Курсантов второго курса не любит никто!
Их не любят пугливые непорочные первокурсники. Потому что курсанты второго курса, перестав считать себя самыми молодыми в училище, к первокурсникам относятся с таким же презрением, с которым раб, дорвавшийся до власти, относится к бывшим своим товарищам по несчастью.
Бесшабашные и весёлые третьекурсники не любят второкурсников за то, что те совершенно их не уважают. "Мы уже сами с усами!" - Говорят второкурсники третьекурсникам и на этой почве между ними постоянно возникают конфликты.
Романтичные четверокурсники не любят второкурсников по той простой причине, что они уже почти и не помнят об их существовании. "Какие-то там муравьи, второкурсники, первокурсники, тараканы..."
Озабоченным пятикурсникам вообще ни до кого нет дела. Они и друг друга уже не помнят. Дети, пелёнки, распределение... Но второкурсников они тоже не любят.
Вырвавшись из оцепенения и робости и осмотревшись, бывшие первокурсники заметили, что, оказывается не всё так строго и так страшно, как казалось поначалу. А начальники занимаются не только подчинёнными, но и собой. И домой они ходят.
Оказывается, имеются в системе контроля щелочки и дырочки, в которые можно пролезть.
И полезли!
Второкурсники пронырливы, словно крысы. Им лень проходить длительные процедуры, связанные с увольнением в город. Лень готовить надлежащим образом форму одежды, исправлять задолжности по успеваемости или записываться в список увольняемых.
Они предпочитают перемахнуть через забор, чтобы разжиться бутылкой вина, или выпить пива, сбегать на пляж позагорать, а затем, беззаботно вернуться и провести вечер в училищном клубе на танцах. С девушками.
Но и девушки не очень-то любят второкурсников. Девушки мечтают о пятикурсниках, засматриваются на четверокурсников, а гуляют с третьекурсниками. И потому второкурсники относятся к ним легкомысленно, с напускным нескрываемым цинизмом и презрением.
Хотя, каждый в тайне надеется на встречу с одной единственной и неповторимой…
Не любит второкурсников и заместитель начальника факультета по политической части капитан первого ранга Гарбанов.
Не то, что он их не любит вообще, полном смысле этого слова. Просто из опыта службы он знает, что от второкурсников в любую минуту можно ожидать какую-нибудь пакость и относится к ним с опасением.
Как к ядовитым змеям.
Он с печальной нежностью взирает на курсантов первого курса.
- Агнцы непорочные! Невинные души! Кем же они станут через год? В кого превратятся?
От полноты чувств наставник готов собственными рукакми придушить каждого из них только за то, что через год они станут второкурсниками!
Время неумолимо. Год проходит.
Агнцы уезжают в летний отпуск.
И он перестаёт их любить.
Потому что из отпуска возвращаются уже не агнцы. Из отпуска возвращаются козлища.
Капитан пнрвого ранга Гарбанов любит играть в шахматы. И не просто играть, а играть с сильными противниками. В ленинских комнатах ротных помещений он проводит шахматные баталии как с простыми курсантами-шахматитстами, так и спобедителями шахматных соревнований. Он сражается до тех пор, пока не изучит тактику игры противника и не одержит победу.
И чем тоньше игра, тем большее удовлетворение получает от неё капитан первого ранга Гарбангов.
Азартен капитан первого ранга Гарбанов!
Но игра в шахматы это лишь пародия, жалкая пародия на ту игру, которую вёл капитан первого ранга Гарбанов в реальной жизни. Эта игра шла днём и ночью, летом и зимой, год за годом и не прекращалась ни на минуту.
Это игра на шахматной доске, где у каждой фигуры своя тактика. Где каждая фигура сама себе ферзь. Он состязался с сотнями ушлых, изощрённых и пронырливых противников-курсантов.
Он рассчитывал заранее их коврные ходы, разгадывал хитро задуманные многоступенчатые партии. Давал им фору в дебюте, позволял себе отступить в миттельшпиле, и в эндшпиле появлялся неожиданно в тех местах, где его меньше всего ожидали. Где одно присутствие его срывало тщательно выстроенные, казалось бы, согласованные по мест, времени и характеру действия зловещие преступные комбинации-планы.
Собрались ребята порезвиться. Перемахнул через забор первый, ждёт второго. Перемахнул второй, ждут третьего. Их много. И как только через забор перемахнул последний, из кустов выходит капитан первого ранга Гарбанов в спортивной майке, обтягивающей его огромный живот и тренировочных штанах с отвисшими коленями.
- Идите сюда голубчики!
Голубчики подходят.
Посчитает всех, прикажет приступникам вернуться в училище, но не через забор, а через контрольно-пропускной пункт, доложить командиру роты о случившемся и пойдёт потихоньку по своим делам. Фамилий он не записывал. Так всё помнил и всех знал.
А уж за реакцией-то командира роты он проследит. Будьте спокойны!
Или сядет в жаркий летний выходной день в свои «Жигули» первой модели и рванёт по местам отдыха бедолаг. Знает, где греют свои животы самовольщики, палят костры, жарят на кострах бычков, да грешат «Агдамом». Приедет, издали приметит знакомое лицо, определит роту, и едет назад в училище.
- Роте большой сбор!
Построятся поднятые с коек, прибывшие из курсантской чайной, со спортплощадки , да из других мест.
- Где те-то и те-то?
- В увольнении!
- Книгу увольняемых!
Читают книгу. Таких-то и таких-то в нет в книге.
- Ну, друзья, готовьтесь!
Зашёл в ленинскую комнату роты второго курса капитан первого ранга Гарбанов.
Два подсменных дневальных сражаются в шахматы. Понаблюдал воспитатель. Видит, партия интересная, логика игры железная. Хитрые ходы. Играет курсант Абрамян с одним из лауреатов шахматной олимпиады училища. Шутя обыгрывает лауреата.
- Почему в олимпиаде не участвовал?
- В наряде стоял.
- А во втором туре почему не участвовал?
- В санчасти лежал! - Ответил гроссмейстер.
Понял Гарбанов, что врёт шахматист самым наглым образом. Предпочитает не высовываться, соблюдая золотое правило военной службы.
Заметил гроссмейстера.
Сражался с Абрмяном в шахматы. Сколько не пытался постичь тактику его игры, не смог подобрать ключик. Не предсказуем в игре был Абрамян. В учёбе хорошист, дисциплину не нарушал, а играл отлично.
Что за характер?
Непредсказуемым Гарбанов не доверял!
На всякий случай Абрамян был взят "на контроль".
- А как он по комсомольской линии?
Средне был Абрамян по комсомольской линии. Ни выговоров, ни поощрений.
Вызывает заместителя командира роты.
- Почему Абрамян не кандидат в члены КПСС?
- Исправим!
Стал Абрамян кандидатом.
- Так, дорогой мой! А коли ты кандидат в члены КПСС, то почему ты не отличник учёбы?
Вызвали старшину класса. Вызвали "классного папу" - офицера-куратора класса.
- Почему не используются резервы?
Приказал навести на партсобрании критику на Абрамяна.
Навели.
Надавили.
Пригрозили.
Приказали. Провели работу.
После зимней сессии Абрамян повесил на грудь знак "Отличник учёбы".
Воспитали отличника!
Несмотря на то, что не любил Гарбанов второкурсников, завязались между воспитателем и курсантом-гроссмейстером отношения похожие на дружбу. Доверительные сложились отношения.
В некоторой степени Абрамян стал даже влиять на грозного воспитателя. Порой, осмелится ходатайствовать за какого-нибудь нарушителя воинской дисциплины, чтобы смягчить наказание провинившемуся.
Объезжает как-то в жаркий полдень окрестности грозный педагог. Видит лежбище самовольщиков. Безмятежны злодеи! Загорелые тела рассыпаны по песку. Только из дали слепят глаза издевательски белые задницы.
Трёт зубами песочную пыль от досады!
Ближе не подъехать, с поличным не взять - песок, бездорожье. Остановишься, выйдешь из машины, - упорхнут как птицы. Уйдут по мелководью. Голыми руками не возьмёшь. Увидят, - рванут в "альма матер", где примут самый беззаботный и невинный вид.
Решился таки. Вышел из машины и пошёл тихонько бережком. Прокрался за дамбой.
Обливается потом. Одышка. Хорошо ещё, что греху курения не подвержен. Так бы вовсе сердце перевело.
Нет, братцы-кролики, не уйдёте!
Как на охоте. Ближе, ближе крадётся. Мешает живот. Ничего, ничего. Справимся!
Вот осторожно из-за камней приподнял голову, и тот час же спрятал. Будто пуля врага просвистела! Будто на фронте, на самом переднем крае.
Был! Помню ещё!
Да, война...
Помнится, в Польше стояли. Молодые были. Восемнадцать лет. Командир дивизиона уедет, бывало, в штаб дивизии на совещание. В сорок четвёртом уже много совещаний проводили политработники. Даже командиров батарей собирали. Война к концу подходила. А мы старшине фляжку накопленных за неделю наркомовских, и к полячкам!
Ох, и хороши были полячки! Ну и девки! Сила! Как они смотрели на нас! Поляки злились, зубами скрипели, а что могли сделать? За нами Красная Армия!
Да... А полячки-то! Слов нет. За продпайки на всё согласны были.
Почти всю Европу на брюхе прополз! И дальше бы мог ползти, да начальство остановило.
Артиллеристы больше лопатой работали, чем пушками.
Да что за наваждение!
Отмахнувшись от внезапно нахлынувших воспоминаний, политработник продолжил грести животом ракушку. Шипели волны. Брызгали в след кипящей злобой.
Вот крадётся по-пластунски, кряхтя вдоль гряды камней.
Не свистят пули. Не рвутся снаряды.
Хуже!
Бандитский посвист пронзил точно стрела, пригвоздил к земле. Заставил вздрогнуть.
Эх, сорвалось! Приметили. Какой-то суслик дежурный не утратил бдительности.
Встал. Что теперь скрываться?
Лови вольных птиц в небе...
Вон они... Робы подхватили под мышку и дёру. Только спины голые, да икры ног сверкают загорелым молодым здоровьем. Затылки стрижены все одинаково. Поди, разберись, где кто. Лови теперь...
Одного бы опознать. Там бы весь клубок размотал. Он это может. За хвостик потянул бы.
- Стой, стой! Кому говорю!
Где там! Жопы то они все на одно лицо. Узнай, попробуй, где чья.
Отступают, будто атакуют.
Быстро к "Жигулям", на перехват. Да что толку! По окружной дороге минут сорок гнать, а они, паразиты, по бездорожью босыми пятками за двадцать минут в училище будут.
Где улики? Рожи красные? Так на спортплощадке загорали. Ничего не знаем!
Видит один затылок чёрный, знаком своей гениальностью.
Абрамян!
Есть зацепка! Этого уж точно прижмём! Шахматист! Отличник учёбы! Кандидат в члены КПСС! Будем давить, пока говно не потечёт! Дожмём! Всё расскажет!
Из "Жигулей" выжать всё, что можно. Всё, что заложено конструкторами, да ещё сверх того. Всё выжато. Полчаса!
Заходит в ротное помещение.
- Стройте роту по большому сбору!
- Рота! Большой сбор!
Дневальные бегут в курсантскую столовую, на спортплощадку. Собирают народ.
- Кто был на дамбе?
Молчат. Да и кто признается?
- Вы должны говорить правду. Вы должны всегда говорить правду, даже если это грозит вам неприятностями. Даже под угрозой расстрела! - Учил он своих воспитанников.
Молчали.
Ха! Ищи дураков! Это только в сказках чистосердечное признание смягчает вину, а на деле, в народе это называется "срать себе в карман". Кто же будет?
Тебя не поймали, не сознавайся! Ни в коем случае не сознавайся! Ещё никому не смягчило участь чистосердечное признание.
Вот преданно смотрит в глаза Абрамяна.
- Ну, что скажешь, Абрамян? Где был полчаса назад? На дамбе? В "самоходе"?
- Никак нет! Честно глядя в глаза, отвечает лучший друг, - на спортплощадке играл в футбол! Ой, в волейбол!
- Так в футбол или в волейбол?
- В мяч!
- К-как так? Абрамян, гроссмейстер, победитель победителей участников шахматных олимпиад, кандидат в члены КПСС, отличник учёбы!
Запнулся воспитатель. Дыхание перехватило.
И ты, Брут!
- Абрамян, я ведь тебя своими глазами видел!
- Никак нет! Ошиблись!
- Да кто же там был, если не ты? Не мог я ошибиться!
- Не был я там!
Такого нахальства воспитатель перенести не мог.
- Да как можно! Признавайся! Ты же кандидат в члены КПСС!
- Не был! - отвечает Абрамян и смотрит честными романтичными, похожими на две маслины глазами армянина прямо в глаза наставнику.
Поразился воспитатель наглости и нахальной непорочности кротких восточных глаз.
Сердце защемило, во рту пересохло, в глазах потемнело то ли от гнева, то ли от обиды. Тяжело стало.
- Ладно, - думает, - по другому подойдём.
Отпустил всех. Абрамяна оставил.
- Признавайся, Абрамян!
Допрос - всегда схватка, всегда противостояние. Это тоже игра. Тоже поединок. Это противостояние характеров!
- Не был!
Хоть на дыбу поднимай! Не признаётся!
И просил, и угрожал, и обещал.
Не признаётся!
Дал волю гневу, перешёл на крик, - не признаётся!
Надавил на совесть, на принципиальность, указал на чувство ложного товарищества.
Ни в какую не признаётся!
Вызвал командира роты, старшину, заместителя командира роты - курсанта пятого курса, коммуниста.
Втроём пытают. Не сознаётся!
Слёзы на глазах чуть не выступили.
- Как так, Абрамян, я же тебя собственными глазами видел!
- Не был!
Зевс-громовержец кричал на командира роты и заместителя. Указывал на недостатки в воспитании подчинённых, на отсутствие наглядной агитации по материалам съезда, на неубранный мусор. Грозился доложить начфаку. Бесполезно!
- Не был! - Стоял на своём Абрамян!
Воспитатель сам начал сомневаться, видел ли он Абрамяна. Да вовремя спохватился! От бессилия сжимал кулаки.
Вышел из кабинета, хлопнув дверью.
Конечно, он верил своим глазам! Он видел!
Никто не любит курсантов второго курса!