На открытке была изображена девушка в серебристо-белом платье, легко касающаяся полуразрушенной стены. Она стояла вполоборота. Белая шляпа с широкими полями почти полностью скрывала ее лицо – был виден только подбородок. Тем не менее, казалось, что незнакомка улыбается.
Я перевернул открытку. На обороте было что-то написано. Пришлось помучиться, чтобы прочесть выцветший от времени текст.
****
- Девять рублей, - равнодушно сказала продавщица. Я расплатился и опустил карточку в карман. Незнакомка с открытки тревожила меня. Фотография была столь выразительной, что казалось, будто вот-вот поднимет голову, и я увижу ее лицо.
Запищал телефон. «Думаю о тебе» - это пришла смс-ка от Влады. Я досадливо поморщился – Влады становилось слишком много в моей жизни, и мне это не нравилось.
Дома я вставил карточку в рамку и повесил на стену. Кот Жулик запрыгнул на журнальный столик и долго смотрел на картинку немигающими зелеными глазами. Потом одобрительно муркнул – незнакомка ему тоже понравилась.
Через два часа приехала Влада. Как всегда красивая. Как всегда в невообразимо экстравагантном одеянии. Как всегда с огромным пакетом полуфабрикатов.
Влада надела фартук, врубила музыку и начала готовить. Она уже давно вела себя в моей холостяцкой квартире как хозяйка.
Я лежал на диване, разглядывал фотографию и думал: «Нет ничего глупее, чем влюбиться в девушку с картинки. Я ведь даже не видел ее лица». Тем не менее, поза незнакомки казалась мне смутно знакомой. Мнилось, что я вот-вот вспомню ее лицо.
***
…Тогда я просто уехал. Уехал, испугавшись, что Ника прочно завладеет моими мыслями. Я привык к своему неврастеничному одиночеству и всячески лелеял его.
Ника умела задавать вопросы, которые ставили меня в тупик. С ней было легко и трудно одновременно. С первого же дня нашего знакомства мне казалось, что мы знаем друг друга всю жизнь.
Ника нисколько не походила на экстравагантную красавицу Владу. Она всегда ходила в джинсах, волосы собраны в хвостик, единственное украшение – серебряные кольца.
Ника умела слушать, и мало рассказывала о себе, а я и не спрашивал – мне вполне хватало разговоров обо мне. Я даже не знал, чем она занимается.
Однажды, увидев синяки на ее теле, я поинтересовался, откуда они.
- Я занимаюсь восточными единоборствами, - коротко ответила Ника, - Потому, кстати, и ногти не отращиваю – нельзя.
Тоненькая, почти воздушная Ника нисколько не походила на супервумен, способную разбить кирпич ребром ладони, но я не стал вдаваться в подробности.
Она в меня все больше влюблялась – я это чувствовал, потому и сбежал от нее. Последний наш разговор я помню смутно. В ее голосе явственно чувствовались упреки, которых она так и не произнесла.
- Уезжаешь? Ну что ж… счастливо, - она взмахнула рукой на прощание и луч солнца на мгновение преломился в массивном камне ее серебряного кольца. Эти кольца так шли к ее тонким рукам и так не вязались со всем остальным ее образом.
Незнакомый город принял меня настороженно. Здесь я часто чувствовал, как мне не хватает Ники, той необычайной легкости, с которой она принимала всего меня, ее вопросов, которые помогали отделить главное от второстепенного, даже ее заговорщицкой улыбки. Знакомо ли вам ощущение, когда вы, потеряв очень близкого человека, человека, понимавшего вас с полуслова, с полувзгляда, продолжает хотеть поделиться с ним своими мыслями, рассказать о том, что вас затронуло, и вдруг с холодной тоской вспоминаете, что этого человека больше нет рядом?
***
Влада вытерла пыль с экрана телевизора плюшевым медведем, который жил на телевизоре с тех пор, как она мне его подарила (подозреваю, что именно для того, чтобы вытирать им пыль).
- Ты стал каким-то рассеянным. Проблемы на работе?
В ее мягком голосе мне почему-то всегда чудился металл.
Я действительно стал рассеянным. Ничто не делает нас столь рассеянными, как влюбленность. А если к тому же предмет твоей страсти – девушка со старинной открытки…
- Кстати, что это за фотография? Она совсем не вписывается в твой интерьер. Попса! – отрубила Влада и брезгливо поморщилась – ничто не могло ее расстроить больше, чем отсутствие вкуса у окружающих.
Я не счел нужным отвечать на этот вопрос. Я часто так поступал, если вопрос мне не нравился. Наверное, я вообще жестоко обращался с женщинами. Впрочем, они того заслуживали.
Вчера я вдруг не выдержал и позвонил Нике. Она не сняла трубку. И не перезвонила потом. Раньше она никогда так не поступала. «Может, у нее просто кончились деньги на телефоне?» – утешал я себя, зная, что это не так. Мысль о том, что я больше никогда не смогу ее увидеть вдруг показалась мне невыносимой. Толком, не зная Нику, я все же чувствовал – каким-то шестым чувством чувствовал – что она может безжалостно вычеркнуть из своей жизни человека, который однажды ее предал.
Я стал все чаще думать о Нике. Вспоминал все изгибы ее тонкого тела, как она лежит, как она курит, сосредоточенно глядя на сигарету, и стряхивая пепел мизинцем. Странно, но чем больше я вспоминал ее, тем больше ее лицо стиралось, ускользало. Какие у нее были газа, губы? Я видел только длинную тонкую шею, запрокинутый подбородок, голубоватую пульсирующую жилку на виске. Я вспоминал ее тело в ощущениях – гладкую шелковую кожу, косточки, проступающие сквозь нее, сердце, бьющееся в унисон с моим, жаркое дыхание в минуты любви, ноги, сжимавшие мои бедра, ее маленькие ступни, скользящие по моим ногам, взмах ресниц, легко, словно крылья бабочки, щекочущий мою щеку; ее тело, которое сжималось-сопротивлялось в то мгновение, что я входил в нее, а потом открывалось мне навстречу. Иногда, по утрам, еще в полусне, мне казалось, что я слышу рядом ее легкое дыхание, я протягивал руку, ожидая, что пальцы скользнут по шелковистой коже ее бедра и наталкивался на пустоту.
Мысль о том, что ее так много в моей жизни, а меня в ее жизни, возможно, уже нет вообще, приводила меня в отчаяние. Возможно, умершие страдают так от невозможности докричаться до своих близких, часть жизни которых они совсем недавно составляли и вот исчезли, исчезли безвозвратно.
Но отчаяние отпускало, и я понимал, что не жалею о том, что уехал. И не жалею о том, что остался без Ники. С моим характером волка-одиночки я сделал бы ее несчастной. Я и Владу сделаю несчастной, но она выдержит, выживет - у балерин железный характер.
Пальцы девушки с фотографии легко касалась кирпичной стены. Я плеснул себя коньяка, немного подумал и поставил вторую рюмку. Для незнакомки. «Понимаешь, у меня никогда не было таких женщин», - сказал я ей. Незнакомка, казалось, сочувственно улыбнулась. «Понимаешь, если бы у меня была такая женщина, то я бы, конечно…» Зазвонил телефон. На том конце провода была Влада. «Опять пьешь?» - кисло поинтересовалась она.
У балерин стальной характер, железная дисциплина и жесткая диета. И, конечно же, они не употребляют спиртного. Иногда я с удивлением размышлял, что нашла во мне Влада, зачем ей, умнице и красавице такой рохля как я?
- Слушай, Влада, - сказал я в телефонную трубку, - А почему ты со мной мучаешься?
- Я просто люблю тебя, - немножко помолчав ответила она. А затем бодро добавила: - Я все-таки сделаю из тебя человека.
- Я уеду на пару дней. Пригляди за котом.
***
Я пришел к Никиному дому поздно вечером. Я не знал, что будет, если увижу ее. Возможно, я даже не решусь к ней подойти. Но Ники не было. Стемнело, подул резкий ветер, и в дорожную пыль упало несколько тяжелых капель дождя. Я вошел в подъезд и сел на подоконник. Внизу хлопнула дверь. Кто-то поднимался. Девушка в серебристом платье и шляпе, скрывающей лицо. Незнакомка с фотографии. А рядом Денис. Когда-то мой лучший друг. Около двери они остановились. Девушка подняла тонкие руки, в тусклом свете блеснули до боли знакомые кольца на тонких пальцах, сняла шляпу и стряхнула с нее капли дождя.
- Ника, Денис, - я вышел из темноты. Они смотрели на меня с недоумением.
- Сергей? Откуда ты здесь взялся?
И тогда я произнес глупую фразу:
- Я вернулся.