Ассириец

«АССИРИЕЦ»
Роман-трилогия
Книга Первая. «Падение Города Крови»
Книга Вторая. «Кормчий Ноева ковчега»
Книга Третья. «Великий эксперимент или Найденная книга Энки»




          Книга Первая. «Падение Города Крови»


«…В этом смысл всего того, что когда-либо было в прошлом;
того, что это прошлое не остается мертвым грузом, но
возвращается к нам, чудесным образом глубоко в нас воплощаясь.»

                Райнер Мария Рильке



          Глава 1.
          Рассвет над Ниневией.   

    Над древним городом всходило солнце. Великий бог Шамаш простер свои руки над плодородной долиной Тигра и трех его притоков. Навстречу ему вдруг разом громко загомонили птицы. Земля, влажная от утренней росы, словно в слюдяных блестках, парит, медленно просыхая и прогреваясь под его лучами. От травы душно пахнет нагретой прелью и свежим покосом. Бог солнца не спешит, хорошо зная свое дело - от его теплых прикосновений уходят, истаивают ночные тени и страхи. Сочная зелень фруктовых садов вдоль берегов Тигра отливает темным золотом на его фоне, блестя каплями росы, застывшей на плодах и листве. Великая река бесшумно и все еще серебристо-сонно несет свои воды в вечность мимо городских стен из обожженного кирпича, мимо громады зиккурата богини Иштар – праматери всех людей, храмов Нину и Ашшура, мозаичных стен дворца, покрытых цветной глазурью.
 
    Набережные реки и каналов одеты в камень, у городских причалов, окутанные утренним клочковатым туманом, стоят боевые корабли имперского флота и торговые суда, баржи, груженные ливанским кедром и сандаловым деревом, ладьи знати с высоко загнутыми носами и балдахинами, простецкие тростниковые рыбацкие лодки, днище и борта которых начерно осмолены асфальтом и не пропускают влагу. Ступени каменных лестниц спускаются прямо к причалам и скрываются глубоко под водой.

    Огромный город, раскинувшийся на несколько миль вдоль левого берега Тигра, неторопливо пробуждается. Животные в хлевах, почуяв солнце,  дружным ревом приветствуют начало нового дня. Их хозяева медленно и неохотно покидают свои жилища из глины и тростника,  разминая остывшие за ночь конечности – их день будет долог и труден. Вот уже закурились дымы очагов, погонщики скота и пастухи сбивают городское стадо и гонят его по узким улочкам, к Садовым воротам, а там – через ров, по каменному мосту на пастбище за рекой, где оно проведет весь день. Слышны крики и топот, звяканье бронзовых колокольчиков на шеях коров и быков, щелканье бичей, рев и мычание животных. Постепенно шум стада стихает за городской чертой.

    Дворец на холме, судя по всему, еще спит. Никакого движения не заметно в нем. Неподвижная утренняя стража за стеной, в ожидании смены, зябко поводит плечами, стараясь побороть утреннюю  сырость и согреться – первые лучи солнца еще не пробились сюда сквозь семиметровую толщину дворцовых стен и внутри двора по-прежнему царят сумрак и холод.
 
    Ансамбль дворца словно растворен в прозрачном утреннем воздухе. Расположенный на одном из холмов, как огромный корабль, он парит над великим городом, развернув ярко раскрашенные паруса своих великолепных храмов, мачты резных башен и бесчисленные палубы колоннад. Отражение в водах реки усиливает впечатление его неповторимого величия.

    Внутренние дворы с журчащими фонтанами и каскадами искусственных водопадов заполнены густой зеленью диковинных плодоносящих деревьев и растений, собранных сюда из самых разных уголков Месопотамии. В утреннем полумраке она кажется почти черной. Но и сюда скоро придет солнце, дарующее жизнь всему живому, прогоняющее вечный мрак ночи во славу Ашшура. Его лучи уже скользят по яркой разноцветной мозаике стен и дворцовых ворот, множа и множа солнечные блики на изображениях невиданных крылатых животных-херубов – стражей дворца.

    Мрачная в утренних сумерках, потрясающая воображение громада зиккурата – храма богини Иштар – зловеще темнеет вдали на высокой, четырнадцатиметровой, плоской, как огромный стол, платформе. С четырех  сторон платформу окружают широкие пандусы, предназначенные для въезда колесниц. На самый верх, через все семь ярусов пирамиды, ведут ступени, выложенные из кирпича и камня. Тысячи и тысячи ступеней. Каждый ярус пирамиды выкрашен в свой цвет: от ярко-синего внизу  до темно- золотистого на вершине, где установлены жертвенник и фигуры богов – покровителей города. Солнце, дожди и ветер оставили свой след на стенах величественного сооружения. За сотни лет каменные ступени истерлись, часть кладки осыпалась, но эти разрушения практически незаметны на фоне колоссальной постройки. 

    Прямая, вымощенная каменными плитами дорога  протянулась долгой и широкой лентой от храма к царскому дворцу. Та ее часть, где тень зиккурата отступила, побежденная утренним солнцем, уже  подсохла и нагрелась. Дорога так же древна,  как и храм. Когда-то аккуратно обтесанные и точно подогнанные друг к другу плиты ее покрыты редкими трещинами, словно старой паутиной, сквозь которую то там, то здесь пробивается буйная молодая поросль. Каменные верстовые столбы врыты по обеим сторонам через равные промежутки.

    Вот от храма показалась группа людей в темных одеждах, просторных и длинных, двигающаяся медленной цепочкой в сторону города. Жрецы Иштар. Их лица скрыты капюшонами, руки сложены в молитвенном жесте на животе, на ногах сандалии из воловьей кожи. Они идут молча, ступая бесшумно по нагретым плитам, шаг их легок, движения всей группы удивительно слаженны и ритмичны. Вдруг идущий впереди  старший жрец вскидывает правую руку – по его команде группа замирает.

    Жрец сбрасывает капюшон, взору предстает смуглое худощавое лицо мужчины лет сорока, пронзительные черные глаза, сросшиеся на переносице густые брови, правильной формы нос. Окладистая черная борода до груди резко контрастирует с гладко выбритой кожей головы, тонкие губы твердо сжаты, линия подбородка выдает человека волевого и властного. Он прислушивается, ноздри его хищно раздуваются, словно он пытается почуять  в утреннем воздухе причину собственного замешательства. Он не ошибся: через несколько мгновений вдали послышался  стремительно приближающийся стук колесницы. На царской дороге это может быть единственная колесница. Смысл надписи «Царская дорога. Пусть никто не пользуется ею» понятна в городе даже неграмотным  - ведь за ослушание полагается одно наказание – смерть. Стук колес по каменной мостовой все усиливается, ближе и ближе, вот жрецы уже согнулись в ритуальном поклоне, громыханье колесницы все сильнее, вот оно становится невыносимым, и… я просыпаюсь.
 



          Глава 2.
          Я - ассириец

    Так и есть, во дворе снова завелась стройка, грохочут отбойные молотки, слышен какой-то металлический лязг и скрежет, крики гастарбайтеров из южных республик, матерная перебранка прорабов…Черт бы их всех побрал, когда это все кончится, ну в субботу-то можно было сделать перерыв?…

    На часах – половина девятого, я тупо и ошалело сижу на кровати, не в силах сделать ни одного движения. Снова тот же сон. Ниневия, Ниневия…Город крови, логовище львов, вся история которой – тысячелетия войн, кровь и страдания. Этот сон снится мне уже третий раз, но сегодня как-то особенно ясно, не поймешь, сон или явь, просто Голливуд, голова кругом…Ну и лицо было у этого жреца, не хотел бы я с ним встретиться на узкой дорожке…
 
    Впрочем, выбрось все это из головы, пора собираться. В одиннадцать часов – тренировка, сегодня Сэнсэй обещал познакомить со своим старым другом, о котором отзывался крайне почтительно и очень торжественным тоном,  заинтриговав совершенно. Любопытно, черт возьми, кто бы это мог быть. В этот момент за окном как-то особенно громко и противно взвыла «болгарка», я плюнул с досады и отправился в ванную.

    Уперевшись взглядом в свое отражение в зеркале, я поморщился. Под глазами синяки, лицо опухшее, борода растет какими-то клочьями, да и вид какой-то…несвежий и помятый. Тридцать три года – не шутка. Срочно бриться! Волосы снова отросли, когда только успевают, кажется, совсем недавно подстригал. После тренировки – к парикмахеру.

    За завтраком, механически пережевывая бутерброд с докторской колбасой, я снова мысленно вернулся к своему сну. Сколько же веков назад это было? Ниневия пала в 612 году до нашей эры, на дворе 2004 от рождества Христова. Но отголоски тех событий до сих пор в сознании выживших потомков великих воителей, которые через века пронесли память о своей родине. И меня это тоже непосредственно касается. На уровне генетической памяти. Нас около трех миллионов на всем земном шаре, мы – ассирийцы. Мы живем в разных странах, говорим на разных языках - осколки народа, тысячелетия назад подчинившего себе всю Месопотамию. Наши предки создали на костях порабощенных народов первую в истории человечества Империю, громоздя пирамиды из отрубленных голов непокорных. И это было задолго до Тамерлана. Великий хромец уже шел по хорошо протоптанной тропинке. Да и Сталин, думаю, был отлично знаком с историей великих завоеваний ассирийских царей, очевидно, у них переняв привычку к «великому переселению народов». Да, да...Еще тысячу лет назад до нашей эры завоеватели Междуречья  переселяли сотни тысяч побежденных на свои земли, отрывая их от родных корней, лишая традиций и культуры, пытаясь выбить из них национальную гордость и достоинство, превратить в послужное стадо рабов.. Соревновался он с ними, что ли…

    Там, где была наша родина, – теперь, в основном, Ирак, Сирия и Турция. Войны идут уже куда более современные, но не менее кровавые и бессмысленные. Мы же давно растеряли воинственность, научились уживаться с другими народами в мире, переняли их культуру, стараясь сберечь и свою.

    Много лет назад, еще в бытность мою курсантом первого курса восточного факультета московского Военного института иностранных языков, я приехал в Питер в свой первый зимний отпуск. Я был рад возможности навестить родителей и отвлечься от напряженной службы-учебы за те недолгие две недели, что выделило от своих щедрот командование. Все казалось странным на гражданке…

    Никто не ходил строем, не пел песен – каждый делал, что хотел, не имея понятия о распорядке дня. Иногда срабатывали новые привычки, и, хлопнув дверью подъезда, я автоматически кричал: «Свои!», - предупреждая несуществующего дневального на втором этаже. Это, мол, я иду, а не проверяющий с факультета или дежурный офицер. Или ловил себя на том, что, подойдя к магазину,  стою и жду команды «справа по одному заходи!». А то, что на все вопросы отвечал «так точно» или «никак нет»…Я невольно улыбнулся, смешно сейчас это вспоминать, но ведь было! Долив воды в электрический чайник, я вернул его в подставку и щелкнул включателем. Под его привычный шум я уселся за стол – вспоминать дальше.

    Да. Так вот именно в тот мой приезд и произошло событие, которое надолго отпечаталось в моей памяти. Я был тогда дома, бездельничал в своей комнате, одним глазом наблюдая похождения Индианы Джонса на экране, когда вдруг услышал голоса в прихожей. Голос отца и его гостя, с которым они до этого надолго заперлись в кабинете и что-то, по-видимому, обсуждали. Похоже было, что спор их благополучно не разрешился, но вели они его теперь в прихожей. Наверно, гость собрался уходить.

- Как ты можешь так говорить, Владимир, разве ты не заинтересован в том, чтобы сохранить культуру наших предков, разве не об этом мы мечтали с тобой столько лет? Если не мы, то кто? Это миссия, это долг, наконец! Твой долг! – голос гостя был взволнован, он слегка охрип, видимо, они спорили не один час.

-  Да пойми же ты, Гриша, - устало убеждал его отец – все, что ты говоришь, это верно! Но выводы, выводы! И какое отношение, ради всего святого, это имеет к деятельности этой организации? Культуру надо именно хранить, бережно передавать от поколения к поколению, а не насаждать огнем и мечом! И какая историческая родина, какое суверенное государство, о чем ты говоришь? Ты же ученый! Где твоя логика, ощущение реальности? Это было тысячи лет назад, это бред, миф, химера! Опасная химера, заметь, опасная!

    Я выглянул в коридор,  отец провожал какого-то человека, которого я видел впервые. Незнакомец был болезненного вида, бледен, редкие волосы растрепаны, было видно, что он очень устал, но готов отстаивать свою точку зрения до победного конца. Отец же был искренне огорчен чем-то и расстроен, он помог гостю надеть его длинное потертое пальто, смахивающее на шинель, и заботливо поправил шарф на его тощей шее. Но гость, казалось, не замечал ничего вокруг.

- Прощай, Владимир, жаль, что ты  не с нами. Голос крови, похоже, молчит в тебе. Бережно хранить и передавать, говоришь ты? – и тут его длинный и желтый палец неожиданно нацелился в мою сторону, - а много ли ты передал своему сыну? Понимает ли он, кто он такой? А ведь он и такие, как он, – будущее нашего народа! Надежда, понимаешь ты, надежда!  Молчишь? Прощай. Я ухожу.

- Прощай, Гриша, береги себя. Ты во многом прав, но выводы твои я не могу принять, тем более, то, что ты предлагаешь. Прости, - отец низко склонил голову и отступил на шаг назад. - Тебе надо отдохнуть и выспаться. Если ты не против, я тебя навещу на днях, -  голос отца был ровен, но я-то чувствовал, чего это ему стоило.

    Тот, кого отец называл Гришей, медленно повернулся, ссутулив плечи, постоял так еще минуту, словно что-то собираясь сказать, потом махнул безнадежно рукой и вышел.
- Что случилось, папа, кто этот человек, и о чем вы спорили? – наконец я смог задать свой вопрос. – И при чем тут вообще я?
- Это великий человек, сынок, – закрыв дверь на замок, повернулся ко мне отец, его лицо посерело от усталости, было видно, как он осунулся. – Но он болен, он в отчаянии, и он ошибается.  Хотя…

    Не договорив, отец развернулся и ушел к себе в кабинет, бессильно шаркая по паркету, оставив меня стоять на пороге своей комнаты. Я хмыкнул, пожал плечами и снова улегся на диван к телевизору – Индиана Джонс и его очаровательная спутница бодро отражали нападение полуголых дикарей. Больше в тот день мы об этом не говорили.

    На следующее утро, после завтрака, отец позвал меня к себе в кабинет и, едва я переступил порог,  задал мне вопрос, который поверг меня в замешательство.
- Сынок, знаешь ли ты, кто мы?
- В каком смысле, папа, что ты имеешь в виду?
- Хорошо, - сказал отец, - присядь. Я расскажу тебе то, что знаю я. Мы с тобой ассирийцы. Это ты, разумеется, знаешь.

    Еще бы, я не раз заполнял анкеты с графой «национальность» и устал отвечать на дурацкие вопросы. Но я давно перестал обращать на это внимание, ну ассириец. Подумаешь! Есть армяне, евреи, русские, грузины, азербайджанцы, ну а мы – ассирийцы. Только анкеты напоминали мне о моем необычном для окружающих происхождении, да, пожалуй, праздничный стол, когда мама готовила национальные блюда со странными названиями по бабушкиным рецептам. Я, как и многие поколения моих предков, родился в России, говорю на русском языке, да и внешне ничем никогда не отличался от своих сверстников, разве брови были погуще. Да и имя-отчество мое – Александр Владимирович – тоже редким не назовешь.

- Но ты не знаешь другого, сынок, - продолжал отец, встав за моей спиной и положив мне руку на плечо. – Мы не просто ассирийцы, мы прямые потомки царской династии, правившей в Месопотамии  более пятисот лет. Григорий тоже историк, мы вместе учились в университете. Он - ассириолог,  почти всю жизнь посвятил изучению древних списков царей, изучил шумерский, аккадский и арамейский языки, был в нескольких экспедициях в Ираке, Иране и Армении, шесть лет проработал в Иракском национальном музее, чудом избежав гибели во время американского вторжения.

    Если то, что творили американцы во время оккупации Багдада не есть тщательно спланированный вандализм, направленный против мировой культуры, то я просто выжил из ума. Какие все-таки мерзавцы, разграбить музеи, растащить его запасники, разбить и перекорежить сотни древнейших и ценнейших экспонатов…Гриша ценой своей жизни был вынужден защищать часть нашего наследия, чудом остался жив и не угодил в тюрьму на Гуантанамо. Но прошел через все круги ада, допросы и издевательства…Он великий человек! Так вот, он также изучил сотни записей, что хранятся сейчас в Британском и Берлинском музеях. Во время своих экспедиций он и подцепил эту проклятую лихорадку, которая мучает его уже третий год. Вчера Гриша представил мне неопровержимые доказательства, что в нас течет кровь древних царей Ашшура. И предложил мне возглавить организацию, цель которой, только представь себе, – возрождение ассирийского государства, независимого и автономного, в его исторических границах. Бред! Утопия! Химера! Разумеется, я отказался! Я не Бен-Гурион и не Ясир Арафат. Я обычный преподаватель истории, каких сотни...

    Отец был взволнован, голос его дрожал и срывался. Он снял запотевшие очки и начал протирать их носовым платком.

    Я попытался встать со стула, но отец удержал меня, нажав на мое плечо.

- Постой, погоди. Выслушай меня до конца. Тем не менее, я согласен с Гришей в том, что мы несем ответственность перед нашими соплеменниками. Особенно, если он прав в своих расчетах. Сейчас ты еще молод и у тебя впереди пять лет учебы, но пообещай мне, что если когда-нибудь ты сможешь быть полезен нашему народу, ты сделаешь все, что ты в силах сделать и даже больше.

- Конечно, папа,  я обещаю, - несколько растерянно произнес я, - но что именно я должен буду сделать?

- Я не знаю. Никто не знает. Просто надо быть готовым.

    На том и кончился наш разговор тем зимним утром. В обед отцу позвонили из больницы, оказалось, что ночью с Гришей случился проникающий инфаркт, утром его обнаружила соседка, она же вызвала скорую. Спустя три часа он скончался в Покровской больнице, в реанимации, не приходя в сознание. При нем была тетрадка с записями, на обложке было имя отца, адрес и телефон, по которому и позвонил заведующий отделением из Покровки. На отца было страшно смотреть, так он был подавлен и разбит. Мы поддерживали его как могли, мама не отпускала его ни на шаг, приехали старые друзья, взявшие на себя все печальные хлопоты – родных у Гриши не было никого. Спустя три дня я вернулся в Москву, в институт, начался новый семестр. Постепенно, напряженная учеба, караулы, наряды и дежурства  заняли все мое время и мысли.

    Прошло пятнадцать лет. Я давно закончил ВИИЯ, успел послужить в войсках и уволиться в запас в звании капитана ввиду полной бессмысленности и бесперспективности этого занятия. Семь лет назад умер отец – не выдержало сердце, следом за ним, за год, как-то быстро и незаметно, истаяла мама. После маминых похорон я вернулся в нашу большую и пустую квартиру на Васильевском острове, долго и потерянно бродил по комнатам и решил, что армия мне осточертела, я возвращаюсь домой. Сюда, где жили мои родители. Может быть, тогда мое никчемное существование приобретет хоть какой-то смысл. Так я и поступил. С работой мне помогли бывшие однокашники, уже давно освоившиеся на гражданке. Начал я с переводчика в западной фирме, через год стал менеджером проекта, а еще через два – заместителем генерального. Генеральный все время пропадал то в Орландо, то в Бирмингеме, а все вопросы по руководству компанией в России автоматически ложились на меня. Контора наша занималась оффшорным программированием, или, другими словами, мы успешно продавали мозги наших программистов на запад, выполняя  заказы, которые регулярно и щедро оплачивались.

    Жизнь моя вошла в стабильную колею, завелись деньги, счет в банке, иномарка. Но по-прежнему меня не покидало ощущение пустоты и отсутствия смысла. До тех пор, пока в мою жизнь не вошло Кендо.

     Мой первый меч мне привез мой дружок и однокашник Мишка Бородин из поездки в Японию, куда его занесло из соседней Монголии. Выполняя сверхважное задание своей немецкой адвокатской конторы (в институте он изучал немецкий и монгольский, а после ВИИЯ еще закончил юрфак ЛГУ), он провел несколько недель в Улан-Баторе, к концу третьей недели взвыл окончательно и удрал в Японию на десять дней.
            
    Основательно отдохнув, подкрепив силы суши, сашими и сакэ, он вернулся в Питер и привез мне в подарок синай.  Бамбуковый меч для занятий Кендо вручила ему перед самым отъездом встречающая сторона. В знак уважения. Так меч попал ко мне.
Мишка был у нас на курсе спорторгом, это была очень весомая и выгодная должность. Когда мы бегали кроссы, он выдавал каждому номера, записывал фамилии в журнал и вел учет результатов на финише. За такую нагрузку кафедра проставляла ему зачеты по физподготовке «автоматом». С тех пор любовь к спорту глубоко вошла в его сердце. Особенно он полюбил горные лыжи, катался много и с упоением, всего себя отдавая этому модному «президентскому» виду спорта. Во Франции, Швеции, Германии. Меч оказался ему ни к чему, и он подарил его мне, и вот уже второй год с его легкой руки я изучаю Кендо.

   Найдя в интернетовском форуме фанатов этого единоборства, я быстро вошел в круг  заинтересованных людей, попал в клуб и познакомился с Сэнсэем. Сначала я увлекся физической нагрузкой, которой было предостаточно в первые месяцы, тело быстро окрепло, утратив бесформенную дряблость. Но прошли еще месяцы и месяцы, прежде чем я начал понимать, что Кендо это не просто спорт, а нечто гораздо большее. И может быть, именно с его помощью я найду ответы на мучающие меня вопросы…
 
    Забулькав,  вскипел чайник,  и резкий щелчок выключателя вернул меня к действительности. Я налил себе чаю, бросил в кружку ломтик лимона, задумчиво взял ложечку – размешать сахар, но, покрутив ее в руке,  положил на стол. Где-то тут я оставлял томик Брюсова, может на подоконнике? Нет, пусто. Ах, да…вчера же была Гюзаль, которая терпеливо собирает разбросанные по всему дому книги и складывает их в стопку на журнальном столике в гостиной, тщетно пытаясь привить мне хоть какое-то понятие о порядке. Гюзаль – моя домработница, мой ангел-хранитель. Вот уже семь лет, каждый вторник и пятницу она приводит мою берлогу в божеский вид, готовит еду – пальчики оближешь. Без нее я бы пропал, особенно божественно у нее получаются плов и фаршированная рыба. Ну и само собой – солянки, борщи, пироги с капустой – как уж тут похудеть…Так и есть, вот он, в стопке, маленький, истертый томик. Так, где же это…ммм….не то, и это не то… черт, где же оно? А! Вот! Нашел.

«Я вождь земных царей и царь Ассаргадон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Едва я принял власть, на нас восстал Сидон.
Сидон я ниспроверг и камни бросил в море.
Египту речь моя звучала, как закон.
Элам читал судьбу в моём едином взоре,
Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Кто превзойдёт меня? Кто будет равен мне?
Деянья всех людей — как тень в безумном сне,
Мечта о подвигах — как детская забава.
Я исчерпал до дна тебя, мирская слава,
И вот стою один, величьем упоён.
Я вождь земных царей и царь Ассаргадон»

М-да. Мороз по коже. Так, посмотрим сноску, так, так…ага, «…поэтический пересказ надписи ассирийского царя Ассархаддона, обнаруженной при раскопках древней столицы Ассирии - Ниневии». Неделю назад я перечитывал Брюсова, и это стихотворение словно кольнуло меня. Это оно жило во мне, как заноза, все эти дни. Но отчего, что в нем я увидел тогда, что тщетно пытаюсь разгадать сейчас? Постой, постой, а не с тех ли пор и сон? Ну, конечно! Начитался. Все ясно. Проклятая впечатлительность. И все же…уж больно ярким был сон этот, словно все наяву. Словно я был там; жаль, что я не художник, я бы нарисовал этот город.

    Все. Хватит. Вперед, труба зовет!  Опоздать на тренировку мне всегда казалось кощунством.  Посуду в мойку, две минуты на сборы. Так, телефон, права, ключи от машины, от квартиры, вроде ничего не забыл, вспомни! – приказал я своему бестолково моргавшему отражению в зеркале. Полминуты еще постоял в раздумье, сон никак не шел у меня из головы. Так ничего и не вспомнив, я подхватил тренировочную сумку, мысленно отметив ее увесистость, и вышел за дверь.
 



          Глава 3.
          Кендо. В начале пути

    Звук ровно и мощно работавшего двигателя всегда настраивал меня на размышления. Я автоматически крутил баранку Пассата, словно на автопилоте объезжая ямы и рытвины безнадежных питерских дорог, осторожно переваливаясь через рельсы, останавливаясь на светофорах и пропуская суетливых пешеходов по дороге в клуб.

    Я помню свой первый день в клубе и встречу с Сэнсэем. Меня привели мои интернетовские знакомые, провели внутрь, сказали – стой здесь, у входа, мастер Фудзивара сейчас примет тебя. До начала тренировки оставалось еще минут двадцать, как раз, когда я закончил изучать плакат над входом, гласивший: «Победа – это жизнь, поражение – это смерть», в стене длинного и мрачноватого зала открылась боковая дверца. Оттуда вышел маленький седой японец, подошел ко мне и поклонился, радушно улыбаясь. Мне ничего не оставалось, как поклониться в ответ. Он  жестом пригласил меня пройти, одобрительно коротко кивнув, глядя, как я скидываю пропыленные кроссовки.

- Простите, я не говорю по-японски, - сказал я по-английски, -  мне сказали, что здесь школа Кендо, у меня есть синай, и я хочу у Вас учиться.
 
- Ничего страшного, - ответил японец на сносном английском языке, - расскажите о себе, почему Вы решили практиковать Кендо?

    Вот спросил, что называется! Что я ему скажу, что жизнь пуста и скучна? Что в свои тридцать с лишним я маюсь от безделья, не зная чем себя занять? Или про оффшорное программирование, будь оно неладно? Что здесь я случайно, по прихоти судьбы и моего приятеля Мишки, который всучил мне меч перед отъездом в очередную командировку за рубеж? Мое молчание затягивалось, но японец смотрел на меня, доброжелательно улыбаясь, терпеливо ожидая моего ответа. Скажи же что-нибудь, дубина, что-нибудь толковое. Только не «ду ю спик инглиш?»  Выгонит ведь, скажет, мы, мол, тупых не берем. Доказывай потом, что не энцефалопат.

    Неожиданно мастер пришел мне на помощь.

- Вы не знаете, что привело Вас сюда. Но что-то привело Вас, и Вы хотели бы попробовать. Я правильно Вас понимаю? – по-прежнему улыбаясь, спросил он.

- Да, - выдавил я, - спасибо.

- Сколько Вам лет, и каким спортом Вы занимались раньше?

- Легкой атлетикой, боксом, рукопашным боем, но в последние годы – практически ничем. Мне тридцать два года.

- Ничего страшного, - улыбка мастера казалось бесконечной, - тело быстро вспомнит и окрепнет. Не это главное. Дух и самосовершенствование – вот основная наша цель, познание себя и окружающего мира через Кендо. Вы готовы к долгим тренировкам? Практика Кендо требует времени, терпения, упорства и твердости духа.

- Мне некуда спешить, у меня масса времени, я, правда, очень хочу попробовать, мне это необходимо, - вдруг прорвало меня, я заговорил быстро, словно боясь чего-то. Вдруг и в самом деле не возьмет?

- Хорошо, мы рады Вам. Добро пожаловать, - Сэнсей еще раз поклонился, - пройдите в ту дверь, мой помощник Вам все объяснит и покажет.

    Вот так все и началось.

    Сперва все новички собрались в круг, и сев рядом с нами, мастер показал нам синай и рассказал, из каких частей он состоит. Затем подошел его помощник, поклонился и занял место рядом с мастером. По команде Сэнсея помощник демонстрировал, как надо стоять и как сидеть, как нужно держать меч во время поклона, под каким углом следует делать поклон, а мастер комментировал нам все его движения.
 
    Нам объяснили, куда надо смотреть, где должны быть руки, а где должен лежать меч. Потом меня выучили хвату синая - левая рука снизу держит тремя пальцами, правая рука выше, держит легко, без напряжения. А вот и стойка - правая пятка на одной линии с большим пальцем левой ноги, ноги на ширине ступни, левая пятка всегда несколько приподнята от пола, а кончик бамбукового меча направлен в горло противнику. Потом попробовали передвижения: назад и вперед, влево и вправо, влево, вперед, вправо, назад...

   Уже на второй тренировке я сломал Мишкин синай. Сэнсей сказал, что это от усердия и трудолюбия, и его помощник выдал мне другой, пообещав починить мой меч. Новый оказался гораздо крупнее первого, намного тяжелее и с  массивной рукоятью. На первых порах было ужасно тяжело соблюдать стойку, правильно держать меч, расслаблять плечи и не спотыкаться о собственные ноги. В доспехах, которые выдал нам помощник, я ощущал себя водолазом на суше. Первые несколько недель тренировок превратились в сущий ад. Я чувствовал себя беспомощным, ни на что не способным, потным и гадким.

    Прошли месяцы, прежде чем стойка моя стала тверже, я смог держать правильно руки, особенно левую – по центру. Ноги, наконец, стали слушаться, я научился шлепать правой ногой одновременно с нанесением удара мечом по цели. Пятки вечно были сбиты в кровь, мышцы ныли, суставы трещали, ноющая боль в предплечьях стала постоянной.

    «…суть Кендо – учил мастер, - подготовить самурая к битве не на жизнь, а на смерть, провести фатальный удар в которой можно лишь, когда удар мечом совмещается с движением ног, дух крепок, а энергия сфокусирована. Поэтому все в Кендо имеет глубокий смысл. Почему ударной является только верхняя треть синая? Потому, что на настоящем клинке это - самая острая часть. Почему удары в область висков,  запястий и в другие места должны быть такими точными и четкими? Чтобы пробить броню доспехов противника, а в изгибе запястья доспехи очень тонки. Почему так важна одновременность удара и движения ног? Чтобы вложить в удар вес всего тела. А, чтобы в битве ваш меч не застрял намертво в черепе поверженного противника, и вы не стали легкой добычей, нужно выжимающее движение...»

    "…можно проследить родословную каждого инструктора вплоть до великих самурайских домов периода Эдо и дальше. Эти истории передаются от учителя ученику, который потом, в свою очередь, передает ее своему воспитаннику. И когда я говорю вам, что нога должна стоять так, а не иначе, я говорю это не потому, что меня так учили, а потому, что так это правильно. И так делали всегда. Обратите внимание на угол замаха меча. Это оптимальный замах, чтобы пробив доспехи в этом месте, убить противника одним ударом, в то же время оставаясь в равновесии для отражения следующей атаки. Так что, как видите, это не просто пустой обычай..."

    И я не жалел себя. Казалось, что-то началось получаться. После десятой или одиннадцатой  недели тренировок, сэнсэй, наблюдавший за мной весь вечер, неожиданно  пригласил меня поужинать. Этажом выше был японский ресторанчик, тоже принадлежавший клубу. Мы ели  сашими, макая кусочки рыбы в соевый соус с васаби. Как-то само собой, незаметно для себя, я рассказал маленькому японцу историю своей жизни, про свое происхождение, обещание, данное отцу. Про то, как глупо и мерзко я себя чувствую в свои тридцать с лишним, будучи потомком великих царей и не понимая собственного предназначения. Меч мой - и тот ненастоящий…Так, бамбуковая палка.

    Сэнсэй улыбнулся уголками губ и, аккуратно положив палочки на нефритовую подставку,   надолго замолчал, полуприкрыв глаза, словно погрузился в какие-то дорогие ему воспоминания. Я тоже сидел молча, чувствуя себя неожиданно неловко и  уже сожалея о том, что заговорил на эту тему.
 
   Девушка-официантка, одетая в кимоно нежно-розовых оттенков, своими неуловимо-порхающими движениями напомнившая мне бабочку, быстро убрала со стола и поклонилась. Мастер, жестом потребовав еще чайник душистого напитка,  повернулся ко мне.

- Я расскажу Вам историю про одного самурая. Это было очень давно. Он родился в 1584 году, в то время, когда Япония переживала период возрождения единой империи после столетий междоусобиц, раздиравших мою страну. За два года до его рождения, от руки убийцы погиб великий диктатор, сегун Ода Нобунага. Власть перешла к Тоетоми Хидэеси. Именно он возродил былую дистанцию между самураями и остальными сословиями, введя ограничение на ношение мечей. Теперь только самураям разрешалось носить два меча: короткий и длинный. Кроме самураев существовали еще три сословия: земледельцы, люди искусства и торговцы. Короткий меч был дозволен каждому, но оба меча были исключительной привилегией высшей касты – самураев, среди которых были князья, высшие правительственные чины и великие воины.
 
    Розовое кимоно появилось снова, пахнув ароматом жасмина, и на столе возник новый чайник. Коротко кивнув, мастер продолжал:

- Настоящее объединение Японии в Империю началось с приходом к власти сподвижника Нобунаги – великого Токугавы Иэясу в 1603 году. Но вернемся к нашему самураю. В детстве его звали Бен-но-Суке. Когда ему было семь лет, его отец – самурай и отличный фехтовальщик - погиб. Вскоре умерла и мать, ребенка взял на попечение его дядя, монах.  Желая отомстить за гибель отца, парнишка тренировался с малых лет, рос сильным и задиристым. Первого своего противника он уложил в поединке, когда ему было всего тринадцать. И это был самурай из школы Синто-рю, искусно владевший мечом. Бен-но-Суке победил его, орудуя деревянной палкой. Просто проломив ему голову. Еще через три года он убивает другого известного бойца по имени Тадасима Акиме и, решив, что его подготовка достаточна, отправляется в свое «паломничество самурая».

- Что это такое – «паломничество самурая», мастер? – рассказ сэнсэя начал меня искренне занимать. Лихой парнишка…

- Это странствие, в котором самурай может находиться всю жизнь. Его еще называют «воинскими скитаниями». Тысячи самураев во все века бродили по Японии, сражаясь друг с другом и умирая в схватках. Это были ронины, как правило. Самураи, не служившие никому, кочевавшие по стране и вызывавшие на бой лучших бойцов из разных школ. Наш молодой самурай тоже был таким ронином, но сперва он решил отомстить за отца и направился  в Киото, где жила семья Йошиоки. Ему шел двадцать первый год. Первым он вызвал на бой главу семьи – Сейдзиро. Тот сражался настоящим мечом, а наш герой – деревянным - и победил. От стыда за поражение глава семьи отрезал свой узел на затылке – знак принадлежности к касте самураев. Затем была схватка со средним братом – Денсичиро, на которую наш воин легкомысленно опоздал. Но, появившись, всего за несколько секунд разделался с новым противником – его деревянный меч размозжил тому череп. Отстоять честь семьи вызвался сын Сейдзиро – молодой Хансичиро, которому не исполнилось еще и двадцати, но он уже был признан лучшим фехтовальщиком  в семье. Он прибыл к месту дуэли в полном вооружении, окруженный слугами, и с твердым желанием разделаться с выскочкой. Но и это его не спасло. Бен-но-Суке зарубил его, орудуя двумя мечами, пробился сквозь толпу вооруженных телохранителей и скрылся в зарослях. Так его и не нашли. С тех пор его имя стало легендой. К тридцати годам он провел более шестидесяти серьезных схваток, как он сам пишет в своей книге, и стал практически непобедим.  Я не буду в подробностях рассказывать Вам обо всех его схватках, это бы заняло слишком много времени. Расскажу еще только об одной.

    К этому моменту чай в чайнике настоялся, я разлил его по чашкам и вернул чайник в керамическую подставку с горящей свечой.  Мастер кивнул, сделал пару глотков и продолжал рассказ, от которого мне уже давно было не по себе.

- Это, пожалуй, самая известная его схватка. Он был уже знаменит, и его звали Миямото Мусаши, по имени деревеньки, где он родился и вырос. Схватка произошла в 1612 году, в маленьком городке провинции Бунзен, где Мусаши вызвал на поединок лучшего фехтовальщика местного князя Тадаоке по имени Сасаки Кодзиро. Последний был знаменит тем, что разработал изумительную технику фехтования, названную «пируэт ласточки», вдохновленный движением ласточки в полете. Испросив и получив разрешение на поединок у князя, наш самурай через гонца  условился о месте и времени схватки.

    Поединок решили провести на небольшом островке, в нескольких милях от города, утром следующего дня. К условленному времени явился только Кодзиро со своими секундантами. Прошло время, решили послать за нашим самураем в дом, где он пировал накануне. Разнесся слух, что испугавшись филигранной техники Кодзиро,  молодой самурай попросту сбежал. Но нет, его нашли, еле добудились. Ничего не понимая спросонья, он выпил воду из тазика для умывания и повязал себе на голову влажное полотенце. Потом поднялся, весь всклокоченный, сел в лодку и поплыл на остров. По дороге, пока его друг греб, он кое-как привел в порядок свою одежду, подвязав бумажными лентами рукава кимоно, выстрогал нечто вроде меча из запасного весла. Закончив строгать, он улегся и всю дорогу до острова проспал.

    Когда лодка коснулась берега, он выскочил из нее, размахивая грубо оструганным веслом, поразив своим видом всех присутствовавших там людей. И снова поединок занял несколько мгновений. Сасаки Кодзиро стремительно атаковал,  Мусаши скользнул в сторону и опустил весло на череп врага. Все было кончено. В падении меч Кодзиро разрубил широкий пояс Мусаши, и с того свалились штаны. Вот так, сверкая голым задом, он и направился обратно к лодке, предварительно театрально поклонившись онемевшим от изумления секундантам.

    Мастер негромко и весело посмеялся, покачивая головой. Я молчал.

- После этого боя Мусаши навсегда отказался от использования настоящих мечей в индивидуальных схватках. Отныне он применял исключительно деревянные. Было еще много схваток и побед, но, став практически непобедимым воином, мастер не осел на одном месте и не основал школу. Он продолжал оттачивать свое искусство в изнурительных ежедневных тренировках, час за часом повторяя простейшие движения. Он досконально изучил множество боевых искусств и техник владения мечом разных школ. Детально изучив основы искусств и ремесел, Миямото Мусаши к шестидесяти шести годам стал знаменитым художником и каллиграфом, поэтом и резчиком по дереву. После смерти он получит имя «Кенсей», что значит – «святой меча».
 
    Сэнсэй разлил по чашкам остатки нежно-зеленого напитка, искоса поглядывая на меня.
 
- Но главным его достижением станет Книга, в которой он изложит свое понимание Кендо, сформулирует стратегию, которой должен следовать каждый воин. Мусаши писал ее в горах, в пещере, где жил отшельником последние два года, невзирая на непогоду и лишения. Говорят, что в это время он даже ни разу не принимал ванну, чтобы не быть застигнутым врасплох без меча. Внешне он оброс и одичал.
 
- Но почему он боялся расстаться с мечом? – недоуменно спросил я.

- Думаю, что в то время многие самураи охотились на него, желая сделать имя на его смерти. Еще бы, победить самого Миямото Мусаши! Человека, ставшего легендой при жизни. Кто там стал бы разбираться, что на самом деле произошло в горах? Он понимал это и не мог себе позволить погибнуть, пока Книга не была написана.
 
- Как он умер? – задал я мучивший меня вопрос.

- Своей смертью. Через несколько дней после того, как закончил книгу своей жизни, посвятив ее своему любимому ученику.

- Я хочу прочесть эту книгу.

- Вам необходимо прочесть ее, если Вы хотите понимать Кендо. На многие свои вопросы Вы найдете в ней ответы. Может быть не на все и не сразу…Но обязательно найдете. Читайте ее чаще и думайте над каждой строчкой. Она называется «Го рин но се» или «Книга пяти колец». И последнее. Полное имя Мусаши было Синмен Мусаши-но-Ками Фудзивара-но-Генсин.

    Меня словно током обожгло:

- Так выходит, что Вы…

- Именно,  - кивнул старый мастер. Лицо его стало задумчивым и печальным. – Я его потомок. Я тоже практикую Кендо и, как и он, держу в руке деревянный меч – синай. Но мне далеко до моего предка. Я всего лишь жалкая тень его мастерства, слабое эхо его величия. Это тяжелая ноша, но я стараюсь нести ее достойно. Надеюсь, что после моего рассказа Вы измените отношение к деревянному мечу.
 
    Я надолго запомнил этот наш разговор. Вернее, урок, который преподал мне старый мастер Фудзивара. Так мне и надо было. По усам. А то занесся... Меч, видишь, ему деревянный не по чину. Стыдно-то как! Доходчиво же мне объяснили, что не меч делает воина. Всякий раз после этого, вспоминая наш разговор, от неловкости мне становилось не по себе. Книгу Миямото Мусаши я нашел и прочел, хоть я мало что понял с первого раза. Видимо, мне ее читать и читать.

    Добравшись, наконец, без приключений до клуба, я быстро переоделся и вышел в еще пустой зал. Я попытался как следует размяться и сосредоточиться, но тренировка сегодня с самого начала определенно не клеилась. Я вяло и заторможено двигался, неверно наносил удары и не мог сконцентрироваться. Через полчаса мы от души лупили друг друга с моим партнером, парнем быстрым и крепким, но столь же бестолковым. Как и в первые дни тренировок, мои глаза блуждали по сторонам, ноги беспомощно спотыкались на ровном месте, и руки отказывались повиноваться. Сон никак не шел у меня из головы, в конце концов я сдался и сел на пол, утирая пот. Я был расстроен и злился на себя. Что же такого, черт возьми,  было в том стихотворении, что так вышибло меня из колеи? 

«…Кто превзойдёт меня? Кто будет равен мне?
Деянья всех людей — как тень в безумном сне,
Мечта о подвигах — как детская забава.
Я исчерпал до дна тебя, мирская слава…»

    Интересно, сколько было ему лет, когда он велел высечь на скале эту надпись. Не думаю, что намного больше, чем мне сейчас. Он был на вершине могущества, а я – его потомок – сижу тут на пыльном полу и жалею себя. Ничтожество, не способное усвоить даже элементарные движения.

    Сэнсэй сел рядом со мной и детально объяснил мои ошибки - угол замаха, излишняя скованность, рассеянность взгляда. Он заметил, что я был очень расстроен и ободряюще похлопал меня по плечу.

- Мастер, - промямлил я, - похоже у меня снова ничего не выходит. Столько месяцев - и все без толку. Какой смысл во всем этом?

    Сэнсэй помолчал, глядя на меня искоса прищуренными глазами. Потом неожиданно серьезно, без тени улыбки произнес:

- Смысл Кендо в самом Кендо, это Путь самосовершенствования длиною в жизнь. Я иду по нему вот уже пятьдесят два года. Это бесконечное путешествие без пункта назначения. Мы все идем по этому Пути, как шли тысячи воинов с незапамятных времен до нас, преодолевая себя и совершенствуя свой дух. Вы обязательно поймете это, когда найдете свой  Путь. Со временем. У Вас впереди много истин, которые Вам придется усвоить, но, прежде, чем Вы подойдете вплотную к их пониманию, Ваша техника должна стать безупречной. Не отчаивайтесь.

    Легким движением мастер поднялся на ноги.

- На сегодня, пожалуй, достаточно. Я обещал Вам сегодня встречу с моим другом, он пришел и ждет Вас в моем кабинете. Прошу, это важно для вас обоих.

- Буду готов через пятнадцать минут, –  я кое-как встал, скривившись от боли в ногах, поклонился мастеру и отправился в раздевалку.
 



          Глава 4.
          Профессор

    Настроение у меня, как сейчас помню, перед встречей с Профессором  было препаршивое. Даже горячий душ не помог. Ужасно болела правая пятка, видимо я все-таки ее отбил как следует. Правое предплечье ныло, и я заранее предвкушал себе все тридцать три удовольствия от дороги домой. Ни руля повернуть, ни передачу  переключить, черт, - давно ведь собирался купить машину с автоматической коробкой.

    Я натуго замотал бинтом локоть и предплечье, пошевелил рукой, вроде так полегче. Поморщившись, натянул свитер, куртку, повесил на левое плечо сумку с амуницией и захромал на выход. Только у самого выхода я вспомнил об обещании, данном мастеру и, чертыхнувшись, развернулся на сто восемьдесят градусов. Вот никакого желания у меня сейчас нет ни с кем общаться! И что за таинственный такой друг, и что имел в виду Сэнсэй, когда сказал, что «это важно для вас обоих»?

     Ладно. Есть только один способ выяснить это: я решительно постучал в дверь, обитую бамбуковыми планками и, не дождавшись ответа, толкнул ее.

    В комнате Сэнсэя я был однажды, в тот раз мне бросились в глаза только стеллажи с доспехами и мечами, циновки на полу, бонсай на подоконнике, да маленький чайный столик из сандалового дерева  в  дальнем углу. Помню запах от горящей ароматической палочки, хотя самой палочки я тогда не заметил. В этот раз в комнате что-то неуловимо изменилось. Никаких ворохов амуниции, -  видимо, расторопный помощник все вынес куда-то.  В дальнем правом углу, за тем же столиком, сидел человек. Фигура его, почти полностью скрытая в полумраке, казалась массивной и зловещей. Мне стало не по себе, по спине побежал холодок. Я взял себя в руки: что за страхи, в самом деле!  Кашлянув в кулак, я выжидательно затих.

- Нечего там кашлять. Проходи и садись. Выпьем чаю и поговорим. – Голос был низким и грубым, слова падали отрывисто и весомо. Незнакомец выдвинулся из тени в светлый круг лампы, и я увидел тяжелое, иссеченное глубокими морщинами загорелое лицо,  с тяжелым подбородком и черной косматой шевелюрой, больше напоминавшей львиную гриву. Как я успел заметить позже, он и взрыкивал, как лев и, вообще, всем своим поведением напоминал огромное дикое животное, сильное и опасное.

- Ну, что ты там замер? - голос слегка смягчился, в круг света протянулась огромная лапища  и нетерпеливым жестом указала на подушки напротив, - садись, не бойся. Есть разговор…Не заставляй старика вставать лишний раз на проклятый протез.

    Мне ничего не оставалось как сесть туда, куда мне было указано. Несколько секунд его черные, блестящие, глубоко посаженные глаза буравили меня, да и я во все глаза рассматривал этого удивительного человека. Лицо его, крупное, словно высеченное из камня, все в глубоких морщинах, напомнило мне лицо  моряка…или нет, капитана шхуны китобоев, промышляющих в северных морях. Но загар! Откуда такой, явно южный, загар, в Петербурге, в апреле…Да и чтобы так загореть, надо провести под палящим солнцем много месяцев. Кто он, откуда, чего хочет от меня? На вид лет ему было около шестидесяти, но он был еще могуч - такими ручищами подковы разгибать.

- Я знаю, о чем ты думаешь, - проворчал гигант, - какого дьявола мне от тебя нужно - я прав?

- Ну, в каком-то смысле… Мы знакомы?

- С тобой – нет. Но я знал твоего отца, – из темноты на стол упала странно знакомая  потертая  тетрадка, на которой еще можно было прочесть наш адрес и телефон. Чернила выцвели и надпись едва читалась.  – Узнаешь?

- Это тетрадь друга моего отца. Он звал его Гриша. Григорий, кажется, – произнес я, проведя рукой по шершавой обложке, - но как она оказалась у Вас?

- Меня зовут Профессор. Твой отец передал мне ее незадолго перед смертью.

-  Зачем? Вы ассириец? Ну да. Конечно…Как я раньше не догадался!

- Правильно. Я ассириец, как и ты. Твой отец доверял мне. Он хотел, чтобы я проверил, насколько точны эти выводы, с помощью собственных научных методов. Мы часто беседовали с ним, в том числе и о тебе.  Моя сфера интересов  находится на стыке нескольких наук – археологии, палеонтологии, антропологии, этнографии, истории, лингвистики, электроники, физики, молекулярной химии, военной истории и еще десятков научных дисциплин. Продолжать не буду, а то ты, кажется, уже заскучал.
 
    Я и в самом деле зевнул украдкой, - сказалось раннее пробуждение и накопившаяся за день усталость.

- Простите. Все это крайне занимательно. Но какое это имеет отношение ко мне?

    Перегнувшись через столик, он наклонился ко мне и прорычал:

- Самое прямое. Я предлагаю тебе изменить то, что ты называешь своей жизнью, а я бы назвал кислым, никчемным, бездарным существованием паразита, амебы, простейшего! Я пришел пробудить тебя от спячки!

    Огромный кулак с треском опустился на лакированную поверхность, от неожиданности я подпрыгнул. Вся моя сонливость разом улетучилась, а по столу побежала сетка трещин.

- Постойте, - осторожно подбирая слова начал я, - положим, меня самого мало устраивает то, как я живу. Но что конкретно Вы предлагаете? Работу?

    Профессор распрямился и торжественно произнес:

- Я предлагаю тебе выполнить обещание, данное отцу. Я дам тебе такой шанс. С помощью оборудования, которое я собрал и испытал, я смогу отправить тебя назад, в прошлое нашей страны. В Ассирию. У тебя будет миссия,  но прежде, чем я посвящу тебя в детали, мне нужно твое согласие, – он замолчал, испытующе разглядывая меня.
 
    Под его взглядом я  чувствовал себя, как под микроскопом. Сознание мое лихорадочно заметалось. Да он сумасшедший, просто свихнулся, – промелькнуло в моей голове. Какое, к черту прошлое, что он несет? Что мне там делать? И почему я?

- Почему я?

- Ты идеальная кандидатура. Ассириец, лингвист, потомок царской династии. Да и еще наслышан о твоих успехах в Кендо, - тонкая улыбка тронула на мгновение его губы и тотчас пропала, но я успел ее заметить и весь взъерошился, как воробей.

- Ну, ну. Не ершись! Я всю жизнь занимаюсь Кендо у Фудзивары, вместе мы бывали в разных переделках. Он великий воин и достойный продолжатель рода самураев. Это его предки практически правили Японией многие столетия во времена смуты и феодальных войн, сделав самого императора лишь пешкой в своей игре…Тебе повезло с наставником. Он хвалил тебя, а я знаю, как он скуп на похвалу. Это значит, что я смогу научить тебя многому из того, что знаю сам, перед тем, как ты отправишься. Но отправишься ты только тогда, когда будешь готов.

    Я совершенно потерялся. Вдруг мне пришла в голову мысль:

- Постойте, Вы говорите, что испытали оборудование. Вы сами?

- Да, мой мальчик. Я знал, что ты спросишь об этом. Я был там.
 
- Вы принесли оттуда что-нибудь?

- Конечно, - он повернулся ко мне правой щекой, до того находившейся в тени, и я увидел багровый шрам, шедший от виска к подбородку. Шрам был подозрительно свеж.

– Вот это я принес. А нога моя осталась там. Что, считаешь, неравноценный обмен? Что поделаешь…Я никогда не умел торговаться. А еще я принес знания. Знания древнейших цивилизаций, существовавших на Земле за миллионы лет до нас! Так ты согласен или нет? Говори прямо.
 
    Его ладонь с шумом снова опустилась на столик, в котором на этот раз что-то хрустнуло. Если так пойдет и дальше – столик обречен.

- То есть, вы хотите сказать, что если…ну допустим, я соглашусь,  я могу оттуда не вернуться? – путаясь и запинаясь, спросил я, уже предчувствуя ответ.

- Можешь, - просто ответил он.
 
    Последовала долгая пауза. Приехали, подумал я. Добро пожаловать в клуб самоубийц! Профессор, искоса наблюдая за мной и повернувшись вполоборота влево, снял с полки чайник, приоткрыл крышечку – комната наполнилась ароматом жасмина.

- Чай, - рыкнул он, - лучший в мире чай! Ну-ка, хлебни, мой мальчик, а то что-то вид у тебя бледноват.

    Со стороны я себя не видел, но почему-то сразу поверил Профессору на слово. Я взял пиалу из темной керамики, но руки предательски дрожали, и я поставил ее обратно, плеснув кипятком на многострадальный столик.

- Расскажите подробнее, я что-то не совсем понимаю, Вы изобрели машину времени?

- Ну, в самом примитивном понимании – можно сказать и так. На самом деле, все гораздо сложнее. Мы создали нечто, вроде симулятора временных эпох. Он позволяет однократно поместить человека в выбранный временной отрезок истории нашей планеты, при соблюдении определенных условий. Я сорок лет потратил на разработку. Когда-то это было самое секретное КБ в Союзе, пока его не развалили  эти мерзавцы. У меня работали пять тысяч человек, тридцать заводов-смежников поставляли нам детали и оборудование, шесть ведущих НИИ проводили для нас исследования, и, когда мы уже должны были получить первые результаты, – все кончилось! Финансирование, поставки, исследования. Люди разбежались, проект прикрыли, повесили гриф «совершенно секретно» и опечатали мою лабораторию. Никому не нужна большая наука, политикам не нужен ответ на вопрос, откуда мы и зачем…Им всего лишь надо знать, как выиграть очередные выборы, чтобы до следующих нахапать как можно больше. Примитив, плесень, протоплазма!

    Темная пиала совершенно исчезла в его ручище, он шумно втянул чай губами и фыркнул.

- Они думали: они меня остановят! Они засекретили даже мои черновики. Но я все это предвидел, и, втайне, давно уже дублировал установку.
 
- То есть, Вы хотите сказать, Вы создали два симулятора, или, как их там?

- Да называй как хочешь, это неважно. Да, на первой модели я отрабатывал все спорные гипотезы, а результаты опытов, уже выверенные и просчитанные, внедрял на второй. В результате, она получилась значительно компактнее первой.

- А сколько места занимала первая? - поинтересовался я.

- Около сорока квадратных метров. Законченная модель в развернутом виде помещается в небольшой комнате. Это что-то вроде капсулы, с оборудованием, подключенным к ней. Пока не будем вдаваться в технические детали. В настоящий момент она здесь, в клубе. Безопасное место. При необходимости, ее легко можно перемещать. Последние десять лет я работал над ее усовершенствованием, провел тестовые испытания. Теперь она готова. – Профессор откинулся назад, сложил руки на животе. Его испытующий взгляд, казалось, просверлит меня насквозь.

- Постойте, Вы сказали – симулятор…То есть, это значит, что это не настоящее прошлое?

- Самое настоящее! А что, впрочем, по-твоему такое «настоящее прошлое»? – с интересом снова наклонился ко мне Профессор, в его глазах засветилась хитринка.

- Ну, как…то, что было на самом деле, что описано в исторических трудах, имеет  научное подтверждение! Вон у меня, в домашней библиотеке, одних энциклопедий пять полок. Там все, от австралопитеков - до Жириновского. Это же очевидно!
 
    Профессор снова презрительно фыркнул, напомнив мне разгоряченного африканского слона на водопое.
 
- А то, что не попало в труды, - с этим как быть? Это не прошлое? А потом, чего больше в твоих энциклопедиях, фактов или интерпретаций? Ты уверен, что ты черпаешь свои знания из первоисточника?

- Я понимаю. Конечно, интерпретаций больше. Но любая история – это интерпретации, ведь ее кто-то рассказывает! Вон, хотя бы взять Светония, его «Жизнеописания двенадцати цезарей». Разве он не искренен? И поняв этого человека, его цели, симпатии и антипатии, можно в его рассказе найти и объективные факты… И выводы нужные сделать. Вы хотите сказать, что прошлое, как мы его понимаем, – всего лишь отражение наших знаний о том, что было? – я завелся, остатки сонливости как рукой сняло.

- Более того, я хочу сказать, что прошлое, как ты его понимаешь, – лишь отражение той информации, которая была допущена к опубликованию. Проще говоря, то, что вам вбили в башку. Уверяю тебя, мой мальчик, что запасники крупнейших музеев мира содержат такие артефакты, которые способны перевернуть понимание среднестатистического человека об истории этой планеты с ног на голову! И все полетит вверх тормашками! В том числе и прошлое…Я молчу про всякие научные доктрины, которыми уже сотни лет забивают голову студентам представители академической науки. Все посыплется! Что такое «прошлое»? История? Чушь собачья! Всего лишь представление людей о том, что было, записанное с чужих слов. Манипулирование – вот ключевое слово! Манипулирование общественным сознанием в целях  группы лиц, дорвавшихся до власти. Это всегда было и будет. Канон - и ересь, Евангелие - и апокрифы, ветвистая пшеница квадратно-гнездовым способом  и - генетика….Диалектика, мой юный друг. Тот, кто понимает это, поднимается над общим уровнем заблуждающейся массы. Тот, кто не понимает… Впрочем,  блажен, кто верует. Сколько, по-твоему, лет человечеству?

    Вопрос застал меня врасплох. Рука сама собой поднялась – почесать затылок. Тупая боль в растянутых мышцах немедленно напомнила о себе болезненными толчками, но я не обратил на нее ни малейшего внимания.
 
- Ну, я плохо помню…Вроде несколько тысяч, десять или двадцать. Кажется, нас так учили…

- Хреново вас учили, - издевательски заметил мой собеседник. – Хотя и понятно, почему. Чтобы усилить важность происходящего сейчас, например, – ироническая усмешка появилась на его губах – социалистического строительства в отдельно взятой стране за последние семьдесят лет, надо отсечь прошлое, миллионы лет. Тогда все происходящее на отдельно взятом клочке суши принимает вселенский масштаб…А на самом деле… Вот я тебе пример приведу. В прошлом году, насколько я знаю, ты был в Египте?

    Я вяло кивнул. Все-то он знает. Откуда только взялся на мою голову?

- Помнишь многометровые обелиски египетских фараонов? Представь себе эту огромную стеллу из черного базальта, испещренную иероглифами. Допустим, мы положим на самый верх  пятикопеечную монету. Вот если принять высоту обелиска за историю нашей планеты, то толщина монеты покажет весь период развития человечества, а если положить на монетку, ну, скажем, почтовую марку, – то ее толщина отразит всю новейшую историю…Смешно! С новейшей историей я согласен, но насчет человечества – у меня свое мнение. Тем не менее, живая и понятная иллюстрация, не так ли?

    Я молчал, чего тут скажешь? Занятно. Тем не менее, слегка поразмыслив, я ехидно поинтересовался:

- Так сколько же лет человечеству, по-вашему?

- Около  пятисот миллионов, - незамедлительно последовал ответ. – Именно тогда на земле начался этот эксперимент,  который то прекращался, то возобновлялся снова. Люди то вымирали целыми цивилизациями, то снова заселяли планету, так же, как и животные. Кто начал этот эксперимент, в чем его цель, что ждет нас в будущем? Вот вопросы, на которые я ищу ответы. И еще…- голос его зазвучал глухо, - Я чертовски сильно хочу пообщаться с теми, кто это все придумал – у меня есть на то свои причины –  и, может быть, такая возможность нам вскоре представится. Я почти связал все факты в единую цепь, не хватает всего нескольких звеньев. И я хочу быть готовым. Так ты участвуешь? Имей в виду, все, что тебе могу точно гарантировать – это пот. И, возможно, кровь…Удел разведчика незавиден, тем более, когда ты идешь туда, где малейшая оплошность может привести тебя к гибели. Поэтому я уделяю столько времени специальной подготовке и тренировкам. Но все равно там ты будешь один. Что ты решил?

- Мне надо подумать.

- Думай. Если надумаешь, жду тебя завтра здесь. В девять утра. Начнем тренировки и учебу. А сейчас иди. Постарайся выспаться.

    Я поднялся и, провожаемый его взглядом, молча отправился к двери. Но еще не успев дойти до выхода из клуба, я уже знал, что я буду здесь завтра. Ровно в девять.
 




          Глава 5.
          Откуда мы?

    Ночь прошла без сна. Я ворочался с боку на бок и не мог заснуть, в голове роились мысли, одна абсурднее другой. Отчаявшись, я встал, прошел на кухню и зажег свет. Нет, я ни минуты не раздумывал, принять или не принять предложение этого удивительного человека. Я пытался себе представить, как оно все будет выглядеть, меня лихорадило, как перед экзаменом или выходом на ринг. Я с нетерпением ждал утра  и новой встречи с Профессором. Я был готов, меня «зацепила» его уверенность в своей правоте. Да и закис я без авантюр. А тут явственно маячило приключение. Нет, похоже, сна сегодня не будет. «Постарайся выспаться!»  Я невесело усмехнулся – так всегда говорил мне мой тренер по боксу. И я всегда маялся бессонницей перед соревнованиями.

    Интересно, он сказал, что они с Фудзиварой бывали в разных передрягах. Неужели они вместе путешествовали в прошлое? Да нет, мастер все эти месяцы был практически всегда с нами. Ну, может за исключением  тех нескольких дней в месяц, когда он отсутствует, и занятия ведет его помощник. Но это не больше недели, я всегда считал, что он или отдыхает, или летает в Японию. Я шлепнул себя по лбу – ну, конечно, наверняка в эти дни он был занят с Профессором!

    Интересно, какое оно – это прошлое… Тысячи лет назад. Какие люди тогда жили, о чем они мечтали, что радовало их,  что огорчало? Какие песни пели они, какое небо видели над головой? Если действительно я попаду туда, что я скажу им? Какими будут мои первые слова? Поймут ли они меня, примут ли? Основная масса считает, что наш разум, знания, культура принадлежат исключительно современному миру. Что даже лет двести-триста назад люди были примитивнее, грубее, неграмотнее… Ведь по музеям ходим – удивляемся, надо же, картине пятьсот лет, тогда уже так умели писать?!.. Что уж тут говорить о тысячелетиях – пещерные люди!  Отчего такие выводы – ну как же! Жили в пещерах. Вон сколько скелетов находят археологи в пещерах во время раскопок.  Это все равно, как если бы археологи будущего, раскопав засыпанное со времен второй мировой войны бомбоубежище, по останкам людей сделали вывод, что в середине двадцатого века люди жили исключительно в них. Да, во многом прав Профессор. Сам помню, как тошнило меня от всех учебников истории, где любое слово было пронизано «социалистическим реализмом», а достижения римской цивилизации предварялись решением очередного партсъезда. Смешно. Римская империя, просуществовавшая тысячи лет - и  партия, не дотянувшая  до ста!  И кто кого должен комментировать?
 
    Человечество, которому миллионы лет, поразило мое воображение. Я пытался себе представить это, но тщетно. Где же тогда достижения этих миллионов лет? В чем они? В атомной бомбе или в клонировании? В космических полетах на Луну и Марс? Как оценить то, чего мы достигли, по какой шкале? Где эта точка отсчета, система координат.…А нищета миллиардов людей, голод, разруха, болезни, загаженная планета, целые острова мусора в океане, размером с Европу, бездуховность целых наций, которые процветают и вырождаются, продавая и покупая все и вся? Жирея на гамбургерах с хот-догами, попкорне и диетической коле.…Как там говорил Профессор? Протоплазма? Точное слово. Со всеми атрибутами «цивилизованных стран» - продажными политиками, коррумпированными чиновниками, оголтелыми милитаристами, зарвавшимися олигархами…Это тоже достижения? По мне – так смахивает на тупик. Кто-то сказал: «Не судите о Боге по нашей планете – это самая его большая неудача!». Смешно. Получается, мы опять облажались. Нет, постой, погоди. Профессор сказал, что «люди то вымирали целыми цивилизациями, то снова заселяли планету». Если так было с другими цивилизациями, то почему бы нашей не повторить сценарий? Хорошо: кто оценивает и принимает решение, опять, по каким критериям? Бог? Снова нашлет Потоп? Или ядерный вихрь, который сметет всю ту грязь, что мы тут наплодили? Или метеорит прилетит, по имени Армагеддон? Ой, фильмов я насмотрелся…

    Положа руку на сердце, я бы на месте Всевышнего с нами особенно не церемонился.  Но ведь пройдут тысячелетия, прежде чем жизнь снова сможет возродиться…Хотя, когда счет идет на  миллионы лет, что такое лишняя тысяча? Так, песчинка в бархане. Значит, мы все вымрем, как мамонты…Потом придут другие - и снова все начнется, по кругу. Любопытно, все-таки, кому все это нужно. Кто запустил этот механизм, раскрутил эту рулетку…И каковы ставки? Сколько было до нас? И сколько будет после нас? И какого рожна им надо, этим экспериментаторам? Неужели Профессор всерьез считает возможным контакт с ними? Черт, голова идет кругом. Я взглянул на часы – половина четвертого утра. Покачав головой, я решил все-таки отправиться в постель, надеясь получить ответы на мои вопросы у Профессора.

- Откуда мы? Ты радуешь меня, мой мальчик, - Профессор от души хлопнул меня по спине своей огромной ладонью, я едва удержался на ногах. – Отличный вопрос, замечательный! Ну, садись, поговорим.

    Когда он выпрямлялся во весь рост, видно было, какой он гигант – я едва доставал ему до плеча. Правой рукой он грузно опирался на толстую трость из темного дерева очень красивой текстуры с прочным металлическим наконечником. Странноватый вид трости придавали узловатые сочленения, гладко заполированные по всей длине. Дубинка – дубинкой, подумал я. Внимательно вглядевшись в его лицо, я заметил, что мой новый знакомый, видимо, и сам спал не очень хорошо, запавшие глаза - красные, под глазами – синяки. Волновался, что ли, приду я или нет?
 
    Профессора я застал полчаса назад в пустом зале клуба, беседовавшего о чем-то с помощником Сэнсэя. Увидев меня, помощник с поклоном удалился, а мой вчерашний собеседник, одобрительно рыкнув что-то неразборчивое, с таким хрустом стиснул мне руку, что я охнул. Мы молча прошли по коридору клуба, опустились в лифте на два этажа. Профессор шел тяжело, я старался не спешить и идти с ним в ногу. Еще один лестничный пролет, поворот и, распахнув дверь, ученый жестом пригласил меня внутрь.

    Я осторожно ступил на пол, покрытый темной шершавой плиткой, и огляделся. Это был зал, около ста квадратных метров площадью, разделенный перегородками и какими-то полупрозрачными конструкциями на несколько отсеков. В зале царила приятная прохлада, видимо, кондиционеры и вентиляция работали четко. В левом углу, за стеклянной стенкой,  я заметил компьютеры, кабели различных цветов и диаметров, маршрутизаторы,  подмигивавшие мне зелеными и оранжевыми огоньками – мол, не робей! Очевидно, там находилась серверная.  Профессор, откинув крышку настенного пульта управления, ловко скрытого за фальш-панелью, резко щелкнул переключателями, и весь зал залил холодный свет. В центре зала стоял огромный овальный стол, заваленный какими-то бумагами, картами, папирусами, кусками тканей и странными инструментами.

    Вдоль стен, до самого потолка, шли металлические стеллажи, полностью заполненные странными продолговатыми темно-коричневыми предметами, которые я сперва принял за книги.  Вокруг стола стояли несколько глубоких кресел, на вид мягких и удобных. Но вскоре я во все глаза смотрел на дальний правый угол зала, где на небольшом постаменте, матово поблескивая, стояла капсула.

   Я вопросительно взглянул на Профессора. Поняв без слов мой вопрос, он кивнул.

- Да, это она. Установка. Капсула. Симулятор. Называй, как хочешь. Но посмотришь потом. Вот, это моя лаборатория. Нравится?

Я пожал плечами.
 
- Да ничего. Только как-то пустовато.
 
    Профессор хмыкнул и, тяжело опираясь на свою дубинку, прохромал к самому массивному креслу, опустился в него и облегченно вздохнул.

- Это сейчас, просто к приходу гостя я навел порядок. Кое-что выбросил, кое-что разложил на полки.
 
- Это книги? – кивнул я на стеллажи у стен.

- Да, это книги. Только не бумажные. Это глиняные таблички, клинопись, в основном. Шумерское, аккадское, арамейское письмо. Причем, оригиналы, - заметь! Мне потребовалось десять лет, чтобы собрать эти бесценные тексты здесь. Это и есть знания. Конечно, после расшифровки.

-  Они все расшифрованы?
 
- Нет, часть из них ждет своего часа. И ключа. И этот ключ должен добыть ты! К сожалению, - он легонько стукнул палкой по протезу правой ноги, - я уже не боец.

    Стол на ощупь оказался теплым и шероховатым. Собравшись с мыслями, я решился.

- Хорошо, я согласен. Но у меня масса вопросов.
 
- Задавай, мой мальчик.

    Тут я и задал свой вопрос, так обрадовавший ученого. Следующие несколько часов превратились в самую захватывающую и увлекательную лекцию, которую я когда-либо слушал.

- Можно с достаточной долей уверенности утверждать, что Земля сформировалась около четырех с половиной миллиардов лет назад. Еще целый миллиард лет потребовался на то, чтобы в воде морей и океанов зародилась жизнь, появились бактерии и простейшие водоросли. Еще почти три миллиарда лет все живое находилось в спячке, практически никакого развития не происходило.

    Представь себе,  в течение такого огромного срока зародившаяся жизнь практически не видоизменилась - и вдруг, около пятисот тридцати миллионов лет назад, в начале кембрийской эпохи, на Земле произошло нечто, чему ученые не в состоянии дать объяснение до сих пор. Мы называем это «кембрийским взрывом». На практически пустой планете вдруг, быстро и неожиданно, как-то разом появились десятки видов известных ныне  сложных животных и растений, без всяких предшествующих и промежуточных форм! С зубами, крыльями, плавниками и чешуей! И никаких следов развития! Никакого переходного мостика от простейших форм! Словно в неведомом и огромном зоопарке повалилась сгнившая ограда, и все животные гурьбой пустились наутек.

   Вся теория Дарвина о происхождении видов полетела кувырком. Более того, именно в тот период на Земле и появились все биологические формы жизни, которые и стали предшественниками современных организмов, а некоторые из них существуют и по сей день.

- Откуда же они взялись? – недоуменно поинтересовался я.

- Официальная наука не дает внятных объяснений… Есть, конечно, различные версии, такие как изменение химического состава атмосферы, радиация, сдвиги земной коры, но...,- он пошевелил пальцами в воздухе, - мне лично больше всего нравится такая…

    Кряхтя, он приподнялся, отодвинул в сторону несколько листов с чертежами и какими-то зарисовками, выхватил небольшой томик в черной кожаной обложке, раскрыл на  странице, помеченной закладкой, и медленно прочел мне вслух:

- И сказал Бог: да произведет вода живые существа; и крылатые да полетят над землею, по тверди небесной. И сотворил Бог большие существа морские и всяких животных ползающих, которые живут в воде, по роду их, и всякую живность крылатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо. И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле. И был вечер, и было утро: день пятый. И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так. И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо.
 
- Библия? – поразился я. – Вы, ученый, верите в Бога?

    Окончив читать, Профессор вернул закладку на место, закрыл томик и бережно положил на стол. Какое-то время помолчал.

- Верю ли я в Бога? Сложный вопрос. Безусловно, я верю в Творца, который стоял за всем этим. Я всем сердцем верю в Создателя – великого экспериментатора, мучающегося, ищущего, сомневающегося…А не отнюдь не вездесущего и всезнающего! Ересь? Ну что ж, послушай дальше. В сороковых годах прошлого века, в Австралии, рядом с Эдиакарскими холмами палеонтологами впервые были обнаружены свидетельства существования в докембрийскую эпоху фауны мягкотелых морских животных. Некоторые из них достигали поистине гигантских размеров для того времени, особенно, в сравнении с простейшими водорослями – до полуметра! Вот, взгляни, здесь они в натуральную величину!
 
    Профессор протянул мне несколько больших листов плотной бумаги с рисунками, мастерски сделанными карандашом. Пока я внимательно рассматривал загадочных животных, он продолжал.

- Странность заключается в том, что позднейшие формы жизни не имели ничего общего с представителями эдиакарской фауны. Очевидно, все-таки прародителями жизни на земле стали именно кембрийские животные. Дальше – больше! Просуществовав незначительное количество времени, эдиакарская фауна вдруг разом и бесследно исчезает. Еще одна загадка. Эти первые животные внезапно возникли, быстро и в больших количествах распространились по всей планете, а затем внезапно исчезли. Многие назвали это «кратковременным экспериментом». Есть и другое название – «черновики Господа Бога».

    Пойдем дальше.  Около двухсот двадцати миллионов лет назад, в поздний триасовый период, на Земле появились ранние динозавры. В то время Земля переживала период восстановления после массовой гибели девяноста процентов всех существовавших на ней растений и животных. Словно кто-то стер губкой с доски неверное решение задачи и ввел новые данные… Очень скоро динозавры стали править планетой. Их царствование продолжалось, ни много, ни мало – сто двадцать пять миллионов лет! Триасовый, юрский, меловой периоды… Именно в юрский период на Земле появились гиганты. Самые крупные существа из всех, когда-либо существовавших на планете. Динозавры населили сушу и небо, океаны и моря, им не было равных! И вдруг, шестьдесят пять миллионов лет назад и они вымирают. Все, быстро и сразу. По всей планете.

- От чего?

- Никто не знает. Возможно, они просто перестали быть кому-то интересны? Или не оправдали надежд? – Профессор пожал плечами.
 
- Но у Вас же есть своя гипотеза?

- Безусловно. Но я изложу ее позже. Сначала давай разберемся с официально принятой точкой зрения. Итак, шестьдесят пять миллионов лет назад динозавры вымерли, словно умышленно освободив площадку для игр другим видам. Это дало шанс ранним млекопитающим широко распространиться по Земле, заняв пустующие экологические ниши. Вот тут исключительно важным для нас является развитие одной ветви млекопитающих. Это приматы. Ведь, если мы произошли от приматов, как нас пытаются уверить,  то именно они стали нашими прародителями. Через шестьдесят один миллион лет появляются следы того, кого принято считать первым человеком.
 
    Получается, что четыре миллиона лет назад человекообразные обезьяны вдруг зачем-то спустились с деревьев и отправились шастать по саванне, стоя уже вертикально на двух ногах. Около трех миллионов лет назад – согласно официальной археологической науке – появляются первые следы использования простейших орудий из камня. И с тех пор, эволюция, по Дарвину, привела к возникновению человека современного. Наша культура еще более юная. Она зародилась всего каких-то десяти тысяч лет назад на  высокогорье современной Турции. Именно там, на анатолийском плоскогорье, как считается, возникли первые оседлые сельскохозяйственные общины. С тех пор развитие шло уникально быстрыми темпами. Через какие-то пять тысяч лет люди научились добывать и обрабатывать металлы. А теперь человек способен переносить эти металлы и на другие планеты Солнечной системы.
 
    Профессор, пожав плечами, сделал небольшую паузу, и я немедленно ею воспользовался.

- А что Вы думаете по этому поводу?

- Бред! Вот, что я думаю. Впрочем, в науке существует и иные точки зрения. Но инакомыслящим всегда было тяжело бороться с официальной наукой, которую рьяно защищают маститые академики и светила, давно сделавшие карьеры, защитившие диссертации, написавшие сотни научных трудов. Представь, сколько средств потрачено, сколько десятилетий нам долдонят эту чушь, закрывая при этом глаза на уникальные находки. Сотни свидетельств того, что человечество имеет гораздо более долгую историю. Эти артефакты никому не нужны. Они или пылятся в бездонных запасниках музеев или просто тихо выбрасываются, когда ученый, обнаруживший их, умирает. Да, мой друг. Это грустно, но так обстоят дела. Я давно бросил затею что-то кому-то доказать, объяснить. Мне не нужны звания и регалии, - у меня их достаточно за былые заслуги, которыми я горжусь. Я очень много сделал для страны. Все, что я делаю сейчас, я делаю исключительно для себя. И поэтому – я свободен. От предрассудков, от давления «авторитетов» от науки, псевдонаучных доктрин и аксиом. Для меня нет иных авторитетов кроме собственного интеллекта и совести ученого.
 
    Я убежден, что человек возник тогда же, когда и произошел «кембрийский взрыв». Он тоже был частью эксперимента. Насколько он был похож на нас теперешних? Не знаю, сложно сказать. До нас на земле было несколько десятков цивилизаций. Некоторые разрушали и уничтожали себя сами, ведя опустошительные войны, некоторые были уничтожены как неудачный результат эксперимента.
 
- Да, я тоже, кажется, читал что-то похожее, у Блаватской. Про расы, про лемурийцев и атлантов, про то, что они еще существуют где-то, в каких-то пещерах…

- Ты знаком с трудами Елены Блаватской? – живо спросил Профессор.

- Знаком – это слишком сильно сказано. Я был когда-то тесно знаком с девушкой, которая увлекалась эзотерикой и теософией, и поневоле нахватался. Но я мало что помню… Что-то про генофонд человечества.

    Профессор одобрительно тряхнул лохматой гривой черных с проседью волос.

- Да, есть и такая версия, она имеет и сторонников, и противников... Представители древнейших человеческих рас якобы до сих пор присутствуют на Земле, на Памире, в Тибете, Египте и так далее…В скрытых от постороннего глаза пещерах, куда есть доступ единицам избранных. Сотни тысяч лет они пребывают в состоянии сомадхи – что-то вроде глубокого анабиоза, когда жизнедеятельность их организма настолько замедлена, что они не чувствуют ни холода, ни голода, ни боли.  И когда очередная цивилизация на Земле терпит фиаско и уничтожается, они выходят из своих укрытий и возрождают все живое. Отсюда и название – генофонд человечества.
 
- Вы не верите в это? – спросил я.

- Ну, почему же…Это неплохо укладывается в мое представление о происходящем. Я допускаю, что такой генофонд существует. Только я отказываю ему в самостоятельности!
 
- То есть? Поясните, Профессор.

- Как тебе объяснить, мой мальчик? Вот ты представитель поколения, которое обожает компьютерные игры. Грешен, сам тоже поигрываю. Ну, вот там есть такая функция: «сохранить игру», понимаешь?

До меня дошло.
 
- Другими словами, - подхватил я, - это сделано для экономии времени! Сохранены удачные результаты эксперимента, чтобы не начинать все сначала,  с первого уровня?

- Правильно, - ученый хищно улыбнулся, продемонстрировав крупные белые зубы. – Именно, чтобы сэкономить время. Похоже, что даже для Него время не бесконечно. И Он нетерпелив. И хочет скорее добиться результата. И ошибается, много и часто. А ведь это именно человеку свойственно ошибаться…И что же из этого следует, юноша?

    В ответ  я взял со стола уже знакомый черный томик, полистав, раскрыл его на нужной странице и прочел Профессору:

    - И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И был вечер, и было утро: день шестой.

- Браво, мой мальчик! А теперь время пить чай.
 




          Глава 6.
          Археокосмика

На овальный стол в центре зала была водружена небольшая кафедра, за которой высилась мощная фигура Профессора. Он читал лекцию, подкрепляя свои слова уверенной жестикуляцией, бережно разворачивая пожелтевшие от времени древние свитки и зачитывая нам отрывки из них. Слушателей было десятка два, все сидели затаив дыхание, завороженно следя за ученым.
 
- Мы слепцы, мы не видим элементарных вещей, которые, находясь на поверхности, ждут, пока мы обратим на них свое внимание и начнем, наконец, делать необходимые выводы! Ждут, пока мы прозреем. Но время идет, века сменяют века, а человечество по-прежнему не видит дальше собственного носа. Хлеб насущный! Вот, что беспокоит девять десятых населения нашей планеты, вот к чему обращены их помыслы – «хлеб насущный даждь нам днесь!» И одна десятая погрязла в кровавой, бессмысленной схватке на помосте у золотого тельца, которому они поклоняются в своем алчном исступлении. Им не до ответов на вопросы, которые мы, ученые, ставим перед собой.

История нашей планеты – открытая книга, надо просто научиться ее читать! Даже если мы возьмем последние несколько десятков тысяч лет нашей истории, то лишь слепой не заметит странных совпадений в легендах народов, которых разделяют не только океаны и пустыни, но и целые тысячелетия. В памяти этих народов и племен, в наскальной живописи, в редких сохранившихся письменных источниках, в сказаниях и былинах, в эпосах и легендах, в мифах и сказках мы находим то, чему нет рационального объяснения, что мы немедленно объявляем антинаучным и фантастичным лишь только потому, что это не соответствует нашим историческим представлениям! Мы находим в них описание летательных аппаратов, космических кораблей, неземной техники, оружия, которому и поныне мы еще не можем дать названия. Самонадеянная заносчивость, снобизм, воинствующий дилетантизм в науке и животный страх перед всем необъяснимым мешают нам взглянуть на вещи беспристрастно.

Я утверждаю, что всегда, во все времена, рядом с человеком, неважно, на какой ступени развития он находился, было ли это в шумерском Уруке,  или тысячелетиями позже, в Ассирии, или в древней Индии, стране сказочных богатств, пыльной и знойной земле Египта, орошаемой водами благословенного Нила, или в Греции Платона и Аристотеля, в Римской империи, утопившей в крови не только весь Аппенинский полуостров, но и еще полмира, или позже, в мрачном средневековье, с его беспощадной инквизицией и запутанной схоластикой, так вот, - везде и всегда, я повторяю, всегда, рядом с человеком находились иные, более могущественные силы, которые оберегали, защищали, а порой и уничтожали, да, да, дорогие мои, сознательно и умышленно уничтожали все то, что было создано человеческими руками, весь накопленный опыт тысяч поколений.
 
    Именно от них, этих «божественных» или «дьявольских» сил человек и получал порой крупицы совершенного знания, которые или делали его могущественнейшим из живущих, наделяя сверхчеловеческими способностями и качествами, или давали возможность выжить во вселенских катаклизмах, даровали долгую, почти вечную, жизнь.

От них, этих могущественных сил, сквозь века идет к нам свет знания, преломляясь как сквозь призму, меняя структуру и обрастая мифологической шелухой, плевелами, которые легко счистить ученому с непомутненным разумом и верой в собственные силы.

Откуда приходили к нам эти силы? С неба. Именно поэтому там живут боги всех народов. Они приходили к нам как Великие Учителя, помогали нашим предкам строить храмы – стартовые площадки для своих кораблей и снова уходили, чтобы вернуться через века.

Наиболее древние из открытых на сегодняшний день изображений летающих аппаратов дисковидной формы в виде наскальных рисунков и примитивных скульптур были обнаружены в пещерах Испании, Франции, Китая, в гротах и палеолитических стоянках Азербайджана, Забайкалья, Австралии. Эти наскальные рисунки и каменные диски датируются двадцать четвертым тысячелетием до нашей эры! Экспертиза, проведенная рядом ведущих немецких и французских ученых позволяет отождествить эти изображения с летательными аппаратами, сомнений нет никаких.

Характерно, что детально разобраться в вопросе нам помогают именно графические изображения, наиболее полно рисующие то, что видел древний человек в незапамятные времена. Мы находим описания внешнего вида и карты, схемы устройств летательных аппаратов и пусковых установок.

Богатые подробностями изображения, обнаруженные в усыпальнице фараона Сети I, рисуют нам  вознесение бога Гора на Небо. Характерно, что оно происходит из определенного подземного укрытия (бункера?), через двойные двери в Небеса, которые открываются по команде (пусковая шахта?), а затем:

«…царь возносится на Небо,
Небо радостно кричит ему. Земля сотрясается
Грохочущая буря несет его, ревя подобно Сету
Стражи Небес раскрывают перед ним двери
Небо темнеет, звезды меркнут…»

Здесь Профессор сделал небольшую паузу, развернул другой манускрипт и прочел:

«И летит он, летящий далеко,
Он улетает от вас, о люди!
На земле его нет, он на небе.
Он пронзил небеса, словно цапля,
Он лобзал небеса, словно сокол,
Он вскочил к небесам саранчою.»

    Почти пять тысяч лет назад, в пору расцвета V и VI династий, начертал эти строки неизвестный египетский автор, сохранив их в камне для грядущих поколений. И если это не старт космического корабля, уходящего ввысь, то что это? Снова поэтическая гипербола?

    Во время похода Рамзеса II в Нубию над войсками фараона долгое время люди наблюдали в небе огромный светящийся диск. Предприимчивые жрецы быстро истолковали это знамение в пользу фараона, предрекая ему победу в грядущем сражении. Гордясь расположением богов Рамзес приказал высечь это событие в камне для потомков, назвав летающий объект «огромным летающим щитом, сверкавшим на солнце».

    Появление подобных летающих объектов над войсками фараона было отмечено и в этом папирусе, который я датирую периодом правления Тутмоса III.

    «В году двадцать втором на третьем месяце зимы в шесть часов дня писцы Дома Жизни увидели на небе движущийся огненный круг… Его размеры были локоть в длину и локоть в ширину…Они пали ниц и доложили фараону, а он задумался над этим событием…По прошествии нескольких дней в небе появилось множество кругов, и сияли они ярче солнца… И фараон вместе с армией взирал на них…К вечеру круги поднялись выше и отправилисьв сторону юга… И фараон воскурил богам фимиам и повелел занести случившееся в анналы Дома Жизни…»

    Как говорится, факты говорят сами за себя.

А как быть со словами великого Гильгамеша, царя шумерского Урука и верховного жреца Кулаба, произнесенные перед всем народом, в минуту величайшой опасности, когда враг был под стенами родного города:

«Урук – божьих рук работа,
Эана – храм, спустившийся с неба:
Великие боги его создавали!»

Гильгамеш понимал, что воодушевить на бой своих соплеменников он сможет только напомнив им о самом сокровенном, что, безусловно, было правдой.
В тех же шумерских записях мы находим и описание помощников могущественных сил – машин, роботов, обеспечивавших выполнение лишь им ведомой миссии по-своему:

«А они, те, что за царем шли,
великим множеством за ним шли.
Не ведают голода, не ведают жажды.
Муки просеянной не едят,
Воды проточной они не пьют,
Даров смягчающих не берут,
Радости лону жены не дают.
Милых детей не целуют они,
Горький чеснок не жуют они,
Рыбу и лук не едят они.
Руки – столы, язык – дом большой,
Каменный идол на шее у них висит,
Меч жестокий на бедрах висит,
        Одежды битвы быстрой на них.»

    В реальности существования этих существ убеждает тот факт, что в те далекие времена, тысячи лет назад, человек не выдумывал, а лишь интерпретировал увиденное, оперируя понятными ему и его соплеменникам сравнениями.
 
Говоря о том, что древнейшие храмы использовались пришельцами как стартовые площадки космических кораблей, вспомним хотя бы о зиккурате, что найден учеными рядом с развалинами Вавилона – величайшего города древности.
 
Многоярусная постройка из обожженного кирпича в Борсиппе, сорок шесть метров в высоту и около трехсот метров в периметре под воздействием высоких температур словно вся запеклась изнутри, превратившись в единое целое, сплавилась в монолит, в массу, подобную расплавившемуся стеклу. Откуда такие высокие температуры в стране, где дерево ценилось на вес золота? Что за пламя бушевало внутри многоступенчатой пирамиды, оплавив на тысячелетия прочнейшую кирпичную кладку? Не потому ли и знаменитая Вавилонская башня, развалины которой также найдены учеными-энтузиастами, была такой же формы? Вспомним, что с ее помощью люди стремились попасть на небо, чтобы сравняться с богами. Той же формы пирамиды шумеров, ассирийцев, вавилонян, египтян, ацтеков и тп. И таких примеров мы находим десятки. Такие же следы странного оплавления носят и развалины столицы хеттского государства, стены ирландских крепостей. Парадокс заключается в том, что мы ищем порой скрытый глубинный смысл там, где его нет и никогда не было. Повествования древних буквальны, конкретны и информативны.

Множество интересных фактов мы с легкостью обнаруживаем в трактатах древней Индии. Вот манускрипт, написанный Махараши Бхаратваджи в IV веке до н.э. на основании рукописей II тысячелетия до н.э. и известный под названием «Виманика шастра». В нем приводится описание «виманов» - летающих аппаратов. Не покажутся ли вам необычными некоторые их свойства, например: виманы нельзя сжечь, они вращаются вокруг своей оси, способны увеличиваться и уменьшаться в размерах, изменять форму во время полета, маскироваться под облако, ярко светиться, поглощать свет, становиться невидимыми, двигаться прыжками и зигзагами, с огромной скоростью перелетать из одной страны в другую, из одного мира в другой, парализовать людей и животных и так далее!

О том, из чего построены эти удивительные аппараты, аналогов которым не знает современная наука и техника, тоже можно узнать из манускрипта, цитирую:

«…металлы для сооружения виманов легкие и поглощающие тепло: их шестнадцать видов…Великие мудрецы решили, что только эти шестнадцать металлов являются лучшими для сооружения виманов»

А оружие великих воинов древней Индии, описанных в «Махабхарате»? Давайте послушаем, как звучит описание оружия «брахмаширас»:

«…Тогда пустил Рама стрелу необорной силы. Ужасную, несущую смерть. Мгновенно спущенная Рамой, далеколетящая стрела. Зажгла великим пламенем могучего ракшаса. С упряжкой коней, колесницей. Полностью он был огнем охвачен. И распался на пять основных естеств. Так что и пепла не было видно.»

Мне лично это напоминает мощное ракетное оружие, а вам? Описание, которое пришло к нам спустя шесть тысячелетий! А вот еще одна схватка, описанная «Махабхаратой», между Арджуной, которому боги вручили «совершенное оружие», и «летающим городом демонов»:

«…По возвращении предельно великое мне удалось увидеть: самодвижущийся дивный город, блеском подобный огню или солнцу. Всеми желанными свойствами полный, от печали, болезней свободный.  Этот летучий город, сияющий подобно солнцу, направляемый по желанию, то уходил в земные недра, то в поднебесье устремлялся, то наискось быстро мчался, то погружался в воду…Наконец его разбили мои железные, острые, меткоразящие стрелы. И рухнул на землю в развалинах город асуров…»

Как говорится, комментарии излишни. Совершенно очевидно, что перед нами описание пилотируемого летающего аппарата огромных размеров, возможно, космического, металлический корпус которого и сиял «подобно солнцу». Удивительно, как древнейший документ точно описывает движения этого аппарата и как они буквально совпадают со свидетельствами очевидцев, видевших так называемые НЛО.  Ведомы древним индийцам были и более мощные виды оружия, полученного ими от «богов», которые обладали поистине потрясающим действием:

«И вот, когда это дивное оружие было пущено в дело, дрогнула земля под ногами, вместе с деревьями зашаталась. Всколыхнулись реки, даже великие моря взволновались, растрескались горы, всполошились ветры, тускло стал гореть огонь, омрачилось лучистое солнце…»

Не удивительно, что профессор Оппенгеймер, пораженный тем, что он увидел во время испытаний атомной бомбы, вдруг вспомнил и прочел отрывок из «Махабхараты» о свете, который «ярче тысячи солнц».
 
Кто же были эти «боги», кто дал людям эти знания, это оружие, научил строить храмы, руины которых по сей день потрясают наше воображение? Откуда они пришли к нам? Как давно они были с нами? И где они сейчас? На эти вопросы нам предстоит найти ответы!

Я утверждаю, что человечество появилось на земле в виде первых цивилизаций,  как минимум,  500 миллионов лет назад. Тогда его общение с «богами» было, по-каким-то причинам, более активным и очевидным. Откуда мы можем знать о том, что человек разумный, подобный нам с вами, существовал уже в такие времена? Об этом нам говорит археология. Я приведу вам несколько наглядных примеров.

Во-первых, так называемая «дорожка Тейлора». Американский ученый Стэн Тейлор, в конце семидесятых годов прошлого века обнаружил на берегу речушки Палукси,  штат Техас, ископаемые отпечатки человеческих ног. Очистив и сняв значительные пласты грунта с помощью экскаваторов, в течение трех лет он обнаружил четырнадцать отпечатков человеческих ступней, когда-то оставивших свои следы на илистой отмели. Слева эту цепочку следов пересекал след трехпалого динозавра. Подчеркиваю, коллеги, след динозавра приходился поверх следа человеческой ноги! С помощью имевшихся тогда в арсенале ученых способов следы были датированы, как минимум, сотней миллионов лет!

Во-вторых, в 1922 году в Неваде горный инженер Джон Рейд обнаружил, - что бы вы подумали? Отпечаток обуви, да, да, коллеги! Ископаемый отпечаток задника подошвы человеческой обуви, прошитой нитками, следы от которых четко видны в породе, возраст которой около двухсот двадцати-двухсот пятидести миллионов лет, то есть, триасовый период! Кто мог разгуливать в то время в прошитых туфлях? Микроскопический анализ, выполненный экспертами Рокфеллеровского института доказал рукотворность отпечатавшегося предмета.

Ну и в третьих, наконец. Совершенно уникальная находка и безмерно красноречивая. Опять же в конце семидесятых прошлого века Уильям Мейстер нашел второй отпечаток обуви, в штате Юта, недалеко от Антилоп-Спрингс. На этот раз в породе, которая является ровесницей «кембрийского взрыва». В глинистом сланце, возраст которого пятьсот десять-шестьсот миллионов лет, обнаружился отпечаток, похожий на след сандалии, чуть больше двадцати пяти сантиметров в длину и около восьми сантиметров в ширину. Пикантная деталь, которая мешает предать это выдающееся открытие забвению или списать его как мистификацию или каприз природы – ясно видно на отпечатке, как под носок ноги попал маленький трилобит и был раздавлен, а эти моллюски перестали существовать на земле более трехсот миллионов лет назад! И последний, решающий штрих: еще один маленький моллюск-трилобит, отпечаток которого также ясно виден на следе, скатился со стороны пятки в след, уже после того, как тот был оставлен в породе!

Итак, мы видим, что человечество гораздо древнее, чем мы привыкли считать. Кстати, возвращаясь к древнейшим индийским книгам, мы делаем еще один поразительный вывод. Откроем Веды – самые древние человеческие предания, рассказывающие о бессчетных веках существования человеческих цивилизаций на земле. Самая мелкая единица летоисчисления  в Ведах – это Кали-юга, другими словами четыреста тридцать тысяч лет. Из тысячи таких юг складывается кальпа – «день Брахмы», около четырех с половиной миллиардов лет. Именно тогда образовалась наша планета. Не правда ли, интересное совпадение?
 




          Глава 7.
          Миссия

Вот уже пятый месяц я интенсивно занимаюсь с Профессором, его помощниками и, по индивидуальной программе, с Сэнсэем. Сказать, что нагрузка велика, – значит, не сказать ничего. Мой график жестко расписан –  даже не по часам, по минутам! На работе я взял отпуска,  накопившиеся за шесть лет, от чего мой шеф был на грани самоубийства. Но я твердо отверг все его притязания, объяснив мой неожиданный поступок серьезными неурядицами в семейных делах. Впрочем, как выяснилось позднее, мое объяснение было недалеко от истины.

Обучение строилось по наиболее эффективной, с точки зрения ученого, схеме. В  семь утра я уже был в лаборатории и после легкого завтрака слушал очередную лекцию. С десяти до двух часов Сэнсэй лично проводил со мной тренировки. К курсу Кендо добавилось и Иайдо – искусство стремительного обнажения меча и нанесения удара по противнику. После занятий боевыми искусствами – обед, приготовленный в соответствии с жесточайшей диетой, разработанной Профессором. Никаких животных жиров.

    После обеда – несколько часов  изучения аккадского и шумерского языков с помощью лучших специалистов и новейших технических средств: меня укладывали в кресло,  на голову цепляли датчики и какие-то приспособления, в уши втыкали микронаушники. Перед глазами помещали экран, по которому постоянно транслировали символы, слова, фразы, целые тексты. Профессор оказался прав, сказалась многолетняя лингвистическая подготовка и ассирийские гены. Ощущение было такое, что я не изучал чужой язык, а словно заново открывал его для себя. Уже через три месяца я мог сносно читать клинопись и арамейское письмо. И с каждым днем прогресс в знании языков был налицо. Около семи вечера - чай и беседа с Профессором, во время которой он непринужденно переходил на аккадский или арамейский. После беседы – изучение материалов по Ассирии и Вавилонии. Я прочел несколько десятков научных трудов, сотни древних надписей на глиняных табличках и многие из них по настоянию Профессора затвердил наизусть, десятки объемных комментариев  специалистов в различных научных областях.
 
     Я ознакомился с работами по фортификации и военному делу, землепользованию и растениеводству, ткачеству и торговле, государственному и судебному устройству, архитектуре и поэзии тех времен. А Профессор неустанно подбрасывал все новые и новые материалы. Часто я оставался ночевать в лаборатории, оборудовав для себя походную постель из раскладушки за раздвижной японской ширмой, и просиживал допоздна за массивным овальным столом.
 
И в этот день все было по плану. Завтракал я в отдельной комнатке, куда из японского ресторана при клубе мне доставляли еду. После завтрака я перешел в лабораторию и в ожидании Профессора начал листать пухлую стопку рисунков,  в сотый раз удивляясь тому, насколько талантливо и живо, словно с натуры, они были сделаны. Здесь были и давно исчезнувшие животные, когда-то существовавшие в океанах и морях, невиданные птицы, какие-то растения, похожие на огромные хвощи и папоротники.

    Пролистав больше половины стопки, я внезапно наткнулся на портрет юной девушки. Раньше он мне не попадался. На вид ей было лет восемнадцать, не больше. Я был поражен тем ощущением, которое вызвал у меня этот рисунок, задев какие-то неведомые мне чувствительные струны моей души. Тонкие черты смуглого лица напряжены, полные губы дрожат, широко раскрытые глаза молят о чем-то…О помощи? На голову девушки наброшена плотная ткань незнакомого орнамента, тяжелая подвеска оттягивает мочку уха. Пальцы тонкой руки, украшенные перстнями, сжимают ткань накидки. Как завороженный, я смотрел на портрет, пытаясь догадаться, кто она…

    Хлопнула входная дверь, и в лабораторию ворвался Профессор. Почему-то  смутившись, я  быстро вернул портрет обратно в кипу рисунков, прикрыв его сверху другими листами.

- Доброе утро, друг мой. Прости старика за опоздание.

    Я взглянул на часы – и, правда, прошло уже около часа после завтрака.
 
- Я даже не заметил, как прошло время. Мне было чем заняться.

- Безусловно, безусловно. Сегодня у меня для тебя важная новость. Присядь.

Мы устроились за массивным столом в центре зала. Профессор, потирая руки, в своем любимом кресле, я – напротив.

- Мои расчеты показали, что наилучшая дата для твоего выхода – через три недели, во вторник. Честно говоря, я считал, что у нас больше времени. Ты почти готов, и в оставшиеся дни мы еще раз повторим все, что тебе необходимо знать.

- Но я так и не понимаю, что мне надо будет сделать?

- Сегодня мы этим и займемся. Итак, для начала определимся с временным периодом. Это 615 год до Рождества Христова. Самый расцвет Ассирийского государства, пик его военного и политического могущества. Все народы покорены, Империя простирается от Урарту на севере,  до Персидского залива на юге, от Египта и Сирийской пустыни на западе, до горного хребта Загрос на востоке…На троне - великий царь Ашшурбанапал. Умный,  образованнейший человек своего времени. Владеет несколькими языками,  литератор, математик,  астроном, архитектор, поэт. Расчетливый и коварный политик,  блестящий стратег, жестокий завоеватель. Вот таков портрет твоего предка.

    По иронии судьбы, его отец, царь Ассаргаддон готовил его к другому будущему, он должен был стать жрецом – отсюда и столь блестящее образование. Но жизнь рассудила иначе. Предчувствуя свою близкую смерть, отец, под давлением окружения из знати и жрецов, изменил завещание в его пользу, отписав ему престол в Ниневии, а его младшему брату Шамашшумукину - в Вавилоне. С тех пор между братьями поселилась злоба и ненависть.

- Но почему Ассаргаддон передумал?

- Ашшурбанапал был сыном от ассирийки. А его брат – от вавилонянки. Все очень просто. Столичная знать не хотела видеть на древнем престоле полукровку, вот и вынудила уже смертельно больного царя изменить завещание. Да и отношения с Вавилоном в тот момент были не самые безоблачные. Так что на трон Ашшурбанапал взошел еще совсем молодым юношей. Он прошел отличную подготовку, прекрасно ездил верхом, стрелял из лука, был сильным и бесстрашным воином. Но нам с тобой он интересен другой стороной своего характера.
 
- Какой? - поинтересовался я.

- Он был Великий Библиотекарь! – торжественно произнес Профессор, – Этот последний великий властитель Ассирии собрал в Ниневии колоссальную библиотеку древних и современных знаний, обширнейшее собрание уникальных текстов. По моим данным, библиотека насчитывала более полумиллиона записей. Десятки тысяч глиняных табличек и папирусных свитков.  Она почти вся погибла при штурме в 612 году, когда город в течение месяца грабили орды степняков и вавилонские солдаты. То, что дошло до нашего времени – жалкие остатки. Три десятка тысяч записей, в основном, хозяйственного характера. Есть, конечно, и литературные произведения. Самое знаменитое из них – «Песнь о Гильгамеше». И многие из них хранились в Иракском Национальном Музее в Багдаде, который разграбили сразу же после того, как в город вошли американцы. Варварство, какое варварство! Все утрачено, разошлось по частным коллекциям, просто разбито и уничтожено. Но главное, то, ради чего собиралась библиотека – знания древних цивилизаций – очевидно, утеряно еще раньше.

    А ведь еще шесть тысяч лет назад древние шумеры уже обладали подробнейшей информацией о Вселенной, галактиках, звездах и планетах. Они владели астрономией, математикой, медициной, металлургией. Они знали уже тогда, что Земля имеет форму шара и обращается вокруг Солнца. Более того, они знали все планеты Солнечной системы и историю их возникновения. И именно шумерские астрономы разделили небо на двенадцать знаков Зодиака! И все это было собрано Ашшурбанапалом в его Ниневийской библиотеке – матери всех библиотек.

- Почему Вы решили, что там были эти древнейшие знания?
 
- Потому, что осколки этих знаний дошли до нас, в зашифрованном  виде. Старый язык смутен и неясен, сложно разобрать нюансы, но основной смысл написанного потрясает.  Например,  одна из шумерских табличек, что чудом сохранилась, рассказывает о событиях, которые произошли на Земле четыре миллиарда лет назад.

- Не может быть, тогда и Земля-то только образовалась!

- Верно. Именно об этом и идет речь.  Я закончил перевод вчера вечером. Вот, послушай! Здесь говорится о том, что небесный странник Нибиру  вторгся в пределы нашей Солнечной системы более четырех миллиардов лет назад. В то время, сообщает табличка, вокруг Апсу (Солнца) обращались следующие планеты: Мумму (Меркурий), Лахаму (Венера), Лахму (Марс), планета Тиамат, Кишар (Юпитер), Аншар (Сатурн), Ану (Уран), Эа (Нептун) и Гага (Плутон). Отметь, это написано шесть тысяч лет назад! А ведь тот же Уран был открыт в 1781 году, а Плутон – только в 1930!

    Все перечисленные планеты двигались по околосолнечным орбитам против часовой стрелки. Итак, космический пришелец двигался со скоростью… - профессор зашевелил пальцами, видимо, производя в уме какие-то сложные подсчеты – да, именно! Более семидесяти тысяч километров в час. Войдя в гравитационное поле Солнца, он был им захвачен и вышел на неустойчивую орбиту, двигаясь, в свою очередь, по часовой стрелке. Под воздействием его гравитационного поля на планетах, близких к нему начались катаклизмы. Особенно пострадала Тиамат, ее буквально разорвало на две части! Одна из них сменила орбиту и стала Землей, другая же часть разрушилась окончательно и образовала пояс астероидов между Марсом и Юпитером.

- А что случилось с Нибиру?

- Вследствие катастрофы с Тиамат, его тоже выбросило на другую орбиту – самую дальнюю. Он стал десятой планетой нашей Солнечной системы.
 
- И вы верите в это? Я что-то не слышал про десятую планету…

- В 1996 году, мой недоверчивый друг,  астрофизиками из Кембриджа была открыта планета под номером 1996ТЛ66. Еще она известна под именем Трансплутон. Она имеет в поперечнике почти пять тысяч километров и вращается вокруг Солнца по эллиптической орбите, то приближаясь к нему на расстояние в тридцать пять астрономических единиц, то удаляясь на сто тридцать. Грандиозный, вытянутый эллипс. Вот так, мой мальчик. – Профессор шумно вздохнул и устало откинулся на спинку кресла.

- Откуда же взялась эта планета Нибиру? – поинтересовался я. – Об этом в табличке не сказано?

- В этой – нет. Но я уверен, что и на этот вопрос у древних астрономов тоже был ответ, – раздумчиво произнес мой собеседник, - и наверняка эта  подробная информация хранилась в библиотеке Ашшурбанапала. Вот твоя задача. Обнаружить таблички, объясняющие происхождение космического пришельца. Сделать копии и оставить, оригиналы принести сюда.
 
- Почему не копии?

- При копировании неизбежны неточности. Предпочитаю работать с оригинальным текстом. И все равно, через три года вся библиотека погибнет…- Профессор яростно скрипнул зубами, кулак его огромной руки сжался, крепко обхватив суковатую трость. -  Варвары! Во все времена они были одинаковы. И две тысячи с половиной лет назад, и сейчас!
 
     Я смотрел на разгневанного гиганта и не завидовал даже десятку этих самых варваров, попадись они ему сейчас под руку.

- Но продолжим. Я постараюсь переместить тебя максимально близко к Ниневии, но в то же время в безлюдном и пустынном месте, рядом с караванными путями.  Надо же тебе как-то добраться до столицы. Твоя легенда: ты – жрец одного из храмов Иштар-Инанны в дальней провинции, разрушенных во время мятежа. Ты работал писцом, владеешь шумерским и арамейским. Ну, и аккадским, разумеется. Переписывал старые шумерские тексты. Пожар почти уничтожил храм, но ты спас все, что смог и несешь это Великому библиотекарю. Это не вызовет подозрений. Тогда действовал указ царя, по которому в случае уничтожения храма все книги передавались в центральное хранилище. Вопросы есть?

- Пока нет, – пожав плечами, ответил я.

- Отлично, пойдем дальше. Само происхождение и принадлежность к жреческой касте тебя защитит от многих передряг. Думаю, что до царя ты тоже доберешься без приключений. Сам старайся ни во что не встревать и, как можно быстрее, добраться до дворца. Ты должен сделать все, чтобы попасть в число жрецов, работающих в библиотеке.  Ну, а там сориентируешься по обстановке.

    Имей в виду, обстановка во дворце сложная, чтобы не сказать – скверная. Существует несколько партий, ведущих отчаянную борьбу за власть и влияние на царя. Во-первых, это военные. Пожалуй, самая влиятельная партия. Иначе и быть не может в военной Империи, ведущей непрерывные захватнические войны вот уже семьсот лет. У них масса привилегий и практически неограниченные права по отношению к простому населению собственной страны. Про население захваченных городов вообще молчу.  Эти права защищает регулярная стотысячная армия. Во главе касты – военная элита, состоящая из старейших военачальников, военных губернаторов и наместников. Их цель – дальнейшая экспансия, завоевание новых территорий. Воевать и грабить они горазды, а вот удержать завоеванное…Среди военачальников есть откровенные маньяки, - будь начеку. Хлебом не корми – дай содрать кожу живьем с населения  очередного города и натянуть ее на городские стены. Но есть и талантливые полководцы, искренне преданные царю.

    Царскую гвардию называют «неустрашимые», их капитан обладает сильным влиянием при дворе. Хорошо бы тебе найти с ним общий язык.

    Вторая партия – жрецы,  обладающие  секретным знанием и тайной властью. Хранители религиозных традиций и обычаев. Оплот культа Ашшура и Иштар. Большие специалисты манипулировать толпой, отличные психологи. За много лет до Рима они уже эксплуатировали лозунг «Хлеба и зрелищ!»,  в нужный для себя момент подбрасывая народу и то, и другое. Как следует из описания религиозных мистерий, жрицы богини Иштар во время традиционных празднеств весной и осенью организовывали массовые оргии, вовлекая простое население, объясняя это требованиями религиозных обрядов.

    Они внушали жителям, что каждая ассирийка должна хоть раз отдаться незнакомцу перед алтарем богини Иштар, принеся свою добродетель в жертву распутной богине. Высшее духовенство официально не одобряет мистерий, но смотрит на них сквозь пальцы, преследуя собственные интересы. Влияние храмов на массы – огромно, имей это в виду. Народ – мягкий воск в руках образованных жрецов. После царского дворца – самая богатая каста. Сотни гектаров садов, полей и пастбищ. Любят выступать в роли благодетелей, сдавая в аренду участки храмовых земель, способны легко возбуждать и подавлять недовольство в народе. Цели жрецов – туманны. Царь Ассирии одновременно и верховный жрец…Не уверен, что всех это устраивает.

    Еще одна партия – богатые торговцы и ремесленники. Ну эти, как обычно… Меньше налогов, свободу торговле, стабильные военные заказы и так далее. Верхушка этой партии патологически продажна. Готовы перейти за барыши на любую сторону, предав интересы ремесленных кварталов. Во всех группировках существуют еще различные течения: за независимость Вавилонии и против, за союз с фараоном и против, за дальнейшую экспансию и против, за развитие международной торговли и против… Винегрет! В общем, - наша Дума третьего созыва. 

   Постарайся не примкнуть ни к какой из партий, умело лавируй. Борьба с политическими оппонентами в Ассирии незамысловата. Расположение царя – твоя единственная надежда. Если за твоей спиной не будет реальной поддержки – голова слетит с плеч, не успеешь произнести слово «плюрализм». – Профессор невесело усмехнулся и поскреб подбородок.
 
- М-да-а, картинка, - я поежился, по спине побежал холодок.

- Вот именно.  Ну ладно, хватит разговоров. Скоро придет Сэнсэй. У него для тебя сюрприз.

- Положительно, у меня сегодня день сюрпризов, - пробормотал я.
 




          Глава 8.
          Меч Масамунэ

    Профессор с головой ушел в расшифровку очередной клинописной таблички, изредка что-то раздраженно бормоча себе под нос и потирая жуткого вида шрам на правой щеке. Я же, в ожидании Сэнсэя, подошел к капсуле и прикоснулся рукой к ее холодному боку.

    По вечерам, оставаясь ночевать в лаборатории, я подолгу просиживал напротив нее, словно пытался прочесть на ее матово поблескивающей поверхности все, что сулит мне будущее. Или, скорее, прошлое…Капсула давно стала для меня чем-то родным и привычным. Она представляла собой несколько цилиндров, помещенных один в другой, напоминая горизонтальную матрешку трехметровых размеров, закрепленную в мощных вертикальных стойках.

    Профессор объяснил мне ее устройство и механизм работы в одной из своих первых лекций. Все было просто. Из большого цилиндра выдвигался средний, затем поменьше, затем сам пилотный модуль. С легким шипением в сторону откидывалась овальная герметичная дверца. В модуле мне было довольно просторно,   видимо, Профессор спроектировал его под себя. Как я понял из объяснений, пилот ложился в модуль на кресло, которое своими контурами повторяло человеческое тело, и фиксировался ремнями. Под правой рукой находился аварийный пульт управления, позволявший в случае необходимости открыть капсулу изнутри. В ногах находился небольшой грузовой отсек – «багажное отделение», как шутливо окрестил его Профессор.

    Программа отправки, разработанная заранее и сотни раз проигранная на моделях, запускалась с главного сервера. После введения специального раствора пилот погружался в сон, и ассистенты закрывали дверцу пилотного модуля. Цилиндры плавно входили один в другой, до щелчка, затем вся конструкция начинала медленно вращаться по вертикальной оси, все ускоряя обороты, выходя на рабочий режим запуска. Происходила автоматическая синхронизация с программой отправки и… Вот что дальше – я это очень скоро выясню.
   
    Услышав легкие шаги Сэнсэя, я обернулся и поклонился. Оказалось, он пришел с помощником, державшим в руках длинный сверток, завернутый в шелковую ткань. Старый мастер был, как всегда, собран, но, когда он начал говорить, голос выдал его волнение.

- Мне стало известно, что у Вас сегодня важный день. Таких дней в жизни воина бывает немного. Они как вехи на пути самурая, по ним он судит о прожитой жизни. Кристальная ясность духа, верность идеалам, постоянная готовность к самопожертвованию во имя высшей цели – благородный удел немногих. Я хотел бы, чтобы этот день запомнился Вам надолго. Вручая Вам этот меч, я выражаю надежду  на счастливый и благополучный исход Вашей миссии.
 
    Помощник сдернул шелковый чехол и с поклоном передал Фудзиваре самурайский меч в деревянных ножнах, покрытых темным лаком. Маленький японец повернулся ко мне  и, в свою очередь, поклонившись, протянул оружие. Я потерял дар речи.

   Профессор, стоявший за моей спиной, легонько толкнул меня в спину и прошептал:
- Бери меч и благодари. Это не просто катана, это фамильное наследство семьи Фудзивара! Настоящий «кото» – «старый меч».  Это великая честь!

- Это великая честь…- эхом отозвался я и принял легендарное оружие из рук старого самурая.

- Это меч работы великого Масамунэ, эпохи Камакура.  Почти семьсот лет он переходил в нашей семье от отца к сыну. В оставшиеся дни Вы будете заниматься с боевым оружием и уйдете с ним в поход. Это честь для моей семьи.

    Мастер с помощником уже давно вышли, а я все никак не мог прийти в себя.

- Ну, чего ждешь, заснул? - снова подал голос ученый, - вытащи клинок.

    Я медленно потянул меч из ножен, сперва обнажив его до половины, а потом и полностью. Полированная поверхность лезвия напоминала темный бархат. Древний клинок заворожил меня хамоном – волнистым рисунком вдоль режущей кромки, было видно, что он острее бритвы. Свет ламп  переливался по слегка изогнутому лезвию, рождая холодное мерцание –  казалось, клинок покрыт тонким слоем прозрачного льда.

    Меч был увесист, но не слишком. Рукоять, обтянутая  кожей ската, была удобной и рука не скользила. Искусство древних японских кузнецов потрясало.

    Я когда-то читал, что японские мастера-оружейники методом бесчисленных проб и ошибок еще в глубокой древности сумели добиться того, что лезвие меча и обладало нужной остротой, и в то же время не становилось хрупким. Достигали они этого, сплавляя бесчисленное множество раз в одном полотне различные сорта стали, отличающиеся содержанием углерода. Откованную пластину перерубали зубилом на части, складывали пополам и снова отковывали - и так много дней подряд. Только кузнец работал с мечом более 60 дней! В результате структура меча становилась многослойной и состояла из тысяч пластинчатых слоев. Каждая часть меча закаливалась по-особому, для чего перед закалкой на меч наносился слой глины, различной толщины.

    От кузнеца меч попадал к полировщику, который использовал десятки различных точильных камней, куски кожи, и, наконец, подушечки собственных пальцев…Я перевел взгляд на ножны. Традиционно, в течение столетий, они изготавливались из дерева магнолии, прочной и защищающей лезвие от окисления. Ножны делались из двух симметричных половинок, скрепленных рисовым клеем. Я вернул клинок на место. Меч входил в ножны с усилием, но это была иллюзия – внутри ножен его полотно нигде не соприкасалось с деревом. Это был великолепный меч. Само совершенство. Неужели его держал в руках сам Миямото Мусаши? За что мне такая честь?

    Профессор наблюдал за мной: видимо, мои сомнения были ясно написаны на лице, но истолковал он их иначе.
 
- Не переживай. Ассирийцы хоть и сами были неплохими кузнецами и оружейниками, но предпочитали иностранные клинки, в основном из Армении и Закавказья. Именно там добывалась отличного качества железная руда. Во время войн с Урарту самым дорогим трофеем считалось захваченное оружие: мечи, кинжалы, ножи, наконечники для копий и стрел. Так что твой необычный клинок не вызовет подозрений. Ты не служишь в регулярной армии,  твое право выбрать себе оружие по вкусу никто не оспорит.

Я покачал головой.
 
- Я  думал о другом. Почему Фудзивара не передал свой меч сыну, как делали его предки из поколения в поколение?

Профессор помрачнел, сразу как-то постарел, сгорбился и тяжело опустился в кресло. Помолчав, он раздумчиво поскреб шрам и бесцветным голосом произнес:

- Видишь ли, мой мальчик… Я не хотел тебе говорить об этом, по-крайней мере сейчас. Дело в том, что его сын, которому предназначался этот меч, просто не успел его получить… В том походе нас было трое. Мы добыли то, за чем отправлялись. На пути в район возвращения мы попали в засаду кочевников. Тогда я еще не научился перемещать предметы в нужном количестве, поэтому мечи были только у Фудзивары. Да он и был лучшим фехтовальщиком из нас троих. Мы же добыли себе вооружение на месте. Сын упросил отца взять его с нами. Время пребывания было ограничено, лишние руки бы сильно пригодились, и я согласился… Старый идиот!  Если бы я только знал…

Ученый налил себе из графина воды в стакан и залпом выпил. Положив тяжелые руки на стол, он продолжил рассказ, глядя куда-то поверх моей головы.

- Мы были верхом. Первым же копьем мне раздробило ногу, но я еще успел свалить парочку мерзавцев, пока не получил удара саблей и практически потерял сознание на какое-то время. Когда я очнулся на земле,  кровь заливала мне глаза, но даже сквозь эту пелену я увидел, как мастер дрался с десятком кочевников, окруживших его. Вокруг валялось еще несколько трупов, весь песок был залит кровью, казалось, он дымится... В руках самурая было два меча, он наносил ими удары одновременно, двигаясь так быстро, что я не успевал заметить ни взмахов, ни ударов, но противники валились, как снопы. Скоро все было кончено.

    Его сын был тяжело ранен, как и я – стрела попала ему в живот. Пока я перетягивал жгутом свою ногу, отец извлек стрелу и сделал сыну перевязку. Потом я услышал, как они говорили по-японски. Мальчик горячо просил отца о чем-то, отец, после раздумья, согласился. Было ясно, что надо было срочно уходить,  по следам первой группы должны были прийти новые головорезы, но у нас осталась одна лошадь, другие были убиты или разбежались.

    Я знал, что миссия провалена и предложил Фудзиваре воспользоваться лошадью и увезти сына, до возвращения оставалось несколько часов, но он отказался. Он словно перестал понимать меня…Он помог сыну устроиться поудобнее, привалившись спиной к дереву, что росло на том небольшом холме, перетянул тетиву на его луке, после чего собрал все стрелы, что были вокруг и положил к его ногам. И тут я все понял. Я кричал на него, упрашивал, убеждал, умолял…все было напрасно. Он словно превратился в камень. Когда я отказался уходить, мастер связал мне руки и забросил, словно тюк на лошадь, взял повод и ушел с холма. Он ни разу не оглянулся…

- Парень погиб?

- Я не знаю. В свои девятнадцать лет он был признанным мастером в древнем искусстве стрельбы из лука. Мог пускать стрелы одну за одной в цель, с огромной скоростью и всегда бил без промаха. Но шансов выжить с таким ранением у него не оставалось почти никаких. Да и по нашим следам шла не одна сотня преследователей.
 
- Что было потом?

- Мы шли несколько часов… Вскоре от потери крови я сильно ослабел, но еще успел сверить координаты и скорректировать наше местоположение.  Потом  потерял сознание. Очнулся уже в палате, ногу у меня оттяпали уже наши доблестные хирурги, да и что им оставалось делать – в рану попала инфекция, началась гангрена. В течение полугода с помощью Фудзивары я учился ходить на протезе, и, как видишь, кое-чего достиг...Мы никогда не говорили с ним о том походе с тех пор, он молчит и сейчас, когда прошло уже столько времени. Он великий воин и мужественный человек.

- О чем сын просил отца, Профессор? Ну, там, на холме?..

- Сейчас я понимаю, что он просил оказать ему честь и дать возможность умереть воином, как умирали десятки самураев в его роду – в бою и с оружием в руках, прикрывая наш отход. Отец дал ему такой шанс.
 
    Какое-то время мы молчали, каждый думая о своем.

- Но у вас же была капсула, почему вы не вернулись за ним тогда? Ведь вы же могли это сделать?

Профессор печально покачал головой.

- Это сложно объяснить, мой мальчик. Во-первых, точных временных координат я тогда еще не умел определять, и погрешность приводила к разрывам в столетия. Во-вторых, единого прошлого не существует, оно многовариантно. Ну, как в разбитом зеркале – десятки отражений по количеству разлетевшихся осколков, пойди, найди нужный... Поэтому, в одно время, как в реку, нельзя войти дважды. В-третьих, неизвестно до сих пор, чем это грозит тем, кто попытался  бы вернуться в прожитый уже временной отрезок. Думаю, что мгновенная смерть – наиболее вероятный исход.

- Другими словами, мы бессильны?

- Нет, мой юный друг. Шанс есть. И этим путем мы идем сейчас – это встреча с Ним. Да, да…Контакт с Творцом. И состоится он или нет – теперь зависит от тебя. Но ты все еще можешь отказаться. Никто тебя не осудит.

Я молча положил обнаженный меч на расстеленный на столе темный шелк. Глядя на холодно мерцающий клинок, я попытался представить, что чувствовал этот молодой самурай, оставшись в одиночестве на холме, один на один с чужой эпохой. И что чувствовал отец, обрекая своего единственного сына на смерть…

- Никогда, - твердо ответил я, –  у меня тоже есть обязательства. Перед семьей. Не будем же зря терять время. Так что Вы, Профессор, говорили там про «плюрализм»?
 




Глава 9.
Последний инструктаж

Три недели пролетели как один день. Я просыпался каждое утро в шесть утра, повторял изученный материал накануне, работал с мечом, тщательно оттачивая движения  в бесчисленных упражнениях. Обливаясь потом и стиснув зубы, я твердил про себя слова великого Мусаши – «тренируйся тщательнее!». В семь утра я поднимался в зал для тренировок, где Сэнсэй наблюдал за мной, поправляя или одобрительно кивая. К концу третьей недели, почти не расставаясь с мечом, я почувствовал, что клинок словно становится продолжением меня. После занятий с мастером я проводил несколько тренировочных боев с его помощником, который оказался блестящим фехтовальщиком. Помощник не жалел меня: видимо, Сэнсэй дал ему такое указание. Во время одного из боев это и произошло.

    В один прекрасный момент, проиграв очередную схватку, я вдруг почувствовал тишину, словно куда-то ушли все звуки. Само восприятие реальности будто изменилось, как если бы весь окружающий меня мир исчез, остался только мой противник и синай в моей руке. Я слегка прикрыл глаза и заглянул внутрь себя, к удивлению своему обнаружив там полное спокойствие, концентрацию внимания и воли.

    Время словно замедлило свой бег, движения противника тоже стали медленными и неповоротливыми. Он еще только собирался нанести удар, а я уже знал, как он это сделает, словно во мне открылся дар заранее предугадать все его движения. Легко парируя его удары, все ускоряя свой натиск,  я провел стремительную контратаку и завершил ее мощным ударом, сбив противника с ног. Я не видел, как вскочил на ноги Сэнсэй,  как застыл в дверях зала Профессор. Я не видел ничего вокруг, меня до краев переполняла звенящая радость. Противник был повержен. Ошеломленный, слегка растерянно улыбаясь, он сидел на полу, и я помог ему встать.
 
    К нам быстро подошел Сэнсэй, но не успел он произнести и слова, как раздался хриплый рык Профессора:

- Ты видел, Фудзивара, ты видел, как он двигался! Из мальчика выйдет толк!
Японец улыбнулся, повернулся ко мне и произнес:

- Это был безупречный бой. Поздравляю Вас…Мастер!

    Помощник сэнсэя склонился в глубоком  поклоне и, пошатываясь, направился к выходу из зала.
 
- М-да, - довольно пробасил Профессор ему вслед, - похоже ты его слегка помял. И поделом. Мне было больно смотреть, как он тебя мутузит. Ну что ж. Для начала – неплохо!  Уметь толково драться – это еще полдела. Знаешь, что гораздо важнее?
 
- Что?

- Понять, что меч рождается для обеспечения мира и сохранения жизни, а не для того, чтобы сеять смерть. Меч - это всего лишь средство совершенствования собственного духа и поддержания нравственных основ путем длительных тренировок. Вот так, милый мой! Добиваясь безупречности техники, ты совершенствуешь свою личность. Техника – это не самоцель, мой мальчик. Гораздо важнее осознать, что истинная задача Кендо состоит в разрешении жизненных проблем, не обнажая меча.
 
- Я что-то не очень понимаю…

- Ничего, у тебя еще будет возможность подумать над этим, – тяжелая рука опустилась мне на плечо. - А сейчас приводи себя в порядок и спускайся в лабораторию. Настало время провести инструктаж: через три дня ты уходишь. И сегодня же вечером ты уедешь за город. У тебя будет три выходных дня, счастливчик. Будешь отсыпаться и дышать свежим воздухом на заливе. У меня там дом, под Зеленогорском, тебя никто не потревожит. Не спорь, так надо. В твое отсутствие мы все подготовим.  И поторопись! - Та же рука легонько подтолкнула меня к выходу.

    Когда я вошел в лабораторию, на столе меня уже ждали вещи, которые я должен был взять с собой. Солидной стопкой лежала одежда: нательная  рубашка из хлопка, кожаные штаны и сапоги грубоватого вида, легкие сандалии, длинный плащ с капюшоном, очевидно, из  верблюжьей шерсти.

    Отдельно в стороне я разглядел широкий кожаный ремень и  странного вида тонкий свитер из незнакомого мне эластичного материала. На специально расстеленном листе черной бумаги лежали различной формы и размера серебряные слитки: от небольших - размером с российский рубль, - до более крупных – со спичечный коробок, на каждом стояло небольшое клеймо. Профессор проследил за моим взглядом и скупо пояснил:

- Это деньги. Универсальная валюта. Имела хождение по всей Месопотамии. Состав сплава идентичен древним образцам.
 
- Так я теперь богат? – шутливо воскликнул я.

- Как Крез, – проворчал Профессор, - Впрочем, Крезу было далеко до нашего Ашшурбанапала. Обширность и богатства ассирийских городов, блеск двора и великолепие построек превосходили все когда-либо виденное в странах древнего Востока.

    Когда, предположительно, он умер, государственная казна Империи была в полном порядке. Он и сейчас считается богатейшим человеком за всю историю человечества. В сокровищницах Ниневии после его смерти остались пять миллионов аттических талантов золотом, что в пересчете на современные деньги составило бы более двух тысяч миллиардов долларов! Но наши запросы скромнее, на месяц - полтора тебе хватит. Ну и на непредвиденные расходы, разумеется.  Не очень-то шикуй. Очень надеюсь, что в этот срок ты уложишься.

     Вот, обрати внимание на этот свитер. Он с секретом. Наружная поверхность его сцепляется с внутренней на манер «липучки». Стоит их разъединить и…-  Раздался легкий треск. – Видишь? Внутри есть потайные карманы, в них мы уложим для тебя специальный набор медикаментов, антибиотики, порошки, используемые для заживления ран и ожогов, при отравлениях, обезболивающее и так далее. Лекарств тут будет с запасом, но надеюсь, тебе не доведется воспользоваться нашей аптечкой. Чтобы соединить две половинки, их надо просто надеть на себя по очереди, пригладить руками – и сцепка произойдет. Серебро положишь в ремень, там есть специальные потайные отделения.

- А это что за медальон? – указал я пальцем на бронзовое украшение на черном витом шнурке, лежащее рядом с серебряными «деньгами».

- Это знак твоей принадлежности к касте жрецов, выполненный из бронзы в виде лика бога солнца Шамаша. Носится на шее. Но если ты приглядишься повнимательнее, то заметишь, что он состоит из двух половинок. Повернув любую по часовой стрелке, ты активируешь аварийный маячок, сигнал поступит сюда на пульт, после чего компьютер автоматически запустит программу обратного перехода.  Коридор во времени будет открываться в месте выброски каждые последние пять минут каждого часа в течение десяти часов.
 
- А как я узнаю, который час?

- Вот браслеты. Это уже не бронза, но почти идентичная имитация. Это специальный пластик. Если как следует потереть нижнюю пластину – проступят электронные часы. Они вечные, не подведут. Здесь же вмонтирован и электронный компас, он поможет тебе сориентироваться на местности и отыскать точку заброса.

   Вот это звено браслета – универсальный тестер, реагирует на все известные отравляющие вещества. Просто капни водой или вином на пластинку, если она останется зеленоватой – все в порядке, если покраснеет – там яд. Чем ярче красный цвет, тем сильнее отрава. Функционально браслеты идентичны и дублируют друг друга, на всякий случай.

    А вот и таблички, которые ты возьмешь с собой. Я отобрал кое-что из своей библиотеки, не бог весть что, но это не принципиально. На них тексты гаданий и предсказаний. Теперь давай взглянем на карту.

    Профессор расстелил рулон ватмана,  расставив образцы минералов на загибающиеся края. Я хмыкнул про себя.  Чем не командно-штабные учения в Приволжском военном округе. Вот и «рабочая карта командира мотострелкового батальона». Только, вместо минералов мы ее крепили по углам стаканами с водкой, да и на этот раз весь батальон – я один…Голос Профессора вывел меня из задумчивости.

- Итак, смотри. (Рис. Карта Ассирии при Ашшурбанапале - http://enciklopedija.narod.ru/galereja/karti/10_M.gif) Вот Вавилон, вот Ниневия. Между ними Ашшур – древняя столица Ассирии. Твой храм находился здесь, на северо-востоке. – Профессор ткнул карандашом в карту. – В местечке, под названием Муцацир. Это приграничная территория.

    Скифские племена, живущие вдоль побережья Каспия, участили свои набеги на имперские приграничные районы, разрушая поселения, сжигая храмы. Так что твоя версия более чем правдоподобна. Да и Урарту недалеко, арамены тоже использовали любую возможность поквитаться с Империей. Так что никто тебя не заподозрит, и самое главное, не сможет опровергнуть. По всей Империи проложены отличные дороги, настоящие каменные шоссе. Строились они, в основном, для быстрой переброски войск. Судоходство ведется также активно.

    Смотри сюда: вот это приток Тигра. Будем считать, что ты спустился здесь по реке,  до уровня Дур-Шаррукина, бывшей резиденции ассирийских царей, отсюда добрался до дороги на столицу. На самом деле, точка заброса – здесь. В десяти километрах от дороги. Это самое разумное расстояние. Переход будет под утро, и вспышка может привлечь внимание. Дождешься рассвета  и отправишься. Часа через два с половиной ты уже выйдешь на дорогу и растворишься в толпе. В ближайшей корчме потребуй лошадь или мула. Сошлись на распоряжение царя и веди себя поуверенней. Заплатишь серебром – отдай среднего размера слиток. По моим расчетам, тебе останется проехать чуть больше ста километров. Думаю, что к утру второго дня ты уже войдешь в столицу вместе с торговыми караванами. Там действуй по обстановке.
   
    Запомни! Обратный переход по плану я активирую ровно через первые тридцать дней, и потом еще трижды. Больше не смогу, сто двадцать дней – пока предел для установки, мощность маловата. Потом собьются настройки - и шанс будет один на миллион. Как только будешь готов – уходи в район возвращения, ну и…В общем, будем тебя ждать, – голос ученого вдруг дрогнул, и я понял, какое бремя он снова взваливает на себя.

- Не волнуйтесь, Профессор. Все будет в порядке, - неестественно бодро высказался я и сам поморщился, услышав собственный голос.

- По-другому и быть не может! – отрезал он, и через минуту уже тоном ниже добавил, отвернувшись в сторону. – Не подведи меня, мой мальчик. Ты должен вернуться. Что бы ни случилось. Ну, а сейчас – вот тебе ключи и адрес. Езжай. Выспись, погуляй, проветрись. Жду тебя здесь во вторник, в двенадцать. Перед выходом у тебя будет важное свидание, так что не опаздывай.

- С кем? – недоуменно спросил я.

- С парикмахером, разумеется. Где ты видел ассирийских жрецов без бороды и с прической «а-ля Джеймс Бонд»? Вот это все мы и поправим.

- Ну шевелюру-то я, положим, сбрею, а вот бороду-то откуда взять? От моей толку никакого, всегда росла какими-то клочьями. Не приклеивать же…

- Именно, - весело блеснул глазами мой собеседник. – Такого орла из тебя сделаем -  ниневийские красотки все локти обкусают.

- Кстати, о красотках… - начал было я.

- Но, но! – рыкнул Профессор, - пошутили и будет. Дело – прежде всего. И вообще, почему ты все еще здесь?

Я пожал плечами и, захватив с собой меч и пару книг, отправился к машине, что ждала меня на парковке у входа.
 




          Глава 10.
          «Три дня тишины»

    Дом Профессора я нашел не сразу, слегка проплутав по лесным дорогам. Он стоял довольно в стороне от шоссе, в дюнах, практически у самой кромки залива. Открыв  тягуче заскрипевшие ворота, я загнал машину под навес, вышел и огляделся. Видимо, дом был построен давно, лет пятьдесят назад из толстого бруса, на сохранившемся старом финском фундаменте.

    Ровно обтесанные камни ограды уже позеленели от времени и тронулись мхом. К воде вела дорожка, выложенная плиткой. На земле, вокруг дома, за высоким забором, росли огромные сосны. Несколько крупных, замшелых и истертых временем камней на поляне перед домом делали пейзаж еще более живописным. Никаких следов огорода или фруктовых посадок я, к своей вящей радости, не обнаружил. На расстоянии метров тридцати от дома виднелась крытая беседка, вся увитая побегами дикого винограда. Я сделал глубокий вдох и блаженно улыбнулся. Я буду чертовски рад провести здесь три дня в тишине. Открыв ключом, что вручил мне Профессор, тяжелую входную дверь,  я прошел внутрь.

    Обстановка дома была незамысловата. Июньское солнце щедро нагрело доски пола, я снял кроссовки и с удовольствием ступил босой ногой на теплую поверхность. В правом углу я обнаружил большой открытый камин из красного кирпича, дрова лежали рядом, в углу, в большой плетеной корзине. Несколько плетеных кресел, диван, небольшого размера, стол у стены, холодильник в углу, - вот пожалуй и вся обстановка гостиной. На столе я обнаружил подставку для меча, очень кстати. В холодильнике оказались фрукты и соки. Оторвав от грозди узбекского кишмиша маленькую веточку, я прошлепал в соседнюю комнату – там был, по-видимому, кабинет. Стоял большой рабочий стол из красного дерева,  все пространство стен было заполнено книгами, книги были и на столе, и на подоконнике, и даже на полу. На полке, перед столом, я заметил несколько дубовых боккенов – деревянных заменителей катаны.  Мысленно отметив это, я  вышел и плотно прикрыл за собой дверь. Здесь мне делать нечего, у меня три дня отдыха.

    Из гостиной деревянная лестница вела на второй этаж. Ее ступеньки тоже дружно поприветствовали меня мелодичным скрипом. Наверху оказалась небольшая уютная спальня. Проглотив последнюю виноградину и насладившись ее прохладной сочной мякотью, я лег на кровать, мечтательно скрестив руки на затылке, и задумался.

    Три дня. У меня уже год не было такой роскоши, как три выходных дня подряд. Надо провести их с толком. По утрам – пробежка вдоль залива. Потом завтрак и занятия с мечом. Потом – купаться! Но залив из-за дамбы давно обмелел, идти по камням, что впиваются в ноги, полкилометра по воде – сомнительная романтика. Не хватало еще вывихнуть ногу перед походом, - хорош же я буду. Поэтому купаться я поеду на озера, думаю, что отсюда до них минут десять на машине, не больше.  А потом я завалюсь в беседку и буду читать до вечера книжки, что привез с собой. Блаженство!  Ну, а сейчас – разгружаться.

     Спустившись к машине, я  достал меч и рюкзак. Только повернувшись, чтобы идти в дом, я услышал чей-то тяжелый вздох и шаги. Медленно опустив рюкзак на пол, я поудобнее перехватил ножны и потом уже повернулся. Собака! Шагах в десяти от меня сидел огромный коричневый дог и зевал, демонстрируя угрожающего вида клыки, вздыхал и облизывался. Вот так встреча!

- Ну, и как тебя звать? – задал я дурацкий вопрос.
 
    Дог улегся на землю, положив тяжелую голову на передние лапы, презрительно посмотрел на меня своими умными глазами и удрученно засопел. Я невольно залюбовался сильным и статным животным – красавец!

- Хан, Ха-ан! – раздался звонкий женский голос со стороны пляжа, - ну где же ты, Хан!

    Дог никак не отреагировал на эти отчаянные призывы. Ну что ж, по-крайней мере, имя мы выяснили. Большие собаки всегда вызывали у меня уважение. Мне всегда казалось, что большой пес не может быть глупым, в отличие от бестолковых пуделей, невнятных болонок и пекинесов. А может, я просто презирал декоративные породы.

    Присев в кресло на веранде, я неожиданно припомнил историю из детства про большого черного водолаза, что жил в нашем дворе, в доме напротив. Звали его Онли, видимо, усеченная производная от английского варианта словосочетания «Единственный». Хозяева его ленились с ним гулять и частенько отправляли его в самостоятельные прогулки по двору. Собака была умнейшей и совершенно беззлобной. Нагулявшись вдоволь и справив все свои дела, она возвращалась обратно, на свой четвертый этаж. Там Онли вставал на задние лапы и тыкался носом в кнопку звонка, сигнализируя о своем возвращении, не отпуская звонок, пока хозяева не открывали дверь. Эта идиллия продолжалась до тех пор, пока пес, видимо, постарев, не сбился однажды с курса и не позвонил в квартиру этажом ниже. Там жила подслеповатая старушка, которая и открыла ему дверь. Увидев что-то большое и волосатое на задних лапах,  бедная старушка брякнулась в обморок.

    Я покрутил головой и рассмеялся. Дог немедленно поднял голову и посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом. Видимо решив, что я не заслуживаю дальнейшего изучения, он снова прилег и протяжно с подвыванием зевнул.

- Ханчик, ну где же ты? - голос раздался совсем близко, и из-за сосен вышла стройная девушка, лет шестнадцати, в джинсах и футболке. На голове у нее была синяя бейсболка, с лихо сдвинутым набок козырьком, из-под которой выбивались непослушные пряди рыжих, как апельсин, волос. Увидев собаку, она кинулась к ней. Но, заметив меня, сидящего на веранде, резко остановилась и замолчала. Я ободряюще улыбнулся ей  и поздоровался.
 
- Добрый день, - застенчиво отозвалась она, щурясь на солнце. Сейчас я заметил, что все лицо ее усеяно веснушками размером с мелкую горошину. – Вы извините, Хан – такой непослушный, только папа с ним справляется, а от меня с мамой он частенько убегает. У-у-у, вредная скотина! – Весело и совершенно беззлобно она погрозила псу кулаком. Тот сделал вид, что не замечает.

- У тебя отличный пес. А как тебя зовут?

- Только вы не смейтесь. Меня Софьей зовут. А ребята прозвали Рыжая Соня.

- Я не буду смеяться, - пообещал я.

- Я его заберу, а то мама беспокоится, - она пристегнула поводок к ошейнику пса, тот с тяжелым вздохом поднялся и с видом полной покорности судьбе поплелся за своей хозяйкой. – Мы ваши соседи, мама с папой всегда на лето снимают дачу на заливе. Спасибо и до свидания!

- Удачи! – я смотрел этой забавной парочке вслед, пока они не скрылись в дюнах, потом подхватил с пола рюкзак и отправился в дом.
 
    На следующее утро мои планы спутал дождь. Видимо, он пошел еще ночью, с тех пор не переставая ни на минуту. Ясное еще вчера небо с раннего утра  затянуло свинцово-серыми облаками, с залива порывами подул пронизывающий ветер, сосны со скрипом закачались и зашумели кронами, осыпая хвою и высохшие ветки. По поверхности залива побежали белые барашки волн,  накрывая крупные камни, в спокойную погоду торчащие островками из воды. Я вышел на крытую веранду и зябко поежился. Крупные капли дождя барабанили по крыше,  обильные струи воды лились по водостокам. На улице было промозгло и сыро, у самого крыльца собралась большая и мутная лужа.

    Глядя на капли дождя, падающие на траву, я вспомнил красивую японскую легенду о мастерстве великих самураев, настолько искусно владевших мечом, что были способны разрубить пополам каплю, летящую с неба. Постояв еще несколько минут на веранде в раздумьях, я пожал плечами и отправился топить камин. В конце концов, у меня есть что почитать, да и виноград в холодильнике еще остался. Так прошел весь день и наступил вечер.

    К вечеру дождь слегка поутих, появилась надежда, что погода наконец наладится и воскресный день я проведу, как и планировал.
 
    Ранним утром яркое солнце подбросило меня с кровати - быстро натянув спортивный костюм, я выскочил наружу. Легкий ветерок морщил рябью гладь залива, бежать вдоль кромки воды было легко и радостно. Добежав до Репинских санаторных пляжей, я остановился отдышаться и размяться. На заливе было еще пустынно, редкие парочки прогуливались по намокшему за ночь песку, видимо, нагуливая аппетит перед санаторным завтраком. Но я был уверен, что не пройдет и пары часов, как полосу пляжей от Сестрорецка до Зеленогорска  захлестнет пестрая волна отдыхающих из города. К вечеру она схлынет, оставив после себя горы пивных бутылок и банок, пустых разноцветных пакетов, огрызков и окурков…И чем круче иномарка, тем, как правило, толще морда и выше куча объедков.

    Сколько лет еще должно пройти, чтобы из наших нуворишей выросли вменяемые, пусть богатые, но умственно и нравственно здоровые люди? Правду говорят, чтобы получить леди – надо начинать с бабушки. Один мой приятель – фермер, каждый понедельник садится в свой старенький джип с прицепом, сажает туда же троих своих сыновей и весь день они убирают мусор вокруг озер, что в километре от их фермы. Никто его не заставляет, и уже тем более, не платит. Не могу, говорит, и все. По ночам не сплю, душа болит. Не хочу, говорит, чтобы внуки мои в дерьме росли. А может, все дело объясняется тем, что у него в роду были дворяне?
 
    Размявшись как следует и разогрев мышцы, я решил отправиться назад. Обратный путь до дома Профессора показался мне длиннее, тяжело дыша, я взбежал по ступенькам, и напрямик отправился в душ. Позавтракав, я захватил меч,  «Книгу Пяти колец» и вышел на лужайку. Для начала необходимо было проделать несколько стандартных упражнений с мечом, нанося воображаемому противнику удары и парируя его.

    Меч рассекал воздух с легким, приглушенным шелестом, словно пел какую-то древнюю боевую песню. Я снова почувствовал разницу – он шел гораздо плавнее, чем синай, но мог двигаться и гораздо резче. Ощущение было такое, как будто со своего Пассата я пересел в Феррари, и гоночная машина реагирует на мое малейшее движение, вынуждая меня сдерживать любые мои необдуманные поступки. Было ясно, что в руках у меня не просто меч, а мой партнер и советчик. Теперь понятно, почему  мудрый Фудзивара вручил мне меч перед самым выходом, после того, как месяцы ушли на тренировки с синаем и боккеном. С самого я начала я бы просто не справился с ним.  Я с наслаждением работал с мечом, не замечая времени. Отработав основные приемы множество раз, я раскрыл книгу великого Мусаши и стал вчитываться в рекомендации Кенсэя.
 
    «…атака «текущей воды» используется, когда ты схватился с врагом клинок к клинку, вплотную. Когда он разрывает контакт и отходит, стараясь нанести стремительный удар длинным мечом, расширь свое тело и дух, насколько возможно и бей по врагу, но медленно, повторяя его движения, как прибывающая вода…»

    Я почесал в затылке. «Расширь свое тело и дух» - и как это понимать? Ну что ж, пойдем дальше.
 
    «…атака «огня и камней» означает, что когда ваши мечи столкнулись, ты наносишь удар так мощно, как только можешь, совершенно не поднимая меча. Это означает  атаковать стремительно руками, торсом и ногами – все эти части тела участвуют в броске…»

    Кажется, про эту технику рассказывал Фудзивара, говоря, что если упорно и настойчиво тренироваться, можно достигнуть сокрушительной мощи удара. Именно таким приемом Мусаши однажды обезоружил князя, самоуверенно решившего сразиться с ним. Он просто переломил его меч. Это важно, это надо отработать. Так, что у нас дальше…

    «…атака «красных листьев» означает намерение сбить вниз меч противника с неким «прилипающим» движением. Успешное выполнение приведет к тому, что он непременно выронит оружие. Тренируйся непрерывно и ты сумеешь обезоружить любого врага…»

    Это кажется, более или менее понятно.  Надо отработать с партнером. Пойдем дальше…

    Внезапно я услышал рев мотора, очевидно, выехавшего прямо на пляж джипа, хлопанье дверей и многоголосый восторженный рев веселой компании. Я поморщился. Вот тебе и «никто не потревожит». Интересно, как давно Профессор сам отдыхал здесь?  На пляже уже во всю шло веселье,  на полную громкость орали динамики, неся всему миру неподдельную радость от того, что кому-то «восемнадцать уже», в связи с чем надо «целовать везде»,  было слышно как колют дрова, и по крикам: «Колюня, тащи мангал, он в багажнике слева!» и «Куда вы, в натуре, дели водку?!» стало ясно, что компания обосновывается здесь прочно и, как минимум, до позднего вечера.
 
    Я со вздохом убрал меч в ножны и унес оружие в дом, где бережно установил его в подставку. Даже через плотно закрытые окна доносились пьяные визги и крики, видимо кто-то кого-то тащил в воду к полному телячьему восторгу всей честной компании. Со временем, вразумительных криков стало меньше и, видимо, после обильных возлияний, пошли мужские разговоры, крепко сдобренные сальностями и матерщиной. Женское меньшинство реагировало на это подчеркнуто застенчивым кудахтаньем. Потянуло шашлычным  ароматом, судя по обилию тостов, веселье разгоралось с новой силой.
 
    Я оказался перед дилеммой. Выносить это не было ни малейшего желания. Бросить все и вернуться в город? Жалко, у меня остался еще один выходной в запасе. Попросить их переместиться отсюда как можно дальше – реакция предсказуема. Они просто не поймут. Остается одно – отправиться на озера, купаться, как я и хотел, в надежде, что по возвращении я не застану здесь это стадо нетрезвых морских котиков. Решено! На озера!  Накупаюсь всласть.

    Лежа на воде посреди озера – я всегда старался заплыть подальше, лечь на спину и парить, словно в невесомости –  я, наконец, обрел желаемую тишину и мысленную сосредоточенность. Как сказал Профессор,  основная цель Кендо –  научить человека справляться с жизненными обстоятельствами без применения меча. Но достичь этого можно только через безупречную технику и изматывающие тренировки. Парадокс какой-то! Как-то не вяжется, одно с другим…

    Может, он имел в виду легенду о том, как Мусаши избавился от бандитов, что выслеживали его в придорожной таверне и собирались ограбить, не ведая, с кем имеют дело. Заметив, как кучка сомнительного вида бродяг о чем-то подозрительно сговаривается за его спиной,  Кенсэй спокойно и как ни в чем ни бывало закончил ужин,  а потом, помедлив, несколькими быстрыми и четкими движениями палочек поймал всех мух, что надоедливо жужжали над его миской с остатками лапши. Бандиты остолбенели и быстро-быстро ретировались. А ведь он их мог легко зарубить. Всех. Играючи. Почему не зарубил? Пожалел? Вряд ли, не жалостлив он был. В те времена странствующий самурай мог легко испытать остроту своего клинка на спящем у обочины нищем или любом простолюдине, который ему чем-то не понравился. Помню историю о том, как один самурай усмотрел в прыжках бродячего актера обиду для себя лично и зарубил его. И это была норма! Почему же тогда?

    Я чувствовал, что ответ где-то близко, но словно ускользает от меня, как рыба ускользает от сетей незадачливого рыболова. День клонился к закату, вода в озере темнела от наползавших теней высоких сосен и разлапистых елей, пора была возвращаться.

     К дому я вернулся уже в закатных сумерках, с горечью отметив, что компания и не думала покидать прочно занятые позиции, видимо, твердо решив гулять до утра.

    Уже в доме, заваривая себе жасминовый чай, я услышал глухие хлопки выстрелов и звон разбивающихся бутылок. Каждое удачное попадание в цель сопровождалось буйным ревом  восторга. Сволочи. Нашли место для упражнений. Я почувствовал, что начинаю закипать, прилагая все усилия к тому, чтобы сдержаться. Не вздумай, твердил я себе. Их там, как минимум, трое здоровых невменяемых мужиков,  да еще и вооруженных. Им только этого и нужно, покуролесить. Вот ты им будешь как раз в жилу. Мои колебания прервал знакомый женский голос:

- Пустите, пустите, говорю, сволочи! Хан, Ханчик, на помощь, Ха-ан!

    Мне потребовалось секунд пять на то, чтобы захватить боккен потяжелее из кабинета Профессора  и выскочить на улицу. Пока я бежал эти пятьдесят метров, женские крики и плач стали глуше, а пьяный гогот - сильнее. Выпрыгнув на пятно света от фар заведенного джипа, я увидел картину, от которой у меня занемели скулы.

    Двое крепко пьяных мужиков, сопя и гогоча, пытались напоить мою рыжеволосую знакомую водкой, она отбивалась из последних сил. Те содрали с нее футболку, знакомая синяя кепка была втоптана в песок, рыжие волосы растрепаны. Так, двоих я вижу. Где же третий? Да и барышень что-то не видать. Ушел провожать?

   Мое появление удивило их, но нисколько не напугало. Уперевшись в меня стеклянным бессмысленным взглядом и пуская слюни, один из них проговорил, пьяно качнувшись на ногах:

- Ты, эта…видишь, какая стерва..я ей – пей, а она – ни в какую, сучье отродье!

- Отпустите девчонку, - как можно спокойнее произнес я. – Она моя соседка и уйдет со мной. Софья, - позвал я. – Ты меня слышишь?

    Бедная девочка рыдала, упав на колени, тщетно пытаясь прикрыться остатками футболки.
 
- Соня, - еще раз настойчиво позвал я. – Это я, твой сосед, дядя Саша, ты меня помнишь. Мы сейчас пойдем домой. Не плачь, иди ко мне.

    Девушка поднялась и, всхлипывая, нетвердыми шагами направилась в мою сторону.
 
- Эй, ты че, чувак, в натуре, - встрял второй, худой и нервный уголовник. - Никуда она с тобой не пойдет, ты еще что тут за х… с бугра?
 
- Парни, я никого не хочу калечить. Погуляли и будет, хватит вам уже на сегодня.

- Чего? – протянул второй, -  кале-е-чить? Да мы тебя сейчас сами порвем, как свинья газету, ссученыш. Вали его,  Колян!

    Тяжело ступая и сопя, они оба двинулись в мою сторону. У первого в руке блеснула бутылка водки, второй быстрым движением подобрал у мангала толстый металлический прут. Заученным хватом сжав боккен, я ждал, стараясь не выпускать их обоих из виду.

    Первым в атаку, как я и думал, кинулся нервный, наискось замахнувшись прутом. Оттолкнувшись обеими ногами и вложив в удар всю массу тела, я выбил из его рук прут, который глухо булькнул метрах в пятнадцати, и пока нервный обалдело пялился на свои пустые руки, нанес удар по его ногам ниже колен. Взвыв, он повалился на песок, зажав ноги руками и злобно матерясь. Первый. Так, поворот, стойка…

    Где второй?  Слегка протрезвевший от всего увиденного, Колян треснул бутылкой по камню,  и сжимая в руке остатки бутылки с остро торчащими краями бросился на меня, выставив вперед оружие на уровне моего живота. Сделав быстрый шаг в сторону и повернувшись направо, я коротко и резко ударил по его вытянутой вперед руке, раздался хруст костей, бутылка тяжело упала на песок. И продолжая его движение, развернувшись на месте, я нанес удар по его спине плашмя. Тяжелое тело пролетело вперед,  с гулким стуком влипло головой в «кенгурятник» джипа и медленно сползло вниз. Так…Второй. Где-то должен быть третий. Поворот, стойка…

- Брось палку, – услышал я  жесткий голос из-за спины, - и руки в гору.
Вот и третий, мелькнуло у меня в голове.

- Вали его, Петрович, вали! Он нас покалечил, сука! – надсаживаясь, орал первый, заходясь в кашле.

- Молчи,  гаденыш. Ни на минуту оставить нельзя. Что тут произошло? – голос звучал колюче и властно. Похоже, совсем трезв.

    Я медленно, не выпуская из рук боккена, развернулся к говорившему. Он стоял в темноте, за кругом света. Я был у него как на ладони, мне же даже лица его было не разглядеть. С такого расстояния и слепой не промажет. Совсем плохо…

- Твои ребята решили позабавиться с девушкой, они не правы, - медленно произнес я.

- Правы или нет, про то мне судить, ты палочку-то положи. Уж больно ты ей шустро машешь. Брось палку, я сказал! – резко приказал незнакомец.

 Нагнувшись, я медленно положил боккен на песок.

- А теперь на колени, руки на затылок, -  последовала новая команда.

- Это ты своим холуям приказывай, я на колени не встану.

- Как хочешь, - равнодушно произнес старший, было слышно как он пожал плечами и взвел курок.
 
    И вдруг произошло совершенно невероятное – из темноты, яростно рыча, вылетела огромная черная масса, сбила с ног говорившего, и, протащив несколько метров по песку, начала его терзать. Пистолет вылетел в круг света, я его подобрал и, разрядив, поставил на предохранитель.

- Хан, Ханчик, миленький, ты пришел! – закричала Соня сквозь слезы.

- И очень вовремя, надо отдать ему должное, - заметил я, устало опустившись на песок и утирая пот. – Ты оттащи его, что ли, загрызет ведь…

- Нет, папа его выдрессировал, на оружие, - он сбивает с ног и сразу за горло хватает! Слышите, тот только сипеть может?

    Действительно, сбитый с ног бандит издавал какое-то змеиное шипение и бульканье.

- Ну пусть тогда пока подержит, я позвоню в местное отделение.

    С ребятами из местного ОВД у меня сложились отличные отношения еще много лет назад, там служил мой однокашник, Серега Петровский, вот его-то телефон я и набрал все еще дрожавшими от напряжения пальцами.

- Сашка, - обрадовался Серега, - ты откуда?

- Отсюда…
 
    Я в двух словах обрисовал обстановку. Сереге никогда не надо было ничего долго объяснять.

- Все ясно, будем, жди.

    Не прошло и десяти минут, как на песок выкатились два уазика, оттуда выскочили люди в камуфляже и с автоматами. Впереди бежал Серега. Мы обнялись, и я указал на лежащие вокруг тела.
 
- Лихо, чем это ты их так  уделал? – поинтересовался мой друг.

Я молча поднял с песка боккен.

- Лихо, - повторил Серега и, повернувшись, махнул своим рукой, - грузите!
Повернувшись ко мне добавил: - Девчонке надо бы с утра подъехать в отделение, заявление написать.
 
 - Ладно, там посмотрим. Ей и так досталось. Вот пистолет, что мы отобрали у последнего. Разбирайтесь…Уже на статью заработал. Спасибо за помощь, я  девчонку уведу отсюда.

Попрощавшись, мы разошлись. Я снял с себя свитер и отдал девушке. Пока она одевалась – я поднял кепку и отряхнул с нее песок.

- Объясни мне, как ты здесь оказалась?

- Ханчик снова убежал, а мне одной в доме было страшно оставаться. Мама в город уехала до завтра, ну я и пошла его искать, - в моем свитере до колен она выглядела очень трогательно.
 
- Понятно, вот что… Пошли, я напою тебя чаем и ты ляжешь спать, горе луковое... А утром я отвезу тебя в город, так устроит? Зови собаку и пойдем.
 
    Вот так втроем мы и вернулись в дом Профессора. Напоив Рыжую Соню жасминовым чаем с баранками, я отправил ее спать наверх, сам устроился в гостиной  на диване перед камином. Дог  улегся рядом на полу. Протянув руку, я потрепал его по шее.

    Да, друг, выручил ты нас. Если бы не ты, лежать мне сейчас на песочке. Вот такого бы мне партнера с собой  в прошлое. Жаль, что у меня нет собаки. Вздохнув, я закутался в плед и скоро заснул под треск поленьев и ровный гул ветра в каминной трубе.
 




          Глава 11.
          В дорогу


- Завтрак чемпионов! Пора вставать, лежебоки! – раздался веселый звонкий голос. С трудом разлепив глаза, я увидел Рыжую Соню с миской собачьего корма в руках.
 
- Я это не ем, - буркнул я, пытаясь перевернуться на другой бок.

- Дядя Саша, это для Хана. А ваш завтрак на столе стынет, - гордо сообщила мне рыжеволосая девица. На этот раз на ней красовалась моя футболка, которую, она, по-видимому, использовала вместо пижамы.

    Рядом с диваном раздались тягучее недовольное урчание и долгий, с подвыванием, зевок. Пес, видимо, тоже был не настроен просыпаться в такую рань.

- Который час, ради всего святого?

- Уже половина седьмого. Вы знаете что, дядя Саша, я передумала в город ехать. Маме придется тогда все рассказать, а мне не хочется. Волноваться будет, ну и все такое…А вечером она сама будет здесь.

    Поняв, что окончательно проснулся, я сел, спустив ноги на пол и тряхнул головой, прогоняя остатки сна.

- Правильно, близких людей надо беречь. Маму особенно. Хорошо, остаемся. Тем более что это мой последний выходной.

- Но сегодня же понедельник! Я думала, вам на работу надо, - смутилась она. – Ой, а я вас в такую рань разбудила.

- Правильно сделала, молодец. Ну, где там обещанный завтрак?
 
    На столе я обнаружил поджаренные гренки, мюсли, кофе и фрукты. Подперев подбородок рукой, Соня с удовлетворением наблюдала за тем, как я поглощаю пищу, и похоже, о чем-то размышляла.

- Дядя Саша, - раздумчиво произнесла она, накручивая рыжую прядь себе на палец. – А вы вчера  дрались с ними этой штукой?
 
- Это не штука. Это боккен. Японский деревянный меч, в данном случае, дубовый. Специально для тренировок.

- Здорово вы их. А я могу так же научиться?

    Отличная мысль, подумал я, старательно пережевывая пищу. У Сэнсэя занимались девушки, отведу-ка я Рыжую Соню к мастеру, вреда не будет. Все лучше, чем стучать ластами по дискотекам, так кажется они выражаются, и влипать в истории. Насчет оплаты я тоже договорюсь. Опять же мне спокойнее.

- Если хочешь, я отведу тебя в клуб, где девушки изучают боевые искусства. Только имей в виду, времени это требует много и нагрузка серьезная. Если будешь добросовестно тренироваться, через пару лет меня заткнешь за пояс.
 
- Правда? – загорелась она, распахнув свои зеленущие глаза. – Вот здорово! Раньше папа со мной занимался, пока не ушел в рейс. Он у меня мастер спорта по самбо.

- Твой отец моряк?

- Он штурман! – гордо сообщила мне Соня. – Он сейчас в море на заработках, ходит на сухогрузе, под сингапурским флагом. Ему еще год ходить, по контракту. А потом короткий перерыв и снова.  Вот без него Хан и разбаловался. Мама хочет собаку кому-нибудь отдать, а мне – жалко. Но мама говорит, что  пес молодой и мы его испортим. А если у него будет хозяин - так будет лучше для собаки, ведь ей надо заниматься.
 
- Твой пес нас крепко выручил вчера. Если его натренировать – получится отличная служебная собака, - сказал я, допивая кофе. – Спасибо за завтрак.
 
- Это вам спасибо, дядя Саша, - вдруг дрогнувшим голосом проговорила девушка, непрошенная слезинка повисла на длинной реснице. – Что бы я без вас делала…Я всегда куда-нибудь влипаю, мама говорит, что это не лечится.

- Выше голову, Рыжая Соня, - ободряюще похлопав ее по плечу, произнес я. – Скоро ты будешь великой воительницей, как и твоя тезка, и сама сможешь постоять за себя. А сейчас – давай начнем занятия. Думаю, что в этом доме деревянный меч для тебя тоже найдется.

    Рыжая Соня оказалась на редкость понятливой ученицей. Выбрав для нее боккен полегче из красного дуба, мы за несколько часов отработали хват и стойку. Пес, занявший свою привычную позицию на лужайке лениво наблюдал за нами, сонно жмурясь и изредка поднимая тяжелую голову. После обеда мы расстались – Соня  ушла встречать маму, оставив Хана на мое попечение.
   
    Я вынес на лужайку кресло с веранды, уселся поудобней, подставив лицо солнечным лучам. Пес неожиданно поднялся, потянулся и, пройдя несколько шагов, с тяжелым вздохом улегся у меня в ногах. Протянув руку, я потрепал его по шее.
- Что брат, скучаешь? Тоскливо тебе? Может и правда, пойдешь со мной? Уж чего – чего, а развлечения я тебе гарантирую.

    Пес благоразумно промолчал, растянувшись на земле, казалось, он дремлет. Разомлев на солнце, убаюканный шелестом волны, я поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза…

    Тик-так, тик-так… Холодный, металлический отсчет вел метроном. Профессор сказал, что так мне проще будет сосредоточиться и наблюдать за временем. Я открыл глаза и снова зажмурился. В лицо бил луч света. Ложе капсулы, выстланное мягким, ворсистым материалом было удобно, холода я не чувствовал. Профессор отдавал команды лаборантам, те сновали вокруг капсулы как муравьи, то цепляя на меня датчики, то отдирая, то меняя их местами. Наконец, Профессор остался доволен, до меня допустили врача.

    Раскрыв небольшой блестящий кейс, он вынул и аккуратно разложил на стеклянном столике шприцы и ампулы странной формы. Терпеть не могу уколов…Особенно после одного случая, когда в приличном, казалось бы, медицинском учреждении, принадлежавшем крупнейшей в городе медицинской страховой компании бестолковая сестра дневного стационара регулярно промахивалась мне мимо вены, превратив прописанные врачом четырнадцать капельниц в сущий кошмар.
 
    Я сжал зубы и отвернулся, заметив, как врач, постучав по ампуле, профессионально отломил кончик и наполнил шприц мутноватой жидкостью.
- Ну, ну…юноша, расслабьтесь, - приятным мягким баритоном произнес врач, мгновение спустя дотронувшись до моей напряженной руки. – Что вы, право, батенька, в самом деле… Все будет хорошо. Вы не подпольщик-молодогвардеец, и мы не в гестапо, такой крепкий молодой человек, стыдно, стыдно.

    Пальцы врача были теплыми и почему-то именно этот факт меня успокоил, я постарался дышать носом, глубоко и размеренно. Врач говорил что-то еще, но смысл слов словно ускользал от меня, да и не было, думаю, в словах тех особого смысла. Голос, интонации, вот что успокаивало. Действительно, укол был легким, игла вошла точно в вену. Содержимое ампул врач вводил очень медленно, проверяя пульс и интересуясь самочувствием.

    Накатила легкая тошнота, но постепенно рассеялась, скоро все было кончено. Мои ощущения изменились – я словно парил в невесомости, ощущая непередаваемую словами легкость свободу. Я рассмеялся, весело и счастливо, смех отразился от потолка и пошел гулять по залу.

- Ну вот и чудно, вот и хорошо, - пробормотал врач, измеряя мне давление. На последок, заглянув мне в зрачки и одобрительно кивнув, он собрал свои инструменты и, похлопав меня по руке, отошел.

- Ну как он, Витя? – услышал я приглушенный голос Профессора.

- С медицинской точки зрения, он в норме. Минут через пять можно начинать. Но ты знаешь, что я обо всем этом думаю…

- Знаю, Витя, знаю…- нетерпеливо отмахнулся ученый, - Ты мне говоришь это перед каждым пуском. Неужели ты думаешь, что и в этот раз я не пошел бы сам, если бы мог?
 
Врач пожал плечами.

- Все равно не понимаю, почему не обнародовать твое открытие, не получить гранты, помощь государства, наконец. Тебе бы дали институт, финансирование. Это же открытие мирового масштаба, нобелевка, как минимум!
 
- Оставь, оставь, Витя. Может быть и дали бы, и снова посадили бы на шею очередного Лаврентия… И снова – давай, давай!

- Ну знаешь, говорят, не было бы Берии – не было бы и Курчатова, Харитона да и многих других.
 
- Я не ядерную бомбу изобретаю для отца народов, у меня другие задачи.
 
    Врач снова пожал плечами и покачал головой. Профессор похлопал его по плечу и подошел к капсуле, проверил еще раз все подключения и датчики. Убедившись, что все в норме, он повернулся ко мне, весело подмигнул и спросил:

- Ну что, сынок, поехали?

- Поехали! – ответил я не задумываясь.

    Один за другим закрылись цилиндры, погрузив меня в полный мрак, вздрогнув, капсула сдвинулась с места, вращения я почти не чувствовал. Ощущение невесомости снова пришло, обострив мое восприятие. Мне показалось, что в бездонном мраке я увидел маленькую светящуюся точку, я словно летел навстречу ей, в черной космической пустоте, где не было ни звезд, ни планет, ни Млечного пути, только эта маленькая, светящаяся точка – в ней был весь смысл моей жизни, манящая цель моего долгого путешествия.
 
    Внезапно точка взорвалась, полыхнув белым светом миллионов солнц, и в это мгновение я перестал существовать.
 




         Глава 12.
         Пустыня


    Если компас не сошел с ума в этой жаре, то уже пять часов я иду точно на юго-запад, и никакого намека на дорогу, о которой говорил Профессор. Последние три часа нещадно палит солнце, застывшее белым слепящим диском у меня над головой. На прозрачно-голубом небе – ни облачка.

    Вокруг меня и до гряды темно-бурых песчаных холмов со скудной растительностью на горизонте расстилается безводная каменистая пустыня, на вид пустая, безжизненная, наводящая тоску. Ноги вязнут по щиколотку в песке и раскаленном каменном крошеве, путаются в сухом, низко стелющемся кустарнике, пот заливает глаза, песок скрипит на зубах и дерет глотку. Мелкая песчаная мошка лезет в глаза и в рот, за воротник и пребольно жалит, я  матерюсь, машу руками и остервенело чешусь.

    Над пустыней прозрачным занавесом колышется марево обжигающего воздуха, скрадывая расстояния и сводя с ума. Песчаная поземка – предвестница бури заставляет меня пошевеливаться. Время от времени мне попадаются полузасыпанные песком крупные скелеты, видимо лошадей или мулов.

    Уже в третий раз я оступаюсь и скатываюсь с невысокого песчаного холма, после чего долго отряхиваюсь и отплевываюсь. Усилием воли снова заставляю себя двигаться вперед, давя в себе горячее желание сбросить эти чертовы глиняные таблички, груз которых становится все тяжелее с каждым часом. Меч я забросил за спину, вместе с моим жреческим одеянием, притороченным к вещмешку на манер шинельной скатки. Надо найти тень и отдохнуть, но где? И пить, пить…Я тряхнул фляжку – половины мне хватило на пять часов, сколько мне еще идти – неизвестно. Куда делась эта чертова дорога? И где я нахожусь? Видимо, переход прошел не так успешно, и меня забросило чуть в сторону, но насколько? На пять километров? На двадцать пять? Надо терпеть. Стиснув зубы, я сдвигаю фляжку в сторону и направляюсь к очередному холму, в сотне метров от меня, на вершине которого я еще издалека заметил высокую груду камней – может быть там я найду тень.
 
    Уже почти поднявшись на вершину холма, я обратил внимание, что когда-то камни были сложены аккуратно, да и, видимо, принесены были сюда кем-то с умыслом.
 
   Давным-давно, похоже, здесь была сигнальная вышка или башня, правда, крайне примитивно сложенная из крупных и мелких грубо обтесанных валунов и плоских пластин песчаника. Никаких следов раствора или цемента я не обнаружил. Кем были эти древние строители? Мои предки – ассирийцы или племена кочевников? Впрочем, зачем кочевникам сторожевая башня. Скорее, это остатки когда-то тщательно охраняемого укрепрайона. Уже хорошо – хоть какое-то свидетельство, что здесь есть люди.

    Присмотревшись повнимательнее – я разочарованно хмыкнул. Не есть – а были…Лет триста назад. Много лет назад верхняя часть кладки обвалилась, ветер и песчаные бури источили камни, придав им самые причудливые формы. Я шагнул внутрь постройки, за толстыми стенами было если не прохладно, то вполне сносно. Сняв вещмешок и меч, я привалился спиной к шершавому боку валуна и с блаженством вытянул ноги, положив их на камень поменьше. Ну что, похоже, дела наши не блестящи, заключил я мысленно, хлебнув как следует из фляжки и, с сожалением,  отложил ее подальше. Скоро кончится вода, местоположение – неизвестно, как далеко я от обжитых мест – тоже неизвестно…Надо бы забраться как можно выше и оглядеться. Тут, пожалуй, метров семь - восемь…Только бы кладка, расшатавшаяся от времени, выдержала мой вес.

    Я внимательно осмотрел внутреннюю поверхность башни. Шансы есть. Забраться по камням снаружи – нечего было и думать, их поверхность раскалилась на солнце. Поплевав на руки, я начал карабкаться вверх, осторожно ставя ноги в выщербленные пазы швов, цепляясь за малейшие выступы и подтягиваясь на руках. Первые метры пройдены удачно, еще чуть-чуть, ну же, еще…Я полз, обливаясь потом, обдирая в кровь пальцы и отгоняя от себя мысль о том, как я буду спускаться. Последнее усилие и, подтянувшись, я забираюсь на приступок, встав на который могу выглянуть наружу.
 
    Оазис! На расстоянии километра от холма, чуть в стороне к югу, темнел зеленый  массив, видимо, пальмовая роща. Странно, почему я не увидел ее с холма, перед глазами стояло только колышущееся марево. Где пальмы – там и вода. Может быть и люди. Я облегченно вздохнул и радостно засмеялся. «На самом краю аравийской земли три гордые пальмы зачем-то росли!» Тут их не три, а все триста.

    Мой смех гулким эхом повторила древняя башня – ясно теперь, что ее использовали как наблюдательный пункт, откуда дозорные могли быстро предупредить людей в оазисе о надвигающейся опасности. Ну, а сейчас – вниз и короткий марш-бросок.

    После долгого перехода по пустыне, вступив в тенистую прохладу рощи, было странно слышать над головой шелест пальмовых ветвей, сочный зеленый цвет казался неестественно ярким, в пышно разросшихся зарослях пламенел гибискус – я и забыл, что в природе есть такие цвета, вот так жизнь и учит ценить самые простые вещи…

    Под ногами зашуршала трава, дорога пошла под уклон,  потревожено гомонили птицы. Определенно, я иду к водоему. Я почувствовал его прохладу задолго до того, как увидел гладь небольшого озерца, в самом сердце оазиса. Прежде, чем выйти на берег – я осторожно осмотрелся. Перспектива стать добычей крупного хищника, пришедшего на водопой мне нисколько не улыбалась. Только львиных следов я сегодня видел множество, их количество и размеры внушали уважение. Положив мешок с табличками у небольшой пальмы и поудобнее перехватив ножны, я, осторожно и медленно ступая, вышел к озеру, готовый к любым неожиданностям.

    Вода в озере была прозрачна и холодна – видимо, его питали холодные родниковые ключи. У самой воды заросли травы были гуще. Браслет показал, что вода вполне пригодна, с наслаждением я напился так, что заныли зубы, и наполнил фляжку.
 
    Теперь – отдыхать, рано или поздно здесь появятся люди, возможно, караванщики – купцы или отряды регулярной армии, и то, и другое меня вполне устроит. Хуже, если – кочевники. Дикие племена, промышляющие грабежом и убийствами на большой дороге. Плевать им на указы ассирийского царя, на мой сан жреца и глиняные таблички.  Распаленные ненавистью ко всему имперскому, они  порубят меня в мелкую капусту, взденут мою буйную головушку на шест и усядутся пировать, попивая перебродившее верблюжье молоко. Так что думай, разведчик, как будем выкручиваться. Как там по законам Мэрфи: если гадость может случиться – то она случится непременно. Надейся на лучшее, а рассчитывай на худшее, другими словами.

    Так что, давай-ка, поднимайся – приказал я своему уставшему телу – и тащи свою задницу подальше от водоема, вон в тот кустарник, погуще, да поветвистей. Там и оборудуем себе наблюдательный пункт. Но сперва – спать, на пару часов у тебя есть законное право. Спугнув какую-то пеструю птицу, что с шумом выпорхнула из кустов и с протестующим раздраженным клекотом перелетела подальше, устроившись на низкорослой пальме неподалеку, я мечом прорубил себе путь в густом кустарнике. Широкая листва его скрыла меня совершенно от постороннего глаза. Срубленные ветки послужили мне подстилкой, на них сверху я бросил, раскатав, свой жреческий плащ из верблюжьей шерсти – защиту от змей и скорпионов, меч – справа, таблички – под голову. Уснул я еще раньше, чем успел донести голову до мешка.
 
    Проснулся я от плеска воды и громкого смеха, доносившегося от озерца. Я прислушался. Звонкий голос принадлежал юноше, почти мальчику. Хриплым приглушенным басом отвечал пожилой собеседник. Говорили на аккадском – я вздохнул с облегчением. Караванщики!

- Вода, чистая вода! Нет слаще ее для усталого путника! Надо скорее наполнить бурдюки.
 
- Оставь бурдюки в покое. Мы добрались сюда, хвала Мардуку, и груз наш цел, и удача не оставила нас. Отдохнем и наберемся сил, перед уходом и запасемся водой. Поможем погонщикам развьючить верблюдов и мулов, да проследи за грузом. Вперед двинемся ночью, чтобы пройти как можно больше до солнцепека.

- Как, уже ночью? Но, дядя, разве мы не можем здесь задержаться хотя бы на два-три дня? Путь был долгим, люди устали, животные вымотаны…Мы потеряли трех мулов, их груз пришлось перераспределить между оставшимися. Что, если и они падут?

- Задерживаться здесь небезопасно. Весь путь от границы великий бог хранил нас от нападений разбойников, которыми кишит эта пустыня. Последние бои на границе были не так успешны – банды дезертиров из императорской армии рыскают вокруг, как стервятники, высматривая падаль. Презренные псы. Нам надо спешить. До великой реки еще один переход. Там мы погрузимся на лодки и река понесет нас домой, в благословенный край.

- Ассириец не может быть дезертиром! – гордо распрямившись воскликнул юноша.
   
- Я и не имею в виду сынов Ашшура, - буркнул старший, по-видимому, вавилонянин. – Сколько иноплеменного сброда теперь в Великом войске. В Ниневии думают, что они будут воевать за Империю. – Он вздохнул и замолчал.

    Я слегка раздвинул густые ветки ножнами и осторожно выглянул наружу. В оазисе разгружался небольшой караван из десятка верблюдов и низкорослых мулов. Так, сколько людей в караване… Двоих я слышал, вон там мелькают еще фигуры, разбирающие поклажу. Трое, еще один, еще двое, вон еще несколько поят животных из кожаных мехов. Так, похоже, человек десять-двенадцать. Может, стоит к ним присоединиться? Не будем спешить… Разговор на берегу снова возобновился. Я весь обратился в слух.

- Они не посмеют напасть на наш караван, у нас печать Царя царей. Наш груз предназначен для него!

- Боюсь, ты не успеешь им этого объяснить, эти стервятники сначала стреляют, а потом обшаривают трупы. Конечно, печать произведет на них впечатление, когда ее найдут, рыская в наших котомках.

- Мы примем бой! У меня есть меч, его ковали кузнецы Арама!

- Ну да, тогда, конечно, нам совершенно не о чем беспокоиться, - мрачно произнес вавилонянин и, развернувшись, отправился к каравану.
 
    Юноша уселся на берегу, упрямо выпятив подбородок, обхватив худые колени руками и закутавшись в непонятного цвета хламиду из выгоревшей на солнце грубой ткани. Он что-то бормотал себе под нос, время от времени оглядываясь на расположившийся на отдых измученный караван, озираясь по сторонам и хватаясь за меч. Было понятно, что ему до смерти не хотелось покидать гостеприимный оазис, но аргументы старшего товарища, похоже, все-таки возымели действие. Смелый парнишка, но старик прав. Да и мне здесь нечего задерживаться. Но они идут к реке, видимо, к Тигру, оттуда поплывут «домой».  Вот это «домой» в устах вавилонянина меня смущает. Я хлопнул себя ладонью по лбу. Вавилон стоит на Евфрате. Если это так – меня занесло совсем в другую сторону. Но парень – явно ассириец. И караван везет груз, предназначенный для царя. Значит, Ниневия? Тогда нам по пути, остается это выяснить.
 
    Я решил не пугать парнишку своим неожиданным появлением, поэтому выбрался из зарослей с другой стороны и решил обойти озерцо кругом. При виде меня караванщики, уже расположившиеся на отдых и делившие скудную трапезу, что была накрыта на войлочной кошме и состояла из лепешек, сыра и фиников, повскакивали с земли и схватились за оружие. Двое или трое натянули луки в мою сторону. Сказывается практика, быстрые ребята. Я поднял кверху правую руку ладонью к ним, показывая, что в руке у меня нет оружия. Меч по-прежнему висел в ножнах за плечами, капюшон жреческой накидки скрывал его рукоять, но мне хватило бы и секунды, чтобы его обнажить.

    Караванщики – все, как на подбор, бородатые и коренастые мужики – стояли молча, угрюмо сжимая в руках тяжелые бронзовые мечи грубой работы.
Подойдя ближе к ним, я опустил руку и некоторое время молчал, внимательно разглядывая их, пытаясь унять волнение, которое не подобало представителю жреческого сословия.

    Вот она, первая встреча! Я переводил глаза с одного лица на другое. Было видно, что путь их был не близок и они действительно устали, как и сказал парнишка. Быстрым шагом, видимо заслышав шум, подошел старший караванщик и выступил вперед.  Увидев перед собой жреца, он, обернувшись, рявкнул что-то остальным и склонился в поклоне – те попрятали оружие и молчаливой кучкой столпились за его спиной.

    Распрямившись, мужчина дал мне возможность его как следует рассмотреть. Думаю, что ему уже давно за 50, но он еще очень крепок. Старший караванщик был широк в кости и жилист, черную бороду обильно тронула седина. Живые карие глаза смотрели на меня  испытующе из под густых бровей, но взгляд их был спокоен, он выдавал уверенного в себе человека, не раз глядевшего в лицо опасностям. Да и чего ему переживать из-за одного жреца. Он был одет в куртку из толстой воловьей кожи с нашитыми на груди треугольными  бронзовыми пластинами поверх длинного, когда-то синего халата. Свободного кроя шаровары были заправлены в истоптанные сапоги. Его головной убор напомнил мне турецкие фески, про себя я решил наименовать его тюрбаном. Тяжелая бронзовая серьга оттягивала мочку правого уха,  правая рука покоилась на поясе, рядом с рукоятью кинжала, который был заметно лучшей работы, чем те бронзовые секачи, которыми меня встретили караванщики.

- Приветствую тебя, господин, - произнес старший на вавилонском диалекте. – Твой путь был долог, как и наш. Мы мирные караванщики и следуем в столицу. Чем мы можем служить тебе?

- Да хранят тебя боги, караванщик, на долгие годы, твою семью, твоих животных и твой груз, - хрипло произнес я стандартную формулу приветствия – от волнения у меня пересохло в горле. – Благодарю тебя за помощь, она мне потребуется. Я и сам иду в столицу с важным поручением, могу я присоединиться к твоему каравану?

- Господину незачем спрашивать, - несколько удивленно произнес вавилонянин, подняв брови. - мы рады служить тебе по мере сил. Стол наш скуден, но если господин не побрезгует…

- Господин не побрезгует, - ответил я, улыбаясь, напряжение первых минут контакта наконец-то начало меня отпускать. Ну же, вдох-выдох, приди в себя. – Я буду рад разделить с вами трапезу, кое-что найдется и в моей котомке.
 
    Обрадованный и польщенный, вавилонянин еще раз склонился в низком поклоне и широким жестом пригласил меня к кошме. Остальные, тихонько переговариваясь между собой, разошлись по оазису и устроились на отдых. Часовые с луками заняли свои места.

    Новость о пришельце дошла и до озера, откуда, запыхавшись, прибежал парнишка и встал метрах в десяти от кошмы, прислонившись к стволу финиковой пальмы, разглядывая меня  и  не решаясь подойти или заговорить. Я ободряюще кивнул ему и улыбнулся – мальчишка несмело улыбнулся в ответ. Он разглядывал меня во все глаза, особенно его заинтересовало мое оружие.

- Как твое имя караванщик? – тем временем поинтересовался я, усаживаясь на траву, пристроив рядом меч и котомку.

- Азим, господин.
 
- Твои люди хорошо вооружены, Азим, - заметил я.
 
- Господин, верно, шутит, - мрачно произнес вавилонянин, - эти мечи тупы и гнутся от удара. Они уже не однажды были в переплавке и с каждым разом они становятся все хуже. Мы их возим больше для устрашения. Но спокойнее от этого мне не становится…

    Вавилонянин щелкнул пальцами, один из его помощников метнулся куда-то в сторону и вскоре появился с кувшином дымящегося варева, в воздухе растекся аромат корицы и еще каких-то пряностей, названий которых я не знаю. Я с благодарным кивком принял глиняную чашку мутного напитка, и, дождавшись, пока мой собеседник пригубит первым, сделал и сам небольшой глоток. Горячим комком прокатилась по внутренностям пахучая жидкость, одновременно утоляя жажду и бодря. Сделав второй глоток, прикрыв от наслаждения глаза, я продолжил разговор.

- Кого же ты опасаешься, караванщик?

- Всех. Но пока великий Мардук, хвала ему, хранил наш путь.За месяцы пути мы потеряли только половину животных и всего двоих из отряда.

- Причиной их смерти стали жажда и тяготы пути, - подал голос юноша, сделав несмелый шаг к кошме и присев на корточки.

- Мой племянник Намир, - с тихой гордостью произнес вавилонянин.

    Я встретился глазами с юношей и кивнул ему, он поклонился в ответ и пристроился поудобнее, уперевшись спиной в ствол пальмы неподалеку, подойти к кошме он не решился.

    Мое внимание привлекли финики, лежавшие на кошме.  Размером они были с крупную сливу, что вырастали в саду на Волге у моей бабушки. Любимое занятие – лакомиться ими, обрывая прямо с дерева. Те финики, что попадались мне раньше, были небольшого размера, вечно сморщенные, все в слипшемся сахарном сиропе, приторно-сладкие и вязнущие в зубах. Эти же были спелые, с тонкой коричневой кожицей, что почти лопалась, выпуская наружу сочную зеленоватую мякоть плода. Я с удовольствием съел несколько штук – аппетит проснулся и требовал свое.
   
- Когда вы отправляетесь, задерживаться здесь небезопасно, - задал я вопрос, отломив кусок лепешки. Лепешка была черствой и крошилась под пальцами. В котомке у меня были свежие лепешки; развязав узел, я выложил пару на кошму. Вавилонянин степенно кивнул, погладив бороду, и собрался ответить, но не успел.

    Стрела пропела в воздухе как огромный шершень и с противным чмокающим звуком пробила грудь парнишке, чуть ниже правой ключицы. С коротким всхлипом он откинулся назад и медленно сполз по пальме, оставляя на ее буром шершавом стволе кровавый след. Он упал набок в густую траву, выронив меч из ослабевшей руки. Еще три стрелы вонзились в ствол пальмы над моей головой, десяток просвистел мимо.
 
   Резко вскрикнув, вавилонянин метнулся к мальчику, а я одним быстрым движением перекатился в сторону и оглянулся – с ближайшего бархана лавиной шла скифская конница. Кочевники! Полсотни, не меньше. Всадники с гиканьем и воем на скаку посылали стрелы, засыпая ими караван. Воздух вдруг наполнился криками людей, ржанием и ревом обезумевших от боли раненых животных. Караванщики тщетно пытались удержать верблюдов и мулов, которые в панике разбегались под дождем из жалящих их стрел и дротиков.  Неужели они не догадались выставить дозорных у башни? И я тоже хорош, расслабился! Сколько раз мне повторял Профессор: думай за всех, тогда выживешь.
 
- Он убит? Господин? Он умер? – вавилонянин был вне себя от горя, казалось, он не замечал ничего вокруг, а караван и груз перестали для него существовать. – О, Мардук, что я скажу его отцу, как я переступлю порог его дома, что скажу я матери его, своей сестре, как признаюсь, что она осиротела! Будь проклят тот день, когда я согласился взять его с собой! Я отдам все сокровища Вавилона за его жизнь!

    Я прикоснулся к шее раненого – на ней чуть заметно пульсировала жилка.

- Он жив. Давай отнесем его в сторону, позже я извлеку стрелу и перевяжу его.

- Жив! Хвала богам! Отец богов Ашшур, защити своего сына, призываю тебя на помощь, пошли богиню Иштар, пусть накроет его своим исцеляющим покрывалом, пусть  Шамаш выжжет глаза врагам его, отклонит стрелы их, а могучий Адад поразит их своей молнией в самое сердце!

    Несмотря на горячо возносимые молитвы, караванщик двигался шустро и мы быстро перенесли мальчика, все еще находившегося без сознания, как можно глубже в заросли кустарника, в сотне метров от стоянки. Там я оставил их и вернулся за мечом и котомкой. Малочисленный караван защищался героически, отчаянно отстреливаясь, но силы были слишком неравны. Это было избиение, резня. Рубя направо и налево тяжелыми клинками, расстреливая караванщиков в упор из луков, скифы  смели сопротивлявшихся и ворвались в оазис.
 




          Глава 13.
          Первая кровь


    Пока налетчики, забыв обо всем, грабили караван и обшаривали трупы, то и дело издавая восторженные крики, тем самым дав нам минутную передышку, я занялся раненым. Стрела пробила мальчику плечо насквозь, он истекал кровью и слабел на глазах, лицо его покрылось мертвенной бледностью, губы запеклись, тело сотрясала дрожь – видимо начиналась лихорадка.
   
    Кадром из старого кино всплыла картина армейского прошлого: молоденький солдатик из моей роты по дурости прострелил в карауле себе бок и мне пришлось оказывать ему первую помощь. Он лежал на столе в караулке и стонал, скорее даже поскуливал, как щенок, помню пульсирующий страх в распахнутых глазах и бисеринки пота на его верхней губе. Помню как дрожали крупной дрожью руки исступленно матерившегося старшины-сверхсрочника, разрезавшего штык-ножом его обмундирование, и как чернела лужа крови, скапливаясь под столом…

    Я тряхнул головой, прогоняя воспоминания, не время сейчас, шевелись. Перевернув его на здоровый бок, я осмотрел рану, - похоже, в мякоть и навылет. Кинжалом вавилонянина я срезал торчавший бронзовый наконечник, отбросил его в сторону и извлек стрелу.
 
- Разрежь одежду на нем, нам надо промыть рану, - бросил я старому караванщику.

    Убедившись, что Азим меня понял и принялся за дело, я скинул куртку и достал «аптечку». Да, десятки раз гонял меня Профессор, обучая обращаться с препаратами, вот они и пригодились, в первый же день. Сначала обезболивающее внутримышечно…Таак, отлично…Терпи, герой. Теперь обработаем рану, как следует, вот так. Теперь мазь, говорят, она просто волшебная, на вытяжках из целебных трав, будешь как новенький…Бинтовать не будем, зафиксируем пластырем. Ну и славно, до следующей перевязки.

    Подумав, я на последок еще вколол мальчишке ампулу антибиотика пополам с противовоспалительным, так сказать, наверняка. Вавилонянин наблюдал за моими манипуляциями со смесью восторга и ужаса в глазах. После перевязки парнишка задышал ровнее, видимо препараты начали действовать, мы устроили его поудобнее, подложив под голову мою котомку и укрыв плащом. Скоро он забылся сном. В глазах старика стояли слезы, он снял свой тюрбан, обнажив давно не стриженные седые, с желтизной, волосы.

- Господин – великий врачеватель? Не сам ли бог Хамму учил тебя?

- Жрецам даны многие тайные знания, караванщик.

- Прости ничтожного раба, господин! Я отныне твой вечный должник!

- Сочтемся, - пробормотал я по-русски.

    Старик не понял, но переспросить не решился. Я устроился поудобнее и прикрыл глаза,  теперь – ждать. Издалека раздался восторженный рев.

- Что там такое? – кивнул я в сторону криков, снова переходя на аккадский.

- Наверно, добрались до кувшинов с гранатовым вином, - безучастно ответил караванщик и махнул рукой, -  теперь будут пировать всю ночь! До выпивки они сами не свои…

    Старик выдал замысловатое и цветистое ругательство, которое я перевел примерно как «скифское отродье – похотливые дети шакалов и гиен, питающиеся падалью», но оно заметно потеряло в экспрессии при переводе. Я усмехнулся. Вот тебе и метод «полного погружения в языковую среду» в действии. Илона Давыдова отдыхает. Будет чем щегольнуть перед Профессором по возвращении. Вавилонянин называл скифов «ишкуза», слово это произносил с отвращением, долго еще плевался и никак не мог успокоиться.
 
- Откуда они взялись здесь? – спросил я, стараясь говорить вполголоса.

- Эти блудливые и продажные твари на службе у того, кто больше заплатит. Платит Ассирия – служат царю, но готовы переметнуться в любой момент. Предательство  и убийства в их поганой крови. Алчные дети взбесившихся верблюдов, чтоб лишай разъел их тела, а гнилая кровь почернела на солнце!

- Если они на службе у Империи, почему они здесь и промышляют грабежом?

- Эээ…! – старик горестно махнул рукой мне в ответ. – Господин, видимо, давно не покидал стен храма. Кому бы они не служили, они убивают, насилуют и грабят при первой же возможности. Но в Ниневии решили, что лучше такой союзник, чем никакого. Они разбили урартов, держат в страхе мидийцев Киаксара, если бы не они, Ниневия бы пала десять лет назад. Но за свои услуги они требуют тяжелую дань, в то же время разоряя и без того оскудевший край. И, насколько я знаю, их вожди ищут более щедрых господ. Что, если Киаксар предложит больше, чем Империя?

- А такое может случиться? – спросил я. – Мои вопросы могут показаться тебе странными, но я храмовый переписчик. Мне ведомы тайны прошлого, но настоящее вдали от меня.

    Азим помолчал, потом ответил с явной неохотой:

- Нет, по-крайней мере, пока Вавилон покорен воле царя…Но времена настали смутные, провинции бунтуют одна за другой. Что, если старая вражда снова столкнет Вавилон и Ниневию? Империю разорвет на части, а эти шакалы только этого и ждут – попировать на трупах! Горе нам. 

    Парнишка пошевелился и застонал во сне. Старик вздрогнул и замолчал. Склонившись над раненым, он поправил на нем плащ и вытер пот со лба рукавом своей рубахи. «Похотливые дети шакалов и гиен» шумно гуляли, празднуя победу, похоже, проводить «зачистку» оазиса никто не собирался.

- Нас не ищут. Нам это на руку, если боги даруют нам удачу, мы продержимся тут до утра незамеченными, а под утро двинемся в путь, когда они все перепьются и заснут. Мальчишку понесем на моем плаще. Пойдем к реке, ты покажешь путь.

- Мы не дойдем, господин, - произнес Азим  и покачал головой, в глазах его была безысходность. - До нее день пути по пустыне. Нам втроем ни за что не пересечь ее без верблюдов или мулов с раненым на руках. Видимо, наша судьба умереть тут. Что ж, не самое плохое место, хотя я всегда хотел умереть в Вавилоне, весной, в саду своего дома, в тени моего гранатового дерева, вдыхая аромат его цветов, слыша, как поют птицы и журчит вода. Права была моя старуха, когда говорила, что из этого путешествия я уже не вернусь.

- Ну-ну, старик, не все так плохо. А сейчас – отдохнем. Нам потребуются силы. И не печалься о караване. Жаль твоих соплеменников, они храбро сражались. Но мы не могли ничем им помочь. Разве что, умереть вместе с ними…Но кому бы от этого была польза? Караван ты все равно потерял. Кстати, что за груз у тебя был?

- Ничего особенного, - отвечая на вопрос вавилонянин отвел глаза, - шелка, вина, да специи, кое-какие безделушки для гарема великого царя. Гильдия купцов выплатит мне компенсацию за его потерю, если господин подтвердит случившиеся.

- Конечно, - ответил я, вспомнив, слова Профессора о том, что еще шумеры страховали финансовые риски своих купцов, отправлявшихся в дальние страны.

- Вина, ткани, да безделушки. Много ли прибыли в таком предприятии, стоило ли рисковать?

- Что поделаешь, господин, в торговле упадок, мы рады и малому…

    Что-то старик темнит, подумал я, памятуя о «грузе для царя», о котором упоминал мальчик. Шифруется, не доверяет. Ладно, пока оставим это. Утро вечера мудренее.
 
    На оазис плотным покрывалом опустилась ночная темнота. Ночь в пустыне наступила как-то быстро и внезапно; еще несколько минут назад багровый диск солнца висел у края пустыни и вдруг, словно от чьего-то мощного щелчка он закатился за горизонт, оставив после себя лишь багрово-алые разводы в иссиня черном небе на западе. Будто в банку с черной эмалью кто-то щедро плеснул крови и она медленно пропитывает краску, меняя цвет с алого на темно-бордовый, а потом и на бурый, пока не растворится совершенно, словно и не было ее вовсе.

   С темнотой пришла и прохлада, заставив пожалеть о невозможности развести костер и согреть продрогшие члены. Мы сидели в темноте, такой густой, что только по дыханию своих спутников, да по слабым стонам раненого, я знал, что они рядом.
Может старик и прав, далеко мы не уйдем, да только другого варианта я не вижу. Бросить я их не смогу, значит, выбираться будем вместе. О том, чтобы украсть у кочевников мула или верблюда, не было и речи. Не говоря уже о их конях. Слишком рискованно, надо быстро и незаметно отсюда убраться. Лучше всего – до рассвета, пока скифы, подогретые винными парами, смотрят самые сладкие сны. Спи и ты, разведчик. Говорил тебе Профессор – ни во что не ввязывайся, а ты и влип, по самые уши, в первый же день. Что-то мне подсказывает, что дальше будет еще веселее. Я вздохнул, пожал плечами. Знал, на что шел. Устроившись поудобнее, насколько было возможно, подоткнув пучок срубленных веток под спину, я закрыл глаза и провалился в сон, как в мутное облако.

    Мне снилась лаборатория, где я провел много месяцев, знакомые полки по периметру, заваленные всяким барахлом, паутина перепутанных разноцветных проводов на полу, разбросанные таблички и слитки серебра. Я лежу в капсуле, раздетый донага, в ожидании инъекции, но врач почему-то медлит, перебирая ампулы и, словно, не решаясь выбрать. Что это с ним, думаю я, время тянет, жалеет меня, что ли? Скорей бы, а то я тут уже замерз лежать голышом, в гроб он меня вгонит своей жалостью, тут и воспаление легких подхватить недолго.

    Врач, так и не выбрав ампулу, внезапно встает на колени, простирая ко мне руки и произносит по-аккадски: «Господин!» и начинает бить поклоны. Все, думаю, и этот сбрендил. Профессор-то где, он что, не видит, что происходит? Повернувшись, вижу Профессора и лаборантов, одетых, как папанинцы на льдине, в меховые шубы и унты. Ученый воодушевленно читает лекцию помощникам об антарктической фауне, почему-то размахивая огромным маузером, те  завороженно слушают, на меня никто не смотрит. Врач, желая привлечь мое внимание, начинает трясти меня за ногу, заладив свое: «Господин, господин!» Я отбрыкиваюсь и….просыпаюсь.
 
- Господин! – громким шепотом произнес вавилонянин со знакомой интонацией. Тьфу ты, черт. Это он меня будил. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, где я нахожусь.

- Да, да, я проснулся, - хриплым спросонья голосом ответил я. – Отпусти мою ногу, караванщик, мне она еще пригодится.

- Прости, господин, ты спал крепко, скоро рассвет, пора уходить.

    Свежее утро бодрило, остатки сна быстро улетучились. Тело затекло, минут пять я разминал руки и ноги, растирал озябшие ладони, пытаясь заставить кровь бежать быстрее.

    На востоке появились первые признаки рождающегося дня, светлая полоса над горизонтом медленно, но верно росла. Развернувшись в сторону восхода, караванщик воздел руки к небу. До меня доносились обрывки произносимой шепотом жаркой молитвы:

Мардук, великий владыка!
Хранитель душ, созидатель жизней,
Сень страны, защитник рода людского,
Благодатно имя твое в устах человечьих.
Мардук, великий владыка!
Всевышней волей твоей да буду жив я, да буду здрав я,
Твою божественность да увижу,
Желаний моих достигну.
В уста мои вложи истину,
В сердце мое – слова благие!
Да будут милостивы ко мне знатные мира!
Мой бог да пребудет со мною справа,
Богиня моя да пребудет слева,
Бог-хранитель мой да пребудет со мною вечно!
Мардук, всемогущий владыка, прибавь мне жизни!
Душе моей дай жизни!
Долгой дай жизни – тебе молиться!

  Старик прав, через пару часов встанет солнце, а нам до рассвета надо проделать большой путь. Я осмотрел раненого – он был уже в гораздо лучшей форме. Перевязку решил не делать, времени нет. Оазис еще в ночных сумерках, самое время. Уходим!
 




          Глава 14.
          Схватка


    Мы ушли быстро, двигаясь в хорошем темпе. Я еще раз поразился физической форме моего пожилого напарника, он практически не уступал мне в выносливости. А марш-бросок был тот еще…Мальчишку несли то на импровизированных носилках, соорудив их из моего плаща и двух мечей, то на плечах по очереди. Скоро оазис скрылся в утренней дымке. 

    По моим расчетам мы отмахали не менее пятнадцати километров, когда я предложил сделать первый привал. Еще километров пять назад я отметил, что грунт изменился. Под ногами была уже не такая рыхлая масса, которая сводила меня с ума вчера. Почва стала более плотной и каменистой, все чаще стали попадаться скальные образования, на которых непонятным образом росли небольшие ярко-зеленые шары неизвестного мне кустарника и стелющиеся побеги с буровато-зелеными мелкими листочками.
 
     Остановка была необходима. Перевязав  и напоив раненого, я убедился, что он уверенно идет на поправку. Ну, теперь только добраться до обжитых мест и дело в шляпе. Напившись из фляги, я протянул ее старику со словами:

- Пока все неплохо, караванщик, как считаешь? В каком направлении нам идти и как долго еще до реки?

- Господин очень силен, во мне начинает пробуждаться надежда, - сделав большой глоток, задыхаясь и утирая губы рукавом, ответил вавилонянин. – Мы пойдем в направлении во-он тех скал, сейчас будет небольшой подъем, а потом спустимся к реке. До захода солнца мы должны выйти к ее чистым водам.

- Ну, тогда нечего рассиживаться. В путь!

Мы шли долго. Отдыхали через каждые десять-пятнадцать километров, стараясь найти тень, что в этих горах было уже проще. Старик уверенно вел нас какими-то лишь ему ведомыми тропами. После подъема, мы какое-то время брели по каменистому безжизненному плато, потом тропа пошла под уклон. Еще пара часов спуска и мы увидели реку! Серебристой змеей извивалась она, огибая рассыпающиеся горные кряжи, берега в обильной зелени манили прохладой, обещая долгожданный отдых. До нее было километров пять-семь, не больше. Но сил уже не осталось. Дорога вымотала меня совершенно, даже с закрытыми глазами я видел ее, мелькающей у меня под ногами – ржавого цвета песок и камни.

    Насквозь пропыленные, мы лежали на земле, прижавшись спиной к крупному валуну, тяжело дыша и кашляя. Я лихорадочно соображал. Вода давно кончилась, как и последние запасы еды, что были у меня с собой. Неужели не дойдем? Как-то обидно подыхать здесь,  когда рукой подать до цели нашего путешествия. Похоже, втроем точно не дойдем, надо разделиться. Один пойдет на поиски людей, может, удастся добыть лошадь или мула и вернуться за остальными.

- Вот что, старик, - прохрипел я и закашлялся до слез. Проклятый песок даже в горле образовал противную корку и скрипел на зубах. – Похоже, других шансов нет. Один из нас должен пойти на поиски людей. К реке. Остальным придется ждать. Что ты думаешь?

- Это мудрое решение, - прошептал измученно вавилонянин, еле двигая землистого цвета губами. – Но я остаюсь. Значит, идти тебе, господин.

    Он сунул руку себе за пазуху и вытащил два свертка.

- Вот, господин. Один – для великого царя, Ашшурбанапала, свиток знаний тех, кто был до нас. Это и был смысл нашего похода. Он послал нас за ним. Его я должен был доставить в столицу. Прости, что скрыл от тебя, господин, но ты поймешь меня. А второй…второй – передай моей жене, прошу тебя, господин. Это приданое для моих дочерей…

    У меня даже не было сил, чтобы разозлиться на него. Я отвернулся, закрыл глаза и постарался выровнять дыхание.  А чего ты, собственно, ждал? Прилива доверия? Он практически уверен, что, завидев реку, ты решил сбежать. Видимо, решил, что как проводник он тебе больше не нужен, а без мальчонки он бы не пошел, вот и вся причина, почему ты тащил его. Жить хотел, вот и тащил. А теперь – решил смыться. Но даже если он так думает сейчас, то беспокоится не о себе, а о деле и своих родных. Я попытался сглотнуть, но глотка была сухой, слюна давно перестала выделяться. Не смей осуждать или презирать его, приказал я себе. Это очень сложно – верить.
 
- Брось, старик. – произнес я отдышавшись и, не глядя, отвел его руку. – Это ты сам отдашь царю. А на свадьбе твоих дочерей мы еще вместе спляшем…Я вас таким танцам научу, закачаешься… Лучше скажи, куда мне идти, чтобы найти людей. Нам нужны лошади, я куплю пару и вернусь за вами.

- Но, господин…

- Я решил, так и будет. Говори, куда идти.

Старик приподнялся и показал мне направление.

- Идти нужно в направлении той излучины. Оттуда, вниз по течению, не больше тысячи шагов будет поселок. Пристань, корчма, постоялый двор. Мы проходили его около года назад. Хозяина постоялого двора зовут Аршад, - он вавилонянин, как и я. Назови ему мое имя, он поможет. От поселка до столицы провинции еще полдня пути. Если боги захотят, завтра будем там и припадем к стопам Шамши-Адада, наместника этих земель. Да хранит тебя Мардук, благородный господин, да пребудет с тобой удача и милость богов.

    Перетащив раненого в тень, в небольшое скальное углубление, похожее на нишу и устроив старика рядом, я ушел. Свою котомку с табличками я тоже оставил, то ли в знак своего обязательного возвращения, пытаясь успокоить старика, то ли повинуясь, наконец, тому огромному желанию избавиться от нее, что жило во мне последние два дня. Захватил я меч и жреческий плащ, раненому он пока без надобности.

    Угрюмо меряя шагами тропу, что причудливыми зигзагами спускалась к реке, постепенно меняя опостылевший пустынный пейзаж на более оживленный, сначала с робкой и скудной, а потом и более обильной растительностью, я пытался представить себе ту встречу, что ждет меня в царском дворце. Какой он, мой предок? Станет ли он меня слушать? С рекомендациями у меня туговато. Прямо как у д’Артаньяна после Менга. Ладно, выкрутимся как-нибудь, он же выкрутился. Туда еще добраться надо, сейчас главное – транспорт. Интересно, что там Профессор поделывает? Дергается, наверно, старикан, нервничает, жив ли я. Ничего, два дня скоро тут, пока живой. Главное, продолжать в том же духе.

    Через час дорога пошла под уклон, двигаться стало легче, зеленый прибрежный массив придвинулся ближе, я невольно ускорил шаг, почти побежал. Ветер ударил в лицо, он был влажным и прохладным, река была рядом. Казалось, даже слышно, как журчит вода. Стоп, что за черт, правда, журчит! Не может быть, до реки еще  с километр, а то и два. Но журчит ведь! Я остановился, тяжело дыша. Мираж? Галлюцинации? Балда! Родник, конечно, родник. Ищи!

    Я нашел его метрах в десяти в сторону от тропы. В углублении скалы, окруженный обломками камней, прямо из камня бил родник. Струя прозрачной ледяной воды бурлила на дне небольшого водоема, созданного природой в каменной чаше, кружа в быстром вальсе мелкие песчинки и пузырьки воздуха и, переполняя ее, стекала вниз, образуя тот самый журчащий ручей, песню которого я услышал с тропы.

    Отдохнув у родника, омывшись и приведя себя в порядок, я двинулся дальше, чувствуя себя совершенно другим человеком, бодрым и полным сил. До зарослей у реки – рукой подать, а там и до поселка доберусь. Как там у Александра Яковлевича: «…до «зеленки» чуть-чуть, ну, а там – то ли да, то ли нет…».

    Уже ступив ногой на ковер из травы, я не услышал, а скорее почувствовал какое-то быстрое движение за своей спиной. Резко обернувшись, я успел заметить, как две длинные тени метнулись в сторону от меня и скрылись в траве. Не успев разглядеть их, я услышал хриплый скрежещущий рык справа и шелест травы. По спине потекли струйки холодного пота. Львы. Скорее всего, они вели меня от родника. Видимо, я вторгся в границы их прайда.

    Не психуй и не глупи, приказал я себе.  Плавно, насколько мог, я потянул меч из ножен на спине и так же осторожно опустил его вдоль правой ноги. Что ж, пойдем дальше. Может, не тронут. Просто провожают. Насколько я ошибся, я понял очень скоро, не успев сделать и десятка шагов.

    Оглушительно рыча, из зарослей навстречу мне вылетело длинное тело, я едва успел инстинктивно уклониться в сторону – сказалась старая боксерская привычка, но когти, метившие в горло, успели полоснуть по плечу, разодрав плащ. Нательная рубаха быстро набухла кровью и прилипла. Львица сидела метрах в десяти от меня, припав всем телом к земле, напружинив мускулистые лапы, готовая прыгнуть в любой момент. Холодные глаза убийцы сверлили меня, следя за каждым моим движением, жесткая шерсть на загривке вздыбилась, а кончик длинного хвоста нервно подергивался. Почуяв запах крови, львица упоенно зарычала, склонив голову ниже, и облизнулась.  Ей ответил голос другой львицы, метрах в тридцати. Через мгновение – еще рык, чуть в стороне. Вся семейка в сборе. Ну вот, приплыли! Сейчас они, похоже, договариваются, как меня разделывать.

    Холодная злость накатила волной, ну уж нет, хрен вам! Такой радости я вам не доставлю, мне еще дело надо сделать.

    Слегка согнув левую ногу и выдвинув ее вперед на полшага, я медленно перенес на нее вес своего тела, отведя обеими руками клинок вверх за голову и замер в этой стойке. На поляне показались еще две львицы, поменьше. Возбужденно порыкивая, они стали медленно меня окружать. Первая львица еще ниже припала к земле и вдруг тело ее распрямилось в стремительном броске, словно огромная сжатая пружина, несущая смерть.

    Я ждал прыжка, и все равно оказался не готов. Хотя и успел нанести удар, но отпрыгнуть в сторону уже не смог. Словно огромный штурмовой таран, что крушит все на своем пути, кроша в пыль дерево и камень крепостей, львица сшибла меня с ног и протащила несколько метров. На мгновение я отключаюсь.

    Очнувшись, я обнаружил окровавленную оскалившуюся морду в десяти сантиметрах от своей глотки. Львица была мертва – старый клинок расколол ей голову как кокосовый орех. Видимо, умерла она еще в прыжке. Без сознания я был всего мгновение. Страх перед другими хищниками заставил меня быстро прийти в себя. Я попытался пошевелиться – тщетно. Тяжелое обмякшее тело мертвой львицы с раскинутыми в стороны лапами придавило меня к земле, заливая меня горячей липкой кровью.

    Раздавшееся рычание метрах в пяти от меня подтвердило мои самые худшие опасения. Сначала слегка опешив от происходящего, хищницы быстро убедились в моей беспомощности и твердо решили со мной разделаться. Меч? Где меч? Приподнявшись на локтях, я застонал. Меч лежит в метре от меня. Не дотянуться… Голова кружится, кровь стучит в висках – здорово она меня шарахнула, как под каток попал. Сгруппировавшись кое-как я попытался оттолкнуть скользкую тушу ногами, с первого раза не вышло.

    Собственное тело не слушалось, в голове звенело. Откинувшись на спину, попытался еще раз. Почти получилось сдвинуть тушу в торону, но до меча все равно не достать. Дыхание с хрипом вырывается из моей глотки, тело наливается свинцом, сознание мутнеет. Боковым зрением успеваю заметить крадущегося хищника, еще мгновение, львица прыгает – и я проваливаюсь в черную и липкую бездну.
 




          Глава 15.
          Царь царей
 

    Деревянное, перекошенное, видавшее виды колесо натужно скрипело, бронзовый обод сильно стерся, из восьми спиц не хватало двух. Рассохшаяся на солнце, ветхая повозка, влекомая парой горбатых быков медленно тащилась по каменистой дороге. Этот скрип и привел наконец меня в чувство, заставил открыть глаза. Жив! В голове шумело, избитое тело ныло, глотка пересохла.

    Попытавшись приподняться на локтях в тряской повозке, я бессильно рухнул на спину. Зыбкой, обволакивающей волной навалилась тошнота, в голове появился звон, во рту – привкус крови. Эээ, брат…смахивает на сотрясение мозга. Надоедливые мошки снова облепили лицо, лезли в глаза. Обесиленный, я лежал на спине, не в силах отогнать мошкару и окликнуть возницу, спина которого сутуло маячила впереди.

    В вышине, надо мной, бескрайнее в своей прозрачности, плыло небо древней Месопотамии с жарким солнцем, постепенно клонившимся к западу. Я потерял счет времени, когда наконец выматывающая тряска прекратилась и повозка остановилась.   
 
    Послышался топот копыт, а затем и голоса склонившихся надо мной людей. Говорили по-арамейски. С трудом я разлепил веки и приподнял голову. Заходящее солнце слепило глаза, не давая толком рассмотреть собеседников. Я снова закрыл глаза. Малейшие усилия причиняли мне боль, голову словно сдавливал раскаленный обруч.

- Похоже, он жив. Боги предков хранили его.

- Боги? Скорее, копье главного ловчего. Жрецу повезло, что загонщики были так близко.

- Не говори так, боги покарают тебя. Он жрец, и боги к нему благосклонны.

- Не пугай меня, раб! Боги помогают сильным, если ты до сих пор не усвоил такую простую истину, мне жаль тебя. Впрочем, бился он достойно и произвел впечатление на Шамши-Адада и гостей. Хоть и испортил все охоту наместнику. Напои его. Где меч, что был при нем?

- В повозке.

- Верни ему его оружие. Похоже, наш господин хочет завоевать благосклонность жрецов Иштар, накануне праздника богини. А тут такой случай. Отвези его в  дом господина, там его уже ждут и подготовят к вечерней трапезе. Господин хочет пообщаться с этим служителем богов. Мне бы в отряд два десятка таких лихих рубак – я бы прошел победным маршем от Загроса до Библа, поддержал славу предков. А присылают всякий сброд. С ними повоюешь. Эти крестьяне всю жизнь держали в руках мотыги, на мечи и копья таращат глаза как бараны. Тупое отребье! Эх, вернуть бы старые времена…

    Говоривший досадливо сплюнул и махнул рукой. 

- Здесь мы расстанемся, я поведу отряд к границе провинции, там неспокойно. Прощай. За жреца отвечаешь головой и всем своим семейством. Впрочем, за всю вашу вшивую братию я бы не дал и трех сиклей серебра.

    Вскочив на коня, всадник коротко вскинул руку в прощальном жесте и ускакал прочь.

    Мой возничий, как мне показалось, целую вечность копался, раздраженно ворча, в своих тюках и котомках. Потом зажурчала вода, пролившись тонкой струйкой из кожаного меха мне на лицо. Она плохо пахла и на вкус отдавала сыромятной кожей, но мне она показалась амритой, божественным нектаром, возращающим меня к жизни. Я жадно глотал тухлую воду, зажмурив глаза, захлебываясь и кашляя. Старик то и дело отстранял мех, давая мне вдохнуть воздуха и уговаривая не спешить. Намочив тряпицу, он отер мне лицо и шею водой и снова напоил меня.
 
- Кто…кто твой хозяин, - произнес я по-арамейски, думая, что говорю в полный голос, на самом деле еле слышно шепча. Видя, что меня не слышат, я повторил вопрос снова и громче.

- Ты очнулся, господин! Хвала Иштар, милостью ее ты выжил! Шеду благой и Ламассу хранили тебя.

- Куда мы едем? Где мы? Как давно мы в пути?

    Каждое слово давалось мне с трудом, язык еле ворочался. Не думаю, что он меня ясно понимает. Фонетика у меня сейчас явно не на высоте…Жестом дав мне понять, что он меня слышит, старик снова намочил тряпицу и сделал мне повязку.

- Наш господин – Шамши-Адад, наместник провинции, стоящий в ряду первых перед царем царей. К нему в дом мне велено тебя отвезти, жрец. Потерпи еще малость, помолчи, ты слаб и болен.

    Это я и без него прекрасно знал. Каждое его слово гулким эхом отдавалось в моей несчастной голове. Уложив меня поудобней, он прикрикнул на быков и стегнул их кнутом. С тяжким вздохом и сопением те сдвинули с места четырехколесную повозку и потащили ее по ухабистой дороге. Возничий шел рядом, и, под мерный скрип колес, напевал вполголоса заунывную песню на незнакомом мне языке с часто повторяющимися словами, изредка лениво взмахивая кнутом над могучими спинами животных.

    Кто ты, думал я, арамей, хеттеянин, сын покоренного Элама? Потомок насильно переселенных десяти колен израилевых, детей злополучной Самарии, сгинувших в зловонных болотах Харрана? Знал бы он, кого он везет на своей повозке. Впрочем, даже и знал бы, не понял бы ничего…Да и повозка, скорее всего, не его, а принадлежит господину. Ирония судьбы…на  телеге раба я, потомок царей, еду к своему будущему. Каково оно, доживу ли до завтра?

    Через пару часов колеса повозки застучали по каменной мостовой и мы въехали во двор, окруженный высокими стенами. Из дома выбежали служки и подхватили меня на руки.

    В комнате, куда меня принесли и оставили в одиночестве, заботливо уложив на ложе, крытое шерстяными одеялами, не было потолка, в нашем понимании. Стены поднимались на высоту более трех метров, по ним шли деревянные балки перекрытий, по которым уже были аккуратно уложены редкие вязанки тростника. Сквозь щели просвечивал закат.

    В комнате было прохладно и легко дышалось. Из-за покрывала в противоположной от входа стене, молчаливыми тенями выскользнули три девушки, за ними – слуги, неся за ручки медный таз с водой. Еще один слуга принес тяжелую бронзовую жаровню, установил в углу и, постепенно, наполнил ее горячими углями. Он же зажег несколько масляных светильников, расставив их в неглубоких нишах по стенам и ушел. Девушки согрели воду, молча помогли мне раздеться и смыть с себя грязь и кровь. Забрав с собой грязную воду и окровавленные тряпки они быстро и бесшумно исчезли, аккуратно сложив на лавке мои вещи: плащ, одежду и меч.

    Мне досталась просторная чистая хламида из льняной ткани, в которую я с удовольствием и облачился, после того как обработал рану, оставшуюся от когтей львицы. Порезы были неглубоки, но крови вытекло немало. На пяток сантиметров левее и финита… С наступлением темноты похолодало, но от нагревшейся жаровни приятно тянуло теплом. Я тяжело опустился на кровать и принялся размышлять. Мысли о старике вавилоняние и раненом мальчике не давали мне покоя. Я твердо решил при первой же возможности отправиться за ними.

   Неожиданно появился слуга с медным кувшином и двумя кубками на круглом подносе. Установив его на подставке, рядом с ложем, он наполнил один из кубков и с поклоном удалился. В комнату вошли еще двое, один остался в тени у входа, второй подошел ближе к кровати. Я попытался подняться, но подошедший остановил меня жестом правой руки.

- Лежи, воин.

    Мужчина был среднего роста, с брюшком, короткой бородой. Толстые пальцы унизывали перстни. Одежда отливала золотой вышивкой, мочки ушей оттягивали тяжелые серьги. На груди, на золотой цепочке висела цилиндрическая печать.

    Говорил он весомо, словно впечатывая слова. Но что-то странное было в его поведении: время от времени в течение всего разговора он бросал взгляды на оставшегося в темном углу, будто ища у него одобрения и поддержки. Говорили по-аккадски.

- Меня зовут Шамши-Адад, я наместник-патеси этой провинции, исак трех городов, один из первых у трона великого царя. Кто ты, жрец, как твое имя?

- Господин, я жрец храма Иштар в Муцацире, переписчик текстов. – Я говорил медленно, стараясь не нагородить лишнего. – Мое имя – Ашшурбуллит…- я осекся, заметив движение в углу.

    Мой собеседник продолжал как ни в чем не бывало.

- Это доблестное имя…Тот, кто носит его, должен быть великим воином.

- Я всего лишь скромный жрец Иштар, господин.

- Мои люди рассказали мне о твоей битве со львами. Кто учил тебя владеть оружием?

- Меня учили при храме.

- Любопытно…

    Было видно, что он не верит ни единому моему слову. Разговор катился как в пропасть, совсем не туда, куда мне было нужно. Но я не мог ничего поделать, снова разболелась голова, я покрылся испариной. Было ясно, что меня в чем-то подозревали, но в чем?
 
- Как ты попал сюда, ты знал о царской охоте? С чем ты пришел из Муцацира?

- Господин, как раз об этом я хотел сказать. Я несу в Ниневию письмена моего храма, который сгорел во время набега скифов, несу их великому царю. Я ничего не знал об охоте. Со мной были еще двое – старик и юноша, совсем еще мальчик. Он ранен, я оставил их в горах, а сам пошел за подмогой. Это в половине дня пути по тропе от места, где меня нашли. С ними остались мои письмена. Прошу у господина помощи.

    Мой собеседник задумчиво покачал головой, сцепив пальцы рук на животе.

- Ну, допустим. Так для чего тебе нужен царь?

- Мне необходимо передать ему таблички… И, может быть, я найду работу в хранилище записей. Я говорю на аккадском, арамейском, пишу и знаю шумерские письмена. Мой храм сожжен, я надеялся найти в столице приют в одном из храмов дворца.

    Шамши-Адад молчал. Подойдя к подносу, он налил вина в свой кубок, а другой протянул мне. Я выпил. Что мне оставалось. Убить они меня могли и раньше, какой смысл было так возиться. За кого они меня принимают, все-таки? Кем я им кажусь? Вино, оказалось теплым и с пряностями. Горячий комок прокатился по моим внутренностям, разнося тепло по всему телу – хорошо…

- Умение читать и писать – редкий дар. Великая ценность, которую даруют боги лишь избранным. Не всем дано познать мудрость Набу.

    Голос, который произнес эти слова был низким и звучным, с четко выраженными властными интонациями. Говоривший по-прежнему оставался в тени. Но было видно, что он высокого роста и крепкого сложения. Он стоял в темном углу, скрестив руки на груди и сколько я не пытался, не мог разглядеть его лица. От копоти ламп мои глаза слезились, приходилось то и дело протирать их.

- Господин прав, - ответил я с легким вызовом. – Хоть я и скромный переписчик текстов, но «с тех пор, как Энки всему название дал, столь искусной работы, как дело писца, что я избрал, не могут назвать!»

    Незнакомец, как мне показалось, одобрительно хмыкнул из своего угла и сделал шаг вперед. С момента как он заговорил, Шамши-Адад безмолвствовал и тянул вино из кубка мелкими глотками, по-прежнему недоверчиво сверля меня взглядом из под косматых бровей. Приблизившись, мой новый собеседник вступил в круг неяркого света чадивших ламп.

    Я увидел крепкого бородача, с живыми, проницательными глазами в длинном балахоне и кожаной куртке-безрукавке с нашитыми бронзовыми и золотыми пластинами, лицо его мне было странно знакомо, и в то же время, я был уверен, что впервые вижу этого человека. Широкий обруч – знак высокого сана, с изображениями восьмилепестковых соцветий – символов Иштар я рассмотрел только когда он сделал шаг вперед.

    Сунув мускулистую руку куда-то в складки балахона, он протянул мне небольшой продолговатый предмет.

- Прочти это, жрец.

    Я медленно сел на кровати, крутя в руке обожженный глиняный брусок, не веря своим глазам. Снова накатила горячая волна, сердце, тяжело трепыхаясь, забилось в глотке, словно его сжала чья-то неумолимая рука. Откашлявшись и глотнув еще вина, дрогнувшим голосом я медленно прочел:

- «Я, Ашшурбанапал, постиг мудрость Набу, все искусство писцов, усвоил знания всех мастеров, сколько их есть, научился стрелять из лука, ездить на лошади и колеснице, держать вожжи. Я изучил ремесло мудрого Адапа, постиг скрытые тайны искусства письма, я читал о небесных и земных постройках и размышлял.
Я присутствовал на собраниях царских переписчиков.
Я наблюдал за предзнаменованиями, я толковал явления небес с учеными жрецами, я решал сложные задачи с умножением и делением, которые не сразу понятны.
В то же время, я изучал и то, что полагается знать господину.
И я пошел по своему царскому пути.»

    Все время, пока я читал оба моих собеседника дружно кивали в конце каждой фразы. Я закончил чтение и положил брусок на кровать. Меня лихорадило. С первых строк, начертанных на обожженном кирпиче, предназначенном для закладки в фундамент здания, я понял, кто передо мной. Что мне делать, как себя вести? Голова болит нестерпимо. Обратив внимание на царскую печать на торце бруска, я произнес.
 
- Господин, мои спутники, которые ждут помощи, имели с собой такую же печать.

- Что? – не поверил своим ушам Шамши-Адад, - что ты сказал?

- Старик и мальчишка…тот, раненый. Они ждут в горах. У них такая же печать. И груз, - добавил я, искоса посмотрев на молчавшего второго собеседника. – Груз, который они несут в столицу.

    Их взгляды встретились и, повинуясь короткому кивку царя, наместник пулей вылетел из комнаты. Было слышно, как он отдает распоряжения на улице, вскоре послышался топот копыт, ржание лошадей, короткие резкие команды, постепенно затихавшие вдали. Отряд ушел в ночь.

    Оставшись вдвоем с Ашшурбанапалом мы какое-то время молчали. Первым нарушил молчание царь.

- Я вижу, ты понял, кто я.

- Да, великий царь. – произнес я и сделал очередную попытку встать с кровати, но пошатнулся от слабости и чуть не упал.

- Лежи.  Ну что же. Кто я – ты знаешь. Давай выясним теперь, кто ты?
Облизав вдруг сразу пересохшие губы, я произнес нетвердым голосом:

- Я жрец Иштар, великий господин, храмовый переписчик, из Муцацира…

- Да, да…я это уже слышал. И чтением ты владеешь, это говорит в твою пользу. И писания шумеров, хоть их язык смутен и неясен, ведомы тебе. Значит ты действительно переписчик. Ты храбр, я не помню случая, чтобы кто-то еще вышел живым из рукопашной схватки со львиной стаей. Это говорит о том, что ты великий воин. Но, видишь ли, какая неувязка…В Муцацире нет храма Иштар! Старый храм  разрушен еще при моем отце, Асаргадонне. Этот кирпич должен лечь в основание нового, когда народится новая луна, в праздник воскрешения великой богини, через десять дней! Что ты скажешь, жрец?

    Я молчал как громом пораженный. Что я мог на это сказать? Это был провал. Пауза затягивалась. Меня спас какой-то шум во дворе, топот копыт, ржание коня и возгласы: «Вестовой из столицы к великому царю!»
Ашшурбанапал, не дождавшись моего ответа, пожал плечами и вышел. Я лихорадочно соображал. Теперь все ясно, почему вызвал у них такое подозрение липовый жрец. Скорее всего, они думают, что зная заранее о царской охоте я появился здесь не случайно, и если бы не львы…Наемный убийца! Ну конечно, как до меня сразу не дошло! Лихой рубака – жрец. Подосланный кем? Скифами? Ну хотя бы тем же Киаксаром мидийским, почему бы и нет? А может и еще похлеще – любящим братом Шамашумукином, владыкой Вавилона, преданным вассалом и союзником. Но так лохануться с этим храмом Иштар в Муцацире, черт бы его драл! И Профессор тоже хорош. Сколько работы коту под хвост! 

    В бессильной ярости я скрипел зубами и втихомолку матерился.
Непонятно одно, почему я все еще жив? Куда ушел царь? Чего они выжидают? Давно бы уже рубанули, по законам военного времени. Вывели в чисто поле, как говорится, да к стенке…тьфу! Откуда стенка в чистом поле, заговариваешься? А тут и оружие мое при мне, и такой сервис. Чего они ждут?  Пока вернется отряд? Старик, думаю, подтвердит мои слова, но не больше. Встретились в оазисе, кто таков, мол, знать не знаю, великий царь, ведать не ведаю…Рубайте его, хлопцы-молодцы! «Скрипач не нужен, родной», в расход его, в распыл, в молекулы…Как голова трещит!

    За дверью послышались шаги, было видно, как у входа встала стража. Ну вот и логичное завершение, под арестом. Наплевать, до утра, похоже, не казнят. Поесть бы дали, второй день пощусь. На ночь, конечно, наедаться вредно, но случай, как говорится, не тот. Чего же они хотят от меня? Почему еще не пытают? Где допрос с пристрастием? Погоди, не пыли – приказал я себе. Стоп! Хватит истерить. Расслабься. Дыши глубже. Сосчитай до ста и успокойся. Попробуем мыслить логически. Тот факт, что я выдал себя за жреца несуществующего храма вовсе не доказывает, что я наемный убийца. Мало ли какие у меня на то были причины…Ну и какие же, интересно? Ну-у…мало ли…ну, например, я не хочу, чтобы знали, какого храма я в действительности переписчик. Любопытно, любопытно, а дальше? И какие-такие резоны скрывать это от самого царя и верховного жреца Ассирии? Вот уж кому врать было точно вредно для здоровья. Стоп! Прокрути назад! Давай подумаем, какие у меня перед ними преимущества? Осел ты, остолопина! Да самые, что ни на есть явные! Ты знаешь, чем все закончится! Это твой единственный шанс. Ты пришел спасти царя. Откуда? Только заикнись про двадцать первый век – сразу все и кончится. Дурдомов не было, ликвидируют и все. Мммм….а что если Орден? Ну, или там…Каста? Жрецов, владеющих тайным знанием, так, так, а дальше?  Ну, скажем, определили по звездам что-нибудь и послали тебя предупредить Ашшурбанапала. Что определили?

    Что за Каста, где они находятся и т.п.? Соображай, соображай, это должно быть невозможно проверить, никому и никогда. Ну, скажем так. Древний монастырь, хранящий знания, далеко в горах Загроса. Отвесные скалы, неприступные стены и так далее…Хорошо. Сотни лет монахи собирают по крупицам Знание и хранят его для следующих поколений, владеют искусством определения будущего…тьфу, бредятина какая-то получается. Главное, что именно я ему открою? Что у нас там по хронологии? Мммм…кажется, восстания в провинциях. Ну на этом не выехать, провинции уже лет триста восстают. Не купится. Есть идея получше. Дворцовый переворот! Восстание Вавилона во главе с Шамашумукином. Это будет. Вопрос, когда? Год, два? А до этого момента мне сидеть под арестом? Очень мне не нравится такой расклад. Профессор, бедняга, с ума сойдет… Чего же они ждут? Чего хотят от меня? Я в отчаянии сжал свою несчастную голову руками, она по-прежнему немилосердно трещала, и ничком упал на кровать.
 
    Полог откинулся и все тот же слуга молча внес поднос с фруктами, овощами и курицей, поставил это на столик у кровати и так же бесшумно удалился. Втянув ноздрями пряный аромат дымящегося мяса я быстро впился в сочную мякоть зубами и заурчал, горячий сок брызнул и потек у меня по подбородку. Я глотал нежное, пахнущее дымом мясо большими кусками, практически не жуя. Такого наслаждения от пищи я не испытывал много лет. Запивая курицу уже остывшим вином из кувшина, я схватил с подноса какой-то спелый фрукт и откинулся на постель. От пищи в голове прояснилось. Кусая вязкий, с кислинкой фрукт, я уже рассуждал спокойнее.

    Итак, я пленник, но из разряда V.I.P. Вероятнее всего, они хотят получить от меня имя заказчика, если я действительно наемник, посланный убить царя, а дальше уже действовать по обстановке. Какие варианты? Казнить – с этим все понятно, но для царя царей слишком просто… Перевербовать? Вот это скорее. Это в духе моего дальнего родственника, если то, что я о нем знаю, правда. Повернуть жало против врага. Интересно, что он предложит мне? Злато-серебро? Одну из провинций? Пол-гарема в придачу? Жаль будет его разочаровывать. Я не убийца, и моя цель – пробраться в библиотеку, как можно быстрее и вернуться домой, а не мотаться по пустыне в поисках непонятно кого. 

    Я откинулся на спину и ощутил, как усталость налила свинцом все мое тело, веки отяжелели и закрывались сами собой. Сквозь редкие  вязанки тростника просвечивало звездное небо, рогатый месяц серебряной ладьей и яркая звезда над ним. Как и миллионы лет назад в вечное плавание уходила волшебная ладья по бескрайнему звездному морю, и над ладьей сияла она, богиня вечности, матерь всех живущих, та, которую мы, через тысячи лет, назовем Венерой. Великая богиня мудрости, любви и всепрощения, дарящая несчастным людям надежду, заботливая праматерь Инанна шумерская, великая Иштар ассирийская и вавилонская.

    Уже засыпая на своем ложе и полузакрыв глаза в сонной грезе, я прошептал, обращаясь к ней: «Не оставь меня, великая мать, своей заботой, яви силу свою и защити сына Ашшура, благословенна будь в тысячах поколений, к тебе все мои надежды и вера моя …»
 




          Глава 15.
          Ниневия




    К полудню следующего дня я уже бодро качался верхом, следуя в столицу. Голова еще побаливала, но после плотного завтрака, замотав голову потуже повязкой, я почувствовал себя намного лучше. Царь, получив тревожные вести с западных границ империи, спешно отбыл в войска еще ночью под охраной полка «неустрашимых». Шамши-Ададу, как я узнал позднее, была поставлена задача спешно формировать ополчение из всех, способных держать меч и натянуть лук. Полки регулярных войск готовились выступить немедленно, оставив небольшой гарнизон для обороны столицы провинции. По дороге запылили повозки и колесницы, потянулись вереницей люди, перегонялись стада, вся провинция пришла в движение.
 
   Войдя в палаты наместника с утра, я отметил, что он выглядел мрачнее обычного,  был даже угрюм и разговаривал отрывисто и хрипло. Нетерпеливым жестом отослав своего слугу, которого сурово распекал за что-то перед моим приходом, сановник раздраженно повернулся ко мне. Слуга быстро и бесшумно исчез. Некоторое время Шамши-Адад молчал, нервно ворочая толстой шеей, глядя на меня исподлобья. От его взгляда у меня снова поползли мурашки по спине.

- Твои слова подтвердили, жрец. Ты свободен. Тебе вернут оружие, записи и дадут лошадь и провожающего, - нехотя выдавил из себя наконец толстяк.

- Караванщики? Спасены?  – радостно воскликнул я.

     В ответ наместник лишь надменно кивнул. Вдруг его глаза полыхнули затаенным зловещим огнем, толстые пальцы скрючились, с силой обхватив резную спинку высокого стула.

- Моя бы воля, жрец…Но царь царей поверил тебе, а может и не поверил. Про то лишь ему ведомо. Но ему нужны грамотеи, да и такие мечи, как твой, сейчас на счету до единого. Он призывает тебя.  Твое счастье!

    Я кивнул, стараясь ничем не выдать переполнявшей меня радости. Плевать мне на Шамши-Адада и его переживания. Похоже, я все-таки, попаду в столицу и доберусь до библиотеки! Ну не очень-то веселись, одернул я себя, с этим наместником надо держать ухо востро, только чем я ему так насолил, не пойму. Вон как его от ненависти расперло. Или у него на всех жрецов рвотный рефлекс? Его бы воля, был бы я на колу уже с вечера.

- Благодарю тебя, господин, - ответил я как можно более твердым голосом, - да будет с тобой благословение богов!

- Будет, будет, - прохрипел толстяк, - не сомневайся. Тебя ждут в столице. Верительные грамоты тебе вручит мой писец. Мне не до тебя, дела великие предстоят. И пошел вон с глаз моих! Не нравишься ты мне…

    Заставлять себя упрашивать было невежливо и, попросту, небезопасно. С достоинством поклонившись, я вышел, провожаемый колючим взглядом наместника. Писец – пожилой вавилонянин, толстый и флегматичный, вручил мне верительные таблички, пропуск в столицу, с оттиском царской печати и объяснил, к кому я должен явиться во дворце, чтобы получить кров и работу.

    Уже вернувшись к себе в комнату, на одной из табличек я с интересом прочитал, что мне, как жрецу Иштар и храмовому переписчику в столице выделено содержание «Входящего в дом» жреца, включающее, не больше, не меньше, как: «…ежедневно шесть сила хлеба, шесть сила хорошего пива, варенье, сладкий хлеб, говядину, баранину, рыбу, птицу, овощи, блюда из фиников от постоянных жертвоприношений, царских жертвоприношений, жертвоприношений молящихся, от чрезвычайных сборов, благочестивых приношений, нерегулярных приношений и от всех доходов храма, сколько их будет, в соответствии с той частью, на которую Входящий в дом может претендовать…». Ну вот и на довольствие поставили, подумал я, причем, спецпаёк. Голодать, похоже, не придется. Только что я буду делать со всей этой прорвой продуктов? Я пожал плечами – разберемся на месте.
 
    На сборы ушло полчаса, лошадь мне попалась смирная, мохноногая и коренастая. Набрасывая на лошадку мешок с табличками, сумку с немудреной провизией и мех с водой – все, что досталось мне от щедрот наместника, я внезапно услышал за спиной знакомый голос.

- Судьба снова сводит нас вместе, добрый господин. Снова наши пути пересеклись и сердце мое радуется.

    Обернувшись, я увидел старого караванщика, усталого, пропыленного, но улыбающегося счастливо и умиротворенно. Он склонил седую голову в низком поклоне, держа в одной руке свой изрядно истрепавшийся тюрбан, а в другой уздечку своего коня, готового к походу.

- Азим!  Я рад тебе! Ты мой проводник? – догадался я.

- Да, мой господин, и это самое малое, что я могу сделать для тебя за твою доброту.

- Где твой племянник, что с ним?

- Он в полном порядке, благодаря твоему искусству врачевания, еще в ночь он ушел с царской свитой, а я вызвался к тебе в проводники. Может Азим и стар, но он еще сможет пригодиться тебе, не гони его, - лукавая улыбка блеснула в уголках его глаз, когда он произнес: - Эта рука еще держит меч, а в старой голове еще найдется пара мудрых советов!

- Я рад тебе, старик, - повторил я, рассмеявшись, -  Кто же откажется от мудрого советчика и собеседника в дороге?  Что ж, вперед!

    Мы вскочили на лошадей и через несколько минут уже влились в поток, что, нещадно пыля, двигался от столицы провинции в сторону Ниневии по древнему тракту. По дороге караванщик в деталях рассказал мне, как их обнаружил ночью отряд, посланный наместником и их доставили к царю, который подробно расспросив их, отпустил Азима с миром, а парнишку забрал с собой.

    Монотонно раскачиваясь верхом, я обратил внимание на отличное состояние дороги. Вымощенная еще столетия назад широкими прямоугольными плитами, напоминавшими наши военные бетонки, она действительно могла дать сто очков вперед современным асфальтовым шоссе. Камни были подогнаны плотно, вдоль дороги установлены верстовые столбы, вырыты колодцы через каждые пять-шесть часов ходу, чтобы усталые путники могли утолить жажду и напоить лошадей и скот. Все условия для максимально быстрой переброски войск и провианта с одного рубежа империи на другой.

    Азим рассказал мне, что именно Ашшурбанапал проявил особую заботу к строительству новых, и поддержанию в рабочем состоянии старых дорог. По его распоряжению строились не только новые храмы и крепости, но и возникли вдоль основных трасс  многочисленные и комфортные караван-сараи:  их строили через каждые девять часов пути на верблюде – около тридцати километров, чтобы караван, вышедший с раннего утра, к наступлению ночи мог добраться до гостеприимного ночлега.

    Дорога до столицы заняла весь день, в три перехода с короткими привалами. По дороге Азим много рассказал мне о положении дел в столице и Вавилоне. Его скрытность исчезла бесследно, он говорил много и охотно, и к концу пути я более или менее внятно представлял себе сложившееся положение вещей. Итак, что мы имеем.

    В Вавилоне на престоле младший брат царя – Шамашшумукин. Великий Вавилон покорен воле царя, также как и Элам, и Египет, где правят ставленники ассирийских царей еще с того момента, когда на троне Империи был Ассаргаддон, отец венценосных братьев. Враги Империи – лидийский царь Гигес, мидийский Киаксар пока изображают из себя добрых соседей, исправно присылают послов с мольбами о помощи против кровожадных скифов, но ждут удобного момента. Скифы бесчинствуют по всем северным областям, творя кровавый беспредел.

- Что за вести пришли царю из столицы? - поинтересовался я.

- В Египте неспокойно, - помрачнев, ответил вавилонянин, - Псамметих, сын одного из ассирийских воевод, руководивших Египтом, злоумышляет против верховной власти Ассирии, собирает войско, баламутит народ, вынес из храма изображения Ашшура и Иштар, хочет вернуть Египту его старых богов. Он отстроил новую столицу – Саис, принял имя – Псамметих I. К нему сбегается всякий сброд, он громит ассирийские гарнизоны… Это война. Царь лично поведет войско на Саис, Мемфис и Фивы, хотя раньше он и делал это редко, доверяя участвовать в походах своим военачальникам. Но с Псамметихом – это особый случай, он – ассириец, один из нас, и царь хочет показательно наказать мерзавца. Объявлен общий сбор всех войск, они выступят через несколько дней, сразу после праздника Великой богини, которую Ашшурбанапал будет молить об удаче в походе.

- Чем же я так досадил Шамши-Ададу, Азим? Он смотрел на меня как стервятник на падаль, готовый сожрать.

- Все просто, господин, - рассмеялся в ответ мой проводник, - Царь царей, великий Ашшурбанапал, да хранят боги его имя тысячи лет – страстный охотник и человек потрясающей физической силы, равный богам! В прошлую охоту, что Шамши-Адад организовал для царя, тот лично убил несколько львов пустыни, а одного даже, говорят, ухватил за уши и пронзил насквозь своим копьем! После такой победы он повелел писцам высечь для потомков историю о своем подвиге, ну а Шамши-Адада осыпал золотом и  серебром, подарив ему новые земли и сотню красивейших невольниц.

- А в этот раз я испортил ему всю малину, - пробормотал я себе под нос.

- Я не совсем понял твои слова, мой ученый господин, но ты действительно лишил Шамши-Адада барышей, расправившись со львами и сорвав царскую охоту в первый же день. Ну, а второй день принес печальные вести, и теперь Шамши-Адад…

- Теперь Шамши-Адад готов сожрать меня живьем. Все ясно, Азим. Скажи, а что ты думаешь о царе царей? Об Ашшурбанапале?

    От моего неожиданного вопроса старик поперхнулся и долго молчал. Потом произнес:

- Я доверяю тебе, господин. Я верю, что ты не враг мне. Я всем сердцем предан нашему великому господину, но…- тут старик снова замялся.

- Но?

- Он несчастливый отец и брат! – выдохнул Азим, наконец решившись. – Его сын Син-шарру-ишкун проводит дни в лени и праздности, изнеженный, избалованный юноша. Пиры, развлечения, вино – все, что интересует юного царевича. Он окружен прихлебателями и льстецами, которые крутят им как хотят в своих интересах. И это потомок великой династии?! Народ ропщет, видя такого наследника престола. Царевич делает несчастным своего великого отца, и, говорят, что он ненавидит Ашшурбанапала, завидуя его славе, талантам, могуществу. Что может быть хуже! Кто знает, что завтра ему нашепчут в уши дворцовые шакалы? Да хранят Мардук и Ашшур нашего великого царя, не дадут ему разделить участь своего деда, Синахериба!

    Я мрачно кивнул. Из лекций Профессора я помнил, какой страшной смертью умер дед Ашшурбанапала. Двое из его сыновей, рвущихся к престолу, завидуя власти и могуществу отца зарезали Синахериба во время церемонии жертвоприношения в храме Нисроха. Впрочем, ни власти, ни славы, ни богатства это злодеяние им не принесло. Их брат, Ассаргаддон, тот самый, проклял отцеубийц и в самое короткое время разбил их войска, настиг их самих и жестоко покарал.

- Ну, а брат? - задал я снова вопрос.

- В Вавилоне полно подстрекателей, мой добрый господин, - грустно ответил Азим. – Многие помнят, как Ассаргаддон завещал Шамашшумукину всю Империю после своей смерти. Это означало бы возвышение Вавилона, ведь в младшем брате половина вавилонской крови. Вавилон, а не Ниневия, Ашшур или Дур-Шаррукин был бы величайшим городом, столицей, не знавшей себе равных! Товары, золото, серебро, рабы текли бы рекой в Вавилон! Он и сейчас велик и силен, сильнее многих, но что это величие по сравнению с потерянными возможностями! Ассаргаддон передумал в последний момент перед смертью –  и сейчас все еще найдутся многие желающие оспорить завещание… Но пока наш великий царь во главе своего непобедимого войска – надежда на мир остается.
 
     Я погрузился в размышления, доверив моей лошадке самой выбирать путь. Одно ясно, похоже, Профессор промахнулся слегка, причем не только в пространстве, но и во времени. Который же сейчас год? Хотелось бы узнать…Но как? Не Азима же спрашивать, мол: скажи-ка, дядя, который нонче год до нашей эры? Я грустно усмехнулся и покачал головой. Видя мои раздумья, Азим тактично отстал и не беспокоил меня разговорами.

    Миновав несколько контрольных застав на подступах к столице, где угрюмые воины придирчиво осматривали наши верительные таблички и котомки, на исходе дня мы практически подошли к цели. Я почувствовал ее раньше, чем увидел. Перед нами был последний холм, за которым скрывалась столица моих предков. Мое сердце учащенно забилось, к горлу подступил ком. Еще пара часов и я вступлю в город, что снился мне бессчетное количество раз, и сейчас, даже закрыв глаза, я вижу крылья его храмов и колоннады, врата Иштар, храмы Нину и Ашшура, зубчатые башни цитадели.
   
     Я пришпорил коня и рванулся вперед, не обращая внимания на недоуменные крики моего проводника, к вершине последнего холма и замер там, затаив дыхание. Глазам открылось фантастическое зрелище: вдали, на холмах, отражаясь в прозрачных водах Тигра стоял великий город. Мой город! Задохнувшись от волнения и счастья, я глядел на него и не мог насмотреться. Он был и тот, и не тот. Наяву он показался мне во сто крат краше и величественнее всех моих снов, древний и молодой одновременно, грозный и манящий. Слезы текли по моему лицу, в этот миг в мое сердце навсегда вошла любовь к городу, построенному моим народом, к каждому его кирпичу, каждой фреске, каждому булыжнику мостовой.

    Так, не слушая доводов холодного разума, все наши чувства, все движения души без остатка отдаем мы тому единственному, что дорого нам, даже понимая, что скоро придется с ним расстаться безвозвратно; но от этого еще сильнее щемит сердце, еще дороже нам наша любовь и каждый миг ее бесценен и свят, словно напоен солнечным светом и свежестью весны. И пусть расставание грозно маячит впереди, словно неумолимый и бездушный рок – мы еще живы, и мы вместе! 

    Повинуясь безотчетному желанию, овладевшему мной, я вытащил меч и крикнул срывающимся голосом:
 
- Здравствуй, земля отцов, я пришел к тебе!

    В ответ внезапный порыв восточного ветра разогнал клочковатые тучи и заходящее солнце окрасило высокие стены в цвет горящей крови. Словно зловещее предзнаменование будущего разрушения и погибели. Ошеломленный и подавленный, содрогаясь смотрел я на багровые отсветы, заранее зная истинную судьбу своего города, который за эти мгновения стал для меня единственным домом на земле.

    Спешившись, я встал на колени, повторяя слова древних пророков, что жгли мне сердце, словно расплавленный металл: «Но всепотопляющим наводнением разрушит до основания Ниневию… город крови, логовище львов…разрушенный до основания, будет стерт с лица земли…тысячи людей найдут здесь погибель в водах Тигра…преданные огню исчезнут его дворцы и храмы, залитые кровью жертв…и станет пустыней сухой, безлюдной это место…»
 
    Стоя на холме над Тигром я вновь произнес клятву, данную однажды. Затем молча спустился с вершины холма, молча присоединился к моему спутнику, терпеливо поджидавшему меня на дороге, и, по-прежнему молча, вошел в Ниневию.
 





          Глава 16.
          Помощник Библиотекаря

 
    Первые недели работы в библиотеке пролетели как часы. Мне постоянно казалось, что еще вот-вот, совсем чуть-чуть, и я наткнусь на таблички, бывшие целью всего моего путешествия. Но по мере того, как я знакомился с содержимым книгохранилища и его организацией, я начал постепенно осознавать, что все далеко не так просто, и опасения Профессора были не напрасны.

     Библиотека занимала целое здание  в ансамбле дворцовых построек, три этажа вверх и, по-крайней мере, один или два вниз, куда доступ был строго ограничен. Окруженная пышно цветущими гранатовыми и сливовыми деревьями, цветниками, с любовью разбитыми прилежными царскими садовниками, с собственными фонтанами во внутреннем дворике, колоннами и портиками, выкрашенными в ярко-голубой, золотистый и красный цвета, библиотека была одним из чудеснейших творений древности. Сменяя друг друга, библиотеку охраняли три роты солдат из личной гвардии царя. Царь был не только неутомимым и прилежным собирателем знаний, но и сделал все, чтобы сохранить и сберечь накопленное.

    На стене библиотеки были выбиты слова: «Того, кто посмеет унести эти таблицы, пускай покарают своим гневом Ашшур и Бэлит, а имя его и его наследников навсегда пусть будет предано забвению в этой стране». Не однажды, проходя мимо этой мрачной надписи, я чувствовал, как меня бросало в дрожь от этого зловещего предсказания.

    Многочисленные группы молчаливых жрецов-переписчиков из царского «дома табличек» работали в ней посменно, днем и ночью, копируя многочисленные книги, доставленные по велению царя в столицу из библиотек Вавилона, Элама, Египта, где столетиями накапливались знания. Сама библиотека внутри напоминала лабиринт с запутанными ходами длинных коридоров, темными комнатками хранилища, залами, где работали переписчики, мастерскими, где мастера изготавливали таблички разных размеров из лучшей глины, а потом готовые «листы» книг сушились на солнце или обжигались в печах.
 
    Работа кипела и день и ночь. Каждый новый день начинался с молитвы Ашшуру и Набу, покровителю знаний. Работой руководил «отец царского дома табличек» старший писец  Набу-ишкун. Царская табличка произвела на писца магическое действие - он отнесся ко мне благожелательно, помог с размещением (мне отвели пару комнат во флигеле, примыкающем к дворцовым покоям, с окнами, выходящими на здание библиотеки), рассказал о распорядке работы в книгохранилище. Он же подсказал мне, куда пристроить всю ту прорву продуктов, которая мне полагалась, как «жрецу, входящему в дом», отрекомендовав мне храмового перекупщика. Узнав, что я владею шумерским, обрадованный, он завалил меня массой переводов, в основном текстов гаданий и предсказаний. С головой уйдя в работу, в первый же день я открыл для себя массу интересного.

    Со временем, убедившись в моей профессиональной пригодности, старший писец начал давать мне более ответственные поручения.
Книги, хранившиеся в библиотеке, состояли из многих "листов" - таблиц одинакового размера. На каждой табличке внизу было написано название книги, и стоял номер "листа". Здесь же стоял библиотечный штамп со словами "Дворец Ашшурбанапала, царя Вселенной, царя Ассирии". Заглавием книги служили начальные слова первой таблички.

    Все книги переписывались на таблички примерно одного размера, что, по-видимому, делалось для удобства читателей. Но мне попадались и плиты, размером метр на полтора, испещренные клинописью, и миниатюрные, чуть больше трех сантиметров, содержащие до двадцати-тридцати строк клинописных значков, едва различимых невооруженным глазом. Поразительно, как удавалось неведомым мастерам уместить такое количество текста на этих крошечных листах! Все таблички были аккуратно сложены на деревянных  столах, подставках и длинных скамьях из тамариска.

    Даже поверхностно ознакомившись в течение первых недель с содержанием библиотеки по путаным каталогам, разумеется, в той части, куда мне был открыт доступ, я понял, насколько колоссальным хранилищем древних знаний является она, и несколько приуныл. Нужны годы, чтобы здесь что-то отыскать! А у меня-то их как раз и нет. Здесь были собраны знания по географии (описание мира и карты) и астрономии, математике и естествознанию, хирургии и юриспруденции, перечни минералов, растений и животных, трактаты по медицине, предсказаниям и ворожбе. Многие записи были лишь копией древнейших книг шумерских ученых, живших за тысячелетия до Ашшурбанапала. Бухгалтерские книги царских хозяйств, тысячи отчетов со всех концов Империи о проживающих племенах, их обычаях и нравах, взимаемой с них дани.

     Отдельным огромным разделом шли исторические хроники, расположенные по  порядку, с указанием дат и событий по годам. Этот раздел интересовал меня больше всего. Также я был крайне рад обнаружить шумеро-вавилонские словари, сборники текстов на шумерском языке с пояснениями трудных для понимания мест, таблицы клинописных знаков, сборники грамматических примеров и упражнений. Это очень помогло мне в дальнейшем, когда я попадал в затруднительные ситуации с неясным шумерским текстом.

    Каждые две-три недели  происходили собрания писцов, на которых присутствовал и сам Ашшурбанапал, и некоторые из высших его сановников. Во время собраний царь лично отдавал распоряжения о копировании того или иного древнего документа, знакомился с выполненными уже переводами, диктовал писцам свои мысли для потомков, давал оценку историческим событиям, сражениям и мерам, принятым им для усиления власти.

    К каждому такому собранию в библиотеке готовились загодя, желая угодить царю и порадовать его новой книгой или только что законченным переводом. Обрадованный царь, как правило, бывал очень щедр.

    Но вскоре Ашшурбанапал все реже и реже появлялся в библиотеке, пошел слух, что из дальних провинций подошли, наконец, войска и встали лагерем за рекой. Приближался праздник Великой Богини, после которого – шептались жрецы - царь лично поведет войска на восставший Египет. Время шло, а все мои усилия пока ни к чему не привели. Я начал терять терпение, в самом деле, не возвращаться же с пустыми руками.
 
    Все чаще я просыпался до восхода солнца и, умывшись холодной водой, что заботливо оставлял в запотевшем глиняном кувшине молодой храмовый служка, поднимался на верхнюю колоннаду, откуда мог наслаждаться рассветом. Отсюда, с верхней площадки храма открывался потрясающий вид на столицу с ее храмами, садами и жилыми кварталами.

    Я успел хорошо узнать мой город и даже в предрассветной дымке легко ориентировался в нем. Особенно я любил наблюдать за набережными Тигра, пустынными в утренней тишине, но я знал, что ровно в полдень причалы и пристани превратятся в бурное торжище, здесь, прямо со своих кораблей иностранные купцы бойко поведут торговлю с оптовыми перекупщиками шелковыми и шерстяными тканями, украшениями из золота и ляпис-лазури, вином, специями и благовониями. Сюда же привозят из далеких стран столь необходимые для Империи металл, камень и древесину снаряженные царем экспедиции. Здесь, в просторных береговых тавернах, живут и сами иностранные купцы.

     Восходящее солнце  освещало городские кварталы и я видел, что не все улицы города узки и грязны. Те, что ведут к комплексу храмовых построек и дворцу – замощены камнем и заметно шире, при строительстве зданий соблюдены пропорции и перспектива. Особой шириной и качеством выделяется царская «священная дорога». Во всем виден строгий архитектурный надзор и забота о  городском благоустройстве. Город прорезают каналы, дно и стены которых выстелены гранитными плитами, а вода чиста и прозрачна.

    Через город, деля его на две неравные части, протекает река Хуцур, впадающая в Тигр, главная водная артерия внутреннего города, с десятками шлюзов и водоотводов.  Густая листва столетних платанов, растущих вдоль каналов, дарит прохладу в самый знойный полдень. Система водоснабжения и канализации сложна и эффективна, она – особая забота жрецов. Чистая питьевая вода подается в город из родниковых источников по каменным водопроводам и накапливается в специальных резервуарах, охраняемых воинами гарнизона.
 
    В центре расположены храмы, с многочисленными алтарями и жертвенниками богам, дома знати и школы писцов. Невдалеке от главных проспектов разместились и кварталы ремесленников, целые внутренние города – гончаров и кузнецов, плотников и каменщиков, кожевенников и чеканщиков, ткачей и красильщиков, ювелиров и оружейников, корабельных мастеров и каретников. Пестро и шумно в ремесленных кварталах в будний день, именно здесь пульсирующее сердце города. Вокруг городских рынков в великом множестве устроены склады для товаров и хранилища зерна, постоялые дворы и конюшни. Здесь же, в торговых рядах, предприимчивые купцы перепродадут уже в розницу горожанам заморские товары.

    Дальше, у северных ворот,  расположились казармы сорокатысячного гарнизона столицы и городской арсенал. У южных ворот богини Иштар видна большая площадь для городских собраний и проведения церемоний.  Город по периметру окружен высокой стеной, достигающей двадцати пяти метров в высоту и десяти в ширину, башни-бастионы высятся над зубчатыми стенами еще на пять метров, охраняя городские ворота, которых множество. Семь колесниц в ряд могут свободно проехать по стене от одной башни к другой, настолько она широка и так прочна ее кладка. С высоты птичьего полета городская стена имеет форму огромной трапеции. У ее основания вырыт глубокий ров, заполненный водой из Тигра, шириной в сорок два метра. Отец богов, Ашшур, хранит Ниневию многие сотни лет.

    Ранним утром в дворцовых палатах пустынно, но еще немного - и постепенно дворец оживет, наполнится голосами и топотом ног рабов и слуг всех мастей, лязгом оружия гарнизона, гортанными выкриками офицеров. С царской кухни потянет запахами жареного мяса, свежеиспеченного хлеба и густой мясной похлебки, засуетятся повара, колдуя вокруг своих котлов, печей и вертелов с тушами. По коридорам и переходам заскользят фигуры советников и вельмож в разноцветных пестрых одеяниях, на женской половине звонко зазвучат смех и шутливые перебранки обитательниц гарема великого владыки с евнухами и служанками. Распорядок их жизни в серале строго регулируется царскими эдиктами, они практически не покидают своей половины.
 
    Оживут верхние ярусы дворца, выстроенные из кедра, мрамора и алебастра, выкрашенные в ярко-синие и красные цвета, украшенные колоннадами и причудливыми скульптурами животных и богов – на утреннюю аудиенцию соберется двор. Сверкая золотыми и серебряными украшениями, драгоценными камнями и оружием, в великолепных одеяниях ближе к трону гордо займут свое место военачальники, министры и вельможи. Следом выстроятся наместники провинций, управители завоеванных земель, городская знать и жрецы. За жрецами замрут царские надсмотрщики за ремесленными кварталами, смотрители рынков и младшие чиновники.

    В отдалении, за ними, в покорном и раболепном ожидании, скорбно застынут послы соседних с Ассирией государств, давно обложенных данью и трепещущих от одной мысли о войне с грозным и безжалостным царем царей. Недаром перед входом в зал, словно псы, прикованные цепями, сидят бывшие цари покоренных стран. В тяжелых бронзовых ступах, сбивая в кровь пальцы, толкут они кости своих предков, перемалывая в пыль останки из оскверненных могил.  Полубезумные, давно потерявшие былое величие и человеческий облик – в назидание всем, кто осмелится! В привычках царя царей впрягать четверку высокородных пленников в свою колесницу и объезжать окрестности, да живет он тысячу лет…

    По левую руку от трона, на почтительном расстоянии соберутся советники, дворцовые архитекторы и скульпторы, придворные поэты, музыканты и астрономы. Писцы с глиняными табличками и камышовыми палочками в руках готовы запечатлеть на века волю великого владыки в назидание потомкам. В ожидании царя пройдет несколько томительных часов.

    Как только солнце поднимется над зиккуратом - заскрежещут железные цепи и с тяжелым резким выдохом откроются внутренние ворота, окованные железом и бронзой, со стоном поднимутся тяжелые, отсыревшие за ночь, защитные деревянные решетки. Займет привычное место караул отборных воинов из личной гвардии царя – суровые бородачи в тяжелом вооружении, с секирами и булавами. Под их пристально-мрачными взглядами через ворота потянутся повозки с пивом, вином и финиками к царскому столу, только что выловленной рыбой, маслом, сыром и медом диких пчел.

    Их встречает начальник дворца, в прошлом жрец храма Нину, на вид лет пятидесяти, среднего роста, с умным, проницательным взглядом, одетый просто, но добротно. На нем просторное шерстяное одеяние, наброшенное поверх льняной рубашки, перехваченное в талии широким кожаным поясом отличной выделки, на ногах – кожаные сапоги с меховой оторочкой. На шее – золотая цепь, весомый знак должности и единственное дорогое украшение. Его борода аккуратно подстрижена и уложена умелыми руками придворного парикмахера, длинные вьющиеся волосы удерживает тонкий бронзовый обруч. Он привычно руководит входящим потоком, быстрыми движениями определяя, что сразу пойдет на кухню, а что ляжет до поры в дворцовых кладовых. С ним - главный писец, ведущий учет, - высокий и худой ассириец, молчаливый, со скорбным лицом. За повозками с провиантом потянутся горожане с просьбами и тяжбами на суд великого царя и верховного жреца.

    Вдоль дороги, на сотни гектаров вокруг, раскинулись земли, принадлежащие храму и дворцу. Умелая ирригация поддерживает плодородие почвы, ежегодно каналы очищаются от ила, принесенного Тигром, роются новые – и земля родит в изобилии ячмень, пшеницу и просо. Садовники храма гордятся огромными плантациями финиковых пальм и индийского хлопка, садами груш, слив и яблонь, гранатовыми рощами и полями льна. Велико богатство первого города Ассирии и его храмов, умножается оно год от года трудами сотен тысяч людей во славу богини Нину – покровительницы древней столицы.

     В раздумьях я спускаюсь с верхней колоннады…Вот и еще одно утро пришло, будет ли удачным этот день для храмового переписчика Ашшурбуллита из Муцацира?..




           Глава 17.
           Царская воля


    Однажды, ранним утром после трапезы, спускаясь по ступеням, ведущим в книгохранилище, я столкнулся со старшим писцом. Вид он имел крайне взволнованный и запыхавшийся. Увидев меня, Набу-ишкун издал придушенный крик, крепко схватив меня за руку.

- Слава Набу, я нашел тебя, Ашшурбуллит!

- Да пребудет с тобой милость Иштар, - медленно ответил я, пытаясь осторожно высвободиться от цепких пальцев. – Зачем понадобился скромный переписчик?

- Тебе оказана великая честь, жрец, когда узнаешь ты, твоя печень возликует, а сердце возрадуется! – прохрипел толстяк, отирая рукавом парадного халата обильный пот, струившийся по мясистым щекам. - Ты избранный, один из многих, отмеченный лично! Счастливейший из смертных, баловень удачи!

    Тьфу ты черт, как его разгорячило-то. Так слюной и брызжет, задыхается, глаза выпучены и взгляд дикий. Далась ему моя печень…Ну что там еще стряслось? От нехорошего предчувствия у меня и впрямь заныло под ложечкой.

- Твои слова загадочны, о Набу-ишкун, - мрачно произнес я, отодрав, наконец, его крючковатые пальцы от своей руки, на которой остался след, как от когтей.

- Великая честь! – пробулькал снова жрец, - Сам царь царей выбрал тебя!

- Выбрал? Для чего?

- Тебе скажут во дворце, поспеши же! И помни, я хвалил тебя, не оставь меня своими благодеяниями!

    Я повернулся и зашагал в сторону дворца, слыша, как толстяк продолжает мне вослед что-то возбужденно бормотать. Новое дело! Что там еще на мою голову свалилось, и надо же, как не вовремя! Вчера я успел закончить еще с двумя отсеками, сверяя их содержимое с каталогом, и показалось, что напал на след. 
Несколько старых шумерских текстов, в которых промелькнуло упоминание Нибиру и Тиамат. Таблицы старые, все в трещинах. До поздней ночи просидев над расшифровкой, я отложил работу на сегодня, намереваясь приступить к ней с самого утра, и вот на тебе!

    Раздосадованный, я быстро пересек внутренний двор, миновал фруктовый сад с цветущими гранатовыми деревьями и взбежал по широким ступеням, что вели в залу для аудиенций, где обычно великий царь принимал двор и решал государственные дела. Зала была пуста. Только в самом углу ее я увидел молчаливую фигуру придворного, который, заметив мое появление, поднялся с деревянного сиденья и все так же молча поманил меня рукой, пригласив следовать за ним.
 
    Мы прошли длинным коридором, куда не попадал солнечный свет, и факелы, укрепленные в массивных бронзовых кольцах, выхватывали из темноты сцены охоты и битв ассирийских царей, украшавших стены из алебастра. Я невольно замедлил шаг: вот царь охотится на львов, пронзая хищника копьем, вот он же на военной колеснице, в которую впряжена четверка великолепных коней и возница еле управляется с разгоряченными животными, пока царь поражает стрелами бегущих в панике врагов…

    Вот еще  батальная сцена: штурм крепости ассирийским войском, лучники осыпают защитников градом стрел, стенобитное орудие крушит кирпичную кладку, кто-то схватился врукопашную, держа поверженного противника за горло и вонзая меч в его грудь…Вот расправа над пленными, зарево пожарища, тысячи отрубленных голов… «Мои боевые колесницы размалывали мужчин и животных, памятники, воздвигнутые мною, стоят на человеческих трупах, от которых я отрезал головы и конечности. Всем, кто попался мне живым, я отрезал руки…я отрубил голову их надменному царю, без счета перебил его воинов, трупами их наполнил окрестности, точно терновником и чертополохом, их кровь спустил я в реку, окрасил ее воды, точно красную шерсть…я превратил страну в пустыню, поля я засыпал солью и засеял сорной травой, десятки тысяч я увел в рабство в свою страну» - немедленно всплыли в моей памяти отрывки из десятков документов, что я успел прочесть и переписать...

    Меня передернуло, в мерцающем, дрожащем пламени факелов картины оживали, обретая реальные очертания. Не могу привыкнуть к этой безмерной жестокости, чужой я здесь, не понять мне этого… Я невольно ускорил шаги, стараясь не отстать окончательно от моего безмолвного проводника, спина которого скрылась за очередным поворотом.

    Из коридора наш путь вел наверх, лестница вывела нас на открытую террасу, высоко возвышающуюся над внутренним двором. В дальнем конце террасы я заметил две фигуры, оживленно беседующих, судя по жестикуляции. Ветер донес до меня обрывки разговора:

- Ты должен, наконец, проявить характер, Син-шарру-ишкун! Выбрось из головы весь этот вздор, которым тебя пичкают твои дворцовые подхалимы и прихлебатели! Эти льстивые гиены плевать хотели на величие Империи и династии, ты им нужен, чтобы держать открытыми двери царской казны, глупец! Они наживаются на тебе. Прогони их вон! Ты мой наследник, будущий царь вселенной! – Царь положил тяжелую руку на плечо собеседнику. - Я дал тебе все, о чем ты только мог мечтать, но ты всегда был ленив и изнежен. Мать избаловала тебя. Знания и науки тебе были скучны, воинское мастерство тебя оттолкнуло тяготами, жреца из тебя не вышло, теперь добавились попойки с блудницами и потаскухами! Весь двор обсуждает тебя и твоих девок! Я недоволен тобой. – Ашшурбанапал повысил голос и теперь до меня ясно доносилось каждое слово. - Я ухожу в поход. Сегодня решается судьба Империи! Мне надо быть уверенным в том, что за моей спиной крепкий тыл и столица в надежных руках. Прекрати свои пьяные разгулы, когда ты, наконец, начнешь вести себя как правитель? Приди в себя!

- Но, отец, ничего такого страшного ведь не произошло…

- Молчать! – Звонкий шлепок пощечины, прервавший неразборчивое бормотанье царевича, был слышен и в моем дальнем углу. - Щенок, мальчишка! Не сметь возражать мне! Твое пьянство и мотовство позорит не только тебя, оно бросает тень на всю нашу семью, ты безвольный, распущенный, трусливый глупец, как я могу тебе поручить оборону столицы, командование гарнизоном, каждая встречная собака рассмеется мне в лицо, услышав эту новость! До чего ты дошел, ты - потомок великой династии?! – Царь в отчаяньи сжал кулаки и гневно потряс ими перед лицом наследника.

    Черт, не вовремя я, ну что за день сегодня, не задался с самого начала! Мне хотелось провалиться сквозь землю. Беспомощно оглядевшись по сторонам, я заметил, что мой спутник бесшумно исчез, оставив меня самостоятельно выпутываться из неловкой ситуации. Я отодвинулся в угол, в тень колонны, стараясь стать незаметным.
 
    А перепалка между отцом и сыном, похоже, только разгоралась:

- Только мое обещание, данное твоей матери, не дает мне стереть тебя в порошок! Я не понимаю, что с тобой происходит?

- Да, ты меня никогда не понимал! – в свою очередь взорвался царевич, - тебя никогда не было рядом, когда я нуждался в тебе! Тебе были важнее твои проклятые государственные дела, эти войны, эта твоя библиотека, набитая черепками! О, как я тебя ненавижу! И теперь ты не даешь мне жить, как я хочу!
Голос его сорвался до визга. Ашшурбанапал отступил на шаг, прислонившись к парапету, а царевич, наступая, продолжал выкрикивать обвинения, хрипя, брызгая слюной и размахивая широкими рукавами парчового халата, похожий на бьющую крыльями раненую птицу.

- Зачем мне было изучать науки, ведь ты самый умный и мне никогда не превзойти тебя?! Зачем мне было становиться жрецом, ведь ты верховный жрец и будешь им до конца жизни?! Мне никогда не достигнуть истинного величия, пока ты жив! Проливать кровь я всегда считал бессмысленным занятием, я не хочу стать похожим ни на тебя, ни на деда! Стань великим воином – говорил ты! Вы безумные убийцы, вы в крови по колено, тысячи тысяч проклинают вас за ваши злодейства! Великим воином! – издевательски передразнил он. -  Мясником?! Живодером?! Я не хочу, не хочу! Наши кладовые и сокровищницы набиты золотом так, что стены их трещат, а ты жалеешь мне пригоршню серебра на мои развлечения?! Ты самое большое зло, что есть на земле, ненавижу, ненавижу тебя!

- Вон! Вон отсюда! – проревел царь, выхватывая клинок из ножен, висящих на боку,
- я сошлю тебя в Харран, где ты сгниешь заживо, ты никогда не будешь царем Ассирии, ты мразь и падаль, вон отсюда! Пока я не разрубил тебя надвое!

    Царевич пронесся мимо меня в ужасе, путаясь в своем длиннополом одеянии и бренча украшениями. Круглое, одутловатое лицо землистого цвета обезображенное ужасом смахивало на лицо мертвеца, он летел, ничего не видя на своем пути. Задыхаясь и взвизгивая, он добежал до лестницы и кубарем скатился по ней. Судя по вскрикам и глухим ударам, - не очень удачно. Двор он пересек уже скособочившись и сильно припадая на правую ногу.

    Царь, по-прежнему стоя у края террасы, неверными движениями, точно слепой, попытался вернуть меч в ножны, это ему удалось с третьей попытки. Он стоял спиной ко мне, сгорбившись, уперевшись руками в парапет, низко склонив голову. Мрачное отчаяние и безысходность сквозили в его позе. Мне даже показалось, что он стонет.   Хорошо хоть не смотрит в мою сторону, - вот не хватало только мне сейчас попасть ему на глаза. Но и уйти я не мог, это значило бы ослушаться, оставалось одно – ждать.

    Так мы и стояли, а внизу кипела дворцовая жизнь: носились слуги, управляющий распекал кого-то за нерадивость, разгружались повозки с продуктами, отряд тяжеловооруженных воинов из числа царской гвардии, войдя на территорию, замер в строю, а его командир что-то выяснял у начальника стражи. Тот поднял голову и рукой указал на террасу, где мы находились. Командир взглянул наверх, наши взгляды  встретились. Он кивнул, прокричал что-то отряду и начал быстро подниматься по внешней лестнице.
 
    Я взглянул на царя. Ашшурбанапал выпрямился, было видно, что он принял какое-то важное и нелегкое решение, он снова был уверен в себе и собран.

    Командир отряда «неустрашимых» прошел мимо, искоса бросив на меня внимательный и настороженный взгляд, похоже, он не одобрял моего присутствия здесь. Кстати, уже не первый раз я замечаю напряженность в отношениях между военными и жрецами. Последние относились к армейцам свысока, да и те, в свою очередь, платили им презрением.
 
    Военный четко отрапортовал царю о прибытии и замер.

- Это ты, Аби-эшух, - по-прежнему стоя спиной, глухо ответил царь. – Что, все в сборе? Войска из Кальху, Дур-Шаррукина и Арабелы подошли? Шамши-Адад прибыл?

- Да, великий царь. Военный совет назначен на послезавтра, как было приказано.

- Как моя гвардия?

- Готовы отдать жизнь за тебя, великий царь, прикажи! – капитан «неустрашимых» низко склонил голову перед царем. 

- Мне нужны вести от скифов, военный совет начнем только по возвращении гонца. Я хочу знать о передвижениях вавилонского войска, которое в Ашшур, навстречу нам, отправил мой брат, владыка Вавилона. Их ведет Син-шум-лишир, он служил еще нашему отцу. Уверен, что выбор моего брата не случаен… А также ополчения из Сиппара, Борсиппы и Куты. О новостях докладывать мне немедленно!

- Да, господин, слушаюсь.

- Все, свободен. Постой... – царь повернулся и взглянул, наконец, запавшими глазами в лицо офицеру. В его взгляде было нечто такое, от чего военный попятился. -  Шамши-Адада я хочу видеть немедленно! Иди!

    Капитан низко поклонился и четким шагом поспешил к выходу.

    Ну, кажется, настал момент, и я вышел из-за колонны. Приблизившись к царю, стоявшему у парапета и смотревшему вдаль, туда, где за стенами дворца зеленели храмовые сады и рощи и серебристой лентой вилась река, я негромко приветствовал его, склонившись в почтительном поклоне:

- Да хранят великого царя Ашшур и Иштар!

- Это ты, жрец? – произнес Ашшурбанапал, вполоборота повернувшись в мою сторону.

- Я, великий царь. Жрец Ашшурбулит, переписчик из царского дома табличек, твой покорный слуга.

- У тебя есть дети, жрец? – рассеяно спросил царь по-прежнему глядя куда-то вдаль невидящим взором, словно в это же время он думал совершенно о другом.

- Нет, великий царь.

- А кто твой отец? Он знатного рода? Он, наверно, гордится тобой?

- Он умер, господин. Много лет назад…
Возникла пауза. Царь, похоже, окончательно обдумал свою мысль. Тон его изменился.

- Ну что ж, жрец. Тебе выпала возможность поддержать славу предков. Назначаю тебя своим главным писцом и помощником в Библиотеке. О тебе отзываются хорошо. Мне нужны грамотные и толковые люди. Мало нас осталось, а время уходит… Готовься. Ты будешь в моей ставке. Примешь участие в церемонии. Послезавтра мы уходим в поход на Египет!

    Вот это удар! Я вздрогнул. Что за злая судьба! Я же ничего не успел! От Ниневии до дельты Нила больше полутора тысяч километров, это же месяцы пути…И что он имел в виду своей фразой «время уходит»?

- Я вижу, ты от радости потерял дар речи, - жестко усмехнулся Ашшурбанапал и, колюче-коротко взглянув на меня, снова отвернулся. – Смотри, я могу и передумать, останешься здесь, под началом Шамши-Адада, - я уверен, что он тебя не забыл и в мое отсутствие воздаст тебе по достоинству.

- Благодарю тебя, царь царей, повелитель вселенной, за оказанную мне великую честь, - поспешно произнес я, мигом придя в себя. - у меня нет иных желаний, кроме как служить Ассирии, на благо Империи и ее народа! Я выбираю поход!

   И низко склонившись, я почти коснулся лбом пола в ритуальном поклоне. Ноги у меня подгибались.
 





           Глава 18.
           Праздник Иштар


    На праздник богини стекался народ со всех концов Империи, многотысячные пестрые толпы людей на телегах, повозках, пешком, толкая перед собой на тачках немудреный домашний скарб вливались в ворота столицы третьи сутки.

   Специально для прибывших за счет царской казны вдоль внутренних стен были разбиты целые палаточные поселения, в огромных котлах варилась баранина и козлятина, пеклись хлебные лепешки; храмовые повара, полунагие и темные от копоти и пота вращали бычьи туши на огромных вертелах, мясо шипело и брызгало горячим соком в огонь, с  трескучей жадностью пожиравший свою добычу. Храмовые служки – мальчишки лет десяти - целыми воробьиными стайками таскали к кострам вязанки хвороста и тростника, высушенные коровьи лепешки – все шло в дело.

   В толпе сновали водоносы, увешанные бурдюками с колодезной водой и кислым козьим молоком, пить вино еще не пришла пора. На длинных столах из тамариска были установлены огромные блюда с фруктами из храмовых садов – бесплатное угощение для всех желающих. Огромное шестисотметровое поле между внешней и внутренней стеной укреплений столицы словно превратилось в яркий пестрый ковер. Люди располагались в палатках и шалашах, а кто и прямо в тени у огромной стены, постелив свои тряпки на траву, азартно спорили с соседями за лучший кусок у котла и самую свежую лепешку. Все тонуло в великом шуме и многоголосье, взрывы смеха, где-то уже ударили в бубны и барабаны, звонкими голосами затянули веселую песню.

    Прислушавшись, я разобрал и слова:

Насыщай желудок,
Днем и ночью да будешь ты весел,
Праздник справляй ежедневно,
Днем и ночью играй и пляши ты!
Светлы да будут твои одежды,
Волосы чисты, водой омывайся,
Своими объятиями радуй подругу…

    Громкий хохот покрыл голоса поющих. Молодежь гуляла. Все ожило в ожидании праздника, оживились и городские купцы: заняв лучшие шатры, что поставила на площади гильдия городских купцов и менял, они с вечера свозили на верблюдах и ослах к ним тюки с товарами.

    С интересом бродя меж рядов, я заметил, что товары скорее напоминали сувениры в память о большом событии. Не было здесь ни тканей, ни инструментов, ни масел, ни благовоний, чем всегда так полны торговые ряды, а сотнями на прилавках красовались изображения Иштар из обожженной глины, раскрашенные в яркие цвета, ее отца Сина, Мардука, львов – священных животных Иштар и другие священные фигурки, символы праздника: глиняные стол, стул и колесница.

    Из дальних храмов прибыли в столицу и процессии жрецов, они размещались с комфортом на территории храма в гостевых пристройках. Едва придя в себя после долгого и изнурительного перехода, омывшись и совершив обряды очищения, они славили Иштар Ниневийскую, богиню Нину, простирая руки в сторону зиккурата:

«Будь воспета богиня, особо почитаемая среди богинь!
Прославлена будь, госпожа людей, величайшая из Игигов!
Будь воспета, Иштар, особо почитаемая среди богинь!
Будь прославлена госпожа жен, величайшая из Игигов!
Она преисполнена силы, очарования, плодовитости,
Соблазнительной прелести, пышной красоты.
Сладки, как мед, ее губы, уста ее – жизнь,
Облик ее рождает радость!»

    Бродя в одиночестве среди шумной толпы, я повторял про себя, как заклинание, точные предписания по совершению праздничного обряда, которые заставил меня выучить Профессор, предвидя, что они могут мне пригодиться: «…святую воду должен ты кропить, установить алтарь, заколоть жертвенного ягненка, положить правую часть туши и другие куски мяса, насыпать фиников, муки, поставить смесь меда и масла, установить курильницу с кипарисовой смолой, принести кунжутное вино и возлить его, пасть ниц, очистить курильницу, факел, чашу для святой воды, кедровый жезл и сказать затем, обращаясь к богине…»

    Тут мои воспоминания были прерваны грубым толчком в грудь – какой-то зазевавшийся юнец, пробираясь сквозь толпу, наскочил на меня и пребольно ударил локтем по ребрам, тут же собираясь молча скрыться. Раздраженно схватив юного нахала за шиворот, приподняв, и намереваясь поучить его хорошим манерам и, может даже слегка взгреть, я вдруг узнал в нем того самого паренька, племянника моего провожатого, караванщика из Вавилона.

- Вот так встреча, Намир! - рассмеялся я, бережно опуская его на землю. – Я смотрю, ты совсем здоров, парень, куда ты так спешишь, что готов сбить с ног замечтавшегося жреца? Или на город уже напали?

- О, господин! – возопил парнишка, хватая меня за рукав и норовя припасть к нему вспотевшим лицом. – Да хранят тебя Эа и Энлиль, да преумножат бессчетно твои годы в счастьи и благоденствии! Прости мою неуклюжесть, я спешу во дворец с важной вестью, которую ждут уже много дней. Позволь мне продолжить мой путь и скажи, где мне искать тебя на празднике, чтобы отблагодарить?

- Благодарить меня не за что, - ответил я. – А найдешь меня в храме, я участвую в церемонии, говорят после нее праздник продлится всю ночь, но я планирую выспаться перед походом.

    Я был почему-то рад этому парнишке, все-таки знакомое лицо. Последние дни я не особенно общался с людьми, проводя часы среди безмолвных глиняных табличек.

- К кому ты так спешишь? – поинтересовался я. – Может тебя проводить? Следующий сбитый тобою с ног прохожий может оказаться менее милосердным.
Было видно, что парень в замешательстве, мнется, вроде и отказаться неудобно, но и принять мое предложение по каким-то причинам он не может.

- Прости, господин, но я не могу сказать тебе всего, эту тайну мне доверили, чтобы я хранил ее.

- Тоже мне, тайны мадридского двора, - буркнул я себе под нос и пожал плечами. – Ну что ж, тогда спеши, но будь осторожен, да хранит тебя Набу.

    Парнишка улыбнулся мне и шустро ввинтился в пеструю и гомонящую толпу. Проследив за ним, я увидел, как он вынырнул из бушующего людского моря с другой стороны площади, ловко взобрался по лестнице и скрылся за колонной террасы, что вела ко дворцу.  Еще раз пожав плечами и улыбаясь своим мыслям, я отправился в храм.
   
    Церемония прошла отлично, хоть я и сильно переживал. Старшие жрецы, следившие за обрядом и хорошо знавшие все роли, подсказывали мне громким шепотом что я должен делать. Главная роль была отведена Ашшурбанапалу. Царь в облачении верховного жреца демонстрируя свою полную покорность сложил перед помостом, на котором высилась фигура Иштар Ниневийской, атрибуты своей власти. Три курильницы с благовонным кипарисом  перед ликом Иштар усиленно дымили. Все жертвы были принесены. По знаку старшего церемонии я напоследок неловко излил на жертвенник жертвенное пиво. Царь воздел руки и произнес нараспев заклинание. Жрецы, ритмично раскачиваясь повторяли за ним:

«Хорошо молиться тебе, как легко ты слышишь!
Видеть тебя – благо! Воля твоя – светоч!
Ласково взгляни, прими молитвы!
Выбери путь, укажи дорогу!

Лики твои я познал – одари благодатью!
Ярмо твое я влачил – заслужу ли отдых?
Велений твоих жду – будь милосердна!
Блеск твой охранял – обласкай и помилуй!

Сиянья искал твоего – жду для себя просветленья!
Всесилью молюсь твоему – да пребуду я в мире!
Да будет со мною Шеду благой, что стоит пред тобою!
Милость Ламассу, что за тобою, да будет со мною!
Да прибавится мне богатства, что хранишь ты справа,
Добро, что держишь ты слева, да получу от тебя я!
Прикажи лишь – и меня услышат!

И что сказал я, так, как сказал я, пусть и свершится!
В здоровье плоти и веселье сердце веди меня ежедневно!
Продли мои дни, прибавь мне жизни!
Да буду жив я, да буду здрав я,
Твою божественность да восславлю!
Да достигну я моих желаний!
Да поражу врага в самое сердце!

Тебе да возрадуются небеса,
С тобою да возликует Бездна!
Благословенна будь богами вселенной!
Великие боги сердце твое да успокоят!»

    После того, как обряд был совершен, и служители храма покинули зиккурат, статую Иштар установили на богато украшенную колесницу и началась церемония въезда Нину в свой город по дороге процессий, мощеной известняковыми плитами посередине и плитами из брекчии с белыми и красными прожилками по краям. Медленно и торжественно проплывала фигура богини, украшенная цветами, мимо стен, по которым навстречу ей гордо вышагивали ее священные животные – благородные львы с желто-золотыми гривами на ярко-голубом фоне в сопровождении быков и змеевидных драконов. 

    За колесницей текла толпа, с музыкой, песнями и танцами, царило всеобщее ликование – начался народный праздник. Миновав ворота Иштар, процессия повернула в сторону храма –  городского пристанища богини на время праздника, где она пробудет несколько дней, вдохновляя празднующих, пока не вернется в зиккурат под неусыпное наблюдение жрецов и уже не покинет его до следующего раза.

    На центральную площадь уже вынесены сотни глиняных кувшинов с вином и установлены в поворотные деревянные козлы, виночерпии сбивают с них пробки, засмоленные асфальтом и разливают пенящееся содержимое в огромные медные чаши, откуда его уже своими кубками и мисками черпают все желающие. Храмовые жрицы любви-иеродулы, сверкая обнаженными телами, натертыми маслом и мускусом танцуют на возвышении покачивая бедрами в такт цимбалам и барабанам; разогретая винными парами, взбудораженная толпа следит за их движениями с горящими глазами, подбадривая танцовщиц восторженным ревом,  немало серебра сегодня соберут они в уплату за свои услуги, все пойдет храму – таков древний обычай.

    На город опустилась южная ночь, но тысячи факелов, светильников и костров разогнали тьму, осветив бурлящий водоворот праздника, захлестнувший город.

    Я молча шагал мимо бушующей площади, уклоняясь от сильно подгулявших прохожих и жаждущих любви девиц, все еще намереваясь вернуться в библиотеку и поработать с отложенными текстами, как вдруг внезапно чья-то тяжелая рука легла на мое плечо.
 
    Вздрогнув от неожиданности и резко обернувшись я увидел того самого капитана гвардии, с которым столкнулся на террасе царского дворца. Аби-эшух!

- Спокойно, спокойно, жрец, - мирным тоном произнес командир «неустрашимых», заметив как моя рука потянулась было к мечу. – Я всего лишь вестовой царя. Он срочно требует к себе своего писца. Поспеши за мной, владыка вселенной не любит ждать.

    Я пожал плечами, мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Провожатый мой шел быстро, чтобы не отстать мне пришлось прибавить шагу. Миновав несколько дворцовых покоев, лестниц и переходов, мы наконец подошли к тяжелой портьере, расшитой золотыми и серебряными нитями, что переплетаясь давали изумительный по красоте узор. Кивнув стоявшим у портьеры воинам, которые, отсалютовав своему капитану и расступившись, дали нам пройти, Аби-Эшух отдвинул занавес и пропустил меня внутрь.

     В небольшой комнате неправильной формы с низким закопченным потолком невыносимо чадили масляные лампы. Пол устилали пестрые ковры, на скамьях и тугих круглых связках тростника вдоль стен сидели военачальники ассирийской армии, лица все сплошь для меня незнакомые. У многих в руках блестели кубки с вином. Отдельно на возвышении сидел Ашшурбанапал. Кивком головы он указал мне на место писца рядом с собой. Свежие глиняные таблички в деревянной рамке и остро заточенные палочки уже ждали меня. На писца никто не обратил особого внимания, присутствовавшие были слишком заняты разговором, обсуждая предстоящий поход.

    Я сел и прислушался. Речь шла о скифах, и о том, насколько им можно доверять в сложившейся обстановке. Насколько я успел уловить смысл - мнения разделились.

    Царь молчал, очевидно давая возможность прежде высказаться своим воеводам.

- Как только армия покинет столицу, они придут. Так было прежде много раз. Кто сдержит их? – пронзительным голосом вопросил худой воин, сидевший напротив меня, вытянув вперед свою неестественно длинную шею.

    Присутствующие зашумели громче.

- Ниневия неприступна! Стены ее высоки и крепки. Что могут сделать кочевники без таранов и осадных машин?

- Они дикари, что они смыслят в осаде крепостей? – пожал могучими плечами ассириец, сидевший слева. Все его лицо было испещрено шрамами.

- В Ниневии должен остаться сильный гарнизон, нельзя рисковать столицей! – хриплым, рокочущим басом возразил ему другой.

- Боги хранили наш город многие годы, сохранят и теперь. Великая Иштар даровала нам победу. Нечего бояться дикарей! – не сдавался воин с изуродованным лицом.

- Дикари, говоришь ты? А кто разбил урартов? – накинулся на него мой худой сосед, нервно дергая кадыком на длинной шее.

- Нельзя распылять силы, в походе нам потребуется вся мощь! А для охраны столицы достаточно небольшого отряда. – упрямо гнул свою линию гигант.

- Что если Киаксар мидийский воспользуется случаем и двинет войско на столицу? Куда мы вернемся, на пепелище?! – раздался напряженный голос из дальнего угла, в полумраке лицо говорящего мне не удалось разглядеть.

- Почему они не сделали этого раньше? Когда мы громили Элам? – снова пожал плечами крепкого сложения ассириец.

- Раньше царь был в столице, одно имя Ашшурбанапала страшило их! А сейчас он возглавит войско в походе.

- Да, но кто останется защищать Ниневию? – не унимался сидящий в углу.

    Царь во время спора сидел молча, низко склонив голову на грудь, полузакрыв глаза. После последней фразы он выпрямился и звучно, легко перекрыв гул голосов, произнес торжественно, глядя перед собой:

- Я, царь Ассирии, Вавилонии, Элама и Египта, Ашшурбанапал, владыка вселенной, сын Асаргадонна, решил сам повести войско свое на Египет, дабы устрашить врагов своих гневом своим и решимостью, обрушившись на них всей мощью своей, поразить и разметать их, чтобы уподобились они песку, летящему по ветру, чтобы самая  память о них исчезла. Город свой, построенный отцом моим Асаргадонном, поручаю беречь и охранять сыну своему Син-шарру-ишкуну, наследнику трона великих владык.
Здесь царь сделал паузу. В комнате повисла гнетущая тишина. Военные советники и генералы прятали глаза, отвернувшись друг от друга. Царь продолжил:

- Командующим же и советником-патеси при нем оставляю того, кто не раз доказал своей доблестью и старанием верность трону Ашшура – Шамши-Адада, великого воина и мудрого мужа. Ему доверяю, пиши, жрец! – приказал он под одобрительный гул собравшихся. – Все дела в мое отсутствие вершить в государстве согласно древним законам, как отцы, деды и прадеды наши нам завещали.

    Понизив голос он добавил, обращаясь к присутствующим:

- Вам, мои командиры, надлежит немедленно отправляться в войска, готовить их к выступлению. Великая богиня даровала нам победу, во славу предков и на благо государства! Идите, на рассвете прозвучит походный рог!
Военачальники дружно поднялись и, склонившись перед царем, направились к выходу. Вскоре в комнате остались только Ашшурбанапал и я. Протекло еще несколько тягучих минут, прежде чем царь снова заговорил, обращаясь ко мне:

- Ашшурбулит, пиши еще. Син-шум-лиширу, военачальнику вавилонскому, храброму и доблестному воину, моему слуге. Знаю, что ты двигаешься с войском моего брата мне навстречу. Велю тебе расположиться лагерем под Ашшуром, нашей древней столицей, и ждать меня на исходе двадцатого дня после праздника Великой Богини. Да хранят тебя великие боги Нину и Мардук.

    Царь ударил молоточком в небольшой бронзовый диск – тяжелая портьера немедленно отодвинулась снова, в комнату вошел капитан гвардии.

- Аби-Эшух, направь лучшего из своих гонцов навстречу вавилонскому войску. Эту табличку пусть вручит Син-шум-лиширу, получит ответ и вернется.
Капитан гвардии молча склонил голову, взял у меня табличку и, уложив ее в деревянный походный футляр, собрался было уйти. Но Ашшурбанапал остановил его.

- Постой. Ты же не думаешь, что я хочу рискнуть жизнью одного из своих лучших воинов только ради этого куска глины?

    Аби-Эшух вскинул голову и внимательно посмотрел на царя. Я успел убедиться, что капитан гвардии был немногословен. Впрочем, говорил он мало, но зато делал много. Всегда уважал таких людей. Царь спустился с помоста, на котором стоял трон, и продолжал, положив руку на плечо капитану «неустрашимых».

- Я и так знаю о передвижениях войска моего брата. Оно вышло из Вавилона, вчера мне принесли об этом весть. Мой  шпион хоть и молод, но надежен. Его донесения ни разу меня не подводили.

    При этих словах я вздрогнул: Намир?

- Меня интересует другое: с чем идет нам навстречу Син-шум-лишир? К чему нам готовиться? К встрече с союзником или коварным врагом? Я получаю плохие вести от моих людей из Вавилона, Аби-Эшух. Не уверен, что могу доверять брату и его военачальникам. Не хочет ли Вавилон заманить нас в ловушку…

    Ашшурбанапал повернулся и присел на скамью.

- Нам никогда не изжить этой старой вражды, - горько произнес он, помолчав. – Я знаю, что Вавилон, как змея, ждет только удобного часа, чтобы ужалить Империю в шею. Я надеялся, что мой брат сможет пережить обиду, нанесенную ему нашим отцом и, получив в управление лучший из наших городов, станет опорой Империи на юге, держа в повиновении Элам и сдерживая племена касситов и киммерийцев. Я не хочу воевать со своим братом, я не хочу зла Вавилону. Но если там поселилась ненависть и злоба, если в нем плетутся интриги и заговоры против Империи – я буду беспощаден, как дед мой. Горе тогда Вавилону и его жителям!

    Царь помолчал еще, потом произнес уже спокойнее:

- Поэтому, твой гонец должен вернуться с докладом о том, что он увидел в вавилонском войске. Что ждет нас у равнины Ашшура: встреча с союзником или битва с предателем. Нам надо быть готовыми. Мы погрузим войско на корабли и  через три, самое большее через пять дней будем у древних стен. Ну, а там…

- Я понял, великий царь, - произнес капитан, и снова склонившись перед царем, повернулся и вышел.

    Двумя часами позднее, на пиру, устроенном в честь Праздника богини, устроившись в дальнем углу, старательно пережевывая пахнущее дымом мясо козленка и запивая его молодым гранатовым вином, я размышлял о том, как случай помог мне завоевать доверие царя.

    Оказывается, паренек по имени Намир не просто племянник старого караванщика из Вавилона, а доверенное лицо царя, его глаза и уши во второй столице Империи. Вот оно как. Вот в чем причина моего стремительного взлета или одна из причин…Что все-таки означали слова Ашшурбанапала, сказанные мне на террасе? «Нас осталось мало, а время уходит..»? Кого «нас»? Ничего не понимаю. Да и вообще, я пока мало чего понимаю здесь. Где же эти таблички, чтоб им… Стыдно возвращаться домой с пустыми руками, но если дальше так пойдет, я рискую совсем не вернуться. А остаться здесь навсегда…Страшно даже себе представить! Холодок пробежал по спине от одной только мысли. Нет! Я хочу назад, в свое время, в конце-концов, можно попытать счастье еще раз. А тут, похоже, вляпался я по-крупному…Я вздохнул и, стараясь быть незамеченным, выбрался из пиршественной залы и побрел к себе. Выспаться все-таки мне не помешает. Ничего другого мне не остается. 

 




          Глава 19.
          Египетский поход


    Погрузившись на корабли, многотысячное войско Ашшурбанапала отплыло из Ниневии вниз по течению Тигра и уже через неделю разбило лагерь под стенами Ашшура, расположенного на высоком правом берегу Тигра, близ слияния его с Нижним Забом: идеальной крепостью, самой природой защищенной от набегов неприятеля. Сам город стоял на высоком скалистом возвышении, с востока надежно прикрытый широким и полноводным Тигром.
 
    Вернувшийся посыльный кроме лаконичного ответа, начертанного собственноручно Син-шум-лиширом и гласившего: «Покорный воле царя царей буду с войском у Ашшура» привез еще и не самые веселые вести. Вавилон снарядил в поход всего два полка, большую и лучшую часть регулярного войска сохранив при себе. С полками следовала конница наемников – степняков, ненадежное и пестрое сборище. Выслушав гонца, царь помрачнел и движением руки отпустил его. Оставалось одно – ждать.

    Разведчики доложили о подходе войск из Вавилона за два дня до появления их авангарда. С раннего утра ассирийское войско, отдохнувшее и готовое к битве, ожидало подхода союзников: выстроенные полки застыли в грозной и молчаливой неподвижности, готовые к любому повороту событий. Гарнизон старой крепости в полном вооружении замер на стенах в боевых порядках. Царило напряженное молчание.

    Здесь же, на стене под охраной «неустрашимых» находился и Ашшурбанапал. Я стоял за его спиной, пытаясь в знойном, колышушемся мареве разглядеть подходившие к городу войска. Первой из-за холма показалась конница степняков. Широким полумесяцем развернувшись в сторону крепости конная лавина сбила шаг, едва заметив поджидавшие ее полки, дрогнула, остановилась и застыла в недоуменном ожидании. Затем, помедлив – казалось, прошла вечность, -  конные отряды, совершив фланговый маневр, перестроились, давая дорогу тяжелой пехоте, что шла следом.  Движение передовой колонны нарушилось, вестовые понеслись в ставку – сообщить о неожиданной встрече. Тем временем, командиры спешно перестраивали авангард из походных в боевые порядки. Войска ассирийцев не двинулись с места.

    Я взглянул на царя – он выжидал, уперевшись руками  в кирпичную кладку парапета, хмуря брови и изредка кивая, словно одобряя военную выучку авангарда вавилонян, состоявшего из закаленных в битвах ветеранов. Но вот в прибывшем войске вдруг пронзительно завыли трубы, ряды воинов снова пришли в движение: навстречу  царю царей летели три колесницы.  На расстоянии полета стрелы от ассирийских полков они резко затормозили и развернулись. Ашшурбанапал вскинул правую руку. Ворота крепости растворились и навстречу колесницам медленно выехал всадник. Я узнал его – это был капитан «неустрашимых». Дождавшись посланца царя, командующий вавилонским войском выслушал его, затем сошел с колесницы и с низким поклоном передал спешившемуся Аби-Эшуху свою короткую булаву полководца.

    Посланник царя вскочил на коня и, высоко подняв в правой руке булаву, понесся к крепости; полки встретили его восторженным ревом и грохотом железа. Воины поняли, что битвы не будет, а вавилонское войско, что привел Син-шум-лишир, покорно воле ассирийского царя. Я снова искоса взглянул на Ашшурбанапала, напряжение последних минут отпустило и его, жесткая складка у рта пропала, морщины на лбу расправились.

    На последовавшем немедленно военном совете я имел возможность как следует рассмотреть Син-шум-лишира. Высокий и широкоплечий, с седыми прядями в волосах, крупным носом хищной птицы, острым взглядом из-под кустистых, сросшихся бровей, этот старый и закаленный в битвах воин произвел на меня сильное впечатление. Его портили лишь тонкие губы, искривленные в постоянной усмешке. Держался он с достоинством, даже надменно, на ассирийских военачальников глядя свысока, всем своим видом демонстрируя свое превосходство. Склонил голову он лишь перед Ашшурбанапалом.

- Син-шум-лишир, - ровно произнес царь, обращаясь к прибывшему. – Я удивлен, что ты привел всего два полка, хотя я ясно дал понять моему царственному брату, что мне необходимы, как минимум, пять полков регулярной армии и три  из числа ополчения. Как ты можешь объяснить это?

- Великий царь, - поклонившись ответил вавилонянин. – Времена настали неспокойные, я привел все войска, что сумел собрать, в Вавилоне остался лишь небольшой гарнизон. Остальные полки заняты на границах, сдерживая напор варваров с востока.

    Даже мне было ясно, что он лжет. Я покосился на царя, интересно, как он отреагирует. Царь потяжелел лицом, но продолжал говорить так же ровно:

- Что еще ты имеешь сказать мне, доблестный воин?

- Мой царь, великий Шамашшумукин…- начал было вавилонянин, как его резко перебил один из ассирийских генералов:

- У нас один царь – Ашшурбанапал, других царей мы не знаем!

- Разумеется, - с поклоном ответил Син-шум-лишир, криво усмехаясь. – Но в отсутствие владыки вселенной, мы почитаем его брата, наместника Вавилона, как великого царя, да продлит бессчетно его годы Мардук, да воссияет его слава в тысячелетиях…

- Итак, что велел тебе передать мой брат? – прервав его спросил царь.

- Он велел сказать следующее, - полуприкрыв глаза и выпрямившись вавилонянин речитативом произнес послание, словно читая невидимый текст. – Да свершится воля великого владыки вселенной, царя ассирийского, вавилонского, эламского, египетского Ашшурбанапала, сына Ассаргадонна, моего божественного брата! Все войска, что мог собрать тебе, я выслал тебе. Границы земель пришли в волнение, туда я послал множество войска. Уверен, что лишь заслышав о твоем походе, все армии презренного фараона разбегутся и снова воцарятся в благословенном крае Мардук и Иштар. Ждем тебя, мой царственный брат с победой в Вавилоне, молим богов наших предков о скорейшей твоей полной победе и благополучном возвращении из далеких краев. Я лично отслужу  большую службу в течение тридцати дней в храме Мардука и принесу ему обильные жертвы быками, баранами и козлами. Сотни кувшинов пива изольем мы на жертвенник, ничего не жалея. Посылаю с войском свою опору – Син-шум-лишира, своего надежного и верного слугу. Пусть станет он твоей правой рукой. Да будет с тобой благословление Мардука и Энлиля! Твой брат Шамашшумукин.
Закончив произносить текст послания Син-шум-лишир открыл глаза и снова поклонился царю.

- Вижу, мой царственный брат и в самом деле сделал все, что в его силах. – резюмировал царь. Я удивленно уставился на него.  - Что ж, отправим с посыльным ему письмо.

- Пиши, жрец! – Это уже относилось ко мне. – Мой милый брат! Благодарю тебя за присланное войско и принесенные жертвы. Из побежденных Саиса и Мемфиса в Вавилон я отправлю множество золота и серебра, сильных рабов и тысячу красивейших невольниц. А также статуи их богов, чтобы стояли они у подножия храма великого Мардука, прославляя его силу и власть над другими богами. Богатые дары ждут Вавилон, да укрепятся слава его и могущество. Да будет с тобой моя братская любовь, да хранит тебя Иштар. Подпиши моим именем.

- Син-шум-лишир, - сказал проникновенно царь, оттиснув на мягком воске свой перстень и вручая ему эту табличку, – Немедля пошли своего лучшего гонца в Вавилон к брату моему. Пусть печень его возрадуется. Иди, я не задерживаю тебя, на три дня мы останемся здесь, твоему войску нужен отдых. Затем,  не мешкая более, отправимся дальше. Все свободны.

    Проводив взглядом широкую спину вавилонянина, покинувшего залу, Ашшурбанапал процедил сквозь зубы:

- Старый лис! Все такой же, как и десять лет назад! Да и братец мой хорош! Баранами и козлами… – царь хлопнул в ладоши. – Аби-Эшух!

    Капитан «неустрашимых» словно бесшумно вырос из-под земли.

- Жду приказаний, владыка вселенной!

- Проследи за тем, чтобы гонец ушел до заката и ему не чинили препятствий. Гонцу выделить охрану. Мне нужно, чтобы мое послание попало в руки владыки Вавилона. Пусть там пока поуспокоятся, до поры, до времени…А с этой вавилонской лисы и всей его своры глаз не спускать, докладывать мне лично. Головой отвечаешь! Пока их не трогать, неизвестно, сколько гонцов уйдет еще в Вавилон. Пусть расслабятся. Никаких стычек между полками, передай всем – шкуру спущу с зачинщиков и прибью на ворота, а самих - на кол. Мне нужны эти полки…Подготовь из числа наших офицеров на замену, пусть будут готовы принять командование и ждут сигнала. Свободен!

    Капитан гвардии молча склонил голову повинуясь и так же бесшумно исчез. Ашшурбанапал уже давно покинул залу, разошлись и все остальные, а я все еще сидел на своем месте писца, погрузившись в раздумья.

    Через несколько дней объединенные силы союзников   выступили из Ашшура. Великий поход начался!

    Я стоял на холме и наблюдал картину, никогда ранее не виданную в своей жизни: огромное войско «владыки вселенной» растянулось на многие километры по пустыне, подымая в воздух тучи песка и оставляя за собой длинный извилистый след, словно огромная змея, что, изогнувшись, протянулась от Ниневии в сторону долины Нила, готовая ужалить. Давно позади остались недели пути, переправа через Евфрат и мощеная камнем дорога – войско уже вышло за пределы империи. 

    Только на первый взгляд движение массы людей казалось хаотичным, на самом деле, войска шли четким и слаженным маршем. Многочисленные отряды лучников и пращников, копьеносцев, метателей дротиков и простых пехотинцев, в длинных, до пят, железных кольчугах, вооруженных мечами, щитами и длинными копьями, повинуясь окрикам командиров, старались не отставать от войск идущих впереди. Вдоль колонны пеших воинов, обгоняя их и немилосердно пыля, мчалась конница. Ассирийские стратеги за столетия войн успели убедиться в важности этого стремительного рода войск, способного сломить сопротивление врага и лихой атакой поставить победную точку в сражении.

    Легкие конники, вооруженные тугими луками и, небольшими кожаными щитами округлой формы, заброшенными за спину, с гиканьем и свистом неслись вдоль колонны. Тяжелая кавалерия размеренно шла следом, отливая на солнце ярким металлом доспехов; кони, закованные в броню, грузно вязли в песке под тяжестью всадников и амуниции. Не было силы ни в Месопотамии, ни за ее пределами, способной сдержать натиск этих могучих воинов, когда, по мановению руки царя царей, они шли в атаку, словно бурлящая, разлившаяся в половодье река, сметая все на своем пути. Длинные копья на плечах тысяч всадников мерно покачивались, словно в пустыне вдруг волшебным образом вырос фантастический лес из гигантских блистающих колосьев. Заходящее солнце окрашивало их в алые тона, казалось, они уже обагрены кровью врагов. Затаив дыхание, я смотрел вслед идущей коннице. Вот это силища!

    За всадниками следовали колесницы, их скрипучие колеса, обитые железными пластинами, тяжело проседали в песке, - кони храпели, косили дикими глазами на возниц, вздрагивая от хлестких ударов бичом. За войском, в арьергарде, растянувшись до горизонта, шел обоз с продовольствием для армии, фуражом, запасом оружия, механизмами для штурма крепостей, материалами для осадных башен и катапульт в сопровождении инженерных войск.

    В центре колонны находилась походная ставка царя. К нему стекались многочисленные пешие и конные гонцы, посыльные, разведчики из посланных вперед дозоров и подразделений боевого охранения с докладами и, получив новые указания, устремлялись к своим отрядам. Войско жило как огромный организм, единое целое, состоявшее из тысяч и тысяч частей, спаянных могучей волей. Покорная одному слову повелителя, эта масса зловеще пульсировала, трепетала и текла, словно поток лавы, медленно, но неуклонно продвигаясь вперед, к намеченной цели. 

    Немногочисленные вражеские войска, что встречались нам на пути и не успевали уйти от преследования, моментально уничтожались отрядами боевого охранения, состоявшими из кавалерии, легкой пехоты и пращников. Пленных не брали. 

    Я находился в ставке и имел возможность наблюдать за действиями царя. Ашшурбанапал большую часть времени был мрачен и задумчив, казалось, его мысли витают где-то далеко. Он то читал какие-то свитки, рассматривал таблички, то просто, склонив голову на грудь, молчал, изредка шевеля губами, словно произнося молитву. Но стоило появиться очередному посыльному со свежей информацией - все менялось. Царь преображался на глазах. Выслушивая внимательно доклады, он отдавал ясные и четкие распоряжения, вызывая мое восхищение. Да, а ведь академий военных не кончали.…Семьсот лет войны, непрерывной кровавой агрессии сформировали этот тип военного повелителя, он не задумывался на войне – за него все решали рефлексы. Он знал, что делать, уже родившись. В его жилах текла роль великих завоевателей: его деда Синахериба и отца Асаргадонна.

    Вся его держава существовала исключительно за счет экспансии. Новые земли, рабы, ресурсы нужны были империи как воздух. Отсюда и огромная армия. Но, запустив однажды этот механизм, судьба сыграла с правителями злую шутку, сделав ассирийских царей заложниками политики агрессии. Армию надо кормить и содержать.…Для этого нужен внешний враг и победоносные войны. Если нет врага за пределами страны, то он быстро найдется внутри, и внутренние распри и междоусобицы разорвут страну на части, примеров тому и в нашей истории немало. Что же получается? Победоносные войны – залог мира и благоденствия в государстве? Хочешь жить в мире – готовься к войне? «Si vis pacem, para bellum!»

    Я отпил пару глотков из фляжки и мрачно сплюнул под копыта своего коня. Какого черта, я-то что здесь делаю?! Угораздило меня… Я должен сейчас быть в библиотеке и выполнять задание, вместо этого я неделями болтаюсь в песках, в ожидании, когда я понадоблюсь царю в качестве писца. Воистину, хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих планах!

    В путь выступали с раннего утра, еще затемно, полуденный зной пережидали на привале, проходя до конца дня еще несколько километров. Как только солнце начинало клониться к западу, войско становилось на ночлег. Разбивались палатки и шатры, сотни костров и факелов зажигались в ночи, освещая снующих людей с котлами и кормом для лошадей, пирамиды копий, животных на отдыхе и часовых на постах. До поздней ночи не смолкали голоса бывалых воинов, хриплая перебранка и хохот. Они уже предвкушают ту добычу, что захватят в Саисе. Золото, серебро, невольницы, рабы… Впрочем, стоимость рабов после иного победоносного похода была настолько невелика, что ими порой расплачивались за обед в харчевнях.
 
    Я ворочался на жесткой войлочной кошме, что служила мне походной кроватью, и мысли не давали мне уснуть. Про меня словно забыли, вот уже три дня я не выполняю своих обязанностей походного писца. Тоже мне, историограф маршевого батальона, вольноопределяющийся Марек…Как далеко, в другой жизни было это все: любимый засаленный томик «Похождений бравого солдата Швейка» на кухне, Гюзалина стряпня, мягкая постель, безмятежная жизнь…

    Я в который уже раз нащупал у себя на шее медальон экстренного вызова. Что толку? Пошел третий месяц…Одна надежда: еще пару дней и мы встретим войско фараона, что по данным военной разведки вышло нам навстречу, стремясь остановить нас на подступах к египетской столице, где также, как клялись и божились «языки», остался многочисленный гарнизон, и дополнительные подкрепления еще подходят. Скоро будет жарко и дурацкие мысли не будут лезть мне в голову. Обдумывая незавидное свое положение, я забылся беспокойным сном.

    Утро в лагере обычно начиналось с молитвы Шамашу. У походного алтаря собирались жрецы Нину, и, воздев руки навстречу восходящему солнцу, приветствовали его благодарственным гимном:

«Шамаш, царь неба и земли, держащий в порядке все вверху и внизу! Шамаш, ты властен пробуждать мертвых к жизни, освобождать скованных! Неподкупный судия, установивший порядок среди людей, высокочтимый отпрыск бога Намрассита! Превосходящий всех силой, прекрасный сын, свет всех стран, творец всего и каждого в небе и на земле – ты, о Шамаш!»

    Этот гимн был для меня что-то вроде утренней побудки, заменяя привычное армейское: «Ро-от-а-а! Па-дъё-ём!» Я выбирался из своей палатки прищурив глаза, и прикрыв лицо ладонью, наблюдал восход солнца.

    Ничего в своей жизни я не видел более прекрасного, чем восход солнца в пустыне! Воздух еще свеж и прозрачен, словно промыт колодезной водой. Еще не пришел полуденный зной, не колышется в воздухе обжигающее марево, и хочется дышать полной грудью. Все пробуждается вокруг, и ты видишь, что пустыня совсем не безжизненна, но величественна и прекрасна своей строгой и сдержанной красотой. Золотисто-желтая до самого горизонта, в складках барханов и дюн, словно застывших волнах, она расстилается вокруг, маня тебя своей загадочностью и утренней безмятежностью. Небо над ней лазурное и прозрачное, самое высокое небо, что я когда-либо видел в своей жизни. А там,  на горизонте,  эти два моря – прозрачное и песчаное - в крепком объятии сливаются в одно. И вдалеке, на востоке, откуда мы пришли, восходит молодое солнце, даря людям надежду на новый день…

    Этот день изменил все. И мою жизнь, в том числе.
 




           Глава 20.
           Предательство


    Сразу после первой трапезы вестовые царя созвали всех военачальников на совет в огромный царский шатер. Вызвали и меня. Я занял свое привычное место, слева от царя, в готовности записать любое его распоряжение.

    Шатер постепенно наполнялся людьми: входили военачальники ассирийской армии и вавилонских полков. Вавилоняне  отличались более пышными и дорогими одеждами, расшитыми золотом и серебром, держались отчужденно и надменно. Их большая группа, возглавляемая Син-шум-лиширом, вызывающе столпилась рядом с троном, который пока пустовал, чем вызвала легкий ропот среди ассирийских воинов.

    Ассирийские военачальники стояли хмуро, неприязненно глядя на  разодетых, как павлины, вавилонян. Из глубины шатра, из своих покоев, появился Ашшурбанапал в сопровождении телохранителей.

    Усевшись на трон и немного помедлив, царь произнес:

- Сыны Ашшура и Аккада! До меня дошли сведения, что в нашем лагере неспокойно. Я созвал сегодня этот совет, чтобы выслушать тех, кто желает высказаться и принять решение. Говорите!

    Из ассирийских рядов немедленно вперед выступил могучего сложения воин с мрачным дицом, испещренным шрамами былых сражений. Я узнал его – это был командир одного из ассирийских полков, покрытый славой ветеран, имевший непререкаемый авторитет во всем войске.

- Великий царь, - рокочущим басом произнес он. – Я Бэл-ибни, я почти сорок лет сражаюсь за великую Империю, на заре своей юности я уже командовал сотней отборных храбрецов в армии великого Синахериба, участвовал в егепитском и эламском походах, воевал против касситов, урартов и иудеев. То было славное время! Мы лили кровь врагов ручьями, мы сметали непокорные города десятками, мы не знали поражений! Единство и сплоченность, воинская выучка и дисциплина – вот то оружие, которым мы громили врага от Загроса до Фив, от Мелида до Южного моря! Если даже этот поход станет для меня последним, я пролью свою кровь за великого Ашшурбанапала не задумываясь, как я делал это, воюя за Синахериба и Асаргадонна. Никто не посмеет упрекнуть старого воина в малодушии или нерешительности! Но я вижу черную болезнь, разъедающую наше войско изнутри! Мы не сможем одолеть Египет, пока не наведем порядок в собственных рядах!

- Кого обвиняешь ты, достойный воин? – спросил царь.

- Я обвиняю командиров вавилонских полков в том, что они превратили своих солдат в стадо свиней и шакалов!

- Да как ты смеешь!? – немедленно вскинулся побагровевший Син-шум-лишир, но царь повелительным жестом заставил его умолкнуть.

- Все скажут свое слово, Син-шум-лишир, мы не отойдем от законов предков, - веско прознес царь. Вавилонянин скрипнул зубами, но промолчал, судорожно сжимая богато украшенную рукоять кинжала.

    Бэл-ибни невозмутимо продолжал:

- Вавилонские полки не несут наравне с нами караульной службы, солдаты ленивы, они пьянствуют, прелюбодействуют с обозными девками,  устраивают драки и поножовщину. В войске идет торговля награбленным, ростовщики ссужают солдатам деньги, которые те немедленно пропивают и залезают в новые долги. Боевой дух войска низок, похоже, никто из них и не собирается воевать! Их передвижение на марше слабо контролируется офицерами, они задерживают продвижение всей армии. Мне докладывали о случаях дезертирства! Это банда мародеров, а не регулярное войско. Одни наемники чего стоят, среди них поговаривают, что поход обречен и кое-кто уже договорился с Псамметихом…

- Ложь! – взвизгнул, не вытерпев вавилонянин, уперевшись указательным пальцем в говорящего. – Подлая ложь и клевета!

    Его соратники негодующе шумели, гневно потрясая кулаками в воздухе. Царь поднял правую руку, Син-шум-лишир заткнулся, продолжая сверлить говорившего сверкающими от ненависти глазами. Его нервные скрюченные пальцы пообрывали всю богатую шерстяную бахрому на великолепной перевязи.

- Договаривай, Бэл-ибни, - сказал царь.

- Я почти закончил, владыка вселенной. Жду твоего решения. Нам не двинуться дальше, до Саиса не больше пяти дневных переходов, разведка доносит, что войско фараона вышло нам навстречу – как мы встретим его?
 
    Ветеран поклонился царю и, намеренно не замечая вавилонян, под гул голосов отошел в сторону.

    Син-шум-лишир шумно дышал, лицо и шея его пошли пятнами, он не мог дождаться, пока Ашшурбанапал предоставит и ему слово. Но царь отчего-то медлил, словно выжидая.

    Через боковой вход, охраняемый гвардейцами, вошел Аби-Эшух и, тяжело ступая, подошел к трону сзади. Царь слегка повернул голову влево, - встретившись глазами с повелителем, капитан «неустрашимых» молча кивнул. Лицо царя разгладилось, казалось, он даже слегка повеселел. Обратив свой взгляд на томящегося и, по-прежнему, пыхтящего от негодования вавилонского воеводу, он наконец милостиво кивнул ему.

    Син-шум-лишир немедленно взорвался:

-  Да как он смеет, этот выживший из ума, порочить лучшие полки Вавилона! В них ветераны, служивщие еще великому Ассаргаддону, это честные и доблестные воины, цвет империи Ашшура и Аккада! – воевода орал выкатив глаза и брызгая слюной.

- Да, я знаю это. И многих узнал в лицо, Син-шум-лишир, мы рубились вместе не однажды, - ответил спокойно царь, внимательно наблюдая за воеводой. Казалось, он забавляется.

- Это неслыханно, оскорблять меня в присутствии царя Ашшура, меня, кого сам властитель Вавилона великий Шамашшумукин, да продлит несчетно Мардук его годы в величии и благоденствии, назначил командовать войском Вавилона, доверяя мне безраздельно во всем!

- Я знаю и это, Син-шум-лишир. Что ты можешь ответить по существу обвинений? – все тем же ровным тоном задал вопрос Ашшурбанапал.

- Обвинений?! Обвинений?...- яростно прохрипел вавилонянин, сжав кулаки. – Все это ложь, выдумки, бред! Это оскорбление, брошенное в лицо не только мне, всему войску, всему Вавилону! Он ответит за это! Против кого он поднял голос?! Как посмел? Великий Мардук свидетель, Вавилон никогда не простит!...

    Царь решительно встал и, подняв правую руку, веско произнес:

- Вавилон всегда живет в моем сердце. Ни об одном городе моего царства, кроме столицы моей, я не пекусь так, как о городе моего брата, царя Шумера и Аккада! Будь осторожен, Син-шум-лишир, не тебе говорить от лица его…

    Царь сделал шаг вперед от трона, на мрачном лице глаза его горели зловещим огнем. Вглядевшись в его лицо внимательнее, Син-шум-лишир поперхнулся своим очередным вскриком и невольно отступил на несколько шагов, судорожно скривив губы.

- Ты забыл, Син-шум-лишир, сколько трудов положил отец мой, Ассаргаддон на восстановление Вавилона, стертого с лица земли дедом моим, Синахерибом? Пустыней было то место, проклятое на семьдесят лет, обреченное на забвение, отданное во власть песков и горячего южного ветра? Каналы, тысячелетиями питавшие пашню и сады засыпаны были обломками камней и песком; городские врата и стены, величественней которых не знала история, пали под ударами  тысяч согнанных рабов с молотами и кирками; сады, плодоносившие столетиями,  были выкорчеваны; дворцы, что ослепляли любого своими богатствами и великолепием превращены были в прах, в ничто! Вот результат братоубийственной, междоусобной войны, вот к чему привела ненависть, иссушавшая сотни глоток, отравившая сердца двух народов, что тысячи лет были братьями, говорили на одном языке, молились одним богам! Проклятием нашего рода стала эта война! И снова ты пугаешь нас гневом Вавилона? – в голосе царя зловеще зазвенел металл.

    Все присутствующие в шатре склонили головы.

- О, великий владыка вселенной, земли и неба, я бы никогда не осмелился….- растерянно произнес военачальник, но царь повелительным жестом снова заставил его умолкнуть.

- Мы вновь провели каналы, оросили поля и разбили сады, мы восстановили священные храмы, башню Этеменанки возвели мы, возродив ее в прежнем величии, вернули богов в их дома, установили золотое ложе в храме Эсагилы, принесли богам бесчисленные жертвы, воскурив пред ними ладан и кипарис, дабы не отвращали они свой светлый лик от сынов Аккада! Мы наполнили золотом сокровищницы Вавилона, вдохнули жизнь в его площади и базарные ряды, пустили по жилам его рек и каналов тысячи судов, возвратили рассеянный по пустыне народ. Это сделали мы – ассирийцы! Ты забыл об этом, вавилонянин?! Я выполнил завещание отца своего, я назначил Шамашшумукина на царствование в Вавилоне, изготовил и дал ему все положенное для царского сана, собрал и вручил ему многочисленное войско, коней, колесницы, города Ниппур и Урук с округами, поля, сады! Я сделал больше, чем завещал отец мой, даровав брату моему царскую власть над Шумером и Аккадом, где он правит уже семнадцать лет! И ты грозишь мне гневом моих же земель? Земель, что по велению Ашшура дыханием своим я возродил к жизни?!

    В шатре повисла мертвая тишина. Было слышно как назойливая песчаная муха бьется в стенку полога, не видя его прозрачной кисеи. Медленно вернувшись и усевшись на трон, Ашшурбанапал продолжал уже спокойнее:

- Ты старый слепец, Син-шум-лишир. Империя пошатнется и погибнет, если Ашшур и Аккад сойдутся вновь в кровавой схватке, смерть ждет обоих, тела окровавленные их будут истерзаны шакалами, что ждут своего часа. Как черная песчаная буря, что приходит с южного моря, подобно туче саранчи, пожирающей все на своем пути, налетят они из восточных степей! Только сплотившись, плечом к плечу, можем мы отразить этот натиск. В прах, небытие уйдет все, что наши деды и прадеды строили тысячелетиями, умножая знания и богатства своей страны, ты этого хочешь? Отвечать мне!

    Вавилонянин поднял голову и, задыхаясь от плохо сдерживаемого гнева, произнес:

- Меня оклеветали перед троном твоим, великий царь, повели наказать виновных!

- Виновных? – раздумчиво произнес Ашшурбанапал. – ну что ж…

    Он хлопнул в ладоши и в шатер вошли несколько дюжих гвардейцев, бросивших на ковер перед троном двоих избитых человек, в разорванных и испачканных кровью одеждах, связанных по рукам и ногам. При виде этих двоих лицо Син-шум-лишира посерело, губы затряслись. Вперед выступил Аби-Эшух и мрачно произнес:

- Великий царь, обвиняю этих двоих в сношениях с врагами, их перехватили по дороге в Саис, при себе у них оказались послания к Псамметиху.

- Неужели, - произнес царь с деланным удивлением. – кто же послал их туда, кто искал союза с врагом? Ты допросил их, Аби-Эшух?

- В этом не было нужды, великий царь. Послания Псамметиху подписаны – в конце письма стоит оттиск именной печати.

    Двое гвардейцев по знаку капитана молча встали за спиной Син-шум-лишира, многозначительно положив руки на полированные рукояти боевых секир. 

    Издав сдавленный хрип, Син-шум-лишир повалился на ковер перед троном, моля о прощении. Возгласы изумления и осуждения наполнили шатер, вавилоняне сбились в кучу, словно овцы, под мстительными взглядами ассирийских воинов. Казалось, что все ждут только сигнала к избиению, готовые растерзать предателей в клочья.

    Царь не смотрел на военачальника, еще недавно столь надменного и властного, а сейчас совершенно потерявшегося от животного ужаса и что-то неразборчиво скулящего в пыли у его ног; взгляд царя был устремлен вдаль, губы брезгливо поджаты, скорбное и печальное лицо напоминало маску. Протекло много минут, прежде чем он холодно произнес:

- У тебя есть выбор, Син-шум-лишир. Ты или на стороне Ашшура и Аккада, братских народов,  с их городами Ниневией и Вавилоном, или ты на стороне врагов наших, что злоумышляют против Империи и наших богов, выбор за тобой. Я знаю о твоих прежних заслугах. Ты храбрый воин, не отступавший в бою ни разу, но золото и жажда власти затмили твой разум. Будь мудр и прими верное решение. В противном случае на голову твою падет меч моего гнева! Иди и поразмысли над моими словами. Я не покараю тебя в этот раз. За твое предательство ответят эти несчастные. Великая Иштар дает мне мудрость предвидеть многое. Мардук и Набу да просветлят тебя, укрепят твой дух, возродят твое достоинство. Пропустите его!

    Неверными движениями Син-шум-лишир грузно поднялся с ковра и, дико озираясь и пошатываясь, побрел к выходу из шатра в сопровождении гвардейцев. Люди молча расступались перед ним, давая проход, никто не смотрел ему в лицо, все отворачивались как от прокаженного. За ним следом, в страхе оглядываясь, шатер торопливо покинула и группа офицеров-вавилонян. Стражники унесли стенавших пленников.

- Аби-эшух, что с моими вавилонскими полками? - спросил царь, когда в шатре остались лишь несколько человек из числа приближенных.

- Большая часть войска на твоей стороне, великий царь! – отрапортовал капитан. -   Мои офицеры контролируют ситуацию. Мятеж  нам не грозит. Особо рьяных смутьянов мы взяли еще на заре. Тех, кто оказал сопротивление – казнили на месте. Остальные ждут решения своей участи. 

- Всех предателей и зачинщиков – на кол! – глухо произнес Ашшурбанапал. – У нас впереди битва. В бою я не хочу думать о том, кто ужалит меня в спину. Ростовщиков и шлюх из войска гнать в шею, сегодня же! Собрать всех в обоз и отправить назад, в Вавилон. Дойдут – их счастье, не дойдут – не велика потеря! Эх, вычистить бы всю эту мерзость, что мой брат расплодил  в лучшем из моих городов…

- Ашшурбулит, - обратился царь ко мне. Я вздрогнул. – читай вслух, что в тех табличках, которые предназначались врагу.

    Один из гвардейцев положил передо мной деревянный футляр, открыв который я обнаружил тонкие листы глины, испещренные клинописными знаками. Бросив взгляд на текст, я понял, что Син-шум-лишир действительно готовил мятеж. После некоторой заминки я бегло прочел вслух текст послания, в котором говорилось о том, что вавилонское войско готово объединиться с египетским против ассирийцев.

- Что думаешь об этом, Ашшурбулит?

- Великий царь, - произнес я медленно, стараясь правильно подбирать слова. – это предательство и оно грозило нам гибелью. Но почему наказаны все, кроме Син-шум-лишира и его приближенных? Разве не они виноваты больше других?

    Царь кивнул, лицо его было мрачным.

- За Син-шум-лиширом, потомком знатнейшего рода Вавилона стоят многие десятки богатейших родовых кланов в самом Вавилоне. Сейчас с Вавилоном нет войны и, надеюсь, не будет. Казни я его сейчас – Вавилон восстанет немедленно, как только весть об этом дойдет до врат Иштар. Вавилон подобен сегодня вороху сухой травы на солнце, которому достаточно одной искры, чтобы вспыхнуть. Я не дам моему брату повода. С его стороны было мудро послать сюда Син-шум-лишира, если он действительно хочет войны с Ниневией. Если бы предательство его удалось, у Вавилона были бы развязаны руки, если бы предатель был пойман и казнен – это повод для Шамашшумукина обвинить меня в коварстве и нарушении мирного договора…Мы поступим иначе: Син-шум-лишир останется жив, пока я не вернусь в Ниневию, там мы устроим суд и заставим Вавилон признать наше решение. До тех пор он будет под арестом. Но довольно об этом, – Ашшурбанапал поднялся с трона. – сегодня мы устроим пир. Нам есть, что праздновать! На пиру должны быть представители вавилонских полков. Бэл-ибни, отбери самых достойных, заслуженных ветеранов,  молодежь будет слушать и славить их. Пусть придут их новые командиры, мы будем пить за славу предков и грядущую победу.

    Все оставшиеся в зале низко склонили головы вслед уходящему царю. Выпрямившись и провожая взглядом  Ашшурбанапала, я впервые подумал, что прошлое, возможно, не так уж и незыблемо. Что, если нам, все-таки, удастся его изменить?..
 




          Глава 21.
          Покушение


    Описание произошедшего утром в царском шатре потребовало у меня массу времени, -  по требованию царя, все события я запечатлевал на глине, для потомков.

    Для занесения информации в анналы требовалось соблюдать множество условностей и использовать только подобающие случаю формулировки, - пришлось сильно попотеть. Тут еще, как специально, прибыли гонцы из Ниневии с посланиями от Ашшур-шаррат, царицы, жены Ашшурбанапала, докладом Шамши-Адада, моего старого знакомого, временного губернатора столицы и донесениями от Мардук-аплу-иддина, командующего ассирийским гарнизоном в Куте.

    Письмо царицы я отложил в сторону, а остальные мне пришлось детально изучить – в мои обязанности входило прочитывать всю корреспонденцию и кратко излагать содержание Ашшурбанапалу. Заинтересовавшие его письма он уже изучал сам.
Мардук-апплу-иддин обеспокоенно докладывал царю царей, что в Борсиппе, Ниппуре, Сиппаре и самом Вавилоне формируются дополнительные войска, собирается ополчение, активизировались степные племена киммерийцев, бедуины целыми отрядами идут в Вавилон. Его шпионы сообщали, что между Шамашшумукином и царем Мидии Киаксаром идет оживленная переписка, в Элам уходят караваны, груженые золотом и тканями из священных сокровищниц храма Эсагилы. М-да, похоже, все идет своим чередом, и до восстания в Вавилоне осталось совсем немного. Куда же меня, все-таки, занесло в этом коридоре времени?
 
    Письма градоначальников были подробны и объемны, так что к началу пира я опоздал и, войдя в пиршественную залу, с трудом протискивался сквозь тесные ряды воинов, тщетно пытаясь добраться к своему месту. Пир был в самом разгаре, все тонуло в шуме голосов и громких раскатах смеха.

    Шуму добавляли и музыканты, яростно терзавшие свои струнные инструменты и колотившие в барабаны, обтянутые воловьими кожами. Пронзительные звуки флейт и рожков, звон цимбал и бубнов вплетали восточным орнаментом замысловатую мелодию в этот гам. Между сидящими сновали ловкие виночерпии с медными чашами пенистого вина, разносчики еды с блюдами, полными жареного мяса, тушеных овощей, свежих лепешек, фруктов и сластей.

    Царь и высшие военные чины Империи сидели на возвышении, небольшом помосте, в центре главного шатра,  располагаясь небольшим полукругом, спиной к основной несущей шатровой колонне. Все остальное пространство, не считая небольшого свободного пятачка перед помостом было уставлено раскладными столами из дерева и широких кожаных полос, застеленных походными скатертями из плетеного тростника.

     За столами сидело более ста человек, лучших воинов, лично отобранных на этот пир Бэл-ибни и Аби-Эшухом.
 
    Отчаявшись пробраться напрямик к своему месту, что было приготовлено мне справа от помоста, я развернулся и решил обойти шатер кругом, чтобы войти с черного хода, через коридор, по которому сновали виночерпии и кухонные служки.
 
    Гвардейцы у входа отсалютовали мне тяжелыми копьями, - мой статус был им уже давно известен, как и то, что я пользовался полной поддержкой и расположением их капитана.

    Проходя по коридору я вдруг чуть было не столкнулся с виночерпием, несшим в двух руках тяжелую чашу с вином, внезапно вынырнувшим откуда-то из-за угла. От неожиданности он резко остановился и значительная часть вина выплеснулась на меня. Попытавшись стряхнуть пролитую жидкость, я понял, что моя льняная рубаха загублена, - от досады я чертыхнулся и взглянул довольно сурово на виночерпия.

    Выражение его лица заморозило ругательства, готовые было сорваться с моего языка. Безмерный ужас исказил его посеревшее лицо, белые губы тряслись, выкачанные белки глаз были словно слепы, руки судорожно сжимали чашу. Он попытался что-то промычать в свое оправдание, но стучавшие зубы подвели его. Я внимательно всмотрелся в его лицо, мне показалось, что раньше я его не видел. Впрочем, какого дьявола, похоже надо возвращаться в палатку и переодеться, не могу же я сесть перед царем в рубашке, залитой вином.  Безнадежно махнув на бестолкового бедолагу рукой, я развернулся, чтобы уйти. Он немедленно исчез.

    Сделав несколько шагов к выходу из шатра, я снова остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. Здесь что-то не так. И раньше бывало, что виночерпий проливал несколько капель на чужую одежду…Никого за это на кол не сажали, шкуру с живого не сдирали, наоборот, свой виночерпий был словно членом семьи. А у этого был просто животный ужас в глазах, кстати, и вижу я его впервые, да и пах он как-то странно, миндалем что ли…Уже весь охваченный плохим предчувствием я торопливо поднес пластинку браслета к влажному винному пятну и как следует потер. Браслет словно вспыхнул! Яркий рубиновый цвет, боже мой, это же яд! Сердце мое бешено заколотилось в груди, словно стараясь выпрыгнуть из нее. Так, стоп, прекрати панику! – прикрикнул я на себя, бегом, искать его! Его? Где ж его найдешь теперь? Может он пошел в залу, а может его и след простыл, раз я его спугнул. Аби-Эшух! Вот кто мне нужен, капитан «неустрашимых», срочно, ищи его, он должен быть в зале!

    Я бросился в залу, расталкивая по пути возвращавшихся служек с пустыми блюдами и чашами, какого черта, не до любезностей! Под грохот падающей посуды отчаянно прорываясь вперед, я еле успевал сориентироваться в запутанных переходах.

    Кого они хотят отравить? Ну, а ты как думаешь? - издевательски поинтересовался я сам у себя. – Шевелись же, господи, растяпа, пока еще не поздно, прибавь ходу! Ай, да Син-шум-лишир, ай, да сукин сын! Сделал выбор значит, мразь…Не дам я тебе его отравить, он мне родственник, а ты кто, предатель, мразь, сволочь…Лично на куски порублю!

    Сердце продолжало громыхать в моей груди, когда я наконец ворвался в залу с бокового входа, и, задыхаясь, спросил у стоявших у входа караульных гвардейцев, где их капитан. Один из караульных указал рукой мне Аби-Эшуха, стоявшего невдалеке, за помостом. Удача!

- Аби…Аби-Эшух! – прохрипел я, задыхаясь.

- Ашшурбулит, - ответил мне капитан, слегка склонив голову и улыбнувшись мне. – Что произошло? Ты выглядишь так, будто увидел демонов пустыни.

- Яд! Яд в вине! В чаше с вином, я только что столкнулся с виночерпием, что нес чашу с вином в зал, в ней яд! – торопливо и сбивчиво произнес я.

- Ты уверен, Ашшурбулит? – немедленно стал серьезным капитан. – Почему ты решил, что в ней яд?

- Долго объяснять, Аби-Эшух, нужно спасать царя, это яд для него, я уверен! Не знаю только, где это вино сейчас…

- Главный царский виночерпий только что принес новую чашу на царский стол и разлил вино по кубкам, - медленно сказал Аби-Эшух.

    Видимо, отчаянье, написанное на моем лице было настолько красноречивым, что капитан побледнел, как полотно, и немедленно бросился к к помосту, я кинулся за ним следом.

    В это время за столом произносил речь один из военачальников, сидящих в зале, то и дело прерываемый одобрительными возгласами и шумными криками воинов.

    Капитан склонился к царю и прошептал ему на ухо несколько слов. Ашшурбанапал резко поднял голову и взглянул в лицо Аби-Эшуху, тот кивнул и указал на меня, стоявшего позади. Царь внимательно посмотрел на меня, глубокая складка залегла у его губ, он кивнул мне и отвернулся. Успели! Быстро предупредив всех остальных, сидящих за столом, капитан жестом подозвал к себе двоих гвардейцев и приказал поднять по тревоге царский полк, оцепить царские шатры, немедленно найти главного царского виночерпия и привести к нему. Воины со всех ног кинулись исполнять приказание своего капитана. Виночерпия нигде не было.

    Не прошло и пятнадцати минут, как полк «неустрашимых» в полной тишине окружил шатер, все ходы и выходы были перекрыты. В одном из переходов шатра, за занавесями, воинами был обнаружен труп заколотого мужчины, кинжал торчал из его спины. Немедленно поспешив к месту происшествия вместе с Аби-Эшухом, я сразу опознал несчастного. Это был тот, с кем я столкнулся в коридоре.  Теперь он валялся ничком на земляном утоптанном полу, плавая в луже собственной крови, неестественно вывернув руки, на лице застыло уже знакомое мне выражение первобытного ужаса.

    Аби-Эшух быстрым движением вытащил кинжал и отер кровь с него об одежду трупа.

- Это кинжал царского виночерпия, - сказал один из солдат. – я узнаю его.

- Продажная тварь, - скрипнул зубами Аби-Эшух. – Найти! Тело убрать. Удвоить караулы! Почему вы еще здесь?!

    Я успел заметить, с какой стремительностью и готовностью солдаты полка реагировали на приказы своего капитана. Вот это дисциплина и выучка. Есть чему позавидовать.

    Аби-Эшух сунул кинжал за пояс и мы вернулись в залу, где по-прежнему шел пир.

- Что мы будем делать? – спросил я.

- Ждать, - невозмутимо произнес командир «неустрашимых».

    Он хотел добавить что-то еще, как вдруг где-то невдалеке истошно завыли трубы, раздались крики и шум – было слышно, как ржут кони и звенит оружие. Шум битвы был все ближе и становился все громче, постепенно его услышали и в зале, многие воины повскакивали с мест и схватились за мечи. В залу ворвался один из гвардейцев и бросился к капитану:

- Нападение! На лагерь напали!

- Кто? – рявкнул Аби-Эшух

- Мне доложили о трех сотнях бедуинов, конный отряд, вооруженный до зубов, с ними египетские стрелки, - отрапортовал воин. – они прорвали линию боевого охранения, бой идет на территории вавилонских полков, в полках потери, но сумели занять оборону. Среди нападающих тоже есть потери, пробиваются к ставке Син-шум-лишира.

    Военачальники стояли столпившись вокруг царя, внимательно слушавшего донесение.

- Бэл-ибни! – произнес  Ашшурбанапал. – Немедленно прими на себя командование объединенным войском, назначаю тебя туртаном! Нападение отбить, Син-шум-лишир не должен уйти, пленных не брать. Да будет с тобой Иштар Ниневийская, да удесятерит силы твои грозный Адад!

     Великан выступил вперед, хищно оскалился, склонил голову и ударил себя сжатым кулаком в грудь, - глухо звякнул металл. Помедлив лишь секунду, он что-то рявкнул через плечо остальным военачальником и быстрым шагом командиры полков покинули залу, отдавая своим офицерам распоряжения на ходу. Зала быстро опустела, только растерявшиеся кухонные служки и виночерпии боязливо жались по углам, всерьез напуганные происходящим, да музыканты потерянно смотрели друг на друга.

    Царь вернулся к трону, сел на него и прикрыл глаза, словно прислушиваясь к своим мыслям. Он казался мне совершенно спокойным. Я поразился крепости его нервов и выдержке…Впрочем, человеку с его опытом военных походов, видимо, не казалось, что происходит что-то из ряда вон выходящее…Ну, нападение кочевников, подумаешь!

    Присев на скамью я тщетно пытался унять дрожь в руках, чувство тревоги меня не покидало.

    По команде Аби-Эшуха гвардейцы очистили залу от посторонних и выставили у всех входов двойные караулы.  Лица воинов были мрачны, но столь же спокойны, даже безмятежны.

    Через пару часов Бэл-ибни доложил царю, что нападавший отряд полностью уничтожен, но Син-шум-лиширу в сопровождении нескольких вавилонян удалось ускользнуть из своего шатра, видимо еще до нападения. Трое охранников были найдены мертвыми. А в горячке боя было не до погони. Сейчас за ними вслед ушел отряд, но шансы найти их и вернуть были ничтожно малы. Труп виночерпия с перерезанной глоткой обнаружили и опознали там же, невдалеке от шатра Син-шум-лишира. Предатель, видимо, получил от своих новых хозяев совсем иную плату, нежели рассчитывал…

    Выслушав все доклады, Ашшурбанапал отпустил всех отдыхать и готовиться к завтрашнему дню.

- Ашшурбулит, - внезапно обратился ко мне Аби-Эшух, уже выходя из шатра. – Я никогда не доверял жрецам и у меня были для этого причины. До сегодняшнего дня я не верил до конца и тебе, хотя и видел расположение повелителя к своему писцу. Сегодня ты спас не просто человека, которого я боготворю и не раздумывая отдам за него жизнь, ты спас Империю и десятки тысяч жизней невинных людей, которые бы погибли, начнись сейчас смута…Прости мне мое былое недоверие и прими мою руку - руку брата. Отныне и навсегда я буду биться рядом с тобой.

    Все это капитан произнес негромко, твердым голосом, глядя мне в глаза.

    Я стоял молча, комок в горле мешал мне говорить. Мы крепко пожали руки.

    Уже в своей палатке я с горечью думал о том, что еще наступит время, когда по моей родине огнем и мечом пройдет враг, не оставив от ее цветущих городов камня на камне. Они не знают этого, но я-то знаю наверняка! Ниневии суждено пасть. И Ассирия обречена. И тысячи тысяч жертв неизбежны. Как же мне быть? Ведь все уже предопределено! Что я могу, одиночка? Что в моих силах? Все напрасно, ничего не изменить.
 
    Эти мысли словно жгли раскаленным железом, все мое существо протестовало против этой роковой неизбежности, душа моя рвалась и металась... И впервые за прошедшие месяцы моя миссия мне показалась мелкой и не такой уж и важной. 
 



          Глава 22.
          Первая битва


    Боевые порядки восставших мы увидели ранним утром, у местечка Палусий. До моря оставалось меньше дневного перехода, и утренний ветер с его берегов нес прохладу и свежесть. Мою левую руку оттягивал щит – подарок Ашшурбанапала, врученный мне главным оружейником перед битвой, правой я опирался на меч Масамунэ. Солнце, встававшее за спиной, начинало медленно припекать мой затылок и шею, но я, как завороженный, наблюдал за перемещениями вражеских сил, преградивших нам путь к Саису.

    Как я узнал позднее, Псамметих выдвинул навстречу Ашшурбанапалу свои лучшие части. Для меня до сих пор остается загадкой, почему он решился дать бой ассирийскому царю в пустыне, вместо того, чтобы, закрепившись в отлично укрепленном, богатом ресурсами Саисе, за его неприступными стенами, держать оборону и в нужный момент контратаковать. Возможно, ослепленный своими первыми успехами и скорой расправой с ассирийскими гарнизонами, он попросту переоценил свои возможности. А может быть, надеясь на успех ночного налета и смерть Ашшурбанапала от рук подосланных убийц, он планировал быстро и беспощадно расправиться с деморализованным войском с помощью «пятой колонны» вавилонских мятежников. Или не хотел допустить появления ассирийского войска в пределах своего царства, боясь, что рассеянные гарнизоны и сторонники Ашшурбанапала могут оказать ему поддержку. Кто теперь скажет точно, что толку гадать…В любом случае, в тот день перед нами стояло грозное, хорошо вооруженное многотысячное войско, пылавшее ненавистью к Империи.
 
    В первой линии египтян я насчитал не менее пятисот колесниц, лучники, пращники и бедуинская конница прикрывали фланги, в центре, построенная в десять шеренг, находилась пехота, вооруженная боевыми топорами, палицами и копьями, где-то за ними, со слов Аби-Эшуха, должна быть и гвардия фараона – элитные войска, вооруженные до зубов.  На правом фланге я заметил большой отряд чернокожих воинов и указал на него Аби-Эшуху.

- Нубийцы, - кивнув, ответил капитан «неустрашимых» на мой высказанный вопрос. - Отличные воины, хоть и наемники. Они из страны Мероэ, что лежит далеко на юге, в истоках Нила, питающего Египет. Там, на острове, окруженном реками и существует их держава. Воины Мероэ опытны и бесстрашны. Я их помню еще по прошлой кампании. Псамметих нашел неплохое применение золоту из храмовых сокровищниц…

    Ашшурбанапал выстроил полки  в три линии, впереди и слева от огромного песчаного холма, на плоской и безжизненной вершине которого и была оборудована ставка. Отряды лучников и пращников заняли свое место на каменистых склонах, легковооруженная пехота формировала передний полк и фланги первой линии, в центре имперского войска блистала доспехами тяжеловооруженная ассирийская фаланга, вся в лесу высоких копий. Копьеносцы в сияющих шлемах-шишаках и длинных кольчугах до пят, стояли несколькими ударными колоннами по сорок человек в шеренге и по шестьдесят в ряду.

    Расстояние в сотню метров между колоннами фаланг заполнили легкие колесницы с лучниками и метателями дротиков. Закованная в латы ассирийская конница  и три сотни тяжелых колесниц под командованием туртана Бэл-ибни остались за холмом, формируя тактический резерв. Еще, как я обнаружил, в резерве третьей линии остались два полка ветеранов и полк «неустрашимых». С холма, где я находился вместе с царем, мне было все видно как на ладони. День обещал быть жарким во всех смыслах, -  я надел шлем с кожаным башлыком, что надежно прикрыл от солнца мою шею и плечи.

    Псамметих, похоже, был прекрасно осведомлен о тактике боя ассирийской армии и намеревался покончить с заклятыми врагами немедленно. С гиканьем и громкими криками, лязгом и свистом первыми на нас помчались колесницы, подняв в воздух тучи непроницаемой пыли и песка. Легкие колесницы неслись вперед, оставляя глубокий след на песке; кони храпели, стегаемые пригнувшимися возницами, за их спинами, натянув тетиву, застыли египетские лучники, готовые обрушить град стрел на первые шеренги противника.

    Двинувшись лавиной на врага, египетские колесницы постепенно перестроились из атакующей линии в три остронацеленных клина, планируя вонзиться в ряды  пехоты и рассечь передние полки Ашшурбанапала на части. Было видно, как шагнула вперед и первая пешая шеренга египтян, всколыхнув все войско, – под резкое завывание труб и мерный бой военных барабанов пехота поспешила вслед за колесницами. В глубине египетского войска происходили еще какие-то перестроения, но с холма было трудно разобраться в происходящем на таком расстоянии. Замысел египтян был понятен – раздробить войско и подоспевшей пехотой уничтожить его по частям.

    Ашшурбанапал выглядел как всегда спокойно и собранно. Следя за происходящим с холма, он отдавал приказы вестовым офицерам, немедленно доставлявшим слово царя командирам полков. Мне казалось, что время стало медленным и тягучим, как прошлогодний мед, -  я с нетерпением ждал начала битвы. 

    Колесницы мчались на первые линии наших полков тремя острыми клиньями, почти уже приблизившись к ним на расстояние двух-трех полетов стрелы. Внезапно перестроение произошло и в ассирийском войске: передние полки словно распались на части, разомкнув тесные ряды и слаженно образовав три открытых коридора, через которые вылетели легкие колесницы ассирийцев. Их было значительно меньше, по сравнению с катившейся на нас лавиной, но они бесстрашно выдвинулись навстречу врагу на расстояние выстрела и остановились, осыпая плотный строй наступавших градом стрел и причиняя значительный урон. На полном скаку падали кони и возницы, обезумевшие от боли жалящих стрел кони рвались в сторону, безжалостно давя выпавших стрелков, колесницы налетали друг на друга, сшибаясь с треском и грохотом, ломая колеса; кровь лилась рекой, лязг оружия, стоны и крики, - безумный шум поглотил поле боя.

    Сблизившись, противники перешли на дротики, но численное превосходство египтян, несмотря на понесенные ими потери, было очевидным, сдержать  этот бурлящий поток было невозможно. Я с ужасом ждал развязки этой первой схватки. Внезапно, наши колесницы резко развернулись и помчались назад, к стоявшим неподвижно полкам, за ними с победными криками рванулись и египтяне. Уцелевшие колесницы ассирийцев стремительно проскочили в открытые коридоры и, резко повернув на девяносто градусов, через проходы, открытые в пехотных колоннах, устремились к флангам. Пропустив их, ряды фаланг немедленно сомкнулись. За ними катилась лавина египтян. Передние линии нашего войска сохраняли боевые порядки, пропуская вражеские колесницы к центру войска, туда, где тяжелые фаланги уже поджидали их, выставив вперед длинные многометровые копья.

    Вот уже первые конные отряды, влетевшие в самый центр ассирийских войск, столкнулись с закованными железо фалангистами, как океанская волна, что с грохотом стремительно налетает на каменный утес и, дробясь на тысячи мельчайших капель, превращается в пену. Мне стало ясно, что первую схватку Псамметих проиграл. Не прошло и двадцати минут, как с колесницами было покончено. Фаланги смяли их, как прелые листья. Они словно попали под железные катки. Из атакующего отряда не уцелел ни один. Даже моливших о пощаде пленных убивали на месте, отрубая голову. Кровь залила пустыню…
 
    В пылу погони египтяне забыли обо всем и резко оторвались от своей пехоты, передние шеренги ассирийцев снова сомкнулись, едва клинья египетских колесниц пронеслись мимо них, и перед врагом снова стояло монолитное войско, встречая вражескую пехоту и  выставив вперед окованные железом щиты, прикрывавшие лучников. Как только наступавшая пехота приблизилась на расстояние выстрела, по команде в небо снова взметнулись тысячи стрел. Падая с большой высоты, эти тяжелые железные стрелы пробивали наступавших полунагих пехотинцев насквозь вместе с их легкими щитами, покрытыми грубой воловьей шкурой.

    Очередная атака египтян захлебнулась. Под пронзительные завывания труб, спасаясь от жалящей смерти, несущейся с неба, теряя людей и оружие, пехота восставших бежала назад.

- Победа? – ликующе воскликнул я, обернувшись к Аби-Эшуху, стоявшему рядом и внимательно наблюдавшим вместе со мной за ходом боя.

- Нет, - хмуро ответил капитан гвардейцев. – Это так, удачное начало…Весь день еще впереди. Псамметих очень осторожен. Главные силы еще не вступили в бой.

- А когда они вступят?

- Теперь слово за нами, - ответил Аби-Эшух.

    И в подтверждение его слов ассирийские колонны пришли в движение, мерным шагом направившись навстречу врагу. Резко зазвучали боевые трубы, громко забили барабаны, звонкие голоса подхватили песню, их поддержали другие и через мгновение – боевую песню пело уже все войско, двигавшееся на врага. Песня звучала мощно и грозно, солдаты двигались вперед, ударяя мечами в железные щиты, потрясая в воздухе тяжелыми копьями – грохот стоял ужасный, доносившийся и до нас всех, стоявших в отдалении на холме.

    В египетском войске я снова заметил перестроения: вперед, навстречу нам с правого фланга выступил нубийский отряд, его прикрывали лучники и пращники. Через несколько минут томительного и напряженного ожидания на середине поля армии столкнулись, словно две огромные волны, с оглушающим грохотом и лязгом;  громкий истошный вопль исторгли тысячи озверевших глоток. Началась кровавая мясорубка. Огромного роста африканцы, вооруженные громадными палицами и тяжелыми бронзовыми секирами, бесстрашно сошлись в рукопашной схватке с ассирийскими фалангами, высекая искры из вражеских доспехов; их топоры вздымались снова и снова, играючи, словно не весили ничего.

    Обладавшие чудовищной силой воины Мероэ одним ударом могли рассечь надвое - от плеча до бедра - среднего роста пехотинца, несмотря на его доспехи. Фаланги несли потери, но крики командиров поддерживали строй и на место упавших немедленно вставали другие. Фаланги держались, но надолго ли их хватит?
Поле боя заволокла пыльная завеса, поднятая тысячами двигающихся ног, и в этом пыльном столпотворении, как в огромном ведьмином котле, что-то клубилось и булькало, вскипало и пенилось, проливаясь на песок алым кровавым варевом.

    Я бросил взгляд на Ашшурбанапала. Сурово сдвинув брови, он что-то резко выговаривал одному из офицеров связи, стоявшему перед ним со склоненной головой и зажимавшему рукой правый бок. Из-под его пальцев сочилась кровь, но, выслушав царя царей, он поклонился и быстро направился к лошади, ждавшей его внизу, у склона. Я уже успел заметить, что в бою ассирийцы с презрением относились к собственным ранениям.

    Бой пеших колонн с нубийским отрядом продолжался уже не менее часа, и, судя по донесениям, ассирийским войскам приходилось туго. За Мероэ плотной массой двигались колонны египетских пехотинцев – Псамметих давил, почувствовав слабину врага, он дал команду войску полностью развернуться в боевые порядки и, охватив широкими флангами, словно крыльями, ассирийскую фалангу, окружить ее  полностью и уничтожить. Линия боя постепенно смещалась назад, в сторону ассирийских позиций.
 
    Заметив опасность окружения, командиры сражавшихся фаланг начали маневрировать, не давая врагу возможности сомкнуть кольцо. Ашшурбанапал двинул вперед еще три колонны и, по сигналу трубы, из-за холма быстрой рысью вышла тяжелая конница. Постепенно, наращивая скорость, конный отряд латников тяжелым и острым клином врубился в левый фланг египтян, опрокинув и разметав пехоту, и по широкому полукругу, словно косой пройдясь по египетским шеренгам, ударил в тыл африканским наемникам. Подоспевшие на помощь свежие фаланги в свою очередь смяли ряды нубийцев, заставив их наконец попятиться. В битве наступил перелом. Медленно, шаг за шагом, редеющие шеренги египтян стали отступать, вот уже кто-то повернулся и побежал, сея панику.

    Вслед за конницей в пробитую брешь устремились и колесницы ассирийцев, поражая стрелами и дротиками бегущих в панике восставших, рубя мечами, давя упавших и раненых копытами коней. Войско египтян раскололось окончательно, и, наконец, в образовавшийся прорыв Ашшурбанапал бросил последний резерв – полки ветеранов и гвардию. Словно жнецы на пшеничном поле они шагали вперед, добросовестно и деловито выполняя привычную работу и оставляя за собой обильную кровавую жатву… Победа была за нами. Псамметих поспешно отступал к столице, бросив на произвол судьбы окруженные отряды отважно сражавшихся нубийцев, напрасно ожидавших поддержки от фараона. Предатель – всегда предатель…

    Оставшиеся островки сопротивления подавили беспощадно, расстреляв их в упор из тяжелых луков. Десяток залпов и все было кончено. Груды тел на пропитавшемся кровью рыжем песке, разбитые колесницы, бьющиеся в агонии лошади, громкие стоны раненых и мольбы о помощи...
 
    Псамметих ушел, бесславно оставив поле боя ассирийской армии, с ним ушла его гвардия и несколько сильно поредевших полков. Его не преследовали. Потери ассирийцев были несравнимо меньшими, чем у египтян, но и они были велики. Здесь же на холме мы принесли обильные благодарственные жертвы Иштар и Мардуку, даровавшим нам сегодня великую победу. День не закончился на этом – еще нам  предстояло похоронить и оплакать павших, оказать помощь раненым. Живые нуждались в отдыхе, мертвые – в вечном упокоении. Впереди нас ждал Саис.
 




          Глава 23.
          Жрец храма Тота


    К столице восставшего Египта ассирийские колонны подходили неспешно, размеренным маршем, словно подчеркивая, что враг в ловушке и бежать ему некуда, а, следовательно, и спешить незачем.

    На подступах к Саису Ашшурбанапал приказал разбить лагерь и начать приготовления к штурму. В обозе закипела работа: инженерные войска собирали осадные башни и тараны, привычно и деловито скрепляя веревками и кожаными ремнями деревянные детали, обшивая железными листами грозные орудия; под огромными чадящими котлами с битумом запылало пламя, войсковые кузнецы развернули полевую кузню и звонкий перестук их молотов ритмично вплелся в шумные приготовления многотысячного воинства.
 
    Пока войска готовились, я вместе с Аби-Эшухом объезжал окрестности. Немногочисленные селения вокруг столицы были разорены и покинуты жителями, бежавшими в страхе от железной армии ассирийцев. Посевы вытоптаны и потравлены лошадьми, дома сожжены и разрушены… Ассирийское войско, верное своей извечной тактике, вело войну на тотальное уничтожение.

    Мрачно глядя по сторонам, я внимательно прислушивался к словам своего нового друга.
 
    Псамметих, по словам капитана, за последние девять лет, что истекли с момента взятия Фив ассирийскими войсками, приложил немало усилий, чтобы восстановить простой народ и знать Египта против ассирийцев, привлек на свою сторону множество союзников, использовал несметные сокровища храмов на подкупы и подарки, собрал огромное наемное войско из нубийцев, лидийцев и греков. Он долго готовился, отстраивал крепости, копал рвы, строил башни. Роздал прибывшим наемникам земли для поселений, вокруг Саиса – новой столицы - возникли греческие и лидийские колонии.

    Он использовал не только военные навыки прибывших чужеземцев, но и поощрял развитие наук и искусств, что долгое время и отвращало от него гнев Ашшурбанапала, высоко ценившего древние знания египтян. Но всему есть пределы. Он осквернил святилища Мардука и Ашшура, он решил вернуть Египту старых богов, напал на ассирийские гарнизоны. Аби-Эшух пожал плечами. Предатель сам выбрал свою судьбу, гибель ждет его.

    Наши лошади неспешно трусили по каменистой земле. В моей голове давно вертелся вопрос и я, наконец, решился его задать.

- Аби-Эшух, все-таки, почему Ашшурбанапал сам возглавил этот поход? В провинциях неспокойно, в Вавилоне зреет заговор, с востока идут орды степняков, разоряя земли, сжигая урожаи, храмы…Почему царь ушел в поход сам, когда война сама пришла в Ашшур? Не поручил разобраться с Египтом Бэл-ибни или тому же Шамши-Ададу, да мало ли в имперском войске опытных воевод. Я не понимаю…К чему так рисковать? Разве в Египте сейчас решается наша судьба?

- Видимо, этому есть веская причина. – пожал плечами капитан. – Многого я не знаю сам. Скажу то, что знаю: за несколько недель перед походом владыка вселенной получил очень важные вести из Саиса. Он ждал их несколько лет, и они были, наконец, доставлены – свитки знаний древних, бывших до нас, богов земли Шумер. И это лишь малая часть того, что хранится здесь. – он  обвел руками холмы слева от нас. – Видишь? Эти холмы скрывают не только песок.  Если царь решил сам возглавить поход, значит это сейчас для Империи важнее всего.

    Я покачал головой в сомнении, но ответить не успел. За нашими спинами раздался конский топот. Подскакавший запыленный вестовой  передал нам приказ из ставки вернуться в лагерь.

    Царя мы застали за разбором папирусных свитков. Он внимательно вычитывал тексты и делал пометки на полях.

- Я жду послов, – коротко сообщил нам Ашшурбанапал. – Вы оба мне понадобитесь.

    Мы прошли в дальнюю от входа половину походного шатра, но не успели обменяться и двумя словами, как полог откинулся и, внутренне ахнув от неожиданности, я увидел трех египетских жрецов, бесшумно вошедших внутрь в сопровождении гвардейцев. Коротким движением руки царь отпустил охрану, и мы остались трое на трое.

    Стоявший впереди жрец с гладко выбритым блестящим черепом и скрещенными на груди костлявыми руками уперся мрачным взглядом в царя и заговорил. Говорил он на аккадском, гортанно растягивая звуки, так что я не все понимал, но общий смысл мне был ясен.

    Старик уповал на мудрость и просвещенность ассирийского царя, прославившие его далеко за пределами Империи, и просил сделать все, чтобы сохранить, как он выразился, «мудрость вселенной», хранителем которой он, как старший жрец храма Тота, является вот уже сорок лет.

    При имени Тота я встрепенулся. Я знал об этом великом фараоне-боге из лекций Профессора, когда он рассказывал о тех, кого называл Учителями – посредниками между богами и людьми. Позднее, именно его греки назовут Гермесом Трисмегистом, что означает «трижды величайший»… Среди наук и искусств, которые Гермес-Тот открыл людям были медицина, химия, юриспруденция, астрология, музыка, риторика, магия, философия, география, математика (особенно геометрия), анатомия и ораторское искусство. Его также почитают за реформу календаря - он увеличил год с 360 до 365 дней, за изобретение букв и символов. Этот фараон божественного происхождения был одним из величайших Учителей, о которых говорил Профессор. Мало кто из них оставил такой же глубокий след в истории древнего человечества. Неужели именно с хранителями его мудрости свела меня судьба? Фантастика! А старик все говорил и говорил, вдохновенно сверкая черными глазами.

- Тысячелетиями мы храним наши знания, царь царей, именно они и являются главными сокровищами Египта. Что значат города с их богатствами, каналы и сады, даже дворцы фараонов по сравнению с величайшей мудростью тысячелетий, что сберегали наши прадеды, получив в наследство от их прадедов! Сами боги вручили им эти знания, сам божественный Тот запечатлел Истину на стенах древних храмов! Мы лишь перенесли знаки древних на свитки. Мы не можем допустить их гибели. Просим тебя, Владыка мира, сохранить в неприкосновенности и тайне истинные ценности моего народа, в противном случае, все последующие поколения проклянут тебя, а великие боги разрушат твое царство, уничтожат твой род и сотрут саму память о тебе в веках. Будь же мудр, о царь, и прими волю богов!

    Старый жрец, наконец, закончил свой горячий монолог и снова молча сложил накрест руки на груди.

    Царь слушал его внимательно, не перебивая, опустив голову на грудь. В тишине он поднял тяжелый взгляд на жреца и спокойно произнес:

- Я услышал тебя, старик. Ты хочешь, чтобы спустя месяцы тяжелого пути, полного лишений и боев,  после той победы, что одержали мои войска у Палусия, в момент, когда я вот-вот возьму столицу Египта, где затаился мой враг, чтобы покарать его за предательство и измену, я вдруг передумал и, сложив оружие, ушел обратно? Дав возможность Египту и дальше наращивать свою силу, которая меня же и уничтожит, а тебе – еще долгие годы беречь свои сокровища в мертвой тишине ваших каменных склепов?
 
Ты стар, жрец. И, похоже, выжил из ума. Завтра Саис падет. Я не оставлю камня на камне от этого змеиного логова. Час пробил и для твоего храма, жрец. Но не волнуйся! Вся мудрость древних, что хранится в нем, не пропадет. Тут ты можешь быть спокоен. Все книги древнего знания с ветхих и ненадежных папирусных свитков мы переведем на таблички лучшей глины, которая сохранит их для потомков, прославляя в тысячелетиях мое имя и мою славу. Великая библиотека Ашшурбанапала выполнит предначертанное богами – защитит и умножит божественную мудрость!

    Договорив эти слова, царь повернулся спиной к египтянам. Один из сопровождавших старого жреца вдруг резко вскинул правую руку и молча бросился на царя. В его руке тускло сверкнул кривой, похожий на серп, бронзовый кинжал. Аби-Эшух прыгнул вперед, словно пантера и заученным движением корпуса прикрыл спину царя. Второй египтянин, гнусно ухмыляясь, потянул из-под хламиды меч с тонким и гибким лезвием.

    На то, чтобы обнажить меч, мне понадобилось пол-секунды и еще секунда на то, чтобы сбить пыл с нападавших. Резкий взмах клинка и рука, сжимавшая кривой нож, упала египтянину под ноги. Поворот, стойка…Второй не успел понять, что, собственно, произошло, как меч Масамунэ расколол ему череп. Воющего от боли однорукого добил Аби-Эшух, глубоко вогнав ему в грудь свой кинжал. Через минуту все было кончено.  Бездыханные трупы на залитом кровью полу.

    Старый жрец, в самом начале схватки сделавший шаг в сторону и безучастно наблюдавший за происходящим, отделился от стены и тихо произнес:

- Я готов принять смерть, царь царей. Вижу, что боги на твоей стороне. О том же говорили и знамения, но я должен был попытаться.

- Не торопись, жрец, никому из нас не избежать встречи с богами. Но даже сейчас ты пытаешься выиграть время, если не для себя, то для своего храма. В твоей смерти мне мало проку. Я знаю, что ты не просто Хранитель, а Единственный. Кроме тебя, никто не владеет тайнами сокровищницы Тота. Убить тебя – навсегда замуровать вход в хранилище. Я знаю, что тебя не сломить ни угрозами, ни пыткой. Но все-таки послушай, что я тебе скажу.

Ты прав, тысячелетиями вы хранили и оберегали знания Божественного, не подпуская к ним никого, не позволяя лучу света упасть на древние письмена, перенося тайнопись со стен храмов и гробниц на папирусные свитки. Я знаю, что Великий  завещал вашему народу несколько тысяч книг, описывающих законы, по которым живут и Небо, и Земля, и все живое, что их населяет. Вы укрыли эти знания в глубоких подвалах, за тайными ходами, защитили смертельно опасными ловушками, на сотни лет скрыв их от людей. Но разве в этом состоял завет Тота? Разве он не принес знания вашему народу для того, чтобы народ смог обратить их себе во благо? Разве не учил он всю свою долгую жизнь народ Египта пахать и сеять, чтобы собрать обильный урожай, строить каналы и копать рвы, чтобы осушать гнилые болота и орошать скудную почву, изучать природу человека и лечебные травы и снадобья, чтобы успешно лечить самые сложные болезни? Разве не во благо народа были все его усилия и стремления, разве не о счастье людей думал ваш Великий Учитель, когда составлял свои трактаты? Разве не он сказал: «О народы, люди, рожденные на земле, погрязшие в пьянстве, сне и незнании Бога, отрезвитесь, встряхнитесь от вашего беспутства и чувственного оцепенения, пробудитесь от вашего отупления!.. Почему, о люди, рожденные из земли, вы предаете себя смерти, когда вам позволено обрести бессмертие? Раскройтесь, вернитесь к себе самим, вы, блуждающие, чахнущие в невежестве; отдалитесь от света сумрачного, приобщитесь бессмертию, раз и навсегда отвергая порок».

    Старый жрец поморщился, как от резкого приступа зубной боли и, помолчав, произнес речитативом, полуприкрыв глаза:

- «Полное знание может быть открыто лишь тем, кто прошел через испытания. Раскрывать истину следует в меру разума, прикрывая ее перед слабыми, чтобы не свести с ума, пряча ее от злых, чтобы они не смогли схватить ее урывки и сделать из них орудие разрушения. Замкни ее в сердце своем и да проявится она через дела твои. Знание будет твоей силой, вера - твоим мечом, а молчание - твоим непроницаемым доспехом...»

- «Душа есть свет, закрытый покрывалом; когда за ним нет ухода, свет темнеет и гаснет, когда же он поддерживается - как светильня маслом - святой любовью, он разгорается в неугасимый светоч!» - подхватил Ашшурбанапал. – Этому учил Тот! Нести людям свет знаний, ибо люди – это смертные боги, а боги – лишь бессмертные люди, в этом великая Истина его учения! А вы превратились в цепных псов, стерегущих древние тайны, наживаясь на них! И Истину вы превратили в доходную лавку менялы, демонстрируя толпе ваши сакральные знания, как милостыню, лишь в дни религиозных праздников, в надежде упрочить могущество храма и умножить его богатства, вы давно уже не хранители, а балаганные шуты!

    Жрец отступил на шаг и, прикрыв глаза руками, какое-то время молчал. Потом заговорил  тихо, словно сам с собой.

- Древний язык смутен и неясен даже для нас – так бесконечно далеки от нас писавшие эти знаки… Сотни лет мы читали его – и предсказания говорили, что придет он из страны далекой, он – наследник, за ключами знаний, только ему мы должны открыться…Мудрые говорили так. – Жрец вздохнул и прикрыл на мгновенье глаза тяжелыми веками. Я вдруг увидел, насколько он стар. – Но не дождались. Ждал и я всю жизнь. Ты прав, я – Единственный, было нас двенадцать, а до этого еще двенадцать по двенадцать. Первым был сын Тота, а потом его внук. Так поколение за поколением мы берегли знания Первородного. Видимо, я последний. И прав ты снова – ни смерти я не боюсь, ни пыток. Ни угроз от земных владык. Знаю свой день и час, как знал его каждый из нас – это первая мудрость, которая открывается Хранителю. И давно уже счет идет на дни. Чего же хочешь ты, царь? – сумрачно произнес старый жрец.

    Я видел, что обвинения Ашшурбанапала не прошли даром для него. Выпрямившись во весь рост, он спокойно стоял, сложив руки на груди, глаза его уже не сверкали, но с удивлением я увидел в них печаль и скорбь.

- «Да проявится Истина через дела твои», старик. Я хочу выполнить завет Величайшего, я хочу дать знания людям, чтобы, обретя их, они приобщились бессмертию и стали равными богам. Я – наследник великого царства, потомок древней династии, пришел к тебе за знанием своих праотцов. И еще…я готов отказаться от штурма Саиса.

    Услышав последние слова царя, мы с Аби-Эшухом невольно вскрикнули. Старик встрепенулся и посмотрел в глаза царю долгим взглядом. Мне стало очевидно, что он кривил душой, когда заявлял, что ни судьба Саиса, ни его жителей его не волнует.

- Да. Я готов, - повторил царь, - но у меня есть ряд условий. Первое: ты ведешь нас в сокровищницу. Мы работаем в ней несколько дней, копируя те книги Величайшего, которые сочтем нужным. Второе: вы выдаете мне Псамметиха. Он предатель и он должен ответить за содеянное. В конце-концов, в его жилах течет ассирийская кровь, не думаю, что в ваших глазах его жизнь стоит больше, чем благополучие народа Египта. У меня нет задачи разорить ваши земли, пока они подвластны мне. Мы оставим наместника, который будет послушен воле Империи, и вы по-прежнему сможете хранить свои знания для будущих поколений. Выбирай, старик! Или погибнет все.

    Старик попросил на раздумье три дня. Через три дня мы вошли в сокровищницу Тота.
 




          Глава 24.
          Сокровищница



    Полумрак подземелья, звук тихо сыплющегося песка, тонкими дрожащими струйками проникающего в склеп через  трещины в древних плитах, размеренная поступь царя впереди меня и почти бесшумная Аби-Эшуха позади. Треск горящего факела, который в этом каменном мешке больше чадит, чем светит… Вот сейчас бы сюда мой армейский фонарь, я бы не чувствовал себя не в своей тарелке…
   
    Каменный мешок узок, то и дело приходится сгибаться в три погибели, а то и пробираться почти ползком. О том, чтобы быстро выхватить меч – не может быть и речи, да и не повернуться тут, ни размаха, ни удара. Тут сгодился бы пожалуй короткий японский меч танто, да нет его у меня. А лучше мой армейский «Макаров». Куда ведет нас этот старик, то и дело, что-то  гортанно и хрипло выкрикивающий впереди? Ох, не нравится он мне! Не погорячились ли мы, вот из-за поворота сейчас выскочит шайка жрецов-убийц и переколют нас тут как кроликов! Что он там опять выкрикивает?

    Духота, пот заливает глаза, и запах…Чем же это так пахнет? Сотнями лет спертый воздух…Наверное так пахнет мертвое время. Старик опять что-то кричит… Потом мне объяснили, что жрец указывал на многочисленные ловушки, которые мы обходили стороной. Я ничего не понимал, идущий сзади капитан гвардейцев молча двигал меня то вправо, то влево, то притормаживал.
 
    Спустя час дорога неожиданно расширилась до коридора размером примерно три на три метра, я с наслаждением и хрустом выпрямился и застыл, пораженный открывшимся мне видом. Огромный зал, выдолбленный в скале не одним десятком поколений каменотесов, венчал высокий потолок, который поддерживали десятки или сотни?  каменных колонн, выполненных в виде гигантских растений лотоса и лилий…они чередовались и взмывали вверх на высоту более двадцати метров!

    Из хитроумно устроенных отверстий в стенах и потолке мощные потоки света заливали пространство и многократно множились, отражаясь от гигантских бронзовых зеркал, установленных по всему залу. И воздух! Воздух, свежий и чистый, словно высоко в горах…

    Все стены сокровищницы были испещрены иероглифами и изображениями богов. Лестница вела дальше, мы продолжали спускаться, пока не дошли до площадки правильной овальной формы, где наконец остановились и я смог отдышаться и осмотреться. Жрец что-то рассказывал царю, указывая высохшей рукой на многочисленные стеллажи с папирусными свитками, тот внимательно слушал. Я же заинтересовался настенными рисунками.

    Площадка была небольшой, по ее периметру были установлены плоские гранитные плиты, на которых были выбиты рисунки, которых я не мог толком рассмотреть, пока жрецы не развернули особым образом осветительные зеркала и свет не упал на плиты.

    Их было двенадцать. В каком же порядке их изучать? Я пошел по часовой стрелке. Вот изображения каких-то людей…или богов, некоторые из них с головных уборах с высокими плюмажами…очевидно, это перья серой цапли, они держат в руках ключи и нечто, напоминающее булаву округлой формы на короткой рукояти. Их много, я насчитал более сорока. Некоторые среди них особенно выделяются ростом. Какие-то странные изображения каких-то устройств или механизмов, не понимаю, что это…

    Пойдем дальше. У третьего или четвертого камня я остановился как вкопанный. Черт возьми! Это же…ну, конечно! Это тростниковая хижина, вот и изображение знаменитого поворотного столба – знака Инанны шумерской…Огромная хижина, сплетенная из тростника, с полукруглым сводом и широкими распахнутыми вратами, вокруг – болота, заросли того же тростника вот- изображение диких лилий! Вот изображение реки… Нет, мощного потока, что стекает с плеча огромной фигуры с рыбьим хвостом. Это же бог Энки! Откуда здесь, в храме Тота шумерские боги, что все это значит?
 
    Несколько камней были целиком испещрены какими-то метками, словно покрыты рябью, лишь, слева и справа по бокам шли клинописные тексты, которые я, как ни старался, пока не мог разобрать. Отдаленно они напоминали шумерское письмо и даже мне показалось, что я как-будто узнаю несколько знаков.
 
    Потом я вдруг увидел лодки с высокими носами! Множество лодок. Крупных и мелких, видимо, построенных из тростника. Среди них выделялись несколько просто гигантских размеров, на них я различил изображения гребцов – на самой крупной я насчитал сто двадцать человек! Среди гребцов и воинов выделялись высокие фигуры со странными головными уборами…то ли тюрбаны, то ли высокие плюмажи из перьев какой-то птицы.

    Вот лодки идут по воде, то ли река, то ли морской пролив, то их немного, то просто огромная флотилия! Странно, а вот они идут по песку - их тянут на канатах матросы, словно бурлаки, а их предводители стоят на носу этих огромных кораблей и протягивая вперед руку, указывают путь своему войску. Кто они такие? Почему они здесь? Откуда они пришли? Из какой страны они попали в Египет? Кто их возглавлял? Судя по сравнительному размеру фигур - только так мог художник обозначить статус - он  были если не боги, то цари, как минимум! И почему так много шумерских атрибутов? Знаки, символы, клинопись!

    У следующего камня я встал как вкопанный - а вот и битва! Морская битва в которой приняли участие огромные корабли с высокими носами, с многочисленными экипажами гребцов и воинов, вооруженных до зубов, а против них, видимо, местное население какой-то страны, на многочисленных, но утлых лодчонках. Художник изобразил, как они идут ко дну вместе со своими экипажами...Огромное количество тонущих, гибнущих людей, горящие лодки, кровь и смерть... И тут до меня наконец дошло. "Какой-то страны"! Передразнил я сам себя. Идиот! Все ясно, как божий день. Здесь вся история захвата дельты Нила пришедшими с востока захватчиками, целая армия которых, прекрасно вооруженная и подготовленная, построила огромный флот, целую армаду, сотни кораблей, вооруженная более совершенным на тот момент оружием, возглавляемая какими-то выдающимися военачальниками, захватила всю страну Та-Кемет...
 
    Я так увлекся, что не услышал, как за моей спиной подошел, закончив разговор со жрецом, Ашшурбанапал. Царь положил мне руку на плечо, я вздрогнул от неожиданности.
 
- Они пришли с востока, из страны Ки-Сюммэрк. Их вели боги. Те, которых потом назовут в стране черной земли Гором и Тотом. - проговорил царь вполголоса, глядя на обелиски, испещренные письменами: - И за знаниями, что оставили Величайшие, мы и пришли сюда, Ашшур-убаллит. Скопировать все надписи, все свитки, самые ценные книги Великих, вот зачем мы здесь! Вот почему я пришел сюда САМ! Это важнейшая моя задача, а теперь, и твоя, писец. Сперва перенесем все эти знаки на папирус, так легче нам будет доставить их в мою библиотеку. Там мы переведем их все до единого на благословенный язык Аккада и на тысячелетия сохраним в глине для потомков! Тысячи поколений будут читать эти таблички в библиотеке Ашшурбанапала и прославлять мое имя. Ни одна битва, ни одна война, что я выиграл, не послужит моей славе так, как знания Величайших, которые я сохраню для потомков. Ты согласен, Ашшур-убаллит?

- Да, мой царь, - ответил я. - Но разве мы успеем? Здесь работы на несколько лет!Разве у нас есть столько времени?

- Нет, конечно, - рассмеялся царь. - Жрецы Тота помогут нам.
 
Он оглянулся на стоящего за его спиной старого жреца. Тот согнулся в глубоком поклоне.

- А потом мы должны привезти их в Ниневию, в целости и сохранности. Вот это уже будет твоя задача. Не исключено, что мне придется немного задержаться в этом благословенном краю, - мрачно сказал царь. - Да и по дороге домой, возможно, у меня будут некоторые дела...Я не хочу, чтобы работа по переводу задерживалась, ты организуешь все к моему возвращению в библиотеке. Головой отвечаешь за результат.

- Да, великий царь! - склонился и я в поклоне.

    Неужели повезло и я нашел, что искал? Профессор от радости с ума сойдет. Это не совсем то, что мы хотели, но, после долгих недель поисков и ожиданий, нам выпал джек-пот! Обрадуется старик, интересно, как он там... Вспомнил, горько усмехнулся я. Он уже, наверно, давно сошел с ума от тревоги и переживаний. Одна надежда, что он сможет, все-таки, активировать переход в ответ на сигнал моего маячка, хоть все сроки уже давно прошли.

    На следующий день в сокровищнице закипела работа, десяток жрецов Тота слаженно переписывали папирусы с иероглифами, которые указал им Хранитель, царь наведывался каждый день. У меня была своя кипа записей, которые мне лично отобрал Ашшурбанапал. Каждый день мы проводили по несколько часов, обсуждая и выбирая наиболее важные  манускрипты на шумерском. Уже на второй день копирования я понял, какой клад попал нам в руки - вся история народа черноголовых была здесь, а также еще более древних рас, а, главное, очень подробно о том, как боги управляли землей Ки-Сюммэрк, создав мощную цивилизацию, а затем и разрушив ее в результате кровавой междоусобной войны.

    Я читал и писал, каждый день, по двенадцать часов в сутки, спал и ел урывками, и через две недели наш труд был окончен. Четыре массивных папирусных рулона были свернуты, туго стянуты, спеленуты шелком и запечатаны в камышовые тубусы, просмоленные для сохранности специальным составом. Их легко мог унести один человек. Я вспомнил свои мучения с глиняными табличками, положенными мне по легенде в первый день прибытия и улыбнулся. Я был готов отправиться в обратный путь.      

Глава 25. Путь назад.
Глава 26. Руфь.
Глава 27. Восставший Вавилон.
Глава 28. Убийство Шамашшумукина.
Глава 29. Гибель Ашшурбанапала.
Глава 30. В Ниневию!
Глава 31. Осада Ниневии.
Глава 32. Я остаюсь.
Глава 33. Смерть Син-шарру-ишкуна.
Глава 34. Ашшур-убаллит II.
Глава 35. В Харран!
Глава 36. Последний марш "неустрашимых".
Глава 37. Надежды больше нет.
Глава 38. Возвращение.