Юрий Окунев
(1919 – 1988)
Израиль Абрамович Израилев в качестве творческого псевдонима взял имя пропавшего без вести в самом начале Великой Отечественной брата Юрия и материнскую фамилию. Так на свете появился нежный, лиричный поэт Юрий Окунев, астраханец по рождению, оставивший нам в наследство неповторимые по накалу чувств и форме выражения образцы фронтовой и любовной лирики.
Писать стихи он начал очень рано, а "выходить на публику" — ещё до того, как детское словотворчество превратилось в поэзию. Поэт был рождён 1 марта 1919 года в Астрахани в семье рабочего. Стихи он писал с восьми лет.
Мать - Фаина Зиновьевна Окунева - училась в Саратовской консерватории в классе вокала знаменитого певца и педагога М.Е.Медведева, первого исполнителя партии Ленского в опере П.И.Чайковского «Евгений Онегин». После окончания учёбы работала в Саратовском оперном театре, исполняла сольные партии (лирико-колоратурное сопрано).
Отец поэта, Израилев Абрам Исаевич (Израилевич), рабочий, токарь по металлу, работал в Саратове на заводе. В последние годы жизни (с 1929 г.) служил в государственных учреждениях Саратова. Умер от тифа в 1932-33гг. ( рукой поэта указаны две разные даты).
Известно, что после смерти Фаина Зиновьевна Окунева с сыновьями переехала из Саратова в Сталинград, где ей предложили работу – она стала солисткой симфонического оркестра при Сталинградском радиокомитете.
В 1934 г. будущий поэт окончил школу-семилетку и продолжил учёбу на рабфаке при Сталинградском педагогическом институте.
В 1936 году Юрий Окунев становится студентом литературного факультета Сталинградского пединститута. Одновременно с учебой работал в областной газете «Молодой ленинец» литературным сотрудником, а впоследствии - заведующим отделом литературы и искусства.
В 1938 г. поэт был принят по конкурсу на заочное отделение Литературного института в Москве (семинар Павла Григорьевича Антокольского), через год перевелся на очное отделение (семинар Ильи Львовича Сельвинского). Ещё год спустя девять месяцев молодой литератор работал в газете «Московский комсомолец» - заведовал литературной консультацией и сам печатался. Все студенты Литинститута работали в то время; занятия в институте проходили по вечерам.
22 июня 1941 г. Окунев ушёл добровольцем в армию. Печатался в армейской и фронтовой печати. В октябре 1945г. был демобилизован и с ноября победного года продолжил учёбу в Литинституте.
Всё лето 1946 года в разрушенном Сталинграде работал корреспондентом в выездной редакции «Комсомольской правды», писал стихи и стихотворные плакаты. В октябре 1947 году он получил диплом об окончании Литературного института имени М.Горького.
В 1948 - 1951 г. поэт работал редактором художественной литературы областного книжного издательства, с 1951 по 1954 год руководил литературным объединением при газете «Молодой ленинец», в 1955 г. принят в члены СП СССР, в 1956 г. учился в Москве на Высших литературных курсах. С 1948 г. и до самой смерти 4 апреля 1988 г. Юрий Окунев жил в Сталинграде-Волгограде.
Начав обучение в Литературном институте до начала Великой Отечественной войны, поэт окончил вуз уже во второй половине 1940-х. Первые публикации поэта относятся к 1936 году. К этому же году относится и издание краевой газеты «Дети Октября» - альманах «Стихи счастливых», в который вошли стихи юных поэтов. В нём были напечатаны стихи друзей Ю.Окунева: Коли Отрады (Николай Отрада погиб в марте 1940 г. на финской войне), Миши Луконина и Гриши Финна. С поэтом-фронтовиком Михаилом Кузьмичом Лукониным и Григорием Романовичем Финном (военврач на фронте, в дальнейшем – заведующий кафедрой микробиологии Волгоградского мединститута) Юрий Окунев дружил всю жизнь. В 1936 году также в газете «Сталинградская правда» было опубликовано стихотворение, посвящённое памяти Федерико Гарсиа Лорки, расстрелянного фашистами.
Член Союза писателей СССР, Юрий Окунев – автор поэтических сборников «Сталинградцы» (1948 г.), «На земле Сталинграда» (1952 г.), «Стихи» (1954 г.),«Стихи и поэмы» (1957 г.),«Лирика» (1962 г.),«Всегда сначала» (1963 г.), «Лирика прежде всего»(1968 г.), «Приверженность» (1972 г.), «Навсегда» (1984 г.) и многих других. После смерти поэта вышла в свет книга его стихов «Не лгите дневникам» (1989 г.). Публиковался в альманахе «Литературный Сталинград», в журналах «Октябрь», «Новый мир», «Волга». Занимался поэтическими переводами.
Безусловно, война оставила свой след и в душе, и в поэзии Юрия Окунева. Её отголоски - и в поэме "Подвиг", и во множестве стихотворений, таких, как «На рассвете в Полтаве», «Базар у рейхстага», «Грюнау», «Магда Штегман», «Иоганна», «Ведь у победы запах есть...», «В сорок пятом мчались Польшей...» — всех стихов поэта о войне не перечислишь, тем более, что фронтовая муза всегда была к нему благосклонна.
Говорят, что у войны не женское лицо. Окунев же смотрел на войну сквозь женское лицо. Упоминание имени Джульетты в его фронтовой лирике не случайно. Органично для поэта и это стихотворение:
Бьёт московского салюта
Ввысь прибой.
Знать хочу я в ту минуту:
Что с тобой?
Женские глаза иные
В этот миг —
Это только позывные
Глаз твоих.
Сколько горя я изведал,
Сколько зла,
Чтоб смеяться в День Победы
Ты смогла.
Рыцарское отношение к женщине и придает своеобразие лирическому герою Окунева. Тематически поэт был многообразен. Тема любви, интимная лирика были душой его поэзии на протяжении всего творческого пути. Не случайно подобно заклинанию повторяет он в заглавиях своих книг — "Женщине посвящается", "Лирика прежде всего", "Власть лирики".
Вечной темой поэзии Окунева стал Сталинград. О ней он заявил в своей первой книге “Сталинградцы”, которая, по словам Михаила Луконина, ознаменовала рождение нового поэта.
Этой же теме посвящена вторая книга Ю.Окунева - "На земле Сталинграда" (1952). Вот стихи из этого сборника:
Поэзия - искусство вычитания.
Избавь от фраз и научи молчанию.
Слова мне дай, словесность отними,
Чтоб так же, как деревья, пред людьми
Они и молча явственно звучали
Безмолвием и естеством печали.
Не поучая, как входить в сердца,
Не договаривая до конца.
Ты обошлась без слов. И в этот миг
Молчанья твоего я ученик.
Волгоградцы трепетно хранят память о поэте Юрии Окуневе. В 1996 году на доме, в котором он проживал по адресу улица Советская, четыре, была установлена мемориальная доска.
Астраханские писатели всегда рады каждому визиту волгоградских друзей. Вот отрывок из книги А.С.Маркова «Ускользающее время», в котором описан визит писателей и поэтов Волгограда на 60-летие выдающегося советского поэта Михаила Кузьмича Луконина, которое стало большим событием в культурной жизни Астрахани и села Килинчи, где родился наш земляк:
«Чествование Луконина началось в Килинчах в четверг, но я не мог туда поехать, заболел. А мне очень хотелось присутствовать при открытии мемориальной доски на доме, где жил поэт. Вчера я побывал на торжественном собрании в зале Партпроса. Вместе с астраханскими писателями, партийными работниками, представителями интеллигенции города на встрече были известные советские поэты Сергей Наровчатов, Михаил Хонинов, Михаил Шевченко, Михаил Горбачёв, критики Майя Луговская, Лев Аннинский, волгоградские поэты Юрий Окунев и Лев Кривошеенко, вдова поэта Анна Васильевна Луконина. Было сказано много тёплых, проникновенных слов о Луконине - поэте, воине, труженике, замечательном товарище.
Всех рассмешил эпизод, который привёл в своём выступлении волгоградский поэт Юрий Окунев. В Волгограде должны были отмечать 50-летие Луконина. Туда прибыл сам поэт. Что же ему подарить особенное, думал Окунев. И решил: подарю я ему гирлянду воблы в виде ожерелья. Но не так-то просто было достать осенью астраханскую воблу. И всё же воблу достали, и нужно было видеть лицо Луконина, когда на него одели астрахано-индейское ожерелье».
Из поэтического наследия Юрия Окунева
НЕ ЛГИТЕ ДНЕВНИКАМ
Ведите дневники! В них искренности корни,
Души наивной первозданный лик.
Мне всё равно, писатель или дворник –
Ведь там, где исповедь – любой из них велик!
Бесценно только то, что непритворно,
Себя вы не стыдитесь в этот миг.
Ну, что такого?
Пусть характер вздорный,
Пусть даже малограмотен язык,
Зато в лихом азарте откровенья
Все по-святому грешники равны.
И пусть для вас великое мгновенье,
Как ездили вы к тёше на блины.
Пусть плотоядность, чувственность и грубость,
Пусть нет у вас изысканных манер.
Невежда, если в нём проснулся Рубенс,
Мне ближе, чем учёный лицемер,
Что в дневнике поддался чувству меры.
И сразу карлик, а не великан…
Молю: не следуйте его примеру.
Умрите, но не лгите дневникам!
***
Чем день начнётся – плачем, смехом ли,
Бедою, музыкой, кто знает…
Но говорят мне: ты приехала…
И это сразу всё меняет.
И вроде ничего такого:
- Ну как?... –
полушутя спросила.
Но обаянье полуслова
Чуть слышного…
Невыносимо…
***
Уже давно одиннадцать,
И сроки так тесны…
Идут ко мне в гостиницу
Отчаянные сны.
Наверняка напрасная
Наивная мечта.
Ведь в коридоре ясная,
Ночная пустота.
Но сам себе на горе я
Придумал сон больной,
Что мчит из санатория
Автобус, как шальной.
И в том пустом автобусе,
Решительна, бледна,
Отбросив все условности,
Ко мне спешит она.
И всё ж в лице смятение…
И на неё свой взор
Бросает в удивлении
Автобусный шофёр.
Такие вдруг предания
Припомнились ему –
Про тайные свидания, -
Что страшно самому.
И он воскликнул: - Где уж нам
До тех страстей былых…
Но, посмотрев на девушку,
Взволнованно затих.
Всё это мне мерещится,
Когда кругом ни зги…
Её шаги по лестнице,
Её, её шаги!
Я чувствую, я слушаю:
Она вошла и вдруг
Преграды все разрушила
Прикосновеньем рук.
Но от виденья светлого
Вдруг сразу ни следа…
Пойми, не будет этого,
Не будет никогда…
Ничто не переменится,
Ведь счастью есть предел…
Лишь ветряные мельницы
Мечтателя удел…
Не любит - дело ясное.
Пойми, чудак, смирись.
Но всё ж над сердцем властвует
Навязчивая мысль.
***
Склоняет голову она,
Когда танцует. Я заметил.
Такая кроткость суждена
Внезапно повзрослевшим детям.
Взял и открыл себя. Зачем?..
Я делал вид, что между прочим,
Я делал вид, что не совсем, -
Ей удалось узнать, что очень.
Без доказательств обличён.
Но не ребёнком. Я заметил…
Такая зоркость ни при чём.
И если суждена – не детям.
Здесь нужен опыт – без труда
Влюблённого поймать с поличным,
Найти намёк под коркой льда
И неожиданность в обычном.
Издалека взглянув в упор,
Она любые льды прорубит.
… К чему весь этот разговор,
Когда она меня не любит?..
***
Был вкус придирчив и изыскан,
Я «утончённый был эстет».
Я в балерин и в пианисток
Влюбляться начал в восемь лет.
С восторгом, с ревностью невинной
Я ждал, наивен и несмел.
Являлась прима-балерина,
Перед которой я немел.
Взглянув лукаво на поэта,
Как средство от душевных ран,
Она давала мне конфету…
И тем кончался наш роман.
***
Вы говорите Дон Кихот?..
Но раз такое вдруг замечено,
Мой Санчо Панса будет женщина…
И с ней отправлюсь я в поход.
Что озираешья с тоской,
Печальный рыцарь – род мужской?
Опоры нет? Судьба изменчива?..
Да, как ни вечен книги след,
Но в прозе жизни Санчо нет…
А если есть, то это – женщина.
***
Я в безнадёжном списке состою.
При мысли о прощании немею;
Билет обратно в кассу я сдаю –
Я от тебя уехать не умею.
Моим признаньям верьте иль не верьте:
Не научился я в любовь играть.
В тебе есть всё для жизни и для смерти.
Я остаюсь, чтоб жить и умирать.
***
Проснулся. Понял – ничего не будет.
Не будет ничего и никогда.
Свой возраст постигающие люди,
Что это – сожаленье иль беда?
Я не ревнив, спокоен и безгрешен,
Так правилен, что оторопь берёт.
По радио, как будто бы в насмешку,
«Я встретил вас…» мне Штоколов поёт.
Примерным намертво мой быт устроен.
И как всё это ты не назови,
Пожалуй, идеальней мы героев
Любой бездарной пьесы о любви.
Вот так. Зато никто нас не осудит.
Вот здорово! И горе – не беда!..
Хоть плачь, хоть смейся – ничего не будет.
Не будет ничего и никогда.
НОВЕЛЛА В 20 СТРОК
… И начал главный режиссёр: - Опасно
в военных сценах сеять только страх…
А сам подумал: «Да, она прекрасна…
Недостижима, хоть и в двух шагах…»
Завлит сказал о том, что сцена казни
Запомнится сильней батальных сцен…
И понял вдруг: строга, а чем-то дразнит,
Вот хоть бы на день мне попасться в плен…
А режиссёр второй спросил: - Не слишком
Мы увлеклись приёмами кино?
И рассудил: «Ох было бы не лишним
Жениться бы на ней давным давно…»
Но ничего не говорил четвёртый.
Не строил планов. Не искал побед.
Он был от восхищенья полумёртвым.
Он просто погибал. Он был – поэт.
И женщина решила: - Недалёкий,
ты ищешь смерти?,,
Так тому и быть!..
Ведь не считали римлянки жестоким –
Повергнутого до конца добить.
***
Это счастье - быть вечно наивным, зелёным,
Быть доверчивым и до смешного влюблённым
И смотреть заколдованно вслед…
И, тебя не догнав, на пороге топтаться:
Кто вовек не отплясывал этого танца,
Тот не знает, что старости нет…
***
Если любишь, покажутся мелкими
и хвала, и хула.
Тихо, мерно бьют переделкинские
колокола.
Только верящему, а не верующему
ты, как крест.
Я пойду к патриарху; что ж делать ещё?..
Ведь не съест.
Я пойду к патриарху Алексию
на поклон.
- Нет, в любви вам не будет весело, -
скажет он.
Даже Бог не прибавит силы нам,
зови, не зови…
никогда не дождёшься помилования
от любви.
Страхом душу не исковеркаю.
Была не была!
Отпевают меня переделкинские
колокола.
ДОРОГИ
Я объяснить волнения не мог,
Когда встречал скрещение дорог.
Казалось мне возможным и законным,
Чтоб появился на одной Будённый,
А по другим со всех концов земли
Герои сказок Пушкина пришли.
Я верил:
командармы, военкомы
И витязи между собой знакомы.
Так в раннем детстве чувствовал я нить,
Которую нельзя разъединить.
***
Концерт для голоса с оркестром…
Молчим и слушаем… Себя.
Нам неизвестно, неизвестно,
За что, ликуя и скорбя,
Мы привязались так друг к другу,
Что, кажется, года, века,
Сквозь вёрсты чувств, сквозь мыслей вьюгу
Идём, идём издалека.
Глаза в глаза. Идём навстречу.
Вот, кажется, уже близки.
Бери – вот счастье человечье:
Оно в пожатии руки.
Но всё не так…
Не так сказали,
Не так взглянули – и опять
Вспугнули стих…
Ты в дальней дали –
И не обнять, и не понять.
***
Что это? Знаю, что она предаст,
Не только подведёт, но и продаст.
И жизни не сулит, а только смерть.
И всё ж хочу лишь на неё смотреть.
Смотреть, встречая наглый вызов глаз.
В нём всё: и обещанье, и отказ,
Дразнящая усмешка, злость и страсть.
И тянет к ней, и хочется пропасть.
ЦЕНА ВРЕМЕНИ
Вот огромность моего маршрута –
Вечность, бесконечность жизни суть.
Подхожу всего на три минуты,
Чтоб прожить свой век – на вас взглянуть.
СЛУШАЯ «АВЕ МАРИЯ» БАХА
Мы слышим предсказанье вышины
И знаем оба: мы обречены.
Молчим. Пусть наши мысли не слышны,
Но слышим: на любовь обречены.
Мы ничего друг другу не должны,
Но встретились, и мы обречены.
Не всё ль равно, иль только сны.
Нам лишь бы знать, что мы обречены.
Л.К.
Сбыться счастью тогда лишь земному всему,
Если двое придут вдруг к пути одному.
Для двоих сень лесов, шалашей и квартир.
От двоих, от их встречи зависит весь мир.
Почему ж ополчается мир против них?
Уготовил он тысячи бед для двоих.
И века продолжается эта война,
Чтоб скорее расстались бы он и она.
Это свет и добро – если двое вдвоём.
И когда мы нечаянно их застаём,
Выволакивать тайну не надо на свет.
Пусть обсудят их птицы, смутит их рассвет.
Им друг другу в глаза всё смотреть и смотреть.
Когда двое вдвоём, не страшна даже смерть.
Я стою на своём, я стою на своём,
Я хочу, чтобы двое остались вдвоём.
Это честь – не соваться в святая святых.
Никого не касается тайна двоих.
ЧТО ТАКОЕ ПОЭТ
I
Что такое поэт?
Вроде чуда и нет…
Произносит слова: город, женщина, море.
И мы слышим едва
Те простые слова…
Почему же мы чувствуем радость и горе?
Что такое поэт?
Без особых примет
Он такой, как и все: смотрит, думает, дышит.
Он совсем не герой,
Незаметен порой,
Он читателей шумных порою потише.
В чём же этот секрет,
Что такое поэт?
Объясненье, пожалуй, любое здесь ложно.
Но когда безгранична отчаянья власть
И уже остаётся одно лишь: пропасть, -
Он придёт, он докажет, что жить ещё можно.
Хоть ответа и нет,
Что такое поэт,
Но пока мы с тобой рассуждаем об этом,
Там, где врач не помог,
Где бессилен и Бог,
Там последнее слово за ним, за поэтом!
II
Он совсем не особенный.
Нет никаких
Исключений из правил.
Он самый обычный.
От поэта всей жизни потребует стих,
Потому он на многое смотрит трагичней.
Изумленье его – то всегда не пустяк.
Человеком его изумленья бессчётны.
Больше женщиной?
Что ж отрицать. Это так.
Но всегда эта искренность не мимолётна.
Он услышит порою: «Красотка! Смотри!»
Он увидит в ней то, что и вечно, и кротко.
И какие тут шутки? Немея замри –
Здесь величие явно, при чём тут «красотка»?
Если уж красота – то без всяких границ.
Не спугнёт её взглядом, до пошлости жарким.
Не ломает комедию, не падает ниц.
Он вдали. Но он близок к трагизму Петрарки.
Вот исчезла. Смеются. А он изумлён.
Переполнен одним только чувством – потери!
Только миг, но великий! Что чувствует он
Затаит. Лишь стихам свою тайну доверя.
Скажут: фокусы! Современный поэт
Мелкотемьем считает такие мгновенья.
Ищет яркость! Сплошной ослепительный свет
Только там, где бессмертен инстинкт прислоненья.