – А я всё-таки не собираюсь делать из своих мемуаров книгу вроде «Беовульфа» или «Старшей Эдды». Да-да, я понимаю ваше разочарование. Но некоторые вещи лучше хранить в тайне. Помните мои слова: великое и чудесное должно совершаться как можно более незаметно. Может, и можно будет рассказать об этом, но точно не в этой книге и не в этой форме. Пускай это лучше останется в памяти как поверья давних лет...
Задумчиво вздохнув, Влада послушно склонила голову и приготовилась работать дальше.