Тысяча и один оскал сверхреальности

Юджин Дайгон   Тысяча и один оскал сверхреальности (летаргический сомнамбулизм как образ жизни)
                Великая китайская дорога.
Мост над песками и над степью – болота топкие и сыпучие барханы, сугробы и летние пожары сухих кустарников и трав – все было нипочем по ней идущим и едущим купцам, посланникам и перебрасываемым войскам. Кочевники-гунны не могли ограбить тех, кто ехал по стене. От песчаной бури и снегопада, ливня, всегда было возможно укрыться в ближайшей башне. Придумывая Рим, описали ее и как дороги для легионеров, и как укрепления границ. Путь-крепость. Переселившись на запад, кочевники строили спустя века свои крепости, подобные Свернувшейся Стене – о ней напоминала память прошлых жизней. И даже те, кто шел вдоль нее (с китайской стороны), невидимы были для пиратов пустыни и степи. Стена – все та же. Что за ней? Когда она строилась, каждый в государстве платил налог – камнями для стены, продуктами для строителей, или иными средствами. Все общество создало Стену. А на строительство из подданных производили набор, как в войска. Так создались древнейшие из инженерных войск.
Стройбат?
Проведшие всю жизнь на строительстве Стены были лучшими строителями крепостей. Похож на Стену и Кремль, и многие из цитаделей разных городов, и их крепостные стены. Ведь Стену постоянно обновляли и достраивали – и дюжину, и более веков спустя.
В Московском Ханстве, для защиты Наместника и войск китайские мастера крепостей построили цитадель. А там, где они жили, места настолько пропитались их Духами, что называться стали (вместе со всем, построенным ими) Китайским Городом.
Так происходило во многих городах Империи, где знать была наполовину монгольской крови. А на вторую половину, в Московском Ханстве, например, варяжской.

                Вечный двигатель Вселенной.
Огнедышащие живут на луне Солнца – Меркурии. Сейчас у них крылья для того, чтобы летать, ловя солнечный ветер. Внутри Солнца, за стенами полей, живут Молнии – они способны материализовываться в любую форму, перестраивая порядок своих частиц и используя атомы атмосфер планет, выращивать себя до любого размера – сверхреальность, все пространства внутри звезд переходят одно в другое тоннелями, чуть более холодными, чем их вода – расплавленный металл. Они – частицы Создавшего Вселенную. Наш Дух, оказываясь в их мире, переводит все, встречаемое им, в привычные для нашего сознания образы, сходные с тем, что есть в земной реальности.
Их время иное – и быстрее и длиннее нашего, они способны сами выбирать его масштаб, их секунда может быть нашей тысячью лет, а может миллион земных годов в одну лишь их секунду уместиться. Они перемещаются сквозь время и пространство в любую часть Вселенной. Время – всегда пространство, а пространство измеряется тем временем, в течение которого оно пересекается, в световых годах. Миры несутся по Вселенной и каждую секунду переносятся в ней на непредставимое число своих размеров, поскольку все они в движении, то невозможно эту скорость подсчитать – и время течет по-разному в различных местах, а пространство сжато и растянуто различно – и где-то целые галактики перемещаются сквозь сверхреальность из одной вселенской области в другую, с ее обратной стороны. Движение такое непрерывно, им создается вся энергия, что насыщает Вселенную, накапливаясь океаном в сверхреальности, океаном туч и каждый мир в нем – айсберг, в сверхреальности – невидимая из физического мира энергетическая часть, образующая свои реальности миров, и также населенная сознанием и существами.

                Зло вещее вещей.
-Частично удалось его убить. В смысле, мертвое тело есть. Но он все равно живой.
-Не забывай, это очень Шестая персона. Все, что скажет это ваше просветленное исчадие, является откровением и многие не только прислушаются к тому, что он ляпнет, но и станут этим руководствоваться.
«Приглашаем вас посетить курорты Трансильвании.
  Туристическое агентство Дракулания поможет вам
  Окунуться в незабываемый мир карпатской ночи.
  Такого с вами еще не было!
  Не бойтесь оказаться нашим последним клиентом.
  Мы сделаем ваше путешествие бесконечным»
                Анонимное рекламное объявление без обратного адреса (напоминает письмо в один конец).
Выпускаемые для Целей или просто на выпас, из Бездны (даже чаще именно они, узнаваемые по низкому голосу и черному цвету, из Бездн Иных Миров, спускающиеся с Небес предпочитают другие, ядовитые и неестественные для глаз цвета – естественные, впрочем, в областях Земли, где каждый вид был ими культивирован) становятся служителями культов, поддерживая их иллюзии, выращивая псевдомиры и псевдосуществ, штампуя богов, вырастающих из мыслей и желаний Воплощений Самого, по своему стандарту – богов, что их приемлют. Их истинное – в том, что ими отрицается и насаждается. Исследуя «Врага», преследуя «Детей Врага» они, служа Пославшим Их (в их терминологии – Аду), выращивают Дух «Врага», подталкивают многих из протеста против зверств их служить ими созданному «Врагу» и совершать все злодеяния, что выплеснули они, не позволив совершить их себе (отслуживая свои билеты в высшие миры и все свои проступки перед Высшими Мирами служением в земных представительствах этих иных миров) – оправдывая их, выпущенных из Ада, зверства в борьбе с «Врагом».

                Кладбищенская симметрия.
Горела бумага и книги, впитавшие Дух Колдуна, ожививший в них души всех написавших их, они сообщали ему то, что знали, когда он начинал писать заклинания, даже те книги, которые он еще не прочитал – доказывая ценность своих обиталищ, стараясь защитить свои бумажные тела. И даже старались потушить огонь, летели тщетно искры с кремня. Они опасались, что Колдун случайно подожжет и книги.
Жизнь галереей долгих снов, все время в разных телах – зверей, разумных, но иначе устроенных созданий, гуманоидов, и если в одной реальности – то чаще с разрывами рассвета, сразу становящегося закатом, с внезапным перемещением в иную часть той же реальности, с разной силой, памятью, инстинктами, умениями. Отражаясь в сознании грезящих своими воспоминаниями об этих снах.
Изредка появляясь в избираемом виде, материализуясь то в одной, то в другой части Вселенной.
Чаще наполняя собой пустые от душ тела спящих или тех, в ком есть такая пустота…
Сон и Явь. Симметричны, как смерть (внизу) и жизнь (наверху). Симметрично, как на кладбище.
Имя мыши на кошачьем языке? Конечно, Маус – кто его не знает.

                Хвосты золотых теней.
Сначала к косе привязывают гирю – постепенно все более тяжелую (носят их постоянно). Затем – кувшин из глины (все больший и больший). В них носят воду. И разбивают их о стену – взмахом головы. Затем – кирпич, когда шея и череп привыкают к разбиванию привязанного на косе керамического тела. Потом камень. Тогда же гирю заменяют на цеп с шипами. Или – на маленький жезл с острым лезвием внутри, как в ножнах (вынимаемый кинжал). Ножны-цеп тоже могут быть тяжелыми, с шипами. Кинжал может быть и на косе, а ножны – легкими, съемными. Постепенно так доходит до полуалебарды. Или до короткого меча – тогда тем, первым лезвием учатся резать взмахом и оборотом головы предметы в воздухе. Итог – Три Меча (Три Булавы). Или – арбалет на косе (пружина отстреливает стрелу или лезвие при особом вздергивании затылка), арбалет с ложем в шипах, может быть, как цеп. Если косу поймали рукой, ее оборачивают вокруг руки, подныривая и захлестывая петлей, дернув головой, вывихивают руку. Вплетают в косу цепь. Душат – петлей, взахлест, или набросив рукой.
Такие могут ночью, во сне зарываться в песок, чтобы там спокойно спать, или нырять под воду, засыпая на дне – на песке или иле.
И всей еде предпочитают насекомых, плоды деревьев, ящериц и змей, червей, моллюсков, рыбу. Становятся так молчаливы, что могут молчать неделями и месяцами. Рядом с ними все цепенеют – в ужасе или в полнейшем безразличии. И всем понятны их намерения и мнения, а также то, что кроме них никто не знал (это внезапность понимания, проницательность о событиях) – без слов. Они быстры в движениях настолько, что на мгновение способны пропадать из вида. И временами на них не действует (висят, ничего не касаясь) даже притяжение земли. Иные спят, укрывшись внутри облаков, или с обратной стороны их, той, что ближе к небу, чем к земле, как, видимо и сами они изначально. Горды и независимы. Но нет слуг лучше и надежней, чем они. Они – как тени тех, кто ими правит и те без них не могут обойтись. А зачастую, их лишившись, умирают, теряя разум, силы и здоровье, словно все это хранилось в них, перерожденных…
Подлец-факир раскланялся в нижайших до земли поклонах, а после изощренно всех послал и сел на сцене, свернув конечности в змеиной Позе Лепестков.

                Los mortals (Los moros).
Мертвец многозначительно молчал, ехидно ухмыляясь.
-Чем отличается автомобиль от консервной банки? В нем больше мяса, ты, герой-консерва. Настоящий подлец способен помочиться на стену соседа, даже если она находится в его квартире.
Ровен ножом ударил по руке, лежащей на столе и отрубил половину правых пальцев – четырех, кроме большого.
-Я не могу тебя убить, потому что ты уже мертв, - мертвец тупо удивлялся, пялясь на отрубленные пальцы.
И с этими слова исчадие Знаний, Истины и Правды перерезало горло мертвецу.
Гнилая, пахнущая сыром кровь лениво, комковатым киселем из темного янтаря закатных сортов, полезла наружу через прореху в сшитом докторами чучеле. А из руки кровь так и не пошла.
-Сними они хоть кавер Белоснежки, у них все лето будет шляться пьяный Санта-Клаус, похожий на мексиканского бандита, по пляжам и борделям, с черной бородой и временами, может быть, в самбреро, а на куче опавших желтых листьев в Хеллоуин всеь фильм простоит снеговик – прошлогодний, впрочем, может из бетона.
Встречаю солнце, как оборотень – полную луну. Там, где мы бываем чаще, его нет. Во тьме мы – в настоящем облике своем. От солнечного света превращаемся в чудовищ, неуязвимых под открытым небом.
-Где почта? Мне нужно выпить прошлого глоток.
Чучела собак, как будто диких, нафаршированных муравьями и пчелами, мертвых собак, надрессированных на нечто, напоминающее жизнь в лесу, на привязи невидимой у улья, с муравейниками королев, летящих высоко за небом. Прах ночи, выкрашенный в краски дня, местами облупившийся, как фрески.
-Везет сэр кувшины, бутылки, пузырьки, запечатанные, как письма.
Большинство – с иньским сердцем, они склонны к земному злу. Редко кто – с янским сердцем. Они бесчеловечны в своем добре, беспредельно высшем. И редко кто – с обоими сердцами, гармоничны. Так было прежде. Ныне – по-иному.
-Что привез?
-Джиннов.
Три птицы-человека, запущенных с Х-катапульт, запряжены в повозку, сани или просто в гроб, летящие над землей. В них кучер в капюшоне черного плаща, с косой или мечом, а может, топором за спиной – Сэр Гильотен, Железный Дровосек, срубающий деревья жизни, души, отделяя их от плоти – земных корней. Средний птица-человек впереди. А Кучер – далеко за ними. Сверху все четверо расположены крестом. Раскинуты руки запряженных, а ноги связаны. Как ствол и ветви. Везет Сэр кувшины, запечатанные, словно письма.

                Имперский обвинитель.
Штиль в пустыне. Замерли волны песчаные дюн. Корпуса лабораторий плыли, полузатонув в песке. Клоны-доноры генетических карт оборотнями театралят монстра, собранного из них, изображая его предков. По определению генетиков он не человек. Он написан иными буквами.
Сатор – учитель фехтования и обвинитель суда самурайской чести. Провинившийся сражается с ним и оправдывается, если по истечении определенного времени Небо оставляет его в живых. Бессмертные не приговариваются. В них Небо проявляет свою непостижимую для всех земных созданий волю.
«Дьявольский ветер, отравленный демонами смерти».
Сегодня Сатор-обвинитель убил в безмолвии ветров юнца, изображавшего неделей раньшн его старую тетку. По генному письму он, младший, мог изобразить хоть дядю, хоть ее. Нл фехтовальщик опознал актера. И, в мародерстве уличенного, убил.
«Я – манускрипт, написанный на мертвом языке».
Власть Императора, внезапно выплеснувшись из Страны Чудес, почти потусторонней, принимавшей в рождениях души воинов с громады континента, вела их всех обратно, в страны прежней жизни с островов. И, узнавая декорации трагедий, драм, комедий прошлых жизней, души самураев побеждали всех. Но были и другие островные страны иого бытия и жизни после смерти…

                Зеркало луны.
Души всех, глядящих на полную луну, отражаются в ней, смешиваясь в единый Лунный Дух и возвращаются обратно опьяняющими грезами и жутью, леденящей до костей, жестоким знанием о будущем и прошлом. Тот, кто посмотрел на полную луну, свои поведал тайны всем, кто также видел в эту ночь луну – как царственное зеркало глубин, в которых души всех сливаются в одно, где тонут все печали, цепи, освобождая, отмывая подлинность души, омывающейся в таком небесном океане. И если суть создания – искусство, то превратится маляр в мастера фресок. А если суть – убийство, то станет тот, кто раз хотя бы резал хлеб ножом, безжалостным, слепым и беспощадным палачом.
Так многие, не знающие, как решить свои проблемы, внезапно постигали их причины и способы устройства своих дел, черпнув сознанием луны в один из полнолунных вечеров или из неба, где бледным призраком при ярком сиянии, или при плавном мерцании укрывшегося в облаках светила дня, скромнея, прячется луна, или в бездне ночного темного пространства, населенного одним глубоководным существом – луной.

                Клетка змей.
Дым струился, собираясь в пылевые облака. Светило лилось в комнату и переплет окна разбивал его сияние на части, отпечатываясь в пространстве с этой стороны стеклянной и оправленной в металл стены тенями, невидимыми снизу и появляющимися из-за дыма, впитывающего пыль при взгляде с боку. Похоже было на мрачные лучи, пробивающиеся в еле мерцающую ауру, что надышали змеи из клетки, где их прятали от всех других животных – ведь клетка не тюрьма для змей, они всегда способны проползти через решетку и сейчас обвивали ее прутья, как железные насесты.
И призрачные плоскости объемным решетом теней, не существующие при взгляде снизу, завораживали всех входящих тем, что прятались за пылью сеющегося света, исчезая постепенно, плавно тая, из жердей превращаясь в полотна, пока входящие шли к столу и стульям, обступающим его.
Задернули окно неплотной шторой синей и внутренней полупрозрачной шелковой занавеской. На ней, едва погасли все конструкции сияния и полуспрятанных за ним теней, нарисовался, словно в театре света, золотистый треугольный парус.
Гремя костями спичек, упал со стуком на плаху круглую зеркального стола, как лилипутский гробик, коробок.
-Я ящик свой ношу всегда с собой.
И виселицами блестели, хромом улыбаясь, стулья.
Под землей живут насекомые – цивилизации жуков и муравьев, пауков и пчел, тараканов, термитов, богомолов… Те же виды заселяют все галактики. Они сообщаются между собой – сквозьпространственными туннелями и кораблями, появляясь на поверхности внутри машин-андроидов, или пустотелых кукол, прячущих их рои (вторые умнее, но более отличны от поверхностных форм – не только человекообразных, даже будучи подобиями их: первые неотличимы, собственно, они и есть усовершенствованные антропоиды, млекопитающие, птицы и рептилии, головоногие, содержащие в своем мозге капсулы кабин) – многие из них играли важные роли в истории поверхностных культур, не имея недостатков людей.

              Тупосторонний и сиюсторонний сон Мин.
Вороненый дракон из глазури, покрытый узорами из серебристого сахара, спал, словно каменный. Мыши, стараясь сгрызть его, ломали зубы. Но слизывали пудру узоров и те тускнели настолько же, насколько начинала светиться шерсть на шкурах у мышей, вымазанная в сияющей в лунном свете пудре – волшебном порошке, которым духи обсыпали спящего дракона, поддерживая его сон, ожившие и непрерывные, как представления, картины снов дракона.
Картина-рисунок? Картина-фильм?
Кто выдержит, не став рабом, всю галерею вырастающих голов дракона, что спит в ином, превосходящем мире, высовывая головы свои, неотличимые по облику от жителей земли, в обычный мир (земной)? Лишь демоны, вампиры, зомби, оборотнями передающие, едва устав, своим собратьям маски лиц, окружающих дракона.
В океане песка, от оазиса-острова жизни к берегу севера, за которым- пустыня соленой воды, что не может от жажды спасти, лишь усилит ее, пить ее – словно голод пытаться песком утолить, к берегу юга, где оазис бескраен и живут то ли Люди Тьмы с кожей, словно вечная ночь, к берегу запада, за которым в пустыне бесплодной воды есть оазисы тверди, к востоку пустыня сменяет пустыню: песок – бесплодная вода – песок – бесплодная соленая соленая вода…

                Прототип.
Сила Империи измеряется мощью оружия, применяемого для достижения над ней победы. Проигравшая войну страна через полвека на всех континентах – в равном положении со всеми, кто победил тогда (превосходя иных). Здесь все вращается обратно.
После двух армад, посланных завоевателями континента, выделились школы, чьей традицией стало изучение дел в различных областях их распавшейся державы – и иных. Узнавая о новых землях, посылали туда изучающих, под видом  кого-то из более изученных стран. Так продолжалось веками. Посланники влияли на правителей и тех, кто влиял на правителей. Удобна мода для управления сознанием времен – тот запах, та вещь из краткой (даже с год) эпохи, чьи нравы, стиль одежды, шутки, благовония, легенды неповторимы в сочетании, указывают на определенный год, а в частных случаях – и на события, происходившие с тем, кто подвержен влиянию, в эту сжатую эпоху. Так вызывают души тех людей тех лет их жизни – и память той эпохи в каждой кости, каждой мышцы, каждом шраме. Довольно иногда фиалки, чтобы напомнить о пережитом страхе или радости, признательности, обещании, приказе, отданном во сне за много лет – в те годы той эпохи-моды. Для вызывания побед и поражений привозились или изобретались в разных слоях народов и верхушек стран различные ранее неизвестные им приспособления, продукты, шутки.
В новом месте изучающий, убивая особого местного из нужного сословия, приобретал себе необходимый местный дух и знаний души убитого, всех предков, делаясь неотличимым от жителя им изучаемой земли.
Час сна – как жизни странной многие часы. Так пребывает Дух в иной стране другого уровня Вселенной, где течет иначе время, сознанием своим все виденное превращая в похожие на обстоятельства привычные и облик, вещи и создания – людей, животных, здания. Или вселяется в Пустых, переносясь во времени, и в тот же час одновременно проживая в их полубезумной одержимости, мгновенно несколько часов – а в ком-то даже день или неделю, возвращаясь обратно. И эта странность – странность спящего внутри проснувшегося, чьи сны – мечты и грезы бодрствующего. Или бег, путешествие по лабиринтам молний, населивших вещи из металла, распавшись на отдельных пчел, как ульи. Здесь время течет в обратную сторону и отсюда легко перенестись в любой из миров Земли.
Так странен кот, что человека рядом с ним все время колдовски старается испортить, покалечить, чтобы пить силу духа покалеченного, а ночами – его кровь и властвовать над ним, благодаря иерархии вампиров – демонов переселяя  собственную душу в зомби, наполняя их, пустых – так колдовать легко, когда нафаршированы все мертвецы (а впрочем, сложно их оживить иначе) стеклом, железом, медью, золотом и серебром – табличками с мельчайшими знаками молний и демонов, что превращают оживленных мертвецов (вернувшихся с той стороны Пролива Смерти), в мельницы и ткацкие станки – невидимые внешне, но видимые в мире духов, или в железного дракона, в пасти которого огонь, а в сердце вместо крови раскаленный пар, летящего лишь по железному мосту, как зверь священный, что не может сойти с пути над пропастью, подвешенному для него небесною Рукой Судьбы. Разыскивая среди оттисков земных – масок жизней появления среди людей или зверей тех, что подходят на тот или иной день и час, что могут объяснить происходящее с судьбой Переплавляющегося Лица, зеркально отражающего пламя звезд – по их осведомленности в вопросах, относящихся к происходящему, и сам являясь такой же маской – во времени ином, пожалуй в прошлом, все еще живом настолько же, как это, после покорения континентальных стран. Я вижу плывущего в тучных водах Океана-Неба, жидких, словно дым, воздушных, как кисель, дракона, чья чешуя из стали, а когти из камней покрепче, чем она, дыхание – багровый, алый, киноварный дым, а кровь и рев – расплавленное в пламя жидкое железо. Мысль о Земле его становится реальной на Земле – каким-то существом, похожим на земные, или событием, движением стихии, необычной вещью, растением – ведь он похож на извивающееся хвостами щупалец молниеносное чудовище, сосну, ожившую и быструю, как плеть. Кристаллы игл-когтей, пасть, обрамленная когтями, окаменевшая кора и кожица кольчужная побегов, пластины панциря ветвей.
Пирамида небесных миров – что тени, отбрасываемые солнцем от земных созданий и миров на небеса, как Духи Неба – тени живущих на самом деле на земле, в сиянии светила, бегущего во Тьму, к звездам, вытесняемые солнцем и возвращающиеся обратно ночью. Все Небеса – это различные страны в периоды особенного или величайшего расцвета, наиболее наполненные Силой, различные реальности – иные времена Земли. Так чей-то Рай – Империя одной династии в ее проекции на стены облаков, отброшенной на небо, в Вечности впечатанной, изображенной там. Театр теней на облаках и тучах. На клубах дыма, для этого и выпускаемых. Дворец Небесного Правителя – тот же фейерверк, что в праздники сверкает в Небесах, по собственному времени его, он вечен. А на взгляд с Земли – недолог. Но вечен в памяти. Так, путешествие по Небесам, из Неба в Небо, это странствие по временам Земли. Возможно, что фейерверк – действительно тщательная копия Дворца, размером в бесконечность меньше. И так же все придворные – как искры, в том же масштабе их появления и их исчезновения, как вспышки мимолетны. А мы, касаясь их сознанием своим и будучи подобны им, являясь превращением их остывших углей и пепла, их воплощением в то, что мы видим на Земле – при том или ином дворе Правителя какой-нибудь страны (что сходна по отличию от нашей с миром времени иного, с миром духов, иным, чем наше, Небом, уровнем Вселенной).
Ведь сами мы, пожалуй, то же Небо для миров, лежащих ниже и размером меньших в иерархии миров Вселенной, так же, как те, большие миры, для нас. Так все Вселенные (и та, в которой плавает дракон) – как ряд матрешек, в каждой из которых немало вложено миров. Так и в любом сознании – сознания различных уровней, времен, реальностей, Небес. Ведь Небо Дракона – чужое небо для нас, миры его отдельны от наших миров. Но он появляется в нашем мире, при каждом появлении многое из его мира появляется с ним, а кое-что исчезает, словно помеха ему.
А для кого-то все те звезды, что сейчас все вместе называются Вселенной – как мелкие цветки или пыльца, что сыпется с цветка для нас. И сами мы, может, подобны таким драконам, но не знаем тех миров, где наши мысли превращаются в существ и в вещи – но в чем обратность тех миров, их отраженность искажающая в точности? Не может быть, чтобы везде обратность выражалась в часах, что меряют себя наоборот и каруселях, где все крутятся спиной вперед – тогда ведь все левши это маски различных драконов с тех, чужих Небес.

                Съеденный заживо.
Железо, быстрое движение стали, свист воздуха и пение рычащее построят вокруг стены из чешуи, накроют крышей из металла перьев – там можно спрятаться от демонов. Особым звуком можно вызвать духов, защищающих тебя, способных уничтожить колдовство, наложенные чары страха, слабости и порчи, открыть себя, призвать назад все души, тобой потерянные на пороге земного мира, и за порогом – в смерти, грезе, сне. Твои электроды процессоры свяжут с другими электродами, постоянный обмен сигналами мозга – ключевых его пунктов, их потенциалов, точек замера и влияния. Твое электричество передадут собаке, в ее голову, а то, что одновременно с этим же? С других гвоздей в ее мозгу? Замерят у собаки, передадут тебе. И вы начнете одновременно лаять и заглядывать под юбки старшеклассницам. Кибертелепатия. Если ты мужик, тебе повезет, если собака окажется кобелем. А если та, другая тварь окажется моллюском в зоопарке? «Румяная и свежая еда! Румяная еда!»
Мадонна с младенцем улыбается мило, чарующе. Вдруг из-под губ мадонны приоткрываются растущие клыки. Красивое лицо как будто ангела пороком тайным исказилось, став смазливо-злым и более прекрасным, чем ангелы. Сжав тельце голое младенца,  вонзила демоническая девка свои клыки младенцу в шею. И стала рвать его зубами, пожирая нежное мясо. Сначала умилялась, глядя на еду, держа младенца бережно чужого и наслаждаясь запахом еды и визгом свежего мяса, румяностью еды.

                Ча-ча-чайлд (танец смерти).
Живое генетически воссозданное и модифицированное оружие.
Некрокиборги фирмы «Франкенштейн электрикс», сделанные из новорожденных рептилий. Те андроиды, что сделаны из выросших рептилий, с тем же Г-кодом, испытывают влечение к пусть изуродованным, но все же особям того же вида – псевдоживотным. Казуистически оформлено «зоофилией». Зомби имитируют беременность, но «рождают» мертвых, оживляемых затем. Чаще им подкладывают внутрь куклу – перешитого загримированного «младенца», приготовленного из новорожденного или эмбриона какой-либо рептилии. Из выросших достаточно рептилий делают больших животных. Сознание киборга переписывают с одной машины-зомби на другую, имитируя рост в детстве. Можно встретить карлика, симулирующего всю жизнь ученика начальных классов, в теле которого жил, когда учился и проходил свое детство – оно необходимо, как стадия развития сознания. Иначе, без этой иллюзорной, тщательно выстроенной лжи, выходят полностью осознающие все истинное положение вещей безжалостные и жестокие безумцы – вещие и мудрые, пророки, предсказатели мельчайших событий своей жизни и жизней других, чтецы страстей и мыслей, способные изменять их, плавающие во времени. Прошлые цивилизации восстановили Изначальных.
Месторождение алмазов – древние и новые  захоронения драконов, алмазы в них растут, как предусмотренные чипы или платы в нервно-энергетических узлах. Драконы – биороботы, машины смерти.

                Киски-крыски.
Трехлетний малыш, увидев кошку на диване со зловещими объятиями («Киска!») подплыл к ней, прижал к себе (она была с него размером) и внезапно, с разворота, ударил ее головой об косяк. Извернувшись, она выпрыгнула из его коварных объятий, задней левой лапой располосовав (конечно, для разгона, как ритуал для левитации, упав так плавно, словно отделившийся от ветки сентябрьский невесомый высохший листок) от благодарности злодейской пухленькую ручку.
Кровь, рев. Опрокинуто дитя отдачей от кошачьего прыжка.
Малыш на кухню – за ножом.
А кошка, впав в прострацию от оглушения, теряя, видимо, сознание, оцепенев от безразличности к такой судьбе ужасной, не шевелясь, сидела по-собачьи на полу.
Малыш обнял ее за голову ручкой левой, а правой мясорезом отрезал голову несчастной куртизанке помоек и подвалов, крыш и коридоров. Малыш пошел на улицу играть в футбол отрезанной кошачьей головой.
…Полный зал таких детей. И на груди у каждого, на ремешке петли – кинжал. Ватага Маугли – безумных лягушат. Бандитов-Мауглей. Все они вырастут в головорезов, что в строю и в сапогах – престиж и гордость государства. Но эти, в зале – оборотни. К ним пришел какой-то дядька. Мигом исказившись и оплыв чертами лиц (так похоже пальцы детские оплывают в лапы темные с когтями), зубами выросшими, даже ногочелюстями, налетев, вмиг разорвали дядьку на кровавые куски.
Давясь, сожрали. Торопясь, чтобы никто не отобрал. Порвали дядьку на конфетки. Обычный полдник, только ночью – утром про него не вспомнят. А если вспомнят, то решат – приснилось. Полчник. Полночник. Полнчник. Дело темное – название нечеловечески нечленораздельно. Расчленили дядьку. Даже член, пожалуй, откусили. Таланты. Таких продай в Германию, днем тихий дворник, ночью – безжалостный палач каких-нибудь секретных сил. Или наоборот. И ничего не помнит. Засекречен даже от себя. Во сне играют.
Детский сад. Ужасное дитя – маркизовы бастарды. Сад наслаждений, пыток, боли и каннибализма. Кибертреш. Растут на каннаболиках, как на дрожжах. И пьют бензин, чтобы проснуться навсегда. Любимые слова – как мантры (впрочем, может, и проклятья): «спасибо», «мама», «извини». Очень обожают, когда их за что-нибудь прощают, кричат: «я извинился!», - даже трупам, что их уже не слышат: «слышишь? Извини! Я попросил прощения, вставай!».
И снова тело мертвое пинают.
Дети. Детский сад.
Таких воспитывают, чтобы было, кем гордиться. Всю жизнь им сниться детство.
И кошки обреченно ожидают их, и наслаждения от боли, обессилев в предвкушении оргазма.
Такие крысы. Каждый, повзрослев, в душе дитя. Такое хоббиты наоборот. Громилы с сознанием детей – в них они и превращаются во сне.

                Суровая гравюрность готики.
Топот копыт, сотрясающих небесные тверди на дорогах из мира в мир.
Тьма, тени, все оттенки пепла, свет – кошмары строгих готических гравюр, увиденные звериным зрением, не различающим цветов. Все линии точны и даже резки, размытость призрачна, туманна и неуловима. В рисунке окружающих фигур, что окружили абстрактным и таким реальным миром, словно ты внутри графического мира, где воздух так кристален, но вполоборота, за гранями прозрачности, от неба до земли расчерчен параллелями небесных троп и троп подземных духов, испещренными свернувшимися змеями, чей шепот капеллою сливается сквозь шум дождя (плач ангелов, должно быть) в рокочущий и трубный хор органа; следами птиц – стервятников, ворон и сов, что выедают души плоти из мертвых тел и мечутся затем, пьянея от поглощенных красочных воспоминаний. Все краски тьмы, все краски пепла, все оттенки света, иногда – такая резкая, то яркая, то темная кровь пятнами и рунами большими на пергаменте иного бытия. Чуть серебра, а то и золота в узорах платьев и доспехов, резьбе на камне стен и гобеленах, вышивках знамен, и реже – их примесь в свет и пепел, как сияние какого-то иного, из Валгаллы, взгляда – отражение земных и неземных вещей в том самом Глазе Неба. Звон мечей и лязг колоколов, дрожь тетивы и струн, вой флейты, капли клавесина…
Гравюрный черно-белый взгляд готических героев.
Бьют палицей копыта в щит земли, как колотушки в барабан. Висячие миры уступов пирамиды мироздания. Трясется лестница, идущая сквозь них от самых нижних и подземных до вершин Небес – их высших сфер. Она невидима. Но скрип струны или меча, что вынимается из ножен, похожи на скрежет колдовских ключей в дверях, ведущих из мира каждого на эту лестницу. Звенит тягуче тетива. И свист стрелы, внезапно вросшей в позвоночник с двух сторон, словно две ветки дерева, подрубленного в основании ствола, что падает в пролет. Пряма ли лестница? Или изломана площадками, извита? Скорей всего, со всем возможным отложением ступеней, ее и вовсе нет – какой-нибудь колодец  в небе, упал в него – и с всплеском молнии упал на небо, в небесном океане утонув. Стук упавшего ствола, хлюпание тины того болота, где кишат ожившие коряги и чешуйчатые хищники, чей бег в броске быстрей полета птицы камнем вниз. Трелей переливы и капель – свирели? Клавесин? Орган, где заперт изощренный демон? Рычание в подвале запертых животных – всех, кто рычать способен, от медведя до шакалов и гиен. И еле слышный тонкий звон тех нитей, что к марионеткам-варварам протянуты, стальных и переброшенных через кристально синий мост Небес. Гравюрность звуков.
Все это ловит взгляд готических гравюр.
Гравюрен, как дракона глас, орган.
Грвюрны демонами, что от инквизиторов сбежали, исполненные песни.
Бескрайние симфонии гравюрны.
Вся Готика гравюрна.
Даже тот хитрый и искусный дьявол, изощренный в обольшении суровых душ, что заперт чернокнижником в орган для исполнения вещей, записанных им проклятыми рунами нот – черными нотами на пергаменте из кожи очередной хористки из собора, ранее невинной, впервые заблудившейся в пустых порталах у исповедален, где спрятаны монахами кровати для всех, кто внезапно лишается чувств, и оказавшейся на ритуале в честь Козла, Оленя, Кабана и Пса, после которого ее убили и, изжарив тело, мясом ее закусили вино из пауков. Кровь дефлорантки собрали для приготовления чернил. А кожа стала новыми страницами для записи баллад и гимнов (так полагается для черных нот, при взгляде одним лишь левым взглядом превращающихся в руны старых сказок и историй о прошлом этих мест).
А после песнь печальную об этом спели, многозначительно не уточняя, кто девицу эту встретил, но так, что становилось ясно, чем и на чем писалась эта песня.
В том соборе все хористки знали, чем заканчиватся прогулка заблуждений (если, блуждая, заблудиться среди колонн), поэтому и пели так печально.
Но жизнь была им не мила.
 
                Героин для народа.
-Что выбрать, кетчуп или майонез?
Приправить макароны, которые являются трубочной, дудочной, но лапшой, чьими то соплями, или спермой?
В соседнем доме шлюха старая молилась, признаваясь в том, что блудит с молодыми, прогуливая свою пенсию (молчеки нынче дорожают, сутенер наглеет). А мимо ненавистной проклятой доски – окна в какой-то выдуманный океан, через который видели друг друга души тех, кто вспоминал о ком и этот самый, о ком вспоминали – шел наркоман (из этих, знаешь). Он этой шлюхи и не помнил, и не видел. Но вот когда она прощения просила за то, чем занималась (думала, что с ним, хотя того убили два дня назад, пустив на мясо, а этого прислали – хрен воскрес!) с ним, то заорал на доску размалеванную (у старой шлюхи точно вот такая же висит):
-Умри, Гнилая Тварь!
И, не прощенная, она на месте умерла. Рвануло сердце. Чем она была гнила, зубами или чем-нибудь еще, не важно. Не родила тех тринадцать детей, что могла, вот и маялась кой чем.
И безо всякой связи он наслал мерцающих опаловых теней, клубящих шаром рой какому-то дедку – еще подальше домом. Были в его мозгу – и вдруг сплелись вокруг дедка на пятом этаже, остановили, застудили сердце, выпили его. Вдруг – вспышка. Засверкал на месте курганом лопнувшего дирижабля в коричнево-янтарной темноте бриллиант. Свет ослепительный и камень белый. Чистый свет. Какой-нибудь потомок князей-разбойников и сам разбойник. Сдох, скосила его тень мечом длиннющим, как косой. Такие носят за спиной, иные выше собственного роста, с крестовидной рукоятью – смерть держат перевернутым крестом, двумя руками – «тяжел мой крест, но остро он наточен, меня не ранит, а вот всех вокруг кромсает», иные – бритва, вынесенная из какой-то великанской страны, такую лучше тоже держать обоими руками, а то и не заметно не только палец – руку всю отрежет. А камень, как звезда, остался. Чистый дух, наверное, реальный ангел. Не крыса бледная, не адская подделка мутная (да хоть хрустальная) владык из Бездны или эрзац каких-то марсианских крыс. Природнейший алмаз. И тень, пока переполох («сияет, сволочь, режет, слепит души, волнует море душ людских») схватила камень длинной черной лапой, лезвие переложив в вторую лапу, перебрав клинок и рукоять оставшимися лапами, что тоже вроде рук – в четыре лапы гладя сталь зеркальную своей души бессмертной. И сразу камушек погас, исчез в мешочке кожаном, что сшит был из пергамента из кожи младенца.
-Этот камень я себе возьму,- сказал из Тьмы, где вечно пребывает за изнанкой мира, добрый Ангел Смерти, чье подвижничество – месть. Всем за всех. Палач, похожий на демона. Но демон свой гораздо лучше и милосердней ангелов чужих.
Сказал:
-Это я заберу себе, - по-местному как-то.
Дедок-то, может, даже и ожил – сказавший мог вполне его поднять, вернее, не его уже, а кожу, полную костей и жил, собой наполнив – мрачным и сырым туманом ночных болот и дымом факелов и фонарей, коптящих в воздухе от крови влажном, в подвалах замков европейских и японских. Эта тень (пожалуй, духа какого-нибудь князя с островов) была вампиром. Сырое мясо лишь и только кровь. Такая Вера – Вера в демонов ночи и ангелов мести. Пожалуй, скажем даже честно – Черт. Но Черт серьезный – Черт-Палач, не пакостливый.
А с этим камнем он решил родиться заново, со всеми своими знаниями (их полны Миры Иные) и талантами. И с этой вот алмазною судьбой. Чем Черт не шутит – может, и удасться князем появиться, как тот, отбросивший его, как тень на облака подавленною яростью и гневом, породив и тщательно во сне раскрасив. Хотя чертями шутит, вероятно, Сатана (а Он – Тень Самого Создателя)
Что, Жутью прет душевно? То-то.

                Зерион.
Улей – подземный город пчел-драконов, летающих на огненных хвостах, похожих внешне на ракеты, но живые, как деревья из металла – здесь, в материальном мире, остывая, то есть умирая. А так – на яркие туманные гирлянды-фонари с звенящей цепью хвоста, второго, постоянного, как гибкий рог. Извергая из пасти, окруженной корнями-щупальцами с присосками и когтями, летают. Укореняясь, ими врастают. Бестелесны, пока живы, в нашем понимании. Есть еще уши-крылья. Вроде зонтиков. Они же и глаза – лишь широко их распахнут, как всю Вселенную увидят, от края и до края. Сразу и огнедышащие змеи и бабочки. В них превращаются личинки-черви. Их материя иная и зрением обычным не видна.
Такие Ангелы.
Они полны сияния всех звезд, едва раскроют крылья. И темны и злы, иногда червивы. Их взгляд – экстаз для всех, кто оказался в их горизонте. Когда они сворачивают крылья или голодны, не напитавшись светом звезд – то Демоны они.
Весь свет Вселенной или Тьма Пещер. Они и раньше Жизни были на Земле и создали ее, как в нашем мире люди создают машины и дома.
-Так вот какие Боги!
-Да, эти твари таковы (одобрено Цензурой Тварей).
Зерион – город Тварей-Творцов.
Гробница, полная живущих вечно мумий, оживляющих свой дух намного полноценней, облекая его многомерной плотью, которая реальней во всех измерениях, чем плоть животных – созданных ими и выращиваемых ими, как растения выращиваются крестьянами.
О, Елисейские Поля! Там в пьяном и непродолжительном блаженстве растут в навозе иллюзорном те, кто живы. И души мертвые их удобряют, пожираемые спящими, наполняя их сознанием и разумом, желаниями, сложными чуть более, чем страсти овоща на грядке, талантами и мастерством, подчерпнутыми после того, как их сорвали и съели, растворив в себе, Садовники из Зериона, наполняют их тем единственным глотком зерионовского воздуха, который им суждено успеть вдохнуть, когда их с поля жизни (сверху очень сильно напоминающего Рай) перенесли в Чертог Владык. То, что Владыки не доели (огрызки, кости и хрящи их душ), летит обратно, удобрять растущих.
Но тот, кто вырасти успел сам в Твари и вырвал корни, словно лапы из земли, становится сам Тварью и Владыкой, Бессмертным, Богом, Избранным. Все дело в том, с какой он скоростью растет и не обгрызают ли его побеги, листья и кору, пока растет он, Твари? Нет, скот с их фермы. Или одичавший скот.

                Воспитание мертвецов.
Китайский цирк – опасный балаган. Чтобы изгнать из мышц и нервов, костей и ганглиев дух самурая и китайского жонглера, пропускают ток через конечности. От этого движения становятся намного более заторможенными, ноги уже перестают держать и подгибаются, дрожит и неуверенна рука. Так человек (или переселенец мз мира нижнего, преподлый демон) уравнивает шансы.
Нет шансов. Страна Кадаврия.
В итоге, просто шансов нет.
И Бессмертный становится равен простому и посредственному Зомби – из тех, кто заклинанием твердит про человека, стараясь убедить себя и всех вокруг – «Мы люди», «Я человек», «Мы все по-человечески», «Давайте по-людски».
И все по-человечески – во всех возможных извращенных формах, свойственных для человека.
Мертвые люди сожрали живых. Мертвец торжествует. Нет жизни. Зомби – норма современности. Мы – очевидцы в мертвом мире.
Здесь каждый – мертвый человек.
Кадаврия.

                Феррариум.
На кухне собственной, на раскладушке, сам у себя в гостях. Ночное небо рано рухнуло на Землю (Сим Салабим Ахалай Махалаевич). И растворило – самого тебя сегодня нет. Ты сгусток темноты. Темно. Ты – как сквозняк, готов раздуть пожар из пламени любого, ждешь, когда оно, как шепот вспыхнет, чтобы превратить его в рев, в рокот, в вой ветра, что волной рожден, несущей воздух в пасть огня. Тебе уснуть – проснувшись, может, в городе ином, и пусть ответят, как ты, даже пусть во сне, как гад сомнамбулический, смог пробежать за час десятки или сотни километров – какой-нибудь средневековый норматив несуществующих с Потусторонних Островов.

                Кибернетический оргазм.
Киборг – что-то вроде человекоподобного таракана.
3 «конец» (программы)
5 «закончил» (он)
6 «закончила» (она)
7 «закончило» (плейстейшен)
3-5-6-7 – время доклада системе от передачи импульса «оргазм» на процессор киборга-самца.

                ENDFINITUM.
Прими таблетку экзорцизма, убей демона – духа болезни.
End Finit Finita Finitum
End Fatum
Init-finit-fini
666 и 13, tf-tf
3 «End» (сигнал оргазма, конец акта, завершение программы)
5 «Finit» (киборг – он)
6 «Finita» (киборг – она)
7 «Finitum» (интел-станция, синхронизировавшаяся по сигналам нанорапортов киборгов и подтверждения полученной команды «End», сверяемая по телеметрии всплесков волн мозговой активности оргазмического генерирования, сопровождаемая сообщением процессора – сначала киборга-его, затем киборга-ее. Данные обработаны и идентифицированы. Квазиоргазмоическая гиперболизация вирличности «Хамелеон» )

                Сила и Тьма.
Маска – лицо Обитателя, приближение его облика к восприятию реальности видом H.S. Черная маска без черт – отсутствие Обитателя, как существа, признак наполненного Тьмой, Небытием, в котором рассеян даже хаос до отсутствия обломков даже малейших форм идей, материй и сознаний. Энергия в потенциале. Предвселенская стихия отсутствия всего, осведомленная о всех вещах и всех событиях Вселенной – как прошлой, так и будущей. Вселенные – как острова, Тьма – океан, пустота, наполненная Силой, все пустоты между Вселенными сливаются в одну, перетекая безразлично к знаниям возможного и презирая материю, идеи, формы и представляя собой одну лишь Силу. Здесь это возможно, а там, в Иной Вселенной – невозможно и наоборот. Все одинаково не представляет ценности, все повторится спустя несколько Вселенных, все одинаково не существует и равновероятно. И существующее и несуществующее разрушится и вновь появится. Покой и безразличие к малейшей суете вещей. Тьма, черно-синий, фиолетовый мрак. Все тонет, чтобы спустя вечность всплыть. Ничто не исчезает и не появляется. Нет ничего и все возможное когда-то существует где-то (одновременно, множественно для этой стихии, в которой время растворила вечность, как меры разные длины – разнорастянутое, разносжатое пространство космоса, где в сантиметре может уместиться метр (свернувшись), а может в километр растянуться миллиметр.

                Жизнь зеркал.
Тень в зеркале живом воды и в зеркале искусственном и механическом, подвижном в сторону любую, из металла и стекла. Второе четче, первое дробимо ветром на бесформенность осколков, тут же, правда, сливающихся вновь в расплывчатую муть каких-то масляных теней, яснеющих, дрожа слоями полосатыми обломков или разводами неведомых форм символов и знаков, кругами-сферами от каждой малости, великости – любого, что падает и тонет (если поместилось, утонув бесследно) в нем, иначе – надолго поломав его и исказив, обрезав, но никогда не навсегда. Второе разбивается и искажается лишь раз и насовсем, распадаясь на резкие, очертаний молний, части, вместе с отражаемым в них миром, уменьшающимся вдруг размером но на то же, что частей число, копируемым количеством своих подобий, столь же разновеликих, как их размером. Или гнется кривизной волны застывшей. Или, чем-либо замазанное, пятнами, мутнеет, как туман, их удваивая так же.
И в обоих зеркалах отразился в серо-желтых металлических пластинах чешуи и гравировок лат с короной шлема, где лицо забрала переходит в торжествующий венец оскалом мудрой и безумной варварской улыбки, демон – и в колышимом от дыхания воздухом и в поворачиваемом ветрами и рукою целиком, с неизменно четкою картиной мира в раме, словно флюгер.
 Варвар внутренне свободен, его мысли пишут душу на всем в городе имперском неизвестном языке – и слова и образы цепей и плети, превращающие и хозяев души в рабов власти, не касаются их, словно в зеркале стальном клинка их отражаясь над водой, откуда пьют они, пришельцы, но не отравляют воду.

                Endfinitum.
Существа, что наполняют душами создания земные в различные фазы суток (ночи, дни и вечера, утренние свежие часы) ищут сходных кукол жизни в разных странах, перемещаясь вместе с часом ночи или дня, из селения в селение. Так близнец на противоположном континенте или острове испытывает те же чувства, думает о тех же (и далеких часто от него) событиях, в том же восхождении луны или в тот же полдень, что его близнец далекий в тех же положениях светил. Так перетекают души дней и души ночи, видят сны о жизни иных стран – все, происходящее на самом деле с куклой-двойником, сделанной для этого похоже – в Мастерской Небес или в подземной Мастерской.
Часто суть какого-то из воплощений или выросших существ незримых буквами не выразить – только схемой-символом, иероглифом, где зашифровано не имя, а закон из многих слов, главное об этом существе, его определение и облик, что открылся наполняемому этим духом.
В конце всегда лежит скалы обломок и обрывок свитка – это цель того, что так трясется и гремит.
Грохот камня, что несется в небе, завершается. Как обрывается полет. Прекращается вращение и стук машины, ткущей ткань картины мира – гобелена красочных иллюзий, что висит, закрыв стену утеса. У подножия лежащему являя миру сказочный далекий горизонт.

                Rock-End-Roll.
Свернут в свиток гобелен. Раскатай его по каменной стене – ты услышишь прялки стук, его соткавшей, грохот скал, летящих в небесах, чтобы в землю здесь врасти плитой надгробной Небу. И увидишь Небо, скалы и пустую до них землю наяву. Во сне я многое могу – летать и исчезать и появляться в ином каком-то месте, проживать недели за часы и оживать убитым, со снятой кожей, рвать железо и играть, как кеглями, здоровыми жлобами. И тогда они, как крошечные пупсики. Но если мой сон станет реальностью, реальность мира станет моим сном и многие умрут от мысли гневной и презрительной, как умирают призраки во сне, машины станут крушиться, а все горючее – взрываться и гореть, воспламеняясь яростью. Рухнут стены зданий и кровь сгниет от клякс болезней у многих наяву, то есть во сне.

                Post trakt.
Существа иного измерения, извлеченные из него, остывают, замерзают в нечто, что похоже на машины, самолеты и ракеты. Топливо – замерзшая их кровь (окаменевшая их кровь), так изменяются они, энергетические монстры, в этом вещественном уровне Вселенной. Их шкуры ствльные, металлические, покрыты узорами вроде чеканки и барельефов. Извлеченные колоссы похожи на здания, это тела ангелов и богов. Мертвая здесь, в земной реальности, их плоть. Мертвой крови этих зомби хватает на какое-то подобие того, что делали они в своем высшем мире. Их убивают энергетически воплощения таких же, как они, низринутых в этот мир («земной»), часто применяя этих зомби, зачастую бывших своих врагов, в качестве оружия или как пугало от существ, нападающих из высшего мира на низринутых. Запас мертвой крови ограничен. В своем мире она вырабатывается у них все время (легенда о синтезаторе, роге изобилия, неразменном рубле, золотом горшке, потопе из бочонка). Их копируют и создают машины из материалов и веществ земного мира. Вкрапления драгоценных камней – их глаза, заменяются фарами, лампами, огнями сигналов. В своем мире те, что здесь застыли в неизменных формах, гибки, словно змеи, ящеры и насекомые.
Но и металл земного мира – рассеянные брызги уничтоженных, взорвавшихся, упавшие в наш мир. Или споры их, растущие миллионы лет. Они – и звери и растения (вся биосфера в одном организме – но она горяча, духовна и энергетична, остывая, лишь сравнима (охлажденная в воображении) с земною жизнью, которая ими же и создана. Их мертвые тела, пока запас окаменевшей крови не истощен, физически гибки в движениях отдельных конечностей, полете и беге на свернувшихся в клубок колес хвостах и щупальцах. Их выдают за механизмы, аппараты, корабли иных цивилизаций (прототипы).
Убивают их оружием своей ослепительной молнии – тени, оставшейся Там, откуда эти прототипы низвергаются. Убивают плащом, что может по размеру, появившись, быть больше города и страны (плащом величиною с небо земного мира).
В этом мире их оживляют, точно всяких мертвецов – заклинаниями, молниями, поклонением им, пробуждающим их плащи (вернее, даже крылья, оставшиеся в высшем мире), от траурного сна.
С каждого неба Вселенная видна по-своему. На каждом небе своя версия мироздания. Оружие, упавшее с Небес сломается и обгорит, окаменеет. А бережно и тщательно спущенное поражает неземное мудростью и волшебной красотой.
Дворец. Воздвигнутый за ночь или мгновенно плащом низринутого в мир земной – мертвое тело убитого бога, выбитое (выпавшее) из высшего мира – гора, упавшая с неба, затвердев неузнаваемо и постепенно, аккуратно вытащенное на землю.

                Гибриды конструкторов.
Тот, Сет, Анубис, Гор, Минотавр. Вечный мир со своими врагами. Воспитана ненависть к грызущим кости кроликам-гиенам, чьим бешенством заразившись, мчатся на труп повесившегося, доведя его до петли. Зайки-киски те же грызуны, что и мышки-крыски. Нет спасения слонам и бизонам. Только те, кто проходит сквозь огонь, как сквозь воду, могут спастись от кенгуру и мангустов. Отцы земной жизни кормят своими чадами ужасных ящеров и их братьев меньших, что их спасают от многочисленных подлых тварей, от которых, как птицам от хорьков, нет иного спасения.. Свинья всегда скажет что-то в его оправдание, олень пришлет туман, чтобы его укрыть. Хищники боятся пламени – стихии этих рептилий и птиц. Феникс, саламандра, огненный полоз, змей с зонтиками-крыльями, плюющий напалмом дракон – питающиеся падалью гуманные мудрецы, хранители душ съеденных ими тел. Сообщество историков-ворон, которые знают судьбы и изменяют их. Лучший волк – это ящер-варан. Трехглазые реликты. Дракон – не собака. Змей – не тигр, а птица – не коза, мотылек – не паук. Граф Дракула поведает легенду про летучих обезьян. Хищны личинки.

                Renessus Recessans.
Серые буквы черновика – это прах истории, рассеянной в вечности – Море-Пустыне. Собранной из пыли снова в прах мумии отвердевшей остов. Красные буквы поверх – это пламя возродившейся истории – Саламандры, Полоза, Птицы, что сияя чешуей доспехов, светясь своими перьями – накидкой и короной, живут, плывя, перебираясь по праху серому золы былых легенд.
Кот-демон, надзиратель Ада, атташе гиен, все видит мысли в том измерении, где они – живые существа, где ситуация – как город, со стенами и башнями из глины и песка, выстраивается им на краю обрыва, готова рухнуть в пропасть гибели от малейшего толчка кошачьей мысли, оступившейся ноги, дрожащей и ошпарившей живот руки – в войну скандала с обязательным убийством и свежей печенью моей.
В эту западню заманивает он меня, как колесницу запрягая сознание мое им подсунутыми, выращенными и чуть подкрашенными тварями своих уродливых и искаженных оскорбительных идей, желаний, мыслей.
Запрягая колесницу солнца упряжкой гиен, жаждущих разорвать своего возницу. Вызывая отсутствием иных, привыкание мое к своим ублюдкам. И подкрашивая их под тех животных, что запрячь возможно в колесницу солнца. В пропасть мчат меня гиены, колесница крепости моей на краю шатается обрыва, кренит стены, черепица сыпется и бьется о вершины острых скал-зубов внизу. Челюсть горного хребта – как пасть акулы.
Сгорает, как дерево с каменными ягодами глаз, и остаются их обгоревшими слезами Небес алмазы.

                Бабайк-шоу.
Байкер слышит звук мотора. Мотоцикл?
Он оборачивается на приближающийся звук и видит фигуру. Массивную, в хоккейной маске вратаря, с бензопилой в руках. Все остальные успели убежать.
-Я – Петр, - говорит фигура, - Я открываю Двери в иные миры. Или проделываю окна в них. Занимаюсь проходами в стенах, проемами, воротами, калитками, дверцами, щелями, форточками, дырами в заборах… Тебя впустить? Или выпустить? Если ты будешь впущен (выпущен), то уже не сможешь выйти (вернуться). В обе стороны дорога – только для меня.
-А нет у вас еще одной такой же, - показывает байкер на пилу, - поменьше?
Вратарь сел на свой рычащий инструмент и полетел по своей небесной дороге – туда, где собираются остальные бабайкеры.

                Айсберги.
Двое встретились. Были похожи. До одного Дня Рождения  они имели общие воспоминания. Но за последний год их судьбы были различны – разные события, знакомства и успехи. Но сны их были (те, что удалось им вспомнить) неразличимы. Они, словно два айсберга, каждый из которых – другая, невидимая часть, лежащая в своей среде. Невидимо для каждого из них все, что оставалось за границей раздела сред. Быть может, по ночам они во сне ходили в разные дома, в которых жили, меняясь местами и просыпаясь в новой (неведомой для другого) среде, становясь тем, чем были в этой среде. В целом, они и оставались похожи. Одна половина плыла в океане воды, а другая – в океане газа. Во сне они соединялись.
Но кто же был настоящим?
Их невозможно было разделить.
И только в космосе, окажись они в нем, в одной-единственной среде, непохожей ни на воду, ни на воздух, в разреженной материи, в плотной Силе и в невесомости, могли они осознать себя целиком, как нечто единое…

                Paradis Next.
Черти (карликовые атланты) жили до крысолюдей (и прочих гибридов) – пока не произошла ядерная война, после которой остались только черти (драконы). Они воскресали, если умирали до точной даты своей смерти. И вся цивилизация, построенная на скафанкинге (Обитании) их зомби-сомнамбул (вампиров) и рабстве их зомби-роботов, паразитизме их оборотней-хозяев, настолько их достала, что Они уничтожили ее. И стали жить самими собой – в естественном виде, свободном, диком, резонирующем со всей Вселенной, превращаясь во все, во что могли – бессмертные. Они перестали быть святыми и дьяволами. И вернули себе свои природные лица, для них красивые (от которых им приходилось избавляться, чтобы выживать в мире между мирами Потерянного Рая (Прошлого Рая) и Обретенного Рая (Будущего Рая), постепенно становясь энергией, способной материализоваться в любую форму. Адский мир мучений – мир людей живородящих, движимый Их пытками и Их обманом, больше не уничтожал Их, разрезая на части Их души для кирпичей своих стен…
Загорелась пять минут назад потушенная спичка – пламя перенесено было сквозь время, чтобы начать пожар.
В полночь сжег художник свою картину, написанную им чужой рукой – рукою мертвеца. Отрубленной? Еще крепящейся к остову? Случилось это в мертвом городе, где говорили на мертвом языке приговоренные к уничтожению – те, кто скорее перерезали бы глотки собственным младенцам, воскресающим после убийств, убив их навсегда, в последний раз (вот воспитание детей, решивших, наконец, не воскресать обратно), убив их навсегда – чем допустили бы ему добиться признания, успеха, совершения его полотен, изваяний, башень и домов. Ему, способному отсрочить их приговор. Лишь унижение, хищение гениальных сил и презрение они способны были выделить ему. И он, услышав речь их мертвого, давно уже забытого в его пославшем мире, языка, гнал их гнилые мысли и порочные желания и морщился. И, оставаясь в давно исчезнувшем, умершем мире, писал поэмы на исчезнувшем, забытом, мертвом языке их мира – мира демонов, что уничтожили себя. И это был не первый и не последний уничтоживший себя мир демонов – ему пришлось не раз и каждый посетить из них, впуская в обреченные и проклятые города смерть, разрушения, болезни, беды – гнев Небес, уничтожающий преследующих, унижающих, обманывающих его и похищающих его гениальные силы – всех их, их Покровителей, плоды наживы и всех похищенных таинств, их семьи, прибыли, дома… В немногих из миров, иначе принимавших Возвращавшихся, росли народы, поселения, дворцы и чудесами наполнялись их пределы, продолжая их существование на многие столетья, тысячелетия и миллионы лет, передаваясь к изменяющимся обликом потомкам.

                Книги Жизни.
Лежат на площадях страницы Книг Жизни – листья, вырванные из переплетов крон.
Пришельцы во времени появлялись вблизи своих станций-систем в хлопьях Хаоса, энергии вакуума, материализующихся мыслей тех, кто плавал в океане космического неба, подобно облакам тумана и воплощался в мирах Вселенной в виде существ и предметов – каждый раз, когда кто-нибудь из Воскресающих (линий проявлений вселенских сил) появлялся вновь, погибший (раз уже материализовавшийся дух) перематериализовывался в другую форму – предмет или существо, иногда совершенно другого вида (если был человеком, трансформировался в животное), на этот раз уже смертное.
А Воскресающий вновь собирался из Хаоса – новый, с прежним (или похожим, при сильном недовольстве окружающим – явно непохожим, смешным или страшным) обликом и памятью судьбы своих предшественников, или без полной памяти и даже с памятью иных воплощений, пребывающих в  предкосмосе – в этом же мире, похожих и вовсе не похожих на него мирах…
Вырывая силы, знания, гениальные вдохновения и благодать, ублюдки с человеческим обличьем внезапно сталкивались с тем, что вырванное, божественная манна, превращалось вмиг, как оборотень, в то, что приносило им беду и зло, уничтожение и смерть, служа их гибели. Добытое насилием, предательством, обманом и угрозами обязано было быть именно таким.
Клонированные аватары и мессии – как скважины Силы для зомби (и сырье их производства – Воскресающие, принося плоды-трупы, созревшие, нужных качеств, разных сортов), сами – оборотни. Но, убиваемые, часто заменяются двойниками иных цивилизаций (агентами влияния или осуществления необходимых пришельцам акций) – меняются такие представители на Земле и в орбитальных, подземных и расположенных в параллельных мирах лабораториях, в которых живут среди негуманоидов (и переделываются часто из их эмбрионов, как из сырья), ощущая себя изуродованными и чувствуя ненависть к миру, в который отправляются (ведь изуродовали их из-за этого мира и его уродливых жителей, чтобы не выделялись среди них.
Карлсон – мертвец. Его сознание штампуется машиной с детского сада, в сомнамбулизме воспитывается Тень.
Поднося колбу с прозрачным составом к одному, видел, как, закипая и мутнея, покрываясь хлопьями, состав желтел, поднося колбу к другому, видел, как состав краснел, к третьему – снова желтел, к четвертому – чернел, к пятому – снова становился белым, к шестому – опять краснел. Поднося колбу к себе, убедился, что сначала раствор был белым, затем желтым, красным, а далее, сколько бы не подносил,  - мутно-темным (фиолетово-коричневым, черным). Вероятно, кипение возникало от тепла и магнитных полей, а цвет выражал ауру участвовавших в представлении. Они вообще были странны – поклонялись своим унитазам, считая их чем-то вроде алтарей, на которых каждый день совершали жертвоприношение кусками себя.
Сознание Карлсона штампуется по образцу известных демонов, изображаемых в мультфильмах.
Зомби преследуют живых и мешают им, чтобы те ничего не могли добиться, доказывая им их ничтожность, чтобы только после смерти, в качестве зомби могли они раскрыть свои таланты. Поклонялись и Матери, моющейся в крови своих детей…
Сознание Карлсона примитивно – чаще оно похоже на сознание крысы, мыши, грызуна.
Впрочем, Возвращающиеся всегда, по сути, определяются влиянием тех звезд, планет, светил, под которыми возвращаются. И этим объясняется вся смена их естества и все их противоречия…
Карлсон – проверенный зомби.

                Песчаные планеты.
Змеи – икра – гуманоиды, размножающиеся сами, откладывая яйца и питаясь икрой-песком (манной), изменяющие свой геном, превращаясь в Драконов, растущих до гигантских размеров, пожирая все органическое (живое и мертвое, любую органику, даже пластмассу, сделанную из нефти).
Змеи похожи на рыб, а Драконы – сначала на рептилий, затем – на гигантских змееподобных существ, сворачиваясь в спирали-раковины и, окостеневая, срастаясь кольцами, делаясь горами-замками (храмовыми священными замками, полными их Сознания и Силы), стенами  городов – так они оставляют свою окаменевающую кожу, становящуюся огромными сооружениями – в глубине почв, на дне озер и морей, в горах, в пустынях, а величайшие их них – целые города, крепости, образованные извивами колец их сброшенной окаменевшей драконьей шкуры (или змеиной кожи), покрытой черепицей-чешуей. Внутри живут промежуточные потомки, похожие на отдельный вид – гуманоиды, образованные размножением материализовавшихся в трансформированные, на эмбриональном уровне, из змеиных зародышей в яйцах Дракона, из которых чаще выходят Змеи, похожие на рыб, рептилии – способные также размножаться, как самостоятельные виды. И птицы – трансформировавшиеся Воздушные Змеи, летающие ящеры. Выходят и львы с головами орлов и крыльями при четырех лапах и прочие удивительные создания, способные размножаться, как самостоятельные виды. Но, поедая икру-песок, откладываемый в почве Змеями, похожими на рыб (базисная форма, способная вырасти во взрослого Дракона), также способны, вернув первоначальную структуру генов (взяв ее из икры-песка), развившись в Дракона, высшие формы которого способны, не вылезая из уже окаменевшей шкуры, свернутой спиралью в диск, как в панцире, при помощи Воли и Мысли летать, отрываясь от планет, в космосе, защищенные своей каменной (или у некоторых – металлизировавшейся) броней от излучений, пыли и космических камней, телепортироваться сквозь пространство и время, приземляясь в различных мирах и там уже, выползая из каменной шкуры-брони (или металлического панциря-корпуса), оставлять ее в новом мире, поселяясь в нем, питаясь и вырастая до превосходящих прежние размеров.

                Диалог.
-Они же могут передавать ему все наши разговоры, скажем, по какой-нибудь нейтринной связи. Все, что касается его – все обсуждения, все планы. Вот и его «всеведение», вот и «сверхтелепатия», и «ясновидение», «провидчество». - Но так же было и у других «ясновидцев» и «провидцев»? – А может быть, обходятся и без космических технических чудес… И все же, по-настоящему, тогда они им интересуются, так же, как и мы. И так же контролируют, как мы.  – А нас? А нас они не контролируют? – А ты как думаешь? – Выходит, что их контроль похож на наш. Но уровень… - И их агенты среди нас? – Мне часто кажется, что все мы как раз и есть эти самые их агенты. Слишком много у нас появляется техники неизвестно откуда. И совершенно фантастической.
Юджин Дайгон   Тысяча и один оскал сверхреальности (летаргический сомнамбулизм как образ жизни)
                Великая китайская дорога.
Мост над песками и над степью – болота топкие и сыпучие барханы, сугробы и летние пожары сухих кустарников и трав – все было нипочем по ней идущим и едущим купцам, посланникам и перебрасываемым войскам. Кочевники-гунны не могли ограбить тех, кто ехал по стене. От песчаной бури и снегопада, ливня, всегда было возможно укрыться в ближайшей башне. Придумывая Рим, описали ее и как дороги для легионеров, и как укрепления границ. Путь-крепость. Переселившись на запад, кочевники строили спустя века свои крепости, подобные Свернувшейся Стене – о ней напоминала память прошлых жизней. И даже те, кто шел вдоль нее (с китайской стороны), невидимы были для пиратов пустыни и степи. Стена – все та же. Что за ней? Когда она строилась, каждый в государстве платил налог – камнями для стены, продуктами для строителей, или иными средствами. Все общество создало Стену. А на строительство из подданных производили набор, как в войска. Так создались древнейшие из инженерных войск.
Стройбат?
Проведшие всю жизнь на строительстве Стены были лучшими строителями крепостей. Похож на Стену и Кремль, и многие из цитаделей разных городов, и их крепостные стены. Ведь Стену постоянно обновляли и достраивали – и дюжину, и более веков спустя.
В Московском Ханстве, для защиты Наместника и войск китайские мастера крепостей построили цитадель. А там, где они жили, места настолько пропитались их Духами, что называться стали (вместе со всем, построенным ими) Китайским Городом.
Так происходило во многих городах Империи, где знать была наполовину монгольской крови. А на вторую половину, в Московском Ханстве, например, варяжской.

                Вечный двигатель Вселенной.
Огнедышащие живут на луне Солнца – Меркурии. Сейчас у них крылья для того, чтобы летать, ловя солнечный ветер. Внутри Солнца, за стенами полей, живут Молнии – они способны материализовываться в любую форму, перестраивая порядок своих частиц и используя атомы атмосфер планет, выращивать себя до любого размера – сверхреальность, все пространства внутри звезд переходят одно в другое тоннелями, чуть более холодными, чем их вода – расплавленный металл. Они – частицы Создавшего Вселенную. Наш Дух, оказываясь в их мире, переводит все, встречаемое им, в привычные для нашего сознания образы, сходные с тем, что есть в земной реальности.
Их время иное – и быстрее и длиннее нашего, они способны сами выбирать его масштаб, их секунда может быть нашей тысячью лет, а может миллион земных годов в одну лишь их секунду уместиться. Они перемещаются сквозь время и пространство в любую часть Вселенной. Время – всегда пространство, а пространство измеряется тем временем, в течение которого оно пересекается, в световых годах. Миры несутся по Вселенной и каждую секунду переносятся в ней на непредставимое число своих размеров, поскольку все они в движении, то невозможно эту скорость подсчитать – и время течет по-разному в различных местах, а пространство сжато и растянуто различно – и где-то целые галактики перемещаются сквозь сверхреальность из одной вселенской области в другую, с ее обратной стороны. Движение такое непрерывно, им создается вся энергия, что насыщает Вселенную, накапливаясь океаном в сверхреальности, океаном туч и каждый мир в нем – айсберг, в сверхреальности – невидимая из физического мира энергетическая часть, образующая свои реальности миров, и также населенная сознанием и существами.

                Зло вещее вещей.
-Частично удалось его убить. В смысле, мертвое тело есть. Но он все равно живой.
-Не забывай, это очень Шестая персона. Все, что скажет это ваше просветленное исчадие, является откровением и многие не только прислушаются к тому, что он ляпнет, но и станут этим руководствоваться.
«Приглашаем вас посетить курорты Трансильвании.
  Туристическое агентство Дракулания поможет вам
  Окунуться в незабываемый мир карпатской ночи.
  Такого с вами еще не было!
  Не бойтесь оказаться нашим последним клиентом.
  Мы сделаем ваше путешествие бесконечным»
                Анонимное рекламное объявление без обратного адреса (напоминает письмо в один конец).
Выпускаемые для Целей или просто на выпас, из Бездны (даже чаще именно они, узнаваемые по низкому голосу и черному цвету, из Бездн Иных Миров, спускающиеся с Небес предпочитают другие, ядовитые и неестественные для глаз цвета – естественные, впрочем, в областях Земли, где каждый вид был ими культивирован) становятся служителями культов, поддерживая их иллюзии, выращивая псевдомиры и псевдосуществ, штампуя богов, вырастающих из мыслей и желаний Воплощений Самого, по своему стандарту – богов, что их приемлют. Их истинное – в том, что ими отрицается и насаждается. Исследуя «Врага», преследуя «Детей Врага» они, служа Пославшим Их (в их терминологии – Аду), выращивают Дух «Врага», подталкивают многих из протеста против зверств их служить ими созданному «Врагу» и совершать все злодеяния, что выплеснули они, не позволив совершить их себе (отслуживая свои билеты в высшие миры и все свои проступки перед Высшими Мирами служением в земных представительствах этих иных миров) – оправдывая их, выпущенных из Ада, зверства в борьбе с «Врагом».

                Кладбищенская симметрия.
Горела бумага и книги, впитавшие Дух Колдуна, ожививший в них души всех написавших их, они сообщали ему то, что знали, когда он начинал писать заклинания, даже те книги, которые он еще не прочитал – доказывая ценность своих обиталищ, стараясь защитить свои бумажные тела. И даже старались потушить огонь, летели тщетно искры с кремня. Они опасались, что Колдун случайно подожжет и книги.
Жизнь галереей долгих снов, все время в разных телах – зверей, разумных, но иначе устроенных созданий, гуманоидов, и если в одной реальности – то чаще с разрывами рассвета, сразу становящегося закатом, с внезапным перемещением в иную часть той же реальности, с разной силой, памятью, инстинктами, умениями. Отражаясь в сознании грезящих своими воспоминаниями об этих снах.
Изредка появляясь в избираемом виде, материализуясь то в одной, то в другой части Вселенной.
Чаще наполняя собой пустые от душ тела спящих или тех, в ком есть такая пустота…
Сон и Явь. Симметричны, как смерть (внизу) и жизнь (наверху). Симметрично, как на кладбище.
Имя мыши на кошачьем языке? Конечно, Маус – кто его не знает.

                Хвосты золотых теней.
Сначала к косе привязывают гирю – постепенно все более тяжелую (носят их постоянно). Затем – кувшин из глины (все больший и больший). В них носят воду. И разбивают их о стену – взмахом головы. Затем – кирпич, когда шея и череп привыкают к разбиванию привязанного на косе керамического тела. Потом камень. Тогда же гирю заменяют на цеп с шипами. Или – на маленький жезл с острым лезвием внутри, как в ножнах (вынимаемый кинжал). Ножны-цеп тоже могут быть тяжелыми, с шипами. Кинжал может быть и на косе, а ножны – легкими, съемными. Постепенно так доходит до полуалебарды. Или до короткого меча – тогда тем, первым лезвием учатся резать взмахом и оборотом головы предметы в воздухе. Итог – Три Меча (Три Булавы). Или – арбалет на косе (пружина отстреливает стрелу или лезвие при особом вздергивании затылка), арбалет с ложем в шипах, может быть, как цеп. Если косу поймали рукой, ее оборачивают вокруг руки, подныривая и захлестывая петлей, дернув головой, вывихивают руку. Вплетают в косу цепь. Душат – петлей, взахлест, или набросив рукой.
Такие могут ночью, во сне зарываться в песок, чтобы там спокойно спать, или нырять под воду, засыпая на дне – на песке или иле.
И всей еде предпочитают насекомых, плоды деревьев, ящериц и змей, червей, моллюсков, рыбу. Становятся так молчаливы, что могут молчать неделями и месяцами. Рядом с ними все цепенеют – в ужасе или в полнейшем безразличии. И всем понятны их намерения и мнения, а также то, что кроме них никто не знал (это внезапность понимания, проницательность о событиях) – без слов. Они быстры в движениях настолько, что на мгновение способны пропадать из вида. И временами на них не действует (висят, ничего не касаясь) даже притяжение земли. Иные спят, укрывшись внутри облаков, или с обратной стороны их, той, что ближе к небу, чем к земле, как, видимо и сами они изначально. Горды и независимы. Но нет слуг лучше и надежней, чем они. Они – как тени тех, кто ими правит и те без них не могут обойтись. А зачастую, их лишившись, умирают, теряя разум, силы и здоровье, словно все это хранилось в них, перерожденных…
Подлец-факир раскланялся в нижайших до земли поклонах, а после изощренно всех послал и сел на сцене, свернув конечности в змеиной Позе Лепестков.

                Los mortals (Los moros).
Мертвец многозначительно молчал, ехидно ухмыляясь.
-Чем отличается автомобиль от консервной банки? В нем больше мяса, ты, герой-консерва. Настоящий подлец способен помочиться на стену соседа, даже если она находится в его квартире.
Ровен ножом ударил по руке, лежащей на столе и отрубил половину правых пальцев – четырех, кроме большого.
-Я не могу тебя убить, потому что ты уже мертв, - мертвец тупо удивлялся, пялясь на отрубленные пальцы.
И с этими слова исчадие Знаний, Истины и Правды перерезало горло мертвецу.
Гнилая, пахнущая сыром кровь лениво, комковатым киселем из темного янтаря закатных сортов, полезла наружу через прореху в сшитом докторами чучеле. А из руки кровь так и не пошла.
-Сними они хоть кавер Белоснежки, у них все лето будет шляться пьяный Санта-Клаус, похожий на мексиканского бандита, по пляжам и борделям, с черной бородой и временами, может быть, в самбреро, а на куче опавших желтых листьев в Хеллоуин всеь фильм простоит снеговик – прошлогодний, впрочем, может из бетона.
Встречаю солнце, как оборотень – полную луну. Там, где мы бываем чаще, его нет. Во тьме мы – в настоящем облике своем. От солнечного света превращаемся в чудовищ, неуязвимых под открытым небом.
-Где почта? Мне нужно выпить прошлого глоток.
Чучела собак, как будто диких, нафаршированных муравьями и пчелами, мертвых собак, надрессированных на нечто, напоминающее жизнь в лесу, на привязи невидимой у улья, с муравейниками королев, летящих высоко за небом. Прах ночи, выкрашенный в краски дня, местами облупившийся, как фрески.
-Везет сэр кувшины, бутылки, пузырьки, запечатанные, как письма.
Большинство – с иньским сердцем, они склонны к земному злу. Редко кто – с янским сердцем. Они бесчеловечны в своем добре, беспредельно высшем. И редко кто – с обоими сердцами, гармоничны. Так было прежде. Ныне – по-иному.
-Что привез?
-Джиннов.
Три птицы-человека, запущенных с Х-катапульт, запряжены в повозку, сани или просто в гроб, летящие над землей. В них кучер в капюшоне черного плаща, с косой или мечом, а может, топором за спиной – Сэр Гильотен, Железный Дровосек, срубающий деревья жизни, души, отделяя их от плоти – земных корней. Средний птица-человек впереди. А Кучер – далеко за ними. Сверху все четверо расположены крестом. Раскинуты руки запряженных, а ноги связаны. Как ствол и ветви. Везет Сэр кувшины, запечатанные, словно письма.

                Имперский обвинитель.
Штиль в пустыне. Замерли волны песчаные дюн. Корпуса лабораторий плыли, полузатонув в песке. Клоны-доноры генетических карт оборотнями театралят монстра, собранного из них, изображая его предков. По определению генетиков он не человек. Он написан иными буквами.
Сатор – учитель фехтования и обвинитель суда самурайской чести. Провинившийся сражается с ним и оправдывается, если по истечении определенного времени Небо оставляет его в живых. Бессмертные не приговариваются. В них Небо проявляет свою непостижимую для всех земных созданий волю.
«Дьявольский ветер, отравленный демонами смерти».
Сегодня Сатор-обвинитель убил в безмолвии ветров юнца, изображавшего неделей раньшн его старую тетку. По генному письму он, младший, мог изобразить хоть дядю, хоть ее. Нл фехтовальщик опознал актера. И, в мародерстве уличенного, убил.
«Я – манускрипт, написанный на мертвом языке».
Власть Императора, внезапно выплеснувшись из Страны Чудес, почти потусторонней, принимавшей в рождениях души воинов с громады континента, вела их всех обратно, в страны прежней жизни с островов. И, узнавая декорации трагедий, драм, комедий прошлых жизней, души самураев побеждали всех. Но были и другие островные страны иого бытия и жизни после смерти…

                Зеркало луны.
Души всех, глядящих на полную луну, отражаются в ней, смешиваясь в единый Лунный Дух и возвращаются обратно опьяняющими грезами и жутью, леденящей до костей, жестоким знанием о будущем и прошлом. Тот, кто посмотрел на полную луну, свои поведал тайны всем, кто также видел в эту ночь луну – как царственное зеркало глубин, в которых души всех сливаются в одно, где тонут все печали, цепи, освобождая, отмывая подлинность души, омывающейся в таком небесном океане. И если суть создания – искусство, то превратится маляр в мастера фресок. А если суть – убийство, то станет тот, кто раз хотя бы резал хлеб ножом, безжалостным, слепым и беспощадным палачом.
Так многие, не знающие, как решить свои проблемы, внезапно постигали их причины и способы устройства своих дел, черпнув сознанием луны в один из полнолунных вечеров или из неба, где бледным призраком при ярком сиянии, или при плавном мерцании укрывшегося в облаках светила дня, скромнея, прячется луна, или в бездне ночного темного пространства, населенного одним глубоководным существом – луной.

                Клетка змей.
Дым струился, собираясь в пылевые облака. Светило лилось в комнату и переплет окна разбивал его сияние на части, отпечатываясь в пространстве с этой стороны стеклянной и оправленной в металл стены тенями, невидимыми снизу и появляющимися из-за дыма, впитывающего пыль при взгляде с боку. Похоже было на мрачные лучи, пробивающиеся в еле мерцающую ауру, что надышали змеи из клетки, где их прятали от всех других животных – ведь клетка не тюрьма для змей, они всегда способны проползти через решетку и сейчас обвивали ее прутья, как железные насесты.
И призрачные плоскости объемным решетом теней, не существующие при взгляде снизу, завораживали всех входящих тем, что прятались за пылью сеющегося света, исчезая постепенно, плавно тая, из жердей превращаясь в полотна, пока входящие шли к столу и стульям, обступающим его.
Задернули окно неплотной шторой синей и внутренней полупрозрачной шелковой занавеской. На ней, едва погасли все конструкции сияния и полуспрятанных за ним теней, нарисовался, словно в театре света, золотистый треугольный парус.
Гремя костями спичек, упал со стуком на плаху круглую зеркального стола, как лилипутский гробик, коробок.
-Я ящик свой ношу всегда с собой.
И виселицами блестели, хромом улыбаясь, стулья.
Под землей живут насекомые – цивилизации жуков и муравьев, пауков и пчел, тараканов, термитов, богомолов… Те же виды заселяют все галактики. Они сообщаются между собой – сквозьпространственными туннелями и кораблями, появляясь на поверхности внутри машин-андроидов, или пустотелых кукол, прячущих их рои (вторые умнее, но более отличны от поверхностных форм – не только человекообразных, даже будучи подобиями их: первые неотличимы, собственно, они и есть усовершенствованные антропоиды, млекопитающие, птицы и рептилии, головоногие, содержащие в своем мозге капсулы кабин) – многие из них играли важные роли в истории поверхностных культур, не имея недостатков людей.

              Тупосторонний и сиюсторонний сон Мин.
Вороненый дракон из глазури, покрытый узорами из серебристого сахара, спал, словно каменный. Мыши, стараясь сгрызть его, ломали зубы. Но слизывали пудру узоров и те тускнели настолько же, насколько начинала светиться шерсть на шкурах у мышей, вымазанная в сияющей в лунном свете пудре – волшебном порошке, которым духи обсыпали спящего дракона, поддерживая его сон, ожившие и непрерывные, как представления, картины снов дракона.
Картина-рисунок? Картина-фильм?
Кто выдержит, не став рабом, всю галерею вырастающих голов дракона, что спит в ином, превосходящем мире, высовывая головы свои, неотличимые по облику от жителей земли, в обычный мир (земной)? Лишь демоны, вампиры, зомби, оборотнями передающие, едва устав, своим собратьям маски лиц, окружающих дракона.
В океане песка, от оазиса-острова жизни к берегу севера, за которым- пустыня соленой воды, что не может от жажды спасти, лишь усилит ее, пить ее – словно голод пытаться песком утолить, к берегу юга, где оазис бескраен и живут то ли Люди Тьмы с кожей, словно вечная ночь, к берегу запада, за которым в пустыне бесплодной воды есть оазисы тверди, к востоку пустыня сменяет пустыню: песок – бесплодная вода – песок – бесплодная соленая соленая вода…

                Прототип.
Сила Империи измеряется мощью оружия, применяемого для достижения над ней победы. Проигравшая войну страна через полвека на всех континентах – в равном положении со всеми, кто победил тогда (превосходя иных). Здесь все вращается обратно.
После двух армад, посланных завоевателями континента, выделились школы, чьей традицией стало изучение дел в различных областях их распавшейся державы – и иных. Узнавая о новых землях, посылали туда изучающих, под видом  кого-то из более изученных стран. Так продолжалось веками. Посланники влияли на правителей и тех, кто влиял на правителей. Удобна мода для управления сознанием времен – тот запах, та вещь из краткой (даже с год) эпохи, чьи нравы, стиль одежды, шутки, благовония, легенды неповторимы в сочетании, указывают на определенный год, а в частных случаях – и на события, происходившие с тем, кто подвержен влиянию, в эту сжатую эпоху. Так вызывают души тех людей тех лет их жизни – и память той эпохи в каждой кости, каждой мышцы, каждом шраме. Довольно иногда фиалки, чтобы напомнить о пережитом страхе или радости, признательности, обещании, приказе, отданном во сне за много лет – в те годы той эпохи-моды. Для вызывания побед и поражений привозились или изобретались в разных слоях народов и верхушек стран различные ранее неизвестные им приспособления, продукты, шутки.
В новом месте изучающий, убивая особого местного из нужного сословия, приобретал себе необходимый местный дух и знаний души убитого, всех предков, делаясь неотличимым от жителя им изучаемой земли.
Час сна – как жизни странной многие часы. Так пребывает Дух в иной стране другого уровня Вселенной, где течет иначе время, сознанием своим все виденное превращая в похожие на обстоятельства привычные и облик, вещи и создания – людей, животных, здания. Или вселяется в Пустых, переносясь во времени, и в тот же час одновременно проживая в их полубезумной одержимости, мгновенно несколько часов – а в ком-то даже день или неделю, возвращаясь обратно. И эта странность – странность спящего внутри проснувшегося, чьи сны – мечты и грезы бодрствующего. Или бег, путешествие по лабиринтам молний, населивших вещи из металла, распавшись на отдельных пчел, как ульи. Здесь время течет в обратную сторону и отсюда легко перенестись в любой из миров Земли.
Так странен кот, что человека рядом с ним все время колдовски старается испортить, покалечить, чтобы пить силу духа покалеченного, а ночами – его кровь и властвовать над ним, благодаря иерархии вампиров – демонов переселяя  собственную душу в зомби, наполняя их, пустых – так колдовать легко, когда нафаршированы все мертвецы (а впрочем, сложно их оживить иначе) стеклом, железом, медью, золотом и серебром – табличками с мельчайшими знаками молний и демонов, что превращают оживленных мертвецов (вернувшихся с той стороны Пролива Смерти), в мельницы и ткацкие станки – невидимые внешне, но видимые в мире духов, или в железного дракона, в пасти которого огонь, а в сердце вместо крови раскаленный пар, летящего лишь по железному мосту, как зверь священный, что не может сойти с пути над пропастью, подвешенному для него небесною Рукой Судьбы. Разыскивая среди оттисков земных – масок жизней появления среди людей или зверей тех, что подходят на тот или иной день и час, что могут объяснить происходящее с судьбой Переплавляющегося Лица, зеркально отражающего пламя звезд – по их осведомленности в вопросах, относящихся к происходящему, и сам являясь такой же маской – во времени ином, пожалуй в прошлом, все еще живом настолько же, как это, после покорения континентальных стран. Я вижу плывущего в тучных водах Океана-Неба, жидких, словно дым, воздушных, как кисель, дракона, чья чешуя из стали, а когти из камней покрепче, чем она, дыхание – багровый, алый, киноварный дым, а кровь и рев – расплавленное в пламя жидкое железо. Мысль о Земле его становится реальной на Земле – каким-то существом, похожим на земные, или событием, движением стихии, необычной вещью, растением – ведь он похож на извивающееся хвостами щупалец молниеносное чудовище, сосну, ожившую и быструю, как плеть. Кристаллы игл-когтей, пасть, обрамленная когтями, окаменевшая кора и кожица кольчужная побегов, пластины панциря ветвей.
Пирамида небесных миров – что тени, отбрасываемые солнцем от земных созданий и миров на небеса, как Духи Неба – тени живущих на самом деле на земле, в сиянии светила, бегущего во Тьму, к звездам, вытесняемые солнцем и возвращающиеся обратно ночью. Все Небеса – это различные страны в периоды особенного или величайшего расцвета, наиболее наполненные Силой, различные реальности – иные времена Земли. Так чей-то Рай – Империя одной династии в ее проекции на стены облаков, отброшенной на небо, в Вечности впечатанной, изображенной там. Театр теней на облаках и тучах. На клубах дыма, для этого и выпускаемых. Дворец Небесного Правителя – тот же фейерверк, что в праздники сверкает в Небесах, по собственному времени его, он вечен. А на взгляд с Земли – недолог. Но вечен в памяти. Так, путешествие по Небесам, из Неба в Небо, это странствие по временам Земли. Возможно, что фейерверк – действительно тщательная копия Дворца, размером в бесконечность меньше. И так же все придворные – как искры, в том же масштабе их появления и их исчезновения, как вспышки мимолетны. А мы, касаясь их сознанием своим и будучи подобны им, являясь превращением их остывших углей и пепла, их воплощением в то, что мы видим на Земле – при том или ином дворе Правителя какой-нибудь страны (что сходна по отличию от нашей с миром времени иного, с миром духов, иным, чем наше, Небом, уровнем Вселенной).
Ведь сами мы, пожалуй, то же Небо для миров, лежащих ниже и размером меньших в иерархии миров Вселенной, так же, как те, большие миры, для нас. Так все Вселенные (и та, в которой плавает дракон) – как ряд матрешек, в каждой из которых немало вложено миров. Так и в любом сознании – сознания различных уровней, времен, реальностей, Небес. Ведь Небо Дракона – чужое небо для нас, миры его отдельны от наших миров. Но он появляется в нашем мире, при каждом появлении многое из его мира появляется с ним, а кое-что исчезает, словно помеха ему.
А для кого-то все те звезды, что сейчас все вместе называются Вселенной – как мелкие цветки или пыльца, что сыпется с цветка для нас. И сами мы, может, подобны таким драконам, но не знаем тех миров, где наши мысли превращаются в существ и в вещи – но в чем обратность тех миров, их отраженность искажающая в точности? Не может быть, чтобы везде обратность выражалась в часах, что меряют себя наоборот и каруселях, где все крутятся спиной вперед – тогда ведь все левши это маски различных драконов с тех, чужих Небес.

                Съеденный заживо.
Железо, быстрое движение стали, свист воздуха и пение рычащее построят вокруг стены из чешуи, накроют крышей из металла перьев – там можно спрятаться от демонов. Особым звуком можно вызвать духов, защищающих тебя, способных уничтожить колдовство, наложенные чары страха, слабости и порчи, открыть себя, призвать назад все души, тобой потерянные на пороге земного мира, и за порогом – в смерти, грезе, сне. Твои электроды процессоры свяжут с другими электродами, постоянный обмен сигналами мозга – ключевых его пунктов, их потенциалов, точек замера и влияния. Твое электричество передадут собаке, в ее голову, а то, что одновременно с этим же? С других гвоздей в ее мозгу? Замерят у собаки, передадут тебе. И вы начнете одновременно лаять и заглядывать под юбки старшеклассницам. Кибертелепатия. Если ты мужик, тебе повезет, если собака окажется кобелем. А если та, другая тварь окажется моллюском в зоопарке? «Румяная и свежая еда! Румяная еда!»
Мадонна с младенцем улыбается мило, чарующе. Вдруг из-под губ мадонны приоткрываются растущие клыки. Красивое лицо как будто ангела пороком тайным исказилось, став смазливо-злым и более прекрасным, чем ангелы. Сжав тельце голое младенца,  вонзила демоническая девка свои клыки младенцу в шею. И стала рвать его зубами, пожирая нежное мясо. Сначала умилялась, глядя на еду, держа младенца бережно чужого и наслаждаясь запахом еды и визгом свежего мяса, румяностью еды.

                Ча-ча-чайлд (танец смерти).
Живое генетически воссозданное и модифицированное оружие.
Некрокиборги фирмы «Франкенштейн электрикс», сделанные из новорожденных рептилий. Те андроиды, что сделаны из выросших рептилий, с тем же Г-кодом, испытывают влечение к пусть изуродованным, но все же особям того же вида – псевдоживотным. Казуистически оформлено «зоофилией». Зомби имитируют беременность, но «рождают» мертвых, оживляемых затем. Чаще им подкладывают внутрь куклу – перешитого загримированного «младенца», приготовленного из новорожденного или эмбриона какой-либо рептилии. Из выросших достаточно рептилий делают больших животных. Сознание киборга переписывают с одной машины-зомби на другую, имитируя рост в детстве. Можно встретить карлика, симулирующего всю жизнь ученика начальных классов, в теле которого жил, когда учился и проходил свое детство – оно необходимо, как стадия развития сознания. Иначе, без этой иллюзорной, тщательно выстроенной лжи, выходят полностью осознающие все истинное положение вещей безжалостные и жестокие безумцы – вещие и мудрые, пророки, предсказатели мельчайших событий своей жизни и жизней других, чтецы страстей и мыслей, способные изменять их, плавающие во времени. Прошлые цивилизации восстановили Изначальных.
Месторождение алмазов – древние и новые  захоронения драконов, алмазы в них растут, как предусмотренные чипы или платы в нервно-энергетических узлах. Драконы – биороботы, машины смерти.

                Киски-крыски.
Трехлетний малыш, увидев кошку на диване со зловещими объятиями («Киска!») подплыл к ней, прижал к себе (она была с него размером) и внезапно, с разворота, ударил ее головой об косяк. Извернувшись, она выпрыгнула из его коварных объятий, задней левой лапой располосовав (конечно, для разгона, как ритуал для левитации, упав так плавно, словно отделившийся от ветки сентябрьский невесомый высохший листок) от благодарности злодейской пухленькую ручку.
Кровь, рев. Опрокинуто дитя отдачей от кошачьего прыжка.
Малыш на кухню – за ножом.
А кошка, впав в прострацию от оглушения, теряя, видимо, сознание, оцепенев от безразличности к такой судьбе ужасной, не шевелясь, сидела по-собачьи на полу.
Малыш обнял ее за голову ручкой левой, а правой мясорезом отрезал голову несчастной куртизанке помоек и подвалов, крыш и коридоров. Малыш пошел на улицу играть в футбол отрезанной кошачьей головой.
…Полный зал таких детей. И на груди у каждого, на ремешке петли – кинжал. Ватага Маугли – безумных лягушат. Бандитов-Мауглей. Все они вырастут в головорезов, что в строю и в сапогах – престиж и гордость государства. Но эти, в зале – оборотни. К ним пришел какой-то дядька. Мигом исказившись и оплыв чертами лиц (так похоже пальцы детские оплывают в лапы темные с когтями), зубами выросшими, даже ногочелюстями, налетев, вмиг разорвали дядьку на кровавые куски.
Давясь, сожрали. Торопясь, чтобы никто не отобрал. Порвали дядьку на конфетки. Обычный полдник, только ночью – утром про него не вспомнят. А если вспомнят, то решат – приснилось. Полчник. Полночник. Полнчник. Дело темное – название нечеловечески нечленораздельно. Расчленили дядьку. Даже член, пожалуй, откусили. Таланты. Таких продай в Германию, днем тихий дворник, ночью – безжалостный палач каких-нибудь секретных сил. Или наоборот. И ничего не помнит. Засекречен даже от себя. Во сне играют.
Детский сад. Ужасное дитя – маркизовы бастарды. Сад наслаждений, пыток, боли и каннибализма. Кибертреш. Растут на каннаболиках, как на дрожжах. И пьют бензин, чтобы проснуться навсегда. Любимые слова – как мантры (впрочем, может, и проклятья): «спасибо», «мама», «извини». Очень обожают, когда их за что-нибудь прощают, кричат: «я извинился!», - даже трупам, что их уже не слышат: «слышишь? Извини! Я попросил прощения, вставай!».
И снова тело мертвое пинают.
Дети. Детский сад.
Таких воспитывают, чтобы было, кем гордиться. Всю жизнь им сниться детство.
И кошки обреченно ожидают их, и наслаждения от боли, обессилев в предвкушении оргазма.
Такие крысы. Каждый, повзрослев, в душе дитя. Такое хоббиты наоборот. Громилы с сознанием детей – в них они и превращаются во сне.

                Суровая гравюрность готики.
Топот копыт, сотрясающих небесные тверди на дорогах из мира в мир.
Тьма, тени, все оттенки пепла, свет – кошмары строгих готических гравюр, увиденные звериным зрением, не различающим цветов. Все линии точны и даже резки, размытость призрачна, туманна и неуловима. В рисунке окружающих фигур, что окружили абстрактным и таким реальным миром, словно ты внутри графического мира, где воздух так кристален, но вполоборота, за гранями прозрачности, от неба до земли расчерчен параллелями небесных троп и троп подземных духов, испещренными свернувшимися змеями, чей шепот капеллою сливается сквозь шум дождя (плач ангелов, должно быть) в рокочущий и трубный хор органа; следами птиц – стервятников, ворон и сов, что выедают души плоти из мертвых тел и мечутся затем, пьянея от поглощенных красочных воспоминаний. Все краски тьмы, все краски пепла, все оттенки света, иногда – такая резкая, то яркая, то темная кровь пятнами и рунами большими на пергаменте иного бытия. Чуть серебра, а то и золота в узорах платьев и доспехов, резьбе на камне стен и гобеленах, вышивках знамен, и реже – их примесь в свет и пепел, как сияние какого-то иного, из Валгаллы, взгляда – отражение земных и неземных вещей в том самом Глазе Неба. Звон мечей и лязг колоколов, дрожь тетивы и струн, вой флейты, капли клавесина…
Гравюрный черно-белый взгляд готических героев.
Бьют палицей копыта в щит земли, как колотушки в барабан. Висячие миры уступов пирамиды мироздания. Трясется лестница, идущая сквозь них от самых нижних и подземных до вершин Небес – их высших сфер. Она невидима. Но скрип струны или меча, что вынимается из ножен, похожи на скрежет колдовских ключей в дверях, ведущих из мира каждого на эту лестницу. Звенит тягуче тетива. И свист стрелы, внезапно вросшей в позвоночник с двух сторон, словно две ветки дерева, подрубленного в основании ствола, что падает в пролет. Пряма ли лестница? Или изломана площадками, извита? Скорей всего, со всем возможным отложением ступеней, ее и вовсе нет – какой-нибудь колодец  в небе, упал в него – и с всплеском молнии упал на небо, в небесном океане утонув. Стук упавшего ствола, хлюпание тины того болота, где кишат ожившие коряги и чешуйчатые хищники, чей бег в броске быстрей полета птицы камнем вниз. Трелей переливы и капель – свирели? Клавесин? Орган, где заперт изощренный демон? Рычание в подвале запертых животных – всех, кто рычать способен, от медведя до шакалов и гиен. И еле слышный тонкий звон тех нитей, что к марионеткам-варварам протянуты, стальных и переброшенных через кристально синий мост Небес. Гравюрность звуков.
Все это ловит взгляд готических гравюр.
Гравюрен, как дракона глас, орган.
Грвюрны демонами, что от инквизиторов сбежали, исполненные песни.
Бескрайние симфонии гравюрны.
Вся Готика гравюрна.
Даже тот хитрый и искусный дьявол, изощренный в обольшении суровых душ, что заперт чернокнижником в орган для исполнения вещей, записанных им проклятыми рунами нот – черными нотами на пергаменте из кожи очередной хористки из собора, ранее невинной, впервые заблудившейся в пустых порталах у исповедален, где спрятаны монахами кровати для всех, кто внезапно лишается чувств, и оказавшейся на ритуале в честь Козла, Оленя, Кабана и Пса, после которого ее убили и, изжарив тело, мясом ее закусили вино из пауков. Кровь дефлорантки собрали для приготовления чернил. А кожа стала новыми страницами для записи баллад и гимнов (так полагается для черных нот, при взгляде одним лишь левым взглядом превращающихся в руны старых сказок и историй о прошлом этих мест).
А после песнь печальную об этом спели, многозначительно не уточняя, кто девицу эту встретил, но так, что становилось ясно, чем и на чем писалась эта песня.
В том соборе все хористки знали, чем заканчиватся прогулка заблуждений (если, блуждая, заблудиться среди колонн), поэтому и пели так печально.
Но жизнь была им не мила.
 
                Героин для народа.
-Что выбрать, кетчуп или майонез?
Приправить макароны, которые являются трубочной, дудочной, но лапшой, чьими то соплями, или спермой?
В соседнем доме шлюха старая молилась, признаваясь в том, что блудит с молодыми, прогуливая свою пенсию (молчеки нынче дорожают, сутенер наглеет). А мимо ненавистной проклятой доски – окна в какой-то выдуманный океан, через который видели друг друга души тех, кто вспоминал о ком и этот самый, о ком вспоминали – шел наркоман (из этих, знаешь). Он этой шлюхи и не помнил, и не видел. Но вот когда она прощения просила за то, чем занималась (думала, что с ним, хотя того убили два дня назад, пустив на мясо, а этого прислали – хрен воскрес!) с ним, то заорал на доску размалеванную (у старой шлюхи точно вот такая же висит):
-Умри, Гнилая Тварь!
И, не прощенная, она на месте умерла. Рвануло сердце. Чем она была гнила, зубами или чем-нибудь еще, не важно. Не родила тех тринадцать детей, что могла, вот и маялась кой чем.
И безо всякой связи он наслал мерцающих опаловых теней, клубящих шаром рой какому-то дедку – еще подальше домом. Были в его мозгу – и вдруг сплелись вокруг дедка на пятом этаже, остановили, застудили сердце, выпили его. Вдруг – вспышка. Засверкал на месте курганом лопнувшего дирижабля в коричнево-янтарной темноте бриллиант. Свет ослепительный и камень белый. Чистый свет. Какой-нибудь потомок князей-разбойников и сам разбойник. Сдох, скосила его тень мечом длиннющим, как косой. Такие носят за спиной, иные выше собственного роста, с крестовидной рукоятью – смерть держат перевернутым крестом, двумя руками – «тяжел мой крест, но остро он наточен, меня не ранит, а вот всех вокруг кромсает», иные – бритва, вынесенная из какой-то великанской страны, такую лучше тоже держать обоими руками, а то и не заметно не только палец – руку всю отрежет. А камень, как звезда, остался. Чистый дух, наверное, реальный ангел. Не крыса бледная, не адская подделка мутная (да хоть хрустальная) владык из Бездны или эрзац каких-то марсианских крыс. Природнейший алмаз. И тень, пока переполох («сияет, сволочь, режет, слепит души, волнует море душ людских») схватила камень длинной черной лапой, лезвие переложив в вторую лапу, перебрав клинок и рукоять оставшимися лапами, что тоже вроде рук – в четыре лапы гладя сталь зеркальную своей души бессмертной. И сразу камушек погас, исчез в мешочке кожаном, что сшит был из пергамента из кожи младенца.
-Этот камень я себе возьму,- сказал из Тьмы, где вечно пребывает за изнанкой мира, добрый Ангел Смерти, чье подвижничество – месть. Всем за всех. Палач, похожий на демона. Но демон свой гораздо лучше и милосердней ангелов чужих.
Сказал:
-Это я заберу себе, - по-местному как-то.
Дедок-то, может, даже и ожил – сказавший мог вполне его поднять, вернее, не его уже, а кожу, полную костей и жил, собой наполнив – мрачным и сырым туманом ночных болот и дымом факелов и фонарей, коптящих в воздухе от крови влажном, в подвалах замков европейских и японских. Эта тень (пожалуй, духа какого-нибудь князя с островов) была вампиром. Сырое мясо лишь и только кровь. Такая Вера – Вера в демонов ночи и ангелов мести. Пожалуй, скажем даже честно – Черт. Но Черт серьезный – Черт-Палач, не пакостливый.
А с этим камнем он решил родиться заново, со всеми своими знаниями (их полны Миры Иные) и талантами. И с этой вот алмазною судьбой. Чем Черт не шутит – может, и удасться князем появиться, как тот, отбросивший его, как тень на облака подавленною яростью и гневом, породив и тщательно во сне раскрасив. Хотя чертями шутит, вероятно, Сатана (а Он – Тень Самого Создателя)
Что, Жутью прет душевно? То-то.

                Зерион.
Улей – подземный город пчел-драконов, летающих на огненных хвостах, похожих внешне на ракеты, но живые, как деревья из металла – здесь, в материальном мире, остывая, то есть умирая. А так – на яркие туманные гирлянды-фонари с звенящей цепью хвоста, второго, постоянного, как гибкий рог. Извергая из пасти, окруженной корнями-щупальцами с присосками и когтями, летают. Укореняясь, ими врастают. Бестелесны, пока живы, в нашем понимании. Есть еще уши-крылья. Вроде зонтиков. Они же и глаза – лишь широко их распахнут, как всю Вселенную увидят, от края и до края. Сразу и огнедышащие змеи и бабочки. В них превращаются личинки-черви. Их материя иная и зрением обычным не видна.
Такие Ангелы.
Они полны сияния всех звезд, едва раскроют крылья. И темны и злы, иногда червивы. Их взгляд – экстаз для всех, кто оказался в их горизонте. Когда они сворачивают крылья или голодны, не напитавшись светом звезд – то Демоны они.
Весь свет Вселенной или Тьма Пещер. Они и раньше Жизни были на Земле и создали ее, как в нашем мире люди создают машины и дома.
-Так вот какие Боги!
-Да, эти твари таковы (одобрено Цензурой Тварей).
Зерион – город Тварей-Творцов.
Гробница, полная живущих вечно мумий, оживляющих свой дух намного полноценней, облекая его многомерной плотью, которая реальней во всех измерениях, чем плоть животных – созданных ими и выращиваемых ими, как растения выращиваются крестьянами.
О, Елисейские Поля! Там в пьяном и непродолжительном блаженстве растут в навозе иллюзорном те, кто живы. И души мертвые их удобряют, пожираемые спящими, наполняя их сознанием и разумом, желаниями, сложными чуть более, чем страсти овоща на грядке, талантами и мастерством, подчерпнутыми после того, как их сорвали и съели, растворив в себе, Садовники из Зериона, наполняют их тем единственным глотком зерионовского воздуха, который им суждено успеть вдохнуть, когда их с поля жизни (сверху очень сильно напоминающего Рай) перенесли в Чертог Владык. То, что Владыки не доели (огрызки, кости и хрящи их душ), летит обратно, удобрять растущих.
Но тот, кто вырасти успел сам в Твари и вырвал корни, словно лапы из земли, становится сам Тварью и Владыкой, Бессмертным, Богом, Избранным. Все дело в том, с какой он скоростью растет и не обгрызают ли его побеги, листья и кору, пока растет он, Твари? Нет, скот с их фермы. Или одичавший скот.

                Воспитание мертвецов.
Китайский цирк – опасный балаган. Чтобы изгнать из мышц и нервов, костей и ганглиев дух самурая и китайского жонглера, пропускают ток через конечности. От этого движения становятся намного более заторможенными, ноги уже перестают держать и подгибаются, дрожит и неуверенна рука. Так человек (или переселенец мз мира нижнего, преподлый демон) уравнивает шансы.
Нет шансов. Страна Кадаврия.
В итоге, просто шансов нет.
И Бессмертный становится равен простому и посредственному Зомби – из тех, кто заклинанием твердит про человека, стараясь убедить себя и всех вокруг – «Мы люди», «Я человек», «Мы все по-человечески», «Давайте по-людски».
И все по-человечески – во всех возможных извращенных формах, свойственных для человека.
Мертвые люди сожрали живых. Мертвец торжествует. Нет жизни. Зомби – норма современности. Мы – очевидцы в мертвом мире.
Здесь каждый – мертвый человек.
Кадаврия.

                Феррариум.
На кухне собственной, на раскладушке, сам у себя в гостях. Ночное небо рано рухнуло на Землю (Сим Салабим Ахалай Махалаевич). И растворило – самого тебя сегодня нет. Ты сгусток темноты. Темно. Ты – как сквозняк, готов раздуть пожар из пламени любого, ждешь, когда оно, как шепот вспыхнет, чтобы превратить его в рев, в рокот, в вой ветра, что волной рожден, несущей воздух в пасть огня. Тебе уснуть – проснувшись, может, в городе ином, и пусть ответят, как ты, даже пусть во сне, как гад сомнамбулический, смог пробежать за час десятки или сотни километров – какой-нибудь средневековый норматив несуществующих с Потусторонних Островов.

                Кибернетический оргазм.
Киборг – что-то вроде человекоподобного таракана.
3 «конец» (программы)
5 «закончил» (он)
6 «закончила» (она)
7 «закончило» (плейстейшен)
3-5-6-7 – время доклада системе от передачи импульса «оргазм» на процессор киборга-самца.

                ENDFINITUM.
Прими таблетку экзорцизма, убей демона – духа болезни.
End Finit Finita Finitum
End Fatum
Init-finit-fini
666 и 13, tf-tf
3 «End» (сигнал оргазма, конец акта, завершение программы)
5 «Finit» (киборг – он)
6 «Finita» (киборг – она)
7 «Finitum» (интел-станция, синхронизировавшаяся по сигналам нанорапортов киборгов и подтверждения полученной команды «End», сверяемая по телеметрии всплесков волн мозговой активности оргазмического генерирования, сопровождаемая сообщением процессора – сначала киборга-его, затем киборга-ее. Данные обработаны и идентифицированы. Квазиоргазмоическая гиперболизация вирличности «Хамелеон» )

                Сила и Тьма.
Маска – лицо Обитателя, приближение его облика к восприятию реальности видом H.S. Черная маска без черт – отсутствие Обитателя, как существа, признак наполненного Тьмой, Небытием, в котором рассеян даже хаос до отсутствия обломков даже малейших форм идей, материй и сознаний. Энергия в потенциале. Предвселенская стихия отсутствия всего, осведомленная о всех вещах и всех событиях Вселенной – как прошлой, так и будущей. Вселенные – как острова, Тьма – океан, пустота, наполненная Силой, все пустоты между Вселенными сливаются в одну, перетекая безразлично к знаниям возможного и презирая материю, идеи, формы и представляя собой одну лишь Силу. Здесь это возможно, а там, в Иной Вселенной – невозможно и наоборот. Все одинаково не представляет ценности, все повторится спустя несколько Вселенных, все одинаково не существует и равновероятно. И существующее и несуществующее разрушится и вновь появится. Покой и безразличие к малейшей суете вещей. Тьма, черно-синий, фиолетовый мрак. Все тонет, чтобы спустя вечность всплыть. Ничто не исчезает и не появляется. Нет ничего и все возможное когда-то существует где-то (одновременно, множественно для этой стихии, в которой время растворила вечность, как меры разные длины – разнорастянутое, разносжатое пространство космоса, где в сантиметре может уместиться метр (свернувшись), а может в километр растянуться миллиметр.

                Жизнь зеркал.
Тень в зеркале живом воды и в зеркале искусственном и механическом, подвижном в сторону любую, из металла и стекла. Второе четче, первое дробимо ветром на бесформенность осколков, тут же, правда, сливающихся вновь в расплывчатую муть каких-то масляных теней, яснеющих, дрожа слоями полосатыми обломков или разводами неведомых форм символов и знаков, кругами-сферами от каждой малости, великости – любого, что падает и тонет (если поместилось, утонув бесследно) в нем, иначе – надолго поломав его и исказив, обрезав, но никогда не навсегда. Второе разбивается и искажается лишь раз и насовсем, распадаясь на резкие, очертаний молний, части, вместе с отражаемым в них миром, уменьшающимся вдруг размером но на то же, что частей число, копируемым количеством своих подобий, столь же разновеликих, как их размером. Или гнется кривизной волны застывшей. Или, чем-либо замазанное, пятнами, мутнеет, как туман, их удваивая так же.
И в обоих зеркалах отразился в серо-желтых металлических пластинах чешуи и гравировок лат с короной шлема, где лицо забрала переходит в торжествующий венец оскалом мудрой и безумной варварской улыбки, демон – и в колышимом от дыхания воздухом и в поворачиваемом ветрами и рукою целиком, с неизменно четкою картиной мира в раме, словно флюгер.
 Варвар внутренне свободен, его мысли пишут душу на всем в городе имперском неизвестном языке – и слова и образы цепей и плети, превращающие и хозяев души в рабов власти, не касаются их, словно в зеркале стальном клинка их отражаясь над водой, откуда пьют они, пришельцы, но не отравляют воду.

                Endfinitum.
Существа, что наполняют душами создания земные в различные фазы суток (ночи, дни и вечера, утренние свежие часы) ищут сходных кукол жизни в разных странах, перемещаясь вместе с часом ночи или дня, из селения в селение. Так близнец на противоположном континенте или острове испытывает те же чувства, думает о тех же (и далеких часто от него) событиях, в том же восхождении луны или в тот же полдень, что его близнец далекий в тех же положениях светил. Так перетекают души дней и души ночи, видят сны о жизни иных стран – все, происходящее на самом деле с куклой-двойником, сделанной для этого похоже – в Мастерской Небес или в подземной Мастерской.
Часто суть какого-то из воплощений или выросших существ незримых буквами не выразить – только схемой-символом, иероглифом, где зашифровано не имя, а закон из многих слов, главное об этом существе, его определение и облик, что открылся наполняемому этим духом.
В конце всегда лежит скалы обломок и обрывок свитка – это цель того, что так трясется и гремит.
Грохот камня, что несется в небе, завершается. Как обрывается полет. Прекращается вращение и стук машины, ткущей ткань картины мира – гобелена красочных иллюзий, что висит, закрыв стену утеса. У подножия лежащему являя миру сказочный далекий горизонт.

                Rock-End-Roll.
Свернут в свиток гобелен. Раскатай его по каменной стене – ты услышишь прялки стук, его соткавшей, грохот скал, летящих в небесах, чтобы в землю здесь врасти плитой надгробной Небу. И увидишь Небо, скалы и пустую до них землю наяву. Во сне я многое могу – летать и исчезать и появляться в ином каком-то месте, проживать недели за часы и оживать убитым, со снятой кожей, рвать железо и играть, как кеглями, здоровыми жлобами. И тогда они, как крошечные пупсики. Но если мой сон станет реальностью, реальность мира станет моим сном и многие умрут от мысли гневной и презрительной, как умирают призраки во сне, машины станут крушиться, а все горючее – взрываться и гореть, воспламеняясь яростью. Рухнут стены зданий и кровь сгниет от клякс болезней у многих наяву, то есть во сне.

                Post trakt.
Существа иного измерения, извлеченные из него, остывают, замерзают в нечто, что похоже на машины, самолеты и ракеты. Топливо – замерзшая их кровь (окаменевшая их кровь), так изменяются они, энергетические монстры, в этом вещественном уровне Вселенной. Их шкуры ствльные, металлические, покрыты узорами вроде чеканки и барельефов. Извлеченные колоссы похожи на здания, это тела ангелов и богов. Мертвая здесь, в земной реальности, их плоть. Мертвой крови этих зомби хватает на какое-то подобие того, что делали они в своем высшем мире. Их убивают энергетически воплощения таких же, как они, низринутых в этот мир («земной»), часто применяя этих зомби, зачастую бывших своих врагов, в качестве оружия или как пугало от существ, нападающих из высшего мира на низринутых. Запас мертвой крови ограничен. В своем мире она вырабатывается у них все время (легенда о синтезаторе, роге изобилия, неразменном рубле, золотом горшке, потопе из бочонка). Их копируют и создают машины из материалов и веществ земного мира. Вкрапления драгоценных камней – их глаза, заменяются фарами, лампами, огнями сигналов. В своем мире те, что здесь застыли в неизменных формах, гибки, словно змеи, ящеры и насекомые.
Но и металл земного мира – рассеянные брызги уничтоженных, взорвавшихся, упавшие в наш мир. Или споры их, растущие миллионы лет. Они – и звери и растения (вся биосфера в одном организме – но она горяча, духовна и энергетична, остывая, лишь сравнима (охлажденная в воображении) с земною жизнью, которая ими же и создана. Их мертвые тела, пока запас окаменевшей крови не истощен, физически гибки в движениях отдельных конечностей, полете и беге на свернувшихся в клубок колес хвостах и щупальцах. Их выдают за механизмы, аппараты, корабли иных цивилизаций (прототипы).
Убивают их оружием своей ослепительной молнии – тени, оставшейся Там, откуда эти прототипы низвергаются. Убивают плащом, что может по размеру, появившись, быть больше города и страны (плащом величиною с небо земного мира).
В этом мире их оживляют, точно всяких мертвецов – заклинаниями, молниями, поклонением им, пробуждающим их плащи (вернее, даже крылья, оставшиеся в высшем мире), от траурного сна.
С каждого неба Вселенная видна по-своему. На каждом небе своя версия мироздания. Оружие, упавшее с Небес сломается и обгорит, окаменеет. А бережно и тщательно спущенное поражает неземное мудростью и волшебной красотой.
Дворец. Воздвигнутый за ночь или мгновенно плащом низринутого в мир земной – мертвое тело убитого бога, выбитое (выпавшее) из высшего мира – гора, упавшая с неба, затвердев неузнаваемо и постепенно, аккуратно вытащенное на землю.

                Гибриды конструкторов.
Тот, Сет, Анубис, Гор, Минотавр. Вечный мир со своими врагами. Воспитана ненависть к грызущим кости кроликам-гиенам, чьим бешенством заразившись, мчатся на труп повесившегося, доведя его до петли. Зайки-киски те же грызуны, что и мышки-крыски. Нет спасения слонам и бизонам. Только те, кто проходит сквозь огонь, как сквозь воду, могут спастись от кенгуру и мангустов. Отцы земной жизни кормят своими чадами ужасных ящеров и их братьев меньших, что их спасают от многочисленных подлых тварей, от которых, как птицам от хорьков, нет иного спасения.. Свинья всегда скажет что-то в его оправдание, олень пришлет туман, чтобы его укрыть. Хищники боятся пламени – стихии этих рептилий и птиц. Феникс, саламандра, огненный полоз, змей с зонтиками-крыльями, плюющий напалмом дракон – питающиеся падалью гуманные мудрецы, хранители душ съеденных ими тел. Сообщество историков-ворон, которые знают судьбы и изменяют их. Лучший волк – это ящер-варан. Трехглазые реликты. Дракон – не собака. Змей – не тигр, а птица – не коза, мотылек – не паук. Граф Дракула поведает легенду про летучих обезьян. Хищны личинки.

                Renessus Recessans.
Серые буквы черновика – это прах истории, рассеянной в вечности – Море-Пустыне. Собранной из пыли снова в прах мумии отвердевшей остов. Красные буквы поверх – это пламя возродившейся истории – Саламандры, Полоза, Птицы, что сияя чешуей доспехов, светясь своими перьями – накидкой и короной, живут, плывя, перебираясь по праху серому золы былых легенд.
Кот-демон, надзиратель Ада, атташе гиен, все видит мысли в том измерении, где они – живые существа, где ситуация – как город, со стенами и башнями из глины и песка, выстраивается им на краю обрыва, готова рухнуть в пропасть гибели от малейшего толчка кошачьей мысли, оступившейся ноги, дрожащей и ошпарившей живот руки – в войну скандала с обязательным убийством и свежей печенью моей.
В эту западню заманивает он меня, как колесницу запрягая сознание мое им подсунутыми, выращенными и чуть подкрашенными тварями своих уродливых и искаженных оскорбительных идей, желаний, мыслей.
Запрягая колесницу солнца упряжкой гиен, жаждущих разорвать своего возницу. Вызывая отсутствием иных, привыкание мое к своим ублюдкам. И подкрашивая их под тех животных, что запрячь возможно в колесницу солнца. В пропасть мчат меня гиены, колесница крепости моей на краю шатается обрыва, кренит стены, черепица сыпется и бьется о вершины острых скал-зубов внизу. Челюсть горного хребта – как пасть акулы.
Сгорает, как дерево с каменными ягодами глаз, и остаются их обгоревшими слезами Небес алмазы.

                Бабайк-шоу.
Байкер слышит звук мотора. Мотоцикл?
Он оборачивается на приближающийся звук и видит фигуру. Массивную, в хоккейной маске вратаря, с бензопилой в руках. Все остальные успели убежать.
-Я – Петр, - говорит фигура, - Я открываю Двери в иные миры. Или проделываю окна в них. Занимаюсь проходами в стенах, проемами, воротами, калитками, дверцами, щелями, форточками, дырами в заборах… Тебя впустить? Или выпустить? Если ты будешь впущен (выпущен), то уже не сможешь выйти (вернуться). В обе стороны дорога – только для меня.
-А нет у вас еще одной такой же, - показывает байкер на пилу, - поменьше?
Вратарь сел на свой рычащий инструмент и полетел по своей небесной дороге – туда, где собираются остальные бабайкеры.

                Айсберги.
Двое встретились. Были похожи. До одного Дня Рождения  они имели общие воспоминания. Но за последний год их судьбы были различны – разные события, знакомства и успехи. Но сны их были (те, что удалось им вспомнить) неразличимы. Они, словно два айсберга, каждый из которых – другая, невидимая часть, лежащая в своей среде. Невидимо для каждого из них все, что оставалось за границей раздела сред. Быть может, по ночам они во сне ходили в разные дома, в которых жили, меняясь местами и просыпаясь в новой (неведомой для другого) среде, становясь тем, чем были в этой среде. В целом, они и оставались похожи. Одна половина плыла в океане воды, а другая – в океане газа. Во сне они соединялись.
Но кто же был настоящим?
Их невозможно было разделить.
И только в космосе, окажись они в нем, в одной-единственной среде, непохожей ни на воду, ни на воздух, в разреженной материи, в плотной Силе и в невесомости, могли они осознать себя целиком, как нечто единое…

                Paradis Next.
Черти (карликовые атланты) жили до крысолюдей (и прочих гибридов) – пока не произошла ядерная война, после которой остались только черти (драконы). Они воскресали, если умирали до точной даты своей смерти. И вся цивилизация, построенная на скафанкинге (Обитании) их зомби-сомнамбул (вампиров) и рабстве их зомби-роботов, паразитизме их оборотней-хозяев, настолько их достала, что Они уничтожили ее. И стали жить самими собой – в естественном виде, свободном, диком, резонирующем со всей Вселенной, превращаясь во все, во что могли – бессмертные. Они перестали быть святыми и дьяволами. И вернули себе свои природные лица, для них красивые (от которых им приходилось избавляться, чтобы выживать в мире между мирами Потерянного Рая (Прошлого Рая) и Обретенного Рая (Будущего Рая), постепенно становясь энергией, способной материализоваться в любую форму. Адский мир мучений – мир людей живородящих, движимый Их пытками и Их обманом, больше не уничтожал Их, разрезая на части Их души для кирпичей своих стен…
Загорелась пять минут назад потушенная спичка – пламя перенесено было сквозь время, чтобы начать пожар.
В полночь сжег художник свою картину, написанную им чужой рукой – рукою мертвеца. Отрубленной? Еще крепящейся к остову? Случилось это в мертвом городе, где говорили на мертвом языке приговоренные к уничтожению – те, кто скорее перерезали бы глотки собственным младенцам, воскресающим после убийств, убив их навсегда, в последний раз (вот воспитание детей, решивших, наконец, не воскресать обратно), убив их навсегда – чем допустили бы ему добиться признания, успеха, совершения его полотен, изваяний, башень и домов. Ему, способному отсрочить их приговор. Лишь унижение, хищение гениальных сил и презрение они способны были выделить ему. И он, услышав речь их мертвого, давно уже забытого в его пославшем мире, языка, гнал их гнилые мысли и порочные желания и морщился. И, оставаясь в давно исчезнувшем, умершем мире, писал поэмы на исчезнувшем, забытом, мертвом языке их мира – мира демонов, что уничтожили себя. И это был не первый и не последний уничтоживший себя мир демонов – ему пришлось не раз и каждый посетить из них, впуская в обреченные и проклятые города смерть, разрушения, болезни, беды – гнев Небес, уничтожающий преследующих, унижающих, обманывающих его и похищающих его гениальные силы – всех их, их Покровителей, плоды наживы и всех похищенных таинств, их семьи, прибыли, дома… В немногих из миров, иначе принимавших Возвращавшихся, росли народы, поселения, дворцы и чудесами наполнялись их пределы, продолжая их существование на многие столетья, тысячелетия и миллионы лет, передаваясь к изменяющимся обликом потомкам.

                Книги Жизни.
Лежат на площадях страницы Книг Жизни – листья, вырванные из переплетов крон.
Пришельцы во времени появлялись вблизи своих станций-систем в хлопьях Хаоса, энергии вакуума, материализующихся мыслей тех, кто плавал в океане космического неба, подобно облакам тумана и воплощался в мирах Вселенной в виде существ и предметов – каждый раз, когда кто-нибудь из Воскресающих (линий проявлений вселенских сил) появлялся вновь, погибший (раз уже материализовавшийся дух) перематериализовывался в другую форму – предмет или существо, иногда совершенно другого вида (если был человеком, трансформировался в животное), на этот раз уже смертное.
А Воскресающий вновь собирался из Хаоса – новый, с прежним (или похожим, при сильном недовольстве окружающим – явно непохожим, смешным или страшным) обликом и памятью судьбы своих предшественников, или без полной памяти и даже с памятью иных воплощений, пребывающих в  предкосмосе – в этом же мире, похожих и вовсе не похожих на него мирах…
Вырывая силы, знания, гениальные вдохновения и благодать, ублюдки с человеческим обличьем внезапно сталкивались с тем, что вырванное, божественная манна, превращалось вмиг, как оборотень, в то, что приносило им беду и зло, уничтожение и смерть, служа их гибели. Добытое насилием, предательством, обманом и угрозами обязано было быть именно таким.
Клонированные аватары и мессии – как скважины Силы для зомби (и сырье их производства – Воскресающие, принося плоды-трупы, созревшие, нужных качеств, разных сортов), сами – оборотни. Но, убиваемые, часто заменяются двойниками иных цивилизаций (агентами влияния или осуществления необходимых пришельцам акций) – меняются такие представители на Земле и в орбитальных, подземных и расположенных в параллельных мирах лабораториях, в которых живут среди негуманоидов (и переделываются часто из их эмбрионов, как из сырья), ощущая себя изуродованными и чувствуя ненависть к миру, в который отправляются (ведь изуродовали их из-за этого мира и его уродливых жителей, чтобы не выделялись среди них.
Карлсон – мертвец. Его сознание штампуется машиной с детского сада, в сомнамбулизме воспитывается Тень.
Поднося колбу с прозрачным составом к одному, видел, как, закипая и мутнея, покрываясь хлопьями, состав желтел, поднося колбу к другому, видел, как состав краснел, к третьему – снова желтел, к четвертому – чернел, к пятому – снова становился белым, к шестому – опять краснел. Поднося колбу к себе, убедился, что сначала раствор был белым, затем желтым, красным, а далее, сколько бы не подносил,  - мутно-темным (фиолетово-коричневым, черным). Вероятно, кипение возникало от тепла и магнитных полей, а цвет выражал ауру участвовавших в представлении. Они вообще были странны – поклонялись своим унитазам, считая их чем-то вроде алтарей, на которых каждый день совершали жертвоприношение кусками себя.
Сознание Карлсона штампуется по образцу известных демонов, изображаемых в мультфильмах.
Зомби преследуют живых и мешают им, чтобы те ничего не могли добиться, доказывая им их ничтожность, чтобы только после смерти, в качестве зомби могли они раскрыть свои таланты. Поклонялись и Матери, моющейся в крови своих детей…
Сознание Карлсона примитивно – чаще оно похоже на сознание крысы, мыши, грызуна.
Впрочем, Возвращающиеся всегда, по сути, определяются влиянием тех звезд, планет, светил, под которыми возвращаются. И этим объясняется вся смена их естества и все их противоречия…
Карлсон – проверенный зомби.

                Песчаные планеты.
Змеи – икра – гуманоиды, размножающиеся сами, откладывая яйца и питаясь икрой-песком (манной), изменяющие свой геном, превращаясь в Драконов, растущих до гигантских размеров, пожирая все органическое (живое и мертвое, любую органику, даже пластмассу, сделанную из нефти).
Змеи похожи на рыб, а Драконы – сначала на рептилий, затем – на гигантских змееподобных существ, сворачиваясь в спирали-раковины и, окостеневая, срастаясь кольцами, делаясь горами-замками (храмовыми священными замками, полными их Сознания и Силы), стенами  городов – так они оставляют свою окаменевающую кожу, становящуюся огромными сооружениями – в глубине почв, на дне озер и морей, в горах, в пустынях, а величайшие их них – целые города, крепости, образованные извивами колец их сброшенной окаменевшей драконьей шкуры (или змеиной кожи), покрытой черепицей-чешуей. Внутри живут промежуточные потомки, похожие на отдельный вид – гуманоиды, образованные размножением материализовавшихся в трансформированные, на эмбриональном уровне, из змеиных зародышей в яйцах Дракона, из которых чаще выходят Змеи, похожие на рыб, рептилии – способные также размножаться, как самостоятельные виды. И птицы – трансформировавшиеся Воздушные Змеи, летающие ящеры. Выходят и львы с головами орлов и крыльями при четырех лапах и прочие удивительные создания, способные размножаться, как самостоятельные виды. Но, поедая икру-песок, откладываемый в почве Змеями, похожими на рыб (базисная форма, способная вырасти во взрослого Дракона), также способны, вернув первоначальную структуру генов (взяв ее из икры-песка), развившись в Дракона, высшие формы которого способны, не вылезая из уже окаменевшей шкуры, свернутой спиралью в диск, как в панцире, при помощи Воли и Мысли летать, отрываясь от планет, в космосе, защищенные своей каменной (или у некоторых – металлизировавшейся) броней от излучений, пыли и космических камней, телепортироваться сквозь пространство и время, приземляясь в различных мирах и там уже, выползая из каменной шкуры-брони (или металлического панциря-корпуса), оставлять ее в новом мире, поселяясь в нем, питаясь и вырастая до превосходящих прежние размеров.

                Диалог.
-Они же могут передавать ему все наши разговоры, скажем, по какой-нибудь нейтринной связи. Все, что касается его – все обсуждения, все планы. Вот и его «всеведение», вот и «сверхтелепатия», и «ясновидение», «провидчество». - Но так же было и у других «ясновидцев» и «провидцев»? – А может быть, обходятся и без космических технических чудес… И все же, по-настоящему, тогда они им интересуются, так же, как и мы. И так же контролируют, как мы.  – А нас? А нас они не контролируют? – А ты как думаешь? – Выходит, что их контроль похож на наш. Но уровень… - И их агенты среди нас? – Мне часто кажется, что все мы как раз и есть эти самые их агенты. Слишком много у нас появляется техники неизвестно откуда. И совершенно фантастической.
Юджин Дайгон   Тысяча и один оскал сверхреальности (летаргический сомнамбулизм как образ жизни)
                Великая китайская дорога.
Мост над песками и над степью – болота топкие и сыпучие барханы, сугробы и летние пожары сухих кустарников и трав – все было нипочем по ней идущим и едущим купцам, посланникам и перебрасываемым войскам. Кочевники-гунны не могли ограбить тех, кто ехал по стене. От песчаной бури и снегопада, ливня, всегда было возможно укрыться в ближайшей башне. Придумывая Рим, описали ее и как дороги для легионеров, и как укрепления границ. Путь-крепость. Переселившись на запад, кочевники строили спустя века свои крепости, подобные Свернувшейся Стене – о ней напоминала память прошлых жизней. И даже те, кто шел вдоль нее (с китайской стороны), невидимы были для пиратов пустыни и степи. Стена – все та же. Что за ней? Когда она строилась, каждый в государстве платил налог – камнями для стены, продуктами для строителей, или иными средствами. Все общество создало Стену. А на строительство из подданных производили набор, как в войска. Так создались древнейшие из инженерных войск.
Стройбат?
Проведшие всю жизнь на строительстве Стены были лучшими строителями крепостей. Похож на Стену и Кремль, и многие из цитаделей разных городов, и их крепостные стены. Ведь Стену постоянно обновляли и достраивали – и дюжину, и более веков спустя.
В Московском Ханстве, для защиты Наместника и войск китайские мастера крепостей построили цитадель. А там, где они жили, места настолько пропитались их Духами, что называться стали (вместе со всем, построенным ими) Китайским Городом.
Так происходило во многих городах Империи, где знать была наполовину монгольской крови. А на вторую половину, в Московском Ханстве, например, варяжской.

                Вечный двигатель Вселенной.
Огнедышащие живут на луне Солнца – Меркурии. Сейчас у них крылья для того, чтобы летать, ловя солнечный ветер. Внутри Солнца, за стенами полей, живут Молнии – они способны материализовываться в любую форму, перестраивая порядок своих частиц и используя атомы атмосфер планет, выращивать себя до любого размера – сверхреальность, все пространства внутри звезд переходят одно в другое тоннелями, чуть более холодными, чем их вода – расплавленный металл. Они – частицы Создавшего Вселенную. Наш Дух, оказываясь в их мире, переводит все, встречаемое им, в привычные для нашего сознания образы, сходные с тем, что есть в земной реальности.
Их время иное – и быстрее и длиннее нашего, они способны сами выбирать его масштаб, их секунда может быть нашей тысячью лет, а может миллион земных годов в одну лишь их секунду уместиться. Они перемещаются сквозь время и пространство в любую часть Вселенной. Время – всегда пространство, а пространство измеряется тем временем, в течение которого оно пересекается, в световых годах. Миры несутся по Вселенной и каждую секунду переносятся в ней на непредставимое число своих размеров, поскольку все они в движении, то невозможно эту скорость подсчитать – и время течет по-разному в различных местах, а пространство сжато и растянуто различно – и где-то целые галактики перемещаются сквозь сверхреальность из одной вселенской области в другую, с ее обратной стороны. Движение такое непрерывно, им создается вся энергия, что насыщает Вселенную, накапливаясь океаном в сверхреальности, океаном туч и каждый мир в нем – айсберг, в сверхреальности – невидимая из физического мира энергетическая часть, образующая свои реальности миров, и также населенная сознанием и существами.

                Зло вещее вещей.
-Частично удалось его убить. В смысле, мертвое тело есть. Но он все равно живой.
-Не забывай, это очень Шестая персона. Все, что скажет это ваше просветленное исчадие, является откровением и многие не только прислушаются к тому, что он ляпнет, но и станут этим руководствоваться.
«Приглашаем вас посетить курорты Трансильвании.
  Туристическое агентство Дракулания поможет вам
  Окунуться в незабываемый мир карпатской ночи.
  Такого с вами еще не было!
  Не бойтесь оказаться нашим последним клиентом.
  Мы сделаем ваше путешествие бесконечным»
                Анонимное рекламное объявление без обратного адреса (напоминает письмо в один конец).
Выпускаемые для Целей или просто на выпас, из Бездны (даже чаще именно они, узнаваемые по низкому голосу и черному цвету, из Бездн Иных Миров, спускающиеся с Небес предпочитают другие, ядовитые и неестественные для глаз цвета – естественные, впрочем, в областях Земли, где каждый вид был ими культивирован) становятся служителями культов, поддерживая их иллюзии, выращивая псевдомиры и псевдосуществ, штампуя богов, вырастающих из мыслей и желаний Воплощений Самого, по своему стандарту – богов, что их приемлют. Их истинное – в том, что ими отрицается и насаждается. Исследуя «Врага», преследуя «Детей Врага» они, служа Пославшим Их (в их терминологии – Аду), выращивают Дух «Врага», подталкивают многих из протеста против зверств их служить ими созданному «Врагу» и совершать все злодеяния, что выплеснули они, не позволив совершить их себе (отслуживая свои билеты в высшие миры и все свои проступки перед Высшими Мирами служением в земных представительствах этих иных миров) – оправдывая их, выпущенных из Ада, зверства в борьбе с «Врагом».

                Кладбищенская симметрия.
Горела бумага и книги, впитавшие Дух Колдуна, ожививший в них души всех написавших их, они сообщали ему то, что знали, когда он начинал писать заклинания, даже те книги, которые он еще не прочитал – доказывая ценность своих обиталищ, стараясь защитить свои бумажные тела. И даже старались потушить огонь, летели тщетно искры с кремня. Они опасались, что Колдун случайно подожжет и книги.
Жизнь галереей долгих снов, все время в разных телах – зверей, разумных, но иначе устроенных созданий, гуманоидов, и если в одной реальности – то чаще с разрывами рассвета, сразу становящегося закатом, с внезапным перемещением в иную часть той же реальности, с разной силой, памятью, инстинктами, умениями. Отражаясь в сознании грезящих своими воспоминаниями об этих снах.
Изредка появляясь в избираемом виде, материализуясь то в одной, то в другой части Вселенной.
Чаще наполняя собой пустые от душ тела спящих или тех, в ком есть такая пустота…
Сон и Явь. Симметричны, как смерть (внизу) и жизнь (наверху). Симметрично, как на кладбище.
Имя мыши на кошачьем языке? Конечно, Маус – кто его не знает.

                Хвосты золотых теней.
Сначала к косе привязывают гирю – постепенно все более тяжелую (носят их постоянно). Затем – кувшин из глины (все больший и больший). В них носят воду. И разбивают их о стену – взмахом головы. Затем – кирпич, когда шея и череп привыкают к разбиванию привязанного на косе керамического тела. Потом камень. Тогда же гирю заменяют на цеп с шипами. Или – на маленький жезл с острым лезвием внутри, как в ножнах (вынимаемый кинжал). Ножны-цеп тоже могут быть тяжелыми, с шипами. Кинжал может быть и на косе, а ножны – легкими, съемными. Постепенно так доходит до полуалебарды. Или до короткого меча – тогда тем, первым лезвием учатся резать взмахом и оборотом головы предметы в воздухе. Итог – Три Меча (Три Булавы). Или – арбалет на косе (пружина отстреливает стрелу или лезвие при особом вздергивании затылка), арбалет с ложем в шипах, может быть, как цеп. Если косу поймали рукой, ее оборачивают вокруг руки, подныривая и захлестывая петлей, дернув головой, вывихивают руку. Вплетают в косу цепь. Душат – петлей, взахлест, или набросив рукой.
Такие могут ночью, во сне зарываться в песок, чтобы там спокойно спать, или нырять под воду, засыпая на дне – на песке или иле.
И всей еде предпочитают насекомых, плоды деревьев, ящериц и змей, червей, моллюсков, рыбу. Становятся так молчаливы, что могут молчать неделями и месяцами. Рядом с ними все цепенеют – в ужасе или в полнейшем безразличии. И всем понятны их намерения и мнения, а также то, что кроме них никто не знал (это внезапность понимания, проницательность о событиях) – без слов. Они быстры в движениях настолько, что на мгновение способны пропадать из вида. И временами на них не действует (висят, ничего не касаясь) даже притяжение земли. Иные спят, укрывшись внутри облаков, или с обратной стороны их, той, что ближе к небу, чем к земле, как, видимо и сами они изначально. Горды и независимы. Но нет слуг лучше и надежней, чем они. Они – как тени тех, кто ими правит и те без них не могут обойтись. А зачастую, их лишившись, умирают, теряя разум, силы и здоровье, словно все это хранилось в них, перерожденных…
Подлец-факир раскланялся в нижайших до земли поклонах, а после изощренно всех послал и сел на сцене, свернув конечности в змеиной Позе Лепестков.

                Los mortals (Los moros).
Мертвец многозначительно молчал, ехидно ухмыляясь.
-Чем отличается автомобиль от консервной банки? В нем больше мяса, ты, герой-консерва. Настоящий подлец способен помочиться на стену соседа, даже если она находится в его квартире.
Ровен ножом ударил по руке, лежащей на столе и отрубил половину правых пальцев – четырех, кроме большого.
-Я не могу тебя убить, потому что ты уже мертв, - мертвец тупо удивлялся, пялясь на отрубленные пальцы.
И с этими слова исчадие Знаний, Истины и Правды перерезало горло мертвецу.
Гнилая, пахнущая сыром кровь лениво, комковатым киселем из темного янтаря закатных сортов, полезла наружу через прореху в сшитом докторами чучеле. А из руки кровь так и не пошла.
-Сними они хоть кавер Белоснежки, у них все лето будет шляться пьяный Санта-Клаус, похожий на мексиканского бандита, по пляжам и борделям, с черной бородой и временами, может быть, в самбреро, а на куче опавших желтых листьев в Хеллоуин всеь фильм простоит снеговик – прошлогодний, впрочем, может из бетона.
Встречаю солнце, как оборотень – полную луну. Там, где мы бываем чаще, его нет. Во тьме мы – в настоящем облике своем. От солнечного света превращаемся в чудовищ, неуязвимых под открытым небом.
-Где почта? Мне нужно выпить прошлого глоток.
Чучела собак, как будто диких, нафаршированных муравьями и пчелами, мертвых собак, надрессированных на нечто, напоминающее жизнь в лесу, на привязи невидимой у улья, с муравейниками королев, летящих высоко за небом. Прах ночи, выкрашенный в краски дня, местами облупившийся, как фрески.
-Везет сэр кувшины, бутылки, пузырьки, запечатанные, как письма.
Большинство – с иньским сердцем, они склонны к земному злу. Редко кто – с янским сердцем. Они бесчеловечны в своем добре, беспредельно высшем. И редко кто – с обоими сердцами, гармоничны. Так было прежде. Ныне – по-иному.
-Что привез?
-Джиннов.
Три птицы-человека, запущенных с Х-катапульт, запряжены в повозку, сани или просто в гроб, летящие над землей. В них кучер в капюшоне черного плаща, с косой или мечом, а может, топором за спиной – Сэр Гильотен, Железный Дровосек, срубающий деревья жизни, души, отделяя их от плоти – земных корней. Средний птица-человек впереди. А Кучер – далеко за ними. Сверху все четверо расположены крестом. Раскинуты руки запряженных, а ноги связаны. Как ствол и ветви. Везет Сэр кувшины, запечатанные, словно письма.

                Имперский обвинитель.
Штиль в пустыне. Замерли волны песчаные дюн. Корпуса лабораторий плыли, полузатонув в песке. Клоны-доноры генетических карт оборотнями театралят монстра, собранного из них, изображая его предков. По определению генетиков он не человек. Он написан иными буквами.
Сатор – учитель фехтования и обвинитель суда самурайской чести. Провинившийся сражается с ним и оправдывается, если по истечении определенного времени Небо оставляет его в живых. Бессмертные не приговариваются. В них Небо проявляет свою непостижимую для всех земных созданий волю.
«Дьявольский ветер, отравленный демонами смерти».
Сегодня Сатор-обвинитель убил в безмолвии ветров юнца, изображавшего неделей раньшн его старую тетку. По генному письму он, младший, мог изобразить хоть дядю, хоть ее. Нл фехтовальщик опознал актера. И, в мародерстве уличенного, убил.
«Я – манускрипт, написанный на мертвом языке».
Власть Императора, внезапно выплеснувшись из Страны Чудес, почти потусторонней, принимавшей в рождениях души воинов с громады континента, вела их всех обратно, в страны прежней жизни с островов. И, узнавая декорации трагедий, драм, комедий прошлых жизней, души самураев побеждали всех. Но были и другие островные страны иого бытия и жизни после смерти…

                Зеркало луны.
Души всех, глядящих на полную луну, отражаются в ней, смешиваясь в единый Лунный Дух и возвращаются обратно опьяняющими грезами и жутью, леденящей до костей, жестоким знанием о будущем и прошлом. Тот, кто посмотрел на полную луну, свои поведал тайны всем, кто также видел в эту ночь луну – как царственное зеркало глубин, в которых души всех сливаются в одно, где тонут все печали, цепи, освобождая, отмывая подлинность души, омывающейся в таком небесном океане. И если суть создания – искусство, то превратится маляр в мастера фресок. А если суть – убийство, то станет тот, кто раз хотя бы резал хлеб ножом, безжалостным, слепым и беспощадным палачом.
Так многие, не знающие, как решить свои проблемы, внезапно постигали их причины и способы устройства своих дел, черпнув сознанием луны в один из полнолунных вечеров или из неба, где бледным призраком при ярком сиянии, или при плавном мерцании укрывшегося в облаках светила дня, скромнея, прячется луна, или в бездне ночного темного пространства, населенного одним глубоководным существом – луной.

                Клетка змей.
Дым струился, собираясь в пылевые облака. Светило лилось в комнату и переплет окна разбивал его сияние на части, отпечатываясь в пространстве с этой стороны стеклянной и оправленной в металл стены тенями, невидимыми снизу и появляющимися из-за дыма, впитывающего пыль при взгляде с боку. Похоже было на мрачные лучи, пробивающиеся в еле мерцающую ауру, что надышали змеи из клетки, где их прятали от всех других животных – ведь клетка не тюрьма для змей, они всегда способны проползти через решетку и сейчас обвивали ее прутья, как железные насесты.
И призрачные плоскости объемным решетом теней, не существующие при взгляде снизу, завораживали всех входящих тем, что прятались за пылью сеющегося света, исчезая постепенно, плавно тая, из жердей превращаясь в полотна, пока входящие шли к столу и стульям, обступающим его.
Задернули окно неплотной шторой синей и внутренней полупрозрачной шелковой занавеской. На ней, едва погасли все конструкции сияния и полуспрятанных за ним теней, нарисовался, словно в театре света, золотистый треугольный парус.
Гремя костями спичек, упал со стуком на плаху круглую зеркального стола, как лилипутский гробик, коробок.
-Я ящик свой ношу всегда с собой.
И виселицами блестели, хромом улыбаясь, стулья.
Под землей живут насекомые – цивилизации жуков и муравьев, пауков и пчел, тараканов, термитов, богомолов… Те же виды заселяют все галактики. Они сообщаются между собой – сквозьпространственными туннелями и кораблями, появляясь на поверхности внутри машин-андроидов, или пустотелых кукол, прячущих их рои (вторые умнее, но более отличны от поверхностных форм – не только человекообразных, даже будучи подобиями их: первые неотличимы, собственно, они и есть усовершенствованные антропоиды, млекопитающие, птицы и рептилии, головоногие, содержащие в своем мозге капсулы кабин) – многие из них играли важные роли в истории поверхностных культур, не имея недостатков людей.

              Тупосторонний и сиюсторонний сон Мин.
Вороненый дракон из глазури, покрытый узорами из серебристого сахара, спал, словно каменный. Мыши, стараясь сгрызть его, ломали зубы. Но слизывали пудру узоров и те тускнели настолько же, насколько начинала светиться шерсть на шкурах у мышей, вымазанная в сияющей в лунном свете пудре – волшебном порошке, которым духи обсыпали спящего дракона, поддерживая его сон, ожившие и непрерывные, как представления, картины снов дракона.
Картина-рисунок? Картина-фильм?
Кто выдержит, не став рабом, всю галерею вырастающих голов дракона, что спит в ином, превосходящем мире, высовывая головы свои, неотличимые по облику от жителей земли, в обычный мир (земной)? Лишь демоны, вампиры, зомби, оборотнями передающие, едва устав, своим собратьям маски лиц, окружающих дракона.
В океане песка, от оазиса-острова жизни к берегу севера, за которым- пустыня соленой воды, что не может от жажды спасти, лишь усилит ее, пить ее – словно голод пытаться песком утолить, к берегу юга, где оазис бескраен и живут то ли Люди Тьмы с кожей, словно вечная ночь, к берегу запада, за которым в пустыне бесплодной воды есть оазисы тверди, к востоку пустыня сменяет пустыню: песок – бесплодная вода – песок – бесплодная соленая соленая вода…

                Прототип.
Сила Империи измеряется мощью оружия, применяемого для достижения над ней победы. Проигравшая войну страна через полвека на всех континентах – в равном положении со всеми, кто победил тогда (превосходя иных). Здесь все вращается обратно.
После двух армад, посланных завоевателями континента, выделились школы, чьей традицией стало изучение дел в различных областях их распавшейся державы – и иных. Узнавая о новых землях, посылали туда изучающих, под видом  кого-то из более изученных стран. Так продолжалось веками. Посланники влияли на правителей и тех, кто влиял на правителей. Удобна мода для управления сознанием времен – тот запах, та вещь из краткой (даже с год) эпохи, чьи нравы, стиль одежды, шутки, благовония, легенды неповторимы в сочетании, указывают на определенный год, а в частных случаях – и на события, происходившие с тем, кто подвержен влиянию, в эту сжатую эпоху. Так вызывают души тех людей тех лет их жизни – и память той эпохи в каждой кости, каждой мышцы, каждом шраме. Довольно иногда фиалки, чтобы напомнить о пережитом страхе или радости, признательности, обещании, приказе, отданном во сне за много лет – в те годы той эпохи-моды. Для вызывания побед и поражений привозились или изобретались в разных слоях народов и верхушек стран различные ранее неизвестные им приспособления, продукты, шутки.
В новом месте изучающий, убивая особого местного из нужного сословия, приобретал себе необходимый местный дух и знаний души убитого, всех предков, делаясь неотличимым от жителя им изучаемой земли.
Час сна – как жизни странной многие часы. Так пребывает Дух в иной стране другого уровня Вселенной, где течет иначе время, сознанием своим все виденное превращая в похожие на обстоятельства привычные и облик, вещи и создания – людей, животных, здания. Или вселяется в Пустых, переносясь во времени, и в тот же час одновременно проживая в их полубезумной одержимости, мгновенно несколько часов – а в ком-то даже день или неделю, возвращаясь обратно. И эта странность – странность спящего внутри проснувшегося, чьи сны – мечты и грезы бодрствующего. Или бег, путешествие по лабиринтам молний, населивших вещи из металла, распавшись на отдельных пчел, как ульи. Здесь время течет в обратную сторону и отсюда легко перенестись в любой из миров Земли.
Так странен кот, что человека рядом с ним все время колдовски старается испортить, покалечить, чтобы пить силу духа покалеченного, а ночами – его кровь и властвовать над ним, благодаря иерархии вампиров – демонов переселяя  собственную душу в зомби, наполняя их, пустых – так колдовать легко, когда нафаршированы все мертвецы (а впрочем, сложно их оживить иначе) стеклом, железом, медью, золотом и серебром – табличками с мельчайшими знаками молний и демонов, что превращают оживленных мертвецов (вернувшихся с той стороны Пролива Смерти), в мельницы и ткацкие станки – невидимые внешне, но видимые в мире духов, или в железного дракона, в пасти которого огонь, а в сердце вместо крови раскаленный пар, летящего лишь по железному мосту, как зверь священный, что не может сойти с пути над пропастью, подвешенному для него небесною Рукой Судьбы. Разыскивая среди оттисков земных – масок жизней появления среди людей или зверей тех, что подходят на тот или иной день и час, что могут объяснить происходящее с судьбой Переплавляющегося Лица, зеркально отражающего пламя звезд – по их осведомленности в вопросах, относящихся к происходящему, и сам являясь такой же маской – во времени ином, пожалуй в прошлом, все еще живом настолько же, как это, после покорения континентальных стран. Я вижу плывущего в тучных водах Океана-Неба, жидких, словно дым, воздушных, как кисель, дракона, чья чешуя из стали, а когти из камней покрепче, чем она, дыхание – багровый, алый, киноварный дым, а кровь и рев – расплавленное в пламя жидкое железо. Мысль о Земле его становится реальной на Земле – каким-то существом, похожим на земные, или событием, движением стихии, необычной вещью, растением – ведь он похож на извивающееся хвостами щупалец молниеносное чудовище, сосну, ожившую и быструю, как плеть. Кристаллы игл-когтей, пасть, обрамленная когтями, окаменевшая кора и кожица кольчужная побегов, пластины панциря ветвей.
Пирамида небесных миров – что тени, отбрасываемые солнцем от земных созданий и миров на небеса, как Духи Неба – тени живущих на самом деле на земле, в сиянии светила, бегущего во Тьму, к звездам, вытесняемые солнцем и возвращающиеся обратно ночью. Все Небеса – это различные страны в периоды особенного или величайшего расцвета, наиболее наполненные Силой, различные реальности – иные времена Земли. Так чей-то Рай – Империя одной династии в ее проекции на стены облаков, отброшенной на небо, в Вечности впечатанной, изображенной там. Театр теней на облаках и тучах. На клубах дыма, для этого и выпускаемых. Дворец Небесного Правителя – тот же фейерверк, что в праздники сверкает в Небесах, по собственному времени его, он вечен. А на взгляд с Земли – недолог. Но вечен в памяти. Так, путешествие по Небесам, из Неба в Небо, это странствие по временам Земли. Возможно, что фейерверк – действительно тщательная копия Дворца, размером в бесконечность меньше. И так же все придворные – как искры, в том же масштабе их появления и их исчезновения, как вспышки мимолетны. А мы, касаясь их сознанием своим и будучи подобны им, являясь превращением их остывших углей и пепла, их воплощением в то, что мы видим на Земле – при том или ином дворе Правителя какой-нибудь страны (что сходна по отличию от нашей с миром времени иного, с миром духов, иным, чем наше, Небом, уровнем Вселенной).
Ведь сами мы, пожалуй, то же Небо для миров, лежащих ниже и размером меньших в иерархии миров Вселенной, так же, как те, большие миры, для нас. Так все Вселенные (и та, в которой плавает дракон) – как ряд матрешек, в каждой из которых немало вложено миров. Так и в любом сознании – сознания различных уровней, времен, реальностей, Небес. Ведь Небо Дракона – чужое небо для нас, миры его отдельны от наших миров. Но он появляется в нашем мире, при каждом появлении многое из его мира появляется с ним, а кое-что исчезает, словно помеха ему.
А для кого-то все те звезды, что сейчас все вместе называются Вселенной – как мелкие цветки или пыльца, что сыпется с цветка для нас. И сами мы, может, подобны таким драконам, но не знаем тех миров, где наши мысли превращаются в существ и в вещи – но в чем обратность тех миров, их отраженность искажающая в точности? Не может быть, чтобы везде обратность выражалась в часах, что меряют себя наоборот и каруселях, где все крутятся спиной вперед – тогда ведь все левши это маски различных драконов с тех, чужих Небес.

                Съеденный заживо.
Железо, быстрое движение стали, свист воздуха и пение рычащее построят вокруг стены из чешуи, накроют крышей из металла перьев – там можно спрятаться от демонов. Особым звуком можно вызвать духов, защищающих тебя, способных уничтожить колдовство, наложенные чары страха, слабости и порчи, открыть себя, призвать назад все души, тобой потерянные на пороге земного мира, и за порогом – в смерти, грезе, сне. Твои электроды процессоры свяжут с другими электродами, постоянный обмен сигналами мозга – ключевых его пунктов, их потенциалов, точек замера и влияния. Твое электричество передадут собаке, в ее голову, а то, что одновременно с этим же? С других гвоздей в ее мозгу? Замерят у собаки, передадут тебе. И вы начнете одновременно лаять и заглядывать под юбки старшеклассницам. Кибертелепатия. Если ты мужик, тебе повезет, если собака окажется кобелем. А если та, другая тварь окажется моллюском в зоопарке? «Румяная и свежая еда! Румяная еда!»
Мадонна с младенцем улыбается мило, чарующе. Вдруг из-под губ мадонны приоткрываются растущие клыки. Красивое лицо как будто ангела пороком тайным исказилось, став смазливо-злым и более прекрасным, чем ангелы. Сжав тельце голое младенца,  вонзила демоническая девка свои клыки младенцу в шею. И стала рвать его зубами, пожирая нежное мясо. Сначала умилялась, глядя на еду, держа младенца бережно чужого и наслаждаясь запахом еды и визгом свежего мяса, румяностью еды.

                Ча-ча-чайлд (танец смерти).
Живое генетически воссозданное и модифицированное оружие.
Некрокиборги фирмы «Франкенштейн электрикс», сделанные из новорожденных рептилий. Те андроиды, что сделаны из выросших рептилий, с тем же Г-кодом, испытывают влечение к пусть изуродованным, но все же особям того же вида – псевдоживотным. Казуистически оформлено «зоофилией». Зомби имитируют беременность, но «рождают» мертвых, оживляемых затем. Чаще им подкладывают внутрь куклу – перешитого загримированного «младенца», приготовленного из новорожденного или эмбриона какой-либо рептилии. Из выросших достаточно рептилий делают больших животных. Сознание киборга переписывают с одной машины-зомби на другую, имитируя рост в детстве. Можно встретить карлика, симулирующего всю жизнь ученика начальных классов, в теле которого жил, когда учился и проходил свое детство – оно необходимо, как стадия развития сознания. Иначе, без этой иллюзорной, тщательно выстроенной лжи, выходят полностью осознающие все истинное положение вещей безжалостные и жестокие безумцы – вещие и мудрые, пророки, предсказатели мельчайших событий своей жизни и жизней других, чтецы страстей и мыслей, способные изменять их, плавающие во времени. Прошлые цивилизации восстановили Изначальных.
Месторождение алмазов – древние и новые  захоронения драконов, алмазы в них растут, как предусмотренные чипы или платы в нервно-энергетических узлах. Драконы – биороботы, машины смерти.

                Киски-крыски.
Трехлетний малыш, увидев кошку на диване со зловещими объятиями («Киска!») подплыл к ней, прижал к себе (она была с него размером) и внезапно, с разворота, ударил ее головой об косяк. Извернувшись, она выпрыгнула из его коварных объятий, задней левой лапой располосовав (конечно, для разгона, как ритуал для левитации, упав так плавно, словно отделившийся от ветки сентябрьский невесомый высохший листок) от благодарности злодейской пухленькую ручку.
Кровь, рев. Опрокинуто дитя отдачей от кошачьего прыжка.
Малыш на кухню – за ножом.
А кошка, впав в прострацию от оглушения, теряя, видимо, сознание, оцепенев от безразличности к такой судьбе ужасной, не шевелясь, сидела по-собачьи на полу.
Малыш обнял ее за голову ручкой левой, а правой мясорезом отрезал голову несчастной куртизанке помоек и подвалов, крыш и коридоров. Малыш пошел на улицу играть в футбол отрезанной кошачьей головой.
…Полный зал таких детей. И на груди у каждого, на ремешке петли – кинжал. Ватага Маугли – безумных лягушат. Бандитов-Мауглей. Все они вырастут в головорезов, что в строю и в сапогах – престиж и гордость государства. Но эти, в зале – оборотни. К ним пришел какой-то дядька. Мигом исказившись и оплыв чертами лиц (так похоже пальцы детские оплывают в лапы темные с когтями), зубами выросшими, даже ногочелюстями, налетев, вмиг разорвали дядьку на кровавые куски.
Давясь, сожрали. Торопясь, чтобы никто не отобрал. Порвали дядьку на конфетки. Обычный полдник, только ночью – утром про него не вспомнят. А если вспомнят, то решат – приснилось. Полчник. Полночник. Полнчник. Дело темное – название нечеловечески нечленораздельно. Расчленили дядьку. Даже член, пожалуй, откусили. Таланты. Таких продай в Германию, днем тихий дворник, ночью – безжалостный палач каких-нибудь секретных сил. Или наоборот. И ничего не помнит. Засекречен даже от себя. Во сне играют.
Детский сад. Ужасное дитя – маркизовы бастарды. Сад наслаждений, пыток, боли и каннибализма. Кибертреш. Растут на каннаболиках, как на дрожжах. И пьют бензин, чтобы проснуться навсегда. Любимые слова – как мантры (впрочем, может, и проклятья): «спасибо», «мама», «извини». Очень обожают, когда их за что-нибудь прощают, кричат: «я извинился!», - даже трупам, что их уже не слышат: «слышишь? Извини! Я попросил прощения, вставай!».
И снова тело мертвое пинают.
Дети. Детский сад.
Таких воспитывают, чтобы было, кем гордиться. Всю жизнь им сниться детство.
И кошки обреченно ожидают их, и наслаждения от боли, обессилев в предвкушении оргазма.
Такие крысы. Каждый, повзрослев, в душе дитя. Такое хоббиты наоборот. Громилы с сознанием детей – в них они и превращаются во сне.

                Суровая гравюрность готики.
Топот копыт, сотрясающих небесные тверди на дорогах из мира в мир.
Тьма, тени, все оттенки пепла, свет – кошмары строгих готических гравюр, увиденные звериным зрением, не различающим цветов. Все линии точны и даже резки, размытость призрачна, туманна и неуловима. В рисунке окружающих фигур, что окружили абстрактным и таким реальным миром, словно ты внутри графического мира, где воздух так кристален, но вполоборота, за гранями прозрачности, от неба до земли расчерчен параллелями небесных троп и троп подземных духов, испещренными свернувшимися змеями, чей шепот капеллою сливается сквозь шум дождя (плач ангелов, должно быть) в рокочущий и трубный хор органа; следами птиц – стервятников, ворон и сов, что выедают души плоти из мертвых тел и мечутся затем, пьянея от поглощенных красочных воспоминаний. Все краски тьмы, все краски пепла, все оттенки света, иногда – такая резкая, то яркая, то темная кровь пятнами и рунами большими на пергаменте иного бытия. Чуть серебра, а то и золота в узорах платьев и доспехов, резьбе на камне стен и гобеленах, вышивках знамен, и реже – их примесь в свет и пепел, как сияние какого-то иного, из Валгаллы, взгляда – отражение земных и неземных вещей в том самом Глазе Неба. Звон мечей и лязг колоколов, дрожь тетивы и струн, вой флейты, капли клавесина…
Гравюрный черно-белый взгляд готических героев.
Бьют палицей копыта в щит земли, как колотушки в барабан. Висячие миры уступов пирамиды мироздания. Трясется лестница, идущая сквозь них от самых нижних и подземных до вершин Небес – их высших сфер. Она невидима. Но скрип струны или меча, что вынимается из ножен, похожи на скрежет колдовских ключей в дверях, ведущих из мира каждого на эту лестницу. Звенит тягуче тетива. И свист стрелы, внезапно вросшей в позвоночник с двух сторон, словно две ветки дерева, подрубленного в основании ствола, что падает в пролет. Пряма ли лестница? Или изломана площадками, извита? Скорей всего, со всем возможным отложением ступеней, ее и вовсе нет – какой-нибудь колодец  в небе, упал в него – и с всплеском молнии упал на небо, в небесном океане утонув. Стук упавшего ствола, хлюпание тины того болота, где кишат ожившие коряги и чешуйчатые хищники, чей бег в броске быстрей полета птицы камнем вниз. Трелей переливы и капель – свирели? Клавесин? Орган, где заперт изощренный демон? Рычание в подвале запертых животных – всех, кто рычать способен, от медведя до шакалов и гиен. И еле слышный тонкий звон тех нитей, что к марионеткам-варварам протянуты, стальных и переброшенных через кристально синий мост Небес. Гравюрность звуков.
Все это ловит взгляд готических гравюр.
Гравюрен, как дракона глас, орган.
Грвюрны демонами, что от инквизиторов сбежали, исполненные песни.
Бескрайние симфонии гравюрны.
Вся Готика гравюрна.
Даже тот хитрый и искусный дьявол, изощренный в обольшении суровых душ, что заперт чернокнижником в орган для исполнения вещей, записанных им проклятыми рунами нот – черными нотами на пергаменте из кожи очередной хористки из собора, ранее невинной, впервые заблудившейся в пустых порталах у исповедален, где спрятаны монахами кровати для всех, кто внезапно лишается чувств, и оказавшейся на ритуале в честь Козла, Оленя, Кабана и Пса, после которого ее убили и, изжарив тело, мясом ее закусили вино из пауков. Кровь дефлорантки собрали для приготовления чернил. А кожа стала новыми страницами для записи баллад и гимнов (так полагается для черных нот, при взгляде одним лишь левым взглядом превращающихся в руны старых сказок и историй о прошлом этих мест).
А после песнь печальную об этом спели, многозначительно не уточняя, кто девицу эту встретил, но так, что становилось ясно, чем и на чем писалась эта песня.
В том соборе все хористки знали, чем заканчиватся прогулка заблуждений (если, блуждая, заблудиться среди колонн), поэтому и пели так печально.
Но жизнь была им не мила.
 
                Героин для народа.
-Что выбрать, кетчуп или майонез?
Приправить макароны, которые являются трубочной, дудочной, но лапшой, чьими то соплями, или спермой?
В соседнем доме шлюха старая молилась, признаваясь в том, что блудит с молодыми, прогуливая свою пенсию (молчеки нынче дорожают, сутенер наглеет). А мимо ненавистной проклятой доски – окна в какой-то выдуманный океан, через который видели друг друга души тех, кто вспоминал о ком и этот самый, о ком вспоминали – шел наркоман (из этих, знаешь). Он этой шлюхи и не помнил, и не видел. Но вот когда она прощения просила за то, чем занималась (думала, что с ним, хотя того убили два дня назад, пустив на мясо, а этого прислали – хрен воскрес!) с ним, то заорал на доску размалеванную (у старой шлюхи точно вот такая же висит):
-Умри, Гнилая Тварь!
И, не прощенная, она на месте умерла. Рвануло сердце. Чем она была гнила, зубами или чем-нибудь еще, не важно. Не родила тех тринадцать детей, что могла, вот и маялась кой чем.
И безо всякой связи он наслал мерцающих опаловых теней, клубящих шаром рой какому-то дедку – еще подальше домом. Были в его мозгу – и вдруг сплелись вокруг дедка на пятом этаже, остановили, застудили сердце, выпили его. Вдруг – вспышка. Засверкал на месте курганом лопнувшего дирижабля в коричнево-янтарной темноте бриллиант. Свет ослепительный и камень белый. Чистый свет. Какой-нибудь потомок князей-разбойников и сам разбойник. Сдох, скосила его тень мечом длиннющим, как косой. Такие носят за спиной, иные выше собственного роста, с крестовидной рукоятью – смерть держат перевернутым крестом, двумя руками – «тяжел мой крест, но остро он наточен, меня не ранит, а вот всех вокруг кромсает», иные – бритва, вынесенная из какой-то великанской страны, такую лучше тоже держать обоими руками, а то и не заметно не только палец – руку всю отрежет. А камень, как звезда, остался. Чистый дух, наверное, реальный ангел. Не крыса бледная, не адская подделка мутная (да хоть хрустальная) владык из Бездны или эрзац каких-то марсианских крыс. Природнейший алмаз. И тень, пока переполох («сияет, сволочь, режет, слепит души, волнует море душ людских») схватила камень длинной черной лапой, лезвие переложив в вторую лапу, перебрав клинок и рукоять оставшимися лапами, что тоже вроде рук – в четыре лапы гладя сталь зеркальную своей души бессмертной. И сразу камушек погас, исчез в мешочке кожаном, что сшит был из пергамента из кожи младенца.
-Этот камень я себе возьму,- сказал из Тьмы, где вечно пребывает за изнанкой мира, добрый Ангел Смерти, чье подвижничество – месть. Всем за всех. Палач, похожий на демона. Но демон свой гораздо лучше и милосердней ангелов чужих.
Сказал:
-Это я заберу себе, - по-местному как-то.
Дедок-то, может, даже и ожил – сказавший мог вполне его поднять, вернее, не его уже, а кожу, полную костей и жил, собой наполнив – мрачным и сырым туманом ночных болот и дымом факелов и фонарей, коптящих в воздухе от крови влажном, в подвалах замков европейских и японских. Эта тень (пожалуй, духа какого-нибудь князя с островов) была вампиром. Сырое мясо лишь и только кровь. Такая Вера – Вера в демонов ночи и ангелов мести. Пожалуй, скажем даже честно – Черт. Но Черт серьезный – Черт-Палач, не пакостливый.
А с этим камнем он решил родиться заново, со всеми своими знаниями (их полны Миры Иные) и талантами. И с этой вот алмазною судьбой. Чем Черт не шутит – может, и удасться князем появиться, как тот, отбросивший его, как тень на облака подавленною яростью и гневом, породив и тщательно во сне раскрасив. Хотя чертями шутит, вероятно, Сатана (а Он – Тень Самого Создателя)
Что, Жутью прет душевно? То-то.

                Зерион.
Улей – подземный город пчел-драконов, летающих на огненных хвостах, похожих внешне на ракеты, но живые, как деревья из металла – здесь, в материальном мире, остывая, то есть умирая. А так – на яркие туманные гирлянды-фонари с звенящей цепью хвоста, второго, постоянного, как гибкий рог. Извергая из пасти, окруженной корнями-щупальцами с присосками и когтями, летают. Укореняясь, ими врастают. Бестелесны, пока живы, в нашем понимании. Есть еще уши-крылья. Вроде зонтиков. Они же и глаза – лишь широко их распахнут, как всю Вселенную увидят, от края и до края. Сразу и огнедышащие змеи и бабочки. В них превращаются личинки-черви. Их материя иная и зрением обычным не видна.
Такие Ангелы.
Они полны сияния всех звезд, едва раскроют крылья. И темны и злы, иногда червивы. Их взгляд – экстаз для всех, кто оказался в их горизонте. Когда они сворачивают крылья или голодны, не напитавшись светом звезд – то Демоны они.
Весь свет Вселенной или Тьма Пещер. Они и раньше Жизни были на Земле и создали ее, как в нашем мире люди создают машины и дома.
-Так вот какие Боги!
-Да, эти твари таковы (одобрено Цензурой Тварей).
Зерион – город Тварей-Творцов.
Гробница, полная живущих вечно мумий, оживляющих свой дух намного полноценней, облекая его многомерной плотью, которая реальней во всех измерениях, чем плоть животных – созданных ими и выращиваемых ими, как растения выращиваются крестьянами.
О, Елисейские Поля! Там в пьяном и непродолжительном блаженстве растут в навозе иллюзорном те, кто живы. И души мертвые их удобряют, пожираемые спящими, наполняя их сознанием и разумом, желаниями, сложными чуть более, чем страсти овоща на грядке, талантами и мастерством, подчерпнутыми после того, как их сорвали и съели, растворив в себе, Садовники из Зериона, наполняют их тем единственным глотком зерионовского воздуха, который им суждено успеть вдохнуть, когда их с поля жизни (сверху очень сильно напоминающего Рай) перенесли в Чертог Владык. То, что Владыки не доели (огрызки, кости и хрящи их душ), летит обратно, удобрять растущих.
Но тот, кто вырасти успел сам в Твари и вырвал корни, словно лапы из земли, становится сам Тварью и Владыкой, Бессмертным, Богом, Избранным. Все дело в том, с какой он скоростью растет и не обгрызают ли его побеги, листья и кору, пока растет он, Твари? Нет, скот с их фермы. Или одичавший скот.

                Воспитание мертвецов.
Китайский цирк – опасный балаган. Чтобы изгнать из мышц и нервов, костей и ганглиев дух самурая и китайского жонглера, пропускают ток через конечности. От этого движения становятся намного более заторможенными, ноги уже перестают держать и подгибаются, дрожит и неуверенна рука. Так человек (или переселенец мз мира нижнего, преподлый демон) уравнивает шансы.
Нет шансов. Страна Кадаврия.
В итоге, просто шансов нет.
И Бессмертный становится равен простому и посредственному Зомби – из тех, кто заклинанием твердит про человека, стараясь убедить себя и всех вокруг – «Мы люди», «Я человек», «Мы все по-человечески», «Давайте по-людски».
И все по-человечески – во всех возможных извращенных формах, свойственных для человека.
Мертвые люди сожрали живых. Мертвец торжествует. Нет жизни. Зомби – норма современности. Мы – очевидцы в мертвом мире.
Здесь каждый – мертвый человек.
Кадаврия.

                Феррариум.
На кухне собственной, на раскладушке, сам у себя в гостях. Ночное небо рано рухнуло на Землю (Сим Салабим Ахалай Махалаевич). И растворило – самого тебя сегодня нет. Ты сгусток темноты. Темно. Ты – как сквозняк, готов раздуть пожар из пламени любого, ждешь, когда оно, как шепот вспыхнет, чтобы превратить его в рев, в рокот, в вой ветра, что волной рожден, несущей воздух в пасть огня. Тебе уснуть – проснувшись, может, в городе ином, и пусть ответят, как ты, даже пусть во сне, как гад сомнамбулический, смог пробежать за час десятки или сотни километров – какой-нибудь средневековый норматив несуществующих с Потусторонних Островов.

                Кибернетический оргазм.
Киборг – что-то вроде человекоподобного таракана.
3 «конец» (программы)
5 «закончил» (он)
6 «закончила» (она)
7 «закончило» (плейстейшен)
3-5-6-7 – время доклада системе от передачи импульса «оргазм» на процессор киборга-самца.

                ENDFINITUM.
Прими таблетку экзорцизма, убей демона – духа болезни.
End Finit Finita Finitum
End Fatum
Init-finit-fini
666 и 13, tf-tf
3 «End» (сигнал оргазма, конец акта, завершение программы)
5 «Finit» (киборг – он)
6 «Finita» (киборг – она)
7 «Finitum» (интел-станция, синхронизировавшаяся по сигналам нанорапортов киборгов и подтверждения полученной команды «End», сверяемая по телеметрии всплесков волн мозговой активности оргазмического генерирования, сопровождаемая сообщением процессора – сначала киборга-его, затем киборга-ее. Данные обработаны и идентифицированы. Квазиоргазмоическая гиперболизация вирличности «Хамелеон» )

                Сила и Тьма.
Маска – лицо Обитателя, приближение его облика к восприятию реальности видом H.S. Черная маска без черт – отсутствие Обитателя, как существа, признак наполненного Тьмой, Небытием, в котором рассеян даже хаос до отсутствия обломков даже малейших форм идей, материй и сознаний. Энергия в потенциале. Предвселенская стихия отсутствия всего, осведомленная о всех вещах и всех событиях Вселенной – как прошлой, так и будущей. Вселенные – как острова, Тьма – океан, пустота, наполненная Силой, все пустоты между Вселенными сливаются в одну, перетекая безразлично к знаниям возможного и презирая материю, идеи, формы и представляя собой одну лишь Силу. Здесь это возможно, а там, в Иной Вселенной – невозможно и наоборот. Все одинаково не представляет ценности, все повторится спустя несколько Вселенных, все одинаково не существует и равновероятно. И существующее и несуществующее разрушится и вновь появится. Покой и безразличие к малейшей суете вещей. Тьма, черно-синий, фиолетовый мрак. Все тонет, чтобы спустя вечность всплыть. Ничто не исчезает и не появляется. Нет ничего и все возможное когда-то существует где-то (одновременно, множественно для этой стихии, в которой время растворила вечность, как меры разные длины – разнорастянутое, разносжатое пространство космоса, где в сантиметре может уместиться метр (свернувшись), а может в километр растянуться миллиметр.

                Жизнь зеркал.
Тень в зеркале живом воды и в зеркале искусственном и механическом, подвижном в сторону любую, из металла и стекла. Второе четче, первое дробимо ветром на бесформенность осколков, тут же, правда, сливающихся вновь в расплывчатую муть каких-то масляных теней, яснеющих, дрожа слоями полосатыми обломков или разводами неведомых форм символов и знаков, кругами-сферами от каждой малости, великости – любого, что падает и тонет (если поместилось, утонув бесследно) в нем, иначе – надолго поломав его и исказив, обрезав, но никогда не навсегда. Второе разбивается и искажается лишь раз и насовсем, распадаясь на резкие, очертаний молний, части, вместе с отражаемым в них миром, уменьшающимся вдруг размером но на то же, что частей число, копируемым количеством своих подобий, столь же разновеликих, как их размером. Или гнется кривизной волны застывшей. Или, чем-либо замазанное, пятнами, мутнеет, как туман, их удваивая так же.
И в обоих зеркалах отразился в серо-желтых металлических пластинах чешуи и гравировок лат с короной шлема, где лицо забрала переходит в торжествующий венец оскалом мудрой и безумной варварской улыбки, демон – и в колышимом от дыхания воздухом и в поворачиваемом ветрами и рукою целиком, с неизменно четкою картиной мира в раме, словно флюгер.
 Варвар внутренне свободен, его мысли пишут душу на всем в городе имперском неизвестном языке – и слова и образы цепей и плети, превращающие и хозяев души в рабов власти, не касаются их, словно в зеркале стальном клинка их отражаясь над водой, откуда пьют они, пришельцы, но не отравляют воду.

                Endfinitum.
Существа, что наполняют душами создания земные в различные фазы суток (ночи, дни и вечера, утренние свежие часы) ищут сходных кукол жизни в разных странах, перемещаясь вместе с часом ночи или дня, из селения в селение. Так близнец на противоположном континенте или острове испытывает те же чувства, думает о тех же (и далеких часто от него) событиях, в том же восхождении луны или в тот же полдень, что его близнец далекий в тех же положениях светил. Так перетекают души дней и души ночи, видят сны о жизни иных стран – все, происходящее на самом деле с куклой-двойником, сделанной для этого похоже – в Мастерской Небес или в подземной Мастерской.
Часто суть какого-то из воплощений или выросших существ незримых буквами не выразить – только схемой-символом, иероглифом, где зашифровано не имя, а закон из многих слов, главное об этом существе, его определение и облик, что открылся наполняемому этим духом.
В конце всегда лежит скалы обломок и обрывок свитка – это цель того, что так трясется и гремит.
Грохот камня, что несется в небе, завершается. Как обрывается полет. Прекращается вращение и стук машины, ткущей ткань картины мира – гобелена красочных иллюзий, что висит, закрыв стену утеса. У подножия лежащему являя миру сказочный далекий горизонт.

                Rock-End-Roll.
Свернут в свиток гобелен. Раскатай его по каменной стене – ты услышишь прялки стук, его соткавшей, грохот скал, летящих в небесах, чтобы в землю здесь врасти плитой надгробной Небу. И увидишь Небо, скалы и пустую до них землю наяву. Во сне я многое могу – летать и исчезать и появляться в ином каком-то месте, проживать недели за часы и оживать убитым, со снятой кожей, рвать железо и играть, как кеглями, здоровыми жлобами. И тогда они, как крошечные пупсики. Но если мой сон станет реальностью, реальность мира станет моим сном и многие умрут от мысли гневной и презрительной, как умирают призраки во сне, машины станут крушиться, а все горючее – взрываться и гореть, воспламеняясь яростью. Рухнут стены зданий и кровь сгниет от клякс болезней у многих наяву, то есть во сне.

                Post trakt.
Существа иного измерения, извлеченные из него, остывают, замерзают в нечто, что похоже на машины, самолеты и ракеты. Топливо – замерзшая их кровь (окаменевшая их кровь), так изменяются они, энергетические монстры, в этом вещественном уровне Вселенной. Их шкуры ствльные, металлические, покрыты узорами вроде чеканки и барельефов. Извлеченные колоссы похожи на здания, это тела ангелов и богов. Мертвая здесь, в земной реальности, их плоть. Мертвой крови этих зомби хватает на какое-то подобие того, что делали они в своем высшем мире. Их убивают энергетически воплощения таких же, как они, низринутых в этот мир («земной»), часто применяя этих зомби, зачастую бывших своих врагов, в качестве оружия или как пугало от существ, нападающих из высшего мира на низринутых. Запас мертвой крови ограничен. В своем мире она вырабатывается у них все время (легенда о синтезаторе, роге изобилия, неразменном рубле, золотом горшке, потопе из бочонка). Их копируют и создают машины из материалов и веществ земного мира. Вкрапления драгоценных камней – их глаза, заменяются фарами, лампами, огнями сигналов. В своем мире те, что здесь застыли в неизменных формах, гибки, словно змеи, ящеры и насекомые.
Но и металл земного мира – рассеянные брызги уничтоженных, взорвавшихся, упавшие в наш мир. Или споры их, растущие миллионы лет. Они – и звери и растения (вся биосфера в одном организме – но она горяча, духовна и энергетична, остывая, лишь сравнима (охлажденная в воображении) с земною жизнью, которая ими же и создана. Их мертвые тела, пока запас окаменевшей крови не истощен, физически гибки в движениях отдельных конечностей, полете и беге на свернувшихся в клубок колес хвостах и щупальцах. Их выдают за механизмы, аппараты, корабли иных цивилизаций (прототипы).
Убивают их оружием своей ослепительной молнии – тени, оставшейся Там, откуда эти прототипы низвергаются. Убивают плащом, что может по размеру, появившись, быть больше города и страны (плащом величиною с небо земного мира).
В этом мире их оживляют, точно всяких мертвецов – заклинаниями, молниями, поклонением им, пробуждающим их плащи (вернее, даже крылья, оставшиеся в высшем мире), от траурного сна.
С каждого неба Вселенная видна по-своему. На каждом небе своя версия мироздания. Оружие, упавшее с Небес сломается и обгорит, окаменеет. А бережно и тщательно спущенное поражает неземное мудростью и волшебной красотой.
Дворец. Воздвигнутый за ночь или мгновенно плащом низринутого в мир земной – мертвое тело убитого бога, выбитое (выпавшее) из высшего мира – гора, упавшая с неба, затвердев неузнаваемо и постепенно, аккуратно вытащенное на землю.

                Гибриды конструкторов.
Тот, Сет, Анубис, Гор, Минотавр. Вечный мир со своими врагами. Воспитана ненависть к грызущим кости кроликам-гиенам, чьим бешенством заразившись, мчатся на труп повесившегося, доведя его до петли. Зайки-киски те же грызуны, что и мышки-крыски. Нет спасения слонам и бизонам. Только те, кто проходит сквозь огонь, как сквозь воду, могут спастись от кенгуру и мангустов. Отцы земной жизни кормят своими чадами ужасных ящеров и их братьев меньших, что их спасают от многочисленных подлых тварей, от которых, как птицам от хорьков, нет иного спасения.. Свинья всегда скажет что-то в его оправдание, олень пришлет туман, чтобы его укрыть. Хищники боятся пламени – стихии этих рептилий и птиц. Феникс, саламандра, огненный полоз, змей с зонтиками-крыльями, плюющий напалмом дракон – питающиеся падалью гуманные мудрецы, хранители душ съеденных ими тел. Сообщество историков-ворон, которые знают судьбы и изменяют их. Лучший волк – это ящер-варан. Трехглазые реликты. Дракон – не собака. Змей – не тигр, а птица – не коза, мотылек – не паук. Граф Дракула поведает легенду про летучих обезьян. Хищны личинки.

                Renessus Recessans.
Серые буквы черновика – это прах истории, рассеянной в вечности – Море-Пустыне. Собранной из пыли снова в прах мумии отвердевшей остов. Красные буквы поверх – это пламя возродившейся истории – Саламандры, Полоза, Птицы, что сияя чешуей доспехов, светясь своими перьями – накидкой и короной, живут, плывя, перебираясь по праху серому золы былых легенд.
Кот-демон, надзиратель Ада, атташе гиен, все видит мысли в том измерении, где они – живые существа, где ситуация – как город, со стенами и башнями из глины и песка, выстраивается им на краю обрыва, готова рухнуть в пропасть гибели от малейшего толчка кошачьей мысли, оступившейся ноги, дрожащей и ошпарившей живот руки – в войну скандала с обязательным убийством и свежей печенью моей.
В эту западню заманивает он меня, как колесницу запрягая сознание мое им подсунутыми, выращенными и чуть подкрашенными тварями своих уродливых и искаженных оскорбительных идей, желаний, мыслей.
Запрягая колесницу солнца упряжкой гиен, жаждущих разорвать своего возницу. Вызывая отсутствием иных, привыкание мое к своим ублюдкам. И подкрашивая их под тех животных, что запрячь возможно в колесницу солнца. В пропасть мчат меня гиены, колесница крепости моей на краю шатается обрыва, кренит стены, черепица сыпется и бьется о вершины острых скал-зубов внизу. Челюсть горного хребта – как пасть акулы.
Сгорает, как дерево с каменными ягодами глаз, и остаются их обгоревшими слезами Небес алмазы.

                Бабайк-шоу.
Байкер слышит звук мотора. Мотоцикл?
Он оборачивается на приближающийся звук и видит фигуру. Массивную, в хоккейной маске вратаря, с бензопилой в руках. Все остальные успели убежать.
-Я – Петр, - говорит фигура, - Я открываю Двери в иные миры. Или проделываю окна в них. Занимаюсь проходами в стенах, проемами, воротами, калитками, дверцами, щелями, форточками, дырами в заборах… Тебя впустить? Или выпустить? Если ты будешь впущен (выпущен), то уже не сможешь выйти (вернуться). В обе стороны дорога – только для меня.
-А нет у вас еще одной такой же, - показывает байкер на пилу, - поменьше?
Вратарь сел на свой рычащий инструмент и полетел по своей небесной дороге – туда, где собираются остальные бабайкеры.

                Айсберги.
Двое встретились. Были похожи. До одного Дня Рождения  они имели общие воспоминания. Но за последний год их судьбы были различны – разные события, знакомства и успехи. Но сны их были (те, что удалось им вспомнить) неразличимы. Они, словно два айсберга, каждый из которых – другая, невидимая часть, лежащая в своей среде. Невидимо для каждого из них все, что оставалось за границей раздела сред. Быть может, по ночам они во сне ходили в разные дома, в которых жили, меняясь местами и просыпаясь в новой (неведомой для другого) среде, становясь тем, чем были в этой среде. В целом, они и оставались похожи. Одна половина плыла в океане воды, а другая – в океане газа. Во сне они соединялись.
Но кто же был настоящим?
Их невозможно было разделить.
И только в космосе, окажись они в нем, в одной-единственной среде, непохожей ни на воду, ни на воздух, в разреженной материи, в плотной Силе и в невесомости, могли они осознать себя целиком, как нечто единое…

                Paradis Next.
Черти (карликовые атланты) жили до крысолюдей (и прочих гибридов) – пока не произошла ядерная война, после которой остались только черти (драконы). Они воскресали, если умирали до точной даты своей смерти. И вся цивилизация, построенная на скафанкинге (Обитании) их зомби-сомнамбул (вампиров) и рабстве их зомби-роботов, паразитизме их оборотней-хозяев, настолько их достала, что Они уничтожили ее. И стали жить самими собой – в естественном виде, свободном, диком, резонирующем со всей Вселенной, превращаясь во все, во что могли – бессмертные. Они перестали быть святыми и дьяволами. И вернули себе свои природные лица, для них красивые (от которых им приходилось избавляться, чтобы выживать в мире между мирами Потерянного Рая (Прошлого Рая) и Обретенного Рая (Будущего Рая), постепенно становясь энергией, способной материализоваться в любую форму. Адский мир мучений – мир людей живородящих, движимый Их пытками и Их обманом, больше не уничтожал Их, разрезая на части Их души для кирпичей своих стен…
Загорелась пять минут назад потушенная спичка – пламя перенесено было сквозь время, чтобы начать пожар.
В полночь сжег художник свою картину, написанную им чужой рукой – рукою мертвеца. Отрубленной? Еще крепящейся к остову? Случилось это в мертвом городе, где говорили на мертвом языке приговоренные к уничтожению – те, кто скорее перерезали бы глотки собственным младенцам, воскресающим после убийств, убив их навсегда, в последний раз (вот воспитание детей, решивших, наконец, не воскресать обратно), убив их навсегда – чем допустили бы ему добиться признания, успеха, совершения его полотен, изваяний, башень и домов. Ему, способному отсрочить их приговор. Лишь унижение, хищение гениальных сил и презрение они способны были выделить ему. И он, услышав речь их мертвого, давно уже забытого в его пославшем мире, языка, гнал их гнилые мысли и порочные желания и морщился. И, оставаясь в давно исчезнувшем, умершем мире, писал поэмы на исчезнувшем, забытом, мертвом языке их мира – мира демонов, что уничтожили себя. И это был не первый и не последний уничтоживший себя мир демонов – ему пришлось не раз и каждый посетить из них, впуская в обреченные и проклятые города смерть, разрушения, болезни, беды – гнев Небес, уничтожающий преследующих, унижающих, обманывающих его и похищающих его гениальные силы – всех их, их Покровителей, плоды наживы и всех похищенных таинств, их семьи, прибыли, дома… В немногих из миров, иначе принимавших Возвращавшихся, росли народы, поселения, дворцы и чудесами наполнялись их пределы, продолжая их существование на многие столетья, тысячелетия и миллионы лет, передаваясь к изменяющимся обликом потомкам.

                Книги Жизни.
Лежат на площадях страницы Книг Жизни – листья, вырванные из переплетов крон.
Пришельцы во времени появлялись вблизи своих станций-систем в хлопьях Хаоса, энергии вакуума, материализующихся мыслей тех, кто плавал в океане космического неба, подобно облакам тумана и воплощался в мирах Вселенной в виде существ и предметов – каждый раз, когда кто-нибудь из Воскресающих (линий проявлений вселенских сил) появлялся вновь, погибший (раз уже материализовавшийся дух) перематериализовывался в другую форму – предмет или существо, иногда совершенно другого вида (если был человеком, трансформировался в животное), на этот раз уже смертное.
А Воскресающий вновь собирался из Хаоса – новый, с прежним (или похожим, при сильном недовольстве окружающим – явно непохожим, смешным или страшным) обликом и памятью судьбы своих предшественников, или без полной памяти и даже с памятью иных воплощений, пребывающих в  предкосмосе – в этом же мире, похожих и вовсе не похожих на него мирах…
Вырывая силы, знания, гениальные вдохновения и благодать, ублюдки с человеческим обличьем внезапно сталкивались с тем, что вырванное, божественная манна, превращалось вмиг, как оборотень, в то, что приносило им беду и зло, уничтожение и смерть, служа их гибели. Добытое насилием, предательством, обманом и угрозами обязано было быть именно таким.
Клонированные аватары и мессии – как скважины Силы для зомби (и сырье их производства – Воскресающие, принося плоды-трупы, созревшие, нужных качеств, разных сортов), сами – оборотни. Но, убиваемые, часто заменяются двойниками иных цивилизаций (агентами влияния или осуществления необходимых пришельцам акций) – меняются такие представители на Земле и в орбитальных, подземных и расположенных в параллельных мирах лабораториях, в которых живут среди негуманоидов (и переделываются часто из их эмбрионов, как из сырья), ощущая себя изуродованными и чувствуя ненависть к миру, в который отправляются (ведь изуродовали их из-за этого мира и его уродливых жителей, чтобы не выделялись среди них.
Карлсон – мертвец. Его сознание штампуется машиной с детского сада, в сомнамбулизме воспитывается Тень.
Поднося колбу с прозрачным составом к одному, видел, как, закипая и мутнея, покрываясь хлопьями, состав желтел, поднося колбу к другому, видел, как состав краснел, к третьему – снова желтел, к четвертому – чернел, к пятому – снова становился белым, к шестому – опять краснел. Поднося колбу к себе, убедился, что сначала раствор был белым, затем желтым, красным, а далее, сколько бы не подносил,  - мутно-темным (фиолетово-коричневым, черным). Вероятно, кипение возникало от тепла и магнитных полей, а цвет выражал ауру участвовавших в представлении. Они вообще были странны – поклонялись своим унитазам, считая их чем-то вроде алтарей, на которых каждый день совершали жертвоприношение кусками себя.
Сознание Карлсона штампуется по образцу известных демонов, изображаемых в мультфильмах.
Зомби преследуют живых и мешают им, чтобы те ничего не могли добиться, доказывая им их ничтожность, чтобы только после смерти, в качестве зомби могли они раскрыть свои таланты. Поклонялись и Матери, моющейся в крови своих детей…
Сознание Карлсона примитивно – чаще оно похоже на сознание крысы, мыши, грызуна.
Впрочем, Возвращающиеся всегда, по сути, определяются влиянием тех звезд, планет, светил, под которыми возвращаются. И этим объясняется вся смена их естества и все их противоречия…
Карлсон – проверенный зомби.

                Песчаные планеты.
Змеи – икра – гуманоиды, размножающиеся сами, откладывая яйца и питаясь икрой-песком (манной), изменяющие свой геном, превращаясь в Драконов, растущих до гигантских размеров, пожирая все органическое (живое и мертвое, любую органику, даже пластмассу, сделанную из нефти).
Змеи похожи на рыб, а Драконы – сначала на рептилий, затем – на гигантских змееподобных существ, сворачиваясь в спирали-раковины и, окостеневая, срастаясь кольцами, делаясь горами-замками (храмовыми священными замками, полными их Сознания и Силы), стенами  городов – так они оставляют свою окаменевающую кожу, становящуюся огромными сооружениями – в глубине почв, на дне озер и морей, в горах, в пустынях, а величайшие их них – целые города, крепости, образованные извивами колец их сброшенной окаменевшей драконьей шкуры (или змеиной кожи), покрытой черепицей-чешуей. Внутри живут промежуточные потомки, похожие на отдельный вид – гуманоиды, образованные размножением материализовавшихся в трансформированные, на эмбриональном уровне, из змеиных зародышей в яйцах Дракона, из которых чаще выходят Змеи, похожие на рыб, рептилии – способные также размножаться, как самостоятельные виды. И птицы – трансформировавшиеся Воздушные Змеи, летающие ящеры. Выходят и львы с головами орлов и крыльями при четырех лапах и прочие удивительные создания, способные размножаться, как самостоятельные виды. Но, поедая икру-песок, откладываемый в почве Змеями, похожими на рыб (базисная форма, способная вырасти во взрослого Дракона), также способны, вернув первоначальную структуру генов (взяв ее из икры-песка), развившись в Дракона, высшие формы которого способны, не вылезая из уже окаменевшей шкуры, свернутой спиралью в диск, как в панцире, при помощи Воли и Мысли летать, отрываясь от планет, в космосе, защищенные своей каменной (или у некоторых – металлизировавшейся) броней от излучений, пыли и космических камней, телепортироваться сквозь пространство и время, приземляясь в различных мирах и там уже, выползая из каменной шкуры-брони (или металлического панциря-корпуса), оставлять ее в новом мире, поселяясь в нем, питаясь и вырастая до превосходящих прежние размеров.

                Диалог.
-Они же могут передавать ему все наши разговоры, скажем, по какой-нибудь нейтринной связи. Все, что касается его – все обсуждения, все планы. Вот и его «всеведение», вот и «сверхтелепатия», и «ясновидение», «провидчество». - Но так же было и у других «ясновидцев» и «провидцев»? – А может быть, обходятся и без космических технических чудес… И все же, по-настоящему, тогда они им интересуются, так же, как и мы. И так же контролируют, как мы.  – А нас? А нас они не контролируют? – А ты как думаешь? – Выходит, что их контроль похож на наш. Но уровень… - И их агенты среди нас? – Мне часто кажется, что все мы как раз и есть эти самые их агенты. Слишком много у нас появляется техники неизвестно откуда. И совершенно фантастической.