Вспомнил свой давний шутливый стишок : «Хорошо размышлять, когда тихо гуляешь. Если быстро идешь, думать не успеваешь. Отчего ходишь ты все быстрей с каждым годом? Безуспешно от мыслей непрошенных ты убегаешь.» Увы, это было давно и теперь я с удовольствием гуляю, не спеша, и не столько размышляю, сколько вспоминаю былое, бывшее, события и людей, с которыми, теперь могу уверенно сказать, имел счастье встречаться, работать, дружить.
Вот и недавно, ковыляя по променаду, оттолкнувшись от выплывшего в памяти старого письма Лидии Петровне Ищуковой, стал вспоминать Забайкалье и Дальний Восток и всякое, бывшее там и не только там, в общем растекался неконтролируемой мыслью по древу с удовольствием, и придумал попробовал повторить и развить это приятное занятие дома, за компьютером. Конечно нахальство публиковать такое, но, надеюсь, читатель, если наткнется на это, простит меня, ведь переключиться на более интересное не составляет особого труда. А мне удовольствие.
Два года как ушла из жизни Лидия Петровна Ищукова, перечитал мое давнее письмо ей о книге В.П.Зенченко про поиски урана в Забайкалье, и такие воспоминания нахлынули. Дело давнее, многое забылось, но свет, запах, ощущения из того славного времени молодости, открытий, уверенности в настоящем и будущем и, главное, волны открытия интересных людей, друзей на всю жизнь, и просто коллег, отличных парней и удивительных женщин, которых вспоминать будешь всю жизнь с теплом и доброй улыбкой и некоторым сожалением о том, что это все в прошлом.
Приехал я на работу в Забайкалье молодым специалистом весной 1961 года практически случайно. В Сосновской экспедиции я два года назад проходил производственную практику на юге якутской тайги в ста километрах от ближайшего жилья, куда нас забросили на вертолете, который потом время от времени привозил еду и выпивку. Эти два романтичнейших месяца познакомили меня с прекрасными людьми и оставили незабываемое впечатление на всю жизнь.
Кончил я институт вполне успешно, заняв в списке выпускников третье место, у меня был выбор, и я на предварительном распределении выбрал Геленджикское отделение научно-исследовательского института морской геологии и геофизики, с которым игрой судьбы мне еще пришлось соприкоснуться. Но на комиссии, утверждавшей направления, неожиданно выяснилось, что это место, единственное в списке вакансий, схватил предыдущий претендент, второй в списке, который на предварительном распределении выбрал что-то другое. Я был совершенно не готов к такому и, отбиваясь от предложений неизвестных организаций, помня мою фантастическую практику, выбрал Сосновскую экспедицию. И через пару месяцев уже шел по голой Борзинской степи, отворачиваясь от налетавших порывов ветра с песком и пылью. Правда через короткое время степь зазеленела, пыльные бури кончились и эта серая однообразная степь преобразилась, украсилась целыми полями красных маков и каких-то других цветов, необычные названия которых выпали из ослабевшей памяти, в распадках (оврагах) неожиданно встретил совершенно как дома в садах пышные пионы, которые здесь именовались «марьины коренья». А из репродуктов во встречающихся поселках неслась только что впервые прозвучавшая песня Пахмутовой «Держись геолог, крепись геолог...». Нарочно не придумаешь!
Кстати, или некстати упоминание о вертолете и выпивке, которую он вместе с хлебом и другой едой привозил, напомнило, как однажды я, возвращаясь маршрутом в субботу, а порядок был такой: в понедельник все группами по три-четыре человека отправлялись в маршрут на неделю и в субботу возвращались на основную базу, где нас ждала натопленная «по черному» баня на берегу холодной речушки и праздничный обед из рябчиков, косули или другой дичи, которую удалось подстрелить, рыбы, которая попадала в плетеную из прутьев корзину, установленную за плотинкой, сооруженной на речке, грибов, пирогов из собранных в окрестностях ягод, и прочих таежных деликатесов, приготовленных мастерством поварихи, симпатичной и очень опытной таежной женщины, «полевой подруги» нашего начальника Иннокентия Ивановича Щербинина, о котором можно и нужно рассказывать особо, потрясающий был человек! Так вот, закончив работу на временной базе, мы возвращались на основную базу отряда, каждый рабочим маршрутом с радиометром и геологическим молотком, разумеется детальной картой и полевым дневником, в который записывали показания радиометра. Маршрут прочерчен по карте старшим группы и особой сложности не представлял, хотя всякое бывало, однажды мы всем коллективом двое суток искали заблудившегося геолога, причем не студента-практиканта а взрослого опытного техника-геолога с многолетним стажем и опытом. И вот, возвращаюсь я рабочим маршрутом на базу и в одном месте пересекаюсь с маршрутом соседа, техника геолога Володи Филиппова, которого почему-то звали «Райкин», хотя он был очень похож на своего однофамильца, Володя говорит, что это я «забрал вправо» и вышел на его маршрут, и я, вечно в себе сомневающийся, не то, чтобы поверил ему, но все же взял чуть левее и в результате пройдя несколько лишних километров, и испытав легкую панику, когда понял, что ушел в сторону и соображал, как найти базу, добрался до своих, когда все остальные уже сидели за столом. Пока помылся в баньке, переоделся, и когда пришел в столовую палатку удивился необычному оживлению присутствующих. Все, кроме Иннокентия Ивановича и поварихи были пьяны по настоящему. И чем? Оказывается, вертолет не прилетел, и вместо водки многоопытная повариха сварила брагу в большой молочной фляге. Приятный сладковатый, вроде совсем не крепкий напиток, которым мои коллеги и успели до моего появления хорошо набраться и неожиданно опьянеть. Таким образом мне опять повезло, я мог учесть опыт предыдущих и пить поосторожнее. Описать, что там было, надо более талантливое перо, в общем мы втроем с И.И. и поварихой долго усмиряли и растаскивали по палаткам и спальникам разбушевавшихся товарищей и в воскресенье было, что вспомнить.
Из Иркутска на место работ в 324 партию надо было ехать сначала поездом до Читы и от нее по узкоколейной дороге поездом с симпатичными, на вид игрушечными вагончиками до станции Борзя, а оттуда уже на машине к месту базирования партии на реке Аргунь, образующей, сливаясь с Шилкой, Амур. Напротив базы, на другой стороне Аргуни - Китай, усилиями Н.С.Хрущева не такой Брат, как еще недавно. Передачи китайского радио, поносившего Хрущева и порядки, можно было было послушать, но быстро надоело, как-то очень глупо и наивно показалось.
Кстати, и с границей был забавный случай, правда года через три. Мой отряд работал на юге территории недалеко от пограничтой станции Забайкальск ( бывший Отпор ). В отряде были : я, еще один инженер, пара техников и человек семь рабочих, шофер и повариха. Воспитанный на преклонении перед Пролетариатом, я наивно представлял, что рабочие должны быть сильнее гнилых интеллигентов, помню, еще в детстве удивлялся, как в «Капитанской дочке» барчук отнимает у крестьянского мальчика письмо из дупла, как-то мне казалось это неправильно. И когда я попал в коллективы с рабочими, долго удивлялся, что едва не большинство этих «пролетариев» были заметно слабее меня и часто нездоровы и подвержены всякой заразе. Вот и в этом отряде был хилый парень, который как-то заболел, и надо было показать его врачу. Сели мы с ним в наш ГАЗ 63 и приехали в Забайкальск, отпустили машину назад, наказав вернуться через пару часов, показались врачу, вышли на окраину города и стали ждать машину. Мимо проехал ГАЗ 69, немного отъехал и развернулся, подъезжает к нам, из машины выходит молоденький лейтенант и спрашивает документы. Пограничная зона, документы с собой, показываем паспорта, недоверчиво полистал, говорит: «вам придется пройти на пограничную заставу», приставляет к нам солдатика, а сам уезжает. Что делать, пошли. А сам соображаю: понятно, что мы заинтересовали этого только что попавшего на границу бдительного лейтенантика. Пара - явно не местный шпион с туземным проводником. Идем. На заставе нас уже ждут. Начальник заставы и приезжий полковник, какой-то начальник. Приглашают в кабинет, лейтенантика уже нет. А умудренные начальники сразу поняли ситуацию, извинились и начали разговор, что ищете? Я заминаюсь, об уране говорить нельзя, полковник говорит коллеге: я знаю. Побеседовали и отвезли они пас на своем «бобике» туда, откуда взяли, а машина наша, не застав нас, уехала в отряд, что делать? Вообще-то не проблема, всего километров семь кажется, полтора часа спокойного хода, пошли, через пару километров мой «пролетарий» скис, пришлось оставить его около стога сена и потопал я один. Пришел уже в темноте, послал машину за несчастным и в столовую палатку ужинать.
Кстати, с поварихой там тоже было приключение. Мы, «начальство», то есть инженеры и техники, ИТР, как тогда говорили, открыли, что в Забайкальске, пограничной станции, где пассажиры поезда Москва-Пекин проходили таможенные и пограничные формальности, вокзал был оборудован вполне современно, особенно нам понравился ресторан с великолепной кухней и хорошим обслуживанием, так что мы частенько после работы ездили туда ужинать. Познакомились, стали почти своими и в конце концов соблазнили более высокой зарплатой одну из поварих поработать у нас в отряде. Зажили чудесно, всем отрядом вкусно едим, все довольны. Однажды зачем-то приехали в Забайкальск, приходим на вокзал в ресторан, а швейцар нас не пускает: «Не велено». Так администрация нам отомстила.
Перечитываю, что написал, и понимаю с грустью, что удовольствие от воспоминаний и чтения о них несопоставимы, если об удовольствии от чтения этого вообще можно говорить, увы, не дал бог таланта. Но все равно продолжу.
Пока я наслаждался хорошей кухней, севернее на участке, который я посчитал менее перспективным и оставил геофизические работы там только что прибывшему молодому специалисту Юре Филипченко, скважина вскрыла уран. Так было открыто знаменитое Стрельцовское месторождение. Возвращаюсь туда и сталкиваюсь с нравственной проблемой. Ситуация такая: две аномальные скважины очень хорошо садятся на какую-то зону, нарисованную Юрой, на которую теперь ориентируются, объясняя оруденение и планируя продолжение бурения. Изучаю материалы, обнаруживаю, что никакой зоны нет, а нарисовал ее Юра, интерпретируя данные электропрофилирования по палеткам Блоха, слишком доверчиво относясь к естественным, в пределах точности флюктуациям. Что делать? Уже все поверили в эту зону, привязывают оруденение к ней и под нее проектируют продолжение работ. Без нее эти скважины можно объяснить случайностью и неизвестно,сочтет ли начальство обоснованным продолжение работ.
С этой зоной еще были приключения. Однажды приехало начальство из Иркутска. В уже образовавшемся поселке из палаток жили геологи, геофизики и на высоком холме - буровики. Начальство приехало поздно и потребовало старшего геолога, а им был мой друг Юрка Игошин. Нигде не можем его найти, я вспоминаю, что вроде слышал, что у одного буровика какой-то праздник, забираюсь на горку, вхожу в палатку, и вижу : у входа на табуретке стоит ведро с водкой, в глубине на раскладушках сидит компания с моим Юркой, время от времени кто-то встаёт, походит к ведру и черпает кружкой драгоценную влагу. Вытащил я Юрку и осторожно отвел в его палатку. Наутро начальство стало смотреть материалы и страшно поносило Юру за то, что он задал очередную скважину в опущенном блоке этой несуществующей ( о чем, правда, знал только я) зоны, а не в поднятом, как тогда почему-то решили. Так что роль зоны нельзя не учесть в начале исследований, при ограниченности информации.
В общем я помучился, помучился, но так и не решился внедриться со своим знанием, однако в отчете за год ситуацию изложил объективно. И зимой, я уже был в Риге, был приятно удивлен звонком Лидии Петровны, которая уже из набравшихся геологических данных засомневалась в определяющей роли зоны и обнаружила в отчете мое заключение, подтвердившее ее сомнения. Руда оказалась всюду.
В упомянутом письме Л.П. я вспомнил о возникновении названия «Красный камень», давшее имя городу, прославившемуся тем, что там сидел в тюрьме Ходорковский. Однажды, на вершине холма нашли хорошую радиоактивную аномалию в выбросе из торбаганьей норы, такие зверьки, вроде сусликов, водились в приаргунских степях, на них даже охотились с целью добычи целебного торбаганьего жира, помогающего при лечении туберкулеза и других болезней. Эти охотники нам вредили, потому что в безлесной степи собирали для костров столбики, установленные топографами на профилях для геофизических работ. У геологов торбаган был знаменит тем, что рыл глубокие норы, выбрасывая выкопанную породу на поверхность, и геологи, замеряя радиоактивность этих торбаганьих выбросов, получали информацию от глубин до 2 — 3 метров. Эту обнаруженную с помощью торбаганов аномалию, потом рудопроявление, в годовом отчете мы, молодые романтики и естественно поклонники Александра Грина, предложили назвать «Торбаган» в благодарность сыгравшему главную роль в открытии зверьку, имя которого напоминало для нас Гриновский «Зурбаган». Так вот, это прекрасное название запретил главный геолог Сосновской экспедиции Очир Николаевич Шанюшкин, сказал, что торбаган у бурят считается грязным зверьком и своим названием мы можем обидеть местных жителей. Пришлось придумывать новое название. Около норки торбаганьей был красноватого цвета камень и Лидия Петровна, недавно отдыхавшая где-то на Кавказе, по аналогии с чем-то тамошним предложила «Красный камень», так и осталось.
Очир Николаевич, тоже интересный человек, был знаменит своим уроком: «бурЯт — это я, а скважины бУрят». И еще ходили слухи, что однажды в ресторане Читинской гостиницы от оторвал ус повздорившему с ним полковнику, а когда утром пришел извиняться, его встретил бритый полковник, заявивший, что никогда усов не носил.