Столешница красного дерева, что ты разбила,
Была широкой доской, верхушкой
Семейной реликвии – тумбочки моей матери,
Помеченной шрамами всей моей жизни.
Она попала под молоток.
Табурет, что ты швырнула в тот день,
Как полоумный пролетел над моим бытием,
Опоздав на двадцать минут, чтобы не прикончить ребенка.
"Чудесно! - закричал я. - Иди,
Разруби его на дрова.
Это то, что не годится для твоих стихотворений! "
А позже, подумав и уже поспокойней:
"Пусть это будет плечом, подставленным под твою строфу,
А мы уйдем." Глубоко в пещере твоего уха
Гоблин щелкнул пальцами.
Так что же я ему предоставил?
Окровавленный конец нити от мотка,
Который помог ему постичь смысл твоего брака,
Оставил твоих детей, чьи голоса звучат,
Как эхо в туннелях лабиринта.
Тупик оставил твоей матери,
Привел тебя к рогатой, мычащей
Могиле твоего воскресшего отца,
С твоим собственным трупом в ней.